Текст книги "Огненный рай"
Автор книги: Сьюзен Виггз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
Глава 20
Весенний сад буйствовал – цвели персидская сирень, пестрая наперстянка, яркие каскады желтой форсити, будто обещая счастье Генри Уинслоу Маркхэму, которому исполнилось два года. На его дне рождения Бетани нервничала и волновалась, словно новобрачная. Она покачала головой, внезапно поняв несуразность данного сравнения, вспомнив, что, когда выходила замуж, у нее не было времени для волнений – вся церемония заключалась в поспешном подписании необходимых бумаг в Бристоле. Сегодняшний праздник был ею тщательно обдуман: к чему собирать много гостей, можно ограничиться только членами семьи, еще пригласить Гуди Хаас и детей из своей школы. Однако Дориан и мать настояли на пышном празднестве, намереваясь поразить английских офицеров высокого ранга и знатных тори города.
Причина нервозности Бетани заключалась не в том, что их тихий сад заполнится «красными мундирами» и знатными тори, – ей уже не раз доводилось испытывать на себе насмешливые и осуждающие взгляды людей своего круга и не обращать внимания на их шушуканье и колкости, – ее приводило в нервное состояние ожидание встречи всего лишь с одним человеком, отчего руки дрожали, в горле пересохло, желудок отказывался воспринимать некрепкий чай из засушенных трав, которыми запаслась мать: на день рождения сына собирался прийти Эштон.
Дориан прибегал ко всяческим уловкам, пытаясь убедить ее не приглашать мужа, но тщетно: патриот или не патриот, спорила Бетани, он – отец ребенка, имеет полное право присутствовать.
– У тебя такой вид, – раздался приятный мужской голос, – будто ты собираешься предстать перед судом.
Она вздрогнула и обернулась. Широкая улыбка осветила ее лицо.
– Гарри!
Они обнялись. Все волновавшие ее тревоги отодвинулись на второй план, когда, прикоснувшись к поношенному костюму брата, она почувствовала его худобу. Родной брат казался незнакомцем, которого Бетани когда-то знала, но сейчас никак не могла вспомнить, где они встречались.
– Даже не ожидала, что ты сможешь приехать.
– Фелиция и Маргарет не стали рисковать, а я нашел паромщика, который сумел проскочить мимо английских и французских постов в заливе. – Он усмехнулся. – Можешь себе представить, что надо пробираться через линию фронта, чтобы попасть на день рождения.
В ближайших кустах сирени запела какая-то певчая птичка.
– Расскажи о себе, Гарри. А патруль в заливе – не так уж и плохо: корабли защищают нас, а не угрожают невинным людям.
Гарри щелкнул языком:
– Ты так и осталась упрямой маленькой тори, не так ли, Бетт?
Бетани вздохнула, обеспокоенная усталым видом брата.
– Война длится уже почти три года. У меня такая усталость от нее, что уже почти все равно, кто победит. Но, – упрямо добавила она, – я останусь англичанкой.
Гарри окинул ее критическим любящим взглядом.
– Позволь заметить, ты очень мало напоминаешь англичанку: живешь совершенно независимо, открыла школу для простых людей.
– К этому вынудили исключительные обстоятельства. Как только англичане покончат с мятежом, надеюсь, моя жизнь вернется в обычное русло.
– Похоже, что это не сбудется, – весело заметил брат. – Французский флот собирается приплыть к американским берегам со дня на день. Держу пари, они первым делом нанесут визит в Ньюпорт.
Бетани замолчала, обдумывая сообщение, но времени на размышления не было. В сад прибежала Кэрри Маркхэм, одетая в очень смелое открытое платье, демонстрирующее ее пышные формы.
– Вам надо быстрее вернуться в дом, – проговорила Кэрри, коротко кивнув Гарри. – Генри капризничает и не хочет одеваться, а гости уже собираются.
Нервозность снова овладела Бетани, продолжая трепетать в ней, словно неустанно дрожащие крылышки пчелы.
– Эштон пришел?
– Еще нет.
Кэрри быстро побежала в дом, поправляя свои каштановые кудряшки. Гарри с грустью посмотрел на сестру.
