Текст книги "Огненный рай"
Автор книги: Сьюзен Виггз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
– Мне часто приходилось присутствовать при рождении жеребят.
– Твоя жена не кобыла, – сердито возразила Гуди, – но я позволю тебе остаться, если будешь помогать. Приготовь несколько тазов с водой и чистые простыни.
– И это все?
– Для родов многого не требуется. Только много боли и пота.
Боль и пот… Пот и боль. Проходили секунды, минуты, пока, наконец, Бетани не забыла об успокаивающем движении маятника – схватки не отпускали ее, доведя до полного изнеможения. И когда ей уже казалось, что больше нельзя выдержать ни минуты, она почувствовала, что скоро все кончится. Сквозь приступы нестерпимой боли мелькнуло просветленное лицо Гуди.
– Время пришло, – провозгласила повитуха. – Вот теперь нужно хорошо потрудиться.
Бетани охватило отчаяние: разве это не труд – потуги в течение многих часов? Но на этот раз они не подчинялись воле, а исходили изнутри. Ее глаза зажмурились, тело напряглось.
– Теперь ты будешь хорошо знать, что значит дать жизнь ребенку.
Вцепившись в руку Эштона, Бетани тужилась изо всех сил. Ей казалось, что тело ее разрывают на части, как вдруг Гуди радостно вскрикнула.
– Иди сюда, – обратилась она к Эштону. – Если ты уже здесь присутствуешь, то первым подержишь своего ребенка.
Бетани, наконец, отвлеклась от боли, сосредоточив внимание на Эштоне. «О Боже, – подумала она, видя его нерешительность. – О Боже, неужели уйдет, чтобы не видеть ребенка, которого не считает своим?» Но Эштон не ушел, нежно сжал ее руку, затем отпустил, направляясь к младенцу. И через мгновение повитуха подала в его дрожащие руки пронзительно кричащего новорожденного. Словно пораженный громом, Эштон изумленно смотрел на него – чувства, охватившие его, невозможно было передать словами: изумление при виде крошечного тельца на своих руках, облегчение – в конце концов закончились муки Бетани – и необыкновенное чувство гордости за жену, которая вела себя так мужественно. Не теряя времени, Гуди Хаас перевязала и перерезала пуповину, взяла чистую простыню, и Эштон подал ей ребенка.
– Мальчик, – объявила Гуди. – Такого прекрасного малыша мне еще не приходилось видеть.
Бетани уже улыбалась, когда Гуди подала ей корчащийся сверток. Эштон никогда еще не видел такой улыбки на ее лице – нежность, серьезность и глубокое чувство удовлетворения отразились на нем. Это задело совсем забытые струны его души. Как только Бетани прижала сына к себе, тот сразу же успокоился. Ее рука благоговейно дотронулась до крошечного красного личика младенца, который размахивал твердо сжатыми кулачками. Гуди откашлялась, Эштон заметил подозрительный блеск ее глаз, когда повитуха принялась за уборку. Бетани решилась взглянуть на Эштона.
– Теперь у нас есть сын, – тихо сказала она ему. В ее глазах он уловил молчаливую мольбу – ей хотелось, чтобы он признал ребенка. Ему тоже этого хотелось: Бог свидетель, как хотелось, чтобы этот ребенок принадлежал ему.
– Поздравляю тебя, детка. Ты вела себя храбрее целой армии. – Он поцеловал ее во влажный лоб. – Как ты хочешь назвать его?
Она осторожно взглянула на него, кусая дрожавшую нижнюю губу, затем судорожно выдохнула.
– Я думала… Можно бы назвать его в честь твоего отца.
У Эштона перехватило дыхание, словно его неожиданно бросили в холодное море. При других обстоятельствах он был бы горд назвать сына в честь отца, которого очень любил. Но сейчас… Сознание протестовало назвать ребенка, которого, возможно, зачал Дориан Тэннер, Роджером. Бетани с надеждой смотрела на него, ожидая ответа.
– Думаю, это было бы неправильно, – тихо произнес он, в его голосе звучало искреннее сожаление. Эштон заставил себя улыбнуться. Склонившись над ребенком, он чуть приоткрыл покрывало и вгляделся в сморщенное красненькое личико. – Мне кажется, малыш больше похож на тебя и Гарри. Тебе так не кажется?
Он не кривил душой: изгиб бровей, красивая форма носа и подбородка обещали сделать его похожим на близнецов Уинслоу.
