Текст книги "Испить до дна"

Автор книги: Татьяна Дубровина

Глава 2
ОТРОКОВИЦА ИЗ РОДУ ЦАРСКА...

Едва они вышли к парапету канала, как к ним, словно стая голодных крокодилов, заскользила целая кавалькада длинных гондол с маленькими пассажирскими кабинками. Гребцы с длинными шестами наперебой зазывали их, каждый к себе.

Алена приготовилась спрыгнуть в ту лодку, которая причалила первой, но Алексей решительно сказал:

– Эта нам не подходит.

– Почему?

– Гондольер выглядит ненадежным.

Гребец был могуч и красив жгучей южной красотой. Сверкающие черные глаза, собранные на затылке и прихваченные цветной тесьмой длинные волнистые волосы, грациозные движения, будто специально отработанные под руководством талантливого хореографа.

Поистине ослепительная, открытая улыбка внушала доверие. По крайней мере, Алене. Непонятно было, почему Алексею этот добрый молодец внушал какие-то подозрения.

– Не знаю, надежен он или нет, – девушка пожала плечами, – но живописен, это уж точно.

– Вот именно, – сухо отозвался Никитин. – Слишком живописен.

Он выбрал другого «извозчика» – низенького толстячка с блестящей загорелой лысиной и редкими, торчащими вперед зубами.

«Да он опять ревнует! – догадалась Алена. – Ну и характер!»

И в пику ему одобрила его же выбор:

– Правильно! Этот еще живописнее, он мне даже больше нравится! Останься у меня хоть огрызок карандашика, набросала бы его портрет. Одни глаза чего стоят!

Глазенки у их избранника были маленькие, быстрые и хитрые-прехитрые. Они сразу скользнули по Алениному сарафанчику, словно прикидывая его стоимость, а следовательно, платежеспособность клиентов. Похоже, гондольер сразу понял, что это не ширпотреб, а произведение хорошего модельера, и остался доволен.

Видимо, он вообще отличался сообразительностью и хорошо разбирался в психологии, потому что на те части женского тела, которые сарафан не прикрывал, – а таковых было куда больше, нежели закрытых, – вовсе не обратил внимания. И этим очень угодил пассажиру мужского пола, то есть тому, кто, по его предположению, будет расплачиваться.

– Очень выразительные глаза, тебе не кажется? – еще раз провокационно спросила она.

Алеша покосился на нее и ничего не ответил. Опередив гондольера, который галантно протянул ей короткопалую руку, он сам помог своей даме взойти на борт.

...И они перебрались из одной сказки в другую.

От величественного, залитого солнцем простора комплекса Сан-Марко и Пьяцетты – к тесноте кривых старинных улочек, где вместо проезжей части колыхалась темная вода, а тротуаров подчас не было вовсе, и дома походили на прекрасные корабли.

Ступени некоторых подъездов спускались прямо к зеркальной глади, и казалось, что люди, выходя поутру на прогулку, должны совершать свой моцион по воде, аки посуху.

Даже простые небольшие жилые здания о трех или четырех этажах выглядели дворцами. А уж когда гондола выбралась на главную городскую магистраль – Большой канал, на Алену и Алешу обрушилось настоящее великолепие.

Возрождение!

Рождение новой жизни, обновление надежд. Но одновременно – и путешествие назад, в глубь веков.

По балконам-галереям разгуливали люди, и это были обычные люди, представители конца двадцатого столетия, но казались они дожами или гранд-дамами эпохи кватроченто.

Точно отшлифованные божественным ювелиром грани колоссальных тысячекаратных бриллиантов, сверкали стекла многостворчатых венецианских окон: открытых и закрытых, открываемых и закрываемых. Настоящая симфония бликов и отражений!

– Вот это окошечки, я понимаю! – вырвалось у Алены. – Завидую венецианцам белой завистью. Если когда-нибудь разбогатею – закажу себе такие же, во всю стену!

– Зачем? Будет казаться, что живешь не в доме, а прямо на улице.

– Как ты не понимаешь! Просыпаешься – и сразу видишь весь мир! А мир видит тебя!

– И каждый прохожий заглядывает. Не укроешься, не спрячешься. Все твои секреты наружу.

– А я закажу такую красотищу не на первом этаже!

