Текст книги "Сирень (СИ)"
Автор книги: Татьяна Наганова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
– Не вздумай выбрасывать автомат или поднимать руку на парня из-за него. Оружие не бывает лишним. – Сверкнув мне своей фирменной улыбочкой, Бергамот быстро запустил руки обратно в карманы и, насвистывая какую-то песенку, уверенно зашагал обратно по тропе. В сторону Северного хутора.
– Отлично, избавились от него, – я отряхнул ладони, как после пыльной работы, – Артёмка, раз тебе этот гад отдал свой автомат, верни мне мой «Стечкин». А-то как я без оружия? Артём?
Я повернулся к новичкам и встретился с осуждающим взглядом маленького клиента. Мальчишка прижимал автомат к груди, словно нечто драгоценное.
– Ну почему ты так с Бергамотом? – по-детски обиженно спросил он, – он же!.. Он говорил честно! Я когда разговаривал с ним в баре, он очень тепло отзывался о тебе! Почему ты его так?!
– Артём…
– Так вы любовнички или нет? – вставил своё Грызун и бухнулся на задницу, испугавшись моего замаха.
– Хватит! Я ненавижу эту мразь! Вы не знаете, что он сделал со мной!
– А ты расскажи! – на удивление твёрдо воскликнул Артём, – расскажи, почему ненавидишь Бергамота?! Он же хороший! Почему ты так с ним?!
– Да он!.. – я хотел выпалить всю правду за одно короткое предложение, но вовремя прикусил язык. Три дня пытал и едва не изнасиловал – это слишком жёстко для восприятия юного чистого ума мальчишки. И унизительное признание для меня. Но он смотрит, ожидает его и не отстанет.
– Ладно, – я смиренно выдохнул, потерев нервно шею сзади, – давайте так… Думаю, тут Бергамот не соврал, Гефест отправился в Гнилые Топи за выдуманной «Сиренью». Отправимся туда известным мне маршрутом, и по дороге я попробую как-то… рассказать вам о нашем неприятном знакомстве.
– Хорошо, – Артём непривычными для себя движениями повесил тяжёлый автомат на плечо, – пойдём…
– Эта!.. – Грызун резво вскочил с землю, отряхнув штаны от грязи, – а я не понял, а чо за «Сирень»?
– Артефакт какой-то. – Рассеяно ответил я, направляясь к прикрытым рваной травой рюкзакам, – толком о нём не знаю. Бергамот его выдумал и пускал всякие слухи. Типа бегает по Гнилым Топям куст-мутант-аномалия, на котором растут артефакты «Сирень». Они дают тому, кто их сорвёт какую-то супер-силу. Удивляюсь, как Гефест поверил в эту чушь…
От Северного Хутора до Гнилых Топей идти несколько километров, до первого безопасного места – станции у затопленной железной дороги. Через аномалии, по малоизвестной территории, кишащей малоизученными мутантами, и всё это в темноте под вечер. Поход обещает быть весёлым! Но не мог я согласиться на присутствие Бергамота, да еще под его предводительством идти! Гордость моя не позволяет! Она у меня мадам капризная, похуже алчности… Только продавливалась под давлением того же свободовца…
Комментарий к Глава 4 Следующая глава ачень горященькая. Ждите! ( ･ิ ͜ʖ ･ิ)
====== Глава 5 ======
Я хотел бы забыть ту первую встречу с Бергамотом, растянувшуюся на четыре дня, но не могу. Помню всё слишком хорошо, в деталях. Всё врезалось в память слишком крепко.
