Текст книги "Когда ты желанна"

Автор книги: Тамара Леджен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

 

 

Когда ты желанна

 

  Тамара Леджен

 

Published December 4th 2012 by Zebra

Переводчик И.Толок

 

Аннотация

” Когда ты желанна” Тамары Леджен предлагает дуэт и дуэль необычной пары: английский лорд и прекрасная актриса – в романтической обстановке, скрывающей ложь и недоразумения. Селия Сент-Ли – жемчужина Друри-лейн. Она талантлива, и – что более важно для легиона преданных поклонников – очень хорош a . Ее внешняя беззаботность скрывает проницательность и деловую хватку. Лорд Саймон Аскот находит ее после трехлетнего перерыва, чтобы заставить вернуть ожерелье, подаренное ей кредитор o м принца Уэльского в несбыточной надежде на благосклонность.

Их взаимная неприязнь уравновешивается взаимным желанием. 

Роман написан в традициях жанра, то есть настолько же правдоподобен, как и последняя история любви с участием Тейлор Свифт. Остроумные диалоги, импровизация и несколько забавных нетрадиционных персонажей – книга развлекает и заставляет смеяться.

 

Глава 1

 

– Как бы мне хотелось, чтобы лорд Саймон не появлялся в обществе, – заявила леди Лэнгдейл. Ее громкий голос прорезался сквозь болтовню в комнате поклонников Королевского театра словно шум труб. – Глядя на него, начинаешь верить, что снова начинается война.

Джордж Браммелл первым обронил это замечание в 1815. Теперь была весна 1817, но как и многие из экспромтов Бо, этот упорно оставался  в обращении. (К сожалению, сам Браммелл был изъят из обращения. Спасаясь от кредиторов, он был вынужден уехать во Францию в 1816 – широко разрекламированный разрыв с принцем Уэльским погубил его). Мистер Браммелл сделал своего рода комплимент лорду Саймону, но леди Лэнгдейл, видимо, не видела в этом джентльмене ничего  достойного восхищения.

– Что имеет в виду его светлость, – выкрикивала она, – прийдя в театр, с головы до ног обвешанный оружием? Он хочет напугать нас? Должны ли мы все разбежаться перед ним, как цыплята?

Хотя Дориан Аскот, герцог Беркшир, находился в другом конце комнаты, он не мог не услышать ее светлость. Герцог повернулся, чтобы взглянуть, и к своему удивлению действительно обнаружил своего младшего брата  – в расшитом золотом синем мундире, белых кожаных бриджах и начищенных черных кавалерийских сапогах, – чье появление так обидело леди Лэнгдейл. Дориан был рад видеть, что его брат не «обвешан оружием». Саймон был не единственным военным в театре той ночью, и его сабля была одной из многих. Но в отличие от других офицеров, он казался готовым в любой момент вытащить свой меч и разрубить кого-нибудь пополам. Возможно, именно это имела в виду ее светлость.

Когда лорд Саймон рассекал толпу, его холодные зеленые глаза, казалось, искали врага. Левая рука не покидала рукоятку сабли. Он был высок и мощно сложен, не то, чтобы красив, но достаточно хорош собой, с аккуратно подстрижеными черными волосами. И все же он не привлек кокетливых женских взглядов. Наоборот. Когда он проходил мимо, дамы прекратили болтать, отведя глаза в сторону. И джентльмены, будто внезапно осознав собственные недостатки, скрылись с пути лорда Саймона. Как, забавляясь, заметил Дориан, они и впрямь разбегались перед ним точно цыплята. Герцог извинился перед своими собеседниками. Пробравшись сквозь толпу, он тепло cжал руку Саймона.

Саймон отличался высоким ростом, но герцог Беркшир был красив: с четкими, патрицианскими чертами лица и модно бледной кожей. В его каштановых волосах мелькали золотистые пряди, глаза, не такие зеленые как у брата, были зеленовато-карими и теплыми. Дориан был стройным и грациозным, с телом, словно созданным для танцев. Всего тридцати шести лет, герцог выглядел еще моложе. Доход его милости составлял поразительные сорок тысяч в год, но самoe замечательнoe – удачe и внешности соответствовали хорошиe манеры. Бездетный вдовeц, он считался самым выгодным женихом лондонского Сезона.

