Текст книги "Испить до дна"
Автор книги: Татьяна Дубровина
Соавторы: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
– Потяну.
– А то, бывает, попадается заказчик – как дедка с репкой: тянет-потянет, вытянуть не может.
– Я не дедка! – бодро заявила Алена. – И не бабка. Я мышка!
– Судя по росту, это уж как пить дать, – хохотнул прораб.
– Так свяжетесь с ним?
– Только вернется дружок мой не раньше июля. Бабка у него померла в Твери, поехал хоронить и до сорока дней там останется. Подождешь?
– Ну конечно. Другого-то все равно не найти, хоть всероссийский розыск объяви.
Глава 7
СЛЕДЫ ТЕРЯЮТСЯ
– А может, хотите наше собрание посмотреть? Есть письма Вяземского из Варшавы, из Баден-Бадена...
– Нет, благодарю.
– А из Венеции?
– Из Венеции? – задумчиво повторил Алексей.
– Там и наброски неоконченных стихов! – обрадовалась смотрительница Остафьевского музея-архива, по-своему истолковав его замешательство. – У нас собрана подлинная сокровищница, нигде больше такого не найдете!
– Спасибо, верю. Только у меня совсем другие задачи.
Загородная усадьба Вяземских... Какое счастье, что ее не передали в революцию под пролетарский жилой фонд, а сохранили в неприкосновенности! Охраняется государством как памятник культуры...
Но Алексей Никитин интересовался не памятниками, а живым человеком.
Родным человеком. Самым лучшим на свете.
– Значит, вы совсем ничего не знаете о потомках Петра Андреевича?
– Извините, – обескураженно развела руками смотрительница музея. – Вот если бы о предках или родственниках-современниках – тут у нас материалов целые кучи. О Карамзине, к примеру.
– О каком Карамзине?
– Ну-у! – смотрительница-архивариус поглядела на посетителя как на отпетого двоечника. – О Николае Михалыче, разумеется.
– Великом историке и авторе «Бедной Лизы»?
Смотрительница музея смягчилась:
– А я уж сочла вас совсем неучем, простите.
– Разве Карамзин – тоже родственник Вяземского?
– А как же! Не кровный, правда, но он был обвенчан со старшей сестрою нашего Петра Андреича! – гордо объявила хранительница усадьбы, словно она сама была отпрыском знаменитой фамилии.
– Погодите! – Алексей заинтересовался. Искомых сведений все равно ему здесь, видно, не получить, зато он как бы знакомится с родственниками своей любимой. – Сестра Вяземского и жена Карамзина – это одно лицо?
– Еще какое лицо! Исключительная женщина! Можно сказать, на всю нашу культуру оказала влияние.
– Екатерина Карамзина! – воскликнул Никитин. – Первая юношеская любовь Пушкина!
Мир тесен. Но почему-то в этой тесноте так сложно найти одного-единственного человечка, который тебе нужен...
– Без Екатерины Андреевны, может, и Александр Сергеич не состоялся бы! – максималистски-запальчиво, как об очень личном и наболевшем, воскликнула архивистка. – Есть все основания считать, что он и позже, до самой дуэли, посвящал ей стихи. Все-все те, у которых нет другого посвящения. Да, все!
«Жаль, что я не поэт, – посетовал Алексей. – Тоже прославил бы, воспел бы женщину из этой семьи. Только, в отличие от Пушкина, я б не увлекался другими мадемуазелями и мадамами, не давал бы повода для такого длинного донжуанского списка. А уж если суждено погибнуть – то из-за Аленушки, а не из-за какой-то Натали Гончаровой. Зато Карамзин, мудрец, сделал верный выбор – раз и навсегда».
– Значит, вы не знаете, у кого все же можно узнать о ныне живущих потомках поэта?
– К сожалению, нет. Может, никого из них и не осталось... Был один замечательный исследователь, профессор Северьянов. Вот знаток! У него можно было справиться абсолютно обо всем, вплоть до конструкции дымоходов в доме Вяземских: благодаря ему наши печи до сих пор топятся. К несчастью, профессор скончался несколько лет назад.
