Текст книги "Гонка за счастьем"

Автор книги: Светлана Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

ОДИЛЬ

 
И Бог,
Застав Адама и Еву врасплох,
сказал им:
Прошу вас, продолжайте
и не смущайтесь нимало.
Делайте вид, как будто меня
вообще никогда не существовало.
 

Ж. Превер

ГЛАВА 1

Было уже восемь утра, пора собираться в редакцию, но вставать не хотелось… Она сладко, до хруста потянулась, ощущая здоровую, радостную удовлетворенность зрелой женщины – кажется, жизнь снова по-настоящему добра к ней и угождает каждую минуту, перестала делиться на отдельные фрагменты, а волнует и щедро одаривает счастьем.

Все вернулось… Только на этот раз обновленное чувство, согретое общими воспоминаниями, было более глубоким, страстным и трепетным. Теперь больше хотелось любить самой, отдавать, а не требовать доказательств любви и внимания, как раньше, – просто быть рядом, изучать его заново…

Да, он очень изменился, стал не только более нервным, но и совершенно неуверенным в себе, поэтому она и пыталась предугадать все его малейшие желания, чтобы вернуть к жизни, отвоевывая у другой и у прошлого, наслаждаясь каждой ухваченной минутой днем, когда он забегал в рабочие перерывы.

Она уже давно научилась усмирять себя, а теперь тем более не стоило торопить события и принимать какое-то определенное решение – было так хорошо, что не хотелось делать ничего резкого, надрывного, осложняющего это чудесное ощущение гармонии.

Ее жизнь с Робером была интересной, насыщенной, надежной и уютной. Она по-своему любила его, но и эта любовь, и их жизнь не захватывали ее полностью – были слишком спокойными, без потрясений и восторгов; а ведь у нее было, с чем сравнить, и, сравнивая, она думала, что безумие страсти, в свое время потерпев катастрофу, безвозвратно уходит, опустошая и оставляя после себя своего рода иммунитет. С Виктором снова пришло то, что почти забылось, но теперь, освободившись от прежнего безрассудства, она сказала себе, что если уж терять голову, то лучше от наслаждения, и жила лишь предвкушением следующих встреч, когда он, под предлогами командировок, вырывался на ночь, а случалась, то и на пару дней.

Нежась в постели, она задумалась о превратностях судьбы… Да, иногда эта непредсказуемая дама вдруг начинает вмешиваться и все происходит именно так, как мечталось – невозможное становится доступным, и тогда начинаешь понимать, что бессмысленно пытаться что бы то ни было контролировать… Вот как сейчас – так приятно плыть по течению, наслаждаясь самой жизнью и близостью любимого человека, не строя планов и не забегая вперед… Поневоле станешь фаталисткой, когда убеждаешься, что в самый разгар жизненных кризисов и душевных тупиков происходят взявшиеся непонятно откуда изменения и повороты, которые вознаграждают за прежние потери, щедро одаривают… вот почему теперь она точно знает – никогда не следует торопиться, надо набраться терпения и дожидаться своего часа…

– Как прекрасна жизнь, – пропела она, встав перед зеркалом и сбросив с себя пеньюар. Ей нравилось расхаживать по дому нагишом, и эта ее привычка всегда забавляла Виктора. – У меня еще целый час, и хоть спешить некуда, обойдусь сегодня без тренажера, а начну с кофе…

Она переступила через пенное кружево и пошла на кухню – включить кофеварку. «Глупо торопиться и нам с Виктором – куда и зачем? – думала она. – Ведь я чувствую главное – его тянет ко мне, как прежде, и это единственное, чего мне недоставало в жизни и что имеет для меня первостепенное значение. Пришел мой звездный час».

* * *

Одиль получила от жизни все, о чем только можно было мечтать – независимость, деньги, здоровье и страстную любовь… Виктор, несмотря на свой формально существующий брак, принадлежал только ей – теперь, при виде его безоговорочной зависимости от нее, она избавилась от ранее мучившей ее боязни потерять его.

У него же наступил поворотный момент, и он должен был решить все сам, по-своему – в таких вопросах нельзя советовать, а тем более принуждать.

