Текст книги "Волшебный час"
Автор книги: Сьюзен Айзекс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)
Фу-ты, ну-ты, подумал я, когда направлялся к своей машине через Сентрал Парк. Просто не верится, что Карбоун и Бирн так настаивали, чтобы я угробил целый день на этих двух ублюдков. Весь бюрократический аппарат Саффолк Каунти буквальным образом коллективно обделался, не сумев должным образом подать дело в средствах массовой информации. Си-би-эс, Эн-би-си, Си-эн-эн и Эй-би-си [28]28
Американские телеканалы.
[Закрыть]наперебой показывали виды на Сэнди Корт с вертолета, а какой-то фотограф, подкравшийся поближе на лодке, с расстояния пушечного выстрела снял Линдси, разгуливавшую по пляжу. В довершение всему на всех экранах крупным планом демонстрировали капитана Ши – окруженного букетами микрофонов, – который говорил: «В настоящее время мы прорабатываем все возможные версии». Ни Питер Дженнингс, ни Брайант Гимбел [29]29
Популярные американские телеведущие новостей.
[Закрыть]не выразили надежды на скорое раскрытие этого дела. «Нью-Йорк таймс» превзошла всех, написав, что полицейское руководство Саффолк Каунти «по всей видимости, зашло в тупик». А «Ньюсуик» поддакнул: «По всей вероятности, полиция пока не нашла никакого решения…» Руководство заботило только то, как мы выглядим в глазах общественности и как не уронить своей репутации, а для нас, простых копов, это означало бессмысленное шараханье по идиотским сигналам. Так что весь день полетел коту под хвост. Я проделал сто шестьдесят километров от Нью-Йорка и обратно, чтобы узнать, что Сай Спенсер обожал трахать богатых или знаменитых женщин и что некий напыщенный адвокат убежден, что Сай углядел предназначенную ему пулю в дырах обшарпанной бельевой тумбочки.
Я свернул на боковую улицу, зашел в аптеку и разменял еще два доллара на монетки по пятнадцать центов. Я на мгновение застыл перед колоссального размера плакатом, рекламирующим презервативы, погрузившись в глубокие раздумья на тему, какой идиот захочет купить этот голубой, ребристый кошмар, а потом набрал 1-515, код Лонг-Айлэнда. Но вместо того, чтобы позвонить в управление, я набрал номер Бонни. Она сказала: «Алло». В ее голосе угадывалось вежливое раздражение, как будто она уже знала, что трубку опять повесят. Я ничего не сказал. «Алло?» – повторила она. Я повесил трубку и позвонил Робби. Отчета по ДНК-тесту еще нет. Ни черта нет. Чтобы убить время и не попасть в час-пик на дороге, я выяснил у Робби имена, адреса и телефоны всех тех, кто был связан с Микки Ло Трильо. Робби специально выяснил это в ФБР и нью-йоркском отделении полиции.
Трое из названных Робби оказались теми самыми мужиками, что клялись и божились, будто бы в пятницу, восемнадцатого августа, примерно с трех до шести-семи часов Толстяк Микки пьянствовал вместе с ними в кабинетике в баре «У Рози», что в районе мясников. Двух других связанных с ним людей я не смог застать, поскольку в настоящее время они отбывали срок в исправительных учреждениях Алленвуда, штат Пенсильвания. Миссис Толстуха, Лоретта Ло Трильо, за два дня до убийства поступила на лечение в больницу Маунт Синай, приходя в себя после имплантации новой силиконовой груди, поскольку предыдущая грудь ускользнула куда-то и вздулась в непредусмотренном месте – кажется, где-то под мышкой.
Так что за неимением ничего лучшего, я решил проверить любовницу Микки, Терри Нуна, скромную продавщицу магазина «Оптика», проживавшую в десяти минутах от моста Триборо, на Джексон Хайтс, в пригороде Куинс.
Я представил себе этакую маруху, девку из банды с перекрашенными и засаленными космами, с чавканьем жующую жвачку. Терри Нуна оказалась опрятной шатенкой с кудрявыми волосами и безо всякой косметики. На ней была строгая белая блузка с круглым воротничком и бледно-голубой кардиган. Никаких украшений. Она выглядела так, будто состояла в монашеском ордене, в котором обет соблюдается, а обряды – нет. Правда, при ближайшем рассмотрении я понял, что у нее потрясающе длинные ноги, пышная грудь, и вообще – облик фотомодели. Я смекнул, что Микки тут убил сразу двух зайцев: женился на шлюхе, а эту воплощенную сладость и невинность держал на стороне.
