Текст книги "Волшебный час"
Автор книги: Сьюзен Айзекс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)
3
Пес Бонни Спенсер просто бесновался от радости: ура, ура! Рады видеть тебя! Его хвост описывал гигантские торжествующие кренделя: Гей-гей, мы дождались гостей! Это была огромная жизнерадостная зверюга, похожая на черную английскую овчарку, правда, весьма располневшую.
– Стив Бреди, – представился я и распахнул свое удостоверение.
Собака на секунду прекратила лай, чтобы лизнуть мою руку и жетон копа: Ура! Мы любим тебя! Но сама Бонни Спенсер безмолвно замерла в дверях. Лицо ее выражало изумление. После убийства ее бывшего мужа прошли сутки, было без четверти восемь. Очевидно, она не ожидала, что к ней придут выражать соболезнования: на ней были бирюзовые шорты в обтяжку, бледно-розовый балахон и белые носочки. В руках она держала теннисные туфли, как будто собиралась надеть их для утренней пробежки.
– Я из отдела расследования убийств Саффолк Каунти, – сообщил я.
Ее губы округлились, словно она пыталась произнести «О!», но так и не произнесла. Она вообще ничего не сказала, даже не взглянула на мое удостоверение. Она продолжала таращиться на меня.
– Вы ведь Бонни Спенсер?
Пес боднул ее мордой в ногу, будто говоря: ну давай же, поговори с этим парнем. Но она не проронила ни слова.
Я убрал удостоверение в карман и засунул руки в брюки. Было тепло, как всегда в августе, но влажный запах травы уже напоминал о близости осени. Мне показалось, что Бонни Спенсер окаменела. Словно завороженная, она уставилась на мою машину, запаркованную у дома.
(Знаешь что, девочка, «ягуар Экс-Ка-Е» шестьдесят третьего года, конечно, машина офигенная, но когда к тебе с утра пораньше заявляется коп из отдела убийств, будь добра, возьми себя в руки.)
– Так вы Бонни Спенсер? – повторил я.
Наконец она моргнула, словно очнувшись от дремы. В глазах появился блеск.
– Бонни ли я Спенсер? – усмехнулась она. И смущенно переступила с ноги на ногу.
(Да уж, милашка, с такими ужимками нечего и рассчитывать на приз за «Образцово-показательную Безутешность Вдовы», каковой она должна была выглядеть в подобной ситуации.)
Наконец она собралась с мыслями:
– Ну конечно, я и есть Бонни. – И добавила: – Такие вот дела.
Ну и дела! Бонни Спенсер.
Как должна выглядеть бывшая супруга знаменитого режиссера? Кого сразу представляешь? Холодную элегантную стерву со смуглыми плечами, даже на пляже не снимающую бриллиантовые украшения. Шикарную бабу с хищными наманикюренными ногтями, которыми она все время постукивает по столу, посылая тебе зашифрованное сообщение: «Иди-ка ты знаешь куда? Ты меня уже достал».
А Бонни Спенсер вовсе не выглядела раздраженной. И уж как пить дать не тянула на Мисс Элегантность, особенно рядом с этой псиной, безмятежно развалившейся у ее ног. Внешность? Куда там – ничего выдающегося. Из тех, что больше похожи на парней. Высокая, около метра семидесяти, широкоплечая и очень складная, наверное, как все девушки в том городе, где все говорят друг другу: «Такие вот дела». В общем, ничего особенного – приятелям не похвастаешься. Не больно-то есть на что поглядеть. Но странное дело: я не мог оторвать от нее глаз.
У нее были потрясающие волосы: темные и шелковистые, стянутые в конский хвост на затылке. А остальное, в смысле, черты лица… Смеющиеся морщинки в уголках глаз. Здоровый румянец, какой чаще бывает у мужчин, чем у женщин. Персиковый загар, свойственный светлокожим, проводящим много времени на воздухе. Другими словами, Бонни Спенсер с теннисными туфлями в руке напоминала мне заурядную девчонку из института, с которой ты все собирался, но так и не нашел времени познакомиться. Крупная, энергичная, спортивная бой-баба, вроде тех, что всю зиму смахивают пыль с клюшки и грезят об открытии нового сезона по хоккею на траве.