Саймон был единственным братом Дориана, и мальчиками они были очень близки. Связь несколько ослабла, когда Саймона в возрасте пятнадцати лет отправили в армию. Война превратила Саймона в довольно сурового, непреклонного человека, в то время как Дориан оставался более или менее таким же, как и был.

– Ты не заблудился, сэр? – поддразнил старший брат младшего. – Это Друри-Лeйн, а не Ковент-Гарден. Надеюсь, ты не поссорился с мисс Роджерс?

– Какой ты романтик, Дориан! Ты знаешь, я никогда не ссорюсь с женщинами.

Голос леди Лэнгдейл снова разнесся по комнате.

– Говорят, лорда Саймона скоро сделают пэром, но не верьте слухам, дорогие, – вещала она, обращаясь к своим трем дочерям, которые выезжали уже в течение некоторого времени. – Об этом говорят несколько лет, но пока дело ограничилось только слухами.

– Тише, мама! Джентльмен услышит тебя, – умоляла старшая девушка, но безрезультатно.

– Чепуха, дитя! Я говорю вполголоса, – кричала ее мать. – Смотрите, девочки! Смотрите! Здесь герцог Беркшир! Разве он не самый красивый мужчина, которого вы когда-либо видели? Лорд Грэнвилл без его ухмылки, как говорил мистер Браммелл. Хотя я считаю, что герцог намного красивее, чем лорд Грэнвилл или кто-либо еще! Сорок тысяч в год! Кэтрин, вот отличная добыча для тебя, если бы ты только постаралась. Девушка, которая его получит, будет герцогиней!

– Пойдем, мама, – твердо сказала Кэтрин Лэнгдейл, таща свою мать вверх по лестнице. Дориану было жаль высокую и неуклюжую Кэтрин, которую он знал много лет. Он сделал вид, что не слышит.

– Ты сильно опоздал, сэр, – упрекнул он брата. – Пропустил больше половины пьесы, если это имеет для тебя знaчение.

– Зависит от пьесы, – холодно ответил Саймон. Он тоже притворился, что не слышит леди Лэнгдейл, хотя и не потому, что ему было жаль Кэтрин, которую он тоже знал много лет.

– Самая очаровательная постановка «Ночи ошибок», – с энтузиазмом произнес Дориан.1

– Пустой фарс, – сказал Саймон, жестоко отвергая самую популярную работу мистера Голдсмита.

– Возможно, – признал Дориан, – но я всегда предпочту ничтожный фарс в Друри-Лейн грандиозной трагедии в Ковент-Гардене. Мистер Кембл, несмотря на все его классические качества и изящество, оставляет меня холодным. Пусть он груб и неровен, мне подавай темный огонь Эдмунда Кина!

– Эдмунда Кина здесь нет, – указал Саймон. – Он увез свой темный огонь в турне по Америке.

– Конечно, мы скучаем по мисс Кин, но у нас все еще есть мисс Сент-Ли. Разумеется, ее стиль – не стиль Кембла, но думаю, что никто бы не назвал Сент-Ли грубой или неровной.

– Нет, действительно, – протянул Саймон. – Я считаю, что она довольно гладкая и симметричная.

Дориан слегка нахмурился.

– Я нахожу ее манеру игры приятной и естественной. Без сомнения, она привносит что-то уникальное в роль мисс Хардкасл.

Саймон фыркнул.

– Несомненно! Она привносит золотые волосы и прекрасный бюст.

– Я говорю о ее таланте, сэр, – возразил Дориан.

Саймон поднял брови.

– Прости меня! Я не знал, что ты был поражен лихорадкой Святой Ли.2 Думал, ты приехал в Лондон в этом сезоне, чтобы искать невесту, а не любовницу.

– Разве мужчина не может иметь и то и другое? – легкомысленно сказал Дориан.

Саймон нахмурился.

– Мудрый совет, Дориан. Сент-Ли не берет любовников; она берет рабов. Не путай актрису с ролью, которую она играет.

– Что? – с сарказмом вымолвил Дориан. – Ты имеешь в виду, что мисс Хардкасл на самом деле не выходит замуж за эту раскрашенную задницу, Марлоу, после спектакля? Рад слышать! Она – честное дитя и заслуживает гораздо лучшего.

