Текст книги "Огненный рай"
Автор книги: Сьюзен Виггз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
Глава 9
Холодный ветер обжигал уши, снег запорошил шляпу и плечи, но Эштон бежал и бежал по лабиринту тропинок к большому дому; пусть она окажется там, бесконечно повторял он, пока слова не запечатлелись в его мозгу, – пусть будет там, и с ней ничего не случилось.
Он часто пытался заставить Бетани вернуться в дом родителей и жить привычной для нее жизнью, оставаясь формально его женой, – эта фраза срывалась с его губ в гневе, от безвыходности положения или когда видел, как она с трудом справляется с какой-нибудь домашней работой; тогда появлялось раздражение и злость на себя и ее сумасбродство, закончившееся участью жены крепостного.
Но она никогда не отступала от своего решения стать ему хорошей женой в полном смысле этого слова, с упрямством и гордостью заявляя, что ее место рядом с ним.
Но почему же теперь? Почему? Столько месяцев терпела его молчаливость, вспышки гнева, превышающие числом проявления страсти, а теперь вдруг согласилась с его предложением?
Ивы, запорошенные снегом, нависали над дорожкой, их обнаженные ветви стучали на ветру, как сухие кости.
Ответ очевиден – Рождество, а он не пришел домой и не поздравил ее. Его охватило чувство вины, когда представил, как Бетани ждала его, готовясь вручить свой подарок. И неважно, что он занимался спасением ее брата, – ей ведь об этом ничего не известно. Для нее важно одно – наступило Рождество, а он не пришел.
Эштон не заметил, как добежал до особняка. Окна парадного зала светились золотыми огнями, звуки музыки врывались в заснеженную тишину, доносился смех слуг и кучеров, ожидавших своих хозяев на конюшне и в экипажах, – семья Уинслоу всегда устраивала грандиозный прием в честь Рождества, открывая двери для многочисленных гостей, которые пили и танцевали до рассвета.
Он вошел на веранду. Сквозь застекленные двери, слегка затуманенные морозом, можно было разглядеть нарядные фигуры гостей, движущиеся в танце. Его взгляд скользил по блистающим золотом платьям, красным мундирам военных, напудренным волосам и безликим лицам и наконец остановился на той, которую искал, – головке с золотистыми волосами, обрамляющими бледное овальное лицо с большими грустными глазами.
Платье, которое он никогда не видел раньше, до странности старомодное, но удивительно идущее к ней, сшитое из блестящей бледно-розовой ткани, с небольшим вырезом, свободно ниспадало от груди, скрывая располневшую фигуру; бархатная ленточка с брошью из слоновой кости довершала ее праздничный наряд, – в отражении свечей и даже сквозь замороженные окна она представилась ему прекрасной богиней.
Неподалеку от нее собралось несколько женщин, бросавших осуждающие взгляды и шептавшихся, прикрыв рты руками, – несомненно, судачили, почему она замужем за конюхом и сейчас одна. У него защемило сердце, когда он увидел ее грустную улыбку.
Эштон узнал двоих, беседовавших с женой: похожую на птичку учительницу Абигайль Примроуз – он познакомился с ней в Бристоле, – державшую под руку военного с моноклем и в парике с косичкой, оказавшегося полковником Дарби Чейзоном.
Интересно, как объяснила Бетани полковнику отсутствие мужа? Возможно, щадя его гордость, поблагодарила за то, что тот способствовал их браку, или призналась, что ужасно несчастна? Эштону это было неведомо. По иронии судьбы, он хорошо изучил ее в повседневной жизни: как Бетани замешивает тесто, вяжет березовый веник, стирает и прочее; ему до боли знакомы ее проявления страсти во время занятий любовью; пробуждение по утрам, напоминающее цветок, раскрывающий свои лепестки навстречу солнцу, – но, к своему глубокому сожалению, не знал, о чем думает его жена. И только в одном Эштон был совершенно уверен – сейчас канун Рождества, и Бетани покинула его.
* * *
Рождественским днем Бетани заглянула в летний домик, вокруг которого царствовала зима: забытый и стылый сад, серое море внизу, бьющееся волнами о скалы; холодный ветер, проникая в не закрытые плотно окна, казалось, леденил душу, неосознанно подсказывая ей закрыть руками живот – это единственное место, куда нельзя допустить ни мороз, ни сильный ветер.
Сегодня, отдыхая в своей красивой розовой спальне, она впервые осознала радость будущего материнства: сначала ощутила еле слышное шевеление ребенка, затем более сильные толчки.