– Сдаюсь, – засмеялся Алексей. – Убедила.

– И еще мне хочется стеклянную крышу.

– Ну, ты и загнула. Скажи еще – построишь себе воздушный замок. Фантазерка.

Она опять вспомнила, что он не художник, и серьезно объяснила:

– Это не воздушный замок, а, наоборот, самый трезвый расчет. И даже режим экономии. Мне бы такое – под мастерскую, чтобы освещение было равномерным и не пришлось устанавливать подсветки.

– Гм... не лишено оснований. А как насчет стеклянного пола?

Алена фыркнула:

– Вот удовольствие – выворачивать мои слова наизнанку!

И опять он задумчиво прищурился, затаенно улыбаясь:

– Гм...

Потом они свернули в канал Ла-Джудекка. Прямо с воды слушали мессу. Пение доносилось из массивной, напоминающей Исаакиевский собор церкви Санта Мария делла Салуте, расположенной на самой оконечности одного из ста восемнадцати венецианских островков.

И сложное, затягивающее многоголосие католической литургии тоже было сродни волнам...

Красиво, возвышенно, но...

Слишком много воды... Слишком много качки.

Алене бы сейчас в православном храме постоять. Там, по крайней мере, пол не колеблется. А если и есть вода, то только святая...

Однако они плыли дальше, и, когда последние аккорды «Агнус деи» смолкли, Алена почувствовала, что ей просто необходимо стать обеими ногами на твердую почву. все-таки она Телец, а не дельфин!

– По-моему, меня слегка укачало.

Алексей непритворно удивился:

– Это в московском такси может укачать, там бензином пахнет. А тут – дыши полной грудью, и все!

– Нет, правда. Извини, но мне уже дурно становится.

– Ты просто проголодалась, но стесняешься признаться. Что ж, заказ принят!

– Опять о еде! – поморщилась она. Сейчас ей даже подумать о чем-то съестном было страшно. – Чревоугодник. Непонятно только, почему тогда такой худющий.

– Потому что я не обжора, а гурман.

И он по-итальянски осведомился у гондольера, где тут поблизости есть хороший ресторанчик.

Как ни странно, Алена, которая была уже на грани обморока, без перевода уловила суть вопроса и протестующе замахала руками так, что устойчивая гондола закачалась вправо-влево, усугубив ее страдания:

– Ой, нет! Ничего не надо искать! Главное, скажи ему, пусть причаливает немедленно! Все равно где!

– Батюшки, да ты правда белее снега!

Она зажала рот ладонью, с ужасом осознав: «Сейчас произойдет непоправимое. Опозорюсь. Стану ему отвратительна, такое ЧП ведь не забывается... В самолетах хоть пакетики выдают...»

К счастью, тут ее опять подхватили сильные руки, и ровно через секунду перед глазами у нее загорелся спасительным огненным светом стакан оранжада со льдом.

Алена выпила сок залпом, а на закуску еще и льдинку проглотила, и только тогда полегчало.

– Прости меня, толстокожего, – виновато сказал Никитин. – Я и не подумал, что у кого-то может быть морская болезнь вне моря. Буду иметь в виду, что ты слабенькая.

– Да уж, пожалуйста.

– Сам-то я как утка, мне не страшно.

– Вумный, как вутка! Гусь ты, больше никто.

– Кстати, как насчет нежнейшего гусиного паштета?

– Замолчи! Замолчи! Замолчи!

– Все. Молчу как рыба.

– Ты снова о воде!

– Понял. Исправлюсь. Буду нем, как камень.

– Желательно, как драгоценный.

– Изумруд годится?

– Хочешь позеленеть?

– Конечно. Сейчас все зеленеет. Весна!

...Проголодалась она только к наступлению темноты, и тогда Алешино чутье гурмана вывело их к небольшому открытому кафе с поистине изысканной кухней.

Им подали что-то непонятное, но изумительно-вкусное в керамических горшочках.

От вина Алена отказалась категорически, им ведь еще возвращаться на Лидо, а единственный путь туда – водный! Не хватало еще, чтоб к естественной качке прибавилась еще и алкогольная!

И тогда им принесли кувшин ее любимого пенистого молока и воздушные крендельки с корицей, такие же затейливые, как неповторимое венецианское стекло.