С одной только оговоркой: она была уже далеко не девочкой. Сильное тело и блестящие волосы вводили в заблуждение. На первый взгляд я дал бы ей тридцать с небольшим. Но на шее было слишком много морщин, и губы были бледноваты. Ей было ближе к сорока, а может быть, и все сорок.
Я все никак не мог представить ее рядом с Саем: этот союз казался мне невероятным. Аккуратный, шикарно одетый, холеный мистер Спенсер, счастливый обладатель расписного кафеля цвета морской волны, и рядом с ним – крупная, типично американская Бонни. Вот такая, как сейчас, – стоящая на дощатом полу милого, но определенно ничем не примечательного старого, просоленного морскими ветрами дома. Вся штука заключалась не в том, почему Сай бросил ее, а в том, как такому человеку вообще могло прийти в голову на ней жениться.
Она опять уставилась на меня. У нее были темно-голубые глаза, слишком таинственные для женщины ее типа. Я заглянул в них и вновь прочел в глубине: зачем ты пришел?
– Миссис Спенсер?
– Ради Бога, – сказала она смущенно, – просто Бонни.
И тут – р-раз! – и у нее изменилось настроение. Она вдруг неожиданно и без перехода стала приветливой. Улыбнулась, бесхитростно и широко, демонстрируя отличные белоснежные зубы, один из которых слегка заходил на другой. Как будто ее родителям не хватило денег заплатить ортодонту за исправление именно этого зуба.
Что скрывать – приятно, когда тебе так тепло и по-доброму улыбаются. Но какого черта она вообще улыбается? Какого дьявола она тут искрится? Что она думает, я собираюсь тут делать? Спросить, что ли, прямо в лоб?
– Вы уже знаете, что произошло с вашим бывшим мужем, Симором Спенсером?
– О Господи, – выдохнула она.
Улыбка сошла с ее лица. Брови, похожие на птичьи крылья, сомкнулись. Эти брови тоже подразумевали более утонченную женщину.
– Я услышала об этом в десятичасовых новостях. В одной из этих жутких передач о знаменитостях, которые никому, кроме телевизионщиков, не известны. Только на этот раз про Сая.
На мгновение ее лицо выразило смятение, присущее среднестатистическому гражданину, реагирующему на известие об убийстве: искра ужаса, а потом вспышка непонимания.
– Вам, наверное, это не впервой, а мне просто не верится. – Ее голос был исполнен негодования. – Мне так жаль.
Пожалуй, перебор с этим негодованием. Дело в том, что я в отделе убийств давно. По работе я каждый день сталкивался с людьми в различных состояниях: растерянных, возбужденных, убитых горем, безучастных. В общем, что-то было не так с Бонни Спенсер. Во-первых, ее «мне так жаль» было слишком искренним; это трудно объяснить, но даже самый бесхитростный человек не обращается с копом столь доверительно.
И вот еще что: пока мы стояли в дверях, у нее раз двадцать изменилось настроение. И если бы она просто вела себя так, как будто очнулась от дремоты и пыталась совладать с эмоциями, чтобы трезво взглянуть на вещи. Нет, она словно прикидывала, как получше продемонстрировать мне чувства, подобающие ситуации.
Как я об этом догадался? Да любой детектив хорошо знает, когда отключить мозги и настроить интуицию. Тут я брюхом чувствовал: с этой бабой что-то неладно.
Так неожиданно для самого себя, вместо обычного интервью с бывшей женой убитой знаменитости и достраивания уже готовой гипотезы, я не на шутку встревожился и навострил уши.
– Может, вы зайдете в дом? – спохватилась она.
– Благодарю.
Дом у нее был добротный и просторный, в нем хватило бы места для целой фермерской семьи. Я последовал за Бонни в просторную кухню (собака – тоже) и, разумеется, сказал: «идет», когда она предложила кофе. (Мы никогда не отказываемся от чашечки кофе, особенно в трудных делах. Когда говоришь «да», люди чувствуют себя лучше, расслабляются, становятся более открытыми. К несчастью, каждый второй норовит напоить тебя жижей, напоминающей дерьмо комнатной температуры, но чем не пожертвуешь ради благой цели!)