Если бы Алексей знал, что речь идет об Аленином деде! Но ему это и в голову не пришло. А смотрительница никогда не слыхала о том, на ком женился профессор. А Северьянов о своей великой любви попусту не распространялся, так как считал, что его личная жизнь не для посторонних ушей.
И вообще не для ушей. Для сердца.
– А последние представители рода, о которых мы слышали, были репрессированы в сталинские времена, и дальше их следы, увы, затерялись. Внук поэта и совсем юная правнучка. Сначала их уплотнили, потом совсем выселили из фамильного особняка, а потом... Ну, вы знаете, как это происходило. Дворяне, голубая кровь, враги народа...
Говорят, мир тесен, но и в нем можно разминуться, даже если идешь друг за дружкой, след в след...
...«Будет, чему быть» – так писал мудрый Николай Михайлович Карамзин, зять Вяземского и, значит, Аленин родственник. А уж он-то на своем веку изучил великое множество разных событий, больших и малых, и, как никто другой, разбирался в их причинах и следствиях.
А вот ведь все равно уповал лишь на Волю Божью. Будет, чему быть.
А чему быть – того не миновать. Но и не бывать тому, что не суждено или несвоевременно.
Значит, не судьба была Алексею сейчас выйти на след своей любимой, хотя находился он на волосок от разгадки.
Он-то, наивный, думал, что через Остафьево, усадьбу Вяземских, – самый короткий путь к Алене, а оказалось, что это путь в никуда.
О том, что существует еще и банальный адресный стол, он даже вспомнил не сразу. Алена казалась ему настолько необычной, не похожей на всех окружающих, что просто в голову не приходило, что можно искать ее имя среди длинных алфавитных перечней обыкновенных смертных.
А когда вспомнил, хлопнул себя по лбу и отругал за дурь и упущенное время. Ведь что может быть проще, чем поднять трубку и набрать номер справочной службы!
Девушка на проводе попалась сердобольная и не стала попрекать Алексея тем, что он не знает даже отчества разыскиваемого лица.
– Не Андреевна случайно? – спросила она.
– Может быть.
– Ну, короче, выбора у вас нет. Тут значится только одна Алена Вяземская, и она – Андреевна.
– Одна! Конечно, одна! – обрадовался он. – Второй такой быть не может!
– Записывайте...
– Алена Вяземская? – молоденький участковый смерил Алексея взглядом. – Конечно, знаю! Как же ее не знать. Такая женщина!
Алексею бы обрадоваться, а у него сжалось сердце от ревности. Этот молоденький мальчишка выглядел так лихо!
Не может быть, чтобы он, явно тут новенький, уже перезнакомился со всеми жильцами своего участка. Да у него еще не выветрился фабричный запах из недавно выданной милицейской формы! А вот Алену вспомнил без заминки. Может, у них что-то было? Или намечается? «Такая женщина!» Ну да. Именно такая! С целой строчкой восклицательных знаков!!!
– Простите, гражданин, – участкового так и распирало юношеское любопытство. – А вы что, тоже пострадавший?
– В каком смысле?
– В смысле – жертва.
«Она что, слывет тут женщиной-вамп и любого пришедшего к ней мужчину люди считают непременно жертвой ее чар и вероломства?»
Милиционер сгорал от нетерпения:
– Вас она тоже раздраконила? Да не бойтесь, дело не открывали, она отказалась писать заявление.
– Не понимаю, чего мне бояться, – сухо отрезал Алексей.
А сам боялся, еще как боялся встречи с Аленой, тем более после этой загадочной преамбулы.
– Не боитесь? Ну, тогда четвертая квартира – это вон там, слева. Вы бы все-таки с ней поосторожнее...
Алена Андреевна отдыхала. Она только что вернулась из отделения милиции, где добрых полдня провела в выяснениях.
Сегодня утром она впервые в жизни пожинала плоды своей доверчивости и беспечности: к ней в квартиру проникли грабители. Прознали, видно, что живет тут тихая одинокая старушка – божий одуванчик, владеющая кое-каким антиквариатом.
И эта сухонькая седенькая старушка оказалась еще глуповатой и неосторожной – ни сложных замков с секретами, ни сигнализации на дверях обнаружено не было.