Эштон Маркхэм похитил ее сердце, разбив его на куски, лишил веры и энергии, с которой ей хотелось угодить ему; похитил ее душу, а своим предательством сделал ее черной и скорбной, но не может забрать у нее ребенка; что бы ему ни вздумалось, он не в силах распорядиться ее любовью к нему.
Бетани плотнее укуталась в коричневую накидку, сильный ветер затруднял дыхание, превращая его в ледяной пар.
– Молодая леди, – послышался позади резкий женский голос, – почему вы грустите в рождественский день?
Бетани очнулась от своих грустных мыслей.
– Доброе утро, мисс Абигайль. Счастливого Рождества.
Мисс Абигайль в большом, отделанном кроличьим мехом капюшоне, с раскрасневшимися от мороза щеками и кончиком крошечного носика, что выглядело совершенно неестественно на ее утонченном лице, с неподдельным изяществом поднялась по запорошенным снегом ступенькам летнего домика и уселась на скамейку, словно белочка на ветке дерева.
Бетани подвинулась, освободив для нее место. Мисс Абигайль острым взглядом осмотрела свою бывшую ученицу.
– Итак, ты не ответила на мой вопрос. Вчера вечером также избегала меня. Почему появилась на приеме у родителей так поздно, совершенно одна, будучи совершенно… беременной?
Бетани отвела взгляд, ей совсем не хотелось ни с кем делиться своими печалями, даже с мисс Абигайль.
– Переживаю из-за Гарри, – торопливо объяснила она. Даже о брате ей не так было больно говорить, как об Эштоне. – Уже несколько недель ничего не слышала о нем и начинаю думать, не произошло ли с ним что-нибудь неприятное в Провиденсе.
– Не волнуйся о Гарри, – успокоила ее мисс Абигайль. – У него все прекрасно… Уверена, скоро ты узнаешь, что у него все хорошо. Между прочим, – поспешно добавила она, – вчерашнее платье поразительно шло тебе. Просто возмутительно, что твой муж не присутствовал и не видел тебя. – Бетани поморщилась. Мисс Абигайль понимающе склонила голову. – Я уже думала об этом. Что заставило тебя вернуться к родителям?
– Мне трудно сейчас говорить об этом. Эштон предал меня, и я вынуждена была уйти.
– Нужно не забыть поблагодарить твоего мужа за то, что он дал возможность встретиться с тобой на приеме, – заметила с усмешкой мисс Абигайль. – Полковник Чейзон, разумеется, задал тебе много вопросов.
– Ему хотелось удостовериться, что Эштон хорошо относится ко мне.
– И ты сказала, что это так?
– Конечно. Он обещал повесить Эштона, если тот не будет повиноваться его приказам.
– А тебе хотелось, чтобы его в самом деле повесили?
– Нет, никогда. – Признание вырвалось у нее вместе с рыданием. Мисс Абигайль тотчас обняла ее, прижав к своему плечу, и держала до тех пор, пока рыдания не стихли, перейдя в тихие всхлипывания.
– Ты не собираешься вернуться к нему? – осторожно поинтересовалась мисс Абигайль.
– Во-первых, он этого не хочет. А теперь и я не уверена, хочу ли быть с ним.
– Значит, не уверена?
– Ни в чем не уверена, мисс Абигайль.
– Как и твой муж. – Мисс Абигайль кивнула в сторону заснеженного песчаного пляжа под скалами, на узкой песчаной полосе которого виднелась неподвижная фигура – руки в карманах, взгляд устремлен в море. Волны бились об обледенелые скалы, бесстрашные кроншнепы вились над ними, не боясь этой бурной стихии, их громкие крики сливались с завыванием ветра и ревом моря.
– Это Эштон, не так ли? – спросила мисс Абигайль. Бетани кивнула.
Ветер трепал каштановые волосы, одинокая фигура казалась печальной и грустной в окружении моря и ветра, плечи опустились, словно на них давил тяжкий груз.
– Переживает, – высказала свое мнение мисс Абигайль.
Бетани охватила дрожь.
– Может быть, – пробормотала она.
Но почему? Сожалеет ли, что провел канун Рождества в борделе, а не со своей женой? Или стыдно, что ей обо всем стало известно?
