Текст книги "Волшебный час"
Автор книги: Сьюзен Айзекс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
Я прижался щекой к ее затылку.
– Бонни, перестань.
Она ничего не ответила.
– Слишком грубо?
– Нет.
– Слишком что тогда?
– Слишком много.
– Слишком много чего?
– Не знаю.
Я развернул ее к себе лицом и поцеловал. Щеки у нее были влажными.
– В следующий раз я буду осторожнее. Ладно? Ты будешь думать: батюшки светы, какой искусный любовник!
Бонни улыбнулась, и лицо ее слегка просветлело. Я знал, что она не красавица, но в ту секунду она показалась мне прекрасной.
– Я начну с позиции кверх ногами, моя голова будет находиться у меня между ног, а хрен будет указывать на восток. А тебе придется скользить по боковым путям.
Она смахнула последнюю слезу кончиком указательного пальца. Такой милый бесплотный жест для такой большой и добродушной девушки.
– Когда ты обнял меня…
– Договаривай.
– А что, если ты на самом деле нехороший человек?
– Но я ведь не нехороший. Я потрясающий. Давай поговорим о чем-нибудь другом. У тебя глаза серо-голубые или голубо-серые.
– Пожалуйста. Я серьезно.
Я перевернул подушку на другую сторону, чтобы она была похолоднее.
– Ну что же, если серьезно, может, прежде чем приглашать незнакомцев в дом, нужно как следует подумать.
Я еще не успел договорить, как понял, как это меня раздражало. Злило. Черт побери, она так легкомысленно себя вела. Я вовсе не хотел, чтобы она, чужая мне баба, подходила ко мне и прикасалась ко мне. Заигрывала со мной. В месте, где полно было народу, господи ты боже мой. Вот она какая, высокая, искренняя и славная, и умеет делать приманки-мухи для рыбалки: замечательная баба. Но вместо того, чтобы ограничиться тривиальным поцелуем в баре, ее улыбка сделала со мной что-то невероятное, нас притиснули друг к другу, и она тут же схватила меня за яйца и погладила между ног, и руки у нее были еще холодными после кружки пива, которую она держала перед этим.
– Ты же ни черта про меня не знала, когда говорила: «Пойдем отсюда».
Но Бонни не склонна была чувствовать себя виноватой. Она не стала обижаться и говорить мне, так ты, мол, думаешь, что я просто шлюха? А я, возможно, этого от нее ожидал.
– Я подумала, ты лучше.
– Слушай, я не о морали говорю. Я рассуждаю как коп, насмотревшийся на милых девушек, которые пострадали от излишней доверчивости.
– Я сама могу о себе позаботиться.
– Да, ты сильная. Женщина с гор, да? И если человек, с которым знакомишься в баре, начнет вести себя странно, ты просто применишь один из дерьмовых приемов самообороны, о которых прочитала в женском журнале. Я тебе, сестричка, вот что скажу. Ты не успеешь даже вцепиться ему ногтями в глаза или треснуть коленкой по яйцам, как он тебя изнасилует, а потом убьет.
– Я неплохо разбираюсь в людях.
– Ты думаешь, что все эти милые девушки, которых уже нет в живых, знакомясь в парнями, думали себе: «Э-э, да этот парень психопат, но у него такая славная ямочка на подбородке». Черта с два – они думали: «Я неплохо разбираюсь в людях».
С минуту она молчала. Потом почесала бровь и сказала:
– Ты случайно не умираешь с голода?
– Угу, уже начинаю.
– Как насчет яичницы? Омлет и тост?
Пока она пошла вниз готовить, я быстренько принял душ. Я оделся, но спустился в кухню босиком. Сидя в кухне и наблюдая, как она в халате взбивает омлет, я почувствовал себя очень уютно и подумал: вот так, должно быть, чувствуют себя женатые мужики. Но странное дело: эта домашняя особа со взбивалкой в руках не имела никакого отношения к той темпераментной бабе, которую я недавно трахал на втором этаже. Она обернулась, и я увидел, что рот у нее опух от поцелуев.
Бонни вручила мне бело-голубую тарелку с омлетом и тостом, намазанным маслом и нарезанным на треугольники. Я подошел к холодильнику и вытащил оттуда пару банок ее паршивого безалкогольного пива. Помню, как мы сидели на кухне и разговаривали в течение часа, а может, и дольше, но совершенно не помню, о чем.