Ну и выждали момент, когда «одуванчик» отправится с плетеной корзинкой на Рижский рынок.
Легко поддев язычок простого английского замка первой попавшейся отмычкой, грабители слишком торопиться не стали. Захотелось им посидеть на вольтеровских креслах с необычными прямыми спинками да попить вкусненькой домашней настоечки из чайных стаканов в серебряных подстаканниках.
А что, старушечий шаг небыстрый: пока до базара доплестись, пока обратно, да вдоль рядов еще пройтись, попробовать то да се, прицениться. Успеется!
Да вот просчитались, негодяи. Алена Андреевна не плелась, а летала. Когда она, вывернув носочки высоких «гимназических» ботиночек, шла куда-то вместе с внучкой, той приходилось по-воробьиному скакать за ней, чтобы не отстать.
И по рядам ходить, прицениваясь, она не намеревалась: нынче у нее был разгрузочный день, и купить Вяземская собиралась один-единственный большой грейпфрут.
Короче говоря, когда один из воров пытался надвинуть себе на мизинец сердоликовый перстень с печаткой, в дверях возникла высокая прямая фигура в черном.
– Атас, ребята! Бабка!
Алена Андреевна сразу оценила обстановку.
– Во-первых, здравствуйте, господа, – не поведя бровью, спокойно сказала она. – Во-вторых, для наливки существуют специальные рюмки, они там, в серванте. А в– третьих... извините, я вынуждена задрать юбку.
Грабители опешили:
– Да ты чо, бабка? Мы это... Мы не насильники... Тебе это... Лет-то сколько?
– Всего семьдесят пять! – гордо отчеканила хозяйка. – И смею вас заверить, я вполне в форме.
Она приподняла до самых бедер подол узкого черного платья, и обалдевшие грабители узрели край коротенькой французской кружевной комбинации и безупречные длинные ноги в ажурных черных чулках, которым позавидовали бы всемирно известные топ-модели.
Алена Андреевна не прошла самбистскую школу Озерковского детского дома, однако интуитивно делала все как надо – первым делом воздействовала на психику противника. Впрочем, школой ее юности были сталинские лагеря...
Злоумышленники словно к паркету приросли.
А старая балерина спокойно, как под музыку, приблизилась к ним, встала в пятую позицию – пятка к носку, носок к пятке – и... положив руку на спинку кресла, как на балетный станок, сделала гран батман-жетэ. Что с французского переводится как «большой удар-бросок». То есть – высокий взмах прямой ногой.
– И-раз, – невозмутимо просчитала она.
«Батман» пришелся по скуле главаря, которого Алена
Андреевна безошибочно выделила из всех взломщиков.
Главарь отлетел к старинному серванту, сполз по резной дверце на пол и затих, даже не вскрикнув. Только специальные пузатенькие рюмочки для наливки музыкально звякнули на стеклянной полке.
– Робя, она каратистка! – Остальные, сталкиваясь, заторопились к дверям, забыв и о пострадавшем вожаке, и о ценном антиквариате.
– Что вы, господа! Это только увертюра, – ласково сказала хозяйка, у которой даже локон не выбился из тщательно уложенной белоснежной прически. – Впереди еще тридцать два фуэте. Хотя, простите, на каблуках это будет совсем не то, что на пуантах... И-два, и-три...
Через несколько минут она позвонила в свое отделение милиции:
– Простите, мне уже семьдесят пять, и я дама. Тяжеловато самой выгружать во двор тела пострадавших. Не будете ли вы так любезны прислать кого-нибудь из мужчин на подмогу?..
Таковы уж они, женщины из старинного рода Вяземских...
Глава 8
БУДЕТ, ЧЕМУ БЫТЬ...
Но Алексей был не в курсе этой предыстории. Он, закрыв глаза и настраиваясь, как перед сложным погружением в незнакомую впадину, постоял на коврике перед дверью указанной квартиры, потом позвонил.
Дверь открыли без обычного вопроса: «Кто там?»
Ничто не могло заставить Алену Андреевну изменить себе. И она не ошиблась: высокий бледный молодой человек ничуть не походил на злоумышленника.