– Ты по-прежнему считаешь, что он организовал погром, не так ли?
– Я пришла к выводу, что никогда этого не узнаю. Но это дело рук мятежников, а он открыто их поддерживает.
– Как и я, – напомнил ей Гарри. Бетани судорожно вздохнула.
– Но я не могу слепо принимать его взгляды только потому, что он мой муж. – С этими словами Бетани поспешила в дом. И все же, когда спустя некоторое время Эштон появился в саду, ее охватило странное, не подвластное ей чувство. Его строгое лицо казалось суровым и неприступным, как скалистые берега острова Эквиднек. Легкий ветерок с моря шевелил его каштановые волосы, вызывая у нее острое желание коснуться их пальцами. Помимо своей воли Бетани любовалась его стройным сильным телом, которое ей так хотелось обнять.
Их взгляды встретились, несколько напряженных минут они не в силах были отвести их друг от друга. Тоскующий возглас чуть не сорвался с ее губ – Эштон резко отвернулся, ища надежное укрытие в обществе сына.
Друзья Лилиан порхали тут и там по саду, навострив уши и стреляя глазами, отыскивая лакомые кусочки для сплетен. Английские офицеры в парадной форме с удовольствием угощались контрабандным ямайским ромом, поднимая тосты за короля и империю, стараясь делать это так громко, чтобы слышали Эштон и Гарри. Ученики Бетани шумно играли в саду, угощаясь сладостями, выставленными на столах веранды.
Одетый в модный бархатный английский костюмчик и весь в кружевах, Генри Уинслоу Маркхэм торопливо семенил за детьми, его пальцы перепачкались от варенья и липких леденцов.
Генри отчаянно протестовал, когда Бетани взяла его на руки и понесла на веранду, но успокоился, поняв, что предстоят подарки. Когда же и эта процедура завершилась, малыш снова приготовился капризничать. И тут появился Эштон, в поношенном костюме, перепачканном грязью и белой шерстью, которую оставил бело-коричневый щенок.
Не обращая внимания на презрительные взгляды окружающих, Эштон опустился рядом с сыном.
– Я назвал этого спаниеля Либерти [9]9
Свобода (англ.)
[Закрыть], но ты можешь дать ему другое имя, если хочешь.
Малыш, взвизгнув от восторга, потянулся к щенку.
– Такой же, как Глэдстоун, – прошептала Бетани. Эштон засмеялся, с удовольствием наблюдая радость Генри.
– Не совсем так. Это не он, а она.
Щенок ухватил зубами кружева на рукавах Генри.
– Бетани, неужели не видите, что костюм мальчика сейчас будет испорчен? – ворчал Дориан.
– Позволь мальчику немного поиграть со щенком, Тэннер, – обратился Эштон, сурово смерив его взглядом. Бетани молча молила Бога, чтобы мужчины не устроили сцену на глазах сразу насторожившейся публики.
– Гостям совсем не интересно смотреть, как этот невоспитанный маленький щенок портит одежду ребенка. – Дориан отошел в сторону и отыскал Джастиса Ричмонда, разносившего гостям спиртное. – Эй ты! Забери щенка и отнеси его в конуру.
Джастис забрал щенка, а Генри громко расплакался. Эштон сжал кулаки.
– Разве тебе не понятно – Дориан хочет, чтобы ты ударил его, – тихо проговорила Бетани. – У него тогда будет прекрасная возможность арестовать тебя.
– Она права, – пробормотал Гарри, присоединяясь к ним. – Почему бы тебе не проучить его совсем другим способом? На беговой дорожке? Состязания скоро начнутся.
Эштон, бросив горький взгляд на Бетани, повернулся и направился на зеленое поле, где должны были состояться скачки; Бетани подхватила на руки капризничавшего ребенка и поспешила за всеми – ни одно празднество в Ньюпорте не обходилось без лошадиных состязаний, даже в эти тяжелые времена в конюшнях Систоуна продолжали разводить породистых лошадей.
Джентльмены, в мирные времена соперничавшие с Синклером Уинслоу, хотели удостовериться, сумела ли Бетани и освобожденный ею раб сохранить лошадей.