Потом, по-моему, я размышлял о том, что Бонни обладает природной грацией. Физической грацией, как у прирожденных спортсменов. У нее уверенная походка, она прямо держит спину и очень легко двигается. А еще у нее есть чувство такта. Она чувствует, когда можно придуриваться, а когда быть серьезной, когда заговорить, а когда заткнуться.
И сексуальная грация. Ей нравилось заниматься любовью. Со мной. И каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое движение – все было ей желанно. Она не выставляли себя напоказ, не выпячивала задницу от восхищения, даже когда действительно испытывала таковое, не хватала себя за сиськи, как будто это были военные трофеи в эротической схватке. Она вела себя естественно. Грациозно. Без понта.
Должно быть, мы слишком устали, чтобы снова трахаться, поэтому мы просто занялись любовью. Потом я лег на спину, уставился на балки в потолке, и подумал: я больше чем удовлетворил ее. Я для нее стал чем-то важным в жизни.
– Можно, я посплю? – спросила она.
– Конечно.
– Я надеюсь, ты останешься до утра.
– Конечно, останусь.
Я даже разозлился. Неужели она подумала, что я приймак на одну ночь, который в три часа ночи крадется к выходу – и тикать.
– Не сердись, – сказала она. – Это не из-за тебя, а из-за меня. Это я нуждаюсь в доказательствах, чтобы быть хоть немного уверенней.
– Будь уверена, – прошептал я.
Около трех часов ночи я проснулся. Она крепко спала.
– Бонни.
Ее голова лежала у меня на руке. Я почувствовал, как затрепетали ее ресницы, когда она открыла глаза.
– Привет.
– Привет. Слушай, – сказал я. – Я хочу тебе что-то сказать.
– Что?
– Я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю. – Потом она спросила: – А мы часом не староваты для этого?
– Нет. Спи.
Я проснулся в шесть тридцать. Она сварила мне кофе. Я снова сказал ей, что люблю ее. Пообещал позвонить с работы или, если не получится оттуда – когда освобожусь.
Я сел в свой «ягуар». Он всю ночь простоял открытым, и обивка сидений была влажной. Я покатил домой, промокший, усталый, но переполненный чувством, которое, думаю, люди называют счастьем.
Я вошел в дом. Зевнул. Подумал, как хорошо было бы снова оказаться в постели в объятиях Бонни. Ужасно усталый. Мне нужна была встряска. Я сделал двойной скрудрайвер [34]34
Скрудрайвер – водка с апельсиновым соком.
[Закрыть]. Выпил его, сделал еще один. Позвонил на работу и покашлял. Сказал, что у меня какой-то вирус. Высокая температура. Рэй Карбоун сказал: – Голос у тебя тот еще. – Ага, – сказал я. – Чувствую себя премерзко.
Пять дней я пил без продыха. К концу запоя Бонни превратилась в смутное и неприятное воспоминание.
К концу следующего года, когда меня запихнули в саутоукское заведение, а потом – под наблюдение врачей в связи с дисфункцией почек и общим обезвоживанием организма из-за хронического алкоголизма – я умудрился совершенно выкинуть ту ночь из памяти.
Бонни Спенсер никогда не существовало.
14
Я приехал в управление без чего-то четыре. И еще до того, как мне встретился красный как рак Рэй Карбоун, Джули, наша секретарша, взяла со стола ручку и провела ей у горла, хана, мол, тебе. Так что меня предупредили: дело дрянь. Но поскольку я всегда славился несогласием с линией руководства, я совершенно не соображал, что же натворил на этот раз. Когда Карбоун ткнул большим пальцем в сторону кабинета начальства, я понял, что это связано с делом Спенсера, и предположил, что дело не обойдется обычным выговором.
Вид Фрэнка Ши, капитана Ши, в туго затянутом галстуке, наглухо застегнутом пиджаке, молча указавшего мне пальцем на стул, тоже ничего не прояснил. Хотя за спиной Ши и красовались два флага – американский и местный, Саффолк Каунти, – он обычно одевался не как коп, а как поп-звезда. Локон набриолиненных волос нависал на лоб, галстук приспущен, рубашка вечно полураспахнута и обнажает огромную золотую медаль Святого Майкла, распятие и длинный кривой клык некоей, должно быть, при жизни огромной и невезучей твари, и вдобавок три кучерявых волоска на груди. Он надевал пиджак только в церковь и на похороны.
