Текст книги "Ушастый призрак (СИ)"

Автор книги: Татьяна Матуш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 25

Вот кто сказал мужчинам, что, чем более пафосный ресторан, тем благосклоннее женщина? Их коварно обманули и, скорее всего, именно владельцы дорогих едален. Может быть, стоит сделать ряд репортажей, чтобы развеять, наконец, этот странный миф?

Соня с изумлением смотрела на дивный натюрморт из чайной ложки обычного оливье, художественно размазанного по тарелке с широкой каймой, как в столовке... Кайма эта, к слову сказать, ярко синяя дивно гармонировала с ярко-малиновым бархатом кресел и псевдозолотом настольных ламп. "Дорого – богато..." Где-то на просторах этой тарелки затерялся гусь. Но искать его, видимо, бесполезно. Наверное, улетел.

Впрочем, оливье был неплох. Если судить по трем ломтям картошки и пяти горошинам, которые, не иначе, каким-то чудом попали Соне в тарелку.

Господин Кениг так явно старался произвести впечатление, что его стало как-то жаль. Он то в этом аквариуме своя рыбка и не самая мелкая, а вот дама – не вписывалась. Платье хоть и вечернее, но классом ниже, чем следовало бы. Укладка профессиональная, но волосы, за которыми хорошо ухаживают каждый день и волосы, которые спешно привели в порядок после двух месяцев небрежения отличаются сильно, и это видит каждый, кто не слеп.

Зачем она согласилась на такие, явно невыгодные для себя, условия? Подумала, что международный рейдер хочет ее придавать этим самым, не к ночи помянутым пафосом, указать ей на ее место, чтобы легче было ломать.

Решила подыграть – почему бы нет? Не тарелкам с логотипом ресторации на каемочке сбить с копыт опытного репортера. Самообладание в любых обстоятельствах – один из первых признаков профпригодности. А что касается давления – Соня и в голове его не держала. Давит она – и точка.

В результате вышло неловко. Еще и подбадривать пришлось господина Кенига... Все же удивительно, как бережно отнесся к ней Палач Милосердия, человек, который "сожрал" семнадцать городов и не поперхнулся. Впору глаза завязывать, чтобы слишком далеко на лоб не вылезли.

Соня шевельнула ногами под столом и улыбнулась, ощутив призрачное, но вполне реальное тело своей "подстраховки". Оказалось, дух мог и так – собакой, но невидимой и неощутимой для всех, кроме нее. А мог – лоскутом тумана.

От прикосновения к самому настоящему чуду Соня млела. А если господин Кениг считал, что причина – шикарный ресторан с более чем прикольным меню – ну, это его проблемы.

– В настоящее время я живу в окрестностях Лейпцига. Повезло прикупить там самый настоящий замок готическом стиле из окаменелой древесины. Всего за восемьсот тысяч евро, представляете, Софи?

– М-м, – протянула она, – и сколько вы вложили в реставрацию?

– О, нисколько. Ни цента, правда-правда. Я лишь подписал некоторые любопытные документы, что обязуюсь не нарушать историческую целостность замка и окрестностей и время от времени пускать экскурсии... разумеется, в нежилое крыло. И получил прекрасно отремонтированную недвижимость с видом из окон, достойным только королей. Взгляните, – он протянул телефон с предупредительно открытой галереей... на запонке сверкнул редкий желтый бриллиант.

Вот что он от нее хочет, а? Не красотой же неземной очаровался.

Соня была весьма прагматична и понимала: это неприхотливого духа от нее вело, как мышь от сыра. А по меркам селебрити она не более чем: "ну ладно, сойдет для сельской местности". А вот господин Кениг уже полчаса пел, как по нотам и чем дальше, тем более подозрительно все это выглядело.

– И – да, коль скоро репутация моя далека от совершенства, придется с этим что-то делать. Я думаю прикупить парочку европейских телеканалов. Но, конечно, мне понадобиться для этого опытный консультант, который в теме... И человек, который займет кресло директора. Скажите, Софи, вас бы заинтересовала эта работа? Или вы предпочитаете делать карьеру, так сказать, "в полях"?

