Текст книги "Огненный рай"
Автор книги: Сьюзен Виггз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Глава 16
Начинался второй день их разведки, и холодный рассвет снова забрезжил над обледенелыми скалами мыса Джудит да выступом земли, расположенным на дальнем южном конце острова, покрытом высохшей морской травой и дикими тутовыми деревьями, откуда открывался широкий обзор бушующего Атлантического океана. Устроившись на сухой траве, Эштон прислонился спиной к крутой вертикальной скале. Онемевшей от холода рукой, не говоря ни слова, он протянул Чэпину фляжку с ромом, тот сделал глубокий глоток и вернул ее.
– Что там такое? – дыхание Чэпина, смешиваясь с холодным воздухом, превращалось в пар.
Эштон вгляделся в горизонт, совсем не надеясь там что-нибудь увидеть, но приобретенный опыт борьбы научил его терпению, в то время как более молодой и менее опытный Чэпин не находил себе места.
Однако на этот раз взгляд молодого человека оказался острее – на горизонте появилась линия кораблей, приближавшихся под полными парусами. Не отрывая глаз от флотилии, они быстро перекусили сухим печеньем, сыром и запили ромом. Корабли увеличивались, но не настолько, чтобы можно было распознать цвета флагов. Морские чайки бесстрашно ныряли в воду в поисках рыбы, ледяной ветер шелестел морской травой, а люди ждали в напряженном молчании.
Наконец флагманский корабль открылся полностью, его можно было рассмотреть – на грот-мачте развевался британский флаг. За ним следовали остальные, неумолимо приближаясь к острову Эквиднек. Отчаяние охватило Эштона: мало того, что капитан Уоллес блокировал всю торговлю Ньюпорта и ограбил город, так теперь англичане решили полностью оккупировать его. Он вскочил и потянулся, расправив онемевшие конечности.
– Сможем мы их обогнать?
– Зачем спрашиваешь? – Чэпин уверенно направился к своему шлюпу.
Эштон рассмеялся: он забыл, как его друг гордился своим искусством моряка, и к этому имелось полное основание – юноша родился на море и приобрел морскую сноровку. Они сели в лодку, Чэпин бросил тревожный взгляд на приближающуюся флотилию.
– На кораблях полно «красных мундиров», – заметил он.
– Если успеем вовремя вернуться, у нас есть возможность организовать оборону.
– А если нет?
– Тогда англичане займут Ньюпорт.
* * *
Дориан Тэннер с похотливым интересом посматривал на рыжеволосую девушку, прислуживающую в большой гостиной особняка поместья Систоун. Ее откровенное восхищение великолепно сидевшей на нем офицерской формой и стройной фигурой смешило его, а смелые взгляды, которыми они обменивались, вызывали скорее жалость, чем желание понравиться. Горничная с жадностью поглощала шоколад, предложенный им, – все говорило о том, что в его опытных руках она станет очень податливой.
– Так вы сестра Эштона Маркхэма, – продолжил он разговор. – Жаль, что ваш брат не обладает вашей миловидностью и здравым смыслом.
Кэрри притворно покраснела, но Дориана это не волновало.
– Вы можете это представить? Женился на одной из самых богатых девушек Ньюпорта, но даже пальцем не шевельнул, чтобы потребовать причитающуюся ей часть наследства, вместо этого занимается всякой чепухой с кодами, проявляющимися чернилами, выполняет поручения мятежников.
– Все это звучит страшно интересно.
Девушка поморщила носик.
– В данный момент он, вероятно, замерзает от холода.
– Что вы имеете в виду, дорогая? – Дориан опустил монету в карман ее фартука.
Кэрри засветилась от радости.
– Вчера отправился в море с этим безответственным Чэпином Пайпером. Сказал, что вроде бы на рыбалку, но мне-то лучше знать.
«Боже мой, – подумал капитан, – эта вульгарная девица – настоящий кладезь информации», и обворожительно улыбнулся – теперь будет несложно поймать негодяя.
– Мисс Маркхэм, ваш брат играет с огнем. Вам лучше помочь мне, иначе у него начнутся неприятности с властями.
Девушка нахмурилась и замолчала. Дориан улыбнулся и нежно приподнял ее подбородок, второй рукой опустил еще одну монету в ее карман, которая звякнула о первую.