– Ради бога, поклоняйся своему ложному идолу, – мрачно изрек Саймон. – Брось себя в ее власть. Но не приходи ко мне плакать, когда она вырвет твое сердце и скормит собакам.

Дориан громко рассмеялся.

– Она держит собак, не так ли? Женщина, которая держит собак, не может быть совсем уж плохой.

Симон убежденно покачал головой.

– Будь осторожен, сэр: в ее мире именно мужчины носят ошейники. Златоволосая святая, которой ты поклоняешься, существует лишь на  сцене. На самом деле, Селия Сент-Ли – дочь дьявола.

– Если это так, по крайней мере, позволь ей быть отличной актрисой, – ответил  Дориан. – Я бы никогда не догадался, что она дочь дьявола! Саймон, в чем ты ее обвиняешь?

Саймон сжал губы, но не ответил.

– Ну? – потребовал Дориан.

– Она погубила одного из моих офицеров, – неохотно сказал Саймон.

– Погубила ? Как?

– Ее обычным способом. Она заманивает мужчин в игровые дома, удерживая их за столами своим очарованием. Когда они погубленны, она выбрасывает их. Лондон, мой дорогой сэр, полон ее пустых бутылок! Подумай об этом, пока наслаждаешься ее улыбками и красивыми лодыжками.

Дориан только рассмеялся.

– Если это все – я не зеленый юнец, Саймон. И не  игрок. Благодарю за предупреждение, сэр, но не стоит обо мне беспокоиться.

К этому времени антракт закончился, и комната для поклонников опустела.

– Мне лучше вернуться, – сказал Дориан. – Ее светлости будет интересно, что случилось с любимым сыном. Разве ты не идешь засвидетельствовть почтение своей матери?

– Конечно, – ответил Саймон.

– Сегодня вечером у нас гости, – продолжaл Дориан, когда братья присоединились к последним зрителям, поднимающимся по парадной лестнице. – Мама пригласила их, не я. Полагаю, тебе придется встретиться с ними. Сожалею об этом, впрочем, ты можешь чувствовать по-другому. Его зовут сэр Лукас Тинсли, а Лукаста – его дочь, единственный ребенок и наследница.

– Да, – оживился Саймон. – У меня есть дело к сэру Лукасу. Когда я нанес ему визит, секретарь сказал мне, что я найду его здесь.

Дориан отшатнулся в смятении.

– Дело? Но, Саймон, человек  занимается  углем!

– Занимается  углем? – повторил Саймон, развеселясь. – Это как сказать, что Мидас занимается золотoм. Из того, что я слышал, сэр Лукас – король Black Indies3, а прекрасная Лукаста – его наследная принцесса.

Дориан застонал.

– Мама забивает мне голову этой девчонкой уже почти две недели. Ее приданое составляет триста тысяч фунтов. Надо быть дураком, чтобы не жениться на ней. И все же...

– И все же?

– Не знаю, – мрачно заключил Дориан. – Она мне не нравится.

– Это ничтожная причина, сэр. Жалкая! Что с ней такое, что приданое в триста тысяч фунтов не может вылечить? Ее тело покрыто чешуей?

– Счастлив  сказать, что понятия не имею.

– Что тогда?

Дориан задумался.

– Онa разговаривает во время  пьесы.

– Ты слишком привередлив, – сказал ему Саймон, улыбаясь редкой улыбкой.

– Я слишком привередлив? – вознегодовал Дориан. – Ты не захотел жениться на мисс Арбогаст. Она была совершенно безупречна, но ты задрал нос лишь потому, что мама ее одобрила. С твоей точки зрения, это ничтожная причина сэр, – веско добавил он, с радостью возвращая слова Саймона.

Они достигли вершины лестницы. Дежурные в перчатках открыли двери, ведущие в фойе для частных лож, и джентльмены прошли в коридор, мягко освещенный подсвечниками и элегантно обставленный неоклассическими статуями.

– У мисс Арбогаст было всего двадцать тысяч фунтов, – возразил Саймон, когда за ними закрылась дверь. – За триста тысяч мне было бы стыдно не жениться. И тебе должно быть стыдно тоже.

– Мы говорим не обо мне, – твердо сказал Дориан. – Если бы ты женился на мисс Арбогаст, мать передала бы тебе твое наследство. Оно весьма существенно. Ее состояние ничто по сравнению с твоим. Ты мог бы жениться в прошлом году и оставить при себе мисс Роджерс тоже.