Она убрала со стола утренние газеты – «Таймс», «Ньюсдей», «Дейли ньюс», пестревшие сообщениями об убийстве Сая. Должно быть, она успела просмотреть их в шесть утра, когда открываются кафе. Все газеты были читанные. Я выдвинул стул и присел, чтобы удобнее было за ней наблюдать. Но она повернулась ко мне спиной: вскипятить воду и насыпать кофе. Так что в ближайшие несколько секунд единственным, что я имел возможность созерцать, были симпатичные ляжки – немного крупноватые, но тугие и мускулистые. Тем временем собака возложила морду мне на колени и умоляюще уставилась прямо в глаза. Наверное, так смотрела бы глухонемая девушка в баре, если бы очень хотела понравиться.
Бонни обернулась.
– Муз, – приказала она, – на место!
И указала на небольшой овальный коврик. Пес не обратил на хозяйку никакого внимания. Бонни пожала плечами, частично в свой собственный адрес, частично извиняясь передо мной:
– У этой собаки мозгов, как у таракана.
Она открыла шкафчик и достала оттуда небольшой белый кувшин в форме коровы. Она все ждала, когда я задам ей вопрос. Но я не спешил. Тогда она спросила сама:
– А Сай… – тут она умолкла и начала снова: – По телевизору сказали, что его застрелили.
Я кивнул, она наливала молоко в кувшин, придерживая дверь холодильника бедром. Я украдкой заглянул внутрь: никакого охлажденного белого вина, никакого козьего сыра. Бог знает как, но за долгие годы общения с местными женщинами я научился в этом разбираться. По крайней мере, по части еды Бонни не походила на типичных обитательниц Нью-Йорка. То ли она соблюдала диету, то ли была стеснена в средствах, то ли потеряла всякую надежду на гостей, но в ее холодильнике одиноко притулился пакет молока, батон белого хлеба и гора капусты брокколи, упакованная в прозрачный пластик.
– Он умер мгновенно? – спросила она с надеждой.
– Вскрытие покажет, – ответил я.
Вслед за этой фразой Муз тяжело и безнадежно вздохнул и улегся у моих ног. Вернее, прямо на ноги.
– В голову приходят какие-то банальности, но надеюсь, он не мучился?
– Я тоже надеюсь.
– Ну что ж, – сказала она, – не думаю, что вы объезжаете окрестности всего лишь в поисках чашечки кофе.
– Отнюдь нет.
Неожиданно я вспомнил: я точно где-то ее видел. Скорее всего на почте, когда она забирала корреспонденцию.
– У вас, наверное, есть ко мне вопросы? – осведомилась она.
– Есть.
Но я опять ни о чем ее не спросил. Я усиленно притворялся, что обдумываю вопрос, рассматривая этот дурацкий кувшин-корову. На самом деле я был занят тем, что оценивал тело Бонни, раздумывая, стоит ли доброго слова то, что у нее под футболкой-размахайкой. Поймав себя на этом, я, понятное дело, устыдился, потому что однажды уже решил покончить с мыслями о сексе в рабочее время. Когда-то это мне помогало, хотя убийство в общем-то не располагает к подобному легкомыслию. Но желание узнать, что же Бонни скрывает там, под футболкой, вышибло меня из колеи. В кино такие женщины бывают добродушными подругами главных героев, сорванцами с мальчишескими ухватками и сердцем из чистого золота. Но вот какая штука: будучи абсолютно не привлекательной, она меня чем-то притягивала. Хорош же я был, теша себя надеждой, что она потянется за чем-нибудь на верхнюю полку. Тогда ей придется поднять руки, футболка задерется немного, и у меня появится шанс увидеть ее задницу. Я почувствовал себя разнаипоследним паршивцем. Ведь после вступления в общество Анонимных Алкоголиков и особенно после встречи с Линн я завязал с этими паскудными шалостями, раз и навсегда запретив себе инстинктивно концентрироваться на любой особе женского пола.
– Расскажите о вашей жизни с Саем Спенсером, – быстро проговорил я. – Сколько лет вы были женаты?
– Три года, с семьдесят девятого по восемьдесят второй. – Она налила кипяток через кофейный фильтр. – Вы не будете записывать?
– Надеюсь, смогу запомнить и так. – Я попросту забыл достать блокнот. Он вдруг словно свинцом налился в моем кармане. – Развод по обоюдному желанию?