Чтобы очухаться, ей пришлось глотнуть вина – вот оно было в самом деле неплохое. Хотя в ее положении лучше не увлекаться. Полбокала – и хватит.

– В настоящее время я предпочитаю посвящать время дому и мужу, – сдержанно сказала она, ступая, словно по тонкому льду.

Заявив, что карьера ее не волнует, Соня вынуждала Кенига либо культурно слить разговор, либо приоткрыть карты – зачем она ему нужна.

Мужчина напротив зеркально повторил ее жест. Улыбнулся, пряча... Что-то пряча, но досаду или удовлетворение, бог знает. На таком уровне Соня тоже играла, но, в последнее время, редко.

– Понимаю вас. Да... После вашего несчастья.

– Несчастья? – Вот сейчас она удивилась. В последнее время в ее жизни не было никаких несчастий. Не считать же несчастьем истерику Ларочки и увольнение с работы, с которой она и так почти ушла?

– О, если вы уже в порядке – я рад, – мгновенно сдал назад ее собеседник, – и, конечно, закроем эту тему.

– Не люблю оставлять волчьи капканы на садовых дорожках, господин Кениг. Что вы имели в виду?

– Потерю ребенка, разумеется, – он изобразил сочувствие глазами, губами, руками.

Женские гормоны – страшное дело. Но выдержка репортера даст им сто очков вперед и с легкостью выиграет. Соня не только не запустила в господина напротив тарелкой с оливье, она сдержанно кивнула в ответ.

– Не спрашиваю, откуда сведения (потому что они – голимое вранье, и если так работает твой информатор, то пусть работает и дальше, никаких возражений).

Соня ощутила в себе ледяное бешенство, похожее на айсберг, который надвигался на "Титаник", медленно и неотвратимо.

– Господин Кениг, за предложение благодарю, оно интересно.

– Нисколько не сомневался в этом, – кивнул он.

– Но принять его не могу.

– Почему? – В его голосе проскользнула легкая заинтересованность. Ну да, таких переговоров он за свою суровую жизнь миллионера провел, наверное, стопятьсот и "нет" воспринимал как прелюдию.

– Я замужем, – коротко отозвалась Соня, – мой супруг делает в этом городе политическую карьеру. Вполне успешную. Вряд ли он будет счастлив от возможности куда-то переехать и начинать там все сначала. А расставаться я пока не готова. Мы только поженились. – Вот так, и розового сиропа в глаза побольше, побольше. Просвещенная Европа любит семейные ценности.

– О! – Просиял Кениг, – здесь я могу вас порадовать. Ваш супруг не просто согласен. Он... проявил большой энтузиазм. Ваша карьера и ваше счастье для него важнее собственного. Очень приятный молодой человек. Я говорил с ним. Вчера.

...Ну, все. Воля у нее, конечно, стальная, но гормоны тоже уважения требуют.

– Прошу прощения, господин Кениг, что прерываю нашу приятную беседу, но я вспомнила, что не выключила утюг, – Соня решительно выбралась из объятий малинового бархата.

– Софи... Позвольте, я вас хотя бы отвезу.

– Не стоит беспокойства, я вызову такси.

Она сбежала! Первый раз в жизни сбежала с поля боя, поджав хвост и оставив территорию противнику.

Дух невесомым облаком стелился следом, обнимал ноги и эти прохладные касания немного, самую малость, успокаивали.

Может, она все же ошиблась?

Хваленого терпения не хватило не то, что до дома, даже до такси. Завернув в женский туалет, Соня набрала мужа. Тот долго не отвечал, она успела напридумывать кучу разного, от "потерял зарядку" до "похищен инопланетянами". Наконец она услышала знакомый и любимый голос.

– Привет, котенок. Что-то случилось?

– Ничего эпичного, – буркнула Соня, – скажи, что за дела у тебя с Ульрихом Кенигом?