– Очень ценю лояльность в женщине, моя дорогая.
– Он… ведет дневник, – выдавила она наконец. Дориан облегченно выдохнул.
– Не думаю, что его жена согласится показать его нам.
– Бетани с ребенком отправилась навестить мисс Примроуз. Как вы думаете, капитан Тэннер, это будет очень непорядочно, если…
– Ни слова больше, моя дорогая. Это же благородная цель. Можете себя этим успокоить.
* * *
– У твоих парусов волшебные крылья, – похвалил Эштон Чэпина. – Ручаюсь, мы доберемся от мыса Джудит за рекордно короткое время.
– У нас будет достаточно времени, чтобы сообщить обо всем Комитету спасения. Ньюпорт не станет для «красных мундиров» легкой целью.
Они причалили лодку к безлюдной пристани и пришвартовались. Из-за постоянных набегов капитана Уоллеса жизнь в порту замерла. Эштон поднял мокрую корзину с рыбой.
– А это награда за наши труды.
Он засмеялся, довольный, мечтая быстрее вернуться домой к Бетани. А когда обернулся, улыбка исчезла с его лица – перед ним возник капитан Тэннер с шестью вооруженными солдатами.
– Именем короля вы арестованы, – голос капитана напомнил ему полковника Чейзона в Бристоле. – Вы оба пойдете с нами.
Пока тот говорил, один из солдат в нескольких местах продырявил саблей шлюпку, и она медленно погрузилась в воду. Чэпин попытался прорваться сквозь ограждение солдат; сверкнула сталь, и он вскрикнул от боли – кровь хлынула из раны. Стремительным движением Эштон метнул корзину в голову офицера – сильный удар свалил того с ног. Но радость оказалась недолгой: Чэпин упал на колени, зажимая рукой рану ниже уха, удар прикладом пришелся и по голове Эштона.
Почти одновременно с этими событиями, 7 декабря, серым предрассветным утром, британская флотилия беспрепятственно вошла в Ньюпорт – восемь тысяч «красных мундиров» оккупировали город.
* * *
Вильям Багстон, зашторив окна своего дома в Ньюпорте, отослал слугу и в ожидании гостя сел в кресло, с удовлетворением взирая на приобретенную мебель. Старинный французский письменный стол, отделанный кожей, прекрасно сочетался с деревянным резным креслом; над камином громоздилась причудливая картина Ватто, удачно приобретенная у разорившегося ньюпортского судовладельца; высокий деревянный буфет из Франции светился бесценной коллекцией лиможского фарфора. Вильям улыбнулся – люди привыкли называть его, Бага Вилли, никчемным человеком, бездельником, слоняющимся по причалу, а зря: что толку собирать толпы патриотов, нет никакой выгоды угрожать тори, разумнее служить и нашим, и вашим, лавируя между противоположными сторонами, так как нехватки военного времени сделали спекуляцию весьма прибыльным делом.
Осторожный стук нарушил тишину элегантной комнаты. Вилли поднялся на ноги, подошел к двери и впустил гостя. В гражданской одежде и скромном парике Тэннер мало напоминал блестящего английского офицера – одежда изменила его до неузнаваемости. Вилли хорошо понимал, для чего это нужно. Тэннер принял от хозяина бокал мадеры.
– Мы одни в доме?
– Да, кап… мистер Тэннер. Как вы и просили.
– Тогда давайте сразу перейдем к делу. Я долго подбирал человека, который смог бы оказать мне эту услугу.
– Вы нашли того, кого искали. Но, надеюсь, понимаете, что, если бы мне захотелось, чтобы меня не нашли, этого бы не случилось.
Тэннер отпил вина и прищурился, рассматривая хозяина. «Мы одного поля ягода, – подумал Вилли, – ради осуществления своих личных целей готовы отбросить любые сомнения».
– Предлагаю вам инсценировать очень выгодный для вас набег.
– Боже мой, мистер Тэннер, англичане сейчас здесь полные хозяева, им нет необходимости пользоваться услугами спекулянтов.
– Вы меня не поняли, мистер Багстон. Это должно выглядеть как месть патриотов. К следующему четвергу генерал Клинтон вдвое сократит гарнизоны. Вполне естественно, что они могут поднять голову.
