Текст книги "Ушастый призрак (СИ)"

Автор книги: Татьяна Матуш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 13

– ..Удержи, порог, удержи, скоба,

Удержи, мать-вода, моего врага,

Чтобы не переступила его нога.

Сторож у двери, сторож за дверью.

Ключ, замок, язык.

Да будет так... – я закончила, выдохнула и не без удовольствия полюбовалась целым рядом гвоздей, вбитых по периметру забора. Опозорившийся петух смотрел на меня с одобрением.

– Вот так, – хмыкнул я, – смотри и учись, пока я жива. И, кстати, тебе никуда не пора? Солнце, там, приветствовать?

Дартаньян встрепенулся, взлетел на столбик у ворот – поток воздуха взъерошил мне волосы и поставил челку дыбом. А птиц вытянул голову, безошибочно, как хороший компас повернулся к востоку и закричал мощно, красиво, звонко. На все Большие Рогавки.

– Что дальше? – спросила Оксана.

– Дальше, – я потерла лоб, – надо бы Соне позвонить. У нее профессия такая – много знать. Особенно про публичных личностей, вроде этой госпожи, не к ночи будь помянута, Нери.

– Не нужно, – мягко попросила мама.

Кажется, мы с Оксаной повернулись одновременно, возможно, она даже чуть раньше.

– Соня ничего об Алене не знает. И пусть так остается. Всем будет лучше, твоему папе, Кира, в первую очередь.

Видно, взгляд у меня был очень красноречивым.

– Расскажу я, расскажу, – мама присела на колченогую табуретку у крыльца. Неуверенно улыбнулась, словно пыталась за что-то заранее извиниться, но понятия не имела, как это сделать.

– Соня нам не родная, – объявила она, в основном, для Оксаны. Мне мама Америку не открыла.

– Совсем? – проницательно спросила хозяйка.

– Ну, если только в степени: нашему топору двоюродное полено. – Она вздохнула. Потом махнула рукой: сгорел сарай – гори и хата и негромко, спокойно заговорила:

– У нас в доме была домработница. Не приходящая, жила с нами, комната у нее отдельная была. В те времена такого особо не практиковали, но – случалось. Молодая девушка, красивая. Очень красивая. Видела Аманду Сайфред?

– Из "Скуби-Ду"? – переспросила я. Мама кивнула:

– Вот именно. Такая дерзкая и, одновременно, детская красота. Мужчины от нее с ума сходили. Тетка не раз говорила, что стоило бы убрать Нину из дома, потому что с такой красивой прислугой хозяйская дочка никогда замуж не выйдет. Мама... мама только смеялась. Говорила – если мужчина готов променять перспективы на симпатичную моську и круглую попу, то такой зять нам не нужен, все равно ничего приличного из него не выйдет.

– Тетя оказалась права? – догадалась я. – Кого домработница у тебя отбила?

– Не отбила, так... Он хотел жениться. На мне, не на ней. Только я простить не смогла. А он уехал. Тогда уже границы открыли, он и рванул. Сначала в Польшу, туда проще всего было. Потом в... каплагерь.

– Куда? – вытаращилась я.

– Ну, в капиталистическую Европу. Так тогда говорили. Хотя социалистической уже, практически, и не было. Но, видимо, по привычке.

Мама закатала рукав, далеко. На предплечье, у самого локтя, темнели тонкие ниточки почти рассосавшихся шрамов. Если прошло больше двадцати лет... это какой же глубины были порезы? Как она кровью не истекла? Ну, мама!

Тонкие линии, если присмотреться к ним внимательно и приложить догадку, складывались в инициалы: "АК". Мама потерла руку, морщась, словно шрамы до сих пор причиняли ей боль.

– Да, – кивнула она, – ноют на погоду.

– Чем это? Бритвой? – полюбопытствовала Оксана.

– Ножиком. Перочинным... не важно. Я тогда была зла и расстроена. Потом опомнилась, сама вызвала "Скорую". Спасли.

...Узнаю свою маму, – мысленно фыркнула я, – настроение меняется, как удача в казино. Но "АК"? Никого с таким именем я не знала.

– Антон Королев. Только сейчас его зовут по-другому. Ульрих Кениг.

Мы с названной сестрой переглянулись. В памяти что-то шелохнулось... я на нее никогда не жаловалась, но тут пришлось напрячься.