– А если нет, вы решите, что я спустя семь лет вознамерилась его пристрелить?
– Я все допускаю.
– Ну тогда имейте в виду: я в него не стреляла. – Она вела себя достойно, сдержанно, искренне. И если ее речь выдавала в ней уроженку Нью-Йорка, то все остальное свидетельствовало о том, что она выросла в пригороде далеко от Нью-Йорка.
– Ладно. Ответьте-ка мне на такой вопрос: как вы разводились?
– По обоюдному согласию.
– С разделом имущества?
– Мне достался дом.
– Дом, и все?
– Угу.
– Был ли судебный процесс?
– Нет. Мы просто соревновались в любезности. «Бонни, пожалуйста, вот тебе алименты». – «Ах, нет, Сай, не стоит, но я так благодарна тебе за заботу».
– Что ж вы отказались от алиментов? Он ведь был так богат.
– Знаю. Но тогда меня деньги вообще не волновали. Да к тому же я впала в состояние обманутой жены: «Что ж ты думаешь, Сай, что ежемесячные подачки возместят мне потерю мужа?!» – Она покачала головой. – Господи, зато я их победила в моральном смысле. Представьте себе Сая с его адвокатом. Они готовы были запрыгать от радости, повиснуть друг у друга на шее и кричать: «Ура!»
Ох, не нравилось мне все это. Я насторожился, пытаясь сообразить, что же не ладно с Бонни Спенсер (а я наверняка знал, что тут дело нечисто). И все-таки что-то в ней мне ужасно нравилось. Может, меня просто подкупила эта атмосфера домашнего уюта: сидишь тут за простым деревянным столом, видишь, как женщина открывает шкафчик и замирает на секунду, выбирая кружку из батареи других. А может быть, дело было в этой огромной шерстистой черной косматине по имени Муз, согревавшей мои ноги? Я понял, что расслабляюсь и мозги мои превращаются в кашу. Бонни поставила на стол кувшин-корову, сахарницу и вручила мне кружку с кофе. На кружке было написано «Я люблю» – «люблю» в виде сердечка – «Сиэтл», и изображен скалящийся в улыбке зверь с забавными ластами.
– Я понимаю, что это пошлятина, – сказала она. – Но у остальных ручки отбиты.
Я наклонил кувшин. Молоко выливалось из коровьей пасти. Вот идиотизм.
– А я не представляла, что мне это может понадобиться. Видите ли, когда я встретила Сая, я была довольно популярным сценаристом. Мой фильм «Девушка-ковбой» только что вышел. Отклики были самые благоприятные, публика приняла очень хорошо. Тогда я писала еще пять сценариев. Три из них почти закончила. – Она села за стол напротив меня. – Когда тебе с самого начала очень везет, привыкаешь к мысли, что так и будет всю жизнь.
– Этого не случилось?
Она отрицательно покачала головой.
– Нет, «Девушка-ковбой» оказалась моим первым и единственным фильмом. Все остальные так и лежат в столе. Как я уже сказала, Сай предлагал мне алименты по меньшей мере трижды. Но я хотела доказать ему, что вполне способна быть независимой. И знаете что? По большому счету я действительно сделала лучшее из того, что могла.
– Почему распался ваш брак?
Да, Бонни как пить дать была не из Нью-Йорка: вместо того, чтобы начать распространяться о взаимоотношениях полов с точки зрения психоанализа или феминизма, она вообще замолчала.
– Так что же произошло? – повторил я. – Я понимаю, что, наверное, я вторгаюсь в вашу личную жизнь, но речь идет об убийстве и мне нужна картина его жизни со всеми ее нюансами.
Некоторое время она молчала, а потом заговорила:
– Когда мы впервые встретились в Лос-Анджелесе, Сай делал свой первый фильм. Думаю, я тогда обладала некоторым весом, как говорится, и швец, и жнец, и на дуде игрец. Ну, уж по крайней мере, на дуде игрец. Сай обожал быть на людях: проехаться на лошади, потусоваться, поболтать. Не думаю, чтобы он просто использовал меня. Наверное, он искренне считал, что я… ну, скажем так, – славная. А он был таким смышленым и практичным, что, когда он сделал мне предложение, я подумала: эге-ге, если этот человек в меня влюблен, может, я и вправду славная? Короче, довольно скоро он выпустил свой первый фильм, а за ним и второй. И надо сказать, Сай заслужил успех. Это не тот случай, когда очередной толстосум протискивается в кинобизнес, чтобы переспать с парочкой кинозвезд или произвести впечатление на своих знакомых из Кливленда. Он был прирожденным продюсером.