– Мне нужно идти, – заторопилась мисс Абигайль. – Полковник Чейзон вызвался сопровождать меня в Литтл-Рест. Я проведу оставшуюся часть каникул с семьей мистера Брайса. – Она быстро обняла Бетани и направилась к крыльцу. – Поговори с ним, детка. Что бы ни произошло между вами, вам нужно это обсудить. Молчание принесет тебе только лишнюю боль.
– Не могу…
– Не можешь? Разве забыла, что я запретила употреблять это слово? Ты сможешь разрешить все свои недомолвки с мужем. И сделаешь это.
– Да, мэм, – тихо ответила Бетани. Проводив мисс Абигайль на крыльцо, она долго смотрела вслед удалявшейся фигуре, изящно ступавшей по тропинке вдоль заснеженных кустов персидской сирени. Женщина оглянулась и ободряюще улыбнулась ей; Бетани, помахав в ответ рукой, обратила грустный взгляд в сторону Эштона.
* * *
Резкий морской ветер дул ему в лицо, но он не отворачивался от него, припомнив все события прошедших дней. Сегодня вечером, предупредил его Финли. Значит, вечером, под покровом темноты нужно доставить капитана Тэннера в небольшой форт, в десяти милях на север от города, и больше не тревожиться о Гарри Уинслоу.
А мысли снова вернули его к Бетани. «Случилось то, чего ты хотел, – сердито сказал он себе. – Так почему тебя это так волнует?» Но его тревожило другое: почему выбран именно этот момент? Чтобы заставить ее решиться уйти, нужно было причинить ей боль. Однако ей ничего не известно о его сотрудничестве с патриотами. Как же объяснить тогда свое вчерашнее отсутствие?
Может быть, его подарок смягчил бы жену, тонкое золотое колечко выглядело бы изумительно на ее пальце. Желание подарить ей кольцо не давало покоя: вручив его, он хотя и в силу обстоятельств, но признал бы ее своей женой. Раньше, конечно, это доставило бы ей радость, а сейчас даже нет уверенности, примет ли она этот подарок.
Устав от вида свинцовых вод залива, Эштон повернулся и взглянул наверх – на знакомые с детства расщелины в скалах и на их вершине – летний домик, где они однажды сидели с Бетани и он поцеловал ее. Как беззаботны тогда они были!
На балюстраде мелькнула фигурка – Бетани. Какой маленькой она казалась в своей темно-коричневой накидке – нельзя было рассмотреть даже выражение ее лица. Он быстро стал взбираться по скалам.
* * *
Бетани с трудом справилась с желанием убежать, увидев, что муж приближается к ней, но вспомнив мисс Абигайль и ее совет, осталась на месте.
Эштон преодолел последний крутой выступ и, приблизившись к балюстраде, легко перепрыгнул через перила. Каштановые волосы упали на покрасневшее от холода лицо.
– Здравствуй, детка. – Он сунул руку в карман, доставая оттуда маленькую бархатную коробочку. – Желаю тебе веселого Рождества.
Бетани облокотилась на перила.
– Нет, Эштон, я не могу принять от тебя этот подарок. Только не сейчас.
– Пожалуйста, надень.
И не успела она возразить, как золотое кольцо оказалось на ее пальце. Бетани молча смотрела на него.
– Спасибо, – наконец произнесла она.
Как сдержанно и официально они разговаривают. Неужели все супружеские пары так ведут себя в подобных ситуациях?
– Бетани, – резко прозвучал его низкий голос. Она подняла на него взгляд. – Извини, мне очень жаль.
– Жаль, – отозвалась она. – И только? И никаких объяснений?
– Есть одно.
– Какое же?.. – «Пожалуйста, не лги мне, – молча молила она. – Если начнешь изворачиваться, я не переживу этого».
Тишина повисла между ними, нарушаемая только ревом моря и криком кроншнепов. Наконец Бетани отбросила сдержанность и прямо посмотрела ему в лицо.
– Избавлю тебя от необходимости придумывать что-то, Эштон. Мне прекрасно известно, где ты был прошлой ночью и чем занимался. Я была в городе, покупала тебе записную книжку и видела тебя.
В его глазах появилась тревога, и это было еще ужаснее, чем если бы он отрицал все.
– У меня не было другого выхода.
– Возможно, я плохо знаю мужчин. Но скажи, что заставило тебя искать общества проституток мадам Джанипер?
Смущение, удивление, возмущение и наконец облегчение отразились на его лице.
– Неужели ты могла такое обо мне подумать?
– Я не настолько глупа, чтобы не знать, зачем ходят в бордели.
