Текст книги "Испить до дна"
Автор книги: Татьяна Дубровина
Соавторы: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
И тут пчелиный рой с жужжанием пронесся мимо раскрасневшегося лица князя.
Пули?!
Вяземский не видел, кто именно в него целился, кто именно стрелял: фигуры и лица казались размытыми.
«Зря очки выкинул, – мелькнуло у него в голове. – Даже не узнаю, от чьей руки я...»
Но и на этот раз не ему было суждено погибнуть от ядовитых укусов свинцовых пчел.
Сивая кобыла в яблоках дернулась под седлом и закричала, как роженица. Лошадь повалилась на бок, всей своей тяжестью придавив седока.
Ему был виден в этот миг только маленький фонтанчик крови, который бил из простреленной холки.
И горбок на Марусиной шее был похож на маленький вулканчик, присыпанный инеем, но иней таял под извергаемой из кратера темной, едко пахнущей лавой...
Теплая кровь брызнула ему на щеки, на подбородок, он слизнул ее с собственных губ и ощутил вкус – кисловатый, как у ежевичного морса.
Кобыла больше не ржала. Она хрипела. Лошадь приняла на себя предназначенную ему смерть.
А Вяземскому казалось, что хрипы вырываются из его грудной клетки и что умирает он.
Дышать было трудно. Смотреть на белый свет было еще труднее: веки смежались, и стоило невероятных усилий держать глаза открытыми...
А за маленьким седовато-серебристым Везувием, склоны которого почернели от крови, четко прорисовалась другая фигура – православный крест на куполе маленького белого храма.
Церквушка деревни Бородино, стоявшая в пятистах шагах от рокового редута, словно бы в один миг приблизилась, позволяя близорукому человеку, лежащему на вершине кургана, разглядеть ее во всех подробностях...
Глава 2
ДЕРЖИ НОГИ В ТЕПЛЕ, А ГОЛОВУ В ХОЛОДЕ
...– Как ты думаешь, Ефим, Бог на самом деле есть или его люди выдумали?
– Господь с вами, барин, грех-то какой! – Денщик начал мелко, истово креститься.
– А многие умные люди очень даже сомневались. Господин Вольтер, к примеру.
– Да ить он же небось из хранцузов!
– Что верно, то верно.
– Дык понятно – злодей!
Не далее как нынешним утром, незадолго до начала Бородинского сражения, вел он эти провоцирующие, богохульные разговоры, продвигаясь в группе других ополченцев по Большой Смоленской дороге.
И вдруг, будто нарочно наперекор ему, зазвенело, заискрилось невдалеке светлое церковное пение.
И Ефим и прочие солдаты и офицеры тотчас же, как по команде, обнажили головы и опустили ружья к земле.
Чтобы не выглядеть белой вороной, снял свой твердый кожаный кивер и Петр Андреевич. Озираясь в поисках певчих, он спешился, передал Ефиму повод Чалого:
– Где-то поют? Откуда это?
– Несут, ваше сиятельство! – торжественно отвечал денщик с блестящими от восторга глазами.
– Что несут?
– Эхма, поспеть бы! – не отвечая на вопрос хозяина, воскликнул Ефим.
Впервые в жизни проявив нерадение и бросив барского коня на произвол судьбы, он со всех ног бросился вслед за пехотинцами, на бегу умудряясь то и дело кланяться.
Вяземский отчего-то не рассердился. В его душе проснулось какое-то странное чувство – не то жгучее любопытство, не то несвойственное ему прежде нетерпеливое ожидание чуда. А ведь он в чудеса не верил, а признавал до сих пор лишь мировую закономерность!
Поспешив за Ефимом и прочими, он наконец врезался в огромную толпу людей, которую собрало вокруг себя церковное шествие, остановившееся на вершине холма.
Мужики с непокрытыми головами держали на белоснежных вышитых полотенцах икону Божьей Матери, убранную полевыми цветами и шелковыми лентами. Вяземский понял, что именно к ней и относился возглас Ефима: «Несут!»
Шел молебен.
Дьячки, размахивая кадилами, выводили слаженно:
– Спаси от бед рабы Твоя, Богородице...