Английские офицеры, в своем большинстве богатые землевладельцы, недовольные варварскими условиями жизни в американских колониях, одетые в кожаные штаны, сидели верхом, также собираясь принять участие в скачках.
Капитан Тэннер открыл праздник, прогарцевав на Корсаре. Черный жеребец стал его любимой лошадью. Эштон гневно сжал губы.
– Он испортит лошадь, заставляя бедное животное выполнять свои цирковые фокусы.
Бетани внезапно вспомнила Эштона десять лет назад: пылкий юноша взволновался, как и все в Систоуне, появлением Корсара – они все надеялись, что чистокровный жеребец ни в чем не уступит своему знаменитому предку. Последующие триумфы скакуна превзошли их самые радужные ожидания, принеся ему славу, которую он по праву делил с Эштоном, воспитавшим его. А вот теперь, на завершающем этапе своей славной карьеры, управляемый бывшим циркачом, этот конь вынужден выполнять цирковые трюки, что ниже всякого лошадиного достоинства. Бетани испытывала боль за человека, воспитавшего Корсара.
– Дориан не очень часто это делает, – попыталась оправдаться она.
– Если бы я не приучил жеребца к покорности, возможно, Тэннер сломал бы уже свою глупую шею. – Эштон присел на скамью, усадив на колени Генри. Дориан, закончив представление, спешился и высокомерно взглянул на Эштона.
– Не хочешь ли состязаться со мной, Маркхэм? Можем заключить пари.
Эштон передал ребенка Бетани и направился к Дориану. Рядом они представляли собой разительный контраст: Дориан в великолепной офицерской форме, искусно причесанном парике, вместо лица красивая неподвижная маска, – и Эштон, в простом костюме, делавшем его немного простоватым, не обращающий внимания на весенний бриз, который перебирал пряди его небрежной прически, не выражающий никакой притворной любезности.
– На что пари? – осведомился Эштон.
– Поскольку у тебя нет денег, можно назначить такой штраф: если проиграешь, то оставишь в покое Бетани и мальчика. Навсегда. Согласен?
Среди слушавших поднялся ропот. Бетани прижала пальцы к губам, сдерживая острое желание умолять Эштона не принимать такое хладнокровное и опасное предложение.
– А если я одержу верх?
– Называй свои условия, Маркхэм.
– Отдашь мне ту лошадь, какую захочу.
– Лошади не мои. Я не могу их раздавать, ведь они принадлежат твоему сыну.
– Но не Корсар. Бетани рассказала, что ты распорядился оставить его для себя.
Офицер резко вскинул голову, бросив взгляд на прекрасного гнедого жеребца по имени Бландербас, бившего копытом землю и гордо выгибавшего шею. Дориан улыбнулся, и Бетани поняла, о чем он подумал – четырехлетний жеребец был новым чемпионом острова Эквиднек.
– Договорились, – сказал Дориан. – Ты уже решил, какую возьмешь лошадь?
– Корсара.
Бетани вскочила на ноги и бросилась к мужу.
– Корсару больше десяти лет, ему не по силам победить.
– Ты сомневаешься только в лошади или во мне тоже? – коротко засмеялся Эштон. – Если проиграю, получишь то, чего давно желаешь.
– Эштон, – понизила она голос, – ты обязан воспитывать Генри. – «Боже мой, несмотря ни на что, я совсем не хочу, чтобы ты исчезал из моей жизни!»
Толпа зашумела, а Эштон, швырнув пиджак на траву, подошел к Корсару, погладил его мускулистую шею и что-то ласково проговорил на ухо; конь тихо заржал – узы дружбы между жеребцом и хозяином не ослабли.
На стартовой линии Корсар стоял спокойно, в то время как Бландербас бил копытом землю, натягивая узду. Бетани отправилась через луг к финишу. Один из офицеров дал старт, выстрелив из пистолета.
Лошади помчались, а всадники прижались к ним, склонившись над их крепкими шеями. Бетани казалось, что она видит, как шевелятся губы Эштона, и ей представлялось, как он шепчет ласковые слова своему любимцу. Соперники скакали на одной линии, морда к морде, даже уши на одном уровне. Все наблюдали затаив дыхание.