Она видела, с каким трудом дается ему решение порвать с Беллой; со стороны он выглядел банальным негодяем, и даже все их общие друзья, лишенные пуританских предрассудков, не осуждая его впрямую – в их отношениях не было принято непрошенно встревать, критиковать и давать оценки, – предпочитали обходить эту тему стороной и не высказывались. Ведь дело было вовсе не в жене – объективно она не давала Виктору никаких конкретных поводов для недовольства и разрыва. Причина была в нем самом.

Он объяснял ей, что их брак был ошибкой с самого начала не из-за Беллы, она просто идеальна – умна, образованна, хороша собой, самоотверженна, надежна, список можно продолжать до бесконечности. Виноват только он сам – принял восхищение перед ее красотой и совершенством за любовь, а жизнь рядом показала, как мало для него значат любые достоинства, если нет настоящей любви, основанной на сильной страсти. Он устал от вечного стремления соответствовать высоким качествам и благородным порывам жены, боязни обмануть ее ожидания, состязаться с ней в самопожертвовании…

Напряжение от постоянного самоконтроля и все усиливающееся недовольство, неудовлетворенность семейной жизнью отражались на всем, и в первую очередь сказались на их сексуальной близости, основой которой было не взаимное желание, а скучное ритуальное исполнение супружеских обязанностей. Он никогда бы не посмел оскорбить духовного превосходства и возвышенности своей супруги какими-нибудь сексуальными фантазиями, которые она непременно сочла бы низменными и разнузданными, ведь она так и не смогла – или не захотела, он так и не понял – отойти от своей романтической фригидности.

Ее искренность и романтичность в свое время затронули его душу, а позже истовая готовность жертвовать собой ради ребенка вызвали восхищение и уважение, а много ли можно построить с женщиной только на этом фундаменте? Страсть была для него основным способом восстанавливаться физически и духовно, а с Беллой, если не считать давно забытой кратковременной романтической новизны, все было таким бездарным и унылым, что лучше и не вспоминать.

Брак зашел в тупик еще до встречи с Одиль, а после ее пришествия продолжать его стало вообще невыносимо, ведь теперь, когда общая неудовлетворенность пополнилась еще и конкретной причиной, оставаться в доме означало одно – притворяться. Что автоматически вело к еще большему нервному напряжению, потому что при таком раскладе добавлялась новая сложность – необходимость юлить, изворачиваться, постоянно обманывая жену, изыскивая способы уходить из дома под разными несуществующими предлогами. Ее беспредельная доверчивость, какая-то странная, почти патологическая, не свойственная большинству женщин нечувствительность ставили его в тупик, становясь смешными, и начали раздражать его – это граничило уже с какой-то эмоциональной ограниченностью или даже ущербностью.

Он всегда старался быть хорошим отцом, но понимал, что соперничать в образцовости с женой было совершенно бессмысленно, и дочери лучше оставаться с идеальной матерью. Он был уверен в том, что Белла достаточно интеллигентна и не станет восстанавливать ребенка против него, а где Мари захочет жить после достижения совершеннолетия – покажет будущее. Кто заранее может уверенно сказать, что взбредет в голову восемнадцатилетней девушке?

И до этого еще нужно дожить, а пока стоило подумать о себе – сохранить независимость, все хорошо взвесить, то есть пройти через некий переходный период, и потому лучшим решением было снять квартиру, живя отдельно и от семьи, и от Одиль. Кроме того, не следовало никому давать повода обвинять его в том, что причиной разрыва стала банальная измена, это не так, или, вернее, не совсем так… Этого требовали элементарный здравый смысл и простые правила приличия.

Родители тяжело переживали их разрыв, особенно мать. Отец был против потому, что считал развод вообще бессмысленным делом по причине отсутствия вечной любви. Он утверждал, что любые новые отношения, официальные или тайные, все равно рано или поздно наскучат.