– Генри Маркхэм, – произнесла она, не глядя на Эштона. – Неплохо, тем более что у Фелиции, возможно, больше не будет детей.
– Твой брат будет очень горд, любовь моя.
– А ты, Эштон? Разве не горд?
Не сводя глаз с ребенка, он снова коснулся губами ее влажного лба, будто поклялся относиться к мальчику, как к собственному сыну, независимо от того, кто зачал его.
– Да, любовь моя, – искренне произнес Эштон, – Я горжусь тобой и этим прекрасным ребенком.
У нее вырвался вздох облегчения. Переполненный чувствами, над сутью которых ему не хотелось задумываться, он гладил и гладил ее лоб и волосы, пока блаженный сон не принял ее в свои объятия. Эштон осторожно взял из ее рук ребенка, вероятно, тоже уставшего от родовых мук и яркого света окружающего мира, в котором он только что очутился, и отнес его на кухню, где трудилась Гуди Хаас, не выпуская изо рта курительную трубку.
– Оба заснули, – сообщил Эштон.
– Это хорошо, – одобрительно заметила повитуха.
– Она назвала ребенка Генри, в честь своего брата.
– Я слышала. – Ее проницательный взгляд не выражал никаких эмоций.
– Надеюсь, что тебе можно довериться.
– Мне ты доверяешь. – Гуди кивнула в сторону спальни. – Но не доверяешь ей.
У Эштона перехватило дыхание.
– Мы женаты восемь месяцев. – Его взгляд не отрывался от ребенка, спящего у него на руках. – Этот парень достаточно здоров и крепок для девятимесячного. – Его взгляд встретился с глазами повитухи. – Как можно быть уверенным?
Гуди посмотрела на него долгим взглядом, продолжая попыхивать трубкой.
– Да, – проговорила она наконец, – можно. Есть такое понятие, как вера. Ты должен поверить, что ребенок твой, потому что эта женщина настолько любит тебя, что не способна лгать.
Глава 13
В первый день после рождения сына Бетани не покидала залитую солнцем спальню, куда с улицы проникали нежные запахи персидской сирени, левкоев и гиацинтов. К их легкому аромату примешивалось непривычное и неотразимое ощущение присутствия крохотного существа, липший раз убеждавшего: стоит ли сожалеть о том, что не очень далеко, в роскошном доме, живут ее родители, где ей не надо было бы заботиться ни о чем, выйди она замуж по их воле, – но для подобных мыслей не хватало времени, потому что все ее существо заполнялось им.
Люди, поздравившие их, конечно, не принадлежали к высшему обществу Ньюпорта: повар Дадли принес традиционное пирожное и горячий пряный напиток – смесь вина с яйцами и сахаром; Барнэби Эймз, переступая с ноги на ногу, таращил глаза и пообещал к трехлетию маленького Генри вырастить индейского пони; Финли и Чэпин Пайперы отпечатали открытку с надписью: «Добро пожаловать, маленький незнакомец, хотя наш порт сейчас закрыт».
– Очень остроумно. – Бетани прищурилась. – Где мисс Абигайль?
Печатник только собрался объяснить, но ему помешало появление конюхов и садовника Мозеса Гибса.
– Поздравляем вас, – весело произнес Гибс, хлопнув Эштона по спине и поднимая кружку с вином. – За первенца Эштона Маркхэма!
Бетани молча наблюдала, как гости громко поздравляли мужа, желая всего наилучшего.
– Как ты себя чувствуешь в роли отца? – задал вопрос один из мужчин. Бетани закусила губу, надеясь, что никто не заметит, какая вымученная у Эштона улыбка.
– Очень рад.
Мозес Гибс начал вспоминать свой опыт воспитания детей. Эштон, Финли и Чэпин тем временем незаметно вышли из дома. Затем появилась Кэрри, чей обычный насмешливый тон быстро сменился откровенным восхищением племянником. Бетани так и не получила ответа на вопрос о мисс Абигайль.
Маленький Генри спокойно вел себя в присутствии гостей, и только когда они ушли, начал громко кричать, требуя внимания. Гуди Хаас быстро показала Бетани, как нужно кормить ребенка; неопытность молодой мамы компенсировалась инстинктами младенца, и вскоре мать и сын успокоились, довольные друг другом, – доселе неизвестное теплое нежное чувство охватило Бетани, когда она смотрела, как ребенок сосет грудь.