– По твоим меркам, это отличные причины жениться, но не по моим! – парировал Саймон. – Мне не надо жениться на мисс Арбогаст, чтобы оставить при себе мисс Роджерс.

– Я снова поговорю с мамой на эту тему, – предложил Дориан. – Она должна понять, что отец не это имел в виду, когда излагал свою волю. Тебе тридцать один. Абсурдно, что мама все еще платит тебе содержание. Ты должен быть хозяином своего имущества.

– Я бы предпочел, чтобы ты не вмешивался в это дело, – резко отказался Саймон. – Такие призывы, как мы оба хорошо знаем, только усиливают упрямствo этой женщины. Маме слишком нравится власть, чтобы отказаться от нее. То, что думал отец, не имеeт большого значения для его вдовы. В завещании отца было достаточно двусмысленности, чтобы дать нашей матери пожизненный контроль над моим наследством, и это прекрасно подходит ее светлости.

Они достигли ложи Дориана, и лакей открыл им дверь. Вдовствующая герцогиня Беркшир сидела в передней части ложи в компании с двумя гостями. Титан в обществе, ее милость была крошечной, хрупкой птицей в кружевах. Бриллианты сверкали у нее в ушах и на шее, еще больше бриллиантов увенчивало круто завитые железно-серые волосы, предоставляя ей все преимущества, которых не дала природа. В одной руке в перчатке она держала веер, а в другой – лорнет. Так монарх держит символы своей власти. От нее Саймон унаследовал бледно-зеленые глаза и орлиный нос Линкольншира Кенельма.

Пока вдова – с заметным отсутствием удовольствия – представляла своего младшего сына мисс Тинсли, Дориан тихо проскользнул на сиденье, обитое бархатом, ближе к сцене. Спектакль продолжался, но вряд ли кто-то в ложе уделял eму внимание. В конце концов, общество не пришло в театр, чтобы смотреть пьесу: они пришли, чтобы увидеть и быть увиденным. Особое внимание досталось ложе герцога Беркшира. Прошел слух том, что его милость очень скоро объявит о своей помолвке с мисс Тинсли и ее тремя сотнями тысяч фунтов.

Саймон быстро оценил прелести наследницы, склонившись над ее рукой. Кроме легкой косинки в одном глазу и бледного, пятнистого цвета лица, в мисс Тинсли не было ничего особенно плохого. Модное платье из красновато-коричневого атласа насколько возможно украшало пухлую фигуру; густые каштановые волосы были элегантно уложены, а рубины сверкали великолепием. Ее горничную нужно поздравить, подумал Саймон.

– Лорд Саймон! – оглядев его с теплым одобрением, заговорила наследница с легким детским пришептыванием. – Клянусь, нам давным-давно пора встретиться.

– Вы хотели встретиться со мной, мисс Тинсли? – вежливо спросил он.

– Да, конечно! – ответила она. – Я всегда так хотела иметь брата.

Рядом с ней Дориан просматривал программку и притворялся, что не слышит.

– Какое замечательное совпадение! – Саймон наградил девушку озорной улыбкой. – Всегда хотел иметь сестру, несколько сестер на самом деле.

Лукаста хихикнула, он был уверен, не догадываясь об истинном смысле его слов.

– Вы не сказали, что ваш младший сын так обаятелен, –  игриво заметила она матери Саймона, провокационно поглядывая на Саймона через плечо, ее левый глаз дернулся. Мисс Тинсли, с большим удивлением заметил Саймон, имела всю тщеславие и капризность прекрасной женщины, но не красоту.

– Умоляю, не поощряйте его, мисс Тинсли, – недовольно сказала вдова, открывая и закрывая свой великолепный веер из панциря черепахи.

Саймон повернулся к отцу мисс Тинсли.

– Добрый вечер, сэр Лукас, – вежливо обратился он. Как и высмеивал нувориша журнал «Панч», сэр Лукас носил дурно сидящий коричневый парик  и застегнутый на все пуговицы жилет, но в массивной голове странной формы было что-то значительное. Его лицо тоже идеально подходило для карикатуры: выпуклые глаза, распухший, красный нос и толстые, резиновые губы. Косоглазие, более явное, чем у дочери, заставляло его казаться глупым. И все же Саймон знал, что он должен быть хитeр, как дьявол, потому что глупец не восстает из нищеты и безвестности, чтобы превратиться в одного из самых богатых людей в Англии. Сэр Лукас владел большинством угольных шахт на севере Англии. Дориан с его сорока тысячами в год был в сравнении с ним нищим.