– Что делает человека прирожденным продюсером?
Не более секунды понадобилось Бонни на раздумья: она составила свое мнение о Сае давным-давно.
– Чутье на сюжет. У Сая оно было развито. Способность увлекать людей своим взглядом на вещи. А еще – умение плыть против течения. Если бы все вокруг снимали трогательные фильмы о сельских семействах, с прелестными бабулями и дедулями, с их ахами и охами по поводу мучнистой росы на молодых побегах люцерны, Сай обязательно сделал бы что-нибудь стильное или фантастическое только потому, что увлекся сюжетом. Или был бы уверен, что фильму суждено стать событием.
– Значит, он стал крупным продюсером. А что произошло с вами?
– Ничего такого. Мне просто надоело быть какой-то там по счету в его списке предпочтений.
– Вы хотите сказать, что он бросил вас, когда от вас ушла известность?
– Ага.
Это что еще за «ага»?!
– А сами-то вы откуда будете родом?
– Из Огдена, штат Юта. Простите, вам Муз не слишком докучает?
– Он в порядке.
– Она. Разве не видно? Обожает мужчин. Бросит меня в два счета, если поманит кто-нибудь с усами и в брюках. Такая егоза.
Улыбка обожания по поводу собаки была мимолетной. Она взглянула на стенные часы, но не для того, чтобы узнать время, я готов был побожиться. Я взял это на заметку: проверить, какая у нее репутация.
– Расскажите, как Сай вас бросил?
– Как? Не слишком уж резко, если учитывать, как он стремился на волю. Он сказал мне – очень мягко, – что у него есть другая. Леди из общества, как и его первая жена. Разве что не ест сырой овес и не ржет при этом. Короче, он сказал мне, что любит ее и что, хотя ему очень тяжело решиться, он был бы крайне признателен, если бы я согласилась на развод, и тогда он смог бы жениться на этой женщине.
– Он так на ней и не женился?
– Разумеется, нет. Он просто хотел свободы. А роман у него с кем-то действительно был, так что он этим воспользовался. Я так считаю: он думал, что будет легче, если здесь замешана другая женщина. Он знал, что я скорее поняла бы ситуацию с влюбленностью, чем фразу типа: «Видишь ли, Бонни, мне надоело повсюду таскаться с тобой, потому что ты выше меня ростом и вообще полное ничтожество».
– Что же, это вас совсем не разозлило?
– Еще как разозлило! Если воскресить в памяти все события семилетней давности, держу пари, вы нашли бы по крайней мере человек двадцать, слышавших, как я орала: «Чтоб ты сдох, паршивец!» Но в итоге мы расстались мирно.
– Когда вы виделись в последний раз?
– Точно не помню…
(Черт побери, помнишь! Проклятие, я это почувствовал!)
Она задрала подбородок и с видом глубокой задумчивости воззрилась на подставку для сковородки, висевшую на стене.
– По-моему, несколько дней назад. Я заезжала на съемки.
– А до этого?
– Надо подумать… С неделю до того. Он пригласил меня зайти, хотел показать дом.
– Как долго вы там находились?
– Недолго. Он просто провел меня по дому, сводил, так сказать, на экскурсию.
– Вы были в приятельских отношениях?
– Можно сказать, да.
– Вы часто общались?
– Не сказать чтобы очень.
– Он приезжал к вам сюда?
– Раз или два заезжал. Но в основном мы общались по телефону. Он был мне коллегой, советовался со мной. Понимаете, я уже несколько лет ничего не писала, а вот прошлой зимой я совершила над собой усилие и закончила сценарий. И отправила Саю. Хоть мы и не виделись с тех пор, как разошлись, я была уверена, что он внимательно все прочтет. И ему действительно понравилось. – Она потерла лоб. – О Господи, не могу поверить, что его уже нет.
– Так что со сценарием?