– Только подумать, – весело произнесла она, – ведь многие женщины не кормят ребенка грудью, отдают их кормилице.
Гуди удовлетворенно засмеялась:
– Взаимопонимание, которое устанавливается между матерью и ребенком, в сто раз дороже каких-то изменений в фигуре.
– Эштон ушел?
Гуди кивнула.
– По какому-то делу. Правда, ничего не объяснил. Я пообещала, что весь этот день не отойду от тебя.
Разочарование омрачило радостный день, словно раскат грома: большинство мужчин отправляются в ближайшую таверну, чтобы отпраздновать рождение первого сына. Должно быть, Эштон тоже выпивает, сделавшись папашей, но, похоже, совсем не от радости – скорее, ищет забвения на дне пивной кружки.
Маленький Генри уютно спал в колыбельке, сплетенной из ивовых прутьев, а Гуди Хаас дремала на низкой кровати в гостиной, когда вернулся домой Эштон. Казалось, его не тревожил внимательный взгляд жены: подбросив дров в огонь, он отправился в затемненную спальню, разделся и надел чистую ночную рубашку – Бетани даже не подозревала, что у него есть такая.
Что-то странное появилось в движениях мужа, склонившегося над тазом для умывания. Бетани вгляделась внимательнее – совсем не пьян, как она ожидала, но вел себя как-то напряженно, двигаясь с осторожностью. Он задержался у колыбельки, склонился над ней и коснулся спящего ребенка. Бетани испытала чувство удовлетворения, которое вскоре сменилось тревогой: осторожно укладываясь в постель, Эштон, как ей показалось, болезненно поморщился.
– Эштон?
– Бетани, я думал, что ты спишь. – Его голос прозвучал как-то глухо, будто сквозь нестерпимую боль.
– Который сейчас час?
– Не знаю. После полуночи.
– Тебя так долго не было, Эштон.
– Гуди обещала позаботиться о тебе.
– Да, конечно. Но сегодня мне хотелось быть с тобой.
– Может, тебе что-то нужно?
– Нет… Да, нужно. Поцелуй меня, Эштон.
Его прикосновения так нужны ей сейчас, ей необходимо подтверждение, что рождение ребенка не разрушило их отношений. Он повиновался так поспешно, что ее тревога только усилилась, а быстрый поцелуй утвердил в уверенности, что с ним что-то неладно: Бетани ощутила пот на его верхней губе, но от него не пахло ни пивом, ни табаком; странно и другое – его волосы были влажны от морской воды и от него исходил резкий, солоноватый запах крови.
Она повернулась к нему, Эштон затаил дыхание.
– На твоем лице кровь. Тебя избили, да? – Он ничего не ответил, и она поняла, что права. – Что случилось?
– Ничего, детка. Не волнуйся. Столкнулся с подонками и получил пару хороших ударов.
– Ты же никогда не ввязывался в драки.
– А ты раньше не была слишком любопытной женой. – Его рука коснулась ее подбородка, и поцелуй на этот раз был более нежным. – Нам лучше сейчас поспать, пока есть такая возможность. Гуди говорит, что новорожденные совершенно не заботятся о сне своих родителей.
Его нежелание рассказать, что с ним произошло, не давало ей покоя, из головы не выходили мысли о мисс Абигайль, которая из-за Эштона и Пайперов попала в руки Бага Вилли.
– Не могу спокойно спать, – резко возразила она.
Ответ Эштона, наоборот, прозвучал спокойно, будто во сне:
– Почему?
– Как же быстро тебе удалось забыть о мисс Абигайль, – упрекнула жена. – Ты всю ночь пил и дрался, а она в это время в руках негодяев.
– Она… – он откашлялся, – любимая, послушай…
Ребенок заплакал, и Бетани тут же соскочила с постели. Пробормотав что-то насчет того, что злиться ей нельзя, иначе может пропасть молоко, он затих и уснул.
* * *
После последнего кормления ребенка наступил рассвет, и Бетани открылись последствия «пары ударов», о которых говорил Эштон: все лицо в синяках и ссадинах, плечо – перебинтовано.
Гуди Хаас сокрушенно пощелкала языком, затем, опустив узловатую руку в карман фартука, извлекла мазь и сняв повязку с плеча, разглядела глубокую ножевую рану.
– Шрам останется похуже прежнего, – заметила повитуха, имея в виду такой же от пулевого ранения.