Карбоун взял стул и поставил его у стола Ши, так что они оба оказались как по одну сторону баррикад, а я – по другую.
– Что стряслось? – спросил я.
– Я ведь тебя, Бреди, предупреждал, – ответил Ши.
– О чем?
– Ты знаешь, о чем! Ты посмотри на себя!
Ну хорошо, я бежал, потом сидел в душной машине и размышлял о Бонни. Так что, может, я был на грани солнечного удара. Пару минут назад, припарковавшись около управления, я глянул в боковое зеркало и заметил, что лицо у меня совершенно серое, даже несмотря на загар. К тому же у меня раскалывалась башка, и я весь вспотел. Но я не выглядел уж настолько плохо.
– Ты посмотри на себя! – проревел Ши.
– И что? У руководства появились новые подходы к внешности сотрудников?
– Иди ты в задницу, Бреди!
Я пристально посмотрел на Карбоуна.
– Ты не объяснишь мне, в чем дело?
– Стив…
Теперь, когда Ши вел себя как последняя сволочь, Карбоун вздумал проявить сочувствие. Сыграть роль посредника между заблудшей овцой и пастырем.
– Робби нам все рассказал.
– Что рассказал?
Ши схватил со стола пресс-папье и грохнул его об стол.
– Что ты не хочешь брать ордер на арест!
– А, понятно. Это правда. Я пока не готов к аресту.
– Да кто ты такой, черт тебя дери?! – заорал Ши. – У нас достаточно улик, чтобы посадить ее на пожизненное. И она это знает. Она от нас удерет!
– Куда?
– Заткнись! Она удерет, пока ты тут лепечешь свои версии про Линдси Киф!
– Слушай, мы… слегка поспешили. Это я виноват, наверное, даже больше, чем кто бы то ни было. Но нам следует обдумать варианты с Линдси. И с Толстяком Микки. Ши, остынь на секунду и…
– Ублюдок, я уже однажды тебя послушал.
– Ты о чем?
– Забыл? Ты мне обещал однажды, что бросишь пить.
– Ну знаешь, пошел ты! Я бросил.
– Робби Курц говорит, что не бросил.
– Я пью? Ерунда.
– Робби очень расстроился. Он ужасно переживал, когда рассказывал мне об этом. – Ши помолчал. – Он клянется, что это правда! Робби увидел, что я качаю головой и не желаю в это верить, и тогда он поклялся. Водка. Пьяницы думают, что от нее не бывает запаха, но поверь мне, запах есть. Я его чувствую, а Робби сказал, что ты весь провонял водкой.
– Пусть Робби купит бутылку «Смирнофф» и всадит ее себе в свою лживую задницу. Понимаешь, у нас был разговор. Может, я переборщил. Но сказать, что я пью – это такая мерзость.
– Он тебя унюхал. Ты качался и…
– Нет!
– Он заметил это два дня назад. Единственной его ошибкой было то, что он попытался об этом умолчать, хотел тебя выгородить.
Мне стало дурно. Я почувствал, что меня сейчас стошнит. Я еле слышно спросил:
– Как ты думаешь, сейчас я тоже пьян?
Карбоун с грустью посмотрел на меня. Ши сказал:
– Несет слегка.
– Тогда пусть один из вас сходит со мной в лабораторию. Пусть у меня возьмут пробы.
Они переглянулись. Они знали, что надежные результаты можно получить только через два часа после принятия алкоголя. Поэтому я добавил:
– Можете проверить кровь и мочу. Прямо сейчас. Я хочу, чтобы вы оба поняли одно: я не пью уже четыре года.
– Ты весь аж побагровел! – заклеймил меня Ши. – И потный, как свинья!
– А почему бы тебе, черт тебя подери, не спросить меня, отчего так вышло? Может, все-таки стоит? Ты хочешь знать, почему я выгляжу так, будто вот-вот сблюю?
Я торопливо соображал.
– Я ездил в старую часть Саутхэмптона – это в полукилометре от дома Сая, – и прочесывал местность. Мы все понимаем, что нам нужно отыскать эту винтовку, а ваш крысожопый Робби Курц – который, кстати, отвечает за это, – сидит сиднем, пожирает бисквиты и пишет приветственную речь по поводу своего грядущего повышения в звании. И все это вместо того, чтобы искать эту чертову винтовку. Извините, забыл добавить: пишет речь и говорит про меня гадости.