– Да фонд же этот, чтоб ему ревизию хорошую, – хлопнула себя по лбу Оксана, – благотворительный. От которого эта коза по телевизору красовалась. Фонд Кенига, я в школе немецкий учила – так он, стало быть, свою фамилию перевел. А Ульрих... потому, что похоже на "Юлия"?

Она кивнула.

Солнце поднималось над холмами, поросшими соснами. Сырая трава сохла, наполняя воздух совершенно упоительным запахом.

– Значит, этот Антон ухаживал за тобой. Помолвка была?

– Тогда так не говорили. Заявление... да, заявление в ЗАГС подали.

– А потом? Юлька, что мы из тебя каждое слово клещами тянем! Не шутки уже: машину взорвали, дом подожгли, муж в больнице, вы скрываетесь в краях, "где живут псеглавцы", а ты стесняешься сказать, как застукала своего жениха с домработницей двадцать лет назад. Тоже мне – сенсация, географ глобус пропил! Дело-то насквозь обычное. Покажи мне бабу, от которой ни разу мужик налево не сходил, я с ней сфотографируюсь. – Оксана уперла руки в боки и подарила маму взглядом инквизитора. – Давай уже, без "испанских сапогов". А то ведь... я-то ничего почти не могу, вот Кира пошепчет тебе над холодным молоком, чтобы язык за зубами не держался.

– Не нужно, – помотала головой мама, – ты права, ерунда все это. И тогда была ерунда, а сейчас и подавно. Я думаю, Нина Тоше чего-то подлила. – Оксана хмыкнула, но сдержалась. – Да, думаю! Он ведь ни разу не посмотрел на нее как на женщину, которую... Смотрел просто как на постороннего человека. А в последние дни даже и с неприязнью какой-то. Думаю, вешалась она на него.

...Был мой день рождения. Большой праздник, много гостей. Почти половина нашей группы и друзья дома. Сначала стол, потом танцевали. Потом Тоша куда-то исчез. Я думала, просто вышел на балкон, он не любил шумные сборища. Пошла на кухню, отнести тарелки. Кухня рядом с комнатой Нины, звукоизоляция там была... проще сказать – не было. Я услышала звуки, – Мама ненадолго замолчала, но не смущенно, скорее – озадаченно. – Знаешь, вот сейчас думаю, не так уж я и ошиблась тогда. Стонать, конечно, не только от боли можно, но уж больно те стоны были неправильные. Не удовольствие в них было. Совсем другое.

Я молчала, боясь спугнуть момент. Мама заговорила и останавливаться не собиралась, а это дорогого стоило. Оксана внимательно слушала, она это умела.

– Позвала ребят, те высадили дверь. Сразу, даже не стучали. Что им – уже подшофе были, да, вдобавок, просит-то хозяйка. К тому времени в коридоре небольшая толпа собралась. Дверь, значит, вылетела – а там мой Антон во всей красе. С этой... – мама не выдержала и зашипела гадюкой. Правда, быстро взяла себя в руки. – Дальше – понятно. Нину мгновенно рассчитали, заявление я забрала.

– А он? – не выдержала любопытная Оксана.

– А что – он? Ходил вокруг, цветы на лестнице оставлял. Отца разжалобил, тот даже со мной "поговорить" пробовал. Маму – ту нет, она стояла стеной: не надо нам этого, ни даром, ни с доплатой.

– А ты?

– А меня больше волновало, что обо мне одногруппники подумают, если после такого я Тошу прощу.

– Значит, не любовь и была, – припечатала Оксана.

– Не любовь, – вздохнув, согласилась мама. – Я, когда Пашу встретила, поняла. Он и в четверть не такой красавчик, как Антон. Невысокий, плотный, как колобок. Волосы рыжеватые и уже с залысинами. Лицо... как сказать-то, чтобы не обидеть. Такой Ваня. Деревенский. Глаза хлопают, улыбка обалделая. Образования – один техникум, но было в нем такое что-то.

– Харизма, – фыркнула Оксана.

– Да не то! – Рассмеялась мама. – Скорее, деревенское простодушие. Как у медведя: "Вы ведь хорошие ребята, вы меня не обидите? Потому что если обидите, я вас порву на ленты и часть съем, а остальное припрячу. Предупреждаю заранее, просто чтобы никаких недомолвок между нами не было. Честность – лучшая политика".

