Текст книги "Возвращение"

Автор книги: Сьюзен Виггз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Женщине показалось, что она слышит победный гимн. Она достигла вершины своей карьеры, о которой раньше не могла даже мечтать. Получив место в Постоянной палате третейского суда, она сможет изменить мир, помочь целым народам. Ее политика и решения войдут в историю.

София ощущала присутствие Тарика рядом, который, казалось, даже стал выше ростом от гордости за нее. Они оба понимали, что повышение предназначено не для одной Софии, но и для всей ее команды, так как они работают в связке. Это назначение изменит жизни многих людей. Теперь Де Грот разговаривал с Тариком, объясняя ему его обязанности заместителя.

От радости София готова была воспарить в небеса, как искры костра. Но в следующий момент на нее обрушился холодный ушат воспоминаний. Ее взяли в заложники. Она видела, как убивают людей, стоящих всего лишь в нескольких дюймах от нее. Она видела, как девочка истекает кровью. Сама София стала причиной смерти нескольких человек.

Такова была реальность. Долгое время она работала с командой специалистов, чья задача заключалась в исцелении ее духа, хотя она клялась и божилась, что дух ее в исцелении не нуждается. Но врачи были непреклонны. Каждый день они внушали ей, что, хотя изменить произошедшее София не в силах, она может прожить свою жизнь, посвятив ее какой-то цели, не вопреки тому, что случилось, но в какой-то степени благодаря этому.

– Благодарю вас, – сказала она Де Гроту, – я очень польщена. – Сделав глубокий вдох и распрямив плечи, женщина в упор посмотрела на собеседника. – Но я не могу.

В тишине офиса слова ее прозвучали особенно оглушительно, эхом отражаясь от стен. Я не могу.

Отец давным-давно приказал дочери исключить эту фразу из ее личного словаря, оставив лишь антонимичное «Я могу».

«Я могу привлечь к ответственности погрязшего в коррупции диктатора (но только в случае, если для этого перееду жить за океан и стану работать по восемнадцать часов в сутки, забыв о собственных детях)».

«Я могу вырваться из лап террористов (но только в случае, если для этого совершу нечто, что будет преследовать меня потом до конца моих дней)».

«Я могу стать самым молодым юристом в истории Постоянной палаты третейского суда (но только в случае, если я сию секунду превращусь в робота)».

Ее родителям никогда не понять, что на любое «Я могу», провозглашающее ее непобедимость, всегда найдется невидимая, но очень весомая жертва.

София вела себя предельно спокойно и собранно.

– Я много думала об этом, – сказала она и повторила фразу об отказе: – Я отказываюсь от должности. – Стоящий рядом с ней Тарик резко вдохнул, но женщина намеренно не стала на него смотреть, зная, что он, напротив, взирает на нее с таким изумлением, будто у нее внезапно выросла вторая голова.

Прежняя София мертвой хваткой вцепилась бы в предоставленный ей шанс. Новая София, та, что сумела выжить, будучи захваченной в заложники, знала, что этот престижный и выпадающий единственный раз в жизни шанс не для нее.

София очень сильно изменилась после курса интенсивной терапии и бесед с психологами. Возможно, выпавшие на ее долю испытания для того и были ей посланы, чтобы она смогла вернуться к обычной человеческой жизни. Инцидент и его негативные последствия показали женщине, что жизнь, проведенная вдали от семьи, лишена смысла.

Судья Де Грот был стар и невозмутим. В отличие от Тарика, он сохранил хладнокровие после того, как София объяснила ему причины отказа.

– Если вы откажетесь от этой возможности, она не станет ждать, когда вы одумаетесь. Я не могу придержать место за вами.

– Я понимаю это, ваша честь, – ответила женщина.

– Ваши дети – это дети, они никуда не денутся, а вот должность ускользнет от вас. Уверен, что семья одобрит ваше решение остаться здесь на службе мирового правосудия.

В самом деле? – засомневалась София. А давала ли она когда-либо своим близким право выбора?