– Заступница! – с чувством прошептал кто-то рядом с князем. – Чудотворная!
Это была вывезенная из Смоленска и следовавшая с тех пор за русской армией Божья Матерь «Умиление».
Но даже тени умиления не увидел Петр Андреевич в темном, печальном и мудром лике Ее, взиравшем на русских воинов из-за сверкающего в солнечных лучах оклада.
Зато почудилось вдруг молодому князю, что бездонные, запредельные зеницы Пресвятой Девы повернулись в его сторону и их неземная, горняя материнская сила проникла глубоко-глубоко, прямо в душу, где жили ум и поэзия, но до сего дня не находилось достаточно места для настоящей веры.
И в этот момент, кажется, нечто важное было ему обещано свыше. Не счастье и радость, о нет. Вернее, не только это.
Обещано было ему нечто большее – жизнь. И со счастьем, и с радостью, но еще и со страданием и с состраданием... И с долгом, и с обязанностями, а главное – с пониманием, которое не многим из смертных даровано.
Тогда он не мог себе объяснить этого чувства и не ведал, что осознание высшего Смысла придет к нему, но лишь в глубокой, дряхлой старости. Он просто принял жизнь как щедрый дар. Долгую, очень долгую жизнь...
Батюшка загудел надорванным, напряженным голосом:
– ... яко вси по Бозе к Тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству...
И тогда Петр Андреевич Вяземский явственно ощутил, как чья-то теплая, твердая ладонь – нет, не ладонь, а длань – легла на его вихрастую, еще совсем мальчишескую макушку и несильно, ласково, однако настойчиво пригнула к родной земле, которую нужно было защитить.
Князь упал на колени на пересохший суглинок и отдал земной поклон...
Это он-то, насмешник и скептик, ярый поклонник господина Вольтера...
Он, чей рассудок всегда оставался холодным даже тогда, когда сочинял свои стихи...
Он, привыкший во всем сомневаться и веривший лишь очевидным, материальным, эмпирически проверенным фактам...
– Богородице, Дево, радуйся! – шепотом воззвал он к потемневшему, но такому лучезарно—светлому лику. В эти минуты он веровал, глубоко и до конца.
Потом началась битва, в которой пушечным ядром под князем убило Чалого...
А еще чуть позже – и сивую в яблоках кобылку Марусю свалили неприятельские пули...
Две убитые лошади под одним всадником за одно августовское утро – не много ли для того, чтобы быть простой случайностью?
И могло ли быть случайностью, что князь успел разглядеть крест, венчавший купол церкви деревни Бородино, прежде чем померкло его сознание?..
– Живой, живой! – Ефим плакал от радости, как чувствительная барышня, извлекая хозяина из-под трупа лошади. – Правду матушка ваша говаривала – в сорочке родились!
– ...В сорочке родилась... живая...
Услышала это Алена или только подумала?
Желаемое или действительное?
Да что гадать! Реальность, несомненная реальность!
Потому что только в реальности чувствительные пальцы художницы и ювелира, привыкшие превращать в филигранные кружева тончайшую каленую проволоку, могут ощущать шершавость налипших на подушечки песчинок.
И только живой человек способен распознать разность температур. Для умершего существует лишь вечный холод.
А она явственно чувствовала: ее икры и ступни пригревает жаркое солнце, а мокрый затылок начинает мерзнуть. Значит, голова в тени.
– Держи ноги в тепле, а голову в холоде, – бывало, учила ее уму-разуму бабушка, и вот – теперь это образное наставление воплотилось в реальность...
«Ура! Я жива, жива, жива!!!»
А раз уж жива – можно попробовать открыть глаза.
Попробовала – удалось.
Взгляд уперся в яркий полосатый тент-зонтик. Такие разбросаны по всему огромному побережью острова Лидо, хотя курортный сезон еще, собственно, не начался.
Выходит, Алена уже не в море, а на берегу.
И – вот оно возникло, то самое, мельком увиденное среди адриатических волн бледное мужское лицо. Оно загородило радужные полосы полотнища пляжного зонта.
Венецианец-спаситель.
