Текст книги "Гонка за счастьем"
Автор книги: Светлана Павлова
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)
И вообще, если разобраться, – что особенного произошло? Симпатичный мужик предложил выпить – ну, и что в этом такого? Хотя… зачем врать себе самой – небывалое потрясение от его близости она пережила… Но мало ли какие потрясения переживает человек за свою жизнь? Главное – не докатилось до катастрофы…
Господи, какой жуткий район, сплошная грязь, а вот и его клуб претенциозное строение, аляповато-вычурной бело-розовой роскошью выбивающееся из унылого однообразия серо-черного ландшафта, как насмешка над ним и само по себе – насмешка, дурной вкус.
Забралась куда-то на край Москвы, вряд ли станция метро находится где-нибудь поблизости… придется тащиться на шоссе и ловить машину, потрясения – потрясениями, а жизнь – жизнью.
Ей хотелось плакать…
* * *
Минуло три недели. Сбежав от него, она занялась работой и понемногу пришла в себя. Началась привычная, по плану, жизнь, в свое время подоспели и школьные каникулы. Она проводила сына в поездку, почти радуясь тому, что затмение прошло. Но прошло не затмение, а время.
Отдохнув три дня на даче, она вернулась в Москву и позвонила в редакцию. Секретарша сказала, что ее ждет ворох корреспонденции, и перечислила фамилии звонивших, сообщив при этом, что ей несколько раз звонил потрясающий мужской баритон, не пожелавший представиться.
– Сказал, что перезвонит завтра.
Этого оказалось достаточно, чтобы пробудить в ней новую вспышку – больше она уже не могла ни о чем думать. Скорей бы закончился этот день… завтра Андрей уезжает на неделю куда-то за Урал и она останется одна. С утра будет безвылазно сидеть в редакции и ждать его звонка…
Целый день она провела как на иголках. Звонков было много, но все не те… Он позвонил в пять часов, когда она уже довела себя до отчаяния.
– Вы неуловимы, как сон, даже не верится, что снова слышу ваш голос. Кажется, теперь я заслужил бокал шампанского в вашем обществе, большая часть работы закончена и, если у вас найдется немного времени…
– Найдется, выезжаю. Продиктуйте адрес, я не помню его.
Записав адрес, она поймала машину, действуя лихорадочно и почти бессознательно. Какой-то вихрь закрутил ее, и она полетела, как будто ее отпустило – вся четко выстроенная система сдержек и оценок, которые целенаправленно создавались до встречи с ним – всю ее сознательную жизнь, – рухнула в одно мгновение.
Громыхающий лифт, натужно подрагивая, медленно пополз вверх… Она испугалась этого дребезжания и дрожи – а что, если застрянет между этажами… Не успев сформулировать мысль до конца, почувствовала резкий толчок – действительно повисла… Она огляделась – лифт застрял перед четвертым этажом… В тот первый раз она даже не обратила внимания на его особую конструкцию и теперь, застряв между этажами, со страхом разглядывала его металлическое, с облупившейся краской нутро, не рискуя глядеть между прутьев в черную бездну шахты, откуда тянуло сыростью и непонятным ужасом… Такого сооружения ей никогда не приходилось видеть, просто музейный образчик… В конце концов лифт дернулся и пошел, подрагивая еще сильнее… с третьей попытки ему, наконец, удалось доставить ее до места назначения, и она с видимым облегчением выбралась из этой подозрительной железной клетки, которая еще дважды тормозила, как бы давая ей время одуматься.
Сердце билось так, будто весь путь она проделала пешком. Уже не думая ни о чем, она подняла руку, чтобы позвонить, но увидела, что дверь полуоткрыта. Лифт, грохоча, медленно пополз вниз, и она, чего-то испугавшись, быстро вошла – он стоял за дверью, ожидая ее.
Она растерялась – не ожидала, что наткнется на него, и, впервые увидев его лицо так близко, почти не понимая, что делает, дотронулась до его лба, убрав упавшую прядь волос… Он взял ее за руку, она протянула ему вторую, и так, держась за руки, они некоторое время молча стояли в прихожей… У нее закружилась голова, и, чтобы не упасть, она закрыла глаза…
– Спасибо, что пришли… Я так ждал… и так рад…
– Я тоже, и это – безумие…
– Столько раз я вспоминал ваш голос, улыбку… не понимаю, что случилось…
– У меня это – впервые…
– Вы – такая необыкновенная…
Его голос доносился до нее, как сквозь сон, завораживающе, почти гипнотически.
– За это короткое время столько произошло… я стала совсем другой…
– Я тоже… вдруг поверил в себя, почувствовал, что с вами становлюсь другим, и понял, что теперь я не смогу без вас, что я… я… боюсь, – неожиданно закончил он.
– Я – тоже, – сказала она и, все еще не открывая глаз, сделала шаг вперед, чувствуя себя невесомой, будто в полете, не понимая, куда – вверх – вниз… да это было уже и не важно, а важно то, что – вместе с ним…
Этот день решил все.