Но вот гнедой чуть выдвинулся вперед, а затем опередил черного жеребца на целую голову. Бетани отвернулась, не желая видеть поражение Эштона и великолепного Корсара.
Услышав удивленные возгласы толпы, она резко обернулась: в этом состязании нельзя было недооценивать состояние двух сердец – Эштона и Корсара. Несколько лет назад муж ей это объяснил: скачки причиняют лошади боль, но Корсар обладал способностью преодолевать ее, не замедляя бега, – он готов к победе, даже если это приносит ему страдания. В одно мгновение лошадь и всадник слились в единое целое и помчались вперед с неземной скоростью. Отвергая природу и логику, копыта Корсара, казалось, отрывались от земли, длинное сильное тело коня с искусным всадником рванулось вперед и у самой финишной черты, демонстрируя грацию мифического животного, опередило гнедого.
Приветствия толпы были очень сдержанными. Генри радостно хлопал в ладоши, смех Бетани смешался с одобрительными криками Джастиса.
– Это волшебный конь, – заметил конюх, отводя взмыленного коня в сторону, чтобы тот остыл.
Бетани Уинслоу Маркхэм, поразившая гостей тем, что поставила свои чувства к мужу выше лоялистских принципов, словно девчонка, бросилась бегом через зеленую поляну и в одно мгновение оказалась в его объятиях. Они стояли рядом с черным жеребцом, ставшим навсегда легендой.
* * *
Освещенный июньским солнцем, в окружении шелестящей морской травы, шума волн и крика чаек, летающих над морем и пенистыми волнами в поисках добычи, в убежище среди скал сидел Эштон, в своем любимом, начиная с детства, месте, а сейчас к тому же и безопасном – английский патруль, регулярно объезжающий остров, пока не обнаружил это укрытие.
Он готовил коммюнике на французском языке, которое сделает ненужными услуги подставной фирмы «Ортале и Си». С заключением союза с Францией Эштону не нужно будет тайно доставлять патриотам взрывчатку Лавуазье: ранее французы не могли открыто помогать американцам, поэтому была создана эта мифическая компания.
Ему будет скучно без своего нового французского друга, розовощекого Ламораля, оформлявшего заявки на взрывчатку с беспечностью пекаря, принимавшего заказы на хлеб.
В настоящее время еще один план занимал мысли Эштона: два месяца назад выиграв Корсара, он решил доставать и подготавливать лошадей для Континентальной кавалерии. «Это совершенно невозможно, – твердили тогда члены комитета, – настоящее самоубийство: преступная деятельность прямо под носом у «красных мундиров» – воровать их лошадей, тренировать необъезженных фермерских коней, а затем всех их переправлять в Провиденс, занятый повстанцами».
Эштон работал на ферме «Миддлтаун», принадлежащей Гейлорду Парсону, такой заброшенной, что даже англичане не стали ее занимать. Позади фермы, в наскоро сооруженном загоне, уже паслись первые четыре лошади: одна – спокойная, фермерская; вторая – гнедой полукровка с длинными упрямыми ушами; третья – небольшая и покладистая, уважавшая русский чертополох. Самые же большие надежды возлагались на четвертого коня, добытого с большим риском – Эштон украл его прямо со двора здания суда. Всей этой разношерстной и разномастной компанией командовал Корсар.
У Эштона от волнения перехватило горло, когда припомнилось, как Бетани бросилась к нему в объятия после скачек. Ее податливое тело и согретые солнцем волосы вызвали у него такое сильное желание, что перехватило дыхание. Это стало мгновением исцеления, пробившим брешь в стене отчуждения. Но затем, как бы по взаимному согласию, они отстранились друг от друга, и реальность мгновенно заполнила образовавшуюся было брешь. Подошел ее страж, настроение у Бетани упало, и с тех пор он не видел своей жены.
Вдруг Эштон замер, разглядев знакомую фигурку на выступе над обрывом – грациозно сидя на серовато-коричневой кобыле, Бетани направила ее вниз по узкой тропинке. Послеобеденное солнце, просвечивая насквозь ее волосы, золотило светлые пряди. У него стало горько на душе.
– Ты выглядишь так, как будто весь мир преследует тебя, Эштон, – задумчиво заметила она. – Когда-то эти же слова ты сказал мне. Три года назад, таким же летним днем.