Ему даже не нужно было напоминать, что неплохо бы поздороваться. Правда, когда он сказал: «Здравствуйте», голос его сорвался, как у подростка.
– Добрый день, – ответила старая балерина. И, видя, что парень нерешительно мнется, продолжила разговор: – Правда ведь, день сегодня действительно добрый? Как, впрочем, и великое множество других дней.
– П-погода ясная, – по-дурацки поддержал он. Наверное, все-таки это у русского человека в крови – глупейшим образом беседовать о погоде в минуту замешательства. – А...
Алексей, привыкший идти навстречу опасностям, славившийся среди товарищей своим бесстрашием, теперь то краснел, то бледнел. Распахнувшийся перед ним дверной проем казался страшнее и гибельнее, чем самые неизведанные глубины. Но и притягательнее, ведь находка, которая предположительно могла ожидать его, была в сто крат ценнее, чем самая редкая реликтовая рыба.
– Кто произнес «А», должен перейти и к «Б», – напомнила хозяйка, – так что не стесняйтесь. У вас какое-то дело?
– Да! – решился Алексей и «нырнул». Без акваланга и без скафандра. – Здесь живет Алена Вяземская?
– А, вот оно что... – Бабушка сразу поняла, в чем дело. Но пусть «юноша» сформулирует свою мысль. Уже не маленький мальчик. – Ну, одна Алена Вяземская живет именно здесь.
– Алена... Андреевна?
– Если Андреевна, то вы не ошиблись.
– А... она дома?
– Алена Андреевна – дома. Только что вернулась из милиции. Теперь отдыхает.
Усмехнулась, заметив, как он нервно моргнул, как сжал руки в кулаки, чтобы скрыть дрожь. Подбодрила:
– Проходите же, прошу вас, смелее!
– С-спасибо.
С трепетом Алексей шагнул в большую комнату с высокими потолками. Осмотрелся.
Красиво. Неординарно. Как раз в такой квартире Аленушка, по его представлению, и должна жить, а ни в коем случае не в какой-нибудь панельной многоэтажке с низкими давящими потолками и проходными комнатенками-конурками.
Именно в такой просторной гостиной она, маленькая и светящаяся, как Утренняя звезда, и должна появляться на рассвете и раздергивать тяжелые портьеры, чтобы золотые солнечные лучи слились с ее серебристо-розовым сиянием.
...У Алексея Никитина никогда не было собственного дома в полном смысле этого слова. После Озерков – армейская казарма, в которой он умудрялся еще и писать институтские контрольные, учась заочно. Потом, после дембеля перейдя на дневное отделение, получил комнату в студенческом общежитии.
Еще тогда его стали приглашать в международные экспедиции, и к дипломному курсу Никитин уже был известен, уважаем и, что приятнее всего, любим в кругу исследователей подводного мира, этого немногочисленного, но такого крепкого и надежного разноязыкого мужского братства...
С тех пор началась его кочевая, а вернее, плавучая жизнь. Из океана в океан, от одной впадины к другой, от континента к континенту.
Он написал диссертацию, и она была защищена не как кандидатская, а как докторская. Появилось все: признание, деньги, которые, в общем-то, почти не на что было тратить.
Но вот жилье... Все недосуг было обзавестись собственной крышей над головой.
Домом Алексею служили то корабли, то тесные батискафы, похожие на темный детдомовский чуланчик, то гостиничный номер, постоянно зарезервированный за ним в Москве. Привычный, обжитой, комфортабельный, но все-таки – не свой.
А здесь, среди старинной мебели, имеющей, кажется, свою собственную родовую память, так уютно!
Алексей невольно скользнул взглядом по темной этажерке в углу, по застекленным створкам серванта – не красуется ли где-нибудь на видном месте темно-вишневая бархатная шкатулка с фамильным гербом?
Нету. Видимо, Алена спрятала ее где-то у себя в спальне, чтобы перед сном перебирать жемчужины.
Ах, взглянуть бы хоть одним глазком на ее спальню! Наверное, сейчас она как раз прихорашивается перед старинным, как и остальные предметы, трюмо. Иначе почему до сих пор не выходит к нему?
А вдруг... вдруг она в спальне не одна? Что, если там очередной «потерпевший», то бишь «жертва»? Жертва наслаждения и страсти...