– Лорд Саймон. – Левый глаз сэра Лукаса быстро пробежал из стороны в сторону, как пойманное в ловушку животное, шагающее по клетке. – Спасибо, что пришли так быстро. Завтра было бы вполне удобно.

– Наш общий друг очень хочет решить этот вопрос, – намекнул Саймон.

Сэр Лукас усмехнулся.

– Наш общий друг! Давайте не будем скромничать. Вы имеете в виду принца-регента.

– Я имею честь служить этому джентльмену, да.

– Одиозный человек! – вмешалась Лукаста. – Интересно, как вы можете служить ему, лорд Саймон. На вашем месте я бы этого не делала. Я считаю, что он постыдно относился к своей жене. И к п.Шарлотте тоже! Все знают, что он пытался заставить ее выйти замуж за принца Уильяма, когда она была влюблена в принца Леопольда. Свою собственную дочь!

– Принц Уэльский слишком потворствовал принцессе, – не одобрил сэр Лукас, качая своей массивной головой. – Принц Уильям был лучшим выбором; хороший отец заставил бы ее выйти за него замуж. У Леопольда нет ни гроша за душой!

– А как же любовь? – воскликнула наследница.

– Ты говоришь глупости, – оборвал ее отец. Он посмотрел на Саймона, по крайней мере Саймон думал, что посмотрел. С этим бродячим левым глазом было довольно сложно сказать.

– Вы можете поговорить с папой после спектакля, лорд Саймон, – сообщила Лукаста, прежде чем Саймон успел ответить. – Мы идем за кулисы, чтобы встретиться с Сент-Ли, но папа ненавидит театр и имеет невысокоe мнения об актрисах. Вы можете поддержать ему компанию, пока нас нет.

– Идете за кулисы, дитя? – воскликнул ее отец. – Нет, действительно! Моя дочь не будет общаться с актрисами. Твоя репутация будет испорчена. Что бы сказала твоя дорогая мама, если бы посмотрела с небес и увидела тебя в компании с такими женщинами?

– Чепуха, папа! – засмеялась юная леди. – Какая  напыщенность! Ты взял меня, чтобы увидеть больных в Бедламе, и я не сошла с ума. Я думаю, что могу смело встретиться с актрисой, не утратив своей репутации!

– Возможно, c госпожой Сиддонс, – настаивал сэр Лукас. – Госпожа Сиддонс – респектабельная замужняя женщина. Но не c Сент-Ли. Я запрещаю!

– Кого волнует старая миссис Сиддонс? – заявила Лукаста. – На последнем выступлении она была такой толстой, что сцена скрипела. Эти актрисы все толстеют рано или поздно. Мисс Сент-Ли тоже будет толстой однажды. Как я буду смеяться! – Повернувшись, она обратилась к Саймону, который уселся позади нее. – Ваша мама и я заключили пари, мой лорд. Ее светлость говорит, что у Сент-Ли натуральные золотые локоны, но я уверена, что они не могут быть натуральными. Мы должны пойти за кулисы после спектакля. Как еще я могу доказать, что я права?

– Вы планируете потянуть ее за волосы? – поинтересовалсяСаймон.

– Никто не идет за кулисы, – твердо сказал Дориан. – Я уже говорил вам, мисс Тинсли, леди не ходят за кулисы. Это верх неприличия.

Привыкнув получать все, что она желает, Лукаста нахмурилась.

– Не будьте глупым! Если ваша мама пойдет с нами, кто осмелится сказать, что это неправильно?

– Действительно, – сухо вставил Саймон. – Кто осудит вдовствующую герцогиню Беркшир?

– Признаюсь, мне очень любопытно встретить Сент-Ли, – сообщила герцогиня, удивив обоих своих сыновей. – Если руководство уберет всех нежелательных лица с нашего пути, я не вижу причин, по которым мисс Тинсли и я не могли бы посетить «Зеленую комнату», думаю, это так называется.

– Мама! – разволновался Дориан. – «Зеленая комната»! Ты потеряла рассудок?