– Он говорил с тобой? – Сделал стойку супруг, – и что ты ответила? На всякий случай, я – за. Целиком и полностью. Тебе пора выбираться из этого болота, твой талант больше вашего дурацкого канала для домохозяек.

Запредельным усилием Соня попыталась взять себя в руки и у нее это даже получилось, благо, звонок был не видео, а голос она удержала:

– Дорогой... А про нашего ребенка ты ничего спросить не хочешь, – в конце она все же сорвалась на шипение. Но было уже не важно, потому что голос Сережи прозвучал виновато.

– Ну, ты не звонила. Я решил, что тебе, наверное, неприятно об этом говорить.

– А у тебя-то, голубь, откуда сведения? – рявкнула она, плюнув на политес, здоровый образ жизни и "погоду в доме". Могут у беременной женщины сдать нервы?

– От твоей дальней родственницы.

Айсберг добрался до горла и почти перекрыл воздух. И только ощутимая прохлада возле ног и неожиданно трезвая мысль: "А вот сейчас они как никогда близки к успеху..." помогли ей взять себя в руки.

– Сереженька, свет мой небесный, никто кроме тебя не знал, в какой магазин я хожу в шесть утра за любимыми вкусняхами. И какой дорогой.

В туалет сунулась какая-то девчонка в униформе, но Соня так сверкнула на нее глазами, что та мгновенно исчезла.

Стенка, отделанная плиткой "под мрамор" покачивалась перед глазами, но не "от давления". От ярости.

– Она была очень убедительна, – все же заговорил муж. – Твоя родственница. Предоставила документы. Даты рождения и смерти, причины смерти. В проклятья я, конечно, не верю, – торопливо добавил он, – но верю в генетику. Тебе нельзя рожать. И хорошо, что все произошло именно так. Я... стыдно сказать, я счастлив. Котенок, если ты так хочешь ребенка, мы можем подумать об усыновлении. Когда обустроимся в Европе и твоя карьера на телевидении сложится. Господин Кениг поможет подобрать здорового малыша. Я люблю тебя, Соня.

– Я тоже тебя... любила.

Палец скользнул по кнопке отбоя. Тишина упала оглушающая, словно в уши запихали по полкило ваты и залили воском.

Иногда любовь умирает мгновенно. Только что была – ласковая, теплая. Грела сердце. А в следующее мгновение от нее уже не осталось и следа – только гулкая пустота. Только странные и болезненные воспоминания. Только недоумение – как она могла быть такой слепой?

Соня опустилась на корточки, положила руку на призрачную холку собаки.

– Ты сможешь найти этого... предателя. По запаху или как-то иначе?

Пес утвердительно кивнул.

– Найди! Прилепись к нему. Даже в туалете не оставляй. Я должна знать, что он крутит и чем это грозит моему ребенку.

Пес напрягся.

– Да, я тоже так думаю, – энергично кивнула Соня, – эти два утырка наврали, что все получилось. Скорая приезжала, кого-то увезла. У моей дорогой родственницы все сошлось. Вот ведь дрянь!

Черандак махнул почти неосязаемым, но пушистым хвостом.

– Я? – Переспросила Соня, – Справлюсь. Если мне что-то грозит, то только от них. Ты меня не потеряешь?

Пес явственно удивился: что вы, Софья Павловна, как маленькая, право! Как можно-то?

– Извини, нервы. Гормоны. Плохо мне, понимаешь.

Он понимал. Гораздо лучше, чем некоторые люди.

– Беги! Я на тебя надеюсь.

Из ресторана Соня вышла через черный ход. На всякий случай, чтобы случайно не столкнуться с Кенигом и не закатить ему истерику с разборками. Это было вредно для организма, это было вредно для имиджа и ничего не меняло.

А покатарсит она потом. Даже знает – как!

В такси Соня вызвонила Маринку, девушку, которая следила за ее гардеробом, а в последнее время взяла на себя и гардероб мужа.