– Уверена, что это так, но я возвращаюсь обратно в США, – заявила она. Вот так. Произнесенная вслух, эта фраза прозвучала просто и недвусмысленно. София обязана вернуться к своим детям.

Она бросила на Тарика взгляд украдкой. Вид у него был такой, будто он вот-вот взорвется. Но София решила не дать отговорить себя от решения, принятого в тот момент, когда фургон упал в воду. Она пообещала себе тогда, что если выживет, то вернется к Максу и Дэзи. То был очень напряженный момент. Команда психотерапевтов советовала ей сосредоточиться на том, что происходит в настоящем, чтобы избежать посттравматического синдрома. Работа специалистов состояла в том, чтобы помочь пациентке вернуться к привычной жизни, но этого не произошло.

София в упор воззрилась на человека, который на протяжении последних лет являлся ее наставником.

– Произошедшее во Дворце мира изменило мою систему ценностей, – пояснила она. – Я думала, что имею четкие целевые установки в жизни, но та ночь заставила меня их переосмыслить. – Взгляд ее переместился на фотографии детей и внуков Де Грота. – Стыдно признаться, но, лишь находясь на волосок от гибели, я осознала, что в моей жизни имеет первостепенное значение. И это, несмотря на все мое уважение, не выполнение некоей международной миссии. И не престиж. И даже не спасение людей от жестокости. Все вышеперечисленное всего лишь работа, где мне вполне могут найти замену. А вот в семье меня некем заменить. В последнее время я очень редко видела своих детей, и теперь мне многое придется наверстывать. Я намерена начать прямо сейчас.

Тарик осыпал Софию упреками. – Ты совсем выжила из ума, – заявил он, наблюдая за тем, как она бегает по квартире, собирая вещи и упаковывая чемоданы. – Именно так, напрочь лишилась рассудка. Заклинаю тебя, София, не отказывайся от подобной возможности.

– Я передаю ее тебе. Это место предложат тебе, и ты проявишь себя с лучшей стороны.

– Но этот приз по праву принадлежит тебе, – не сдавался он. – А дети твои выросли и научились обходиться без мамы, которая ждала бы их дома целыми днями. – Тарик взмахнул рукой, пресекая возражения София, прежде чем она смогла открыть рот. – Я говорю об очевидных вещах, Цветочек. Макс почти взрослый, а у Дэзи уже собственный ребенок.

– Именно сейчас я нужна им более чем когда бы то ни было, – стояла на своем София. – Их взросление означает, что времени у меня остается все меньше. А ведь еще есть Чарли. Малыш, Тарик. Представления не имею, о чем я только думала, не поддержав дочь в этот непростой период ее жизни.

– Ты же присутствовала на родах. С Дэзи все будет хорошо, я уверен. Она истинная дочь своей матери. Ты и сама была молодой матерью и прекрасно справилась.

Ничего подобного София не делала, но никто, кроме нее самой, об этом не знал. Она получила образование, потом стала строить карьеру, не осознавая, что такая жизнь очень поверхностна, не замечая богатого мира возможностей, скрывающегося в глубине, до тех пор, пока почти не лишилась всего.

Женщина наклеила ярлычок на пластиковую коробку. Ее личные вещи заняли на удивление мало места. Квартира, в которой она жила, была полностью меблирована, поэтому все имущество Софии составляли ее одежда, несколько книг да фотографии детей в рамках. Осматриваясь вокруг, она внезапно почувствовала, как уверенность покидает ее. Это был иной страх, нежели тот, что она испытала, оказавшись взятой в заложники. Что, если у нее ничего не получится? Что, если уже слишком поздно?

Сняв с полки снимок, женщина принялась вглядываться в лица детей.

– Когда мы с Грегом развелись, я умоляла Макса и Дэзи жить со мной, – сказала она. – Как жаль, что это не сработало.

– Они не стали даже пытаться, – напомнил Тарик.

София вспомнила две ужасные недели, когда ее дети жили вместе с ней в квартире многоэтажного дома, выходящего окнами на типично голландскую равнину. Дождь в ту пору лил не переставая, а солнце, казалось, навсегда исчезло с небосвода.