– Но… – Он внезапно замолчал, глаза его прищурились.
– Но почему, Эштон? Почему тебе захотелось чужих объятий, когда я никогда не отказывала тебе в своей любви?
– Не надо делать из этого такой вывод, – быстро проговорил он. – Никогда… Бетани, не надо плакать.
– Наконец все стало понятно. В течение всех этих месяцев мне не хотелось признаться самой себе, что наш брак – сплошной обман. Ты с самого начала говорил, что мы не созданы друг для друга, постоянно отталкивал меня своим холодным безразличием, но мне нравилось не замечать твоего недовольства, даже когда оно проявлялось слишком явно. – Она подавила рыдание. – Можешь быть доволен. Я наконец-то опустилась на землю.
Ему до боли хотелось обнять ее и успокоить. «Это совсем не то, что ты думаешь, – хотелось сказать ему. – Разве можно хотеть другую, когда ты для меня так желанна?»
Но с его губ не сорвалось ни единого слова – мысль о том, что он провел канун Рождества в объятиях куртизанки, разбило ее сердце. Но может произойти гораздо худшее, если поддаться желанию и рассказать о похищении из борделя английского офицера в надежде обменять его на ее брата, а это преступление, наказуемое смертью в случае, если его схватят. Посвящать в эти тайны Бетани значит подвергать опасности и ее.
– Бетани, – молил он, не перенося ее слез. – Я совсем не собирался причинить тебе боль. – Он кивнул в сторону особняка, который возвышался вдали среди нетронутой белизны снежного покрова. – Понимаю, почему ты вернулась в дом родителей, но мне будет грустно без тебя.
Боль в ее глазах сменилась гневом, она быстрым движением смахнула слезы.
– Но не по ночам, Эштон, – обвинила его она. – У тебя есть другие женщины, которые утешат тебя.
* * *
Зеркало в золоченой рамке, стоявшее на туалетном столике, отражало припухшие и покрасневшие, но сухие глаза – она больше не станет проливать слезы из-за Эштона Маркхэма. Неожиданно рядом появилось еще одно лицо – яркие каштановые волосы и голубые глаза, – Кэрри Маркхэм. Бетани удивилась, увидев свою бывшую горничную.
– Пришла, чтобы помочь вам одеться к ужину, – сообщила та, пересекая комнату. – Боже, как я рада, что вы вернулись, мисс. Ваша мать никогда не знает, чего ей хочется, заставляет меня бегать кругами каждое утро, готовя ее туалет, а я до сих пор не научилась отличать помаду от белил, румяна от кармина, иногда кажется, что Бог специально создал женщин неприспособленными, чтобы окончательно запутать в этих косметических средствах.
– Не нуждаюсь ни в чьей помощи, Кэрри, я сама многое узнала за последнее время.
– Благодаря моему упрямому братцу, – проворчала Кэрри. – Честно говоря, он дурак – так удачно жениться и в тот же день стать крепостным. Мне даже удивительно, что вы так долго смогли прожить с ним в том доме, но наконец-то вернулись туда, где ваше место.
– Это не мое место, но и с Эштоном тоже не могу быть.
Бетани все-таки не стала возражать, когда Кэрри достала из шкафа платье свободного покроя, сшитое по английской моде, – одно из платьев, которое вполне подойдет к ее располневшей фигуре. Кэрри застегнула ей пуговицы на спине.
– Хочу прогуляться, совершить длительную прогулку и побыть одной.
– О нет, мисс, вам нельзя выходить в такой холод – подумайте о ребенке.
– Передай матери, что мне нездоровится, ужинать не буду.