* * *
Сняв квартиру на Кутузовском проспекте у дипломата, находившегося с семьей в Швейцарии, она решила, что сначала нужно создать все условия для комфортной жизни и работы, а там все как-то образуется. «First things first, насущное – в первую очередь», – сказала она себе на следующее утро, промаявшись ночь на неприспособленном для сна неудобном диване. Обременив приятельниц поиском приличного жилья, она поехала к себе и начала готовиться к переселению.
Найти с ходу квартиру в Москве совсем не просто, но, видимо, когда чего-то очень страстно желаешь, все постепенно устраивается – на следующий день ей позвонила бывшая коллега по университету, до которой кругами дошла ее просьба. Она сказала, что сестра уехала с мужем за границу и поручила ей сдать квартиру в хорошие руки. Калерия намекнула на семейные сложности и не стала скрывать, что собирается арендовать квартиру для себя.
Решение было вымученным, но пришло сразу – делать из Сергея любовника и бегать к нему, как студентка, она не могла. Муж и любовник одновременно – противоречило ее принципам. Выбирать пришлось из двух возможностей – или отказаться от Сергея, или сжечь мосты… Она выбрала вторую.
Забрав самые необходимые вещи, тут же переехала – Андрей возвращался через два дня. Сергей сказал, что вот и представился тот самый специальный случай и он будет постепенно разбираться со своим архивом, избавится от разного хлама и перевезет все действительно важное.
Когда Андрей вернулся из поездки, она позвонила ему и сказала, что виновата перед ним, но не хочет лгать и, хотя знает, что просит невозможного, надеется на его понимание и прощение…
– Что случилось?! О чем ты?!
– Случилось невероятное, прости меня… я встретила человека, которого страстно полюбила, поэтому домой больше не вернусь; прошу тебя лишь об одном – пока ничего не сообщай сыну, я заберу его после окончания каникул.
– Куда ты собираешься забирать его?..
– Мне нужно немного времени на устройство практической стороны, да и пусть ребенок спокойно отдохнет, потом – все что угодно, любые встречи и объяснения… я понимаю, что для тебя это похоже на бред, но пойми и ты – слишком поздно… я ничего не могу менять… ничего не могу с собой поделать… прости.
Ошеломленный Андрей попытался задавать вопросы, но она уже не могла говорить. Ее решительности хватило еще на одну фразу:
– Если все совместные годы хоть что-нибудь значат для тебя – не сейчас…
Положив трубку, она некоторое время бессмысленно повторяла эти два последних слова, а потом, представив себе состояние мужа, ужаснулась еще больше и тут же решительно сказала себе: «Это – финал. Никаких воспоминаний о прошлом. Начинается новая жизнь, и в ней не должно быть метаний».
ГЛАВА 8Пусть и временное, зато полностью принадлежащее только им первое совместное жилье было роскошно обставлено, в нем имелось все необходимое для жизни, включая новенький, еще не настроенный рояль. Оставалось добавить кое-какие личные мелочи, которые она и начала с энтузиазмом приобретать, как юная новобрачная, радуясь каждой новой покупке.
Абсолютно игнорирующий свою внешность Сергей тоже нуждался в ее внимании, и это удовольствие она растянула на неделю – сначала модная стрижка, потом покупка одежды. Его гардероб видоизменился до неузнаваемости, пополнившись самым лучшим, что только можно было найти в скрытых московских распределителях.
Это была неистовая, восторженная и страстная любовь, пришедшая впервые уже в зрелые годы, и какая-то часть ее существа, нерастраченная и потрясенная новым чувством, целиком отдалась ему и растворилась в нем, а другая ее часть, уже состоявшаяся и предприимчивая, приспособленная к реальным обстоятельствам, начала тут же развивать бешеную активность, придавая их отношениям приличествующий семье размеренный и осмысленный ритм. В его жизни все было временным и нестабильным, теперь же все изменится – он должен увидеть и оценить разницу.
Она решила, что пока они поживут вместе, заложив основы совместного бытия, а в конце августа ей лучше будет переехать к родителям и, встретив сына, пожить некоторое время там, ведь сначала – для улаживания формальной стороны дела – нужно получить развод. Все остальное она продумает позже.
Две недели заоблачного счастья пролетели незаметно. Позвонив Андрею, она поняла, что ситуацией больше не владеет – все предстало в непредвиденном свете. Объясняться с мужем долго не пришлось, он узнал обо всем сам, доброхотов, как всегда, хватало, и согласился дать развод только при одном условии – сын останется с ним. Иначе – скандальный процесс, на котором нетрудно восстановить, через свидетелей, как и почему брак распался. Это были угроза и ультиматум одновременно.
– Надеюсь, что это тебя немного отрезвит и ты подумаешь о последствиях, которых еще можно избежать, исправив ситуацию.
– Как?!
– Как же еще можно исправить весь этот кошмар – естественно, вернувшись домой!.. Твои родители в отчаянии, мать все время плачет… Своим я ничего еще не сообщал. Пусть отдыхают спокойно, звонить им будем по очереди, как будто ничего не произошло. У тебя есть немного времени, подумай – и сделай выбор…
– И ты способен все забыть?