Пока Гуди уверенно накладывала мазь и перевязывала рану, Бетани не переставая била дрожь. Эштон не издал ни звука, но когда наклонился, чтобы поцеловать жену и ребенка, открылось его бледное лицо.
– В отношении прошлой ночи…
– Не надо ничего объяснять, – ответила она, стараясь не обращать внимания на теплоту поцелуя.
Бетани быстро взглянула на Гуди. Эштон сощурил глаза, затем, пожав плечами, отвернулся.
После ухода повитухи смятение не покидало Бетани, и вдруг, к ее изумлению, снаружи послышалась четкая и отрывистая речь мисс Абигайль Примроуз, беседовавшей с Гуди.
Казалось, испытание не оставило на ней своих следов: как и всегда, туалет – безупречен, на голове – маленькая шляпка, каждый волосок на своем месте; серая стерильно чистая, без единой морщинки, накидка. Она улыбнулась Бетани, но все внимание сосредоточила на спящем ребенке. Резкий взгляд серых глаз неожиданно потеплел, в голосе зазвучала нежность.
– Кажется, мы с тобой обе не теряли времени, – мисс Абигайль протянула руки. – И кто у нас появился?
– Генри Маркхэм. – Бетани протянула ребенка мисс Абигайль.
– Просто прелесть. Нет, это слово не подходит. – Мисс Абигайль некоторое время молча рассматривала круглое личико ребенка и его сжатые кулачки. – Совершенство, само совершенство, моя дорогая.
Она вынула погремушку из серебра и кораллов и поболтала ею перед лицом Генри.
Дальше мисс Абигайль повела себя совсем странно – не отрывала восхищенных глаз от ребенка, ее обычно строгое лицо поглупело от выражения обожания.
– Кто это у нас? Наш маленький мужчина. – Ее четкая и правильная речь превратилась в поток слащавого детского лепета. – Ну, давай, птенчик, улыбнись тете Примроуз…
Приход Гуди Хаас удачно заглушил смех, от которого не смогла удержаться Бетани. Топот ее ботинок, подбитых гвоздями с широкими шляпками, а также дребезжащий фартук, казалось, привели мисс Абигайль в себя, она быстро выпрямилась с видом провинившейся школьницы, которую застали в кладовой с банкой варенья.
– Прекрасный малыш, не так ли? – заметила Гуди.
– Божественный, – согласилась мисс Абигайль, нежно опуская ребенка в колыбель и вешая погремушку над ним.
Бетани улыбнулась женщинам, представлявшим собой разительный контраст – простая и земная Гуди выглядела несколько странно рядом с изысканно одетой мисс Абигайль, – однако их объединяло восхищение маленьким Генри и забота о Бетани. Неожиданно родилось неприятное чувство – здесь должна была быть еще одна женщина, которой вместе с повитухой и учительницей следовало бы ее поздравить и проявить заботу, но Лилиан Уинслоу настолько огорчена социальным падением дочери, что, несомненно, не захочет видеть внука, который, по ее мнению, со дня своего рождения пополнит сословие низкого происхождения.
Гуди приготовила чай, а затем ушла, почувствовав, что мисс Абигайль хочется поговорить с Бетани. Выйдя на крыльцо, она села на скамейку среди цветущей сирени и закурила трубку.
– Итак, вы шпионка. – Бетани внимательно взглянула на мисс Абигайль, пытаясь примирить образ настоящей леди и бесстрашного информатора, занятого опасным делом.
– Да, – последовал высокомерный ответ.
– Но почему, мисс Абигайль?
Женщина присела на краешек стула, осторожно отпила глоток чая и сморщила нос – Гуди приготовила чай из трав, поскольку Эштон поддерживал бойкот чая, завезенного из английских колоний.
– Напиток янки. Со мной это произошло чисто случайно, – объяснила она. – Прошлым летом заболела одна из девушек колледжа. У нее не было родственников, кроме отца, подполковника английской армии, который в то время защищал Бостон от мятежников. Мне сказали, что связаться с ним не представляется никакой возможности. – Мисс Абигайль добавила в чай большую ложку меда. – Я решила все взять в свои руки. Кругом говорили, что в Бостон попасть невозможно, но ни один патруль мятежников меня не остановил.
Бетани вполне этому поверила: разве можно заподозрить мисс Абигайль Примроуз в шпионаже?