Или спасатель? Может, это его служба и оплачиваемая обязанность – вытаскивать из воды незадачливых, чересчур самоуверенных и неосторожных купальщиков?
Служба или не служба – неважно. Благодаря ему продолжается земное существование Алены Вяземской, Ленки Петровой, обычной девушки, а не какой-то там русалки.
– Грацие, синьор, – проговорила Алена, и это было все, что она помнила из итальянского.
Его нахмуренное, встревоженное лицо разгладилось, по тонкому красивому лицу разлилась счастливая улыбка, а глаза как будто изменили цвет, из серо-стальных превратились в ярко-синие.
– Не за что меня благодарить.
Он в самом деле ответил по-русски или опыт работы над портретами помог Алене прочесть смысл сказанного по его мимике?
– Слава Богу! —добавил загадочный венецианец, теперь уже точно на ее родном языке, с легким московским аканьем, без каких бы то ни было признаков итальянского акцента.
Русский спасатель, специально обслуживающий русских тонущих курортников?! Для каждой нации – свой пляжный работник...
Тьфу! Бред какой-то... бред сивой кобылы в яблоках... И почему-то в голове навязчиво вертится кличка этой выдуманной, несуществующей кобылы – Маруся...
Что-то привиделось девушке, пока она находилась между жизнью и смертью, а что именно – припомнить она никак не могла. Родовая память – она включается неожиданно и так же внезапно захлопывает доступ в свою сокровищницу.
Ну и не надо! Достаточно бреда и фантазий!
Все самое страшное позади, можно и нужно возвращаться к нормальной жизни.
– Вы что, из России? – спросила Алена у незнакомца.
Он, услыхав родную речь, был удивлен не меньше, чем она:
– А вы что, тоже оттуда?
– Ага. Только вчера приехала. Вы, наверное, эмигрант?
– Нет. Скорее, путешественник. Как вы себя чувствуете?
– Еще не знаю.
Она прислушалась к своим ощущениям.
Вроде бы все нормально, только... с грудью творится что-то странное. Туда должна бы падать тень от тента, а, несмотря на мокрый купальник, тепло, слишком тепло, даже горячо.
Алена приподняла голову.
Какая наглость! Ладони «путешественника» покоились прямо поверх узеньких полосочек ее откровенного бикини.
Но самым для нее ужасным, самым постыдным и невыносимым было то, что ей такое нахальство показалось приятным!
«Утопленница-распутница, – подумала она о самой себе с неприязнью, уничижительно. – Недаром поверье гласит, что русалки бессовестно заманивают в свои сети мужчин... Но я не русалка, и я его не заманивала! Даже не пыталась! Просто тонула, а он... он воспользовался...»
Резким молниеносным движением – откуда только силы взялись, ведь только что лежала пластом! – она сбросила со своего тела мужские руки:
– Как вы смеете! Думаете, раз вытащили меня, значит, уже все позволено?
Он вздрогнул, смутился, отскочил на метр в сторону и совершенно по-детски спрятал руки за спину:
– Простите. Пожалуйста, извините меня, недотепу. Не думал ничего такого... Просто испугался, что вы уже... что вы захлебнулись... короче, делал вам искусственное дыхание, а тут вы очнулись, и я от неожиданности совсем забыл... Не хотел вас оскорбить, поверьте...
Алене стало стыдно: человек ее, можно сказать, с того света вытащил, а она вместо благодарности сразу кинулась обвинять его во всех смертных грехах.
Разве он виноват, что ей понравилось его прикосновение!
Не виновен и в том... что ей ужасно хотелось, чтобы он приблизился снова.
– Это вы меня извините. – Она поправила спустившиеся с плеч бретельки, как будто они могли скрыть ее пышные формы. – Я свинья.
– Непохоже. – Он густо покраснел, избегая смотреть на нее, а все-таки против собственной воли то и дело искоса поглядывая. – Даже самые породистые свиньи не бывают такими прекрасными. Вы – как Венера, явившаяся из пены морской.
Привычное сравнение. Не он первый, не он последний. Для порядка надо возразить:
– Вернее, выловленная оттуда. И никакая не прекрасная, а облезлая, как мокрая курица.