Бетани соскочила с седла, привязала лошадь, сорвала цветок шиповника и приблизилась к нему, с естественной соблазнительностью покачивая бедрами. Его пальцы сжались в кулаки. Она легко коснулась цветком его груди.
– И ты был прав: казалось, весь мир преследовал меня – родители настаивали выбрать приличного мужа, но мне хотелось только тебя. Глупо с моей стороны?
– Трудно ответить на этот вопрос. – Он едва узнавал собственный голос. Ее глаза наполнились грустью.
– Я много узнала с тех пор. Любовь. Предательство. – Ее слова разрывали сердце; хотелось бы исправить эти годы, он сожалел о причиненной ей боли.
– Я танцевал с тобой в тот день.
– Теперь ничего не исправишь танцем.
– И поцеловал.
– А я влюбилась в тебя.
В следующее мгновение она оказалась в его объятиях – он целовал ее лицо и волосы, наслаждаясь близостью. Нежные лепестки шиповника смялись между напряженными телами; и цветок, и их одежда упали на песок. Эштон, забыв обо всем, кроме любви, поразился несовершенству собственной памяти: как можно было забыть мягкость и аромат ее кожи, шелковистость волос, приливы страсти и горячие объятия? Ее дыхание сделалось прерывистым, похожим на рыдание.
– Боже, – прошептал он, – что с нами произошло, Бетани?
Дрожа, она отстранилась от него, медленно оделась. Взглянув на лошадей, не ответила на его вопрос.
– Готовятся для Континентальной кавалерии, не так ли?
– Откуда тебе это известно? – потребовал он ответа.
– А этот мерин принадлежит лейтенанту Ярову, не так ли? В самом деле, Эштон, у Михаила Ярова необузданный темперамент – он чуть не придушил подчиненного, когда обнаружил пропажу. – Бетани снова взглянула на гнедого. – Нетрудно догадаться: ты дожидаешься темноты, чтобы проскочить мимо английских фрегатов. Девять вечера – самое удобное время. Думаю, ты уже изучил расписание патрульных служб, правда?
Эштон схватил ее за руку.
– Что за игру ты ведешь?
Она многозначительно посмотрела на его руку.
– Твоя жизнь мне дороже лошади Ярова. И я не собираюсь доносить на тебя.
Эштон расслабил руку.
– Тогда зачем ты пришла сюда?
– Я бываю здесь ежедневно, с тех пор, как узнала о твоих планах тренировать лошадей для мятежников. Догадалась, что ты изберешь именно это место, потому что оно очень уединенное. – Она отошла от него на несколько шагов. – Эштон, это безумие. Тебя обязательно схватят.
– Такая забота с твоей стороны очень трогательна.
– Моей главной драгоценностью является Генри, а ты можешь лишить его счастья.
– Неужели тебе бы хотелось желать сыну слишком хилого отца, неспособного бороться за свои убеждения? Мужчину, который бы отвернулся от дела свободы?
– Отца, который не повинуется своему королю и выступает против соседей, – возразила Бетани.
– Мы ни о чем не договоримся до тех пор, пока ты принимаешь у себя в доме Дориана Тэннера. Или ты выступаешь не только в роли хозяйки с этим блестящим офицером?
Упрямый взгляд голубых глаз скрестился с гневным орехово-золотистым. Ему хотелось трясти жену за плечи, пока зубы не застучат и она не запросит пощады, и, одновременно, заключить в объятия, чтобы снова понять, почему они когда-то полюбили друг друга. Эштон знал, что она слишком горда, чтобы искать утешение в объятиях другого мужчины.
– Я не хотел произносить этих слов, – признался он, понизив голос. – Прости.
Она резко вскинула голову.
– Ты знаешь, Эштон, что впервые просишь у меня прощения?
– И, несомненно, не в последний раз.
Глава 21
Жарким июльским днем по аллеям сада Систоуна, ведущим к летнему домику, где располагалась школа Бетани, торопился Эштон, испытывая неловкое чувство непрошеного гостя и необъяснимую тяжесть на душе – было о чем поразмышлять.