– Когда отец девушки узнал, как легко мне удалось пересечь район военных действий, – продолжала мисс Абигайль, – то попросил передать письмо одному джентльмену в Бристоле. Когда я успешно выполнила эту просьбу, последовали другие. – Она медленно мешала чай и смотрела в окно, куда заглядывала розовая ветка цветущей вишни. – Как говорится, трудно только начать.
– И кончилось тем, что вы сообщили о Гарри. – Бетани сжала губы. – Возможно, это и к лучшему: брат вернулся в семью, как вы и хотели. Но что вы будете делать сейчас?
– Думаю, меня вызовут на допрос и заставят подписать решение «Ассоциации» [7]7
Общенациональная организация, созданная решением I Континентального Конгресса с целью осуществления бойкота английских товаров.
[Закрыть].
– Что это такое?
– Это такой документ, подписав который, я обязуюсь выполнять решение «Ассоциации» и так далее, и тому подобное.
– И вы собираетесь подписать такой документ?
Мисс Абигайль решительно поставила чашку на блюдце.
– Конечно, нет.
– Но вас могут наказать за это.
– Естественно, – улыбнулась мисс Абигайль. – Это стало делом чести для мистера Финли Пайпера. И не смотри так на меня. Вероятнее всего, меня обяжут оставаться в Ньюпорте под присмотром этого мистера. Но хватит обо мне. – Ее взгляд снова обратился к спящему ребенку. – Эштон так же счастлив, как и ты?
Бетани отвела взгляд.
– Он не позволил назвать ребенка в честь своего отца.
– Понимаю. – Мисс Абигайль поджала губы.
– После рождения ребенка он ушел из дома, вернулся после полуночи, с кем-то подрался.
Красивые изогнутые брови мисс Абигайль поднялись высоко вверх.
– Подрался?
Тон учительницы насторожил Бетани. Она чувствовала, что мисс Абигайль с самого начала осуждала Эштона. А теперь, видимо, он подтвердил ее самые худшие ожидания.
– Подрался? – снова повторила мисс Абигайль. – Он тебе сам сказал, что подрался?
– Да, – призналась Бетани.
Мисс Абигайль протянула к ней руку и погладила по плечу.
– Твой муж…
– Что?
– Моя дорогая, твой муж не дрался прошлой ночью, а, отправившись на рыбацкой лодке в залив, вырвал меня из рук Бага Вилли – он не дрался, а сражался за меня!
Бетани изумленно уставилась на свою учительницу, – вот почему прошлой ночью его волосы пахли морем, а раны оказались слишком жестокими.
– О Боже, – прошептала она. – Если бы я знала…
– Не могу понять, почему он не рассказал тебе.
– Я не дала ему открыть рта.
– Думаю, вам обоим нужно научиться слушать друг друга, моя девочка.
Бетани кивнула головой. Обретут ли они с Эштоном покой? Когда один из них готов поверить, второй – торопится обвинять. И это не кончается, повторяясь снова и снова.
* * *
Прошло шесть недель, прежде чем мисс Абигайль вызвали на заседание Комитета спасения, которое состоялось в доме Джэреда Килбурна на Брод-стрит. К недовольству Эштона, Бетани решила там присутствовать.
– Я уже обо всем договорилась: Кэрри побудет с маленьким Генри. Надену мое любимое платье, которое очень хочется показать.
Его взгляд остановился на ее располневшей груди, и привычный жар охватил его – больше всего он любил наблюдать за женой, когда та кормит грудью ребенка.
– Да, – ответил он, – но Кэрри совершенно не умеет обращаться с маленькими детьми. Тебе лучше остаться дома.
– Я тебя совсем не понимаю, Эштон Маркхэм, – возмутилась она. – Ты любишь рассуждать о правах человека, но одновременно требуешь абсолютной власти над своей женой.
Ее слова развеселили его, и раздражение сразу улетучилось. Уже несколько недель он со странным удовлетворением наблюдал проявление новой черты характера у жены – какого-то дерзкого упрямства.
– Придется сопровождать тебя, жена, – уступил он и предложил ей руку.
Дом на Брод-стрит заполнился членами Комитета спасения. Финли Пайпер появился вместе с мисс Абигайль, одетой в цвета английского флага – голубое платье с коротким ярко-красным жакетом, украшенным белой косынкой из брабанского кружева.
– Сегодня четвертое июня, день рождения нашего короля, – провозгласила она. – Давайте быстрее покончим с этим делом, мистер Пайпер.