– Что? Мы вместе его дорабатывали. Это такой дамско-хулигански-шпионский фильм.
– Что вы подразумеваете под словом «дорабатывали»?
– Это означает: работать над проектом, сценарием, продумать его финансирование, попытаться найти хорошего директора, актеров. Обычно Сай не приступал к разработке проекта, пока не получал сценарий, который устраивал бы его во всех отношениях. А мой сценарий – он назывался «На побережье меняется погода» – был сыроват. Так что Сай дал мне ряд дельных советов. И я переписывала эту вещь с учетом его замечаний.
– И потом он планировал поставить фильм по этому сценарию?
– Ага.
– Он вам хорошо заплатил?
– Да как вам сказать… Вообще-то он мне не платил. Но если б я попросила, он дал бы мне денег.
– Что же вы не просили?
– Я думаю, по той же причине, по которой я не хотела принять алиментов. Не хотела показаться жадной. Я знаю, что это глупость. Глупость и есть. Но Сай всегда беспокоился, что люди, я имею в виду женщины, встречаются с ним только ради его денег. Я не хотела, чтобы он и обо мне думал то же самое. В любом случае он бы поступил со мной по-честному, раз уж мы раскрутили все это.
– На какие средства вы живете? На родительские деньги?
Она засмеялась и оглядела кухню:
– Разве похоже, что у моих родителей есть деньги?
– Значит, вы весь год живете в Бриджхэмптоне? – По правде сказать, я был удивлен.
– Таки живу. А, понятно, вы подумали, что это мой скромный летний коттедж, куда я сбегаю из своих сорокакомнатных трехэтажных апартаментов. Нет, это все, что у меня есть. Я зарабатываю на жизнь писательским трудом. Веду колонку «Радостные известия» в местной газете. Идет нарасхват: свадьбы, рождения детей, годовщины. «Ренни и Рэнди Роллинс из Амангасетта отмечают девятнадцатилетие отеля «Уи Типи» с утонченной экстравагантностью и предлагают знаменитую на весь мир рыбную похлебку «пенни». А еще я пишу для почтового каталога. Всякую ерунду вроде «белоснежные кружевные изделия из рейонового шифона так и искрятся от люминесцентных пуговиц из искусственного жемчуга».
– Вы не были в обиде на Сая? Ведь вам пришлось отказаться от написания сценариев и от всяких светских удовольствий и заняться чем-то менее увлекательным?
– В обиде? Ну-у, знаете, женщины вообще-то склонны обижаться на человека, который им говорит: «Я тебя больше не хочу». А потом добавляет: «Как женщину, а не как личность». С точки зрения профессиональной, он же не виноват в том, что другие не восприняли меня в качестве сценариста. Мне отказали восемь киностудий и пятьдесят тысяч продюсеров, заметив, однако, что сценарии славные. Когда киношники собираются дать кому-нибудь от ворот поворот, они заявляют, что материал «славный». А в переводе на их язык читай: «некассовый». Но Сай всегда желал мне самого лучшего. Я никогда в этом не сомневалась.
– Случалось ли вам говорить о чем-либо, помимо проекта?
– Конечно. Я ведь знаю его друзей. И родственников.
– У него были братья, сестры?
– Нет, он был один у родителей. Они умерли уже после нашего развода. Остались тети, дяди, куча двоюродных братьев и сестер. Я была с ними знакома, мы поддерживали отношения. Когда я его встретила и пыталась поставить свой первый фильм, его офис все еще находился в здании Компании по производству кошерных продуктов Шпигеля.
– Шпигеля?
– Шпигеля. Это его настоящее имя: Симор Шпигель. – Она покачала головой. – Он поменял фамилию перед поступлением в Дартмут. Я так и не знаю, зачем. Представьте себе: выпускной вечер, и Сай объявляет: «Вот мои родители, Хелен и Мортон Шпигели. Их фамилия была Спенсер, но они ее «иудаизировали». К тому же, если уж он всерьез собирался поменять фамилию, почему бы не сделать это по полной программе и не назваться Бакки? Я имею в виду, что здесь не больше логической связи, чем между Саем и Симором.
Тут Бонни умолкла, и ее, видимо, захлестнула волна воспоминаний о Сае. Она широко раскрыла глаза, и на ее лице появилось то выражение, которое появляется, когда изо всех сил стараются не заплакать. Она встала и принялась тереть губкой совершенно чистую плиту.