Вилли удивленно приподнял бровь.
– Даже удивительно слышать такие слова из уст британского офицера.
– На это есть свои причины.
Вилли задумчиво потер подбородок.
– Рискованно, и будет дорого стоить. Говорите, что вы хотите, Тэннер?
– Вы совершаете погром в поместье Систоун, забираете обычные ценности, скот и то, что можно продать, но пусть он выглядит жестоким, Багстон, – вы это умеете. Большой дом не трогайте, сожгите другие постройки. Мятежники должны выглядеть кровожадными дикарями. – Он холодно улыбнулся. – У меня уже есть пара преступников, которых можно будет обвинить в организации этого злодейства.
* * *
Бетани, напевая, закончила работу на кухне: стушила сушеные яблоки, добавив корицы и кленового сахара; вытерла руки о фартук и заглянула в гостиную – Генри и Глэдстоун, растянувшись на вязаном коврике, крепко спали. Улыбнувшись, она покачала головой:
– Ну и компания. Скорее бы вернулся домой твой отец.
Она нежно улыбнулась, хотя глаза оставались задумчивыми: Эштон отсутствовал уже четыре дня, а ей показалось, что прошла целая вечность. Ее руки нервно теребили фартук – как трудно оставаться в одиночестве! Никогда еще не приходилось с таким нетерпением ждать возвращения мужа. Наверное, теперь у них все будет иначе: Эштон наконец понял, почему она солгала на суде, а значит, скоро поверит в ее искреннюю любовь. Эта мысль пела в ней, даже хотелось танцевать от радости. Конечно, ему бы убедиться в этом с самого начала, в самую первую ночь ее злополучного замужества, но прозрение отодвинулось на целую вечность.
По правде говоря, ее тогдашние чувства не могли сравниться по глубине и силе с сегодняшними: полтора года назад ей, наивной девочке, полной романтических идей, было не дано серьезно осмыслить их значение – Эштон представлялся сказочным принцем, вершиной мужского совершенства. И только мрачные дни замужества раскрыли упрямство, невыдержанность мужа и иллюзорность ее фантазий. Теперь он предстал перед ней таким, каков есть на самом деле: человечным, подверженным ошибкам, имеющим свои недостатки, а ее любовь, не потерявшая своей остроты, превратила юную мечтательницу в зрелую женщину, готовую на его недостатки смотреть сквозь мантию любви. И она, эта любовь, горела в ней, как новая звезда на небосклоне, и так ярко, что Эштону невозможно не заметить ее.
Выглянув в окно, Бетани удивилась – все вокруг было бело от снега. «Быстрее возвращайся, любовь моя, – молча молила она. – Возвращайся домой, ко мне». Страстная мольба и надежда любящей женщины внезапно прервались, стоило ей узнать человека, идущего к их дому: конечно, разве можно было возражать против визитов отца, приходившего повидаться с Генри, но всякий раз они начинали ссориться – из-за Эштона.
Бетани открыла дверь, отец поцеловал ее в лоб. Увидев спящего Генри, снисходительно улыбнулся.
– Наигрался и заснул, не так ли? – Он вопросительно взглянул на Глэдстоуна. – Почему ты разрешаешь ему играть на полу с этим псом, Бетани?
– Они лучшие друзья.
– Возможно, и так: его отец может принести ему больше вреда, чем эта собака.
Бетани налила из кувшина чашку сидра и подала отцу.
– Не начинай, папа. Не хочу, чтобы ты плохо говорил об Эштоне.
– Боже мой, твой муж погряз в связях с мятежниками! Преступные пираты! Обманывают короля, не признают его законных прав.
– Капитан Уоллес нападает на каждое судно в заливе. Если кто и обманывает короля, так это он.
– Патриоты, – проворчал Синклер. – Грязная куча воров. Что им нужно в Ньюпорте?
– Лоялистов гораздо меньше, чем ты себе это представляешь, – терпеливо возразила Бетани.
Синклер коснулся груди, а затем обвел рукой комнату.
– Разве ты не видишь, во что превратил тебя Эштон?
– Сделал счастливой. Мне никогда еще не было так хорошо, папа. Но ты… – она горько рассмеялась, – по твоей милости, я – жена крепостного.
– Я не хотел потерять тебя, дочка. – Волнение сдавило ему горло.
