Текст книги "Испить до дна"
Автор книги: Татьяна Дубровина
Соавторы: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
Глава 6
СТЫЛАЯ ЗЕМЛЯ
Тогда, восемь лет назад, Алена впервые сделала своим настоящим домом дачу, отданную ей родителями.
Сейчас они не смели возразить. С испугом смотрели они, как Алена собирает вещи.
Лето кончилось внезапно. Зарядили нудные, по-осеннему холодные дожди. И как-то разом деревья стряхнули с себя пожелтевшую листву, обнажив голые черные ветки.
Из обширного двустороннего воспаления легких Алена выкарабкивалась долго, с несколькими рецидивами.
Организм не желал бороться с болезнью, словно в нем не осталось никакой воли к жизни.
Черноморский загар быстро сошел, и бледная кожа просвечивала, словно тонкий пергаментный лист.
Когда Алена впервые встала с постели, ноги отказывались слушаться ее, и она с трудом сумела добраться до двери, держась обеими руками сначала за шкаф, потом за стену...
«Вот окрепну немного и все равно сбегу, – упрямо думала она. – И найду его... И мы спрячемся, так что больше они меня уже не отыщут. В Сибирь уедем... На Дальний Восток... К черту на кулички...»
И эти мысли помогли ей справиться с болезнью. Теперь у нее была цель. И ради этой цели Алена послушно глотала бульоны, позволяла приходящей медсестре делать уколы...
Но она по-прежнему «не слышала» обращенных к ней слов родителей. И сама не отвечала. Смотрела светлыми, прозрачными глазами сквозь них, словно они были бесплотными духами.
– Ну, как здесь наша больная? – бодро спрашивала толстенькая, шмыгающая носом врачиха, выстукивая ее по спине твердыми костяшками пальцев.
– Уже лучше, – безразлично отзывалась Алена.
– Засиделась пташка в клетке? – улыбалась врачиха, явно довольная тем, как идет лечение. – Ничего, скоро бегать будешь. Выпорхнешь на волю...
Алена с трудом сдерживала слезы.
Если бы эта тетка знала, как она близка к истине... Ведь ее действительно в клетку заперли, поймали в силки, подрезали крылья и пытаются приручить... научить клевать зерно с ладони...
Но познавшая волю птичка рано или поздно все равно вырвется на свободу!
Тем более что там ждет ее любимый. Он беспокойно мечется в небе, он тоже не может ни есть, ни пить, даже песня не поется, пока не окажется рядом подруга...
Отвернувшись к стене, Алена обдумывала свой план.
Теперь она будет умнее. Просчитает каждую мелочь. Ведь действовать надо быстро: отец уже знает, где ее искать...
Надо улучить момент, когда мама выйдет в магазин, притвориться спящей... А потом достать из шкатулки свои драгоценности... Нет, сперва надо найти паспорт. Они наверняка его спрятали... Где он может быть?
Алена методично перерыла все ящики, посмотрела даже в стопке чистого белья, в карманах отцовской куртки... Пусто...
Мама хранила документы в небольшой кожаной сумочке, но там паспорта не оказалось.
А без паспорта нельзя... Ей следует лететь только на самолете, иначе отец сумеет опередить поезд и встретит беглянку прямо у вагона... «С прибытием, дорогая...»
Отец... Он наверняка предвидел такой поворот событий... Значит...
Поздно вечером, когда мама позвала отца ужинать, Алена неслышно выскользнула из своей комнаты.
Отцовский пиджак висел на стуле.
Она быстро сунула руку во внутренний карман – так и есть!
Вместо своего паспорта Алена предусмотрительно положила мамин, заблаговременно изъятый из сумки с документами...
Сразу он ничего не заметит. Но ей теперь нельзя больше откладывать...
С колотящимся сердцем Алена добралась до кровати и спрятала паспорт под подушку.
Завтра...
– Доченька, ты спишь?
Мамины шаги замерли рядом. Руки осторожно поправили подушку...
Алена напряглась и крепко зажмурила глаза.