И тут это случилось опять: она внезапно стала другой, она больше не владела собой. Что-то изменилось в ее поведении, вернее, в ее мотивах. Когда она вновь повернулась ко мне, она взяла себя в руки, но, казалось, это далось ей с трудом.
– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу убийцы? – спросила она. Такая искренняя. Такая опечаленная. Преисполненная сочувствием. Преисполненная всяким дерьмом вроде этого.
– А у вас?
– Нет, – призналась она.
Для женщины ее возраста, похоже, у нее было неплохое тело. Я все пытался сообразить, где я мог видеть ее раньше. Скорее всего во время утренней пробежки. У нее были стройные спортивные ноги.
– Попробуйте припомнить последние несколько недель. Был ли Сай рассержен на кого-либо?
Она облокотилась на кухонную стойку и улыбнулась.
– Да на всех. Когда он снимал фильм, любой, кто ему мешал, мог стать его врагом. И это забавно, потому что он вообще-то казался чарующим и обаятельным, и очень сдержанным. Когда мы были женаты, и у нас случались скандалы, я орала, колотила кулаками по холодильнику, а Сай наблюдал за мной, как наблюдал бы за актрисой, импровизирующей на тему «Жена, которую вывели из себя». Но в процессе фильма, – не дай Бог, – это совершенно другой сюжет! Прощай, бездна очарования. К чертям шарм! На карту поставлены его деньги и репутация. Он никогда не орал – это не в его стиле, зато он умел устраивать разносы вкрадчивым и совершенно ледяным тоном. И это было страшно – ярость в форме ледяной вежливости. Уж поверьте, он своего добивался.
– Когда вы разговаривали в последний раз, он был на кого-нибудь рассержен?
– Думаю, на Линдси.
– Но, насколько мне известно, они жили вместе. И вроде бы любили друг друга.
– Ну знаете ли, должна вам сказать, что касается любви, тут вопрос спорный. Но даже если и так – кино есть кино. Продюсер не может любитьактрису, которая подвергает риску проект стоимостью в двадцать миллионов долларов. Сай сказал мне, что отснятое было просто ужасно, и это здорово меня удивило, потому что как раз она стала знаменитой отнюдь не из-за хорошенькой мордашки. У нее действительно талант.
– То есть, вы полагаете, Сай в ней разочаровался?
– Знаете, у Сая есть редкий дар с легкостью влюбиться и без проблем разлюбить.
– Давайте оставим пока любовь. Она его раздражала? Сердила?
– Он просто бесился. Он сказал, что она палец о палец не ударила, ни капли мысли и энергии не вложила в роль, потому что не считала этот фильм важным для себя. Именно это Сая и доконало. Он свято верил, что фильм, который сделан искренне и трогает зрителя, – пусть даже это эксцентричная комедия, – это фильм важный. Он верил в «Звездную ночь». А Линдси – нет. Хуже того: она такого высокого мнения о своей особе, что даже не способна понять, насколько плохо играет. Ну и естественно, она сознавала, что ее положение не ахти. Я думаю, если бы его не убили, он бы ей устроил такую преисподнюю!
– Значит, он уже решил избавиться от Линдси?
– Ага. И заодно от постановщика.
– Как его зовут?
– Виктор Сантана.
– А что за проблемы с постановщиком?
– Кажется, у Сантаны шуры-муры с Линдси. Поэтому он не мог или не хотел на нее повлиять.
– Кто-нибудь еще?
– Ну, его обычный список ненавидимых. Оператор, которого они наняли – какой-то гений из Франции, – тот снимал слишком пастельно. Другой, мультипликатор – тот чересчур рьяно катил бочку на профсоюз киномехаников. Сай на всех на них злился поочередно.
– Ну хорошо, а кто из киношников мог иметь зуб на Сая?
– Не знаю. Я же не имею отношения к «Звездной ночи».
– А как насчет Линдси Киф?
– Знаете, если актрисе, обласканной критикой, заявляют, что она играет отвратительно, не имеет никакого значения, насколько гениально она может скрывать свое неудовольствие. И потом, когда вечерние просмотры – полный караул, ну… дальнейшее можно мысленно предугадать. Но я ни за что не поверю, что она его застрелила из-за того, что он раскритиковал ее работу.