– Не вижу причин оттягивать неизбежное, – сказала она. – И также не желаю больше жертвовать ни секундой счастья своих детей ради карьеры. Тогда они предпочли жить с отцом, и я вполне их понимаю. Сам посуди: они выбирали между мной, стремящейся работать в суде в чужой стране, и Грегом, который изображал из себя Энди-из-Мейберри.

– Энди кого?

– Этот человек является признанной иконой телевизионного шоу, такой классический отец-одиночка, живущий в маленьком американском городке, в котором, кажется, навеки поселилась осень: листва осыпается с деревьев, но никогда не идет дождь. Он часто ходит с сыном на рыбалку и ведет приторно-идиллический образ жизни. Неудивительно, что Макс и Дэзи захотели остаться жить с отцом.

София тщательно и аккуратно сложила свитер.

– А чего хотела ты сама? – осторожно поинтересовался Тарик.

– Сразу после развода я пребывала в таком смятении, что сама не знала, чего хочу. Ты же помнишь, как мне было тогда плохо. Развод заставил меня поставить под сомнение всю мою жизнь, включая и материнские обязанности. Как тебе известно, у меня не было примера для подражания. Только сейчас я наконец осознала, чего хочу и к чему стремлюсь. Я решила подарить себе второй шанс и надеюсь, что использую его с большей пользой, чем первый.

Женщина сложила и запаковала еще три свитера. Там, куда она направляется, они ей понадобятся.

– Но почему Авалон? Почему этот глухой отдаленный городок?

– Потому что там живут мои дети. А еще мне нужно смириться с мыслью, что мой бывший муж счастлив со своей новой женой, которая является полной моей противоположностью.

Тарик пожал плечами:

– Да, это бывает.

– Ты очень меня поддержал.

– Тебе не требуется моя поддержка. Ты вознамерилась принести себя в жертву и заниматься самобичеванием до тех пор, пока не умрешь, истекая кровью. Между прочим, могу назвать тебе имена нескольких людей, которые с удовольствием заплатили бы, чтобы посмотреть на это зрелище.

– Какой же ты несносный! – Женщина закончила упаковывать одежду. – Тебе предложат работу твоей мечты, потому что я уезжаю, – увещевала она.

– Я бы предпочел, чтобы ты осталась, – ответил Тарик, раскрывая объятия.

– Нет, ты вовсе не несносный, – заявила София, обнимая его. – Ты самый лучший. А еще ты единственный человек, по которому я буду очень скучать.

– Знаю.

Женщина прижалась щекой к мягкому кашемировому свитеру Тарика.

– Мне страшно, – прошептала она, представляя, что ждет ее в Авалоне – воспоминания о неудавшемся браке с Грегом и плохом выполнении материнских обязанностей.

– Я тебя не виню, Цветочек. – Он успокаивающе погладил ее по волосам. – Я бы тоже испытывал ужас перед маленьким американским городом с его клетчатыми рубашками, грузовиками с открытым кузовом и огромными покрышками.

София отстранилась и мягко похлопала Тарика по плечу:

– Ну перестань. Не все так плохо.

Про себя же она подумала, что ситуация, в которой она оказалась, далеко не радужная. Она долгое время жила только в крупных городах – Сиэтле, Бостоне, Токио, Нью-Йорке, Гааге – и представления не имела, как будет чувствовать себя в небольшом местечке вроде Авалона. Но она просто обязана воссоединиться со своей семьей. София чувствовала себя так, будто должна выполнить важную миссию, как в суде. Ей необходимо вернуть то, чем она пожертвовала ради карьеры, и найти новую цель в жизни.

– Я пока не говорила детям о своих планах. Лишь то, что со мной все в порядке и что я скоро буду дома. Они пока не знают, что я намерена остаться.

– Ты сошла с ума, точно тебе говорю. – Тарик решил поучаствовать в сборах и принялся складывать брюки Софии и укладывать их в огромную сумку от «Луи Витона».

– Если я сообщу детям о своем намерении остаться, они наверняка решат, что что-то случилось.

– И будут правы – их мать лишилась рассудка.