– Курицу вы тоже ничуть не напоминаете. Скорее, жар-птицу.
– Тогда уж жар-рыбу, валяюсь на песочке, воздух ртом хватаю.
– Рыбы бывают куда прекраснее птиц...
– Тогда я и не рыба. Рыбы не тонут.
– Во всяком случае, у меня был удачный улов.
Алена чувствовала себя неловко и пыталась бодриться, из последних сил тараторя:
– Увлекательный получился бы сюжетик для рыбацких баек, не правда ли?
– Да уж... Сколько я водяных существ на своем веку навидался, попадались и удивительные, но таких...
– А, так вы любите рыбачить! «С утра сидит до вечера любитель-рыболов. Сидит, мурлычет песенку, а песенка – без слов». Это про вас, да?
– Ну... в общем... можно сказать и так. Хотя я, пожалуй, не любитель, а профессионал. А вы? Вы не актриса? Может, фотомодель?
– Что вы! Манекенщицы высокие, а я недомерок. Нет, я... шкурница.
Смешно было бы сейчас, беспомощно распластавшись неглиже на приморском песочке, произносить громкое слово «художник». Прозвучало бы выспренно и неестественно. Как будто цену себе набиваешь.
Незнакомец переменился в лице, и снова глаза его стали светло-серыми:
– Что значит «шкурница»? В каком смысле? В переносном или в прямом?
– Скорее в прямом.
Он молчал, обескураженно моргая.
До Алены дошло, что ее собеседник не понимает профессионального сленга художников—прикладников и слово поэтому должно казаться ему ужасным.
Она расхохоталась:
– Да вы не пугайтесь, я не на живодерне работаю и по семь шкур ни с кого не деру. Просто клею из кожи всякие штучки. Кошельки, очечники, шкатулочки, женские украшения.
Про свою заветную, невыставленную работу – большое панно из разноцветных кожаных лоскутов – она умолчала из какого-то суеверного опасения. Не то сглазить боялась, не то – шестое чувство подсказывало, что новый знакомый окажется странным образом причастен к этому произведению...
Он снова заулыбался. Понял.
– Украшения из кожи? Здорово. Наверное, красивые получаются, как и вы сама...
– Ох, ну хватит уже комплиментов. Хотя они у вас совсем неплохо получаются! Большая практика, да?
Он воспринял это как очередное обвинение и опять залился краской, как подросток. А ведь было ему на вид уже под тридцать.
– Честное слово, никакой такой практики у меня нет, – начал застенчиво оправдываться ее спаситель, как будто его уличили в чем-то позорном. – Я мало контактирую с женщинами, да и вообще с кем-либо. Такая уж работа. Отшельническая... Вы меня извините, если что не т-так... П-просто вы в самом деле т-такая кра...
Он так разволновался, что даже начал заикаться, и хотя бы из милосердия надо было прервать его мучительные объяснения.
– Ну вот что, – решительно сказала девушка. – Я вам обязана жизнью. А потому правила приличия требуют, чтобы мы хотя бы познакомились по-настоящему. Меня зовут Алена Вяземская.
– И имя у вас такое краси...
– Опять за свое? – стараясь казаться строгой и неприступной, прервала она.
– Извините. Очень приятно. Алексей. Никитин.
Он смешался, не зная, что делать дальше. Ведь правила приличия, о которых она упомянула, требовали, чтобы женщина первая протянула руку при знакомстве.
Но Алена этого делать не собиралась.
Почему-то ей казалось: «Если он снова притронется ко мне, я... за себя не отвечаю. Главное – не подать виду, что этот человек стал мне с первой же минуты небезразличен... И в то же время – не оттолкнуть его, продлить наше знакомство. Только под каким-нибудь благовидным предлогом, чтобы он не подумал обо мне дурно. Еще решит, что я ему на шею вешаюсь!.. Значит, Алексей... Алеша. Алеша и Алена. Как это здорово звучит... Даже... ох, даже лучше, чем Алена и Алик...»
– Не знаю, как вы, – с нарочитой грубоватостью произнесла она, – а я не прочь бы пропустить рюмочку-другую. Что-то меня слегка знобит...