– Отпусти Эштона, отец, – умоляюще произнесла она. – Ты прекрасно знаешь, что ему невыносимо быть слугой.
Синклер взглянул на спящего на коврике ребенка.
– Как ты не поймешь, Бетани? Если бы он мог уехать из Систоуна, то увез бы тебя и Генри неизвестно куда. Возможно, на запад, на неосвоенные земли. Здесь, по крайней мере, мне известно, что ты в безопасности.
– Неужели не понимаешь, как эгоистично ты поступаешь, отец?
– Да, не отрицаю. – Его рука потянулась к груди, он стал массажировать ее пальцами, – я старый и упрямый.
Проснулся ребенок, радостно залопотал, увидев своего деда. Через мгновение малыш уже сидел у него на коленях и играл медными пуговицами сюртука.
Наблюдая за ними, Бетани одновременно испытывала и горечь, и любовь. Отец оставался непреклонным, когда вопрос касался Эштона, но то обожание, с каким он относился к внуку, сближало их.
– Не надо ненавидеть Эштона, – сказала она, когда Синклер собрался уходить. – Неужели ты уважал бы его больше, если бы у него совсем не было самолюбия?
– В твоем муже достаточно качеств, которые достойны восхищения, – признался Синклер. – Но, к сожалению, еще больше того, что вызывает возмущение. Черт возьми, этот человек просто опасен!
– В военное время все люди противостоят друг другу.
Синклер снял с крючка пальто.
– Хочу только надеяться, что присутствие генерала Клинтона сдержит активность Эштона. – Он помедлил, а затем нежно дотронулся до щеки дочери. – Одно я понимаю, доченька. Вижу, ты любишь его.
Она потерлась щекой о ладонь отца. Такие прикосновения были очень редки между ними.
– До свидания, папа.
* * *
Внезапный лай нарушил тишину ночи. Приподнявшись на локте, Бетани тревожным взглядом отыскала Генри; увидев его спящим, сердито взглянула на Глэдстоуна – спаниель подбежал к двери и стал царапать лапами пол, пытаясь засунуть нос в щель под порогом.
Она неохотно поднялась из теплой постели, надела халат, сунув ноги в туфли, отогнала пса и открыла дверь. Высоко над зимними вязами, окружавшими летний домик, поднималось огненное зарево, освещавшее ночное небо. Глэдстоун выскочил из дома. Бетани бегом бросилась в спальню, взяла на руки Генри, завернула его в шерстяную шаль, вторую набросила на себя. Ребенок закапризничал, а затем успокоился на ее плече. Снаружи послышался отчаянный лай Глэдстоуна.
В дверях Бетани столкнулась с четырьмя мужчинами, лица которых закрывали шарфы, от них несло ромом.
– Кто вы такие? – голос ее дрогнул.
– Так мы тебе и сказали, чертова тори.
Бетани громко вскрикнула. Прижав к себе крепче ребенка, попыталась ногой закрыть дверь, снова хотела крикнуть, но рука, пахнущая сосновой смолой, закрыла ей рот. Ребенок заплакал громче, мешая матери оказать сопротивление незваным гостям. Слышались отдаленные крики, ржание лошадей, топот бегущих ног, приглушенный рев пожара. Где-то во дворе Глэдстоун рычал и сердито лаял, а затем внезапно смолк.
Бетани мотала головой из стороны в сторону, пытаясь освободиться, но грубые руки продолжали держать ее лицо. Посмеиваясь и грязно ругаясь, отвратительно пахнущие мужчины вытащили ее во двор.
– Соблазнительная малышка, – проворчал один из негодяев, ощупывая ее тело руками. – Может, позабавимся, прежде чем…
– Об этом не может быть и речи, – ответил второй, толкая ее по тропинке вперед. – У нас приказ не трогать ни ее, ни этого выродка.
Она обернулась и увидела, как двое мужчин поднесли пылающие факелы к кровле дома. Ее попытка вырвать руку только рассмешила верзилу, державшего ее.
– Заткни рот своему отродью, – приказал он, – иначе сделаю это сам.
Она покачала ребенка, прижимая его к груди, детский плач стал утихать, перейдя во всхлипывания.