В ответ на мой вопрос Терри зашептала было «какой Микки?», но немедленно сдалась, когда я рявкнул «да будет вам, Терри». Она пригласила меня зайти и выпить чаю. Квартира, как и ее хозяйка, выглядела удобной, простой, правда, проходя мимо спальни, я засек круглую кровать, застеленную сиреневой периной. А в гостиной стоял диванчик в зелено-белую полоску, зеленоватые, с твидовой обивкой стулья, парочка деревьев в громадных горшках, на полу – громадный зеленый ковер. Приятно, уютно. Что-то вроде обстановки, купленной женой копа, если у нее мало-мальски хороший вкус. Она налила чай из чайника с цветочками, потом зашла в кухню и вернулась с тарелкой пирожных: наверное, каждый день покупала свежие. На тот случай, если к ней вдруг нагрянет Микки. Я все разглядывал ее: вместо этого монашечьего кардигана и простой, строгой, как у стюардессы, юбки, ей бы больше пошло что-нибудь вроде подвязок и трусиков с веревочкой сзади. Она сказала:
– Боже мой, Микки так расстроился из-за Сая. Честное слово. – И указала на одно из пирожных: – Там внутри клубничное желе.
– Вы хотите сказать, Микки расстроили разногласия с Саем по поводу фильма?
Не думаю, что Терри притворялась идиоткой. Микки скорее всего ничего ей не рассказывал.
– Ну, – пояснил я, – насчет фильма, который Сай снимал, «Звездная ночь». Фильма, в который Микки вложил деньги.
– Клянусь, офицер, он никогда и ничего не говорил мне ни о фильме, ни о деньгах, вложенных в него.
– И он ни разу не говорил вам, что у них с Саем были трения?
Она перекрестилась, подняла правую руку и произнесла:
– Клянусь здоровьем матери. Ни слова. То есть я знаю о Сае, потому что он, в общем-то, известный человек, и однажды, когда Лоретта – жена Микки – уехала в Ла Косту, мы пошли на премьеру, а потом был большой прием, посвященный одному из фильмов Сая. Но они дружили еще с давних времен, и Микки об этом так уж много не рассказывал, так, иногда что-то вспоминал. А когда Сая не стало, Микки сразу же приехал сюда. – Она заморгала. – Он был весь в слезах, а Микки не из тех, кто проливает слезу по любому поводу. Я, пожалуй, никогда не видела его в таком состоянии.
– Когда это было, Терри?
– Сейчас скажу… В субботу утром. Я как раз приготовила ему омлет с сыром.
– Вы знаете, что Сай был убит днем в пятницу. Около шестнадцати двадцати.
– Я не знаю точного времени, – сказала она, отломила крошечный кусочек шоколадного пирожного и положила его в рот.
Я отодвинул чашку и посмотрел прямо ей в глаза:
– Терри, это очень важно. Где находился Микки в момент убийства?
– В пятницу?
– В пятницу.
– А почему это так важно?
– Мне что, вам на пальцах объяснить?
Терри расправила воротничок блузки.
– Микки был здесь, в этой квартире.
– С вами?
– Да.
– Чем он занимался?
Она уставилась на свои туфли.
– Это очень личное.
– Вы хотите сказать, что в четыре или около того в пятницу вы с Микки были в постели?
Она подняла правую руку:
– С трех до шести, – присягнула она.
– Микки, должно быть, крутой мужик.
– Он крупноват, но в хорошей форме.
– Вы можете подтвердить письменно, что Микки находился здесь с вами?
– Хоть кровью, – сказала она. Но я предотвратил членовредительство, вручив ей шариковую ручку, и проследил, как она пишет: «Я, Тереза Кэтлин Нуна, присягаю…»
– Вот видите, – сказала она, подписавшись. – Микки не мог быть в Хэмптонсе в тот момент, когда убили Сая, потому что он был здесь, со мной!
Вот те раз! Теперь у Микки сразу два алиби, а это то же самое, что ни одного.
После всего этого я должен был успокоиться насчет Бонни, правда ведь? Хотя бы от мысли о том, что объект моей болезненной страсти на самом деле славная девушка, не имеющая склонности убивать.