Нет... мама ничего не обнаружила... Она вышла и плотно прикрыла дверь.
Интересно, сколько дадут в ломбарде за ее колечко, цепочку и крупный золотой кулончик? Хватит на билет? А сколько стоит такси до Феодосии? Вернее, до приморского поселка, в котором живет Алик...
Курортный сезон кончился, теперь он наверняка уже дома...
Интересно, что он подумает, когда ее увидит? Обрадуется?
Ну конечно! Разве могут быть сомнения?
А вдруг его там не окажется? А вдруг он сам приехал в Москву и пытается разыскать ее?
Конечно, он должен был тут же броситься следом! Он мог узнать в справочном бюро ее адрес...
Как она раньше не догадалась?! Он уже столько времени бродит вокруг ее дома, прячется, поджидая Алену...
Она вскочила и подошла к окну. Долго смотрела в темную мокрую ночь.
Фонарь под окном освещал длинные нити дождя, и они слабо Мерцали, словно драгоценная серебряная вышивка на черном бархате...
Ей показалось, что внизу, кутаясь в плащ, стоит высокая худая фигура...
Сердце сжалось... Он... Алик...
«Уходи, глупый... – взмолилась про себя Алена. – Отец увидит... Нет, постой еще минутку... Подними голову... Я здесь. Видишь?.. А теперь иди... ты совсем замерз... Завтра...»
Длинная тень качнулась, словно услышала ее, сдвинулась с места и скрылась в темноте...
Вот хорошо, что она сообразила! Завтра она побежит перво-наперво в ту коммуналку, где Алик снимал квартиру. Если он приехал за ней, то, чтобы не разминуться, должен опять поселиться там же...
А потом они уедут куда глаза глядят...
Ой, скорей бы наступило завтра!
Уж лучше бы оно никогда не наступало...
Если бы время можно было повернуть вспять... А потом остановить и вырезать, как в кинопленке, страшные мгновения... И опять смонтировать, уже начисто, с поправками и купюрами...
Если бы можно было выбросить из памяти этот день!
...Мама неожиданно вернулась в самый неподходящий момент.
Алена, уже полностью одетая, запихивала в сумку с бельем пакетик с золотыми украшениями.
Они обе замерли. Молча. Потрясенно глядя друг на друга.
Вопреки ожиданиям, мама не стала кричать и удерживать Алену. Она виновато отвела глаза, словно не дочь, а она только что пыталась сбежать из дома, прихватив с собой золотишко...
– Подожди... – тихо сказала она. – Тебе... некуда ехать.
– Неправда! – дерзко вскинула голову Алена. – Он меня ждет! Я знаю!
– Ты... ничего не знаешь... – как-то страшно произнесла мама, и внутри у Алены все похолодело.
Она отступила на шаг и спросила, запинаясь:
– А... что случилось?
– Подожди, я сниму пальто, – тихо ответила мама.
Она поставила сумку с продуктами рядом с Алениной и тщательно, преувеличенно аккуратно повесила одежду на вешалку, сняла заляпанные грязью сапоги... и принялась искать тряпку.
– Мама, – напомнила о себе Алена.
– А... да-да, сейчас... – протянула она, растерянно оглядываясь. – Где же мои тапочки?
– Мама, они перед тобой.
– И правда... А я не вижу...
– Не тяни. И не заговаривай мне зубы, – предупредила на всякий случай Алена. – Объясни, что ты имеешь в виду, или я уйду.
– Хорошо, – сдалась мама. Но видно было, что ей очень не хочется говорить. – Понимаешь... папа оставил там заявление... И... твоего Алика должны были судить...
– За что?! – ошалела Алена.
– Понимаешь... В уголовном кодексе есть такая статья... В общем, папа знает лучше...
Мама отвернулась и хотела пройти мимо, но Алена схватила ее за руку.
– Я с ним не буду говорить! – отчеканила она. – Он мне больше не отец!
– Аленушка...
– Судить! Как ему в голову пришло! – Она решительно подхватила свою сумку. – Я немедленно туда лечу. И не удерживай. Бесполезно. Я им все объясню... Его отпустят...