– Соберешь все вещи Сергея. Вообще все: трусы, носки, дубленку, бритву. Упакуешь. Понадобится помощь – привлекай, не стесняйся, все будет оплачено. Отошлешь на его прежний адрес.

Водитель косился на молодую женщину в дорогом платье и, явно, в разобранном состоянии духа с сочувствием, но, благоразумно, помалкивал и ехал потихоньку.

Покончив с распоряжениями, Соня закинула в "черный список" телефоны мужа, Алены а, немного подумав, и Ларисы. Откинулась на сидение. Мысли кое-как удалось привести в порядок.

– Стоп, – скомандовала она. – В квартире разберутся без меня.

– Куда едем? – Понятливо спросил водитель.

А куда едем? Дом сгорел, там сейчас работают две ремонтные бригады. Отец живет в гостинице. Но его привычка работать допоздна никуда не делась, значит, скорее всего – он в офисе. Стоит ли предупредить хотя бы Багрова?

Безусловно, стоит. Но она не будет. Начнутся всякие квохтания. Для мужчин ее состояние – нечто загадочное, наукой не объяснимое, почти сакральное и очень опасное. Также, как и для никогда не рожавшей Алены.

А Соне было на диво нормально. Накатившая злость схлынула, оставив хорошую порцию нервной энергии, которую было бы неплохо размотать на какое-нибудь полезное дело. У папы такое всегда найдется.

Еще лучше было бы у мамы Юли на огороде сорняки подергать, но кто ж ее пустит: физический труд, да в наклонку... И вид пожарища на месте дома вряд ли будет умиротворяющим.

Значит – к папе.

ГЛАВА 26

Маэву разбудил тонкий, приятный но отчего-то тревожный запах. Она вздохнула и потянулась к мобильнику. Меньше трех часов сна.

Ничего, терпимо. Сегодняшний день она выдержит, может быть, завтрашний тоже. А потом нужно будет либо дернуть каких-нибудь колесиков, либо все же забить на все и хотя бы шесть – семь часов поспать. Авось, мир не рухнет. А и рухнет – поднимем и назад повесим, первый раз что ли?

У нее было взято с собой специальное платье, не совсем аутентичное, зато очень удобное, а с плащом так и неотличимое от нарядов горожанок. Хорошо, что в этот раз она королева вдовствующая, небрежность в одежде можно свалить на долгий траур.

На поляне из живых был только Хукку, который сосредоточенно выливал из котелка в походную флягу какое-то варево. Именно оно пахло так странно.

Маэва подошла ближе.

Хукку не просто лил, а процеживал отвар через кусок плотного полотна. Светло-коричневая жидкость бежала тоненькой струйкой, а лицо у шамана было замкнутым. Не для откровенности. Но Маэва все же попробовала:

– Что это за неконвенционное зелье? Отрава? Я на него хитов не давала.

– Не отрава. Просто бодрящее. С кое-какой побочкой.

– М-м. Нужное дело. Угостишь?

– Извини, но – нет. Тебе нельзя. Если не хочешь полюбить меня больше жизни на ближайшие три дня.

– Ты сейчас пошутил? – уточнила Маэва, почти не сомневаясь в положительном ответе. Но получила тяжелый взгляд темно-коричневых, почти черных глаз. И очень спокойное:

– Нет.

– Вылей немедленно. Она не простит, когда узнает. Я же и скажу, и не думай, что промолчу.

– Простит. А узнает непременно. Я сам скажу. Но, для страховки, можешь и ты повторить. После игры.

– Зачем? – были вещи, которые Маэва просто не понимала. И не стеснялась спрашивать – кто знает, может, это она дура. – Она... знает о последствиях?

– Никаких последствий не будет.

Маэва открыла, было, рот. Но подумала – и закрыла. В колдовском деле Хукку никогда не позволял себе неточности или ненужного, глупого риска. И если он говорил так уверенно, значит, знал точно.

– Тогда почему просто не поухаживать за ней? Безо всей этой... левой алхимии? Цветы подарить, на байке покатать.