Начало было положено еще за два месяца, когда я только пришел в Зону. Были большие трудности с деньгами, да и вообще в жизни, и мой, неожиданно нарисовавшийся на горизонте бывший одноклассник Вася Андреев, предложил работу в Зоне. Совсем не пыльную и не сложную, как он говорил. Объяснил, что нужно делать и поселил меня в маленьком сталкерском посёлке недалеко от Периметра, в съемной крошечной квартирке на третьем этаже. Моя работа заключалась в том, что два раза в неделю забирать из тайника на Большой Земле некий чёрный пакет и нести его в Зону. В определённых координатах, скинутых мне неизвестно кем, спрятать пакет и забрать приготовленные там для меня деньги. Васька не соврал, работа была проще некуда. Возьми, отнеси, забери. Платили неплохо, в пакет я не заглядывал. Меня этот момент не волновал…
Только на исходе второго месяца стабильной работы, меня схватили анархисты из «Свободы». Кто-то слил им про меня информацию, до сих пор не знаю кто. Как выяснилось от самих свободовцев, я работал на бандитов, таскал им наркоту, а те уже продавали её «Свободе», по гигантским ценам. И с каждым разом задирали всё выше и выше. Свободовцам это вскоре надоело. Они требовали у меня, чтобы я назвал имя своего поставщика, но я же не знал его. Я сказал им правду, а они не поверили. Бросили меня в подвал, сказали, что теперь-то я заговорю. И тут на сцене появился Бергамот…
Затхлый сырой воздух и холод бетонного пола были первыми вестниками жизни для меня. Я лежал на боку, прекрасно ощущая холод пола, потому как вся одежда отсутствовала. Попытка пошевелиться закончилась плохо – руки, сведённые за спиной, оказались туго связаны и сильно болели. Наверняка затекли. Интересно, сколько я здесь? С трудом разлепив глаза, я бегло осмотрелся. Монолитный короб слепого подвала. Из освещения только неизвестно на чём работающая одиноко болталась на проводе лампочка. У противоположной стены стоял старый стул. Ножки его мерно поскрипывали под весом раскачивавшегося на нём человека. Пёстро-зелёная форма анархистов. Свободовец был увлечен своим делом – крутил в руке увесистый нож, подкидывал, проверял без него выверенный производителем баланс. От своей нехитрой игры боец отвлёкся, едва заслышав моё шевеление.
– О, ты очнулся! А я уже начал побаиваться, что ребята переборщили, и побеседовать нам не удастся. – Одним движением анархист вернул массивный нож на причитающееся тому место. Поднялся и неторопливо подошёл ко мне. – Давай так, чем разговорчивее ты будешь, тем больше у нас будет шансов остаться друзьями. Как тебе схема? Лично мне нравится!
– Я уже говорил твоим ребятам, что ничего не знаю о своём работодателе, – сквозь зубы проговорил я, наградив свободовца ненавистным взглядом. – Вы что? Считаете меня идиотом? Что я намеренно покрываю наркоторговца?! Если бы я знал, какую дрянь таскаю в Зону, ни за какие деньги не согласился...
– Видишь ли, ребятам твой ответ показался недружелюбным. Ложью проще говоря. Именно поэтому ты здесь. А ещё... –«свободный» изучающе осмотрел меня и резко без замаха ударил в живот, – ты обещал быть сговорчивым, помнишь? Поэтому не скрывай, расскажи о своём работодателе всё, как есть.
От удара в желудке будто что-то взорвалось и к горлу подступили рвотные массы. Я буквально чудом сдержал себя, чтобы не выпустить их наружу. Не думаю, что свободовцу это бы понравилось. Сдавленно заскулив, я съежился в комок, пытаясь вдохнуть. Тварь ублюдочная!.. Мне потребовалась время, чтобы снова заговорить.
– Я всё сказал... Я ничего не знаю. Можешь пинать сколько влезет, большего ты не добьёшься. Я ничего не знаю!
– Хорошо, пусть будет так. Прямого работодателя ты, допустим, не знаешь, – с наигранной трагичностью вздохнул палач. Пренебрежительно наступив на плечо, он заставил меня выпрямиться, лечь на спину. – Может, ты знаешь того, кто подвёл тебя к этой работе? Того, кто зарекомендовал тебя этим поставщикам, м?
Этой мрази хватало подлости беспечно дружелюбно улыбаться, глядя на меня сверху вниз.
Кто взял меня на работу? Васька Андреев рассказал мне о ней. Он меня и нанял или посоветовал своему начальству. Но я не могу рассказать о нём! Васька сам просил молчать. И я просто не могу! Я не предатель! Даже если Васька причастен к наркоторговцу, сам замешен в этом тёмном деле... А вдруг не знает? Вдруг, он как я, был не в курсе?! А я растреплю о нём этим гадам. Его так же будут пытать или еще хуже. Я буду молчать. Буду и дальше упорно говорить, что ничего не знаю.