По дороге домой, где-то в районе Насау мне опять пригрезилось, как я стучусь в дверь Бонни и говорю: «Скажи мне спасибо». Она спрашивает, чего это вдруг, а я говорю: «Потому что я вывел Микки Ло Трильо на чистую воду, алиби у него оказалось хреновое». А потом говорю: «Мы поставили жучок на его телефон, и угадай, что произошло? Ему позвонил один хитрый засранец, который, как оказалось, спустил курок винтовки калибра 5,6 – по приказу Микки. Так что теперь, Бонни, можешь спать спокойно».
А потом я начал фантазировать на другую тему. Вот она вернулась домой с пробежки, вся раскрасневшаяся, тяжело дыша, а тут я подваливаю, вылезаю из машины и говорю ей: «Слушай, все в порядке. Мы просто тебя проверяли, как обычно, и оказалось, что Виктор Сантана, постановщик, снимал специальный дом, в котором находился оружейный склад, и владелец этого дома – представляешь? – заявил, что одна винтовка калибра 5,6 пропала. Нет, это не Сантана. Линдси! Она разнюхала, что Сай собирается в Калифорнию искать ей замену, и попросту сперла винтовку. Можешь себе представить, она понеслась в спортивный магазин, что в пяти минутах ходьбы от съемочной площадки, и закупила патронов. Она была в темных очках – как будто продавец никогда не был в кино и не узнает ее!» «Слушай, – говорю я Бонни, – я знаю, что это было ужасное испытание, извини». А она мне отвечает «ну слава Богу» и в порыве благодарности кладет руки мне на плечи, а я говорю: «ничего-ничего», а потом прижимаюсь лицом к ее гладкой коже, и мы оказываемся в доме, в ее спальне, занимаемся неистовой, невероятной любовью, и это продолжается всю ночь.
Мои грезы длились до самого Саутхэмптона и достигли апогея, когда я завопил «Бонни, милая!» и собирался кончать в четвертый раз. Тут уголком глаза я заметил поворот на дорогу, ведущую к дому Линн. В этот момент я понял, что надо успокоиться, прийти в себя и начать действовать.
И когда мои мозги начали соображать, они сказали мне, что совершенно неважно, сколько ложных алиби у Микки, – Сая убил не Микки и не Линдси. Я сердцем чувствовал: это сделала Бонни.
Мои опасения оправдались. Это подтвердила агентша по недвижимости, сообщившая, что Бонни действительно ожидала от Сая многого. Мне удалось наконец застать агентшу дома. Она ответила на звонок добродушным: «Привет! Реджина на проводе». Этот голос принадлежал одной из тех агрессивно добродушных разведенных дам, которых покинули их богатые мужья. И вот они в отместку обирают других жен богатых мужей, перебираясь в их дорогие дома, и эти самые мужья после сезона излишеств ощущают себя такими затраханными, что сбегают от своих возлюбленных, вынуждая последних пополнять племя агентов по недвижимости.
Она сообщила следующее:
– Я сказала Бонни: «Дорогая, это же не распродажа. Посиди пока в своем доме. Подожди».
Было уже часов девять вечера, но голос агентши звучал ужасно приветливо, хотя слегка забахромился на краях, наверное, от пары рюмочек.
– Но она сказала, что ей на самом деле очень нужны деньги и она попытает счастья.
– Она говорила, что намерена предпринять, если продаст дом? – спросил я.
– Надо подумать. – Я ждал. – Что-то вроде того, что она вернется туда, откуда она приехала. Она даже не послушала меня, когда я сказала: «Бонни, ты ведь не можешь возвращаться домой?» Ведь я права?
– Кто-нибудь проявлял интерес к дому?
– Одна-две заявки, но очень невыгодных. Она не желала уступать в цене, а цена была совершенно нереальная, и, поверьте, я ей об этом сразу сказала.
– И что потом?
