Текст книги "Испить до дна"
Автор книги: Татьяна Дубровина
Соавторы: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Глава 8
ВЕНЕЦИАНСКИЙ МАВР ОТЕЛЛО
Репортеры сразу поняли, что нельзя упустить выигрышный кадр. Два художника с разных континентов так замечательно, так контрастно смотрятся вместе: он – черный-пречерный, она – беленькая-пребеленькая. Как ночь и день. Как двухцветные ковры самого Нгуамы.
Профессионалы защелкали затворами аппаратов, а любители протягивали этим двоим у кого что нашлось: салфетку, буклет, даже носовой платок – для автографов.
– Апрэ, апрэ! – сказал публике Нгуама, что означало: «Потом!» Не приставайте, дескать, я занят.
А занят он был исключительно созерцанием Алены.
– By м’авэ безе! – обратился он к ней.
Девушка повернулась к Алексею за разъяснениями:
– Безе – это такое пирожное?
Тот вновь был мрачен:
– Безе – это поцелуй. Он напоминает о том, как ты его недавно облобызала.
Нгуама повернулся к ней правой щекой. Место поцелуя было обведено кружком того же кричащего красного цвета, что и солнце на его ковре. Прямо-таки ритуальная раскраска!
– Видимо, теперь умываться перестанет, – хмуро прокомментировал Алексей, пользуясь тем, что, кроме Алены, никто не понимает русского. – Будет вечно чтить след твоих губ, как святыню.
– Кеск ву дит? – настороженно переспросил его Нгуама. Видно, уловил звучащую в его интонации издевку.
– Вива безе! – с шутовским поклоном отвечал Никитин.
– А-а! – закивал негр. – Уи! Уи!
– Видишь, Аленушка, он согласен. Да здравствуют твои поцелуи! Что греха таить, они действительно ни одного мужика не оставят равнодушным. Я в этом убедился.
Нгуама же снимал с шеи длинное ожерелье из разноцветных зерен, крупных перламутровых ракушек и зубов неизвестного зверя. Он протянул его Алене:
– Сэ пур ву!
– Он тебе это дарит.
– Спасибо, Алеша, я поняла и так. – Она приняла подношение. – Мерси, мсье Нгуама! Какая прелесть!
Все женщины, рожденные под созвездием Тельца, обожают носить украшения, а на шее – в особенности.
Ленка Петрова не была исключением. Еще с тех времен, когда она нанизывала на нитку ягоды крыжовника, Алена любила и создавать сама, и покупать, и получать в подарок всевозможные колье, бусы и кулоны.
Она уже приготовилась надеть ожерелье, как Алексей язвительно предупредил:
– Ты бы не торопилась так. Сначала не мешает осведомиться, может, у них такие предметы используются вместо обручальных колец? У нас цивилизованно, по-скромному, окольцовывают пальчик, а у них – сразу за горло хватают.
– Ну вот что, господин Никитин! – рассердилась она. – Хватит! Ну, чмокнула я его в щечку, и что? Ты все неправильно понял!
– Возможно, что и неправильно. Вполне допускаю. Только твой гений, по-моему, понял так же, как я.
– Значит, оба дураки! – Она даже своей маленькой ножкой топнула от возмущения.
Нгуама напряженно вертел головой, следя за тем, как они перебраниваются.
Слов чужого языка африканец, конечно, понять не мог, однако понял, что бледнолицый мужчина возражает синьоре Вяземской и что это ее злит.
Окончательно же чаша терпения у черного джентльмена переполнилась после того, как наглый россиянин обеими руками взял у девушки ожерелье, точно имел на это какое-то право, и, совершив безошибочно точный бросок, накинул его, как петлю лассо, на голову прежнего владельца.
Тут уж Нгуама решил вступиться за даму, а заодно и за себя.
Издав раскатистый воинственный крик, он угрожающе двинулся на наглеца, время от времени тыча пальцем в красный кружок на своей черной щеке, как будто священный «безе» должен был придать ему в бою сил.
Оживились, обрадовались, заработали фотографы! Международная драка на международной выставке, да еще из-за женщины! Замечательно!