– Зачем тебе эта головная боль? Не стоит ничего менять и усложнять – нужно лишь ничего не преувеличивать и проще смотреть на жизнь… захотелось перемен – пожалуйста… что тебе мешает? Но семья и ребенок – это святое…

У отца были свой последовательный опыт и своя неизменная правда…

Что до матери, то, видимо, натерпевшись от мужа, она проявила полное непонимание позиции сына, исходя, скорее всего, из женской солидарности, – полностью стала на сторону Беллы. Той тяжелой сцены, когда у нее тряслись и руки, и губы, а слезы лились рекой, ему никогда не забыть. Тогда она пыталась уговорить его не разводиться с Беллой, не обращая внимания ни на какие его доводы… Пришлось выложить ей всю неприглядную правду, иначе ее было не остановить…

Виктор понимал, что принимать решение придется именно ему, поскольку Белла заняла выжидательную позицию, и нечего было надеяться на то, что она способна что-то осознать и первой сделать решительный шаг. Продолжать же прежнюю удушающую жизнь становилось уже невыносимым; не оставалось ни желаний, ни надежд – ничего, кроме давящего своей тяжестью ощущения полной безысходности… Дело дошло до того, что ему самому не удалось справиться с собой и пришлось обратиться за помощью к психотерапевту – последние три месяца он держался на стабилизаторах, а на них далеко не уедешь. Этот довод плюс вполне вероятная угроза импотенции оказались решающими и, наконец, убедили мать в невозможности продолжать его жизнь с Беллой.

Он давно уже чувствовал себя незаслуженно обделенным судьбой и, проанализировав ситуацию, понял, что в его несчастье виновата семья, поэтому он начал постепенно раздражаться против нее. Все они были хороши, каждый по-своему. Примитивная философия и самодовольство отца начали просто выводить его из себя. Раздражала и мать, которой бессмысленно было даже пытаться что-то объяснить – она просто молилась на его жену. Он осознал, что неприязнь начала переноситься и на ребенка, потому что дочь оставалась главным сдерживающим фактором, который не давал ему возможности сделать решительный шаг…

А эти совместные вечера дома! Они пригибали не только его, но и стали настоящей пыткой для всех. Давящая, тоскливая атмосфера напряженного молчания действовала даже на дочь – она стала более тихой и задумчивой, вопросительно поглядывая на них обоих, ну а о жене с ее вечно несчастным, скорбным лицом нечего и говорить – все легко читалось без слов…

Последнее время начали сдавать нервы – ему стало все труднее сдерживаться, не раздражаться по пустякам, и он злился, когда ему не удавалось контролировать себя… Он ведь заранее никогда не планировал таких сцен, все получалось само собой, просто долго копившееся отчаяние, скука и разочарование их жизнью прорывались, независимо от его желания и воли.

Наверное, было бы легче, если бы Белла устраивала перебранки, скандалы, истерики – тогда порвать было бы проще, объясняя разрыв невозможностью совместного существования, но она все больше напоминала свою мать – напрасно она это отрицает, – высказываясь сдержанно и четко, задавая точно рассчитанные, хлесткие, как пощечины, вопросы. Лишь однажды она вышла из себя – ему стало немного жаль ее; но даже точно зная, что всему причиной был он, остановить себя он не мог, потому что тянуть дальше семейную безрадостную телегу уже не было сил…

Вечно корректировать себя, подгонять под какие-то рамки становилось все труднее, теперь его выводило из себя то, что раньше казалось забавным и очаровательным – их взгляды вообще перестали совпадать, а разница менталитетов стала уже просто непереносимой. Он не мог постоянно выжимать из себя безумного интереса и уважения к России – почему-то ни того, ни другого больше не было…

Это был полный тупик. Одиль казалась ему тем единственным шансом, за который он, ни на что не надеясь, бессознательно ухватился, и чудо – произошло, она действительно начала вытягивать его из этой безнадежной трясины…

Вместе с тем, став мощным стимулом, она дала ему необходимые силы для разрыва, именно ее появление убедило его в том, что не все еще потеряно, что одними метаниями и страданиями тут ничему не поможешь. И тогда же пришла уверенность – стоит проявить решительность, это трудно, больно, но сделать это ему придется…

«Существует единственная возможность попробовать избавить себя от надвигающейся катастрофы, – думал он, уединившись в кабинете, чтобы не слышать очередных российских новостей, в которые со страстью погружалась жена. – Я должен на время отделиться от семьи и прислушаться только к себе… при этом, конечно же, нужно постараться максимально уменьшить проблемы, связанные с разрывом, а для этого я готов на все…»

– Я готова ждать тебя столько, сколько потребуется, – сказала ему Одиль, когда он начал разговор о будущем. – Сделай для семьи все возможное…

– Да, именно так, я позабочусь о них, сделаю все, что захочет она, пусть даже увозит дочь, – сказал он в ответ, заглушая остатки сострадания и угрызений совести.