– Нет, послушай меня, я все решила. У моих друзей из Нью-Йорка – Уилсонов – есть летний домик на озере. Они пользуются им только летом, поэтому предложили мне пожить там зимой, так что без крыши над головой я не останусь.

– В Мейберри.

– В Авалоне. Впрочем, ты прав, разница невелика.

– И… что ты собираешься там делать? Ты хочешь воссоединиться с детьми, это я могу понять. Но как же работа?

София положила свои со вкусом подобранные драгоценности в маленький мешочек и спрятала его в боковой карман чемодана. При виде украшений ей вспомнился разговор с Бруксом Фордамом, когда она заявила, что отказывается иметь вещи, при создании которых применялся принудительный труд.

– Я не знаю, – ответила женщина. – Со мной такого прежде не случалось.

– Так зачем тебе сейчас все это понадобилось? – без тени иронии поинтересовался Тарик.

– Именно потому, что раньше не было, – пояснила она. – Я никогда не чувствовала своей принадлежности к какому-либо сообществу, и, думаю, сейчас самое подходящее время, чтобы начать. Видишь ли, в глубине робота-юриста, в которого я превратилась, все еще бьется человеческое сердце.

Они с Тариком переместились в крошечный отгороженный уголок гостиной, служивший Софии кабинетом. Здесь также не было ее личных вещей, за исключением портативного компьютера и пробковой доски, к которой были приколоты несколько снимков.

– Моя галерея злодеев, – пояснила София. – Теперь она достанется тебе.

На протяжении последних двух лет лица военных диктаторов вдохновляли ее на работу. Она хотела привлечь всех их к ответу в Международном суде. Люди, чьи фотографии красовались на ее доске, являли собой все худшее, что только может быть в человеке: они призывали детей на военную службу, насиловали их, превращали свободных граждан в рабов. София по очереди, будто исполняя некий ритуал, откалывала снимки с доски и вручала Тарику.

– Ну вот и все, – провозгласила женщина, упаковывая компьютер в чехол. – Тебя ждут великие дела.

– А вот ты убегаешь от этих великих дел.

Она отрицательно покачала головой:

– Я уже убежала от брака и семьи. Брак уже не спасти, а вот семья по-прежнему нуждается во мне.

По крайней мере, она очень на это надеялась. Дети, без сомнения, научились обходиться без нее. Возможно, истина состояла в том, что это онав них нуждалась.

– Никогда не видел тебя убегающей от чего-либо, – произнес Тарик. – Это так на тебя не похоже.

– О, напротив. Когда разговор заходит о моей работе, например случаях геноцида, ты абсолютно прав. Я веду дело, вцепляясь в него, как собака в кость. Так было со времен средней школы. Но в личной жизни я поступаю с точностью до наоборот, вот в чем беда. Но от себя не убежишь. Мне потребовалось двадцать лет и несколько часов, проведенных в обществе террористов, чтобы это понять.

Закончив упаковывать вещи, женщина сделала глубокий вдох и осмотрелась вокруг. Квартира выглядела такой же безликой и унифицированной, как гостиничный номер.

София уезжала, чтобы воссоединиться со своей семьей. Было настоящим безумием возвращаться в город, где родились и выросли многие поколения семейства Беллами и где сейчас ее бывший муж проживал со своей новой женой. Однако в Авалоне жили и ее дети, которым она намеревалась стать настоящей матерью. София всем сердцем надеялась, что еще не слишком поздно.

Часть пятая
Февраль

Тихо падает снег,

Как красиво кругом!

Белоснежным ковром

Зима укроет наш дом.

Элиза Кук, английская поэтесса

Кексы для завтрака из пекарни «Скай-Ривер»

Ингредиенты:

11/2 стакана муки

3/4 стакана молотых семян льна

3/4 стакана овсяных отрубей

11/2 стакана коричневого сахара

2 чайные ложки пищевой соды

1 чайная ложка разрыхлителя

1 чайная ложка соли

1 столовая ложка порошка корицы

3/4 стакана молока

2 яйца

1 чайная ложка ванили

1/2 стакана растительного масла

2 стакана тертой моркови

2 яблока, очищенные от кожуры и порезанные мелкими кусочками

1/2 стакана изюма или сушеной смородины 1 стакан дробленых грецких орехов.