Настоящая дуэль! Первоклассная сенсация! Она сулит неплохие гонорары! Тираж разойдется моментально!
Алена попыталась вклиниться между соперниками, но ее оттеснили в сторону, ткнув в лицо микрофон:
– Коммент, плиз.
– Какой еще вам коммент! – огрызнулась она. – Помогите же! Разведите их!
Став «яблоком раздора», она отлично видела, что Алексея даже радует возможность кулачной разборки.
Он и в самом деле встал на изготовку, азартно прищурившись.
Опять вспомнил детство – все выпускники Озерковского детдома понимали толк в драке. И не потому, что там процветало хулиганство или детское подобие дедовщины, скорее даже наоборот.
Дабы направить буйные порывы воспитанников в более или менее организованное русло, директор, десантник в прошлом, лично преподавал и мальчикам, и девочкам самбо.
При этом, однако же, учил:
– Руки-ноги в ход пускать только в крайнем случае. Первый удар наносится головой.
– Лбом, что ли?
– Нет, мозгами. Тогда есть вероятность, что и руки, и ноги останутся целыми. Понятно, надеюсь?
– Не очень.
– Объясняю. Сначала воздействуете на психику противника. Пытаетесь либо найти мирный путь путем переговоров, что лучше всего. Либо, если не выйдет, запугать. А самое лучшее средство – не страх, а смех. Но со смехом не пережимать, слышите? Рассмешить – продуктивнее, чем высмеять. А уж если у него с чувством юмора плоховато окажется, тогда можно и высмеивать начать, чтоб не он хохотал, а над ним. Это ему будет больнее всего, и он, скорее всего, полезет «в бутылку». Ну а драться, сами понимаете, легче с тем, кто сидит «в бутылке», а не стоит на твердой земле...
Нгуама в своей африканской школе изучил, видимо, подобную же науку.
Но он начал с запугивания. Гортанно крича и совершая резкие, отточенные ритуально-воинственные жесты, старался заставить недруга сдаться.
Получалось это, следует признать, красиво – то была настоящая удача для фоторепортеров!
Что касалось рук, ног и прочей мускулатуры, то все это у представителя черной расы было куда мощнее, чем у высокого и астеничного Алексея Никитина.
Но у Алеши тоже имелось свое преимущество – скорость передвижения.
Он легко, стремительным прыжком хищника, вскочил на подиум и занял более выгодную позицию сверху.
И, воспользовавшись тем, что его всем хорошо видно и слышно, решил, как учил директор, вначале все-таки пустить в ход не самбистские приемчики, а голову:
– Да здравствует великая Венеция! – сказал он по-итальянски и тут же по-русски, специально для Алены: – Ваш город воспет поэтами многих стран, в том числе великим британцем Уильямом Шекспиром...
Овация.
Публика переменчива и продажна. Теперь ее симпатии были уже не на стороне африканца, ведь тот говорил лишь о себе, второй же иностранец польстил патриотическому чувству горожан.
– Шекспир выбрал Венецию местом действия для одной из лучших своих трагедий...
И зал послушно отозвался, как античный хор:
– О-тел-ло! О-тел-ло!
И тут же, естественно, все вспомнили, что героем шекспировской пьесы был чернокожий.
А Дездемона была белокурой.
Да-да, белокурая итальянка: во времена Возрождения знатные красавицы проводили целые дни на крышах своих палаццо, надев специальные широкополые шляпы, лишенные тульи. Они добивались эффекта белизны: пусть лицо останется не тронутым загаром, волосы же выцветут на солнце.
Все взгляды мгновенно уперлись в Алену и Нгуаму.
Лишь несколько присутствующих были свидетелями зарождения конфликта. Для прочих картина была устрашающей: черный великан размахивал ручищами, и казалось, что он готов задушить миниатюрную беленькую девушку.
А она, слабенькая, казалась такой отважной! Не спасалась бегством и не умоляла, как шекспировская героиня:
Как страшен ты! Зачем кусаешь губы?
Какое-то кровавое волненье
Приводит в дрожь все существо твое.
То страшные предвестники. Но все же
Надеюсь я – надеюсь, что не мне
Быть жертвой их...