Венецианское стекло, впрочем, у Алены уже появилось. На закате дня они зашли в лавку, где продавались изделия из дутого стекла. И пока она с жадным профессиональным интересом разглядывала пестрые прозрачные цветочки, рюмочки и вазочки, такие эфемерные, что до них страшно было дотронуться, Алексей выбрал ей подарок.

Это были крупные серьги: две темные виноградные грозди со стеклянным пятиконечным листиком на каждой.

– Какое чудо, Алешенька... Но ты рисковал, а что, если бы у меня в ушах не было дырочек?

– Как! Я же знаю, что они есть! Нарочно посмотрел... ночью.

Теперь настала ее очередь краснеть. Конечно же у него был случай разглядеть ее всю, в мельчайших подробностях. Даже, при желании, родинки на теле пересчитать.

Но он, оказывается, не считал родинки, а еще тогда думал о том, какой сделать ей подарок! Милый, милый...

– Не бойся, – сказал он. – Надевай. Они хоть и большие, но очень легкие. Совсем невесомые. Как и ты.

Лавочник уже стоял наготове с затейливым круглым зеркальцем на филигранной рукоятке.

– Брависсимо! – как в театре, воскликнул он, когда Алена примерила обновку. – Белиссимо!

И это был не рекламный трюк – получилось в самом деле очень и очень «белиссимо»!

– Спасибо, Алеша! Это будет мне ко дню рождения.

Он оторопел:

– Как! К какому... У тебя что, день рождения, и ты молчишь? Когда?! Сегодня?

– Да нет, успокойся. Послезавтра.

– Значит, семнадцатого мая... Слава Богу, есть еще время подготовиться!

– Ох, да я не к тому! Надо же, напросилась... Ничего не придумывай, подарок у меня уже есть.

– Э, нет, так не пойдет. Заранее поздравлять – плохая примета.

– Ты что, суеверный?

– В этом случае —да. И вообще, эти виноградинки – не подарок, а просто так, сувенирчик.

– Ничего себе сувенирчик! В России я бы за такое произведение искусства целое состояние отдала. Уж поверь мне, я знаю цену украшениям, сама этим занимаюсь.

Она не могла наглядеться на свое отражение, словно оно говорило: «Ты на свете всех милее, всех румяней и белее... всех на свете белиссемее!»

– Жаль, что человек не может постоянно видеть собственные уши, я бы всю дорогу любовалась!

– Тоже мне проблема! – Он повернулся к продавцу. – Зеркало мы тоже у вас покупаем.

И теперь, отламывая кусочки горячего кренделя, она не знала, куда смотреть, – не то по сторонам, не то на себя.

Пухлая Ленка, которую в детстве жестоко дразнили «жир-трест-промсарделькой» и которая из-за неподходящей комплекции не смогла стать балериной, как же ты преобразилась! Ленка-пенка... пена морская... рождение Венеры...

Алеша же любовался только ею. Для него не возникало дилеммы, куда направить взор. Потому что все красоты и вся экзотика сказочной Венеции меркли в сравнении с этим маленьким, нежным и изящным существом, отпивающим понемножку из кружки густое молоко.

– А знаешь, что думают археологи? – спросил он.

– Про Венецию?

– Про Венеру Милосскую.

– Что у нее отколоты руки.

– А вначале, пока их еще не откололи, она держала в правой руке такое же зеркальце. Серьезно, это мнение авторитетных ученых.

– А что, похоже! Поза у нее как раз такая... – Алена зажмурилась и восстановила в памяти очертания прославленной статуи. – Предположим, продолжить линии... Да! Точно!.. Смотрится в зеркало! Леш, а что, если мне сделать такую же прическу?

Одной рукой она приподняла волосы на затылке.

– Ни в коем случае! – категорически возразил он.

– Не идет? – огорчилась Алена. – А я-то хотела... Так сережки были бы виднее. Щеки слишком круглые, да?

– При чем тут щеки!

– А что, нос подкачал? Да уж, не греческий. Спасибо еще, что не такая финтифлюшка, как у прапрапрадеда. Он у меня умный был, но что касается внешности – тихий ужас!

– И носик у тебя очаровательный. И все остальное. Но если причешешься, как Венера, мужики тебя просто растерзают. Съедят с потрохами. Лучше не рисковать.