– Что ж я за безмозглый тупица! – заволновался Никитин. – Конечно, вам надо согреться. Прохладно, лето еще не наступило. Только простуды и не хватало в довершение всех бед!
«Какой он милый. И совсем не наглый. Скорее напротив, робкий. И заботливый», – растроганно подумала она.
– Какие-такие беды? Наоборот. Познакомилась с замечательным рыболовом-профессионалом. Выпьем на брудершафт и перейдем на «ты». И общаться станет гораздо проще. Идет?
– Идет, – обрадовался Алексей. – Куда бы вас пригласить? Я уже успел побродить по островам Венеции, тут так много симпатичных местечек, просто глаза разбегаются...
– Ну нет! Это я у вас в долгу, я вас приглашаю. По слухам, недалеко от Дворца кино есть одно приятное кафе, оформленное венецианским стеклом. Я все равно собиралась туда заглянуть, а теперь у нас есть бесспорный повод.
– Да, я там бывал! – обрадовался он. – Это совсем рядом. Я покажу дорогу. Вы в состоянии встать? А то я могу понести на руках...
Алена засмеялась:
– Нет уж, спасибо, я пока не инвалид!
А сама подумала: «Жаль, что у меня не вывихнута, к примеру, нога. Пусть бы понес...»
И спохватилась:
– Только сначала разыщем мою одежду, я ее оставила где-то на пляже, под таким же грибом...
Потом они шли от тента к тенту, заглядывая под каждый, к недоумению и неудовольствию немногочисленных загорающих туристов, выбравшихся на солнышко после шторма.
Море успокоилось.
Волн не было, лишь еле заметная рябь пробегала по поверхности воды. Как будто Адриатика взволновалась сегодня только для того, чтобы познакомить этих двоих, . Алену и Алешу.
Ступни вязли в нежном золотистом песке, и шагать было неловко, но они все так же старались не брать друг друга за руки, шагали на пионерском расстоянии друг от друга...
А ведь обоим так хотелось соединить ладони!
Глава 3
БРУДЕРШАФТ
Говорят, женщины, рожденные под знаком Тельца, не относятся к числу тех, кто сразу бросается в объятия мужчины. Они сексуальны, но, когда их посещает настоящее чувство, предпочитают удостовериться в том, что их избранник – человек действительно достойный. И любят, чтобы за ними долго и, как говорили в рыцарские времена, куртуазно ухаживали.
Утверждают также, что в исключительных случаях Тельцы способны на безоглядный любовный порыв и могут ринуться на зов страсти, как бык на красное.
Но ведь такое с Аленой уже случилось однажды, в семнадцать лет, и закончилось это трагически...
Кажется, и на этот раз с нею произошел тот самый, исключительный случай. И она, помня о своей первой оглушительной неудаче, испугалась.
Ей страшно было вновь стать жертвой любви-тореро, она не хотела участвовать еще в одной корриде, пусть даже яркой и праздничной. Спокойно, по-телячьи пастись на изумрудной весенней травке куда безопаснее...
Однако изумрудный цвет – цвет Венеры, богини чувств и управительницы созвездия Тельца. Он рождает смутное томление, которое разрастается в мечту все о том же стремительном порыве, и невозможно больше невозмутимо жевать побеги успокаивающей травы-валерианы на тихом деревенском лугу...
...«Неужели действительно любовь с первого взгляда – не выдумка, не поэтическая метафора и не заблуждение, свойственное только ранней юности? – изумленно думала наша художница, шагая по пляжу рядом с загадочным человеком, перекинувшим через плечо легкую сумку со своим нехитрым имуществом. – Что в нем такого особенного, в этом Алексее Никитине? Отчего мне доставляет такое наслаждение следить за каждым его жестом, ловить каждое его слово?»
Походка у него была удивительная. Вроде и быстро движется, так что миниатюрная Ленка еле поспевает за ним, а в то же время – будто плывет. В музыке такой прием называется «легато», каждая нота будто вытекает из предыдущей...
И что тут такого? Подумаешь!