– Не допустишь же ты, чтобы я проиграла пари? – спокойно ответила герцогиня. – Мисс Тинсли – наш гость, Дориан, – добавила она. – В конце концов, никто не спорит с гостем.

– Мадам, я протестую, – начал сэр Лукас, побагровев. – Я действительно не могу позволить своей дочери…

– Ш-ш-ш! – сказала герцогиня, забыв, что с гостем нельзя спорить. – Нечего бояться, сэр Лукас. Его светлость и я пойдем с ней. Я думаю, что это очень хорошая идея. Как еще мы можем расссудить наше пари?

Сэр Лукас открыл рот, но язык подвел его – восторженная тишина упала вокруг них на ярко освещенные ярусы театра. Бyдто зачарованная, публика внезапно перестала говорить. Все глаза устремились на сцену, у трех тысяч зрителей перехватило дыхание в слышном вздохе. Сент-Ли прибылa! Она вышла на сцену, высокая ива, красавица с золотыми волосами. Розовый, как все знали, был любимым цветом актрисы, и в ее наряде независимо от роли всегда присутствовало что-то розовое. Сегодня вечером у нее была ярко-розовая лента на шее. Лондон обожал ее.

«Как порой богиня принимаeт человеческий облик, чтобы бродить среди нас, простых смертных», – писал г-н Хазлитт в обзоре «Гамлета» два года назад, – «Сент-Ли является нам в облике Офелии».

Сегодня вечером ей досталась более счастливaя роль мисс Кейт Хардкасл: иногда юная леди, иногда служанка в таверне, но всегда восхитительнaя кокетка. Мистер Чарльз Палмер, игравший молодого Марлоу, отчаянно пытался напомнить о своем присутствии, но увы. Никто не нуждался в нем. Никто не хотел его. Он вполне мог убраться со сцены.

Лукаста подвинула свой стул ближе к Дориану.

– Я предпочитаю театру оперу. Музыка так возвышена! Вы не согласны, ваша милость?

Если Дориан слышал ее, он никак это не продемонстрировал. У него были глаза – и уши – только для Сент-Ли.

Открыв свою лорнет, мисс Тинсли наклонилась вперед, чтобы рассмотреть актрису.

– Не понимаю эту суету, – недовольно сказала она, покачав головой. – Полагаю, она довольно красива, но я вряд ли назову ее английской Венерой, как утверждают некоторые. Они называют ее Святой, но это чушь! Я слышала...

Наклонившись ближе к нему, она начала шептать:

– Я слышала бесчисленные истории о дуэлях и самоубийствах. Говорят, у нее были десятки любовников, но никто никогда не видел ее беременной. При первых признаках неприятностей она направляется к аптекарю, чтобы получить дозу болотной мяты.

Как ни старался, Дориан не мог игнорировать это отвратительное обвинение.

– Если вы намекаете, что мисс Сент-Ли – убийца, я бы вас предостерег, мисс Тинсли. Это клевета.

– Не я, другие говорят, – возразила она. – У меня есть лучшие темы для разговоров, чем Селия Сент-Ли. Зайдите в магазин, и продавец сообщит вам, какое мыло предпочитает мисс Сент-Ли: «Цветок грушевого миндаля, мадам. Мы мы постоянно пополняем запасы на складе». Святая чистит зубы жемчужной эссенцией. А для лица, как широко известно, она пользуется Молочкoм Розы. У нее свой цвет – Сент-Ли розовый, если угодно, и роза к нему! Ее портреты продают в Аккермане, a камеи с профилем – на Бонд-стрит. Кажется, это лицо можно увидеть в каждой витрине города.

Она продолжaла говорить не замолкая до конца спектакля и закончила, когда занавес опустился:

– Меня смертельно тошнит от Селии Сент-Ли!

Сент-Ли вышла пять раз к апплодирующей пыблике и всем послала воздушный поцелуй. Два очаровательных ребенка, мальчик в костюме Арлекина и девочка в костюме Коломбины, вышли с ней, чтобы собрать розы, брошенные к ее ногам. При пятом вызове Сент-Ли медленно стянула розовую ленточку с шеи, улыбаясь, когда ее обожатели – джентльмены, банковские служащие, лакеи – смешались, взывая к присуждению приза. Она казалась неспособной выбрать. Возможно, она любила их всех одинаково. Закрыв глаза одной рукой, другой она бросила ленту в яму. Любой мог бы подумать, что это драгоценная жемчужина. Были удары руками и ногами, пока наконец не появился победитель с призом. К тому времени, конечно, Сент-Ли покинула сцену.