И Алена, узнав, что к ней пришли, торопливо приводит в порядок растрепавшиеся волосы и наспех припудривает щеки, только чтобы не видно было, как они раскраснелись во время... Во время чего?
– Молодой человек, вам нехорошо? Вы как будто застонали, – участливо спросила седая хозяйка, ставя перед ним тарелки по всем правилам, одну на другую, раскладывая тяжелые серебряные приборы, вынимая из серванта пузатую рюмочку и хрустальный графинчик с наливкой. – Отведайте для здоровья и для аппетита, здесь ягоды вперемешку с целебными травами.
– Что вы! – испугался он. – Не нужно! И я не голоден. И... как это – я буду один сидеть и жевать?
– Не один, вдвоем.
– С Аленой?
Она, казалось, прожгла его насквозь насмешливым проницательным взглядом и, лукаво помолчав, ответила:
– С Аленой.
Поставила второй прибор, разлила по рюмкам напиток и... чопорно села визави:
– Итак, за знакомство. Вас зовут...
– Алексей Никитин, – привстал он, пребывая в полнейшем недоумении.
«Интересно, тут, наверное, за Аленой так бдительно следят, что любого гостя мужского пола сначала «прощупывают»? – вот о чем теперь думал он. – Зря я заподозрил... насчет спальни... и насчет мальчишки-участкового. Видно, чтобы добраться до Вяземской-младшей, нужно пройти через все строгие семейные инстанции. А может, она, как маленькая, наказана за какой-то проступок, из-за которого угодила в милицию. Бедная. Я никогда не забуду, как меня заперли в чулане...»
– Значит, Алеша. – Низкое контральто хозяйки вернуло его к реальности. – Очень приятно. А я, как вы уже, надеюсь, поняли, Алена Андреевна Вяземская...
– Вы?!
Он поперхнулся. Хозяйка живо, как молоденькая, вскочила со стула и похлопала его по спине сильной балетной рукой:
– Что-то не так?
– Н-наливка... крепкая... А вы... извините, Алена Андреевна, вы тут живете одна?
– Н-да, вопрос, конечно, весьма интимный. – Вяземская говорила как будто совершенно серьезно, но из глаз так и брызгали искры смеха. Точно праздничный фейерверк. – Но нет, нет, ничего, я не обижаюсь. Да, одна. Я давно уже вдова.
– Простите, я не хотел...
Во время первой встречи с Аленой на берегу Венецианского залива он тоже постоянно что-то ляпал невпопад и потом извинялся. Странно, что сейчас, с этой статной пожилой дамой, оказавшейся, как выяснилось, тезкой его любимой девушки, происходит очень схожий диалог.
Стоящая перед ним женщина в молодости была, несомненно, ослепительно красива... Ну, конечно, не в такой степени, как настоящая Алена... То есть – как его Алена. Ведь эта – тоже самая настоящая.
– А вы, Алексей, должно быть, хотели снять у меня комнату? – прищурясь, спросила Вяземская. – Вы студент?
– Н-нет уже. Я доктор наук. То есть... я хотел сказать – нет, комната мне не нужна.
– А каких наук, если не секрет? – Ему в тарелку уже лился из серебряного половника прозрачный и ароматный диетический супчик, щедро сдобренный разномастной летней зеленью. – Не филологических случаем? Мой муж был филологом.
– Нет, я по биологии.
– Биология. Наука о жизни. А раз вы уже доктор – следовательно, хорошо знаете жизнь?
– Если бы! – горестно воскликнул Алексей и тут, осознав наконец комичность ситуации, рассмеялся. – Спасибо, Алена Андреевна, пойду, пожалуй.
– Однако, если память мне не изменяет, у вас ко мне было какое-то дело? Некий важный вопрос?
– К вам – нет. Извините за беспокойство, я просто ошибся.
– На нет и суда нет, – усмехнулась Вяземская. Ее железным правилом было не влезать непрошено в чужие дела и не отвечать на незаданные вопросы. Тем более не давать советов, когда их не спрашивают.
Алексей тем временем поднялся.
– Ну уж нет! – категорически заявила она. – только после обеда! Терпеть не могу, когда вскакивают из-за стола, не доев.