– Я звоню ей и спрашиваю, могу ли я прийти и показать людям дом, и вдруг она говорит: извини, у меня гости. И так два или три раза. Ну знаешь, – говорю я ей в конце концов, – они не станут колотиться у твоего порога, чтобы купить твою халупу, потому что таких домов по дороге от Куога до Монтока буквально сотни. Поэтому, может быть, ты в следующий раз, когда я позвоню, отведешь своих гостей на пляж или в город на полчасика. Тогда она засмеялась – у нее с чувством юмора все нормально – и призналась, что это никакие не гости, а мужчина. А на следующий день она позвонила и сказала, чтобы я пока отложила все это, потому что все как-то налаживается. Я спросила, не хочет ли она сказать, что у нее кто-то появился, и она ответила: да. И будто бы он очень влиятельный человек, и в последнее время они видятся каждый божий день,и поэтому ей совершенно не светит, чтобы в ее доме толклись посторонние, когда у нее такие планы на жизнь. А я спросила: планы выйти замуж? А она ответила, что к Новому году ей будет на чье плечо опереться. Отлично, да? Но дело-то в том, что она все отыграла. По-моему, это означало, что она загадывала свою судьбу значительно на более долгий срок, чем до Нового года: речь шла о каком-то серьезном обязательстве. Понимаете? Я помню, я начала ее поддразнивать и спросила, нет ли у ее мужика приятеля. И мы еще от души посмеялись над тем, что две пожилые тетушки вроде нас с ней – ну, не пожилые, нам по сорок, – могут справить свадьбу дуплетом.
Значит, Бонни чего-то ожидала от Сая. Но в конце концов, почему бы нет? Она давала кому ни попадя. И это, кстати, тоже подтверждено. Отчет по ДНК-тесту появился у Карбоуна на столе на следующее утро. Волосы, которые я добыл с головы Бонни, имели ту же генетическую картину, что и волосы с изголовья кровати. Она была в доме вместе с Саем – в день убийства.
Мотив, значит? Есть мотив. А теперь, несомненно, и хорошая возможность.
10
Я застал Бонни только что из ванной, в купальном халате в бело-голубую полоску. Кончик конского хвоста – влажный, запястья еще розовые от горячей воды. Я подумал, что она таким образом пыталась смыть напряжение. Может, ей это и удалось, хотя глаза у нее припухли, наверное, не выспалась, а может – плакала. Она не могла не знать, что мы – у нее на хвосте. Она наверняка догадалась, кто в нашем списке идет номером первым.
Но она не стала изображать из себя раненого олененка. Она стояла прямо, скрестив руки на груди, – дескать, голыми руками нас не возьмешь.
– Я была бы очень вам признательна, если бы ваши визиты происходили в рабочее время, – заявила она.
Я с интересом рассматривал ее грудь. Она отследила направление моего взгляда и медленно, стараясь придать своим движениям естественность, опустила руки и засунула их в карманы. Я представил себе, как она стоит ко мне спиной, а я целую ее душистые волосы, шею сзади, а потом просовываю руки в ее карманы и прижимаю ее к себе.
Это был один из тех моментов, когда оба знают, о чем думает каждый. Мы оба знали, что у нее под халатом ничего нет. Мы оба знали, что я об этом знаю. И мы оба знали, что стоит мне потянуть за пояс ее халата, и он распахнется. И тогда мы бросимся друг на друга прямо здесь, в холле, потому что мы хотели друг друга так сильно, что не смогли бы ждать ни секунды.
Она сказала:
– Ладно. Извините, я пойду переоденусь.
И ушла наверх. А я закрыл глаза, прислонился к стене и начал представлять, что бы было, если бы я развязал ее пояс. Халат распахивается, и я прижимаю ее к себе – она все еще разгоряченная после ванны… Но до того, как я сбрасываю с нее халат, она ощупывает мои брюки, расстегивает ширинку, берет его в руку и…
Я услышал, как заскрипели ступени, и поспешно открыл глаза. Вовремя – она уже спускалась вниз, в джинсах и белой футболке с треугольным вырезом, заправленной за пояс так туго, что можно было рассмотреть каждый стежок ее кружевного лифчика. Странно, во время своего тайного обыска этого я не видел – крошечного бюстгальтера, который женщины надевают исключительно ради мужчин. Я подумал: ах ты зараза такая! Выглядела она, конечно, потрясающе. Я поймал себя на том, что потираю кончики пальцев – как будто бы вместо того, чтобы прикоснуться к ней.
– Уфф, – выдохнул я.
Уфф, я же ведь крутой коп!
– Простите, что вы сказали?
– Э-э… Где ваша собака? – ничего поумнее я не придумал.