 

1She Stoops to Conquer – Оливер Голдсмит, «Ночь ошибок, или Унижение паче гордости» (1773) .

2 Sainte (Сент) – фр. святая

3Black Indies – центр добычи угля

Глава 2

 

Высоко подняв юбки – к радости рабочих внизу сцены – Селия Сент-Ли спустилась по узкой спирали ступеней, ведущиx от яркой высокой сцены к темной влажной глубине театра. Ее ноги сверкали белым во мраке, когда она быстро шла по лабиринту коридоров в свою гримерную, служившую также гардеробной. Это была небольшая комната, разделенная на две части. Первой была крошечная гостиная, мило обставленная французским диваном и стульями, обитыми розовой тканью с узорами. Здесь Сент-Ли благосклонно принимала своих посетителей или заставляла их ждать.

Селия прошла прямо через гостиную к алькову, cбрасывая туфли на высоких каблуках, которые она носила в заключительном акте – просто чтобы разозлить мистера Палмера, который был на два дюйма ниже ее. Она стояла в чулках перед напольным зеркалом в полный рост, нетерпеливо наблюдая, как ее костюмерша расстегивала на спине костюм. Запах роз наполнял воздух. Десятки букетов из бледно-розовых цветов теснились во внешней комнате, где актриса принимала избранных посетителей. Селия была голодна, и сильный запах роз заставил ее почувствовать головокружение.

– Меня тошнит от роз! – пожаловалась она.

Ее обожатели были бы шокированы, услышав это: Сент-Ли, которyю они знали, любилa розы, особенно розовые. С другой стороны, Сент-Ли, которyю они знали, никогда не былa сердитой, печальной, больной или нервной. Она всегда была счастлива и красива.

– Я не должна была позволять им назвать розу в мою честь. Как бы я хотела, чтобы кто-то назвал персик в мою честь; в конце концов, персик можно съесть. – Выйдя из тяжелых юбок Кейт Хардкасл, она отбросила их. Прицокнув языком, Флaд подняла с пола старомодные парчовые юбки, осторожно положила их на стул и продолжала раздевать свою хозяйку.

– Похоже, мадам в эту ночь не в настроении,  – заметила ирландка, как говорила каждую ночь, потому что мадам всегда была в не в настроении после спектакля. Постепенно она раздела Сент-Лис до сорочки, такой тонкой, что практически не скрывала ee тонкую, изящную фигуру.

Мужчины – грязные существа – вечно предлагали деньги Флад, чтобы шпионить за ее любимицей, но к их вечному разочарованию, ирландкy невозможно было подкупить. Она любила мадам, как никто другой, и скорее бы отрезала свою тощую веснушчатую руку, чем предала Селию. Чтобы мадам не простудилась, Флад нежно завернула ее в любимый старый халат из золотого бархата. Некогда великолепный, как шкура льва, теперь он был изрядно потрепан. Но когда Флад пригрозила продать старую тряпку, актриса солнечно улыбнулась и сказала своим восхитительно низким, хриплым голосом:

– Ты намного старше его, моя дорогая Флад, но я бы не продала тебя тряпичнику.

Селия подошла к туалетному столику и, сидя за трельяжем, начала наносить крем на лицо. Несмотря на то, что она была одарена природной красотой, резкое освещение театра требовало применения некоторых косметических средств. Селия использовала черную краску из ламповой сажи, чтобы затемнить светлые ресницы и брови. Красила губы краснoй помадой и румянила щеки до ярко-розового цвета. Черная краска заставляла ее глаза выглядеть ярко-синими, а алые губы подчеркивали белизну зубов. Кожа девушки была безупречна. Она никогда не отбеливала ее свинцовыми белилами, как другие актрисы, но использовала немного пудры, осторожно наносимой между актами, чтобы Святая не стала известна как Блестящая. За пределами театра она никогда не носила косметики за исключением легкого бальзама для губ на маленьком, пухлом рту.

Поклонники всегда были очарованы, увидев Сент-Ли на улице с ненакрашенным, как у ребенкa, лицом. Селия, считая себя достаточно красивой и без искусственных ухищрений, была рада дать им то, что они хотели.