– Я ничего не знаю, – холодно повторил я, не мигая глядя в глаза свободовца. Зелёные, будто горящие в полумраке. Как у хищника.
– Глупыш, – мучитель скорчил излишне жалостливую гримасу. Я не заметил, в какой момент нож снова оказался в руке «свободного». Нарочито медленно он с нажимом провёл холодной сталью вдоль рёбер, оставляя после лезвия ощутимые надрезы. – Дружба подразумевает доверие, а ты мне не доверяешь. Почему? Твой посредник ведь не тайна. Так, жизненная история. Расскажи мне о ней. Я тебя внимательно слушаю.
Стараясь игнорировать неприятное жжение на коже, я скопил во рту слюну, и смачно плюнул на военный ботинок анархиста.
– Да пошел ты! – прошипел я, с какой только мог злостью.
– Печально. Не вышло у нас дружбы. – Анархист разочарованно развёл руками. Но в следующий же момент в его зелёных глазах блеснула нехорошая безжалостная искра, а лицо исказила холодная ухмылка. Он пренебрежительно вытер ботинок о мой располосованный бок. – Ты всё решил сам. Теперь вместо одного человека, тебя, через наших ребят пройдут все, с кем ты когда-либо общался. Мне не сложно, буду только рад повидаться с твоими друзьями. А может и семьёй. Ты так щедро решил нас познакомить! Я вне себя от радости! Может, мы с ними подружимся, а? Как ты думаешь?
– У меня нет семьи. Можешь не обольщаться. – Отвернувшись от свободовца, уставился в тёмный верхний угол, на узор паутины и жирным её создателем в центре. Ненавижу этих тварей. Но теперь, больше этого урода передо мной.
– Покинутый ты наш, сиротинушка, – моего виска коснулась чужая рука, заботливо погладила по коротко стриженым волосам. – Никто за тебя не заступится, никто не придёт на выручку, даже искать не будет. Вместо тебя плохие дяди наймут нового дурачка, чтобы он, так же как и ты, попался в чужие руки и ценой своего здоровья и жизни за гроши браво их защищал. Какая несправедливость... А мы с ребятами думали её прервать. Но ты не хочешь со мной дружить, ты не хочешь мне рассказывать даже про посредника.
На том, мой палач закончил любезничать. Перешёл к своему кровавому делу. Три дня я терпел побои, голод и холод. Терпел, стискивая зубы, чтобы не орать, не веселить своего мучителя. Любимым его орудием допроса был заточенный как бритва кинжал и тяжёлый кожаный ремень. Иногда к ним добавлялся и электрошокер, от чего я бился в конвульсиях, с пеной у рта. Спина, грудь, ноги, ягодицы, были исполосованы ударами ремня и тонкими надрезами лезвия. Кожа была вся пёстрой синего и красного цвета. Воды он мне давал столько, чтобы хватало для жизни. На постоянный вопрос свободовца-садиста, о том, кто меня нанял, я кричал один ответ, срывая голос. Я ничего не знаю… А между перерывами допроса, эта мразь садилась на стул и жизнерадостно затирала мне про дружбу! Рассказывал «весёлые» истории про своих товарищей-наркоманов, спрашивал у меня, сколько есть друзей. Как их зовут и где их найти, чтобы пригласить вместе развлекаться. В такие моменты я старался отстраниться от реальности. Думать о своём, о детстве, об учёбе в техникуме, о первой любви. Если во время допросов не помогало, то во время болтовни свободовца, я погружался в свои мысли. Смотрел, не мигая, в угол с паутиной.
На четвёртый день я уже не мог шевелиться. Казалось, болела каждая клеточка тела. И как бы я не сдерживался, меня несколько раз вывернуло желчью. Связанных рук я вообще не чувствовал, будто их отрезали. Пару раз приходила мысль, рассказать садисту о Ваське, чтобы всё, наконец,закончилось, но я отгонял её. Так нельзя… Я не сдам товарища… Мне оставалось только молить Зону о скорой моей кончине…
Я не хотел оборачиваться на резкий скрип петель открывающейся двери – знал, кого увижу. Знал, кто в следующие секунды бодрым шагом войдёт в мою камеру и тошнотворно приветливо поздоровается, захлопывая дверь. Знал, что за этим последует избиение и, быть может, какой-то из сотен людских богов, наконец, приберёт меня в свои незримые руки.