Приготовление

Духовку разогреть до температуры 350°F. Смешать муку, льняное семя, отруби, коричневый сахар, соду, разрыхлитель, соль и корицу. В другой миске соединить молоко, яйца, ваниль и растительное масло, добавить смесь к сухим ингредиентам. Засыпать морковь, яблоки, изюм и орехи. Заполнить формочки для кексов на 2/3 полученным тестом.

Выпекать в духовке 15–20 минут.

Глава 8

София проснулась в чужой постели в обнимку с теплым плюшевым медвежонком. Балансируя на границе сна и яви, она некоторое время лежала неподвижно, ожидая, пока рассеются ставшие привычными ночные кошмары. Она уже уяснила, что они всегда исчезают, но не сразу. София не могла не задаваться мыслью о том, перестанет ли она когда-нибудь видеть лица мертвых или снова и снова испытывать чувство отчаяния и паники, охватившее ее за несколько минут до захвата Дворца мира.

Однако нынешним утром болезненные воспоминания ее не беспокоили. Софии так нравилось просто лежать в постели, что она не спешила открывать глаза, крепче прижимая к себе медвежонка и стараясь растянуть удовольствие наслаждаться полнотой бытия.

В искусстве преодоления нарушения биоритмов в связи с перемещением через несколько часовых поясов женщине не было равных. Она совершила бесчисленное количество перелетов в Штаты и имела множество возможностей совершенствоваться. Она заставляла себя спать с настойчивостью мастера йоги. Но сон ее никогда не был мирным. Она привыкла считать, что чувство теплоты, уюта и покоя – это что-то непозволительное.

Постепенно к Софии возвращалось сознание. Она вспомнила, как приземлилась в аэропорту имени Джона Кеннеди, а потом поехала на машине в снегопад, и как будто из ниоткуда на дорогу выскочил олень, зачарованно глядящий на свет ее фар, и как отчаянно она вывернула руль, чтобы избежать столкновения. Удар все же последовал, а за ним мощнейшая встряска, и машина оказалась в кювете. А потом… кто-то приехал. София вспомнила, как смотрела на него через окно машины. Это был мужчина…

Встретившись с незнакомцем, она должна была взволноваться, особенно при сложившихся обстоятельствах, ведь она была одна, захваченная снежной бурей. Тем не менее ничего подобного женщина не чувствовала. Прежде всего она оценила внушительный рост и широкие плечи мужчины, но тут же заметила его добрые глаза и мальчишескую улыбку. Во время сеансов терапии они с доктором Маартеном не раз обсуждали присутствие у нее шестого чувства, помогающего отличить обычную предосторожность от беспокойства, вызванного посттравматическим синдромом. Когда она посмотрела на незнакомца, стоящего на заснеженной дороге, то сразу же прониклась к нему доверием.

Мужчина спас ее. Он каким-то образом исцелил сбитого оленя, а потом зашил ее рану на ноге. Этот человек был необычайно привлекателен какой-то странной красотой. Высокий и широкоплечий, он походил на великана-фермера, чем очень отличался от всех известных ей мужчин.

А теперь, покорившись усталости, вызванной сменой часовых поясов, переутомлением и травмой, она нежилась в удобной постели гостевой комнаты в его доме.

Плюшевый медвежонок зевнул и потянулся.

София вскрикнула и соскочила с кровати, прижимая одеяло к груди. Колено отозвалось болью, но она не обратила на это внимания, молча взирая на меховую форму на кровати.

– Боже мой, – прошептала она, поддаваясь панике. – Боже мой.

Обычно женщина не отличалась косноязычием, но сейчас все, на что она была способна, – это стоять и смотреть. Отдернув занавески и впустив в комнату тусклый свет зимнего дня, она уразумела, что к чему.

– Так это щенок. Я спала со щенком.