– Венерины потроха! Неплохо звучит, а?

– Я не шучу.

– Какие уж шутки! Но позвольте успокоить вас, о ревнивый мавр. Когда я стану похожа на Венеру Милосскую, мужики меня скушать не успеют, будут падать штабелями. И на Земле не останется ни одного мужчины.

– Это меня устраивает! —засмеялся Алеша.

– Ну и зря. Ты ведь тоже упадешь.

– А я отвернусь!

– Так неинтересно. Перед кем тогда щеголять новыми серьгами!

...И они шли дальше, переходя по висячим мосточкам с острова на остров. Венеция всю ночь оставалась освещенной.

– Как хорошо, что тут совсем нет неона и ламп дневного света, правда, Алеша? И мигающих современных витрин. Они бы сразу все опошлили.

– А еще хорошо, что так тихо.

– Да, я тоже заметила. Будто и не в городе. А почему это?

– Так ведь в Венеции автомобилей нет!

– То есть... что, совсем нет? Мне кажется, мы проходили где-то стоянку.

– Машины – только для поездок на материк. Туда ведут два моста – автомобильный и железнодорожный. А тут, через каналы, не покатаешься. Да и улочки на островах видела какие узенькие?

– Да, верно. Не проедешь. Тем более – не разъедешься.

– Здесь катера да гондолы...

– Брр, не напоминай.

– Молчу, молчу.

Вдруг Алена шарахнулась в сторону:

– Кошка дорогу перебежала.

– Черная?

– Не знаю. Темная.

– А я думал, ты не веришь в приметы.

– Я, в общем-то, не верю... А все равно страшно почему-то.

– Почему, глупенькая?

– Потому что... потому что слишком хорошо. Вот и думаешь: а что дальше?

– Дальше – еще лучше.

– Ой, еще одна! Дважды дурная примета!

– Наоборот. Та киса бежала справа налево, а эта слева направо. Они друг друга нейтрализовали.

– Ох, Леш, глянь, да тут кошек тьма-тьмущая! Вон! И вон! Что это они разбегались!

– Ночь. Вот и гуляют. Как мы с тобой.

– Мы никому путь не перебегаем!

– Послушай, это особые кошки, безвредные. Иначе все венецианцы были бы несчастными. А ведь живут, и неплохо!

– A-а, Венеция-то опускается! Скоро совсем утонет!

– Главное, чтобы ты больше никогда не тонула...

– Тогда будь рядом со мной. Будешь?

– Обещаю.

«Я выполню обещание, если только она не возьмет свои слова обратно. – Алеша был как на крыльях и испытывал восторг сродни религиозному. – Да минует Аленушку участь той, древней отроковицы из роду царска! Клянусь, я не повторю ошибок Алексия, Человека Божия. Я другой. Я не упущу своего счастья. Потому что меня посетила любовь...»

Глава 3
ЖЕМЧУЖНЫЕ СЛЕЗЫ

Глупо надевать вечернее платье с утра. Но очень хочется! В день рождения человеку позволено все.

Вчера Алеша, извинившись, куда-то исчез. Он ничего не стал объяснять, но по выражению лица Алена поняла: хочет подготовить ей праздник. И не стала приставать с расспросами.

Что ж, она тоже подготовится. Она подготовится так, что при виде ее все мужчины «отпадут штабелями». А если кто и останется, то ему придется выпить пузырек валерианки, чтобы сохранить присутствие духа.

Ай да Лилька! Талантище! Непонятно, почему мир от кутюр носит на руках всяких Карденов, Ив Сен-Лоранов, Шанелей и Зайцевых с Юдашкиными и не знает имени лучшей из модельеров.

Однако Алене это на руку – у нее не будет соперниц, одетых «от Лили». Ее наряды уникальны!

Эх, как сейчас не хватает ванной комнаты в Алешином номере, с теми широченными зеркалами на каждой стене и даже на потолке! Ну ничего, она сумеет привести себя в порядок и перед этим мутным прямоугольником на внутренней поверхности створки допотопного платяного шкафа, который чудом сохранился в «Лауре».

Лилькино произведение не безымянно. Оно носит название «Платье знатной венецианки». Замечательно! Венецианское платье, made in Россия и продемонстрированное в Венеции!