Но что-то было не так. Шаги моего мучителя были размерены, приветствия я так и не услышал. Дверь захлопнули молча. В нос ударили сильные почти забытые запахи дыма костра, горячей еды и простого крепкого чая. Тихим скрипом отозвался деревянный стул, принявший на себя небольшой вес посуды. Звякнула ложка. Серьёзно? А сразу попкорн он притащить не мог?!
– Ну что, давай тобой займёмся? – шорох прорезиненной ткани. Мучитель неторопливо подошёл и присел рядом. Острие холодного клинка на секунды упёрлось в спину. Я закрыл глаза в ожидании новой боли. Она не заставила себя ждать. Иглами прошила освобождённые руки от кончиков пальцев до ноющих плечевых суставов, прорвалась дальше по ключицам и лопаткам, заставила судорожно дёрнуться, сжаться в изначально провальной попытке прекратить всё. А свободовец только добавлял остроты ощущениям, растирая задубевшие мышцы, и приговаривал, – потерпи немного, недолго осталось.
Я лежал, не шевелясь, широко раскрыв глаза, прислушивался к своим болезненным ощущениям и действиям свободовца. Перемены в нём случились глобальные. Сначала отбил мне всё, что можно, практически футбол мной играл в подвале, а теперь вдруг решился проявить странную заботу. И вот это пугало намного больше, чем его весёлые угрозы придумать новое, как он сказал, «развлечение» со мной. Радикальное изменение в поведении палача ничего хорошего не сулило!
Садист свободовец просунул руки мне подмышки, осторожно подтащил к себе ближе.В этот момент у меня сердце на мгновение замерло. Анархист заботливо обнял меня, прижал к себе, что-то тихо говорил. Меня объял настоящий ужас. Это всё не к добру! Он что-то задумал! Что-то более кошмарное! Я не выдержу еще больше!
– Не надо... – почти беззвучно шепнул я, чувствуя, как тело колотит крупная дрожь, отзываясь в сломанных рёбрах колкой болью.
– Не надо? – удивленно переспросил свободный. На мгновения я обрадовался возвращению ставших привычными задорных ноток в голосе. Они означали меньшую опасность. Они были известней спокойствия, заботы, известней долгого молчания, которое анархист прервал с явным трудом для себя, – да, наверно, ты прав. Не надо оно тебе, глупышу. Выносливому, честному, преданному, но невозможному глупышу.
Палач сидел на коленях, объятиями придерживая меня в полусидячем положении. Спустя время он высвободил одну руку. Погладив мои колючие короткие волосы, потянулся к своему ремню. Мучительно долго я корил возившегося анархиста за нерасторопность – ждал ножа. В животе, в груди, у самого горла... Где угодно в своём теле. Ждал позорного избавления, любой подначки, любого издевательства...
Короткий щелчок у самого уха разбил гнетущую тишину, перекрыл дыхание, перемешал в единую массу все мысли. Рука вольного опустилась на мою ногу. Невесомо положила на неё раскрытую ярко-оранжевую коробочку. В ней – беспорядочный набор шприцев, пластин неопознанных таблеток, странные тёмные склянки без этикеток. Аптечка.
– Ты думал, я тебя прирезать хочу? Разбежался, глупышка. –«Свободный» замолк, зубами снимая защитный колпачок с иглы первого шприца, – тише, не рвись. Скоро станет легче.
– Зачем?.. – я смотрел на шприц с неким лекарством, как на нечто необычное. Невразумительное. Зачем это мне? К чему эта забота?
Ответом мне послужило молчание. Только чужой тёплый выдох неприятно пощекотал глубокий след лезвия на плече. Я не почувствовал как игла тонким жалом пронзила кожу. Ощутил только тёплую тяжесть, медленно распространявшуюся от места укола. На этот раз анархист не врал. Боль медленно отступала на второй план, заглушалась, утихала, уступая место изможденности и голоду. Рукам постепенно возвращалась чувствительность. На одном препарате палач не остановился. Выждав положенное время, один за другим он влил в меня содержимое доброй половины шприцев. Под конец выловил из склянки одну белую пилюлю, голыми пальцами аккуратно протолкнул её мне в губы.