Презрительным взглядом она окинула комнату: Джэред Килбурн отвел глаза, чувствуя себя не в своей тарелке, остальные тоже нервничали, выглядели несколько беспомощно, с изумлением взирая на подсудимую. Мисс Абигайль презрительно фыркнула.
– Совершенно очевидно, что все это дело превратилось в посмешище. Вы согласны со мной, джентльмены? Когда армия Его Величества подавит мятеж, вас всех провозгласят преступниками.
Финли подошел к ней, держа в руках пачку документов.
– Мадам, я председатель этого комитета.
Мисс Абигайль глубокомысленно кивнула.
– В патриотических кругах подонки способны подняться очень высоко. – Она презрительно фыркнула, затем протянула руку и взяла со столика печенье.
– Что? – поразился Финли. – О Боже, она, оказывается, ест печенье! А мне казалось, что отдает предпочтение только сырому мясу!
Бетани еле удержалась от смеха. Мисс Абигайль уже несколько недель находилась в компании Финли, и в течение всего этого времени они, не переставая, ссорились.
Под холодным взглядом мисс Абигайль Финли продолжил допрос, уделив должное внимание ее положению попечительницы женской академии в Нью-Йорке и выразив свое удивление, как удалось женщине без средств создать себе такую высокую репутацию, что сливки общества стали посылать к ней своих дочерей.
Мисс Абигайль откашлялась и с достоинством ответила:
– Джентльмены. Своим положением я обязана упорному труду, дисциплине и уму.
Финли мрачно нахмурился:
– Как вы очаровательно скромны, мадам.
– Не считаю себя ни очаровательной, ни скромной, но это не имеет никакого значения, не так ли? И если вас больше ничто не интересует…
– Вы не могли бы рассказать комитету, как смогли сделать себе состояние, составляющее две тысячи семьсот фунтов стерлингов?
– Ни разу не получала деньги за то, что выполняла свой долг перед империей.
Финли потратил почти два часа, пытаясь узнать, в чем же именно заключалось это выполнение долга. Она упорно отказывалась сообщить ему что-либо, чего тот еще не знал. Мисс Абигайль сидела, словно нахохлившийся воробей, и утверждала, что ей ничего не известно о тех сообщениях, которые она перевозила, что не знает людей, с которыми встречалась, как и источники информации. Финли выглядел совершенно измученным, как и остальные члены комитета, когда он наконец прекратил допрос.
– Мисс Примроуз, – подчеркнуто терпеливым голосом произнес Финли, – от сурового приговора вас может спасти только одно. – Он положил перед ней лист бумаги. Она отпрянула, как будто перед нею появилась шипящая ядовитая змея.
– Ни за что, – заявила мисс Абигайль, – не подпишу решение «Ассоциации». – Она окинула взглядом возмущенные лица членов комитета. – Я англичанка до мозга костей. И останусь ею, если даже мне будут угрожать смертью. – Она взяла лист бумаги за уголок и, вытянув руку, как будто держала что-то мерзкое и отвратительное, отпустила; он пролетел и опустился на пол. Финли повернулся к членам комитета.
– Сами видите, – тяжело вздохнул он. – Остается только вынести приговор.
Члены комитета приступили к оживленной дискуссии, предлагая то повесить виновную, то утопить в пруду. Бетани оперлась о ручки стула и поднялась.
– Не надо, любовь моя. – Эштон коснулся ее руки.
– Здесь даже не пахнет справедливостью, – заявила она. – Этот тупоголовый суд не проявляет ни капельки уважения к женщине.
– Да, и справедливость английского суда мы с тобой тоже хорошо знаем, – напомнил он ей.
Эти слова вернули ее на место. Финли, поправив лацканы сюртука, засунул большие пальцы в карманчики жилета и начал говорить, раскачиваясь вперед и назад на каблуках.
– Я вдовец уже почти пятнадцать лет. В течение всего этого времени обходился без женщин в своем доме. Возможно, будет неплохо, если в доме она появится и создаст уют, постирает мои носки, приготовит вкусную еду.
Мисс Абигайль изумленно ахнула.
– Я военнопленная, а не крепостная.
– Предпочитаете позорный столб?
– Предпочту быть зажаренной чертями живьем, но не стирать ваши носки, мистер Пайпер.
Мисс Абигайль продолжала яростно спорить под смех окружающих, но в конце концов согласилась отбывать заключение в доме мистера Финли Пайпера. Бетани подозревала, что она сделает все, чтобы Финли пожалел о своем предложении.