– Ты обвиняешь его во лжи? – спросил Ши с недоброй усмешкой.
– Да.
– А зачем же ему врать, Бреди?
– Затем, что он сумасшедший, амбициозный, самодовольный говнюк. Вы же знаете, как он себя ведет, когда прицепится к кому-нибудь. У него же шоры на глазах, он ничего вокруг не видит. А врет, потому что знает, если он быстренько закроет дело, ему в следующем месяце дадут сержанта, и тогда он станет первым кандидатом на твое место, Ши, когда ты уйдешь на пенсию. К тому же он подлый подхалим, которого не устраивает мой стиль работы, и, конечно, я ему мешаю. Он хочет убрать меня с дороги, чтобы я не помешал ему арестовать Бонни. Должен сказать тебе, Фрэнк, я просто обязан его остановить. У меня масса сомнений на этот счет, и если мы арестуем ее, и это окажется ошибкой, у нас будут крупные неприятности. Она не станет сидеть сложа руки.
Ши и Карбоун снова переглянулись. Я продолжал:
– А Робби хочет убрать меня с дороги, потому что идея с Бонни – это первоначально моя идея, и Рэй может это подтвердить. И Робби теперь не хочет отдавать мне лавры победителя.
Ши только ухмыльнулся. Карбоун свесил голову на грудь. По правде говоря, он мне симпатизировал и готов был поверить. Но в свое время он перестарался с изучением психологии и с тех пор считал, что все алкоголики по сути инфантильны, эгоистичны и врут как по-писаному.
– Ну давай же, Рэй, пойдем в лабораторию.
– Бреди, – сказал Ши, – ты понимаешь, во что тебе может обойтись эта бравада – «пойдем в лабораторию»?
– Понимаю. С меня снимут эти дурацкие обвинения.
– Ничего подобного. Я тебе такое устрою, сукин сын, не обрадуешься. Немедленно иди в лабораторию, слышал? Ты блестяще повел дело, и вдруг – нате, – когда комиссия, окружная прокуратура и эти сраные газеты подступают ко мне с ножом к горлу, – ты саботируешь следствие. Как мы будем выглядеть, когда пресса разнюхает, что эта баба уже практически была у нас в руках, а потом мы позволили ей ускользнуть?
– Фрэнк, спроси себя: почему это могло случиться?
– Потому что ты запил и потерял всякое понятие о здравых рассуждениях, о достоинстве… – Его голос звучал все громче и громче, в нем появились драматические нотки. Он снова схватил пресс-папье и ткнул им в мою сторону: —…О своих обязательствах перед отделением. И передо мной! Я за тебя головой отвечаю.
Я поднялся с места и повернулся к Рэю:
– Ты же у нас гений психологии. Зачем мне… Даже если бы я слетел с катушек и пустился в самый тяжкий в своей жизни запой, какой интерес мне заваливать это дело? Если бы я думал, что Бонни Спенсер убила Сая, почему бы мне не поднять пару тостов за то, чтобы арестовать эту суку?
Ши не дал Карбоуну даже рта раскрыть:
– Потому что Робби наблюдал, как ты вел себя, когда вы явились к ней с обыском. Он понял, что ты нарочно отослал его на второй этаж. Он также видел, как ты крутился вокруг нее, ходил за ней по пятам, из комнаты в комнату. А потом, когда ты спросил ее, откуда взялись деньги в сапоге, ты так с ней сюсюкал. Такой был обходительный. Ты распустил нюни. Ты звонил в эту каталожную компанию, как будто это касалось тебя лично. Как будто правда, которую ты узнал, оказалась для тебя непереносима.
– Ши, это все чепуха.
– А потом вдруг ты переключился на версию с Линдси, Микки. Все, что угодно, только чтобы держать Робби подальше от Бонни Спенсер. Поэтому отвечаю на твой вопрос: с какой стати я могу не хотеть арестовывать эту суку? А с такой стати, что непонятно почему, а может, попросту спьяну – ты в нее втюрился.
Я, конечно же, прошел тест на алкоголь. Потом мне пришлось идти вдоль прямой линии, начерченной на полу, – сначала на пятках, потом на носках, собирать монетки различного достоинства с пола (не дай бог потерять равновесие!), декламировать алфавит. Потом я пописал в специальную чашечку, и у меня взяли кровь. Рэй стоял около меня, когда мне вкалывали иглу. Он сказал:
– Ши обрадуется, когда узнает, что тест дал отрицательные результаты, а если и все остальное будет в порядке…
– А ты веришь во всю эту чушь, что я в нее втюрился?