– Глотай, не бойся. После еды вторую дам. – Одним движением свободовец захлопнул аптечку, небрежно убрал её в карман. Шорох одежды, движение. За моей спиной анархист осматривался. Нервно, быстро. Искал что-то? Оценивал? Или боялся кого-то увидеть?
– Погоди. – Взявшись за плечи, он бережно уложил меня на бетонный пол. Невольно я поёжился от неприятного пронизывающего холода. Вопреки сомнениям разума, тело доверчиво успело привыкнуть к чужому теплу, улетучившемуся с отдаляющимися от меня шагами. Неловко звякнула посуда, вновь оказавшаяся в руках человека. Чертыхнувшись, мой мучитель вернулся ко мне. Запахи, непривычно сильные и приятные, ударили в нос. Перед моими глазами поставил на пол металлическую чашку, наполненную чаем, и глубокую походную плошку гречки. Судя по запахам, с какой-то мясной подливкой. От содержимого посуды всё ещё уютно поднимался ароматный пар.
Чужие руки, предыдущие дни отвешивавшие удар за ударом, снова мягко приподняли меня, облокотили на ненавистное тело, удержали в сидячем положении. Свободовец дотянулся до тарелки, воткнул в кашу ложку и, обхватив металлический край, приподнял передо мной в намерении кормить.
– Я не буду... – прошипел сквозь зубы и плотно сжал челюсти. Измученный ударами сапог желудок печально заскулил, моля, хотя бы о маленькой ложечке пищи. Я не стану поддаваться этому свободовцу. Не стану есть из его рук, как послушная псина! Я лучше с голода умру, если он сам не даёт мне смерти от ножа! Во мне еще теплица толика гордости и она не даёт жадно принимать еду и давиться ей от счастья.
– Я ожидал этого... Глупо было предполагать, что после всего ты разрешишь кормить себя, как маленького, – грустно вздохнул палач. Он перехватил плошку в другую руку. Освободившейся потянулся к безвольно болтавшейся моей правой руке. Новые массирующие прикосновения отдались снопами искр в мышцах и тягучей тяжестью в почти неподвижных суставах.
– Попробуй сам, своей рукой.
– Я сказал, что не буду! – зарычал я, и попытался непослушной рукой выбить ложку у свободовца. По правой руке будто стеганули ремнем. Тем, что уже второй я получал удары.
– Молодец, – добрая неожиданная похвала резала слух. Свободной рукой анархист крепко обнял меня, намеренно надавив на ребра, – давай ты покушаешь по-хорошему, чтобы я не вредил тебе ещё больше. Не хочу за тебя рыть твою могилу.
Я сдавленно охнул, закусив губу. После судорожно выдохнул, покорно опустил глаза. Гордость сдалась хрусту сломанных рёбер. Он сказал «рыть могилу». Похоже, меня скоро убьют. Возможно, после еды. Эта мысль вызвала у меня горькую улыбку облегчения. Скоро всё закончится? Я не осознанно спросил вслух и вздрогнул от своего хриплого голоса.
– Ты больше никому не нужен – это я могу сказать точно. Ты не очень хорошо выбираешь друзей, – безрадостно подметил свободовец, ослабляя хватку, – поешь пока.
Мучитель размешал кашу и, зачерпнув немного, поднес ложку мне ко рту, как маленькому ребёнку. Омерзительно... Чувствую себя теперь особенно беспомощным. Разомкнув сухие губы, я позволил свободовцу сунуть ложку гречки мне в рот. Практически не жуя, я проглотил её. Тёплая пища болезненно медленно проползла по горлу вниз. Словно наждачный лист. Желудок радостно принял её, совершив в животе какой-то немыслимый кульбит. Я снова дёрнулся, хватанул воздух, едва не подавившись им. Садист успокаивающе погладил меня по плечу. Зачем это?..
– Если я больше не нужен, ты убьёшь меня, наконец? – я поднял на палача бессмысленный взгляд. Силы покинули тело, их не хватало даже на злость и крики.
– Ешь. Остывает. И не задавайся никакими вопросами. Здесь это моя работа, – в прямом ответном взгляде зелёных глаз палача пронзительно блестели злость, обида и... боль?
Анархист вложил мне в пальцы тёплую ложку, осторожно взял меня за руку.