Песик воззрился на нее, ничуть не смущенный ее странным поведением. Он помахивал хвостом и несколько раз негромко тявкнул, чем очень напомнил Софии заводную игрушку.

Женщине никогда не приходилось иметь дела со щенками. Собаки у нее не было, потому что она растила детей на Манхэттене, который являлся совершенно неподходящим местом для домашних животных.

Щенок подошел к краю кровати и с опаской посмотрел на пол, затем – с тревогой – на Софию.

– Прыгай, – сказала она, – здесь невысоко.

Песик топтался на месте, затем снова гавкнул.

– Ты же как-то забрался на кровать, значит, сумеешь и спрыгнуть обратно.

Щенок протяжно завыл.

– О, – произнесла София, испытывая странный прилив жалости к животному.

Она протянула щенку руку, и он осторожно ее обнюхал, одобрительно лизнул розовым язычком и заскулил. София неловко сгребла песика в охапку, держа его на вытянутых руках. Он стал изгибаться, и женщина прижала его к груди, чтобы не уронить. Шерсть у щенка была желтовато-коричневой, как у цыпленка. От него приятно пахло молоком, и он энергично извивался, норовя лизнуть Софию в лицо, а потом прильнул к ее плечу, как новорожденный младенец.

– Итак, это щенок, – прошептала женщина, потершись губами о его бархатистое ушко. – И как же я все это время жила без щенка?

Как и все дети, Макс и Дэзи просили Софию завести собаку, с наивной непосредственностью поддерживая свою просьбу тем, что у всех их друзей есть четвероногие любимцы. Женщина же резонно возражала, что в других семьях наверняка есть специально нанятый работник для выгула собаки или мама не работает. София объяснила детям, что жестоко держать животное целый день взаперти, предлагая им лишь строго контролируемые походы в специально предназначенные для выгула собак парки, где, кстати, необходимо убирать экскременты за своим питомцем. Неужели Дэзи и Макс с радостью станут выгуливать щенка в любую погоду, даже в дождь, и убирать за ним? Эти аргументы свели на нет просьбы детей завести собаку.

– Макс и Дэзи, – вслух произнесла женщина, опуская щенка на пол и хватая свой мобильный телефон. Она уже начала набирать номер, когда взгляд ее упал на циферблат часов – 6:47 утра. Для звонков еще не время. Отложив трубку, София посмотрела на себя в зеркало за дверью.

– Мило, – пробормотала она. – Я – новое воплощение Бланш Дюбуа.[25]25
  Бланш Дюбуа – героиня пьесы Т. Уильямса «Трамвай «Желание» (1947), снискавшей триумфальный успех на сценах лучших те атров мира и по праву являющейся классикой американского театра.


[Закрыть]

Такой эффект создавался благодаря ее ночной сорочке и ее взъерошенному виду, и немудрено, она только что встала с постели. После беспокойной ночи даже сорочка от «Диора» выглядела дешевой тряпкой. И весьма откровенной тряпкой. Обычно тщательно уложенные в салоне волосы Софии сейчас пребывали в полном беспорядке, а глаза все еще были замутнены сном. Что касается сорочки, то София питала тайную страсть к откровенным ночным одежкам и без зазрения совести потакала этому своему капризу.

Она покупала их не для того, чтобы произвести впечатление на мужчину. С Грегом она познакомилась, еще учась в колледже, а студенты, как правило, очень любят девушек с большой грудью, и не важно, во что они одеты – в старенькую футболку или в платье от-кутюр. Софии нравилось ощущать деликатное прикосновение шелка и кружева к своей коже. Ночные сорочки стали для нее последним бастионом женственности и молодости. Если она начнет покупать фланелевое белье в духе ее бабушки, то это будет равносильно поражению.

Софии совсем не улыбалось раньше времени записывать себя в старушки.

Но, святые небеса, как же холодно! Дом был старый, с высокими потолками и плетеными ковриками на деревянном полу. Дрожа всем телом, она оглядела старомодную спальню с выцветшим лоскутным одеялом на кровати, мраморным столиком для умывальных принадлежностей и хлопчатобумажными занавесками на окнах с рисунком из цветов и птиц. Вся обстановка комнаты указывала на то, что ею давно никто не пользовался, о чем свидетельствовал и едва уловимый запах кедра, исходивший от простыней.