Шарль Гектор Теодат, граф де Эстен, направлял свой флот из залива Делавэр на север, намереваясь освободить Ньюпорт от англичан; генерал Салливан, командующий Континентальной армией, планировал провести операцию на суше – по всем расчетам двойной удар должен был смести «красные мундиры» в считанные часы. План, разработанный маркизом де Лафайетом и генералом Вашингтоном, казался очень надежным, но де Эстен прослыл на флоте слишком осторожным человеком, а шотландский темперамент Салливана и его невезение вошли в поговорку.
Заходящее вечернее солнце бросало золотые тени на летний домик, тонкий аромат роз и кентерберийских колокольчиков пронизывал воздух, навевая сентиментальные мысли. Эштону припомнилось, как три года назад они вдвоем сидели в этом домике и ему, практичному человеку, в голову пришла мысль использовать его не только для украшения. Мог ли он тогда додуматься, что жена приспособит его для таких благородных целей.
Хотя здание и было перестроено, чувствовалась некоторая его заброшенность: трава и кусты росли в своем первозданном виде, не зная, что такое английские лужайки и подстриженные газоны, – еще одно свидетельство презрительного отношения Дориана к благотворительной деятельности Бетани; в отличие от школы, конюшни и каретный двор содержались в идеальном порядке.
Эштон помедлил у двери, расправил плечи и сжал пальцы в кулаки, как бы готовясь к схватке, на губах появилась натянутая улыбка. Ему было понятно, что с женой предстоит нелегкий разговор, когда ей станет ясна причина его прихода.
Эштон приготовился войти в дом, но услышал гневный голос Бетани:
– Как только могла такая безумная мысль прийти вам в голову!
Эштон помедлил и прислушался. Послышались мужские шаги.
– Мой план совершенно логичен. – В благовоспитанной речи Дориана Тэннера слышалось раздражение. – Пора задуматься об образовании Генри, – продолжал он. – Через несколько лет ему можно будет поступать в Итон.
– Я никогда не отправлю своего сына на учебу в Англию, – возмущенно ответила Бетани.
– И поступите очень неблагоразумно, – заявил Тэннер. – Все приличные люди отправляют своих детей на учебу – оба ваших брата учились там.
– Да. И отцу понадобился год, чтобы снова перевоспитать Гарри после его возвращения домой, а Вильяма еще долго по ночам мучили кошмары – результат насильственной системы обучения. Генри сможет получить прекрасное образование прямо здесь, в этой школьной комнате.
Раздался злой смех Дориана.
– Понимаю. Будущий хозяин Систоуна будет цитировать крамольные стихи вместе с бедняками и бывшими рабами.
– Если мои ученики и низкого происхождения, это совсем не значит, что они не могут получить образование. Мальчик, изучающий книгу, трудится одинаково упорно, независимо от того, кто его отец – раб или благородный джентльмен.
– Вы рассуждаете о равных правах для бедняков, как самые радикальные из патриотов.
– В самом деле? Тогда, похоже, у меня с ними есть что-то общее.
Усмехнувшись, Эштон скрестил руки и прислонился к стене дома.
– Я не допущу, чтобы Генри общался с отбросами умирающей нации.
– Но кто сделал эту нацию умирающей?
Дориан шумно выдохнул.
– Мне глубоко небезразлична судьба мальчика. Если бы вы так опрометчиво не вышли замуж за Маркхэма, а приняли тогда мое предложение, Генри мог бы быть моим сыном.
«И был бы, – подумал мрачно Эштон, – если бы меня не арестовали по ошибке в Бристоле».
– Отец мальчика – Эштон. Ему решать, где будет учиться Генри, – твердо заявила Бетани.
– Вы постоянно это подчеркиваете. Мои адвокаты говорят, что в вашем положении вполне возможен развод – муж покинул вас. Все очень просто. И не забудьте о его вине в смерти вашего отца.
Эштон замер, с тревогой ожидая ответа жены.
– Вас совершенно не касается, как я отношусь к мужу.
– Моя дорогая, даже очень, – спокойно возразил Дориан. – Я считаю, что вам следует избавиться от предателя, потому что я испытываю к вам нежные и серьезные чувства.