Оно, правда, пышное и тяжелое. Специально для него пришлось прикупить отдельную сумку. Но, честное слово, оно того стоит!

И облачиться в него – сложная процедура. Зато каков результат!

Так, сначала на голое тело – тончайшая, прозрачная кисейная рубашка до щиколоток. Если бы не отделка блестящей тесьмой по горловине, этого воздушного одеяния не было бы видно вовсе. Тесьма с люрексом, Алена знала, куплена по дешевке на толкучке возле Дома тканей, но сейчас она выглядит как драгоценное золотое шитье.

Рубашка по покрою весьма «скромна», только на спине глубокий вырез, а спереди кисея поднимается до самого горла, так что золотая отделка обрамляет тонкую шею, как ожерелье. Но в этой-то хитрой скромности и кроется все коварство замысла.

Потому что золотистый плотный бархатный лиф самого платья, надетого поверх рубашки, не только оставляет открытой весьма значительную часть груди. Он еще и снабжен спереди кокетливой шнуровкой, туго стянутой у талии, а под грудью ослабленной, как бы по случайной небрежности, продуманной на самом деле до миллиметрика.

Края корсажа слегка расходятся, и... возникает соблазнительное ожидание, на которое и рассчитывала создательница костюма и которое Алене сейчас очень кстати.

Вроде бы все предельно откровенно, но и, благодаря прозрачной кисее, совершенно целомудренно.

А чего стоят эти пышные рукава зеленовато-серого цвета с буфами! Они прорезаны по локтевому шву, и обильные складки рубашечной кисеи, тоже словно невзначай, выбиваются сквозь щели неукротимыми пенистыми волнами. И их невесомость контрастирует с тяжелыми сборками широкой юбки.

Венчает же все это великолепие изобретенный именно здесь, в Венеции, в шестнадцатом веке высокий стоячий гофрированный воротник. Правда, за неимением венецианских кружев он сделан из накрахмаленных вологодских, но кто осмелится утверждать, что наши северные мастера хуже здешних!

Справившись с последними крючочками, кнопочками и завязками, Алена решилась взглянуть на себя. И без ложной скромности восхитилась:

– О да!

Амальгама гостиничного зеркала местами потрескалась, создавая эффект старинной картины.

И с этого портрета лукаво смотрело полуопущенным взглядом юное цветущее существо, излучающее таинственное обаяние. Просвечивающий воротник окружал голову и грудь молодой женщины узорным ореолом. На профессиональном языке художников это называлось бы «создать пространственную декоративную среду», но здесь сухая терминология была неуместна, так как портрет был живым. И он излучал трепетное, колеблющееся сияние – венецианская красавица из России вся находилась во власти предощущения невиданного счастья...

– Ну как? Почему ты молчишь?

Принесенные Алешей белые розы так и не были вручены имениннице: они падали, одна за другой, из его рук на истертый гостиничный линолеум, а он даже не замечал этого.

– Алеша! Очнись же! Эй!

Он медленно присел на корточки и автоматически стал подбирать цветы, не отрывая глаз от женщины, словно сошедшей с полотна великого, но неизвестного художника позднего Ренессанса.

Наконец прошептал – без улыбки, без слов поздравления, даже несколько испуганно:

– Кто... вы?

– Мы? – Алена шутливо огляделась. – Здесь присутствуют еще какие-то женщины?

Она сама взяла у него букет. И, пока устанавливала розы в вазочку с отколотой глазурью и выщербленным краешком, «украшавшую» ее жилище, Алена не слышала за спиной ни единого шороха. Алексей так и не сдвинулся с места.

Не чувствуй она себя дамой эпохи Возрождения, сказала бы, что он «отпал». Но сейчас это было неуместно. Требовались иные слова. Но ведь не она должна их подбирать!

И Алексей подобрал. Правда, за неимением собственных, которые вдруг, как назло, куда-то испарились, воспользовался чужими. Он заговорил стихами:

 
Я не был к нападению готов,
Не знал, что пробил час моей неволи,
Что покорюсь Амуру – высшей воле,
Еще один среди его рабов.
 
 
Не верилось тогда, что он таков —
И сердце стойкость даже в малой доле
Утратит с первым ощущеньем боли.
Удел самонадеянных суров!
 