О нет! Она, храбрая малютка, над которой, по всеобщему убеждению, нависла опасность быть задушенной, упорно пыталась вклиниться между двумя вояками, белым и черным.
На мецената, лишь недавно осыпанного почестями, теперь смотрели с явной враждебностью.
А тому, бедняге, никто не удосужился перевести вышесказанное на французский. Но чутье подсказало ему, что все бледнолицые против него, а тому, кто на сцене, они явно симпатизируют.
Алексей по-своему использовал один из преподанных в детдоме уроков: пусть не при помощи смеха, но все же заставил соперника залезть «в бутылку».
Нгуама, дрожа от гнева, сделал шаг, другой...
...«Сейчас начнется! – с ужасом думала Алена. – И из-за чего? из-за кого? из-за меня! И как они все не понимают, что сейчас потерявший голову Отелло – это Алексей, а вовсе не чернокожий! Это Алеша вспылил из-за своих же необоснованных подозрений! О Господи, что я такого сделала? Какой повод подала? По-моему, никакого. Отчего же он вдруг так разозлился? Я должна его успокоить!»
Она, не без чувства стыда, поймала себя на том, что хочет помириться с ревнивцем, когда должна была бы, напротив, немедленно прервать с ним всякие отношения.
После нескольких часов знакомства он заявлял на нее свои права, как на... жену! Дездемона была замужней дамой!
Это было возмутительно. Но и упоительно.
Ей вспомнилось, как Григорий ревновал ее к успеху, к признанию, и гораздо сильнее, чем к женственному Димочке. А этот человек совсем другой, он просто хочет, чтоб вокруг нее не теснились мужчины, он отстаивает свое право быть для нее единственным! Он хочет один владеть ее любовью, и разве в этом желании есть что-то зазорное?
Известно, что Тельцы сами весьма склонны становиться собственниками, а потому понимают и могут разделить такое же стремление в остальных людях.
Предположим, Алеша сейчас обратил бы внимание на другую девушку, к примеру на ту бойкую черненькую журналистку, как среагировала бы Алена?
Неужели отнеслась бы к этому спокойно?
Разве осталась она равнодушной, когда Ангелина, пользуясь случаем, переманила Григория? Причем ведь не испытывала по отношению к нему Лена особо пламенных чувств!
А уж если бы кто-то посягнул на Алешу... даже если б хоть намек на это возник...
Драться, конечно, не стала бы, аристократка все же, да и не женские это методы борьбы. Но уж и равнодушной бы не осталась. Сцену бы наверняка какую-нибудь устроила.
Или все-таки повернулась бы и ушла?
Но он... Он, слава Богу, не хочет уходить, не хочет обрывать то чувство, которое только-только зародилось. Разве это плохо?
Очень даже хорошо.
Нет, пожалуй, для нее тоже закатить скандал – все-таки было бы лучше, чем решиться на полный разрыв. Тельцы практичны – из двух зол Алена бы выбрала меньшее.
«Ха-ха, но ведь я знакома с этим парнем тоже всего полдня! Ничуть не дольше, чем он со мною... И раз я имею право за него бороться, значит, и он тоже?»
Выходит, не так уж он и не прав?
Да так ли это важно, кто прав, кто виноват! Главное – ей невыносима даже мысль о расставаний.
И, следовательно...
В тот момент, когда «дуэлянты» уже готовы были сойтись, азартные итальянские болельщики-тифози, предвкушая захватывающий поединок, алчно примолкли. Неожиданно Алена вдохнула поглубже и что было сил выкрикнула:.
– Нгуама – не Отелло! Он не виноват! Отелло там, на сцене! Вон он, смотрите!
И, по указке отважной Дездемоны, все обратились к подиуму.
Алексей же, растерявшись, обернулся на крик, на миг потерял бдительность и... получил сокрушительный удар в челюсть черным кулаком.
Зал ахнул и снова стих. Все ждали последствий нападения. Нокдаун? Нокаут?
Алена закрыла лицо ладошками: «Все из-за меня... Я все испортила... Я его предала!»
Но нет, европейский Отелло удержался на ногах. Только болезненно скривился.