– Моя собака? – Она, кажется, вздохнула с облегчением. И даже слегка закокетничала. – А что? Вы хотите с ней побеседовать?
– Ага. Я хотел бы узнать, с каких отношениях она находилась с покойным.
– Я ее на ярмарке купила, два года назад, так что не думаю, чтобы она хорошо знала Сая. Так, поверхностное общение: «Привет, ангелочек, какая у тебя стрижка!»
Я не смог удержать улыбки:
– Я просто спросил, где ваша собака.
Она сказала прежним, легкомысленным тоном:
– Я ее пристрелила.
– Бросьте.
– Ага! – воскликнула она, имитируя адвоката из теледетектива, который только что обнаружил и уцепился за сомнительный момент в процессе и собирается использовать его в плюс своему клиенту. – Вот видите? В глубине души вы и сами не верите, что я способна на убийство.
– Неправда ваша. Я не верю, что вы способны убить свою собаку.
Бонни засмеялась, но смех ее прозвучал как-то неестественно. Она сделала шаг назад. До нее вдруг дошло, что я сказал, и она по-настоящему испугалась. Она попыталась глубоко и непринужденно вздохнуть. Спокойно, убеждала она себя. Расслабься. Она просунула большие пальцы за ремень – ни дать ни взять ковбой, мол, проваливай-ка, мистер, с моего ранчо.
– Так где она? – Я сам себя ненавидел за идиотизм, но раз уж у меня хватило ума задать этот вопрос про собаку, приходилось делать вид, будто местонахождение Муз – ключ к разгадке всего дела.
– По вечерам она не прочь прошвырнуться, – прохладный тон, ответ по существу. Да нет, тон, пожалуй, совершенно ледяной. – Около десяти я обычно открываю дверь черного хода и зову ее. Она прибегает через пару минут.
Бонни отвернулась от меня, очевидно, желая скрыть свой испуг. Несмотря на то, что поза ее оставалась свободной и расслабленной, ее лицо исказил страх – губы чуть дрожали, а глаза были широко раскрыты. Она прошла в кухню, открыла дверь и крикнула:
– Муз! Сахарная косточка!
Пока мы ждали, она подошла к холодильнику и достала бутылку дешевого пива. Мне она выпить не предложила, так что я даже не имел возможности отказаться. Пока она открывала пиво, за дверью замаячила Муз. Я открыл ей дверь. Она восторженно залаяла и начала облизывать мою руку.
А вот Бонни была не в восторге. Она изо всех сил изображала невозмутимость. Оттащила от меня псину, погладила ее по голове, взяла из вазочки для печенья собачью косточку и положила ее Муз в пасть. На минуту Бонни забыла о происходящем и выглядела как обыкновенная заботливая мамаша, раздающая чадам прянички. Тем временем Муз уставилась на меня. Она, конечно, втюрилась в меня по уши, но я не стал еще частью ее ежевечернего ритуала; сейчас она вообразила, что я собираюсь отнять у нее драгоценную косточку, поэтому, задрав хвост и держа кость в зубах, выбежала из кухни. Бонни никак не отреагировала.
– Так что бы вы хотели узнать? – спросила она.
Она запрокинула голову и отпила пива. Я увидел, как дрогнуло ее горло и приподнялась грудь. О Господи, я так ее хотел.
– Я вас внимательно слушаю.
Ну ладно. Она этого жаждет – и она это получит.
– Вы умеете стрелять из малокалиберной винтовки?
Будь это кино, Бонни полагалось бы эффектно выронить бутылку с пивом. А реальная жизнь, в общем-то, скучноватая штука и не изобилует красивыми жестами и зрелищными событиями. Она лишь напряженно сглотнула:
– Дурацкая шутка.
– Кто вам сказал, что я шучу? Это вы шутите. А я – коп, и я очень, очень серьезно настроен. Я хочу знать, умеете ли вы стрелять из винтовки калибра 5,6?
– Я не обязана вам отвечать.
– Теперь обязаны. Вы же не сказали «нет».
– Но ведь «да» я тоже не сказала.
Внезапно ее испуг превратился в ярость. Она грохнула бутылку с пивом об стол.