– Не знаю.
– Но ты ведь знаешь Линн, Рэй. Скажи, ты и в самом деле думаешь, что, когда у тебя такая девушка, можно влюбиться в старую кошелку, которую перетрахали все местные мужики?
– Я видел ее, когда она приходила сюда сдавать пробы. Она еще очень даже ничего.
– Но она ведь не Линн.
– Видишь ли, я только знаю, что ты выстроил против нее хорошо мотивированную версию, – я слышал, как ты об этом докладывал, – и вдруг ты от всего отказываешься. С чего бы вдруг?
– Я не верю, что это сделала она.
Карбоун покачал головой:
– Сомнительно это, Стив.
– Где сейчас Робби?
– Зачем тебе?
– Я не понимаю, почему у него не хватает смелости взглянуть мне в глаза.
– Он бы, может, и взглянул…
– Но?
– Но он сейчас в саутхэмптонской прокуратуре, оформляет ордер. А потом поедет арестовывать Бонни Спенсер.
Бонни чуть приоткрыла дверь черного хода.
– У вас есть ордер?
– Нет. Послушай, Бонни…
Она резко захлопнула дверь – хлоп! Я надавил на звонок. Ни звука, только Муз залаяла за дверью, притворяясь сторожевым псом. Ей все равно не удалось бы никого обмануть: сквозь стеклянную дверь хорошо было видно, как она изо всех сил виляет хвостом. Я прищурился, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть через кружевные занавески. Бонни скрылась в глубине дома.
Мне очень нравится, как копы в кино вытаскивают из кармана кредитные карточки, скручивают их в трубочку и используют в качестве отмычки. Я провозился минут пять – пустив в ход карточку, перочинный ножик и все ключи, что нашлись у меня на связке. Это была задачка не из легких, потому что шуметь было нельзя. Она могла позвонить в управление и пожаловаться, что я взламываю дверь. Наконец, замок щелкнул, и я оказался внутри.
Мне даже не пришлось ее разыскивать: Муз сама отвела меня к лестнице и указала путь в цокольный этаж. Бонни стояла у сушилки, складывая посудное полотенце. Услышав, что пришла Муз, она хотела ей что-то сказать, и тут увидела меня. Господи, как же она вскрикнула!
– Бонни, прошу тебя, выслушай меня. Я пришел не для того, чтобы тебя обидеть.
Она торопливо оглядывала комнату в поисках какого-нибудь тяжелого предмета, но, к сожалению, с копом-психопатом, да к тому же вооруженным до зубов, воевать бессмысленно, тем более если под рукой только пластмассовая бутылка из-под газировки. Я сделал шаг. Я хотел дотронуться до ее плеча и уверить, что пришел помочь, но она отскочила назад, словно хотела спрятаться в узкой щели между сушилкой и стиральной машиной. Поэтому я решил соблюдать дистанцию.
– Я знаю, ты думаешь, я сумасшедший или что-то вроде того, и все же выслушай меня, потому что у нас очень мало времени.
Вот болван! «Очень мало времени». Не надо было этого говорить. Бонни даже перестала моргать, как будто вообразила, что ей осталось жить совсем недолго.
– Бонни, сосредоточься. Парень, с которым мы вместе расследуем дело, – Курц, этот говнюк со слипшимися волосами, – он уехал из управления еще до меня. Отправился в прокуратуру за ордером на арест. Так что нам нужно выиграть время. Если он явится через пару минут, я не смогу… Я ничем не смогу тебе помочь. Понимаешь?
Она ничего не сказала, но она меня слушала. Она смотрела мне прямо в глаза. Это был испытующий взгляд. Я решил, что она способна угадывать мысли на расстоянии. Но она просто ждала, что я скажу еще.
– У меня есть некоторые сомнения. То есть, я не думаю, что тебя уже сейчас пора брать под стражу. Существует еще куча неясностей относительно гибели Сая. Но дело уже закрыли. А я хочу, чтобы не осталось никаких неясностей. Я хочу, чтобы следствие продолжалось. Ты можешь выбирать: оставаться здесь, дождаться Курца и ехать с ним…
– Или?
– Или удрать отсюда. Со мной. Немедленно.