Что ж, тем интереснее! Публику засвистала, заулюлюкала. Сейчас пострадавший ка-ак врежет в ответ!
Но Алене такое развитие событий вовсе не казалось интересным.
И она опять крикнула, громче и отчаяннее прежнего:
– Остановитесь!
Никакой реакции. Ни один мускул не дрогнул ни на черном лице африканца, ни на бледном, без кровинки, лице Алексея.
И тогда Алена решила пойти на крайние меры:
– Алеша! – Голос зазвенел и едва не сорвался, в горле засаднило. – Я люблю тебя!
А чтобы не осталось никаких сомнений ни у зала, ни у Нгуамы, повторила по-английски и по-французски:
– Ай лав ю, Алеша! Же т’эм!
Как сказать то же по-итальянски, она не знала, но это и не понадобилось – все и так поняли.
У девушки же публичное признание забрало последний остаток душевных сил. Она села на пол там же, где стояла. Сердце колотилось, как после километрового кросса.
Алексей часто-часто заморгал, и руки его безвольно упали вдоль тела. Он и сам как-то обмяк, ссутулился.
Алена же, чтобы расставить все точки над «и», закончила хрестоматийной репликой шекспировской Дездемоны:
– Мои грехи – любовь моя к тебе.
Строчка из трагедии была произнесена тихо, однако же достигла слуха того, кому была предназначена.
О великий Шекспир, против тебя не поспоришь... Алеша, во всяком случае, признал правоту гениального драматурга. А следовательно, собственную неправоту.
И он, понурившись и покраснев, как те раки, что повариха Озерковского детдома варила в большом чане, отозвался тоже шекспировской строкой:
– О, я глупец, глупец, глупец!
Отреагировал и Нгуама: побледнел, если такое слово приложимо к чернокожим. Он стал серым. И тоже тотчас же прекратил боевые действия.
Наверное, и у него был свой кодекс чести, запрещавший бить того, кто более не выказывает признаков враждебности.
Оба смотрели на нее.
Два мужика.
Два дурака.
– Экскюзэ-муа, мадемуазель Вьяз... вьяз... Бель мадемуазель! – наконец попросил прощения меценат и принялся ожесточенно стирать со щеки красный кружок, так что его ладошка из розовой превратилась в багровую.
– Прости, Аленушка, – следом за ним промолвил и Алексей.
Он примирительно протянул Нгуаме руку.
Из холла защелкали вспышки, ведь дружба народов – тоже неплохой журналистский материалец, особенно после войны между этими самыми «народами».
Нгуама оказался незлопамятным и с готовностью ответил на рукопожатие. В результате ладони у обоих оказались в багровой краске.
Кто знает, может быть, именно так в Африке осуществляется священный обряд братания?
Однако больше всего объективов все-таки было направлено на Алену Вяземскую, без сил сидящую на полу в пляжных шортиках.
Очень уж фотогеничная у нее внешность, да и поза живописная. Хоть на обложку журнала помещай, хоть на первую газетную полосу – успех изданию будет обеспечен...
Глава 9
БЛЮДЕЧКО С ГОЛУБОЙ КАЕМОЧКОЙ
– Я провожу тебя?
– Как хочешь...
– Не можешь меня простить, да?
– Да нет, почему, проводи. Я не злопамятна.
По правде сказать, сейчас ей было уже все равно.
Организм до самого донышка выбрал свои резервы.
Не до любви было, не до переживаний. Не до обид и прощений.
Слишком уж бурный выдался денек... «День длиною в жизнь...» Это чье-то изречение? Или название фильма? Нет сил припомнить...
Провожатый ей, впрочем, не помешал бы. И сейчас все равно, кто он, лишь бы помог добраться без приключений. А то ведь в таком состоянии и заплутать недолго или, чего доброго, вообще свалиться где-нибудь под забором...
Под итальянским забором, ха-ха... Она не видела на острове Лидо ни одного приличного штакетника или частокола, только узорчатые оградки, вроде наших типовых кладбищенских.
Почему-то Алене вдруг захотелось привалиться к тому высокому бетонному глухому забору-заборищу, что незнакомые соседи возвели на границе ее дачного участка. Так ребенок, переутомившись, прислоняется к материнскому плечу...