– Что ты хочешь услышать от меня, Маэва? Что я не прав? ОК, я тварь и поступаю низко. – Голос шаман вибрировал на опасной грани – чуть-чуть и взрыв. А вот руки словно принадлежали другому человеку, спокойному, как камень. Изумляясь этому контрасту, Маэва честно призналась:

– Не понимаю. Если ты точно знаешь, что последствий не будет...

– Не будет. Никаких. И тех, которые вы, девочки, называете "долго и счастливо" – тоже. У меня есть только ближайшие дни. Нет времени разворачивать полноценную компанию по соблазнению.

Маэва фыркнула:

– Дурак ты, боцман. И идеи у тебя дурацкие. Вылей эту дрянь и не позорься, самому же потом стыдно будет. Я тебе скажу, как женщина, никакая гребаная "полноценная компания по соблазнению"... термин же придумал, хоть на заборе пиши! Она тебе не нужна. Понял, гений? Все, что тебе нужно, это подойти к ней и сказать, словами через рот: "Я тебя люблю". Это не долго, точно тебе говорю. Гораздо быстрее, чем сварить этот твой, прости создатель, самопальный афродизиак.

Хукку усмехнулся, аккуратно закрутил пробку и бросил тряпку в костер.

– Маэва, вот как ты думаешь, я слепой или тупой?

– Не знаю, – растерялась она. – Но после твоей выходки склоняюсь к мысли, что одно другому не мешает.

– Спасибо, ты очень добра. Я шаман, с энергетическими потоками работаю как только соображать начал. А любовь, чтоб ты знала, один из самых мощных энергетических потоков. И ты всерьез думаешь, что я мог его ушами прохлопать?

– Тогда зачем – это?

– Подумай, – предложил Хукку. – Только, одна просьба. Чего надумаешь – поделись со мной, а не с Рани. Пользы от этого будет много, а вреда совсем чуть-чуть. Договорились?

Когда народ зашевелился, выползая из палаток к реке чистить зубы, шаман, уже в игровом, стоял в дальнем углу поляны и сосредоточенно щелкал кнутом, сбивая одетые на частокол пивные банки.

– Круто. Не думал, что ты так умеешь, – поделился палач.

– А я и не умел. Просто по игре жрец не имеет право на меч. Пришлось искать альтернативу. Но навык нужно тренировать все время, он очень быстро теряется.

Маэва, в развевающемся плаще, с развевающимися косами пронеслась деятельным ураганом, на ходу раздавая указания:

– Мэйв – лежишь в склепе и принимаешь скорбящих. Без фокусов. Захочешь попить или, там, ромашек пособирать – аккуратно переместишь руку на грудь, стража всех выгонит. Дик – точи меч, наверняка пригодится. И аптечку проверь, может, тоже понадобится. Хотя вряд ли. Аш – по ситуации. Я – на профсоюзное собрание. Хотя, чует мое сердце, Ровену мне не забодать...

– Главное, убедительно сделай вид, что пытаешься, – негромко уронил Хукку, сматывая кнут.

– Гвинедд с Датской Нортумбрией ближе к вечеру отношения выясняют... Пошлешь туда пару наблюдателей, чтобы все было по понятиям.

– За фиг выясняют? – Удивился палач, – мы ж еще толком не поцапались.

– Они уже поцапались. Горячие датские парни у них ночью коров свели.

– В смысле, тушенку сперли? Ну да, это повод для войны, тут не поспоришь.

В склепе было тихо и как-то благостно. Небольшая, промытая водой пещера в стене каньона подошла идеально. Если бы здесь еще людей не было!

Паломничество "добрых подданных" началось сразу после завтрака. Меня завалили знаками скорби, в основном, сеном которое отыгрывало цветы, одуряюще пахло и служило уютным пристанищем целой колонии самых разных насекомых.

Хвала Создателю, никто не притащил гадюку. Но парочка рогатых жуков, ползающих по мне то ли в поисках жрачки, то ли гнезда, настроение не улучшили.