Впереди замаячил амбар, двери которого были настежь открыты. Грубые руки втолкнули ее внутрь.
– Пожалуйста, – взмолилась Бетани. Дверь захлопнулась. Она слышала, как закрылась щеколда. Внутри амбара было совершенно темно, кругом солома, рядом пахло сухим овсом и сеном.
Крепко прижимая Генри, пока он не успокоился, она прислонилась к копне и прислушалась к кошмару, продолжавшемуся снаружи: грязные ругательства, ржание перепуганных лошадей, треск огня, запах горящего дерева… Опустившись на пол, Бетани укачала ребенка, ища успокоения в тепле, исходящем от сына; попыталась осознать происходящее, но шок парализовал ее. Это было эхо войны колоний за независимость – сегодня оно отозвалось в ее доме.
Глава 17
Вся во власти творящегося вокруг ужаса, Бетани продолжала прижимать к себе спящего ребенка.
Раздался громкий стук в амбарную дверь – она прижалась к дальней стене, опасаясь, что бандиты, разрушив дом и конюшни, теперь вспомнили о ней.
Дверь широко распахнулась, и в предрассветных сумерках четко обозначился крупный силуэт в высокой шляпе и эполетах.
– Бетани?
– Дориан! – произнесла женщина дрогнувшим голосом – ее горло болело от тщетных криков о спасении. – Слава Богу, вы пришли. Все живы?
С его помощью она поднялась и, чтобы не упасть – ее ноги подкашивались, – невольно прислонилась к своему спасителю, взявшему ее за руки.
– У вас холодные как лед руки, – пробормотал он, выводя ее из амбара.
– Но как остальные…
Ее сердце замерло при виде ужасного зрелища: двери конюшен распахнуты, в стойлах не осталось лошадей; прямо перед ней чернела печь с трубой, остатки их тепла и уюта, – обгорелая, она, словно мрачный страж, возвышалась над серым пепелищем дома; то здесь, то там к небу поднимались струйки дыма над тлевшими постройками и нехитрым скарбом – всем тем, что называлось хозяйством; и довершало жуткую картину безжизненное и окровавленное тело Глэдстоуна. Бетани вскрикнула и попыталась вырваться от Дориана, но он не отпускал ее.
– Кто совершил это злодейство? – прошептала она.
– Патриоты, – капитан постарался придать голосу побольше гнева. – По моему приказу отряд обнаружил большую часть скота, который они собирались переправить на перешеек Уорик.
Бетани содрогнулась – гнев и ненависть охватили ее. Патриоты! То есть все те подонки, которые в свое время устроили суд над мисс Абигайль. Будто читая ее мысли, Дориан крепко сжал Бетани за плечи.
– Вы сможете отомстить, дорогая. Обещаю.
Она взглянула на Глэдстоуна.
– Мне совсем не хочется этого.
– Ах, Бетани, этому бедняге уже не поможешь. Пойдемте, дорогая. Вы нужны матери.
Бандиты разграбили большой дом. Дориан показывал ей опрокинутую мебель и разбитые стекла. В большой гостиной слуги плакали, прижимались друг к другу, в отчаянии сжимая руки.
– Урон не столь значителен, как это кажется на первый взгляд, – объяснил он. – Мои люди прибыли вовремя и спугнули бандитов. Они не успели поджечь большой дом. – Он взглянул на Кэрри Маркхэм, которая терла нос крошечным носовым платком. – Где миссис Уинслоу?
– Ее отвели в спальню и уложили в постель. – Кэрри шмыгнула носом. – Ваш врач дал ей настойку опия, чтобы она уснула.
– А где отец? – задала вопрос Бетани. Дориан обернулся к ней, лицо его стало напряженным.
– Моя дорогая, это, конечно, самый страшный удар. – Он тяжело вздохнул. – Бетани, моя дорогая девочка, сердце вашего отца не выдержало, не вынесло ужасов этой ночи.
Она машинально передала Генри в руки Кэрри и медленно направилась в спальню отца, где вся мебель также была перевернута, а вещи валялись на полу. Повар Дадли, весь бледный, убирал осколки вокруг большой деревянной кровати. Подняв хорошо смазанное охотничье ружье, полностью искореженное, слуга объяснил:
– Ваш отец пытался оказать сопротивление, но негодяев оказалось слишком много. И в конце концов он сломал ружье, заявив, что ни один проклятый мятежник не сможет из него выстрелить.