Осторожно и аккуратно, словно вытирая грязь с крыла бабочки, она медленно удаляла свое сценическое «лицо» кусочком мягкой фланели. Без черной краски ее глаза казались круглыми и невинными; рот выглядел мягче и слаще без малиновой краски. Для роли мисс Хардкасл ее золотые волосы были причесаны в стиле помпадур с узкими локонами, стекающими по спине. Наклонив голову, Селия обдумывала важный вопрос – следует ли вынуть булавки, и решила не делать этого. По опыту она знала, что ее волосы могут быть непослушными. Если она их распустит, кто знает, сможет ли уложить опять. Кроме того, публике нравилась, что она немного старомодна, не такая à la mode, как надменные дамы из высшего общества. У нее заурчал живот, напомнив о более важных вопросах.

– Почему они посылают мне цветы? Почему не посылают торт? Или шампанское?

Флад тщательно проверялa одежду мисс Хардкасл на наличие пятен и дыр. Она подняла глаза в тревоге.

– Лучше держитесь подальше от тортa, мадам! Не говоря уже о шампанском! Ваши штаны для новой пьесы уже готовы – и в запасе нет ни дюйма, чтобы выпустить!

– Чепуха, – с негодованием сказала Селия. – В любом случае, я похудела. Я едва узнаю себя, такой кажусь измученной! Клянусь, я выгляжу как минимум на тридцать.

– Тридцать! Нет, мадам! – закричала Флад. –  Хотя это правда, вы никогда больше не увидите двадцати, – добавила она совершенно без необходимости, по мнению своей любимицы.

На самом деле, Сeлии было двадцать четыре – древний возраст для актрисы. Каждый день изящные и восхитительные красавицы пятнадцати-шестнадцати лет являлись на прослушивания, жаждущиe славы и богатства, как сама Селия, когда она впервые прибыла в Лондон.

– Это так несправедливо, – продолжала Селия. – Актер-мужчина может быть старым и толстым, коротышкой и вонючим, никто не моргнет и глазом! Но стоит у актрисы появится крошечной морщинке от смеха в уголке рта – и все! Мое время приближается, Флад. О, да, я знаю, – с горечью настаивала она, когда Флад яростно запротестовала, что этот день никогда не наступит. – Однажды я появлюсь в театре, и на моей двери будет написано имя другой женщины.

– Конечно, они никогда не смогут заменить вас, мадам, – твердо сказалa ей Флад. – Разве сам мистер Хазлитт не объявил вас лучшей актрисой Лондона?

– Конечно, теперь, когда миссис Сиддонс на пенсии, а бедная миссис Джордан... – Внезапная слезинка заставила Сeлию остановиться. Дора Джордан, знаменитая комическая актриса, умерла в прошлом году после того, как бежала во Францию от невыплаченных долгов. Она была подругой Сeлии.

Спеша утешить хозяйку, Флад обняла ее костлявыми руками.

– Вы устали, вот и все, мадам, – проворчала Флад. – Вам нужна хорошая горячая ванна и  крепкий ночной сон.

– Нет, действительно, – воскликнула Селия с негодованием, отталкивая ее. – Я еще не старуха! Я хочу хороший горячий ужин и ночь в городе с моим красивым молодым человеком. Он здесь?

– Не знаю, кого вы имеете в виду, мадам, – холодно сказала камеристка. Флад не одобрялa капитана Фицкларенса, несмотря на то, что он был сыном миссис Джордан и следовательно, наполовину ирландцем.

Поднявшись из-за туалетного столика, Селия прошла за лакированный экран – последний раз его видели на сцене в «Школе скандалов» Шеридана – в самом конце комнаты.

– Ты точно знаешь, кого я имею в виду,  – резко ответила она, выхватывая розовую шелковую сорочку c колышка за экраном. – Можешь сказать капитану Фицкларенсу, что я скоро буду с ним. И скажи ему, что я голодна.

Флад могла поджимать губы и качать головой, но Селия знала, что ее служанка подчинится. Однако подчинение было задержано легким стуком в дверь. Мистер Дэвид Рурк, актер и режиссер Королевского театра, стоял на пороге, приоткрыв дверь, прежде чем Флад успела это сделать.