– Алик... повесился в камере... – с трудом выговорила мама. – Отцу следователь позвонил.
Как он мог?! Зачем?! Это несправедливо...
Деревянный дом поскрипывал, словно корабль, под порывами холодного ветра.
Алена скрючивалась под двумя одеялами, придвинув обогреватель поближе к кровати.
Ветки яблонь скреблись в стекло, словно просили впустить...
Или это стучится, рвется к ней Аликова душа?
Невозможно представить, что его больше нет...
Невозможно поверить, что он лежит под толстым слоем смерзшейся земли...
И никогда больше не поцелует Алену, не шепнет ей: «Ванильная булочка... Сладкая... Съем тебя...»
Почему, ну почему он был так осторожен, учил ее предохраняться?
Вот если бы у них остался ребенок... Как жаль, что она не беременна!
Алена осторожно потрогала рукой живот.
Пустой! Плоский... Бесполезный...
Хоть бы частичка любимого осталась в ней...
Нет, так было бы еще хуже...
Зачем ей ребенок? Зачем ей самой вообще теперь жить?
Алик решил, что это она подписала заявление, подставила его, сбросила со счетов, как ненужный балласт, ради того, чтобы остаться «чистенькой» в глазах папочки...
Он не смог жить с этой мыслью.
И она теперь не может.
Алена удивилась: какое простое решение всех проблем!
Тем более на чердаке должна быть веревка...
В темноте ей не было страшно.
Боятся те, кто опасается за свою жизнь, а она, наоборот, хотела с ней расстаться...
Какой большой ветер
Напал на наш остров...
Сорвал с домов крыши,
Как с молока пену...
Алена нащупывала рукой гладкие перила лестницы, и казалось, она покачивается с каждым новым порывом...
И если гвоздь к дому
Прижать концом острым,
Без молотка тут же
Он сам уйдет в стену...
Только ее тихий голос раздавался в пустом доме. А песенка была протяжной и заунывной, как жалобный свист ветра.
Какой большой ветер...
Ах, какой вихрь...
Алена распахнула дверь, и ей в лицо ударила колючая морозная крупка...
Чердачное окошко было разбито. На полу в лунном свете белели пятна...
Снег... Неужели уже зима?
Алена поежилась, подошла к окну и выглянула.
Земля внизу была покрыта ровным белым слоем. Стылая земля. Холодная и безжизненная, как Аленина душа...
У нее внутри тоже все замерзло и подернулось ледяной корочкой.
Душа уже умерла... осталось тело...
И тут ей показалось, что по земле стелется длинная тень.
Алена зажмурилась, потрясла головой и снова открыла глаза.
Нет, это не человек. Это какое-то чудовище... Невероятно короткие лапы... вытянутая, как у крокодила, морда...
Тень шевельнулась, морда приподнялась... И к вою ветра прибавилось тихое жалобное подвывание...
Чудовище двинулось вперед, выступило из темноты, шагнуло в лунную дорожку...
И Алениному взору предстала маленькая собачонка на маленьких корявых лапках. Нелепое длинное туловище, опущенные к земле уши...
Брошенная кем-то такса дрожала всем телом. Она кружила вокруг человеческого жилья, отказываясь верить в то, что люди исчезли из своих домов и что она теперь одна...
Две черные блестящие бусинки глаз обвели взглядом темный дом...
Алена метнулась обратно, кубарем скатилась по лестнице, открыла ведущую на террасу дверь...
Услыхав шум, такса подбежала к крыльцу и замерла рядом с ним, преданно уставившись вверх.
– Иди сюда! – крикнула ей Алена.
И собачонка не заставила себя упрашивать. Смешно перебирая кривыми лапками, она вскарабкалась по ступеням и с визгом ткнулась Алене в колени.
Мокрый, грязный, дрожащий комочек... Такой же одинокий и несчастный...
Мысли о бесполезности жизни отступили, когда рядом появилось это маленькое существо.