Умница. Она сообразила засунуть все высушенное белье обратно в сушилку, чтобы не сразу стало ясно, что она убежала. Мы побежали к заднему выходу, прокрались через двор, через лужайку – к тому участку с леском, где я спрятал свой «ягуар» на тот случай, если явится Робби. За нами бежала Муз, если можно сказать «бежала» о туше с такой здоровой задницей. Бонни залезла в машину, а собака вскочила вслед за ней, и по ее коленям перебралась на место водителя.
– Прогони ее, – приказал я, открыл дверцу со стороны водителя и схватил Муз за ошейник.
– А когда я вернусь домой?
– Откуда я знаю, черт возьми! Через две минуты, если не сумеешь меня убедить.
– А если сумею?
– Не знаю.
Неожиданно она просияла.
– Если ты откроешь верх машины, я могу держать собаку на коленях, и тогда мы все трое поместимся.
– Если я открою верх машины, дура, сотня свидетелей покажет: «Знаете, я видел Бонни и ее собаку. Они поехали к Стивену Бреди в его машине». Сто свидетелей того, как я чиню препятствия решению прокуратуры. Уголовное преступление средней тяжести.
– Ты хочешь сказать, что это противозаконно? – Она еще не договорила, но уже знала ответ. – Не делай этого.
Она взялась за ручку дверцы.
– Ни с места, – приказал я.
Она покачала головой.
– Нет, я выхожу.
Я достал пистолет.
– Если ты двинешься, Бонни, я тебе пулю промеж глаз всажу.
– Прекрати, пожалуйста.
Боже мой. Голова моя раскалывалась. Я умирал от жажды. Я стоял и угрожал пистолетом подозреваемой в убийстве, которой в данный момент сам же помогал сбежать. А на переднем сиденье сидела толстозадая волосатая дворняга. Она вывалила розовый язык, крепко вцепилась когтями в кожу сиденья и вглядывалась сквозь лобовое стекло, будто ожидая, когда же дадут зеленый свет.
– Я не собираюсь это сейчас обсуждать! Твоя жизнь поставлена на карту, так что выкини эту овцу, и поехали.
Бонни говорила так тихо, что я еле ее расслышал:
– Дверь с улицы закрыта. Она не сможет попить, и если меня там долго не будет…
Я засунул пистолет в кобуру, выволок Муз из машины и сел на место водителя. Чем Бонни, разумеется, немедленно воспользовалась: она открыла дверь и выскочила.
– Вернись в машину! – заорал я.
Она покачала головой. Я завел мотор.
– Пока.
Бонни свистнула двумя короткими свистками. Муз подбежала к ней, и Бонни запихнула ее вовнутрь.
Так мы и добрались до моего дома: Бонни на боковом сиденье, я за водителя, и толстуха Муз у нас на коленях. Всю дорогу она заливисто лаяла, выражая свой восторг по поводу той замечательной игры, которую мы с Бонни придумали.
Халупы сезонных рабочих не отличаются ни просторными комнатами, ни высокими потолками. Так что архитектору-неудачнику, у которого я приобрел свой дом, не особенно было где развернуться. Поэтому он превратил большую часть дома в «место общего пользования» – одну огромную комнату, служившую одновременно и кухней, и гостиной, и столовой. Потом в разных частях дома он наотгораживал клетушек и во время визитов потенциальных покупателей делал эффектный жест рукой, вуаля, мол, и говорил: «Уснуть…» После чего дожидался, пока образованный житель Нью-Йорка продолжит: «… И видеть сны» [35]35
«Уснуть и видеть сны» – цитата из монолога Гамлета.
[Закрыть]. По его замыслу эта маленькая хитрость сближала продавца и покупателя, оттеняя их образованность, и напрямую подводила к взаимовыгодному соглашению о купле-продаже. Но я все ему испортил. Я скорее язык бы проглотил, чем сказал бы «… и видеть сны», и архитектор задергался, потому что он знал, что я коп и вообще-то могу подумать, что эта фраза «уснуть» означает, что он ко мне пристает. Он ведь носил волосы хвостиком. В общем, дело могло быть безнадежно испорчено. Поэтому он поспешно пробормотал: «А это спальня», и на этом успокоился.
Хозяйская спальня, как и весь дом, была меблирована. Ужас заключался в том, что архитектор горел желанием разработать универсальный дизайн хибар сезонных рабочих. Но кровать, которую он водрузил в этой спальне, по размеру подошла бы разве что двум лилипутам для невинных супружеских соитий в позиции «бутерброд». Поэтому я не долго думая избавился от этой кровати и купил огромную двухспальную. С нее можно было, не касаясь пола, допрыгнуть и до стенного шкафа, и до туалета.