То ненавистное ограждение, которое она совсем недавно готова была снести, уничтожить, взорвать динамитом, измельчить в крошку, сейчас казалось ей надежным укрытием от всех треволнений. По дому соскучилась, что ли?
...Ах да, они уже едут в такси. Что за провал памяти – неужели задремала?
По-видимому, перед этим успела назвать адрес своего отеля...
Как же он называется, Господи?..
Какое-то красивое итальянское имя, не то Лукреция, не то Лючия... Не вспоминается. Наверное, потому, что задрипанный вид самой гостиницы никак не соответствует звучному наименованию.
А, к чему напрягаться, шофер ни о чем не спрашивает, видимо, уже знает, куда ему рулить.
Но ведь отель совсем недалеко от Дворца кино, рукой подать, почему же они добираются на машине?
– Зачем выбрасывать деньги на ветер? – пробормотала Алена. Даже будучи вконец измученной, она оставалась истинным Тельцом, практичным и экономным. – Пешком бы добрались...
Алеша глянул на нее с ласковой иронией:
– В ногах правды нет. Особенно сейчас и особенно в твоих маленьких ножках. Так что расходы вполне оправданны.
Голос его звучал спокойно, уверенно, убаюкивающе, и, может быть, поэтому аргументы показались Алене вескими.
Да еще и машину так мерно, так плавно-плавно покачивало. Словно на волнах...
Море...
Адриатика...
Вот-вот захлебнешься соленой водой и сгинешь навек в царстве жестокого Нептуна... но, к счастью, в самый критический момент чьи-то сильные, надежные руки подхватят тебя и удержат на поверхности:
– Не бойся, Аленушка, все в порядке.
Такие ласковые руки... Чьи? Сейчас уже не вспомнить...
Но какие они самоуверенные...
«Кто позволил притрагиваться ко мне?!»
... – Кто тебе позволил?!
– Потом разберемся. Спи.
То есть как это – спи?
Оказывается, они уже успели выбраться из такси, и теперь Алексей несет ее на руках!
И вовсе не из гибельной морской пучины на сушу, а по аккуратной дорожке, усыпанной мелким светлым гравием, к какому-то роскошному многоэтажному зданию.
«Меня не проведешь! – с серьезной сонной бдительностью отмечает Алена. – Даже спросонья я твердо знаю, что этот дом, а вернее сказать, дворец вижу впервые в жизни. Что-что, а зрительная память никогда еще меня не подводила».
Разговаривать, однако, было лень, и она ограничилась двумя короткими сердитыми возгласами:
– Эй! Куда!
– В отель. Как ты и просила.
«Тут что-то не так. Он морочит мне голову. Но я выведу его на чистую воду! Вода... Штормовое предупреждение... Волна катит за волной, и меркнет белый свет...»
Гостиница, в которой ее поселили накануне, была небольшой и задрипанной, ничуть не лучше наших второсортных областных заведеньиц. А может, даже и похуже, по своей безалаберности итальянцы, как выяснилось, вполне могут потягаться с русскими.
Стены в ее номере были обшарпаны, краны гудели, от портье, который одновременно выполнял и обязанности горничной, одуряюще несло чесноком.
А тут... Они поднялись по широким мраморным ступеням, на которых не оставалось ни единой пылинки, словно они были музейным экспонатом, хранившимся в герметически закрытых стеллажах, под бронированным стеклом.
Просто не верится, чтобы уличные лестницы выглядели такими чистыми. И вообще все происходящее не совсем реально...
«Как можно идти, не переступая ногами? Я как будто воспарила и плыву по воздуху... Точно, это сон».
Но нет, это происходило наяву. Просто Алексей все еще бережно нес ее на руках.
Швейцар в роскошной униформе услужливо распахнул перед прибывшими широченную, сверкающую двустворчатую дверь. Что-то спросил по-итальянски. Никитин, поблагодарив, отрицательно мотнул головой.
– Что он сказал? – сонно спросила Алена. – Что мы ошиблись адресом?
– Предложил помочь донести багаж. Я ответил, что как-нибудь справлюсь сам.
– У тебя много багажа?