 
Одно – молить Амура – остается:
А вдруг, хоть каплю жалости храня,
Он благосклонно к просьбе отнесется.
 
 
Нет, не о том, чтоб в сердце у меня
Умерить пламя, но пускай придется
Равно и ей на долю часть огня...
 

Он умолк, так и стоя столбом возле дверей.

Алена поняла, что, если она не возьмет инициативу в свои руки и не разрядит обстановку, празднование дня рождения вовсе не состоится. Алешу надо было как-то встряхнуть, вывести из оцепенения.

И она решила обратить против Алексея его же оружие – идиотскую ревность.

– Это ведь сонет Петрарки? – спросила она.

– Д-да...

– Я очень обижена! – вскинула она подбородок. – Я ревную!

Он не то икнул, не то закашлялся:

– К-к-к... к кому?!

– К моей гостинице! Ты променял меня – на мою гостиницу! Коварный изменщик!

– Что?

– Читаешь стихи, посвященные Лауре! И это – в мой праздник. Постыдился бы.

– Лаура... гостиница... Петрарка и Лаура! Ха-ха-ха, в самом деле!

Алена вздохнула с облегчением – ну вот, смеется, все в порядке. Но по инерции сохраняла оскорбленный вид:

– Что «в самом деле»? Лаура в самом деле лучше меня? – Она ткнула пальцем вниз, показала, что ее кровать вместо отломанной ножки держится на кубическом деревянном брусе, совсем как ее дачный стол. – Лаура, конечно, прекрасна, только она, к сожалению, вся на протезах.

– Бедняжка, – согласился он. – Придется вычеркнуть ее из моего сердца.

– А меня?

– А тебя – с днем рождения! Подарок будет позже. Сейчас мы отправляемся праздновать.

– Надеюсь, не на воде?

И тут Алексей сразил ее наповал:

– Что ты! Еще лучше. Под водой.

Теперь настала очередь Алены потерять дар речи.

...Направились они, однако, не к лагуне, а в сторону Венецианского залива, к морскому порту.

Такси миновало скопление теплоходов с флагами всех стран мира, проехало не останавливаясь и мимо пирсов с торговыми судами.

На отшибе, где уже колыхались на привязях разлапистые рыбацкие лодки, у небольшого причала покачивался белый катерок с широким и округлым, как суповая тарелка, днищем и выпуклыми бортами.

– Будьте снисходительны, синьора, – поклонился Никитин. – Вам бы, конечно, пристало выходить в море не иначе как на парусном бриге, но у этой посудинки тоже есть свои преимущества. Я думаю, вы их оцените.

– Ты хочешь сказать, что я по доброй воле снова влезу на корабль?

– Обязательно. Женское любопытство заставит. Потому что там увидишь такое, что тебе и не снилось.

– Боюсь, я ничего не увижу. Простите, синьор, за неаппетитные подробности, но меня затошнит. Буду лежать пластом.

– Положи вот это под язык, – протянул он ей на ладони маленькую таблеточку. – От морской болезни. На этот раз я все предусмотрел.

– Ну раз так...

Женское любопытство действительно бывает сильнее страха.

А на палубе, приветствуя прибывших, выстроился экипаж, наряженный в парадную белоснежную форму с серебряными галунами, но при этом состоящий всего из трех человек: капитан, матрос и...

– Кто это в высоком колпаке? Неужели повар? Ну, ты в своем репертуаре!

– Это не повар. Это кок. Но не будем торопить события...

...Разумеется, на палубу Алеша снова внес ее на руках, к чему она уже начинала привыкать. При нынешних обстоятельствах это было оправданно – пышный подол помешал бы Алене подняться по трапу самостоятельно.

Крошечная каюта была сплошь украшена цветами. А члены экипажа обращались к имениннице с холодной вежливостью, старательно гася то и дело вспыхивающий в глазах огонек восхищения. Видимо, были тщательно проинструктированы ревнивым заказчиком.

Но Алена подметила и еще одну странность. С не меньшим восхищением, почтительно и немного робко глядели они и на самого синьора Никитина.