Бетани увидела покойного: он лежал в расстегнутом сюртуке, но без неизменной сапфировой заколки, смерть разгладила раздражение на его аристократическом лице.
Бетани опустилась на колени, горько сожалея, что никогда не была близка с отцом, хотя любила его, как и маленький Генри. Крепко закрыв глаза, она не находила слов, которые могли бы выразить ее горе. Чья-то рука легко коснулась ее плеча – это была Кэрри.
– Вам лучше спуститься вниз. Схвачено несколько преступников. Я унесу Генри в свою комнату.
Смахнув слезы, Бетани бросилась к лестнице – холодная ненависть наполняла ее, – хотелось взглянуть на людей, ставших причиной смерти ее отца.
В затемненном зале Дориан и трое солдат не могли справиться с двумя сопротивлявшимися мужчинами. Спустившись вниз, Бетани поморщилась от запаха рома и немытых тел, раздававшихся проклятий и ругательств. Один из пленных, вырвавшись от солдат, попытался бежать – сверкнула сталь, прервавшая его последнее проклятие. Свалившись на пол, он царапал пальцами полированный пол. Бетани взглянула на мертвеца: гладкие, прямые волосы обрамляли худое скуластое лицо – Чэпин Пайпер.
– Нет! – раздался голос второго мятежника. Бетани узнала его, но не хотела верить своим глазам и не могла кричать, будто смертельная стрела пронзила сердце. Эштон.
Она качнулась, схватилась за перила и спустилась к мужу.
– Скажи, что ты не виноват, – прошептала она, упав перед ним на колени. – Скажи, что ты не причастен к тому, что произошло сегодня ночью. Говори, любовь моя! Скажи, что не имеешь к этому никакого отношения.
Эштон взглянул на нее, а затем обратил горящий взгляд на Дориана.
– Я действительно не виноват, – проговорил он сквозь зубы, – но что от этого толку?
Она с трудом поднялась на ноги.
– Я должна быть уверена, что ты говоришь правду, Эштон. Пожалуйста…
Зарычав, муж бросился на Дориана, спасать которого кинулись сразу трое солдат. Удар прикладом – и оглушенный Эштон потерял сознание.
* * *
Звук щелкнувших каблуков солдата, стоявшего на страже, разбудил узника.
– Ты свободен, солдат.
Эштон сел, отыскивая зарубки на сырой стене камеры. Привыкнув к темноте, молча посчитал отметки, нацарапанные наручниками, – один, два, три… Четвертый день заточения. В камеру вошел Дориан Тэннер, закрыв за собою дверь. Эштон, прикрепленный к стене наручниками, подался вперед, наполненный яростью, сотрясавшей его до глубины души, но цепи останавливали, впиваясь в израненные запястья, – тупая боль заставила отпрянуть назад и прижаться спиной к сырой стене. Слащавая улыбочка играла на лице Тэннера.
– Терпение, мой друг. – С гримасой он вытащил из рукава шелковый носовой платок и приложил к носу, демонстрируя отвращение к затхлому воздуху камеры.
– Ты высокомерный сукин сын, – проговорил Эштон. Дориан покачал тщательно причесанным париком.
– Ну, ну, а я надеялся, что несколько дней в холодной и сырой камере умерят твой пыл. Очевидно, гнев помогает тебе согреться. Мне следовало поступить с тобой так же, как с твоим другом.
Боль пронзила Эштона при воспоминании о смерти Чэпина Пайпера, погибшего от рук «красных мундиров». Юноша погиб, не успев превратиться в мужчину, насладиться свободой, о которой мечтал и за которую отдал жизнь.
– Следовательно, – с ненавистью произнес Эштон, – можешь прибавить это убийство к числу своих геройских поступков, капитан.
– Смерть в военное время не считается убийством. Его все равно бы повесили, как опасного шпиона.
«Единственная угроза, исходившая от Чэпина, – это его преданность делу независимости, – боль разрывала сердце Эштона. – Финли… Что будет с ним? Как переживет смерть единственного сына?»
– Все, – как клятву произнес Эштон дрожащим от гнева голосом, – все, что пришлось пережить Чэпину Пайперу, воздастся тебе десятикратно.