– В общем, ты взглянула в эти честные глаза и пропала. А Соня-то откуда взялась?

– Я к этому подхожу. Осенью это случилось. Мы с Пашей уже женаты были, он работал сутками, дело поднимал. Я дом вела. Позвонили по телефону. Городскому, мобильного у меня тогда не было, баловством считала. Звонок был из нашего, местного роддома. Спросили, знаю ли я некую Нину Емельянову. Она была при смерти и хотела о чем-то со мной поговорить.

– И ты подхватилась и побежала, – мрачно сказала Оксана.

– А как же! Человек умирает, может быть, что-то еще сделать не поздно. Да, побежала. И вы бы побежали, не надо тут из себя циников изображать, я вас насквозь вижу, обеих! Кинулись бы впереди паровоза. И я кинулась. – Мама на секунду прикрыла глаза. А когда открыла, были они черные, как грозовая туча. – Нина, правда, умирала. Спасти ее было невозможно: внутреннее кровотечение, низкий гемоглобин и высокое давление. Убийственная комбинация. Она только что родила ребенка, девочку. От Антона, так она сказала. Правды я не знала. – Мама вскинула руку. – И сейчас не знаю. Для анализа ДНК материал нужен, а Антон пропал. Да и... не все ли равно? Ребенок здоровый оказался, без патологий. Конечно, хорошо было бы на счет наследственных болезней выяснить, но тут уж как вышло. Я ведь и про Нину ничего не знала. Правда, ее медицинскую карту мне показали – на удивление здоровая женщина.

– И как здоровая женщина умудрилась умереть родами? – удивилась я.

– Резус-конфликт, так мне сказали.

– Чушь собачья! Пока мама беременна, признаки несовместимости крови никак себя не проявляют ни у матери, ни у плода. Потом желтушка может развиться. У ребенка! Отечность, но никак не вот это...

– Разное бывает, – попыталась защититься мама.

– Хорошо, – буркнула хозяйка, – эта коза перед смертью навязала тебе своего ребенка...

– Не навязала. Я сама, – мягкий голос мамы сделался вдруг не просто стальным. Титановым. – И Соня – моя. Не ее. Она ее даже к груди не прикладывала, не разрешили.

– Да твоя, твоя. Кто спорит, – Оксана улыбнулась, – понятно, что за двадцать-то с хвостиком приросло – не оторвешь. Да и дочка вышла хорошая, умная, хваткая. Я ж ее по телевизору сто раз видела. И? Когда эта Алена объявилась? Кстати, кто она твоей Соне?

– Нашей Соне, – поправила я.

– Один пес. Бабка?

– Прабабка двоюродная, – огорошила нас мама. – Единственная оставшаяся в живых родственница. Потому как не рожала. Детей у нее нет и никогда не было. Понятно, дорогие мои.

Мы с Оксаной переглянулись, словно пришибленные внезапным ужасом. Потому что ответ-то у загадки был только один и ни мне, ни сестре он не нравился. Родовое проклятье, иначе этот пазл никак не складывался.

– На сколько поколений?

– Стандартно, на семь, – мама жестко усмехнулась, – Соня как раз седьмая.

ГЛАВА 14

Невидимый в темноте серый клочок тумана беззвучно и стремительно летел над трассой, вслед за черным внедорожником, повиснув на заднем бампере. Пользуясь тем, что трасса пуста, водитель втопил педаль газа в пол, выдав все сто пятьдесят. Камеры наблюдения его не волновали, похоже, возможные штрафы были включены в чек, а то и оплачены заранее.

Джип сбросил скорость только перед самым въездом в город, и лишь поэтому черандак сумел учуять, что машину "приняли". Это было сделано так аккуратно, что водитель, скорее всего, ничего не заметил.

Сначала на хвосте внедорожника висел неприметный "Фиатик" синего цвета, потом его сменил мотоциклист в шлеме, еще через несколько кварталов мотоциклист свернул в подворотню, а слежку продолжила белая помятая "Гранта".

Черандак неплохо чуял и в этом облике, весь транспорт пах одним гаражом, этого хватило, чтобы понять – ведьму именно "ведут".

Широкие, прямые, как стрела, проспекты искрились и переливались декоративной подсветкой, пару раз мелькнула река с горбатым мостом и серебристой лунной рябью на воде. У причала тихонько покачивались катера.