«Наверное, потому, что он кучу денег отвалил за аренду катера, – предположила она. – Сдается мне, он вообще очень обеспеченный человек. Ангелина сказала бы – отхватила богатенького, деловая! Ну а что, разве это плохо? Мне нравится. Не сравнить с Димкиными застольями в чужой мастерской... Правда, на этих придурочных выскочек, «новых русских», Алеша совсем не похож...»

– Леш, – сказала она. – Я очень тебе признательна, но к чему такие траты?

– Какие траты? – удивился он. – Разве я не могу подарить тебе цветы?

– Цветы – да, но весь корабль!

– Во-первых, не корабль, а кораблик. Скорлупка. Во-вторых, я за него ничего не плачу.

– Не ври.

– Я никогда не вру. И, к твоему сведению, никогда не швыряю деньги на ветер. Вырос-то в детском доме.

– Как! У тебя нет родителей?

– Представь себе, бывает и так. Не всем в жизни везет с мамами, папами и даже прапрапредками... Ну, и потому я умею быть бережливым.

– Да ведь это все, – она повела рукой вокруг себя, – стоит бешеных денег!

– Наверное. Но мне оказали любезность.

– Ничего себе! Кто это так расщедрился? Какой-нибудь меценат вроде Нгуамы?

Алексей фыркнул при упоминании черного гения, однако сдержался: в день рождения дама может позволить себе даже самую жуткую бестактность.

– Нет, – сказал он. – Один итальянский научный институт. Катер – его собственность, а экипаж, к твоему сведению, состоит из очень серьезных научных сотрудников.

– Не может быть! И капитан, и матрос, и кок?

– Кок – лауреат международной премии. Но не в области кулинарии, он биофизик. Матрос скоро защитит диссертацию. Капитана я вообще случайно застал дома, его постоянно приглашают на разные симпозиумы.

– Ну... а ты какое отношение имеешь...

– Я однажды здорово пополнил их институтскую коллекцию.

– Картин?

– Нет, не картин.

– Чего же?

– Ты не разрешаешь произносить это слово.

– Какое? Произнеси, разрешаю.

– Рыб!

– Жареных, что ли?

– Заспиртованных. Глубоководных. Я ведь ихтиолог.

Алена захлопала в ладоши:

– Наконец-то раскололся! А то я все голову ломаю, кто ты по профессии. Рыболов-профессионал! Так ты меня вылавливал, оказывается, по всем правилам науки!

– Сегодня меняемся ролями. Ты будешь рыболовом. А я – твоей золотой рыбкой. Приказывайте, несравненная синьора! Дворянкой столбовою вы уже стали благодаря родословной, царицей – благодаря вашей красоте. Новое корыто... будем считать, что это наш катерок. Какие еще будут пожелания?

– Приказываю удовлетворить... нет-нет, оставьте ваши нескромные мысли, синьор Никитин! Рано радуетесь – вы обещали удовлетворить мое женское любопытство. Вот и выполняйте.

– Через несколько минут, госпожа, – отвечала говорящая золотая рыбка. – Когда выйдем в открытое море.

Но вот скрылось вдали побережье Лидо, отстали от их «нового корыта» рыбацкие моторки, и Алексей объявил:

– Пора!

Они спустились по крутой лесенке в трюм. И Алена увидала такое, что от избытка чувств заверещала, как маленький ребенок, впервые увидевший новогоднюю елку!

Пол у кораблика был стеклянным!

Она бы запрыгала от восторга, если б не боялась, что пробьет каблучками это окно в подводный мир и пустит ко дну себя, а заодно и весь экипаж вместе с катером.

все-таки Алеша был телепатом – он не только ее радость угадал, но и ее опасения:

– Не бойся, это специальный сплав, на нем хоть гопака отплясывай – выдержит.

К днищу крепились мощные прожектора, лучи которых уходили далеко в морскую глубину. И в этот столб света постоянно вплывали рыбины разных цветов и форм.

– Наверное, это все самки, сказала Алена. – Их тоже замучило женское любопытство: кто это к ним пожаловал?

Алексей возразил:

– По-моему, наоборот, самцы, уж очень красивые попадаются экземпляры. В мире фауны ведь все не так, как у людей. Там мужские особи гораздо ярче. Есть даже один вид рыб с такими же воротниками, как у тебя. – И он произнес мудреное латинское название.

– Ты не будешь смеяться, если я улягусь на живот?