– Угу. Причем поклажа очень ценная. Но не тяжелая. Ты совсем ничего не весишь. Как пушинка.
Надо собраться с силами и все-таки возмутиться. Должна же она хоть как-то проявить упрямый тельцовский характер!
– Я?! Багаж?! Я тебе что, чемодан?
– Ну нет. Сундучок с сокровищами.
Он за словом в карман не полезет! Надо было бы посильней взбрыкнуть, вырваться, бросить ему что-нибудь резкое...
Но от его щеки, расположенной совсем близко, так вкусно пахло смесью моря и изысканного мужского одеколона! А его дыхание, которое она ощущала у себя на лбу, успокаивало, как ласковый теплый бриз...
И вообще, ее так клонило в сон. В сладкий, безмятежный сон... В счастливый сон, с которым она упорно пыталась совладать.
– Что за манера не отвечать на вопросы, – а язык-то давно уже заплетался, – я спросила, куда это ты меня привез.
– Я уже ответил, забыла? В отель.
– Ммм... ну ладно... Только...
– Чшш! Все в порядке. Не волнуйся.
– Я... не... волну...
Волнуюсь... волнушки... крепкие грибочки с концентрическими кругами на шляпках... Волнушки растут поздней осенью в лесу неподалеку от дачи... Теперь туда придется ходить в обход, проклятый забор перегородил дорогу...
Волнушки в кадушке, волнушки ядреные, волнушки соленые, соленые волны... Как они укачивают!
Но они больше не опасны... Высокий забор – как волнорез, он преградит путь шторму... И маленький сундучок с сокровищами не опустится на морское дно, а надежно сохранится в охраняемом багажном отделении...
Дама сдавала в багаж диван, чемодан, саквояж, картину... не простую картину, а искусно собранную из мелких разноцветных кусочков кожи...
Случалось ли вам уснуть и во сне... проснуться? Вы оказываетесь в незнакомом месте – либо кошмарно-страшном, либо сказочно-прекрасном.
Алене повезло – ей выпал второй вариант.
Просторная комната, стены которой обиты нежно-сиреневым блестящим атласом. Известно, что Тельцы к шелкам неравнодушны.
Повсюду мягкие сборчатые драпировки, тоже в сиреневых тонах. Они скрывают и двери, и окна. И непонятно, какое теперь время суток.
Изогнутые светильники в стиле модерн, имитирующие диковинные растения и льющие из плафонов-бутонов мягкий, приглушенный, не режущий глаза свет.
Кресла с высокими овальными спинками, как на гравюрах серебряного века. Их гнутые ножки утопают в ворсе лилово-розового ковра.
Одно из кресел, повернутое к Алене тыльной стороной, вплотную придвинуто к подобию подсвеченной стеклянной колонны в человеческий рост, внутри которой заметно некое движение.
О, да это декоративный аквариум!
Золотые рыбки-телескопчики с выпученными глазами и хвостами-вуалями задумчиво перемещаются меж тонколистных водорослей, заглатывая воздушные пузырьки и разглядывая то торшер, то бра. Наверное, принимают лампы за солнце и луну...
В уголке – низенький столик, по-видимому журнальный. Однако он сервирован изящной серебряной посудой. На две персоны.
По обе стороны от серебряных же тарелок – по целому ряду разнообразных вилочек и ножичков. Ножи разложены по ранжиру и таинственно поблескивают, как пластинки волшебного ксилофона. Так и хочется ударить по каждому из них молоточком, наверняка они отзовутся мелодическим минором.
«Бабушке понравилось бы, все так утонченно, как раз в ее стиле. Похоже на серебряные подстаканники моего детства, – подумалось Алене. – Жаль, что бабули нет сейчас со мной. И во мне тоже княжеские гены, видимо, еще живы, потому и во сне вижу не хибарку, а покои дворца... палаццо!»
Рюмки и фужеры – тоже не стеклянные, а серебряные, с чернью. Если бы все происходило наяву, Алена поднялась бы и изучила рисунок: может, в будущем пригодится для работы. А так она знает: приснившееся потом забывается, и ты долго мучаешься, тщетно пытаясь припомнить...