Жизнь в ночном городе била ключом, обе машины занырнули в блестящую, рычащую и неприятно пахнущую ленту и немедленно потерялись в ней. Черандаку пришлось чуть не лечь на бампер, чтобы не упустить "свою" дичь. Впрочем, в преследовании равных ему было немного.

По улицам бродили толпы людей, причем, кажется – они никуда не торопились, просто любовались ночными фонтанами и архитектурными изысками старинных зданий. В свете ночных фонарей они выглядели очень авантажно.

Водяной дух засмотрелся на этот странный, по его меркам, праздник жизни и чуть не соскользнул с гладкого бока внедорожника на очередном повороте, но опомнился и прижался плотнее.

Миновали центр. Видимо, ни в ресторан, ни в ночной магазин ведьме было не нужно. Ближе к окраине поток машин поредел, а потом и вовсе иссяк. Джип уже не летел стрелой, а передвигался неспешно и солидно, как большой кит, заплывший в бухту.

Иногда мимо проносились более безбашенные водители, свистя шинами по влажному асфальту. Улицы тоже опустели, лишь иногда попадались влюбленные парочки, да дремлющие на скамейках ничейные кошки. Точнее, кошки, которые гуляли сами по себе.

Дома сделались приземистыми и простыми. Джип свернул в переулок. "Гранта" на мгновение приблизившись почти вплотную, осталась на основной дороге. Похоже, водитель получил четкую инструкцию наблюдение не "светить", а в лабиринтах окраинных двориков "хвост" спалился бы без вариантов, вопрос – как скоро.

Не глупо...

Но через некоторое время черандак понял, что недооценил водителя джипа и переоценил преследователей. Проскочив район, машина развернулась чуть ли не в обратную сторону. Выходит, о наблюдателе они знали?

И, если такие умные, то не засекли ли самого духа? Ведьма могла. И не просто отогнать, могла и развеять. Впервые с начала погони черандаку стало не по себе. Окончательная смерть с развоплощением в его ближайшие планы не входила.

Вот только отстать от джипа он не мог. Упустить ведьму – подвергнуть опасности забавную маленькую "хозяйку", растрепанную блондинку с задорно блестящими глазами и грубоватым, но приятным голосом. Не уберечь. Черандак творил волю пославшего его и противится ей не мог, хоть небо гори.

Наконец, внедорожник влетел под шлагбаум, отсекающий от остального мира небольшую колонию новопостроенных девятиэтажек и затормозил на парковке. Приехали? Или снова обманка?

Приехали. Ведьма вышла и, постукивая каблучками, направилась к подъезду. Сейчас, среди этих декорация, она выглядела гораздо уместнее, чем в деревне Большие Рогавки. Черандак посомневался, имеет ли смысл пытаться просочиться в подъезд, но не рискнул, ведьма выглядела опасно-настороженной.

Впрочем, был и другой путь. Он чуял и слышал гораздо лучше чем человек, пожалуй, даже лучше, чем средняя собака. Может, какой-нибудь призовой сеттер и опередил бы его, но деревенский кабысдох – точно нет. Дух отчетливо слышал, как в предутренней тишине поднимается кабина лифта – очень быстро, гораздо быстрее, чем он ожидал... Но взлететь по стене дома параллельно с ней оказалось вполне возможно. А вспыхнувший в квартире свет вывел на цель не хуже, чем маяк к берегу.

Но вот окна – подвели. Ни единой щели, чтобы всосаться. Черандак уже успел представить себя птицей, бессильно бьющейся о стекло и испаряющейся с первыми лучами солнца. А что – запросто, малиновый шар уже вынырнул из-за горизонта и висел над рекой. Здесь его, конечно, застили многоэтажки, но что с того? Дух чуял. Еще немного, и сидение на стекле станет не просто опасным. Оно станет последним, что он сделает в жизни.

К счастью, ведьма решила, что в доме душно. Подойдя к окну она некоторое время бездумно вглядывалась в медленно розовеющее небо и черный провал двора-колодца, а потом что-то сделала со странным окном и оно – нет, не распахнулось на всю створку, как ожидал дух а слегка упало и так повисло, образовав тонкую щель.

В нее черандак и втянулся.

Дом был тесным, но богатым. Как это понимать, дух не ведал. Есть у тебя деньги, так отчего же не жить на широкую ногу, в нормальном большом доме, где не нужно себя ограничивать и ютиться на крохотной софе вместо нормальной, человеческих размеров, кровати. И стулья могли быть побольше и посолиднее. На эти – что, только ноги положить.