Ну, спас он ее. Однако она – давно уже не семнадцатилетняя девочка, способная потерять рассудок из-за романтического стечения обстоятельств. Она, слава Богу, научилась мыслить трезво и, как говорит бабушка, «держать голову в холоде». Научилась на собственных ошибках.
Может быть, ее, как художницу, покорила его внешность? И эта мгновенная влюбленность несет на себе, так сказать, эстетический отпечаток?
Да нет, непохоже. Алексей, конечно, достаточно хорош собой, но – не Аполлон же Бельведерский!
Высокий, стройный. Но можно ведь сформулировать то же самое иначе – длинный и худой.
Нельзя сказать, чтобы мускулатура была так уж сильно у него развита. Хотя и не слабак, конечно. В общем, в пределах нормального мужского стандарта.
Коротко подстриженные волосы зачесаны назад, а цвет у них показался ей каким-то неопределенным. Не только в первый момент, когда она успела глянуть на него посреди адриатических волн, но и сейчас, после долгого заинтересованного наблюдения, Алена не могла бы с полной определенностью назвать его блондином, брюнетом или шатеном. Ясно лишь одно – не рыжий. Это уж точно.
Странно, ведь глаз у нее в отношении цветовых оттенков и нюансов наметан, и она смотрела на Алексея практически не отрываясь и отворачивая голову лишь тогда, когда надо было заглянуть под очередной тент в поисках своей одежды!
В эти моменты она ловила на себе его скрытные, восхищенные взгляды. Алена не подавала виду, что замечает их, однако испытывала сильное, чувственное, почти физическое наслаждение, как будто спутник нескромно прикасался к ее телу.
Она вновь и вновь пыталась отгородиться от этого ощущения, стыдясь его, считая для себя чуть ли не позорным, однако не так-то просто было отделаться от наваждения. Да и немудрено, ведь оно было навеяно самой Венерой, богиней любви...
«Да что ж у него, глаза щупальцами снабжены, что ли? Черт, так и ласкают, так и гладят мою кожу... Вот, сейчас, несомненно, он рассматривает колени... ох, они у меня просто подгибаются... А теперь перевел взгляд на шею, я это знаю, знаю доподлинно! И крестик, и цепочка как будто раскалились».
Время от времени она настороженно спрашивала:
– Почему вы на меня так смотрите?
А он отвечал вопросом на вопрос:
– А почему вы решили, что я смотрю?
Ну что тут ответить! Если скажешь: «Я чувствую твои прикосновения», то ведь это может быть понято именно как приглашение к более тесному контакту!
И она неопределенно цедила:
– Да так... догадалась...
Но это тоже казалось ей нескромным. Дескать, считаю себя такой неотразимой, что мужчина просто не может на меня не воззриться! Но ведь на самом деле это не так, Алена никогда не была самовлюбленной выскочкой!
Короче говоря, чувство неловкости и дискомфорта нарастало с каждой минутой.
К счастью, наконец они набрели на сиротливо брошенные под зонтиком вещи Алены. Все было на месте, кроме унесенной штормовым ветром панамки, и она начала торопливо натягивать костюмчик прямо поверх бикини, не заходя в кабинку для переодевания... потому что не хотелось ей ни на секунду отдалиться от него!
Алексей тактично отвернулся и облачился в футболку и длинные шорты...
«Ну вот, закончилась эта пытка взглядами», – подумала девушка с облегчением и с некоторой досадой.
«Какой идиотизм! Не с ума ли я схожу? – мысленно проговорил Алексей Никитин. —Ужасно, но мне хотелось бы, чтобы она начала тонуть снова, и я бы опять вытаскивал ее из воды... крепко обняв!»
«Какая глупость! – говорила про себя Алена, не догадываясь, что почти в точности вторит его мыслям. – Это чудовищно, но мне бы снова хотелось оказаться там, на глубине, и, если понадобится, даже опять захлебнуться! И пусть бы он, как и в первый раз, вовремя оказался рядом и, подхватив меня, прижал к себе!»
«Такое знакомство не должно быть простой случайностью. Наверное, это судьба», —думал Алексей.
Он был фаталистом.