София привезла с собой изысканный кашемировый халат, но он остался в другой сумке, запертой в багажнике взятой напрокат машины, вместе с тапочками. Критически осмотрев свои сапоги, женщина заметила, что на одном из них осталась запекшаяся кровь. Как могла, она оттерла ее влажной салфеткой и обулась. Ее сапоги на высоких каблуках в сочетании с откровенной ночной сорочкой придавали ей потрясающе разнузданный вид.

«Не хватает лишь кнута и наручников, – подумала она, – и вот вам готовая госпожа ваших эротических фантазий». На кресле-качалке София заметила вязаную шаль ручной работы и поспешно укуталась в нее.

Щенок тявкнул и сделал лужу.

– Ох, ради всего святого! – София воззрилась на стремительно распространяющееся пятно на плетенном коврике у двери. Теперь она отчетливо вспомнила причину, по которой не любила собак. Она осторожно свернула испорченный коврик и, держа его на весу, стала спускаться вниз по лестнице вдоль стены, заклеенной выцветшими розовыми обоями. Песик преданно следовал за ней, как утенок за мамой-уткой, перескакивая со ступеньки на ступеньку и едва не свалившись у основания лестницы. Он не ушибся и продолжал внимательно смотреть на Софию. Несмотря на испорченный коврик, она не смогла сдержать улыбки. В действительности она сама виновата в случившемся. Этот песик еще совсем малыш, и мочевой пузырь у него крошечный. Ей бы следовало вывести щенка на улицу, как только она проснулась.

София миновала гостиную с полами из твердых пород древесины, направляясь на кухню, откуда доносился упоительный аромат свежесваренного кофе.

К кухне примыкала кладовая, окна которой выходили на бескрайние заснеженные поля.

– Доброе утро, – произнес глубокий жизнерадостный голос.

Ной Шепард вошел в дом через заднюю дверь. Плечи его были засыпаны снегом.

София чуть не выронила коврик.

– Ох! Я… э-э-э… – Глядя на него, она лишилась дара речи.

Мужчина, облаченный в короткую двубортную куртку из плотной шерстяной ткани в клетку, выцветшие джинсы и теплые непромокаемые ботинки, показался ей персонажем книги о благородном лесорубе. Или переодетым принцем. «Я попала в сказку», – подумала София.

Судя по выражению лица Ноя, которое можно было читать как открытую книгу, он думал о ней что-то совершенно иное. Он окинул взглядом ее полупрозрачную сорочку, заставив Софию плотнее запахнуть на груди шаль. Затем Ной посмотрел на ее ноги, не скрытые короткой сорочкой. Даже с наложенной на колено повязкой благодаря сапогам она, должно быть, выглядела как стриптизерша, готовая к танцам на шесте. Пристальный взгляд Ноя напоминал взгляд подростка и лишь подтверждал непреложную истину – не родился еще мужчина, которому не нравилась бы стриптизерша на шесте.

Наконец София обрела дар речи и нарушила неловкое молчание:

– Щенок обмочил коврик.

– Позвольте мне его забрать.

Он протянул за ковриком руку в перчатке и скрылся в кладовой. Мгновение спустя оттуда донесся звук работающей стиральной машины. София мыла руки над раковиной, когда Ной вернулся.

– Полагаю, вы уже познакомились с Опал, – произнес он. – Я называю ее Опал.

Так это девочка, подумала София.

– Почему именно Опал?

– Представления не имею. Разве, выбирая имя, я должен был искать в этом какой-то скрытый смысл?

– Думаю, нет. Так она новый жилец в вашем доме?

– Временный, – ответил Ной. – Она появилась на свет в большом помете, но мать отвергла ее.

– Это ужасно, – печально произнесла София.

– Такое иногда случается. Я выкармливал ее из бутылочки.

– Вы шутите!