Алена назвала таксу Тепой, потому что мелкие поспешные шаги ее звучали по деревянным половицам так: теп... теп... теп...
Спали они рядом, под двумя одеялами, и собачка прижималась своим тельцем к Алене. Конечно, ей было холодно, у нее ведь почти нет шерсти.
– Спасительница ты моя, – говорила ей Алена, целуя таксу в мокрый нос.
А она в ответ повизгивала и лизала ее в щеку, в свою очередь считая Алену своей спасительницей.
Тепа бегала за Аленой хвостиком, так как совершенно не переносила одиночества. Она сразу же начинала жалобно выть, едва обнаруживала, что осталась в комнате одна.
Алена оборудовала на втором этаже мастерскую и теперь целыми днями рисовала один и тот же пейзаж за окном: согнувшиеся под тяжестью белых шапок ветки кустов, снежное поле за забором и вдали скрюченные, жалкие, голые ветви ивы...
Одна и та же картина на разных холстах получалась по-разному. Снег был то розоватым, то почти фиолетовым... Небо то безоблачным, то свинцовым... То тревогой веяло от пейзажа, то спокойствием...
А если выстроить холсты по порядку, то становилось заметно, почти ощутимо, как оттаивает постепенно застывшая земля, как теплеет воздух, как выпрямляются понурые ивы...
Тепу по крутой лестнице приходилось нести на руках – короткие лапки мешали таксе вскарабкаться самостоятельно. И если Алена вдруг забывала ее внизу, Тепа поднимала такой возмущенный лай, что ее пожелание удовлетворялось немедленно.
Собака терпеливо сидела рядом, пока Алена рисовала, а это было практически с утра до вечера. А потом они дружно ели суп-концентрат из одинаковых мисок.
Вдвоем было веселее, спокойнее, надежнее. И обе они отогревались и оттаивали рядом друг с другом.
Так незаметно пришла весна... За ней лето...
А в июне Тепа вдруг засуетилась, завиляла хвостом и с радостным визгом бросилась вдоль ограды. Она заскребла лапками по забору, с усилием отодвинула одну доску, оглянулась на Алену... и помчалась по улице навстречу красным «Жигулям».
– Смотри-ка... Джулька!– удивленно воскликнула вышедшая из машины женщина. – Перезимовала...
А Джулька-Тепа радостно суетилась вокруг прежних хозяев, совершенно позабыв про Алену.
В ее крошечной собачьей головке вид этих людей, всегда дававших вкусную кашу и «Педигри-пал», никак не связывался с голодом и лютой зимней стужей, наступившей после того, как они вместе со всеми остальными обитателями дачного поселка вдруг бесследно исчезли.
И даже мысль о предательстве не зародилась у Джульки-Тепы, когда вслед за хозяйкой из «Жигулей» выбрался маленький таксенок и принялся возмущенно облаивать «чужачку».
– Чаппи, фу... Это Джулли... – донеслось до Алены.
– Тепочка... – на всякий случай позвала она, уже понимая, что в глазах собачонки она не идет ни в какое сравнение с долгожданными хозяевами.
Такса покосилась на нее и поспешно отвернулась, всем своим видом демонстрируя, что совершенно не понимает, к кому обращен этот призыв.
С тех пор Алена поклялась себе никогда не заводить собаку.
Глава 7
ПИР НА ПЕПЕЛИЩЕ
По несчастью или счастью —
Истина проста:
Никогда не возвращайтесь
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне...
Это стихотворение Геннадия Шпаликова часто повторяла Алена, когда хотела одернуть себя. А делать это ей приходилось постоянно.
Нет, в Феодосию она больше не ездила. А вот из множества ухажеров почему-то выбирала исключительно художников.
Просто человек, не умеющий владеть кистью и карандашом, был ей неинтересен, словно неполноценный.
И в каждом она продолжала искать его, Алика, черты...
Но к сожалению, никто не мог заменить его... А может, к счастью...
Порой Алена с досадой думала, что сама похожа на ту собачонку, что в один момент позабыла про нее после трудной долгой зимы.