– Я должна кое-что вам сказать. Видите ли, я детективные фильмы смотрю с восьми или девяти лет. И знаю, что детективы бывают покруче и помягче. Я понимаю, что вы собираетесь меня напугать так, чтобы я выложила вам все, что у меня за душой. Или охмурить, чтобы у меня голова пошла кругом и я выболтала вам все свои девичьи секреты. Ну, выкладывай, парень, угадала я? Но тебе далеко до Хамфри Богарта [30]30
Хамфри Богарт – популярный американский киноактер сороковых-шестидесятых годов, создавший во многих фильмах образ «крутого» детектива.
[Закрыть]. И знаешь, что еще? Я ничего плохого не сделала. Мне не в чем признаваться. Ты зря теряешь со мной время.
– В самом деле? – Я вскинул на плечо невидимую винтовку. Прицелился. Спустил курок. – Бонни Бернстайн Спенсер. Ее семья владела магазином спортивных товаров «У Бернстайнов» в городе Огдене, штат Юта, – магазином, в котором продавали далеко не хоккейные клюшки. Наоборот: винтовки и легкое оружие. Мисс Бернстайн Спенсер росла вместе со старшими братьями и слыла сорванцом. Ее отец был известен как меткий стрелок. Даже ездил в Байоминг на лосиную охоту. Скажите мне, Бонни, стоит ли съездить в Огден? И учтите, если вы сейчас оставите мой вопрос без ответа, я вылечу туда ближайшим рейсом, проведу в городке полдня и обещаю, что вернусь обратно с останками зайца, застреленного в 1965 году прямо промеж глаз вашим метким выстрелом. А вдобавок привезу письменные показания десятка свидетелей, видевших, как вы его подстрелили.
По лицу ее покатились крупные безмолвные слезы, чертя на щеках мокрые дорожки.
– Прошу вас, – прошептала она, – не надо так.
– Я должен знать правду, – я вдруг понял, что тоже говорю шепотом. – Бонни, вы умеете стрелять?
– Да. – Я едва расслышал, что она сказала. – Но клянусь, Сая я не убивала.
Черт возьми, подумал я, дело в шляпе. Я почти поймал ее.
– Вы же понимаете, – объяснил я ей как мог мягко, – люди всегда дают клятвы. «Клянусь, я не виноват».
– Но я действительно невиновна.
– Докажите.
– Как?
Что мне оставалось делать? Медленно и ласково, как будто я соблазняю упрямейшую из женщин, вынудить ее сдаться.
– Нужно будет сделать один маленький и простой тест. Поедемте со мной. Я отвезу вас в управление и все это время побуду с вами. Вы сдадите пробы слюны и крови – палец уколют, и все. И после этого вы будете свободны, как птица.
В комнате повисло долгое молчание, слышен был только тяжелый гул холодильника, а потом застучала когтями Муз, приковылявшая в кухню проверить, что это мы тут делаем. Судя по выражению на ее морде, она ужасно удивилась, что мы не развлекаемся и не играем.
– Поедем, Бонни.
Я представил ее в своем «ягуаре», мы едем в управление, и на поворотах наши плечи соприкасаются. Я подумал, что будет твориться со мной от этого мгновенного касания. Дьявол, это было невыносимо.
А потом в управлении я, наконец, избавлюсь от заклятья. При резком свете люминесцентной лампы я увижу Бонни в ее истинном обличье – убийцы. Ну, разумеется, она вовсе не хотела убивать. Разумеется, если бы она смогла вернуться во времени назад, Сай остался бы жив. И не сомневаюсь, искренне и глубоко сожалеет о содеянном. Но от этого она не перестает быть убийцей. И, увидев ее в этом безжалостном и неприглядном свете, я наконец перестану желать женщину, совершившую то, что мне так ненавистно – убийство.
Я, слава Богу, перестану каждую минуту сходить с ума, представляя себе, как я целую, ласкаю, трахаю ее: в кроватях, на стульях, на столах, в душах, на полу, в машинах, на пляже, в воде, в лесу. Я избавлюсь от этого чертова наваждения. Я сэкономлю тысячи долларов, отказавшись от услуг телефонов-автоматов. Я в конце концов отправлюсь под венец с покоем в душе и любовью в сердце.
Внезапно я ощутил тошноту и свинцовую тяжесть во всем теле. На меня навалилось отчаяние. Я вдруг задумался, как, черт побери, я собрался прожить оставшуюся жизнь без этой женщины? На мгновение слова буквально застряли у меня в горле. Потом, уж не знаю как, я собрался с духом и повторил:
– Поехали, Бонни.