В общем, мысли переставали быть хаотичными, самобичующими и начинали приобретать некоторый оправдательно-утешающий оттенок. А это уже являлось началом, с которым можно было не просто существовать, а жить, почти не терзаясь, постепенно успокаиваясь и даже умиляясь собственным великодушием и широтой души…

* * *

Виктор был благодарен Одиль за ее терпение – она не подгоняла, не принуждала его, и вообще новая Одиль, оставаясь, как прежде, огненно-страстной, во всем остальном изменилась до неузнаваемости – с ней стало легко и комфортно рядом, с ней он снова становился самим собой.

У нее был вкус к жизни, подлинный размах, утонченность в поисках удовольствия, изысканный лоск, уверенность в себе и, конечно же, возможности. Все это производило впечатление и невольно заражало. С Беллой приходилось быть ведущим, многому ее обучать, и хотя это вполне объяснимо – она ведь была иностранкой и постоянно нуждалась в поводыре, но он к этому никак не мог привыкнуть и его это тоже нередко раздражало.

Одиль же была рождена лидером, но сейчас ее патронирование стало мягким и продуманным, она не управляла их отношениями, не подавляла его, навязывая свое, она просто задавала тон… С ней он не только становился прежним, но даже стремился стать лучше, не подстраиваясь ни под какие моральные обязательства и под это вечно упоминаемое женой и столь ненавидимое им чувство долга – все происходили само по себе, и это было удивительно. Дома он должен был – и не мог, а с ней хотелось – и получалось.

Рядом с ней хотелось уже многого – радости, секса, простора, перемен, планов, снова верилось в себя и становилось интересно жить…

ГЛАВА 2

Виктор не мог объяснить себе, как случилось, что Одиль на какое-то время вышла из его жизни. Позже, анализируя прожитое, он понял, что она, собственно говоря, и не выходила из нее, что, восхищаясь другой и сравнивая их, он как бы мстил ей за ее несовершенства, но и тогда, и позже она всегда оставалась для него образцом, его главной женщиной, по ней мерились все другие – и изменить тут ничего было нельзя…

У каждого мужчины есть свой тип, свой образ, может быть, и не идеальной, но необходимой женщины: женщина-мать, женщина-ребенок, образцовая хозяйка, соратник в борьбе, товарищ по партии, единомышленник, небесное создание, боевая подруга, ученая дама, бой-баба, душечка, роковая женщина-вамп, непредсказуемая женщина-катастрофа, наконец, стерва – охватить всю гамму невозможно… Понятно, что ни один тип в чистом виде не существует, они могут быть смешанными, но в каждой женщине в большей или меньшей степени проявляется какое-то одно основное, стержневое качество.

В начале брака с Беллой ему казалось, что он забывает Одиль, но это было не так – он лишь на время погрузился в бесконечную вереницу трудностей, которые после женитьбы посыпались на него. Тогда он начисто забыл о себе, а когда очнулся, то осознал, что его все меньше и меньше тянет домой. И тогда случилось то, о чем не уставал твердить отец, давая свои житейские советы, то, чего с ним никогда раньше не происходило, – мимолетные связи на стороне, которые, до некоторой степени, скрашивали жизнь, компенсируя унылую монотонность супружества. Не стоит лукавить с собой – подобные экзерсисы особой радости в жизнь не вносили, но и не добавляли проблем, ведь никаких угрызений совести он при этом не испытывал. Ему бы и в голову не пришло ходить на сторону, если бы все было хорошо с женой… После первой кратковременной интрижки с очаровательной брюнеткой, живущей на первом этаже, он коротко объяснил себе случившееся:

«Нечего излишне морализировать по такому поводу, отец оказался прав, здесь все предельно понятно и просто – в нужный момент любые средства хороши, чтобы помочь себе не дойти до крайности… вот я и пытаюсь, помогаю себе, чем могу…»

Больше не понадобилось ничего себе объяснять. Прозрение пришло не сразу, но этот опыт помог поставить точный диагноз – ему нужна не идеальная, жертвенная, истовая женщина-мать, какой, в основном, как ему казалось, была жена, а зажигающая и шаловливая, как ребенок, неистощимая в своей изобретательности фантазерка, какой была далекая от совершенства Одиль. Именно ее он и представлял себе в поисках очередных временных партнерш, которые и выбирались им на основе единственного принципа – похожести на нее…