– Я ведь золотая рыбка, а рыбы не смеются. И вообще, любое твое желание сегодня закон.

Она растянулась на дне плашмя, не боясь помять свое великолепное платье, и прижала лицо к стеклу так плотно, что нос расплющился и превратился в пятачок.

Неважно! Алеше виден только ее затылок, да и то сквозь кружева стоячего воротника, а рыбин вряд ли удивит, что у нарядной венецианской красавицы – плоская поросячья физиономия. У них у самих не лучше!

Вон, плывет чудо-юдо, не то с ушами, не то с рогами! Такое жирное, а как шустро движется!

А морской конек, напротив, не торопится, щеголяет своим изяществом. Надо будет использовать его форму для какой-нибудь брошки.

А это что за круглая хрустальная ваза приплыла на свет? Медуза? Ты, голубушка, гак хороша, что должна бы позировать венецианским стеклодувам. Мона Медуза Джоконда! Или просто – Мона Дуза... Герцогиня Медузичи... Жаль, что на воздухе ты превратишься в жидкий бесформенный кисель!

– Ой, мамочки! – Алена откатилась по полу—иллюминатору к самой стене.

– Что случилось?

– Фу-ты! Мне показалось, что вон та страхолюдина меня вот-вот схватит! Ну и щупальца!

– Такие осьминоги не опасны, это тебе не черные кошки. Зато чернильные. Но вреда от них никакого, просто морской моллюск. Вкусный, между прочим.

Спрут, напугавший Алену, сам от нее шарахнулся и выпустил вокруг себя, бедняга, темно-фиолетовое облако, перекрыв весь обзор.

Катер, однако, не стоял на месте, и вскоре зеленоватая вода вновь стала чистой.

Как чистая-чистая радость...

...Они вернулись в каюту, где аромат цветов смешался с западным ветром, носящим вкусное имя «зефир».

– Алешенька, милый, я даже не знаю, какое огромное тебе спасибо! Это лучший из всех моих дней рождения. В жизни не получала такого подарка.

– Охо-хо, старею, видно. – Он с притворным ужасом схватился за голову. – Кажется, у меня развился склероз. Не помню, разве я тебе уже что-то дарил? По-моему, только собирался.

Значит, это был не последний сюрприз!

Алена была даже капельку раздосадована: если он хочет еще что-то показать, то должен был такую «коронку», как стеклянный пол, оставить напоследок.

Чудесней этого вряд ли можно что-нибудь изобрести! А ведь гораздо интереснее, когда впечатления идут по нарастающей: и удовольствие полнее, и не будет разочарований. По такому принципу опытные эстрадные режиссеры выстраивают концертную программу.

И тут же она сама себя упрекнула: «Человек так старался, а я еще и привередничаю! Алеша не режиссер, он ихтиолог. Рыбы не спрашивают, в каком порядке им плыть друг за дружкой».

И Алена расслабилась в мягком шезлонге, приготовясь с благодарностью принять любой подарок, даже если это будет пустячок.

С торжественным видом Алексей поставил ей на колени, на бархатную юбку, шкатулку. Тоже обитую бархатом, только темно-вишневым.

Крышка была украшена рельефной вышивкой, какую использовали в прикладном искусстве Высокого Возрождения.

«Да, вкус у него безупречный! – подумала она. – Это работа художника экстра-класса».

Рисунок почему-то показался ей знакомым, как будто уже где-то виденным.

Боже, да ведь это – фамильный герб Вяземских! Точно такой вырезан на сердоликовом перстне, который хранится у бабушки!

Алеша не просто купил этот сундучок, а заказал специально для нее! Когда только успел? И ведь нашел мастера, который согласился выполнить такую сложную работу в немыслимо короткий срок! На душе от всего этого так тепло стало, что плакать захотелось.

– Алеша! Ох, Алеша...

Она поглаживала бархатную обивку, и пальцы чувствовали шершавые выпуклости шитья.

– Но откуда ты узнал, как это должно выглядеть? Неужели и с геральдикой знаком?

– Да нет! Какая геральдика! Сам-то я без роду, без племени. А этот герб – ну, заглянул в библиотеку, покопался немножко. Нашел рисунок, мне его прямо там и отксерили. Принес мастеру готовый эскиз.