– Я тоже, – улыбнувшись, согласился он и приналег на низкокалорийную, но отменно вкусную пищу.
Как повар-любитель, он по достоинству оценил прелесть этого диетического обеда:
– Чудесный рецепт! Просто аристократический. Я бы, правда, добавил еще и базилика.
– Для запаха?
– Скорее для цвета.
– Вы абсолютно правы. Обязательно учту.
Откланиваясь, Алексей поцеловал Вяземской руку, и она приняла это как должное:
– Заглядывайте в любое время, Алеша... если вдруг надумаете что-то еще у меня спросить. Или если просто проголодаетесь. У меня не всегда разгрузочные дни. Порой позволяю себе, как знаменитый шведский философ Карлсон, и пышками побаловаться...
Проводив гостя, Алена Андреевна села на краешек вольтеровского кресла и, глядя на портрет мужа в сделанной внучкой тонкой овальной рамочке, задумчиво произнесла:
– Вполне, вполне... Ты согласен?
Помолчала секунду, словно выслушивая ответ, и добавила:
– Я думаю, если очень захочет, – найдет. И Аленка если захочет – дождется. Будет, чему быть...
...«Погружение» было таким волнующим, но не принесло ожидаемых результатов. Придется задействовать для поисков еще какие-то каналы.
Может, обратиться к частным детективам?
Нет, нехорошо. Как будто Аленушка и правда преступница, раздраконивающая свои жертвы...
Ну да ладно, авось посетит какая-то идея... Можно, к примеру, справиться в Союзе художников... Или в Дворянском собрании, ведь она княжна...
– Я больше не могу, не могу, не могу! – Алена плакала в голос, зная, что, кроме деревянных покосившихся стен, свидетелей ее истерики не было. – Все бессмысленно, все!
Не хочу, не хочу! Ничего! Почему, почему? За что, за что? Разве я такой уж дрянной человек?
Кому как, а Алене рыдания как будто прибавляли сил – только сил злобных, разрушительных. Ее, обычно добрую и благожелательную, теперь распирало желание сделать кому-нибудь больно, обидеть, унизить. Пусть помучаются так же, как она! Неважно – кто! Неважно – за что!
Или хотя бы пусть понервничают и позлятся. А она будет смотреть и радоваться.
Был бы рядом Григорий – эх, уж она бы на нем все выместила!
Или Димочка. Даже лучше, если бы Димочка. Он бы переживал заметнее. Девица, а не мужчина. Но нет, слабеньких обижать неинтересно и унизительно.
А хорошо бы, если бы Гришка ее ударил. О, уж она бы разбила что-нибудь тяжеленькое о его квадратную голову. Кирпич, к примеру. Вон их сколько на соседнем участке валяется!
Но ни Гриши, ни Димы поблизости нет. Как назло, некого сделать козлом отпущения.
Одни рабочие целый день снуют туда-сюда. Возводят вместо снесенной бетонной ограды воздушный заборчик. С завитушками, вроде хвостиков морского конька.
Вот удовольствие-то – все лето лицезреть сквозь эту затейливую вязь рожи соседей-богатеев! Уж лучше та непроницаемая стена.
А хотя... рабочие – чем не козлы? Что они, не люди? Можно с превеликим удовольствием поскандалить, к примеру, с прорабом. Вон, расхаживает, командует, руками машет! Упивается своей властью! Бонапарт! Бонапартишка.
Ну, дал он ей адрес печника, и что теперь, на задних лапках перед ним ходить? Он дерет с Алены комиссионные. За что, спрашивается, за то, что она обеспечивает его «другана» работой и куском хлеба? Вот с другана бы и брал. Хапуга.
Да еще и неизвестно, хороший печник окажется или никчемный. Может, придется с них обоих неустойку требовать. Так почему бы с ним не поругаться?
Взвинтив себя таким образом, Алена плеснула в лицо колодезной водой из рукомойника и решительно направилась воевать.
Неосторожно ступила на провалившуюся ступеньку и слетела с крыльца кубарем, ободрав колено. Но это не остудило, а, напротив, подогрело ее боевой дух.