Молодость и жажда жизни брали свое, и Алена ловила себя на том, что заразительно смеется на чью-то шутку, что ей приятны знаки внимания, смелые прикосновения, комплименты...
И ей становилось ужасно стыдно оттого, что она для Алика так и осталась навеки единственной любовью, а он для нее... только первой...
Впрочем, заледенелое, едва начинающее оттаивать сердце больше не поддавалось сильным страстям. Так... флирт, кокетство – не более...
Но какая-то неподвластная сознанию мужчин скрытая в ней глубина притягивала их к ней, они все больше, все сильнее тянулись к ней. И Алена, не прилагая к этому никаких усилий, с некоторых пор стала пользоваться сногсшибательным успехом.
Григорий Саранцев в среде московской художественной элиты был человеком заметным. Его резкие кубистические картины и такие же резкие, словно рубленые, черты лица сразу выделяли его из остальных.
И ласки его были грубоватыми и нетерпеливыми, как будто он не признавал «лишних» движений...
Но Алена откровенно любовалась его угловатыми движениями, мужской своеобразной пластикой.
Григорий коротким точным жестом вгонял в землю лопату, едва уловимо нажимал на нее и отворачивал в сторону большой пласт жирной черной земли.
Грядка получалась безукоризненно ровная, словно прочерченная по линеечке.
Алена двигалась следом и разрыхляла комья тяжелыми граблями.
– Оставь, – скупо бросал Григорий. – Отойди. Я сам.
– Пить хочешь? Принести квасу?
– Пожалуй...
Он выпрямился и посмотрел на нее.
Рельефные мускулы выделялись под прилипшей к телу майкой. Квадратный подбородок... сросшиеся густые брови...
Алена отвела взгляд и побежала к дому.
Была в Григории какая-то твердая, земная основательность. И это притягивало к нему Алену...
Светлый самодельный квас томился, пузырился в трехлитровых банках. Алене он казался кисловатым, но Гриша любил именно такой.
Она налила полную кружку и осторожно понесла в огород.
Ей нравилось смотреть, как он пьет... точнее, осушает посудину за несколько больших глотков...
– Еще?
Григорий покачал головой и опять взялся за лопату.
– К вечеру все закончим. А теплицу завтра.
– Ты останешься на воскресенье? – обрадовалась Алена.
По выходным он обычно торчал на распродаже картин в Измайлове и ее заставлял выбираться в город, чтобы развеяться. И никакие причины не могли изменить привычный распорядок его жизни, кроме одной: наступала пора посадок.
Как настоящий мужчина он снисходительно относился к Алениным слабостям. А в нее, едва солнце начинало пригревать землю, словно вселялся неудержимый бес.
Вот и сейчас, вместо того чтобы заканчивать работы для заграничной выставки, она как последняя дура высевала. на грядки укроп и петрушку, словно их круглый год нельзя купить на рынке...
Но если в первых числах мая она не высадит собственноручно массу всякой всячины, не потаскает ведрами воду для поливки, не рассмотрит пристально каждый пробившийся росточек, то весь год будет как больная...
Ну, есть у человека «бзик»... У каждого свои странности...
В прошлом году Григорий не придал значения этой ее блажи, небрежно отложил на потом помощь по даче ради вернисажа. А когда приехал через несколько дней, на Алениных ручках набухли кровавые волдыри и она едва ползала, с трудом разгибая спину...
Тогда она первым делом с гордостью показала ему результаты своего труда – это было много даже для дюжего мужика.
Ему было так стыдно... А она вся светилась от радости, перечисляла названия новых сортов, подсчитывала, когда клубника пустит усики...
– А я ступеньку поменяла, – похвасталась Алена, наливая ему полную тарелку густого наваристого борща.
Она бережно хранила остатки бабушкиного сервиза с осенними листьями и так же, как бабушка, застилала ради гостей круглый стол крахмальной скатертью.
Не беда, что одну обломанную ножку подпирает грубо отесанный чурбачок, зато сверху все по высшему разряду.