Через полчаса, тепло одетая, она устремилась прочь от дома, подальше от родителей, жалевших и не понимавших дочь, от мужа, который предал ее. Наступали сумерки. Заходящее солнце бросало розовые и янтарные блики на мягкие сугробы, приглушавшие звуки шагов. В длинных сапогах для верховой езды она смело шагала по сугробам, перебралась через каменную ограду и направилась к дальнему восточному пастбищу. Кругом – тишина и безмолвие, но ей было уютно в этом холодном и безрадостном окружении. Ветер стих, легкие снежинки кружились в воздухе. Бетани решилась на эту прогулку, чтобы избавиться от грустных мыслей, не покидавших ее, но вместо облегчения окружающее холодное безмолвие навеяло еще большую тоску. Все вокруг напоминало о прошлых счастливых днях. Вот пруд, замерзавший каждую зиму, и сколько воспоминаний о беззаботной девчонке, какой она когда-то была и, как нитка иголку, она отпускала Эштона, умоляя его подождать, пока не завяжет шнурки на коньках; он держал ее за талию и учил кататься, а потом предложил бегать на них самостоятельно. Гарри всегда обгонял их, его не интересовала техника движения, он весь отдавался скорости и скольжению. Чаще всего брат оказывался в сугробе, громко хохоча. Вильям и на льду старался сохранить свое достоинство, желая произвести впечатление на девочек. Катался медленно, но по правилам. Те невинные дни ушли далеко в прошлое, как будто их никогда и не было. А теперь Гарри – мятежник, беглец, изгой в собственной семье, не способный содержать жену и ребенка. Письмо Вильяма из Коннектикута прозрачно намекало, что он не изменил своим привычкам, по-прежнему пьет, играет в азартные игры и развлекается с женщинами. А Бетани сделалась женой человека, попавшего в крепостную зависимость к ее отцу; ждет ребенка, которого муж не признает своим. Мог ли кто из них предположить в юности, что произойдет восстание мятежников и разбросает их семью по разным местам; разве могла предвидеть Бетани, что ее ждут такие переживания в любви и испытания в жизни? Она окинула взглядом окружающий пейзаж: прямо впереди, на расстоянии нескольких ярдов, соляной сарай, где они с Гарри часто прятались от нянек и строгих учителей; направо – ущелье, которое ей показал Эштон и где она впервые ощутила блаженство его поцелуя. Послышалось завывание ветра. Бетани остановилась, нахмурившись, – ветер не настолько сильный, чтобы издавать такой жуткий звук. Она снова услышала что-то, похожее на стон, и поняла, что это совсем не ветер. Может, пара котов из конюшни, совершающих вечернюю прогулку? Нет, звук явно напоминал человеческий голос и слышался откуда-то спереди, возможно, из соляного сарая. Неприятное предчувствие охватило ее. Бетани взглянула на небо: розовые и янтарные блики заходившего солнца исчезли, небо потемнело и стало синим; замерцали несколько звезд, скоро стемнеет – нужно возвращаться назад. Но ей снова послышался стон, в котором звучала мольба. Приподняв подол платья, она зашагала через сугробы к сараю. Стоны стали слышнее и прерывались неприличными ругательствами, напоминавшими речь моряков в порту. Затем они сменились мольбами о милосердии.
– Эй, кто там? – крикнула она.
– Кто это? – отозвался голос.
Бетани осторожно приблизилась к сараю, с удивлением заметив, что задвижка на двери новая и закрыта снаружи. Она приложила губы к щели, удивляясь, за что могли посадить человека в такую жестокую тюрьму.
– Кто вы? – спросила она.
– Бетани? – послышался хриплый шепот, в котором звучало удивление и благодарность. – Откройте дверь, Бетани.
Она отступила назад. Голос, произносивший ранее грубые простонародные ругательства, вдруг превратился в знакомый вежливый голос капитана Дориана Тэннера.
– Дориан? Что вы здесь делаете?
– Выпустите меня, и я попытаюсь все объяснить, если не замерзну до смерти.
Неслушающимися пальцами она с трудом выдвинула деревянную задвижку, та упала, и дверь открылась. Растрепанный и дрожащий от холода, Дориан Тэннер, спотыкаясь, вышел из сарая.
– Где я нахожусь, черт возьми?
– В Систоуне. А что с вами произошло?
– Меня похитили эти мерзавцы-мятежники, – ответил он, топая ногами, чтобы согреться. Затем остановился и посмотрел на нее покрасневшими глазами. – Мне давали только хлеб и бренди. – Он с благодарностью взглянул на нее. – Слава Богу, что вы проходили мимо.
Она покачнулась под тяжестью его веса. Сначала Бетани подумала, что капитан настолько ослаб, что не может держаться на ногах, но потом почувствовала, как его руки проникли под ее накидку.
– Там так было холодно, – пробормотал он. – Так холодно. А вы такая теплая, Бетани.
Его поцелуй был мокрым, и от него пахло бренди. Она пыталась высвободиться, но он прижал ее своим телом к стенке сарая. Задыхаясь от борьбы и удивления – как мог английский офицер оказаться в подобном месте, – Бетани не в силах была произнести ни звука. Вдруг мелькнула тень – Дориан, получив сильный удар по голове, застонал и повалился на землю.