Он понял, что тогда у них все было слишком бурно, и он просто на какое-то время выдохся, опустошился, но пресыщенность в чувствах порой может быть временной и не всегда означает, что отношения полностью изжили себя и их нужно непременно заканчивать, заменяя другими…

«Ведь есть же счастливые люди, которые все вовремя правильно понимают, не принимая поспешных радикальных решений, – думал он. – Как поздно осознаешь огромное значение паузы, когда появляется возможность отдышаться, более здраво оценить происходящее… Почему же я был так нетерпелив и бросился в новый роман? Ведь никакой бурной страсти между мной и Беллой и в помине не было… Почему ни мне, ни Одиль не пришла в голову такая простая мысль – пожить некоторое время врозь? Ответ прост – она тоже не слишком раздумывала над природой и перспективами наших отношений, потому что в то время жила так же бездумно, как и я, идя на поводу лишь у своих сиюминутных желаний».

* * *

Они часто вспоминали свое прошлое и себя, какими тогда были. У Одиль не было оттенков, полутонов, граней, все было максимально, и их общие друзья так и называли ее – мадемуазель Водоворот, Ураган, Вихрь; все воспринималось и исполнялось ею истово, с куражом, с неистощимой фантазией – дружба, работа, праздники, вечеринки, отдых… Так же восприняла она и свою любовь – фанатично, отдаваясь ей до конца.

Ее бурная натура требовала сиюминутного подтверждения и доказательств ответных чувств слишком часто, без учета возможностей его характера, состояния, настроения, и в результате то, что питало ее, изматывало его.

Первый разрыв так и произошел – ее вечная одержимость и максимализм столкнулись с его неискушенностью и прямолинейной искренностью. Теперь она понимает, что дипломатами они были плохими, играть вообще не умели, не хотели и не прощали друг другу ничего, потому что чувства слишком переполняли их. Особенно ее – ведь и в тот раз виновата была именно она, вот и нарвалась на ссору.

После бурных объятий, когда он, рухнув, приходил в себя, она все еще была в полете и желала новых признаний, изводя его извечным женским вопросом – любит ли он ее больше жизни, больше всего на свете. Влюбленные мужчины легко отвечают на этот вопрос утвердительно. Но он задумался и сказал:

– Я не могу ответить на этот вопрос… это ведь невозможно проверить, а если я берусь что-либо утверждать, то знаю это наверняка. Извини за такое неуклюжее объяснение, но привык быть честным вообще, а с тобой не хочу ничего выдумывать – в особенности…

Сейчас им обоим кажется смешным и наивным и ее вопрос, и его занудный ответ, а тогда покатилось снежным комом:

– Ах, значит, это – игра в одни ворота, значит, я – люблю, а ты – просто меня используешь…

И все остальное, что в таких случаях говорится, она сказала тогда – накручивая себя, веря в его будущее предательство, свое одиночество и отчаяние… После чего, без пауз, последовала бурная развязка в ее духе – слезы, лихорадочное одевание, хлопанье дверью и отъезд к вечной утешительнице – маме.

Вспоминая себя, какой она была десять лет назад, она удивляется собственной расточительности, которую проще всего списать на темперамент и бездумность молодости. Если задуматься, то можно ужаснуться – сколько же прекрасного времени и возможностей было упущено! Как бездарно было жить одними эмоциями, а разум включать, лишь когда жизнь заходит за черту, заводит в тупик и ничего уже невозможно исправить, потому что кто-то другой, с более холодной головой и, может быть, не более любящий, без труда завоевывает того, ради которого ты готова на все!

После этой первой размолвки ссоры начали повторяться с регулярной последовательностью – ее одержимость и бурный темперамент заглушали все остальные голоса. Любовь, рассудок, нежность, сострадание, сожаление, угрызения совести приходили на помощь позже. Зато примирения были так сладостны, что он, не удержавшись, нередко говорил:

– Ради таких минут стоит жить…

Он признался ей, что ни разу не произнес этих слов жене, потому что таких заоблачных минут в его жизни с ней никогда не было…