По-прежнему белеет сметана в фигурном соуснике, все так же стоит в центре супница, а не банальная кастрюля. И мелкая тарелка служит подставкой под глубокой, и нож лежит справа, а вилка слева...
Вот этих изысков Григорий терпеть не мог. Ему бы больше понравился хлеб, нарезанный толстыми ломтями, и простая миска. А здесь надо следить, чтобы не капнуть на белую скатерть, ведь Алена потом будет до остервенения кипятить ее на электроплитке в большом баке...
Григорий шагнул на крыльцо и удивленно замер.
Как он сразу внимания не обратил? Новенькая желтая доска аккуратной заплаткой прикрывала прогнившую ступеньку по всем правилам плотницкого искусства.
Его подруга не переставала его изумлять.
Он потрогал для верности ступеньку и спросил:
– Неужели сама?
– А я книжку купила! – сообщила Алена.– Там все про ремонт и строительство. Даже есть, как печки перекладывать. Вот вернусь из Венеции и займусь! А то здесь приходил один ханурик. Вещал с умным видом, что он делать собирается... А я потом почитала – полная лабуда! Совершенно неправильный подход! – И тут же с подозрением осведомилась: – А ты руки вымыл?
– Забыл!
Он шутливо капитулировал, подняв вверх ладони.
Старый умывальник-мойдодыр давно лишился зеркала, но тугой носик все еще исправно выплевывал порцию воды.
Алена держала на весу чистое полотенце, но Григорий демонстративно тряхнул руки и тут же пригладил мокрыми ладонями волосы.
– Будь проще, – посоветовал он, садясь за стол.
Обед припозднился. Мягкие сумерки уже окутывали
землю...
Алена по привычке бросила взгляд за окно террасы... и брезгливо передернула плечами.
Проклятый бетонный забор уродливо высился перед ними, закрывая такой прекрасный некогда вид...
А из-за забора уже проглядывала кирпичная кладка стены с пустыми проемами стрельчатых окон...
– Вот гад, – процедила она сквозь зубы. – Обустраивается... Прямо по-щучьему велению...
Слава Богу, хотя бы на выходные кипучая деятельность за забором ее непрошеного соседа прекращалась.
Если бы не эти кратковременные передышки, Алена сошла бы с ума от бесконечного шума, грохота и громких криков рабочих.
– Красиво жить не запретишь, – меланхолично заметил Григорий.
– И это ты называешь красивым? – скривилась Алена. – Конечно... Вполне в твоем стиле... – И она изобразила несколькими движениями грубо отесанный куб.
– Ну... каждый фантазирует в меру своего вкуса... – миролюбиво ответил он.
Нетерпимый к чужому мнению, Григорий только с Аленой был мягким и сдержанным.
Он всерьез начал задумываться о том, чтобы... как бы поточнее выразиться... жить вместе с ней. Одним домом... одной семьей... Нет, семьей – это сильно сказано... Брак – дело очень ответственное... А два свободных художника – разве это пара?
Он потянулся и сообщил ей:
– Пойду поваляюсь...
Как истинному мужчине, ему и в голову не пришло помочь ей вымыть посуду. Хватит с него и вскопанных грядок...
Алена налила в таз теплую воду и, думая о своем, принялась ополаскивать тарелки.
Что ее держит рядом с ним? Его сильное красивое тело? Необходимость в мужской помощи?
Сегодня за весь день они перебросились несколькими фразами. И все.
Он ничего ей не рассказывает, они не обсуждают ни свои планы, ни свои картины, ни даже то, что собираются написать.
– Вполне... – одобрительно бросает Григорий, если ему нравится ее картина.
А если не нравится, он просто молча отходит.
А на ее замечания вообще не реагирует, словно не слышит.
Конечно, хорошо, когда отношения ровные, без обострений... Но разве назовешь их любовью?
Его редкие появления на даче сопровождаются бурным сексом, словно он изголодался и стремится утолить свой аппетит на долгие годы вперед...