Да, но по центру столика стоят еще не то кастрюльки, не то судочки, словом какие-то замысловатые емкости, чуть ли не вазы, прикрытые крышками. Так что незачем и пытаться преодолеть сонную леность.
А из-под этих крышек с золочеными фигурными рукоятками доносятся одуряющие, жестоко дразнящие запахи мяса, овощей и пряностей. И еще чего-то сдобного...
Могут ли ощущаться запахи во сне? Получается – могут. А чувство голода? Это, пожалуй, единственный момент дискомфорта, нарушающий гармонию ее прекрасных грез.
Но что, если все-таки попробовать? Не рассеется ли видение, если приподнять одну из крышек? Раз можно увидеть во сне запах, значит, есть шанс и насладиться вкусом. Ах, как пахнет, просто слюнки текут!
Стоит, пожалуй, рискнуть. Решено, сейчас она поднимется... Поднимется – откуда?
Только тут Алена обнаружила, что лежит на широченной неразобранной двуспальной кровати, прямо поверх роскошного атласного покрывала с оборками. И только на ноги ей кто-то накинул мягкий шерстяной плед.
Так-так-так... Стол на два прибора, постель тоже отнюдь не холостяцкая по своим масштабам...
Что это за сон такой подозрительный?
Она оглядела себя: одежда все та же, в какой она отправилась купаться перед штормом. И естественно, явно не в стиле окружающей роскоши.
Спустила ступни на пушистый ковер, в босоножки влезать не стала. Сделала несколько неслышных шагов по направлению к столику. Протянула руку к крайней, самой маленькой и симпатичной кастрюльке.
Снимаемая крышка тихонько звякнула...
– А? – раздался испуганный возглас за ее спиной.
Застигнутая на месте «преступления», девушка шарахнулась в сторону, тоже вскрикнув:
– А!
Из-за овальной спинки кресла, того, что возле аквариума, показалась Алешина голова:
– Ну, ты и мастерица пугать!
– А сам-то! Ты что тут делаешь? – Она едва не добавила: «В моем сне», но он уже успел ответить:
– Живу.
Понятненько.
Теперь она припомнила, что швейцар поклонился ему, как старому знакомому. Значит, Алексей постоялец этого палаццо, а кто же тогда она?
Его багаж?
– Еще не успело остыть, – сказал он. – А вообще-то я составил меню из таких блюд, которые хороши и холодными.
– Разве сундучок с сокровищами может есть?
– Надо же, запомнила!
– Конечно, запомнила! Думаешь, совсем в отключке была? – независимо отвечала она, тем не менее то и дело поглядывая на сдвинутую крышку.
Через щелочку в кастрюльке виднелось нечто красно-бело-зеленое, густое и донельзя аппетитное.
– Ты вызвался проводить меня до моего отеля, а сам...
– До какого твоего?
– «Лукреция»... Нет, «Лючия»...
– Я бы с удовольствием, но, увы, таких на Лидо не имеется.
– А, знаю, «Лаура»!
– Ну вот, выяснили. Теперь, если хочешь, можешь сразу отправляться туда, а я, извини, сначала поем. Проголодался.
Он придвинул свое кресло к столику и начал, заразительно причмокивая, открывать кастрюльки одну за другой. Алена чуть в обморок не упала от запахов и паров, которые поднимались из посудин...
«Что за глупейшая поговорка: «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок»! – Алена зажмурилась и отвернулась, но не зажимать же еще и нос, жадно втягивающий кулинарное благоухание! – по-моему, так завоевывают именно женщин!»
– Может, все же присоединишься, прежде чем уйти?
Он уже вальяжно зачерпывал огромной ложкой обжаренные до золотистого цвета кусочки телятины с зелеными каперсами и неведомыми, но такими притягательными оранжевыми ягодами.
Он не уговаривал Алену, не уламывал, а как бы приглашал мимоходом, из чистой вежливости.
Это было ужасно обидно и к тому же еще сильнее разжигало аппетит. Пытка голодом становилась просто невыносимой. Когда такое видишь во сне, то в этот момент обязательно просыпаешься в холодном поту.