– С моей помощью сможешь или продолжить кормить?
Руки были слишком долго связаны в одной позе. Не думаю, что я вообще смогу ими шевелить. Да и не понадобиться больше. В американских тюрьмах заключённым, приговорённых к смертной казни, накануне их кончины приносят любую еду, какую они пожелают. Последняя пища в жизни. Мне же выбирать не приходиться. Жри, что дали. Палач сам кормил меня и пока я послушно принимал пищу из рук своего мучителя, мы оба молчали. У меня был только один вопрос к нему, когда это закончится? Но мне запретили спрашивать. Наверное... сразу после того, как я проглочу последнюю ложку... Она заскользила по дну тарелки, собирая последние темные крошки. Я проглотил их, не чувствуя никакого вкуса. Все. С едой покончено, доволен? Я молча посмотрел на свободовца, не пытаясь скрыть мольбу. Он понимает, чего я прошу. Но тянет. Мучит дальше, выжимает всё время до капли.
– Как и обещал, – аптечка снова мелькнула в руках вольного, стоило ему только отставить опустевшую тарелку. Я позволил чужим пальцам протолкнуть мне в рот очередную бессмысленную таблетку. Затем поднёс к моим губам чашку. Запить. Зачем, если убивать собрался? Сладкий крепкий чай не успел полностью остыть. Каждый глоток разносил по организму частички ставшего непривычным тепла.
– Знаешь, а мы с тобой всё же стали друзьями, даже лучше, чем ты был со своими,– тоскливо-мечтательным тоном неожиданно заключил свободовец, поглаживая мою заросшую щетиной щеку, – плохие дядьки наказаны, ты скоро будешь свободен, а твой неверный друг поплатился за всю совершённую и сказанную им дрянь. Как думаешь, это правильный расклад?
– Я не понимаю, о чём ты, – ответил ему честно, но призадумался. Похоже, вышли на бандитов и разобрались с ними. Но про какого друга анархист говорит? Неужели…
– Ко мне тут попал один. Из твоих друзей. Васька-мразька!
При упоминании Васи внутри всё сжалось и я не смог сдержать избитое тело от болезненного вздрагивания. От свободовца это, вероятно, не утаилось. Да и неважно уже было.
– Такой разговорчивый был! Меньше, чем за час, всё выложил! Мне даже разговаривать его не пришлось. А в предательстве до самой смерти с пеной у рта обвинял тебя и желал всяких непотребств. – Голос моего собеседника еле заметно дрогнул. Чтобы скрыть это, свободный выдержал долгую паузу, – я все допросы записываю. Не веришь, могу дать послушать.
– Я тебе не верю... Он не мог... – снова возвращалась злость к этому ублюдку. Жгучими толчками в груди. Я попробовал выкрутиться, оттолкнуть садиста, но он только крепче прижал к себе, что рёбра хрустнули. Негромко вскрикнув, я часто задышал, еле проговаривая слова. – Я не верю!.. Ты... пытал его!.. Он не мог!.. Это ты!.. ты его вынудил! Урод!.. Ненавижу!..
– Береги силы, пригодятся, – осадил свободовец. Ещё некоторое время он крепко держал меня, желая удостовериться, что не попытаюсь вывернуться. Мне же было не до него. Лишь бы воздух в лёгкие попадал. Лишь бы боль немного унялась. Не осознавая своих действий, я сам привалился к палачу. Запрокинув голову, прикрыл глаза в попытке, наконец, восстановить дыхание. От скудного окружающего мира остались только звуки. Мои собственные громкие хрипы на каждом вздохе, шорохи чужой одежды да тихое щелканье кнопок на коммуникаторе.