Тэннер зло рассмеялся.
– Кто же это сделает, Маркхэм? Разумеется, не ты. Видишь ли, тебя скоро повесят.
Эти слова не стали для Эштона открытием: собственная судьба перестала волновать его с того самого момента, когда, встретившись с Тэннером на пристани, почему-то он решил, что ходит со смертью рядом.
– Даже британский военный суд не сможет предъявить мне обвинение в организации этого налета.
Дориан торжественно достал небольшой пакет.
– Все твои намерения, а также предательские действия задокументированы вот здесь твоей собственной рукой. Как это их фамилии? Посмотрим. Ах, да. Сэмюэль Уард, Бенжамин Толлмадж и другие…
Эштон почувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Холод пробежал по спине.
– Где ты его взял?
Тэннер победно улыбнулся.
– А как ты думаешь? – Он сложил записную книжку и остальные документы в пакет и похлопал по ним рукой. – У твоей жены.
Эштон похолодел, но постарался сдержать гнев и подумать логически: каким-то образом его личные записи попали в руки Тэннера. Только не Бетани отдала их ему – она не могла так поступить. Он чуть не рассмеялся в лицо Тэннеру, которому очень хотелось, чтобы ему поверили, будто Бетани предала его, – жена никогда не смогла бы сделать этого, потому что любила его, хотя и была убита горем в то утро, после поджога. Несомненно, ей уже понятно, что Тэннер обманывает ее. Эти надежды поддерживали его в эти нечеловечески холодные и голодные дни: она много раз демонстрировала ему свою любовь, но только в последнюю ночь ее слова проникли сквозь стену недоверия. Бетани любила его, и теперь он, когда оценил все, что ею сделано ради него, мог, не скрывая, любить ее. Грустная улыбка коснулась уголков его губ – жаль, неминуемая казнь помешает их счастью.
– Несомненно, капитан, ты рассчитывал, что твоя ложь приведет меня в отчаяние, – холодно произнес Эштон, прислонившись к стене.
– Ошибаешься. Почему твоя жена, верная лоялистка, не поможет отправить куда подальше человека, повинного в смерти ее отца?
– Уверен, сейчас она уже все поняла и осталась верной прежде всего мне.
Эштон вспомнил, как смело и самоотверженно она пришла ему на помощь на суде в Бристоле.
– Теперь она ненавидит тебя, так как убеждена, что ты организовал налет мятежников.
Внутри у него все похолодело.
– Она узнает, что это гнусная ложь.
Выщипанные брови Тэннера поползли вверх.
– Она не настолько глупа, Маркхэм. У тебя были все основания отправить Синклера на тот свет: ты зависел от этого человека, кроме того, вы крупно поссорились с ним из-за колониальной хартии, и он угрожал лишить тебя сына. А о твоей поездке на мыс Джудит никто не знает – значит, нет алиби. – Офицер засмеялся. – Ты удивлен, мой друг. Синклер все рассказал мне о хартии. Только перед этим он назначил меня по завещанию опекуном твоего сына.
* * *
На кладбище, в конце Фэуэлл-стрит, горожане предали земле два тела. Бетани, дрожа от холода, печали и гнева, стояла на краю могилы отца и никак не могла привести мысли в порядок – накануне приняла большую порцию опиума. Ее окружали только несколько человек – многие поспешили покинуть охваченный войной город. Всего лишь несколько дней назад лоялисты Ньюпорта дали клятву верности в присутствии генерала Клинтона, а сейчас, собравшись вокруг свежей могилы, бормотали гневные проклятия в адрес мужа Бетани, ставшего причиной смерти ее отца.
Ей хотелось закричать, чтобы ее оставили в покое, наедине с ожесточившимся сердцем и разбитыми мечтами, но она стояла молча, с сухими глазами, отупевшая от опия, и принимала соболезнования тех, кто презирал ее из-за Эштона.
Пирсы, Мэлбоуны и Крэнуики произносили пустые слова. Кит Крэнуик, держа под руку жеманную и негодующую Мейбл Пирс, остановился, чтобы сказать несколько слов:
– Негодяю остался всего один день до королевского суда, а потом его отправят к дьяволу – туда ему и дорога.