– Эй, вы! Как вас там! – крикнула она прорабу. – Не успели дорогу заровнять, как канаву опять на пути прорыли!
– Мы, хозяюшка, проводим газ и воду, – миролюбиво отозвался тот. – Не канава это, а траншея.
Алена отодвинула незакрепленное звено новой изгороди и решительно направилась на вражескую территорию.
– Полюбуйтесь! – она показала ему свое кровоточащее колено. – Я травму получила из-за ваших траншей, спасибо еще – позвоночник не сломала! У нас дачный поселок, а не линия фронта! Устроили тут зону повышенного риска. Траншеи, окопы! И бункер вместо дома!
– Эй, Ваня! Принеси хозяюшке зеленку из нашей аптечки! – крикнул прораб одному из строителей и беззлобно усмехнулся девушке в лицо. – А откуда твоя травма, я видал. Все ступеньки пересчитала или через одну?
Алена даже задохнулась – ах, так теперь за ней еще и целыми днями подглядывать будут?! Не уединишься, не разденешься, не позагораешь! Даже с собственной лестницы не полетишь в свое удовольствие!
– А ваше какое дело! Не смейте совать свой нос в мои дела, понятно?
– Чего ж тут не понять?
Прораб, к ее досаде, никак не поддавался на провокацию и голоса упорно не повышал. Видимо, получил строжайшее указание с соседями в конфликты не вступать. А может, просто характером обладал мирным.
– А мое дело маленькое. Хозяин заказывает – мы строим. Проложим трубы – забросаем траншеи. Переложим стены по новой, согласно его капризу, – вывезем битый кирпич. И будет у вас снова тишь, да гладь, Божья благодать.
Он терпеливо улыбнулся:
– Давай лучше помогу ссадину прижечь.
Присел на корточки с пузырьком зеленки, принесенным рабочим, хотел залить ей ранку.
– Руки убери! – Алена так сильно оттолкнула ни в чем не повинного прораба, что он, икнув, сел на траву, и «бриллиантовая зелень» брызнула ему на одежду.
Правда, он был в рабочем комбинезоне, а потому и на этот раз не очень рассердился. Скорее, озадачился:
– Ну ты и развоевалась, мышка! Только я тут при чем? Я человек подневольный, наемный пролетарий. Коль чего не нравится – претензии к хозяину.
– Ах, я – мышь? А ты крыса! А хозяин ваш вообще... знаешь кто? Он... он...
Пока распалившаяся воительница подыскивала самое хлесткое слово, выражение лица прораба как-то неуловимо изменилось, в нем появилась занозистая мужицкая хитринка.
– Так кто наш хозяин? – едко подначил он. – Говори же, мышка! Рожай!
– Он... презренная осклизлая мокрица!
Прораб как сидел на траве, так и покатился по ней, давясь от смеха. Даже вылил на себя остатки зеленки.
Но как ему удалось, беззвучно хохоча с крепко сомкнутыми губами, в то же время произнести совершенно внятно, отчетливо и виновато:
– Совершенно осклизлая. И бесконечно презренная. И именно мокрица. Согласен.
Чревовещатель он, что ли?! И чьему знакомому тембру он так мастерски подражает? Такому неповторимому тембру... Что же это делается!
Но вот прораб все же разжал губы и проговорил уже нормально, по-человечески, собственным голосом:
– Ты уверена, смелый маленький мышонок? – Только при этом он смотрел куда-то Алене через плечо. – А что еще ты думаешь о нашем хозяине? Выкладывай уж не мне, а прямо ему, пусть знает! Пусть примет к сведению!
Алена обернулась в направлении его взгляда...
...Как будто совсем лишившись сил, о новую фигурную изгородь всем своим весом опирался Алексей.
– Не бери в голову, Лексеич, – увидев, что хозяин побелел, успокоил его наемный пролетарий. – Ее сегодня какая-то поганая муха укусила, а вообще-то она девчонка неплохая.
И хозяин «бункера» тихо ответил:
– Я знаю.
Даже параллельные линии иногда пересекаются, если такова их судьба. А уж люди – и подавно.
Будет, чему быть... А чему быть – того не миновать.
Вот оно и сбылось.