Но ведь она, как выяснилось, не спит, и у нее росинки маковой не было во рту с сегодняшнего утра. Или со вчерашнего? Который теперь час?
– Это ужин или завтрак? – осторожно поинтересовалась она.
– Не знаю. Просто еда. Ммм... Повара тут первоклассные... Только вот омаров я готовлю иначе...
– Омаров...
– А соус к спагетти состряпан отлично. Сладкого перца как раз в меру и чуть-чуть кориандра...
– Спагетти...
– А на десерт фирменные слоеные булочки с ежевикой и медом... И еще кое-что...
– Что?
– Да так, пустячок! Но это только для тех, кто отведает всего по порядку и доберется до десерта... В еде нужна постепенность. Для меня это как ритуал.
Смеется или нет? Не понять, вроде бы всецело поглощен едой. Отрезает, аккуратненько так, маленькие кусочки и отправляет в рот. Долго, тщательно жует, словно дегустируя.
– Ну, что еще на десерт? – Она от нетерпения топнула было ногой, имелась у нее такая привычка. Но подошва утонула в мягком ковре, и эффект был загублен.
– Это вопрос теоретический или практический?
– Ну, сдаюсь, сдаюсь, практический! Я согласна подкрепиться!
– Спасибо, синьора, вы очень любезны!
Наконец-то Алексей расхохотался. И тут же проворно вскочил, подтащил к столу второе кресло.
Алена даже присесть еще не успела по-настоящему, а уже схватила первую попавшуюся вилку, непонятно для какого блюда предназначенную, и полезла в первую попавшуюся кастрюльку.
– Обижаешь! Давай поухаживаю за тобой, – галантно предложил кавалер. – Чего тебе положить?
– Всего! – выдохнула дама. Аристократические гены в этот момент, видимо, прекратили свою жизнедеятельность. Тельцовская приверженность к изяществу – тоже. Какой там ритуал, насытиться бы!
В первые минуты она не подкреплялась, даже не ела, а жадно поглощала еду. Чавкала, как маленький розовый поросенок, заглатывала недожеванное.
И только затем началось гурманство. Тогда она разобралась наконец в предназначении разных вилочек и ножичков – бабушка в свое время преподала ей эту науку.
Но и Никитин не придерживался правил этикета: отодвинул тарелку, откинулся на спинку кресла и глядел на Алену с такой же жадностью, с какой она поглощала деликатесы.
– Уставился мне в рот, – буркнула она, но не остановилась. – Вообще-то я не всегда такая обжора.
– А мне нравятся обжоры. Люблю, когда хорошо едят. Зато ты не рискуешь превратиться в принцессу Диану.
Алена с набитым ртом умудрилась спросить:
– Разве плохо быть принцессой?
– У Дианы, во всяком случае, развилась так называемая болезнь аристократок.
Лена Петрова, отпрыск одновременно и крестьянского, и старинного дворянского рода, насторожилась:
– А что, аристократки болеют чем-то особенным?
– Диана так долго морила себя голодом, чтоб сохранить фигуру, что в конце концов пища совсем перестала у нее усваиваться. Как у блокадников.
– Это мне не грозит, – успокоилась Алена и налегла на омаров, хотя они и были приготовлены якобы не совсем правильно.
– А вино? Может, мы все-таки немного выпьем?
– Опять кьянти?
– Ну что ты! К морским дарам полагается белое.
– Я бы сейчас лучше молочка. Или сливочек, – мечтательно протянула она.
– Правда? Почему-то я так и знал! – И тут же в его руках появился пузатый молочник. – Официант очень удивился, молоко не вписывается в раскладку такого меню.
– Ты что, сам повар?
– Любитель. Это мое хобби. А к молоку – давно обещанный сюрприз.
Он выдержал интригующую паузу:
– Ну как, можно переходить к десерту или еще рановато?
– Пора! А то никакой сюрприз в меня уже не влезет.
– Этот – влезет. Закрой глаза!
Она послушалась.
– Готово! – объявил Алексей.
– Ох... – только и смогла проговорить она.
Перед ней горкой лежали кругляшки пышного розового зефира. Но не на серебряной тарелке.
На блюдечке с голубой каемочкой.
Детские желания исполняются не только во сне...