В противоположной части дома на такой же площади он влепил две спальни для гостей с общим туалетом. Я отвел Бонни в первую, которая, впрочем, не слишком отличалась от второй, вот только вместо осьминогов и витых раковин, которыми был расписан пол и стены у самого потолка, здесь все было обезображено ананасами. А поскольку я практически никогда не забредал в эту часть дома, я об осьминогах с ананасами подзабыл. Как и об отвратительной люстре с зеленым абажуром и каркасом из каких-то толстенных прутьев, связанных посередине. Об этой люстре архитектор упредил меня, заявив, что это издание народного промысла и я сделаю большую ошибку, если вздумаю ее заменить. Архитектор был до жути непрактичным идиотом, и если бы не я, он никогда не смог бы продать свой дом. Я стал владельцем на следующий день после осмотра.
Я опустил жалюзи.
– Не подумай ничего такого, – сказал я, не оборачиваясь. – Это чтобы тебя никто не увидел.
– А я ничего такого не подумала, – ее голос слегка дрожал. И это было единственным свидетельством того, что она была ужасно напугана.
– Народ у меня тут под окнами не толчется, но так, на всякий случай.
Когда я обернулся в ее сторону, она сидела на плетеном стульчике – гордая и неприступная. Я присел на край кровати, но комната была очень мала, и между нашими коленями было не более десяти сантиметров.
– А теперь я хочу услышать всю правду о том, что произошло. С самого начала. Все детали, с той минуты, когда ты впервые снова заговорила с Саем. Если только ты не общалась с ним все эти годы.
– Нет.
– Хорошо, но сначала я хочу выяснить кое-что еще.
– Ты имеешь в виду…
– Погоди.
Но она не выдержала:
– Гидеон позвонил мне. Сказал, что ты не вспомнил, что ты и я… Что мы встречались прежде.
– Слушай, на это у нас сейчас совсем нет времени.
Я сказал это бесстрастно. Как профессионал.
– Я хочу выяснить, почему ты врала в последний раз?
– Звучит, как будто это последний из ста тысяч других раз, когда я тоже врала.
– Так и есть, как ни крути.
– Если я такая врунья, зачем мне говорить тебе правду теперь, когда полиция наступает мне на пятки?
– Затем, что тебе деваться некуда.
– Ну, – голос у нее дрожал, – некуда, действительно.
Она опустила голову и уставилась на свои руки, лежащие на коленях. Руки у нее были красивые, с длинными пальцами, овальными ногтями: как раз такие руки показывают в рекламе кремов для рук.
– Ладно, зачем ты сочинила эту чушь про восемьсот восемьдесят баксов, которые мы нашли в твоем сапоге?
– Это чистая правда.
– Бонни, пойми одно. Если ты будешь морочить мне голову, я отправлю тебя обратно домой.
– Пожалуйста, позвони ему еще раз.
Я покачал головой.
– Ты пойми, – умоляла она, – Винсент Келлехер – это очень издерганный и не очень удачливый бизнесмен, который продает подставки для чайников, больше похожие на ракетоносители, и спортивные костюмы слоновьего размера – розового, голубого и сиреневого цвета, да еще с аппликациями. И вдруг этому несчастному звонят издалека, и какой-то следователь спрашивает его о деньгах, которые он мне заплатил, минуя бухгалтерию. Это же нелегальная выплата. Он всегда по этому поводу переживал, а когда ты позвонил, он наверняка решил, что сейчас за ним явится сам министр финансов и отряд налоговой инспекции – и немедленно его арестуют.
– Ты умница, Бонни. Правда, умница.
– Нет. Если я была такая умница, ты бы поверил и тогда, когда я тебе на самом деле врала. Я больше не буду. Пожалуйста, позвони Винсенту Келлехеру.
Тут запищал мой пейджер.
– Бреди, срочно позвони Карбоуну.
Я велел ей оставаться в комнате, а сам побежал в спальню и закрыл за собой дверь.