– Нет.
– Ну же, вам нечего терять, это только на пользу пойдет. Все станет на свои места.
– Я хочу, чтобы вы ушли отсюда.
– Бонни…
– Не приходите. Я с вами больше не буду разговаривать.
– Очень жаль, детка, но тебе придется.
– Нет. И я тебе никакая не «детка». И не надейся, сукин ты сын. Если у тебя есть еще какие-нибудь вопросы, обращайся к моему адвокату. А теперь – вон отсюда.
Робби Курц подошел к моему столу, издавая свистящий звук своими брюками, облизал мизинец и изящно пригладил им бровь. Я сказал ему:
– Ну-ну, какую еще штуку сыграла с тобой жизнь?
– Там тебя Гидеон ждет, – манерно улыбнулся Робби, кося голубого. Ну в конце концов, чего ожидать от грубого копа? Защиты прав гомосексуалистов? – Он сгорает от нетерпения увидаться с тобой.
– Какой еще Гидеон?
– Хорошо сидишь? – Он помахал визитной карточкой. – Гидеон Исайя Фридман, эсквайр. Из Ист-Хэмптона, сладкий ты мой. Адвокат Бонни Спенсер.
Гидеон Фридман направился ко мне. Нет, он не семенил при этом. Не вихлял задом и не помахивал безвольной мягкой лапкой. И все же все с ним было ясно. Может, оттого, что его одеяние было слишком безупречным. Эдакий английский стильный адвокат: пугающе будничного вида, тщательно скроенный, коричневый твидовый костюм, как бы поношенный, якобы застиранная сорочка, зеленый шейный платок и ботинки, похожие на птичьи крылья, только из коричневой замши. А может, его выдавала сверхаккуратная стрижка, волосок к волоску, облепившая его череп красивой формы, как металлические нити – магнит. А может, он был слишком уж по-мальчишески красив для мужика ближе к сорока, с тем невинным, круглоглазым выражением лица, которым славятся голубые из хай-класса или манекенщики с длиннющими шарфами, намотанными на шею. Он как две капли воды походил на тех парней, что скачут в ракеткой в роскошных теннисных клубах.
А может, он просто проверял меня, как говорится, на вшивость.
Он протянул мне руку и сказал:
– Привет.
– Привет, – ответил я.
– Я представляю интересы Бонни Спенсер. – Говорил он с придыханием, как официанты в модных дорогих ресторанах, где подают креветок и крабов, – ресторанов, которые каждое лето то открываются, то закрываются, потому что никто, даже самый пижонистый нью-йоркский кретин, по доброй воле больше одного раза не станет жрать моллюсков. Я взглянул на него и подумал: елки-палки, суждено Бонни отправиться в Бедфордскую тюрьму отбывать свои двадцать пять лет.
– Садитесь, пожалуйста, – предложил я.
Он сел на пластиковый стул возле моего стола и с любопытством оглядел комнату. Я представил себе, как он бормочет: ух ты, какая у нас тут мужественная обстановочка.
– Я вас слушаю, мистер Фридман.
– Э-э… – он вдруг перестал выглядеть как голубой. Он преобразился и стал похож на адвоката. – Почему бы вам самому не начать и не объяснить мне, что это все за чушь, что Бонни нужно явиться сюда, сдавать кровь и слюну, исключить ее из какого-то списка подозреваемых.
– Это действительно так. Честное слово.
– Минуточку. Вы говорите о ДНК-тесте, так ведь?
Я пожал плечами.
– Что все это значит? Сая застрелили с расстояния. Вы хотите сказать, что на орудии убийства остались следы каких-то выделений? Слюна? Что, убийца истекал слюной?
Чудно все это прозвучало: резкий сарказм адвоката в сочетании с шепчущим голосом официанта.
– Там что, произошла рукопашная схватка, и у вас имеются образцы крови или кусочки кожи, застрявшие в Сая в ногтях?
Для юриста без связей, не имеющего понятия, на какой стадии находится следствие, он довольно неплохо ухватил суть.
– Я пока не готов к обсуждению этой темы.
– Что же так?
– Думаю, вы прекрасно понимаете, в силу каких причин. Все пока еще очень сомнительно.
– Хорошо, – сказал он. – Тогда еще более сомнительным выглядит на этой стадии брать у кого бы то ни было проби крови.