Запись была включена без предупреждения. Я обратил на неё внимание только разобрав среди тихих помех знакомые гулкие шаги. Вскоре хрипло грохнула металлом неизвестная мне дверь. Искаженный динамиком развесёлый приветливый голос палача казался мне ещё более несносным. Излишне вежливым, дружелюбным для последовавшего за ним звука удара и хрипа. Отвечал ему действительно Васька. Голос его заметно дрожал, срывался на истеричные ноты, совершенно не характерные для того спокойного человека, что я ещё недавно знал. Садисту-свободовцу и правда, не пришлось работать. Спустя всего пару минут с фонового шума исчезли даже его шаги. Он просто стоял и слушал. Стоял и слушал! А Ваську несло. Сквозь нервный смех, хрип помех и собственного сбившегося дыхания, брань и попытки договориться, ушами и диктофоном палача я слушал. Слушал, как мой бывший одноклассник сыплет проклятия в мой адрес, обвиняет в предательстве, в срыве поставок, в своём положении, как торопливо он выкрикивает имя за именем, тараторит адреса, места, время встреч и передачек. Нет, я не верю. Не хочу верить… Васька не мог! Его заставила эта мразь! Заставил, а теперь мне показывает! Насмехается, ублюдок!
Тираду нескончаемой истерики раньше знакомого мне человека прервал своим грохотом выстрел. После него оборвалась и запись.
– Это не правда!.. – выкрикиваю ему с ненавистью в лицо и сжимаюсь как после удара в живот. Он отзывается острой тянущейся до паха болью. Плевать на неё, я всё выскажу, перед тем как треклятый анархист так же уберёт меня как ненужную вещь. – Это ты его заставил! Ты пытал его! Я не верю, что он сам всё сказал! Васька не такой! Ты его подставил!!! Ненавижу тебя, мразь! Уродец сраный! Чтоб ты сдох!!!
Меня прервал вдруг сжавший горло кашель. С каждым резким выходом воздуха из лёгких, болью резало сломанные рёбра. Я плюнул сгусток крови в щеку анархиста, а тот даже ухом не повёл. Смотрел пугающе отсутствующим взглядом в пустоту, поджав губы.
– Ну давай!.. – еле смог выдавить из себя, слизнув с губ горько-солёную влагу, – ты получил своё!.. Я больше не нужен!.. Убей меня как Ваську и всё! Чего ты тянешь?!!
– Я уже говорил тебе, глупыш, что не хочу быть тем, кто выроет твою могилу. – Вполголоса процедил палач, небрежным движением стерев со щеки кровавый плевок, тыльной стороной ладони. Затем, как маленького ребёнка, успокаивающе погладил по голове. Без тени улыбки... Брешет! Всем своим видом демонстрирует одно, а на самом деле упивается! Ему нравятся мои страдания! Сволочь!..
Подождав, когда я окончательно успокоюсь, вернусь к безразличному состоянию, анархист опять полез в карман. Короткий укол, новая порция тягучего тепла в организме. До того, как боль начала отступать, я с облегчением думал, он решил убить меня ядом.
– Предложил бы тебе выкурить, да сигарет нет. Или ты не куришь? – бесцветным голосом поинтересовался мучитель, швырнув наугад опустевший шприц.
– Ладно, надеюсь, это заменит сигарету, – «свободный» плавно отстранил меня, но только для того, чтобы самому бережно припасть к моим губам. Поцеловал. Просто взял, и поцеловал... От глубокого потрясения я не мог не пошевелиться, ни издать звука. В мозгу как бомба взорвалась, уничтожив все здравые мысли. Меня. Целует. Мужик. Палач, что измывался надо мной несколько дней, красочно рассказывал, чего хочет еще сотворить, лишь бы информацию выпытать, взял и!.. Я не понимаю логику этого человека! Сначала пытал, потом залечил раны, успокаивал, а теперь вот это! Да он псих!..
Протестующе замычав, я дёрнулся, разбередив переломы. Хотел оттолкнуть от себя ненормального. Крепче сжал зубы, чтобы не дать анархисту проникнуть глубже в рот своим поганым языком. Когда мучитель ослабил хватку и покорно отстранился, я был готов спокойно выдохнуть. Неужели он не оставил мои слабые попытки сопротивления без внимания? Неужели он... Радость моя была недолгой. Свободовцу было наплевать на то, чего я хочу, а чего нет. Единственное, о чём он позаботился, мой комфорт. Перехватил под плечи и поясницу, чтобы не вредить животу и рёбрам. Дав мне короткую передышку, он чувственно впился губами в основание шеи, так что я вскрикнул. Дорожкой невесомых поцелуев очертил порез вдоль ключицы замер, уткнувшись лбом в исцарапанное о пол плечо.