Интересно, они так до обеда и будут шастать, или все же у кого-нибудь проснется совесть? Лежать на спине на твердом камне (пусть добрая похоронная команда и постелила на него пенку и спальник) было жестко и неприятно, но – терпимо, а вот любопытство грызло с нездешней силой.

Какая партия одержит победу на совете витенгов? Куда повернет игра? Окажется ли мой персонаж центральным, или проходным и придется "переобуваться" на ходу. На всякий случай я захватила с собой костюм жрицы леса, но хотелось подольше побыть королевой. Пусть даже воскресшей и ненавидимой собственным народом.

– Стой, кто идет! – рявкнул страж, не столько исполняя регламент, сколько давая мне сигнал, чтобы спрятала мобильник и улеглась, как положено хорошей, правильной покойнице.

– Жрец Аш, с рождения обещанный Прекраснейшей Мэйв, королеве фейри и людей.

Я вздрогнула, чуть не уронила мобилку и, пытаясь быстро лечь на спину, впечаталась в нее затылком – аж искры из глаз брызнули.

– Прекраснейшая мертва, твоя служба больше не нужна ей, – мирно ответил один из стражей, по голосу – десятник, – разве что за последней рекой. Согласишься оказать королеве услугу и проводить ее добровольно? Жертва-то все равно нужна, так почему бы не жрец.

– Если не останется ничего другого, что я смог бы сделать для своей королевы – сделаю это, – спокойно отозвался Хукку, – пропустите меня и выйдите вон.

– Эй, а ты не обнаглел, чужак? Не имеешь права нами командовать.

– Имею. Алтарь принял меня. А теперь посторонитесь, иначе проводите госпожу вместе со мной... или вместо меня. Жертва-то все равно нужна, так почему бы не десяток стражей. Эскорт всяко внушительнее, чем один жрец, пусть и принятый Лесным Королем.

– Пропустите его, – решил десятник, – он умеет проклинать так, что концов не найдешь.

Судя по мягким, кошачьим шагам, Хукку вошел в пещеру. Я старательно жмурила глаза, пытаясь не захихикать, нарушив торжественность и лиричность момента.

Он подошел, зашуршав плащом. Звякнули какие-то железки: нож? фляга? По мне скользнул его фирменный, тяжелый взгляд, погладив от сапожек до макушки.

– Воистину, молва не солгала, когда нарекла тебя Прекраснейшей, моя королева. – Тихий голос ввинтился в уши штопором, почти пугая какой-то невозможной искренностью. И тут смеяться мне расхотелось, потому что вспомнился эпизод из книги: до того, как подключить "тяжелую артиллерию", Аш попытался воскресить свою королеву поцелуем...

Это вот что, прямо сейчас будем некрофилию отыгрывать?

Я почувствовала касание ладони, жесткой, но невероятно осторожной. Она провела по моим волосам, заплетенным в тугие косы, скользнула от виска к шее и ниже. Остановилась на ключице, словно раздумывая.

Интересно, уже пора воскресать и материться, ломая канон. Или он все-таки порядочный?

Подушечки пальцев медленно погладили вторую ключицу в глубоком вырезе платья, и это совершенно невинное движение вдруг оказалось настолько чувственным, что я чуть не забылась и не сглотнула.

– Когда любовь вздыхает тяжело, – тихо, вкрадчиво заговорил он, —

потоки пьет, бесплодный пашет берег,

уныло бродит, опустив чело,

все память обо отчаянье лелеет...

Никогда не думала, что шепот может быть таким осязаемым. Никогда не подозревала, что голосом тоже можно трогать.

– Когда любовь борьбу с собой ведет,

скорбит во сне, проснется для страданий,

и бесконечно груз тоски несет,

стенает, перемен не ожидая...