Он встал, всем своим видом изображая сожаление, как будто сочувствовал, что не в состоянии удержать меня от самой трагической ошибки в моей карьере.
– Я посоветую своей клиентке настаивать на своей презумпции невиновности, не поддаваться на провокации и не соглашаться на тест.
Тут только до меня дошло, что скорее всего Гидеон до сих пор представлял интересы модельеров и дизайнеров.
– Вы ведь не по уголовным делам специализируетесь? – спросил я.
Я дал ему время разозлиться или, по крайней мере, почувствовать раздражение, но, к его чести, он держался спокойно, даже строго. Он снова сел и принялся рассматривать носок своего английского ботинка.
– Почему вы об этом спросили?
– Потому что адвокат, специализирующийся на уголовных делах, должен был бы знать, что подозрение в убийстве как раз предполагает взятие проб на кровь.
– Это на каком основании?
– На основании того, что пробы на кровь и другие медицинские тесты – это лишь констатация факта, а не следственный эксперимент. И они не имеют отношения к презумпции невиновности.
– Это кто вам сказал?
– Это мне сказал Верховный Суд США.
– Правда? Это недавняя поправка?
– Она действует в течение последних пяти-десяти лет.
– Хм, должно быть, это было принято после того, как я окончил институт, я проверю.
Ну ладно, пусть он и представляет какое-нибудь лобби парикмахеров. Но при этом он неплохой парень. Не дерьмо, во всяком случае, и не самоуверенный болван. Вот только что он, черт побери, будет делать, когда дело дойдет до суда? Оденется покрасивше, нацепив черный балахон и белый парик? А что он предпримет, когда шеф Бюро по расследованию убийств окружной прокуратуры самолично начнет копать под Бонни? Бросится нюхать ароматические соли?
– Вы в какой сфере работаете как адвокат? – спросил я.
Он улыбнулся. Ровные, красивые зубы – просто клавиши рояля.
– Недвижимость.
– Недвижимость, – повторил я. – У вас тут, в Ист-Хэмптоне, дел, наверное, невпроворот.
– Я вам сейчас скажу, о чем вы подумали, – заявил Гидеон. – Идет?
Я пожал плечами.
– Вы подумали: э-э, милок, мне-то раз плюнуть сплавить Бонни Спенсер в тюрьму на пожизненное заключение, а этот торговец землей, пидор-адвокат, который представляет ее интересы, не в состоянии будет сделать ничего, кроме как помахать ей ручкой на прощанье.
Я снова сел и постарался изобразить изумление по поводу этого смехотворного – даже, я бы сказал, предвзятого – суждения. Мне это далось с трудом, потому что, честно говоря, я как раз так и подумал.
– Только знаете, Бреди, все сложится совершенно по-другому. Я скажу вам, как все сложится. Если вы просто играете с ней в кошки-мышки, я надеюсь, что у вас хватит ума прямо сейчас это прекратить. Не дожидаясь, пока я пожалуюсь вашему руководству.
– Думаете, я боюсь? Валяйте. Жалуйтесь. Мое начальство сидит в этом же офисе, комната около приемной.
– Вы должны бояться, я думаю.
– Нет.
Он помолчал.
– Ладно. Если вы всерьез думаете, что дело обстоит именно так, а не иначе, подтвердите это. В этом случае я пойду и приведу Била Патерно.
Я взял со стола ручку и начал катать ее между ладонями: в Саффолк Каунти Патерно считался лучшим адвокатом по уголовным делам.
– Вы что же, полагаете, что Бонни Спенсер способна заплатить за Билла Патерно? – спросил я, пытаясь говорить бесстрастно, будто бы я и не знал, что у нее туго с деньгами.
– Нет, она не способна. Но я заплачу. – Гидеон начал говорить с еврейским акцентом. – Слава Богу, я очень неплохо зарабатываю, и у меня накоплены солидные средства. – А потом добавил: – Бонни – одна из моих ближайших приятельниц.
Вон оно что, подумал я. Представляю: Гидди и Бонни. Он отвозит ее к себе в Ист-Хэмптон попить мексиканского пивка с сырными палочками, а там уж они вволю хихикают и сплетничают про Элтона Джона, Джимми Соммервиля и других известных педерастов или испытывают друг к другу сложные и противоречивые чувства.