Карбоун спросил, где я, и я сказал, что наконец-то дома, после шестидесяти часов на ногах, и у меня нет сил, и меня до сих пор трясет от тех гадостей, которые он и Ши мне наговорили, и уж не хочет ли он подвергнуть меня очередному тесту на спиртное, чтобы убедиться, что я не обнимаюсь с бутылкой виски? Он сказал: слушай, мы, конечно, слегка поспешили, а Роби, который сам не пьет, наверное, в чем-то не разобрался… – Ну так что? – спросил я. Он сказал: Бонни Спенсер и след простыл. Я спросил: Робби в истерике? – Да, и не только он, но и Ши тоже, и если ты думаешь, что человек из комиссии не поддаст нам тут дерьма, ты сильно ошибаешься. – Слушай, Рэй, да успокойтесь вы там все. Сейчас уже полседьмого, приятный вечер, прохладный ветерок. Может, она пошла на пляж прошвырнуться. Может, обедает в ресторане с подружкой. Скажи ребятам, пусть расслабятся. Выпейте там за меня. Ты что, хочешь, чтобы я порыскал по округе? – Он сказал: пожалуй, мысль верная. – Ладно, согласился я. Послежу за ее домом, пока не пришлешь мне смены, потом прочешу окрестности и загляну в несколько мест. Только будь добр, пошли Робби сообщение по пейджеру. Пусть он отвалит от ее дома к чертям собачьим, а то, если я его увижу, клянусь, я его убью. – Лады, пообещал Карбоун. Он уже собрался вешать трубку, когда я спросил: результаты проб по моей моче и крови уже получены? – Да, все в порядке, Стив. – Спасибо. – Не делай глупостей, посоветовал он. – Сам понимаешь, ситуация скользкая. На нас давят. – Людям свойственно ошибаться. – Я поинтересовался, сообразил ли Ши, что ему тоже случилось ошибиться на этот раз, или мне каждый раз надо будет писать в чашечку? Карбоун как человек сдержанный, объяснил, что Ши теперь знает о результатах тестов, и он не дурак. – Но будь начеку: между вами никогда не было особой любви. Он взял тебя в отдел, потому что ты был ему нужен, а не потому, что ты ему нравишься или он тебе доверяет, и, я думаю, это для тебя не новость. – Давно уже не новость, – сказал я. – Тогда, – сказал Карбоун, – сделайте себе одолжение, следователь Бреди, заработайте золотую звезду героя и повышение по службе. Доставьте Бонни Спенсер куда следует.
Когда я подъехал к дому Бонни, Робби уже завел мотор. Я затормозил и остановился сзади. Он швырнул в мою машину ордер на арест и сорвался с места – как только способен «олдскатлес». Он боялся встречаться со мной взглядом и не желал услышать то, что я мог ему сказать. Он прекрасно знал, что я ему скажу: я до тебя доберусь. А я знал, как он отреагирует: нет, это я до тебя доберусь.
Через несколько минут подъехали еще две полицейские машины из саутхэмптонского отделения. Им предстояло крутиться поблизости до того, пока их не сменит кто-нибудь из отдела убийств Саффолк Каунти, так что я передал им ордер и сказал, что пойду осмотрю дом еще разок. Я натянул резиновые перчатки – медленно и демонстративно, как будто собирался делать сложную нейрохирургическую операцию, и вошел в дом. Спустя пять минут я вышел, захватив для Бонни белье, футболку, зубную щетку и пакетик с собачьим кормом. Все это я распихал по карманам, чтобы не было заметно. Проходя перед домом, я размахивал двумя пакетиками для вещдоков, одним – с теннисными тапочками, и другим – с расческой, потом дурашливо отсалютовал саутхэмптонским копам и укатил.
Мной овладело блаженное бессилие. Руки у меня вспотели, в животе забурчало. Не оттого, что я сознавал, что делал, не оттого, что я пускал под откос свою карьеру и личную жизнь, не говоря уж о риске провести пару лет в тюряге за преступное содействие в укрывательстве обвиняемого в тяжком уголовном преступлении – убийстве. Я как раз прекрасно представлял себе последствия разрушений, которые я призвал на свою голову. Я помню, что я прикидывал, как уголовное обвинение повлияет на мою пенсию, гадал, есть ли собрания Анонимных Алкоголиков в исправительном заведении «Грин Хайвен», и решил, что, будем надеяться, мои хорошие приятели из прокуратуры Саффолк Каунти подсобят в случае чего, и мне впаяют только должностное преступление. Но влажные ладони и буря в кишечнике не имели никакого отношения ко всем этим закономерным размышлениям.