Это вот что сейчас происходит? То, что в секретном гайде написано? То есть, выходит, э-э-э... Аш пытался пробудить королеву не только поцелуем? У него, вообще, все в порядке с головой было? Хотя, вообще-то логично – втрескаться в мертвое тело, лежащее в гробу и утопить в крови две страны, это модус операнди настоящего маньяка!

Но какой у этого конкретного маньяка обжигающий голос. Такое ощущение, что он только шепотом, только вкрадчивыми интонациями уже забрался мне под платье. Хотя рука не сдвинулась на миллиметр.

Мамочка, я ж этого не выдержу!

– Когда любовь – унылых мыслей хор,

побег от всех, чтоб в одиночку плакать,

в усладах – ужас, в музыке – минор,

печаль на сердце и во взоре – слякоть,

когда любовь – со смертью жизнь мешать,

то я люблю, мне – тяжело дышать...

Глаза уже можно было не открывать, закрытые веки абсолютно не мешали мне видеть, как Хукку наклоняется ко мне низко-низко. Так, что его дыхание смешивается с моим, почти замершим и я точно знаю, если сейчас шевельну губами – поймаю его губы.

– Рани, продержись еще час, потом склеп закроют. Там, у твоей правой руки бутылка с кофе и шоколадка.

Его шепот взрывал мне мозг настолько, что смысл слов оставался где-то за бортом. Что он сказал?

Только через несколько секунд я поняла, что жрец... ушел. Просто взял и ушел. Ну не зараза!

Может и не зря его приговорили к повешению три раза, и трижды повесили, причем, перед последней казнью он был еще жив?

Сейчас я вполне понимала судей и даже помогла бы палачу... Кофе? Шоколад? Боже, я обожаю эту потустороннюю тварь!

Жрец шел широким, быстрым шагом, посматривая на солнце и надеясь, что в древности собрания были тем же, что и сейчас – говорильней, бессмысленной и беспощадной. Потому, что если там, реально, решали вопросы, то им бы хватило четверти часа. А, значит, он безнадежно опоздал.

Но нет, когда он вброд пересек ручей, народ с поляны только начал расходиться. И первой к нему кинулась Маэва.

– Передал, – кивнул жрец, – она в порядке. А мы?

– В заднице, – лаконично отозвалась Маэва, – Мать аббатиса меня заломала тремя словами: "Отлучение от храма". В случае неповиновения. У нее и так-то была прочная позиция, а после она перетянула большинство.

– Нормально. Мы ведь этого и ждали. Переходим к плану "Б". Нам нужна силовая поддержка.

– Да не помешала бы, только где ж мы ее возьмем?

– Валентайн здесь?

– Предводитель армии наемников? Он христианин и целиком на стороне Ровены.

– Смотри и учись, пока я жив, – цинично ухмыльнулся жрец. – Плевать, кто он есть, кому молится и кому предан. Главное – что мы можем ему предложить.

Здоровенный мужик в полном и очень крутом доспехе шел с поляны неспешно, зная, что перед ним все расступятся. Попробовал бы кто поступить иначе, видя не просто рыцаря со здоровенным дюралевым ковыряльником на плече, а небольшой отряд живых железных шкафчиков с антресолями, идущих "свиньей"...

Увидишь – испугаешься до заикания.

Жрец выкрутился из толпы, метнулся наперерез "свинье", отвесил глубокий придворный поклон и прямо из него упал на одно колено перед человеком, которые не имел титула, не имел земли, зато имел хорошо обученную и отлично вооруженную банду.

– Я хочу нанять ваш отряд.

Валентайн, надо отдать ему должное, не заржал. Видимо, как все наемники, был убежден, что клиент всегда прав, пока платит.

– Я беру дорого, – прогудел он.

– Сколько бы не было, я заплачу больше.

– Кто вы, юноша?

– Жрец Аш, с рождения обещанный королеве Мэйв.

– Ни я, ни мои парни благословениями не берем...

– А еще – я граф Кейруэнт.

– Ну, все! – потерла руки Маэва, – будут тебе, драгоценная матушка, кровавые реки – кисельные берега. Лично организую!