Ковра не было, голый деревянный пол, голые стены, ни гобелена, ни картины, ни лепнины под потолком. Гардеробная оказалась не комнатой, а просто какой-то кладовкой в стене... Черандак счел бы ведьму нищей, если б не одно обстоятельство – комнату просто заливал свет. Он был таким ярким, что дух еле нашел щель, чтобы затаиться.

И вот тоже хитрость – свет был, а жара, духоты и характерного запаха от множества горящих ламп не было. И самих ламп дух не увидел – свет брался словно из ниоткуда.

Значит все же богатая, только... что ж она завалящего ковра-то не велела положить? Ладно, сейчас лето, а зимой? Надо думать, ноги-то отмерзнут. Или высоко – так и ничего? И, вот еще странность – переменив платье на шелковые штаны и рубаху, по виду мужские, а по цвету – явно дамские, ведьма не позвала прислугу, а принялась сама готовить себе чай.

Черандак наблюдал, пытаясь увязать то новое, что увидел с прошлым опытом. Не вязалось. И собачьи воспоминания помогали плохо, можно сказать – никак. Собака – хороший зверь, умный и верный, но мир видит иначе. Псом он воспринимал окружающее мутным, мерцающим, в одном цвете – либо желтом, либо голубом и, в основном, через нос. Но с запахами произошла какая-то беда, они стали все сплошь резиновые: резина с яблоком, резина с колбасой, резина с потом, резина с кровью... точнее, кровь с резиной.

Черандак заново знакомился с миром. И так увлекся, что едва не упустил момент, когда ведьма заговорила. Странно – никакого гостя в доме не было, но, поразмыслив, дух сообразил, что беседует ведьма с плоской мерцающей штукой на красивых коленях, обтянутых резиной с запахом ног и другой резины.

– Ответь! Ответь же мне, – повелительный голос сорвался на тихий шепот, наполненный тревогой и нешуточным отчаянием. – Ответь, я знаю, что ты дома, а этого... нет!

Слово "этого" ведьма почти выплюнула, так выплевывают ругательства.

Наконец штука пискнула и черандак отчетливо расслышал женский голос: молодой, сонный, недовольный:

– Какого черта, а? Я едва уснула в пять утра!

– Соня, пожалуйста, послушай... выслушай меня, – выдохнула ведьма, – не отключайся, прошу. Последний раз, клянусь, больше не побеспокою, чтоб мне душу потерять.

– Хлебать мой суп!, – раздалось из артефакта неизвестной природы но понятного назначения, – сколько у тебя еще симок, а? Еще немного, и у меня черный список пополам треснет. Ты достала меня, ты в курсе? Хочешь, чтобы я заявила, что меня преследуют?

– Родную бабушку под суд подведешь? – неуверенно улыбнулась ведьма.

– Двоюродную. И то гадательно. Документального свидетельства я так и не видела.

– Ты же мне сама не позволила...

– Я похожа на идиотку? – Голос неведомой Сони прозвучал возмущенно и обижено, но острый слух черандака без труда различил: и то, и другое наиграно. Женщина была раздосадована, но не зла. И не напугана – уж страх то дух узнал бы под любой маской. – Кто же ведьме свою кровь даст?

– Я предлагала клятву.

– А то я не знаю, что есть десяток способов ее обойти.

– Сонюшка! – как-то по-бабьи, по-деревенски всхлипнула лощеная ведьма, – ну не нужно мне ничего давать, просто вместе съездим.

– Вернется муж, может быть и съездим. Если я не передумаю.

– Да ведь поздно же будет! – не сдержалась Алена. – Пойми, глупая, каждый день на счету.

– Послушай, счетовод-любитель, – голос из артефакта похолодел до зимней вьюги. – Не знаю, что тебе от меня понадобилось через столько лет, но что бы это ни было, у меня оно уже есть и в лучшем исполнении. Так что... свалила бы ты с радаров, бабушка. Двоюродная.

– Соня, ты должна это знать, прежде чем примешь решение, – ведьма зажмурилась, словно собиралась нырнуть в холодную воду, – этот ребенок... он тебя убьет. Как Нину. Ты же... не готова умереть просто для того, чтобы выполнить, прости Господи, биологическую программу.