Бетани заморгала, не в силах что-то возразить, и, склонив голову, покрытую темной траурной вуалью, взглянула на мать. Как и следовало ожидать, Лилиан Уинслоу, оказавшись в центре внимания, с достоинством принимала соболезнования по поводу тяжелой утраты; зная этикет похорон до мельчайших подробностей, прекрасно исполняла свою роль – на лице блуждала приклеенная улыбка, рука в черной перчатке смахивала слезинки.
Бетани отвернулась, упрекая себя за недобрые чувства, но не могла избавиться от мысли, что Лилиан переживала не столько смерть мужа, сколько потерю надежной, спокойной и обеспеченной жизни.
Отойдя чуть в сторону, она чуть не столкнулась с закутанной фигурой.
– Осторожно, сестра, – раздался знакомый голос.
– Гарри! – с облегчением воскликнула она.
– Тише. Повсюду полно «красных мундиров», меня могут узнать.
Он взял ее под локоть и отвел в сторону черных экипажей и фаэтонов, стоящих вдоль Фэуэлл-стрит. Они остановились под сырыми, капающими ветвями вяза. Действие опия проходило, уступая место тупой боли.
– Где мой тезка? – поинтересовался Гарри.
– Оставила его с Кэрри. Как ты смог узнать, Гарри?
– Получил срочное сообщение от мисс Примроуз. Где наша бесстрашная учительница?
Бетани кивнула головой в сторону группы людей в дальнем конце кладбища, там было еще меньше народу и похороны не такие пышные.
– С Финли Пайпером.
– Расскажи, что произошло. – Глаза Гарри внимательно всматривались сквозь вуаль.
– Патриоты совершили налет на Систоун.
– Это мне известно.
– Все это организовал Эштон.
Смех Гарри удивил ее.
– Не может быть, чтобы ты поверила этому.
– Я его видела, Гарри. Неужели ты не понимаешь? Все сходится. Они были в ссоре с отцом. Затем Эштон уехал, ничего не объяснив, и отсутствовал несколько дней. И кто, кроме него, мог приказать мятежникам не трогать Генри и меня?
Слезы покатились по ее бледным щекам. Гарри быстро прижал ее к себе, а затем отстранил.
– Мне надо уходить, Бетани. Мы привлекаем к себе внимание. – Гарри крепко сжал ее руку. Она хотела запомнить его: усталое лицо, мозолистые руки красноречиво говорили, что он занимается не только бухгалтерскими книгами у мистера Ходжкисса.
– Гарри, как ты живешь? Как чувствуют себя Фелиция и маленькая Маргарет?
– Не волнуйся, все прекрасно. Завещание отца уже зачитали? – Бетани отвела взгляд. Казалось, он сразу понял, что означает ее молчание.
– Мне, конечно, ничего не оставил.
– Если тебе что-нибудь понадобится, я буду дома. В Систоуне.
Гарри оглянулся по сторонам.
– Да, хорошо… – Он снова схватил ее за руку. – Все будет хорошо, Бетани. Вот увидишь.
Она долго смотрела ему вслед.
– Нет. Теперь уже никогда не будет хорошо. Никогда.
* * *
Когда все разошлись, Бетани задержалась на кладбище, молча приблизившись к группе людей у могилы Чэпина. В глаза бросился контраст: мистер Таунсенд изготовил для отца великолепный гроб, Чэпина хоронили в простом, сосновом.
Финли стоял у могилы сына с бледным, скорбным лицом, красными от слез глазами, непричесанными седыми волосами. Рядом с ним, сдержанная и сочувствующая, одетая в черный бархат, стояла мисс Абигайль, крошечной рукой в перчатке поддерживая его. Для Бетани этот жест говорил о многом.
Заметив Бетани, учительница что-то пробормотала Финли, и тот рассеянно кивнул головой, а она поспешила к подруге.
– Моя дорогая девочка, мне так жаль.
Бетани судорожно сглотнула.
– До сих пор не могу поверить в это. Кажется, схожу с ума.
– Понимаю, моя дорогая.
– Мисс Абигайль, как он мог?
– Неужели ты веришь, что это сделал Эштон?
Бетани кивнула и голосом, пронизанным болью, коротко пересказала все, что произошло ночью.
– Его, конечно, повесят. – При этих словах ее охватила дрожь.