А реалистка Алена сомневалась: «Странное, случайное стечение обстоятельств. Мало ли бывает в жизни разных мимолетных встреч? Но почему, почему именно эта так сильно повлияла на меня? Наверное, в результате стресса, ведь я чуть было не погибла. А может, тут, в Италии, климат такой... располагающий к любви? Видно, из-за него итальянские художники во все времена предпочитали писать любовные сюжеты! Но я-то – русская, я не должна поддаваться этому!»
Тесноватый бар казался огромным из-за венецианских зеркал, которыми вместо привычных деревянных панелей были отделаны его стены.
Создавалось впечатление, что во все четыре стороны света уходят бесконечные анфилады точно таких же полутемных помещений, в которых стоят маленькие круглые столики и стулья с причудливо изогнутыми золочеными спинками.
И в каждой следующей комнате – одна-единственная пара посетителей: Алена и Алеша, Алена и Алеша, еще Алена и еще Алеша... Сколько их всего – и сосчитать невозможно.
И вот все эти пухленькие девушки-тезки с еще влажными прямыми льняными волосами грациозно протягивают руки с тонкими запястьями к вычурным фужерам из дутого стекла и обнимают высокие ножки бокалов своими пальчиками с аккуратными розовыми ноготками... Сотни, тысячи, десятки тысяч пальчиков и ноготков...
Это простое движение повторяют вслед за дамами все молодые люди, носящие имя Алексей, и, оттого что их так много, получается похоже на некий искусно поставленный танец с выверенными, синхронными па.
В бокалах плещется знаменитое темное кьянти. Вина, если суммировать все эти тонкостенные емкости, много, очень много – десятки литров, или галлонов, или... каковы меры объема в Италии? Неважно!
И вот руки переплетаются, сцепляясь локтями, и все мужчины вместе со всеми женщинами подносят к губам напиток. Они пьют на брудершафт...
Танец множества сплетенных рук... Томный, тягучий церемонный менуэт... Бабушка бы оценила, что во внучке наконец проснулись балетные способности.
Какова же следующая фигура менуэта-брудершафта?
Ах да... потом, по обычаю, все танцующие должны склонить головы и одновременно поцеловать друг друга.
Алена перед поцелуем прикрывает глаза... и отражения исчезают, они остаются со своим новым знакомым один на один.
Но вино-то пили много Ален!
Каждая сделала всего по глоточку, а в итоге для одной молодой женщины это оказалось слишком большой дозой! Сколько же литров, галлонов или непонятно каких итальянских единиц кьянти она влила в себя?
Она совершенно пьяна.
Этот поцелуй... никогда в жизни она не испытывала ничего подобного. Даже с Аликом. И голова, и весь мир закружились неистово, как будто менуэт сменился огненной жигой, от безумства которой вскипает кровь...
Его губы... Неужели они выпьют ее всю, без остатка, как будто она, растаяв, растворившись, сама превратилась в терпкую жгучую пьянящую жидкость?
Нет, наоборот. Его губы, такие осторожные, такие нежные и страстные одновременно, вливают в нее жизнь – такую, какую ей еще не довелось познать... литр за литром... галлон за галлоном... нет, не придумали еще люди название для меры любви...
Наслаждение все нарастает, но одновременно возникает и благоразумное чувство протеста, просыпается инстинкт самосохранения.
Что за чушь – «галлоны жизни»! Похоже, ты забыла, Аленушка, что голову нужно держать в холоде? А у тебя, дорогуша, вместо этого холодеют и слабеют ноги! Опомнись!
К тому же ведь это неприлично – целоваться так долго!
Такое позволительно только на свадьбе, когда после требования родственников и гостей «Горько!» жених и невеста картинно приникают друг к другу, а все вокруг начинают азартно считать вслух, нарочито растягивая слова: «Ра-аз... два-а... три-и...»
Но то – на свадьбе, да и там поцелуй длится не столько, не до ста же и не до двухсот...
А здесь, в маленьком венецианском баре, вы не можете оторваться друг от друга уже целую вечность, и это при том, что едва успели познакомиться! Кошмар... Что ты позволяешь себе, наследница князей Вяземских? Да ведь ты порочишь свой древний дворянский род...