– Что ты... делаешь?.. – меня затрясло как при ознобе в лихорадке. Творится какой-то абсурд! У этого свободовца совсем крыша съехавшая! Какого лешего он делает?!
– Тебе же всё равно, если я скажу? – тихо пробубнил он куда-то в грудь мне. Как оправдываясь, уходя от ответа. Немного подумав, он сел по-турецки, подтянул меня ближе, чтобы усадить между ног. Я не знал, что и как спросить. С каждой секундой страх нарастал. Этот человек настоящий псих! Если три дня всё было стабильно, в понимании постоянных избиений без каких-либо изменений, то сейчас всё коренным образом поменялось. Что он еще выкинет? Отгрызёт мне руку? Начнёт кожу сдирать и на себя наматывать?.. Представляя себе всякие ужасы, на какие может быть способен ненормальный свободовец, я не сразу обратил внимание, как что-то твёрдое упирается мне в бедро. Что это? Рукоятка кинжала? Странно... Я сижу между ног у палача, что там может... Дошло до меня не сразу. Натурально прошиб холодный пот.
– Теперь ты понял, да? – гадко хохотнул «свободный», подаваясь ко мне, – знаешь, какой раз на тебя сработало, как часы. Ну и как мы будем это решать? Я тебя не смогу никуда вести в таком состоянии. Подождёшь и посмотришь? Или участие примешь?
– Больной ублюдок... – неосознанно вырвалось у меня, и дальше я не стал сдерживать своего потрясения, – ты ненормальный! Я мужик!.. Не трогай меня!
Попытался оттолкнуть от себя палача, но опять всё тщетно. Руки не слушались, тело ослабло, а меня накрыл настоящий ужас. Лучше бы он дальше резал меня кинжалом, чем... это!
– Да, ты мужик, в этом вся проблема, – усмехнулся мой мучитель, – был бы ты бабой, даже не взглянул бы на тебя.
Рукой он скользнул вниз. Схватил меня за почти потерявшую способность к осязанию кисть, подтянул её к своему паху. Заставил пальцами провести по своему члену.
– Ты что, пидр?! – ответом на отчаянный возглас мне был недобрый, даже зловещий блеск в зелёных глазах. На секунду успел порадоваться, что свободовец отпустил мою руку, но только для того, чтобы расстегнуть ширинку и вытащить наружу детородный орган.
– Не надо!.. – конечно, он не стал слушать мои протесты. Снова взял мою руку и положил ладонью сверху на свой член. Сейчас только могу утешиться, что практически ничего не чувствую. Но само осознание, что садист-свободовец удовлетворяет себя моей рукой – отвратительно! Меня замутило и показалось на мгновение, что гречка выскочит наружу, окатив палача. В другой раз, я бы позлорадствовал, если бы не знал, что он полный псих!
Я закрыл глаза, пытаясь отстраниться от ужасающей реальности. Старался думать о деревенской речке из детства, как я с разбегу ныряю в неё. Не получается... Речка расплывается, только я слышу старательное сопение и тяжелое дыхание на коже... Он льнул ко мне, пошло подавался к моей руке, усыпал жадными поцелуями-укусами шею, грудь. Второй рукой «свободный» заставил меня поднять голову и впился в губы, в требовательном злом поцелуе. Ему было наплевать, насколько сильно я стискиваю зубы, как пытаюсь отвернуться.
– Давай же, расслабься, допусти меня до себя, – блаженно выдохнул мучитель, ненадолго разрывая поцелуй в попытке отдышаться, – тебе понравится, обещаю. Раздвинь ножки.
– Нет!.. – он заткнул меня новым настойчивым поцелуем, прорвавшись глубже в рот. Челюсти заболели, сомкнуть мне их не давали. Свободовец буквально насиловал меня языком, ворочил мой, непослушный, толкал и пихал его. Словно меня, не так давно на полу подвала. Моей правой рукой он ускорил темп, заставлял меня обхватывать ствол члена. Своей свободной заскользил по отбитым ягодицам, больно и жёстко сжал одну, так что я заскулил, зажмурившись. А потом почувствовал, как пальцы палача воровато побежали ниже, до копчика. И еще ниже! Средний коснулся ануса, помассировал его, надвил, и с резкой, непривычной болью прорвался на всю длину внутрь, заелозил внутри.