– О бутылочном кормлении? – Он пожал плечами и принялся мыть в раковине посуду. – Мне часто приходится так делать. А вас это шокирует?

– Я никогда прежде не встречала человека, который выкармливал бы животных из бутылочки, – призналась она.

– Вот, только что отнял Опал от груди. – Как будто в подтверждение его слов щенок отыскал на полу свою миску из нержавеющей стали и принялся деловито поглощать корм.

София никогда прежде не слышала слов «отнимать от груди», исходящих из уст мужчины.

– Кажется, она неплохо справляется.

Ной кивнул.

– Моя следующая задача – найти ей хозяина.

– Она спала со мной ночью.

Ее слова, похоже, возбудили его любопытство, потому что он снова воззрился на нее с неослабевающим, почти подростковым интересом. София почувствовала себя обнаженной и в то же время необычайно бесстыдной. Драматичный развод и его последствия привели к тому, что женственность ее превратилась в защитную броню, которая сейчас таяла под жарким взглядом Ноя. Возраст тридцать девять лет и приближающееся сорокалетие – малоприятная пора жизни, поэтому откровенное внимание Ноя Шепарда заставило Софию уверовать в собственное могущество.

По крайней мере, в данный момент.

Женщина поправила шаль и прочистила горло, решая про себя, объяснить ли хозяину, почему она одета столь неподходящим образом, или предоставить ему возможность думать все, что душе угодно.

– Благодарю вас за прошлую ночь, – произнесла она, слишком поздно осознав, что ее слова можно истолковать двояко.

– Рад был помочь, – ответил Ной глубоким чувственным голосом, также уловив двойной контекст.

София почувствовала, как щеки ее заливает жаркий румянец.

– Как бы то ни было, я сейчас пойду оденусь и уеду, чтобы не причинять вам еще большее беспокойство.

На лице Ноя расцвела сексуальная улыбка, при виде которой София вновь ощутила себя юной и глупой.

– Вы вовсе не причиняете мне беспокойства, – возразил он.

– Да, но мне еще нужно сделать много дел…

Ной выглянул в окно, за которым расстилалась безбрежная снежная равнина, искорками поблескивающая в солнечных лучах.

– И что же это за дела?

Ной представить себе не мог, как непросто ей было ответить на этот вопрос.

«Переосмысление собственной жизни, например, – подумала женщина. – Воссоединение с детьми. Переоценка видения мира. Искупление ошибок прошлого. Это для начала».

Ной взирал на нее так пристально, что Софии захотелось ему все рассказать. Но нет, сначала она должна была сама во всем разобраться, план ее был слишком хрупок и нуждался в защите от людского скептицизма. Ее коллеги в Международном суде считали ее поступок шагом умалишенной, и сейчас ей меньше всего хотелось изливать душу перед незнакомым человеком.

– Прежде всего мне нужно позвонить сыну и дочери, дать им знать о моем прибытии.

Ной кивком указал на телефонный аппарат на стене:

– Воспользуйтесь моим телефоном. Должен вас, однако, разочаровать, дороги еще не расчистили. Этот снегопад вызван озерным эффектом, и он еще не закончился. Школа округа объявила выходной, и большая часть трасс, включая и ту, что ведет сюда, все еще закрыта для проезда частного транспорта, поэтому я не стал бы слишком рассчитывать на то, чтобы куда-то добраться.

– Полагаю, с погодой спорить бесполезно. – София почувствовала приступ беспокойства. Макс и Дэзи знали, что она прилетает, но считали, что это обычный кратковременный визит. Женщина представления не имела, какова будет реакция детей, когда она все им объяснит. В действительности она сама не до конца представляла, что им сказать. Беллами, семья бывшего мужа Софии, занимали в Авалоне господствующее положение. Многие поколения Беллами родились и умерли на этой земле, в то время как сама София всегда будет считаться здесь чужой, пришлой. Внезапно она остро ощутила собственное одиночество.

– Прежде всего мне нужно собраться, – малодушно произнесла она.

– Ладно, – легко согласился Ной. – Как ваше колено? Вероятно, мне следует его осмотреть.