Это даже хуже, чем возлежать с мужчиной на. блестящем рояле, ведь там была просто месть без намека на наслаждение, а здесь... ай-яй-яй!
Так нашептывал ей вступивший в единоборство с богиней любви чопорный внутренний голос—ограничитель. Фрейдисты назвали бы его «суперэго», «сверх-Я». Он взывал, и небезрезультатно, к здравому смыслу и благопристойности. Взывал свысока, вознесясь над трепетным и жаждущим любви Я, как строгий воспитатель и цензор. Он стыдил и обличал.
И Алена сникла. Чувствуя себя последней потаскухой, она оттолкнула Алексея:
– Хватит!
Он отпрянул.
И снова множество отражений уставилось на них, и на щеках у всех этих бесчисленных наблюдателей проступил румянец – стыда или возбуждения? – и все они тяжело дышали, застенчиво опуская взоры к мозаичному полу...
Однако наивно было бы думать, что страстная Венера склонна так легко сдавать захваченные позиции, даже если ее противник действует по всем правилам психологической науки! Богиня, лишь раззадоренная сопротивлением, перешла в контратаку.
Тактика ее была совершенно противоположной – она, совершенная в своей женственности, предпочитала использовать не кнут, а сладкий ароматный пряник.
Голос ее был не суров, а мягок и нежен. Он завлекал, заигрывал, заискивал – и обольщал.
– Послушай меня, милая маленькая девочка! – напевала она. – Ты хочешь остаться правильной и положительной, но какой ценой? Обделив себя в самом главном? Ты смотришь на эти отражения и считаешь, что они осудят тебя, если ты осмелишься быть счастливой? Но разве ты не знаешь, что зеркала существуют вовсе не для этого? Искусные мастера полировали их для того, чтобы женщина могла удостовериться: «Да, я и вправду хороша и меня должны любить! И я должна любить тоже!»
Алене вдруг захотелось поправить растрепавшиеся пряди и, может быть, слегка подкрасить глаза и губы... Но тут же она поняла, что это лишнее, что она и без того очень привлекательна...
– И вот еще что я тебе скажу, моя дорогая младшая сестричка, – ворковала соблазнительница Венера. – К чему вообще глазеть на призрачных людей из Зазеркалья, когда совсем рядом с тобой, живой, во плоти, сидит человек, которого... Которого, в конце концов, ты, Алена Вяземская, сама сюда пригласила! Которому ты сама предложила этот брудершафт, а теперь негодующе отталкиваешь! Нужно же быть, хоть капельку последовательной! Телец ты или какой-нибудь переменчивый Близнец?
А Алексей Никитин, после внезапно прерванного поцелуя, выглядел обескураженным и даже, пожалуй, немного жалким:
– Я неумело целуюсь, да? Вам было неприятно?
Неожиданный, неуместный, мальчишеский вопрос развеселил Алену, и это веселье окончательно свело на нет все усилия высоконравственного цензора.
Так вот что беспокоило Алешу! Вот как он воспринял всплеск ее женской стыдливости! Неужели он, умеющий так зачаровывать, не уверен в себе? Милый, милый...
– Во-первых, уже не «вы», а «ты», – заметила она. – А во-вторых... Знаешь, мне было не только приятно... мне было слишком приятно.
– Честно?!
– Конечно, честно. Чересчур приятно для того, чтоб можно было продолжать...
– Я не понимаю. Почему?
– Ну... страшновато.
– Что страшновато?
– Можно ведь влюбиться по-настоящему!
– Вы... ты этого боишься? А вот я, кажется, уже...
– Знаешь, – Алена постаралась взять наставительный тон. Она, в общем-то, решилась уступить уговорам своей старшей сестры и покровительницы Венеры, но нельзя же вот так, сразу! – Говорят, если кажется – перекрестись.
– Бесполезно.
– Что бесполезно? Креститься? Ты атеист?
– Да нет, я просто выразился неуклюже... Ничего мне на самом-то деле не кажется! Я точно, совершенно точно влюбился!
Господи! Когда-то, давным-давно, похожие слова в ее жизни уже произносились... С Аликом... Но тогда вроде бы их говорила она сама!