– Кто еще?
– Не имею понятия.
Я посмотрел ей прямо в глаза:
– Он был вашем мужем. Он ведь, наверное, посвящал вас во многое?
– Мы не так уж часто беседовали.
– Думаю, достаточно часто. О ком еще он часто упоминал?
– Он действительно не упоминал никого конкретно.
– Ну а все-таки?
– Только имейте в виду, что это моя интерпретация того, что он никогда не говорил.
– Ну-ну.
– Этот фильм – слишком дорогая затея, чтобы ни от кого не зависеть. Наверное, его заботило то, что могут забеспокоиться люди, оказавшие ему поддержку. Те, кто вложил деньги в картину, наверняка прослышали о проблемах на съемочной площадке и, вероятно, заволновались.
– Кто же эти люди?
– По именам? Сама не знаю. Наверное, кто-то из времен его кошерно-колбасного бизнеса. – Она умолкла. – Вы же догадываетесь, что в производстве кино завязаны крутые люди.
– Ага, мафиозные деньги.
– Из того немногого, что говорил мне Сай, я подозреваю, что это не какие-нибудь головорезы. Скорее что-то вроде бизнесменов, в костюмах и галстуках, но при этом – в золотых двухкилограммовых браслетах с монограммами.
– И все? Больше никаких недоброхотов?
– Почти уверена. – Я дал ей время подумать. – Не-а, – произнесла она наконец. – Больше никого. Точно.
Я встал и посмотрел на нее. Она опустила голову, и я увидел ее темные блестящие волосы. Она тяжело дышала. Я понял, что как-то на нее действую. Не как коп, а как мужик.
– Бонни, вы толковы и наблюдательны. К тому же вы очень славная, и это мой вам комплимент.
Она попыталась посмотреть мне прямо в глаза, стараясь держаться непринужденно. И вдруг покраснела.
– Но вы что-то от меня скрываете. У меня такое ощущение, что это «что-то» связано со мной лично.
– Я ничего не скрываю. – На мгновение слова застряли у нее в горле.
Я подошел ближе:
– Бонни, вы можете помочь мне найти убийцу.
– Нет, не могу. Клянусь. Я рассказала вам все, что знаю.
– Послушайте, если так все паршиво складывалось с фильмом, с Линдси, кому, кроме вас, он мог довериться? Кто мог быть в курсе всех его дел? Кто его хорошо знал? Только вы.
– Прошу вас. Я рассказала вам все, что он мне говорил.
– Должен вам сказать, что-то вы ведете себя странно. Что вы утаиваете?
Она отвернулась.
– Ну же, чего вы добиваетесь? Хотите, чтобы я заподозрил, что вы в чем-то замешаны?
– Почему вы так думаете? – Она еще не испугалась, но голос ее прозвучал напряженно.
– Давайте-ка начистоту, Бонни, – я сделал шаг по направлению к ней. Она попятилась назад и уперлась спиной в раковину. Я продолжал надвигаться. Мы оказались так близко, что почти касались друг друга. – Скажите мне то, о чем вы умолчали. Будьте благоразумны. Учтите, если я начну подозревать, что вы имеете к этому отношение, я буду вас преследовать, и ничто меня не остановит.
Спустя несколько минут после разговора с Бонни я подъехал к пляжу. Мне совершенно не понравилось, как закончилась наша беседа. Одно дело – это слегка обольстить ее, как мы, копы, всегда делаем. А другое – этот последний момент, когда я подошел к ней почти вплотную и начал угрожать. И сделал я это вовсе не для того, чтобы запугать. Я всего лишь хотел подойти к ней поближе. Бр-р-р, надо прочистить мозги.
На пляже свежий ветер не замедлил швырнуть мне в лицо и за воротник острые, царапающие пригоршни песка. Отдыхающие сновали вокруг на грани истерики. Погода капризничала. Они складывали свои зонтики от солнца, стулья, хватали бутылки с газировкой и, обегая меня, бросались к своим машинам. Под их золотистыми эластичными бикини, в их глазах, расширяющихся от ужаса при каждом резком обгоне, не нашлось места даже для горстки колючего песка.