Бетани испуганно вскрикнула, послышался звук отодвигаемой мебели.
Эштон быстро вошел в дом. Бетани и Тэннер стояли друг против друга, но их, как барьер, разделяла скамья. Офицер обернулся, его лицо стало злым.
– Какого черта ты здесь делаешь, Маркхэм?
– Хочу поговорить с женой. Наедине.
Тэннер, схватив шляпу, быстро покинул комнату.
Эштон огляделся – в классе чисто и уютно, в строгом порядке расставлена детская мебель, на столах – стопки учебников и бумага для черновиков, используемая очень экономно; чернильницы и фаберовские карандаши аккуратно сложены на одном из столов. На большой классной доске можно было прочесть изречение, написанное ровным почерком Бетани: «Сначала скажи, кем ты хочешь стать, а затем делай то, что для этого необходимо. Эпиктет».
– О чем ты хотел поговорить, Эштон?
Ее голос звучал устало, под глазами появились круги, которых раньше не было, платье цвета лаванды казалось великоватым, – Эштон с удивлением понял, что Бетани не только устала, но и безнадежно несчастна, однако, даже уставшая и измученная, оставалась сама собой.
– Принес бумагу, – и, смущаясь, протянул ей памфлеты, текст которых печатался только с одной стороны листа. Улыбка, осветившая ее лицо, глубоко тронула Эштона.
– Спасибо. Она сейчас такая дорогая. – Бетани полистала памфлеты и насмешливо взглянула на него. Он тоже рассмеялся.
– Это все, что я смог найти.
– Завтра раздам их детям.
– Нет, – возразил Эштон. – Флот де Эстена может появиться в любой день. Это уже не секрет. Я договорился отправить тебя, Генри, Кэрри и твою мать в Бристоль. Там вы будете в безопасности, рядом с братом и Фелицией.
– Никуда мы не уедем из дома!
Эштон взял ее за руки, сжатые в кулаки.
– Бетани, Систоун станет мишенью для Континентальной армии: наверное, ты знаешь, что по приказу Тэннера в некоторых помещениях установлены артиллерийские орудия. Я сторонник патриотов, но хочу предупредить, что жестокости можно ожидать и с той, и с другой стороны.
– А кому это не известно? – вспыхнула Бетани. Он стиснул зубы – опять жена бередит старые раны.
– Ты уедешь в Бристоль.
– Никогда!
Эштон изумленно посмотрел на нее.
– Ты обязана это сделать ради безопасности нашего сына. Иначе придется пожалеть об этом.
Она устало направилась к двери.
– Ты вынудил меня согласиться. – Бетани подняла печальные глаза. – Наверное, бесполезно спрашивать, что ты собираешься делать во время осады.
Ему хотелось обнять ее, поцеловать, чтобы исчезли все усталые морщинки с побледневшего лица, но он решил не делать этого.
– Можешь не сомневаться, я действительно буду очень занят, – мрачно ответил Эштон, разглядывая детские рисунки, размещенные на стене: на одном из них был изображен солдат, стоящий на посту у пепелища сгоревшего здания; на другом – дерево с облетевшими листьями, остаток каменного фундамента дома, семья у костра, в котором горела мебель, – как ужасно, когда дети рисуют войну и страдают от нее. Как они переживут осаду? – Питер Хаас сделал запасы продуктов для горожан.
Бетани кивнула и направилась к ступенькам. Эштон схватил ее за плечи, прижался губами ко лбу – от нее пахло солнцем и жасмином. Внезапно в голове завертелась мрачная мысль: а вдруг он в последний раз держит ее в своих объятиях?
– Да поможет тебе Бог, любовь моя, – тихо проговорил он. – Гарри привезет тебя домой, когда бои закончатся.
Взгляд ее золотистых глаз остановился на его лице, казалось, ей хотелось что-то сказать, но она передумала, повернулась и пошла к дому. Эштон смотрел, как мелькало ее платье среди кустов сирени и вечнозеленых тисов.
«Да поможет тебе Бог, любовь моя».
* * *
Боже всемогущий!
Гарри Уинслоу, остановившись как вкопанный у порога фермерского дома в Тивертоне, с изумлением уставился на выступающий живот учительницы.