И Алена стонет в его объятиях и послушно следует за каждым его движением... И ей приятно и хорошо с ним... Но сердце не замирает от восторга, не щемит, не проваливается в сладостную бездну...
Все известно, все предсказуемо...
И страшно даже представить себе, что он может жить с ней бок о бок каждый день, а не так, как сейчас: появится раз в неделю или раз в месяц...
Тогда они, наверное, даже короткими репликами не обменивались бы... Молча вставали по утрам, молча пили кофе...
– Еще сахару?
Короткий кивок в ответ...
– У тебя много работы?
Он неопределенно пожимает плечами...
А потом – Алена в верхнюю мастерскую, а Григорий... Скорее всего, он облюбует себе дедов кабинет...
И ровно в пять Алена, как бабушка, будет стучаться в дверь с подносом, на котором стоит горячий чай в серебряном подстаканнике... Нет, для Григория – в высоком пузатом фаянсовом бокале...
И только ночью, все так же молча, он выказывал бы ей свою страсть... Телесную – не душевную...
И только тогда она вспоминала бы, что они еще очень молоды... что они еще не превратились в двух старичков, уставших за долгую жизнь друг от друга и притершихся настолько, что слова им кажутся лишними и ненужными...
Нет, она не любит его...
Но ведь уже была любовь в ее жизни... и ничего, кроме горя и незаживающей раны, она не принесла...
Пусть уж лучше так – спокойно, надежно, без потрясений...
Вот только без обязательств...
Ни к чему Алене менять свои привычки, свой жизненный ритм, ни к чему приспосабливаться к другому человеку...
Она совсем не рвется свивать свое гнездо... У нее есть все, что нужно... вот этот старый дом... участок земли... картины...
Крупная капля упала в грязную воду...
Неужели крыша протекает?.. Так ведь дождя нет...
Алена сама не заметила, что уже давно плачет, низко склонившись над тазом...
Ей хочется, хочется, хочется... любить... и быть любимой...
Ей нужны забота и внимание... и нежность... и близость...
Да есть ли на свете такой человек?!
– Гриша... Гришенька... – словно в забытьи, шептала она...
И сама себя подстегивала этим шепотом, будоражила, вызывала ответную страсть...
Он уже дремал, когда Алена осторожно прикорнула рядом...
Устал от физической работы... Непривычная работа... Конечно, лопата – не кисточка...
Стало даже обидно: не виделись почти месяц...
Она тихонько потянула на себя простыню.
Григорий заворочался, бормотнул и обнял ее. Прижал поближе, уткнулся носом в шею...
Мускулистое тело напряглось, как струна...
Алена повернулась – он уже не спал. Молча смотрел в темноте ей в лицо.
И так же молча, по-хозяйски провел ладонью по коленям, задрал вверх кружевную ночнушку...
Алене опять почему-то захотелось плакать. Она непроизвольно стиснула зубы, и как раз в тот момент, когда Григорий склонился к ней с поцелуем.
Горячие твердые губы скользнули по ее губам.
Он удивленно отстранился.
– Ты не хочешь?
– Хочу... – заверила Алена и в доказательство сама поцеловала его.
А потом спрятала лицо на его груди.
Толстокожий... он не чувствует, что оно мокрое от слез...
«Красивый мужчина... сильный... надежный... – как заклинание твердила себе Алена. —Мой мужчина... мой...»
...А тело откликалось, раскрывалось в ответ на его прикосновения... Оно существовало отдельно от ее сознания, само по себе...
В голову Алены лезли почему-то совершенно посторонние мысли... Примется рассада кабачков?.. Стоит ли подвинуть теплицу чуть южнее?..
– Гришенька... – выдохнула она. – Милый... хороший мой... Мой...
– Угу... – пробормотал он и обессиленно ткнулся в подушку. —Давай спать... Я устал...
Алена закрыла глаза. В теле еще бродили смутные желания... Оно никак не могло успокоиться...
В темноте слышалось только его сонное размеренное дыхание, к которому примешивались тонкие, приглушенные всхлипы...