Молодая женщина хмыкнула:

– Уверена?

– Более чем! Это глупо. Людей и так уже семь миллиардов. Этому виду млекопитающих вымирание не грозит. И ты... Соня, ты ведь не сделаешь эту глупость?

– А ты меня испытай, бабушка, – артефакт издал короткую трель и погас.

– Вот же идиотка упертая, – пожаловалась ведьма, глядя прямо перед собой, в стену. Ее взгляд, странно-пристальный, вгрызся в переплетения геометрических фигур, такие затейливые, что духа затошнило.

Артефакт съехал по шелковой ткани на короткий диванчик и остался лежать, распространяя вокруг себя колебания, которые будоражили духа и влекли не хуже, чем маленького ребенка витрина кондитерской. Что-то в нем было такое, что черандак проиграл битву любопытству на первых же секундах.

...Не делай этого, не делай. Подожди хотя бы, пока ведьма уснет.

Куда там! Голос, как смутно подсказывала еще не до конца восстановившаяся память, можно было переслать по проводам за много верст. А можно и без проводов. Но тут был не просто голос, Алена смотрела в глаза своей собеседнице.

Ведьма, расстроенная и злая заходила по комнате кругами, поворачиваясь на пятках так резко, лежал бы ковер – непременно протерла. В большом зеркале отразилась не молодая дама-одуванчик, а настоящая, честная старуха, измученная и некрасивая.

Алена мельком глянула туда и отвернулась. Зеркала лгали, зеркала говорили правду, зеркала путали – чтобы держать их в узде, надо было держать в узде себя, а с этим у ведьмы в последнее время было вообще невесело.

В соседней комнате... или кухне, черандак толком не понял, тихонько звякнул какой-то агрегат, похожий на паровой котел. Алена вздрогнула, выругалась сквозь зубы и поспешила туда. А духа словно магнитом притянуло к интересной плоской штуке, в которой творились такие дела!

На взгляд и на ощупь (насколько он мог пощупать в его нынешнем состоянии) это было стекло. Черное, квадратное, без грана волшебной силы, но полное до краев силой иной – дух с ней раньше не сталкивался и понятия не имел, почему мертвая, точно мертвая штука казалась такой живой. Как... намоленая икона, честное слово!

Как будто ведьма сутками не выпускала ее из рук, а когда спала, клала под подушку.

Черандак так увлекся, что позабыл об осторожности, и голос ведьмы прозвучал как церковный колокол или провороненный петушиный крик – парализуя:

– Как интересно! Вроде сегодня не новый год и не день рождения, а такие подарки сами в руки падают. Ты чье?

Ведьмина сила спеленала мягко, как сыромятный ремень. Вроде и не жмет – и не выбраться.

– Ну? Вижу, что не домовой, а кто? Отвечай, когда ведьма спрашивает!

Не подчиниться было нельзя, вопрос иерархии. Духи склонялись перед ведьмами, даже чужими – и черандак тихонько, на грани звукового порога, просвистел:

– Водяной я. – "Госпожа" не добавил, а было положено. Но вот как-то не добавилось. И это ощущалось очень правильным. Словно само слово не выговаривалось, царапало.

– Водяной? – Протянула ведьма, – и где ж ты тут обитаешь? В унитазе или в стиральной машине?

Дух понял едва ли половину слов, но прозвучало насмешливо и обидно. Злость помогла совладать с путами. Он дернулся раз, второй. Что-то лопнуло с сухим треском, черандак отлетел к окну и мгновенно всосался в щель, плохо понимая, что делает... но отлично понимая, что делает плохо. И немедленно сообразил – почему так.

Вслед ему полетел комок сырой силы нервной и озадаченной ведьмы. Чего уж она там хотела – непонятно, скорее всего, это было простое, как мычание: "Да пошел ты!". Но черандак почувствовал тяжесть. Туманная сущность его сначала обернулась водой и обрушилась небольшим водопадом на разбитую под окнами клумбу, а потом он с изумлением, переходящим в оторопь сообразил, что стоит на двух ногах. Человеческих ногах. И, покачиваясь, разглядывает пеструю мозаичную стену перед глазами.

Вот так дела! А если бы он обернулся секундой раньше? И косточек бы не собрали, домина-то отгрохан...

Он посмотрел вверх и почувствовал, как подкашиваются ноги.