– Закройте рот, молодой человек, – приказала Абигайль, – и вытирайте хорошенько ноги – Финли потратил столько часов на уборку.
Гарри отчистил грязь с сапог железным скребком и, войдя в дом, бросился помогать женщине сесть на стул.
– Послушай, Гарри Уинслоу, – проворчала она, – я беременная женщина, а не коробка со взрывчаткой.
– Извините, мисс Примроуз.
– Молодой человек, не мисс, а миссис Пайпер, но, учитывая твои плохие манеры, разрешаю называть Абигайль или даже Эбби, если тебе так хочется, – вы, американцы, так любите фамильярничать.
– Вы вышли замуж за Финли?
– Да, это действительно так, хотя он – старый негодяй и картежный шулер. Ничего нельзя было поделать: я потеряла свое сердце. – Она окинула взглядом аккуратную и очень милую гостиную. – В любом случае, так трудно найти человека, умеющего так готовить и вести дом, как Финли. – Она отвела взгляд, скрывая страх в глазах. – Он уехал встречать французскую флотилию, и сегодня вечером собирается попасть на флагманский корабль «Лангедок».
Гарри от неожиданности присвистнул.
– Мне всегда казалось, что из него не получится фермер. А что делает его брат?
– Стефен уехал в город – там патриоты формируют отряды, – а наш племянник Дуглас занимается хозяйством. Что привело тебя сюда?
– Собираюсь вступить в армию.
Она грустно кивнула – сколько молодых людей, таких, как он, погибло в эту войну?
– Давно видел Бетани?
– Эштон договорился вывезти ее в Бристоль и до сих пор не знает, что она не послушалась, хотя у нее, по крайней мере, хватило здравого смысла отправить из Ньюпорта Кэрри и сына. Сама же осталась и по-прежнему предоставляет свой дом «красным мундирам».
– Выполняет свой патриотический долг.
– Лучше бы вспомнила о долге жены, – сердито заметил Гарри.
– Не стану возражать тебе, – ответила Абигайль.
– Как ее убедить, что Эштон не имеет никакого отношения к тому чертову пожару?
Учительница на минуту задумалась – какое-то смутное воспоминание мелькнуло в ее глазах, – наконец, что-то вспомнив, она поспешила в угол кухни и принялась рыться в мешке с тряпками; обернувшись, показала перепачканный краской фартук.
– Он был на мне в тот вечер, когда я проникла в кабинет Дориана Тэннера. Я совершенно забыла о нем – Финли тяжело переживал смерть Чэпина. – Она протянула Гарри два небольших предмета. – Это награда Эштона – «Дерево Свободы», Но посмотри на вторую вещь. Что-нибудь припоминаешь?
Гарри взял вещицу в руку и поднес к свету.
– Эта заколка с сапфиром принадлежала моему отцу, – взволнованно произнес он. – Вы говорите, что нашли это у Тэннера? Но это же означает только одно…
Абигайль похолодела:
– Все организовал сам Тэннер!
Гарри быстро направился к двери.
– Сейчас же отправляюсь в Систоун, чтобы избавить Бетани от этого «красного мундира», ведущего двойную игру.
Вскочив в шлюп под парусом, он отплыл. Ветер кружил барашки на водах залива; Гарри обернулся, помахал шляпой – золотистые волосы развевались на ветру, – совсем мальчишка, пылкий и отважный. Абигайль, постояв, вернулась в дом.
* * *
Эштон чувствовал себя превосходно на покачивающейся верхней палубе корабля «Лангедок» – флагмана флотилии из одиннадцати судов.
– Великолепный корабль, не правда ли? – с гордостью в голосе произнес Гастон, рулевой корабля. – У нас девяносто орудий – немного удачи, и мы сметем англичан до самой Канады. – Мальчишеская улыбка освещала мужественное лицо немолодого француза, когда он пожимал руки каждому американцу: Эштону, Финли и пяти членам Комитета спасения.
Финли толкнул Эштона локтем и кивнул в сторону кормы:
– Никогда не видел столько медных орудий.
– Герои-победители, – устало заметил Эштон. – Не понимаю, зачем называть героями людей, убивающих себе подобных?