– Речь не обо мне и даже не о тебе… Нужно понимать приоритеты, и мои чувства здесь – не главное…
– Да что же главное?!
– Кто-то же должен думать о сыне, и, насколько я понимаю, ты, наломав дров, делать это не торопишься…
Так на смену горячечному, воспаленно-восторженному состоянию пришло отрезвление – она не думала, что Андрей способен на месть. Простота действительно хуже воровства, ее прямолинейность и желание быть честной с мужем сработали против нее. Нужно было проявить больше изобретательности, придумать какой-нибудь хитрый сценарий и готовить его к разрыву постепенно, она же в своем угаре упустила это из виду. Теперь придется расхлебывать – он не пощадит ни ее, ни ребенка, готов на все… Необузданность его протеста говорила о том, как он страдает.
Вокруг нее немедленно образовался вакуум. Только теперь до нее дошло, как она выглядит в глазах окружающих, ведь она не просто пошла наперекор всему, а перешла черту… Ее поведение не только не вписывается в общепринятую мораль, но, несомненно, считается шокирующим, ибо по всем нормам жены и матери не уходят из семьи, это позволительно лишь мужьям и отцам.
Дядя, любимицей которого она была, не подошел к телефону, а при случайной встрече у родителей красноречиво молчал. Старшая сестра говорила с ней, не разжимая губ, и призывала лишь к одному – опомниться и не позориться. Собственные родители с их традиционными ценностями открыто ее осуждали – в их большой семье пусть иногда не все бывало гладко, но никто никогда не разводился. Все телефонные переговоры с матерью кончались одним – рыдая, она слышала только себя, не воспринимала никаких объяснений, даже того, что сына она не оставляет и обязательно заберет его, когда он приедет из Сибири.
– Куда ты собираешься забрать невинного ребенка?
– Я сняла квартиру.
– Почему он должен прозябать на каких-то съемных квартирах?
– Он будет не прозябать, а жить с родной матерью…
– Как женщина вообще может бросить семью и уйти? И к кому ты ушла? К неизвестно откуда взявшемуся длинноволосому, богемному типу, младше тебя на целых двадцать лет!
– Не на двадцать, а на десять…
– Неважно! Важно то, что это – разница в целое поколение, и вообще, он тебе – не пара, у тебя есть приличный муж, а у ребенка – прекрасный отец, терпению которого я просто удивляюсь.
Если это говорила ее собственная мать, жалостливая и терпимая к человеческим слабостям, никогда не пытавшаяся критиковать и одергивать, всегда готовая понять, помочь, накормить и утешить, то что же говорили другие, вся эта пишущая и окололитературная братия, выскочки и неудачники, – можно было себе представить…
Новость быстро распространилась. На высоком официальном уровне все было спокойно. В глазах непосредственного начальства и знакомых мужчин читалось недоумение и осуждение. Реакция женской половины была более сложной – от открытого неприятия, злобного шипения в спину и прямого презрения в глазах до плохо скрываемого любопытства, неискреннего сочувствия и приторной жалости вперемешку с откровенной завистью… Приятельницы с воодушевлением доносили ей все цитаты без купюр:
«Она разбила жизнь мужу, бросила ребенка…»; «Ходила с брезгливо поджатыми губками, святоша лицемерная, осуждая всех и вся, а сама-то – какова…»; «А этого юнца она попросту развратила… говорят, она знает всякие штучки, специальные приемчики и способна совратить любого…»
Начались хулиганские выходки – среди ночи их не раз будили телефонные звонки, и когда она брала трубку, ей или говорили гадости явно измененными голосами, или начинали глубоко и часто дышать, с периодическими воплями, имитируя постельные звуки. Иногда, помолчав, бросали трубку, чтобы не давать покоя… Издерганная этими ночными звонками, она наконец догадалась выключать телефон на ночь.
По почте пришло несколько писем, содержащих обвинительно-оскорбительные цидулки. Трудно было понять, кто и зачем развлекается подобным образом, но продолжалось это почти все лето.
Их временное пристанище стало для нее островком покоя и радости, оазисом, в который она мчалась, не чуя под собой ног. В нем было ее забвение от тяжелой реальности, в нем же она набиралась сил, чтобы противостоять всему остальному миру, который оказался не только недобрым и осуждающим, но порою даже враждебным.
Нужно было как-то продержаться, распределить силы, чтобы научиться жить между двумя крайностями – счастьем и ожиданием расплаты за него… Что же будет? Неужели через месяц все закончится? И как?
Куда-то исчезли трезвость, уверенность в себе, уступив место безотчетному страху. Неизвестность будущего угнетала настолько, что пропали сон и аппетит, но она продолжала жить в заведенном ритме, понимая, что покуда придется терпеть – ничего ни вернуть, ни переиграть она не может и не хочет, а значит, нужно сохранить достигнутое в новой жизни и как-то – как? – вернуть сына.
Жить надеждой на лучшие времена оказалось непросто… Она организовывала свою дневную жизнь по минутам – редакторская работа, перевод книги, деловые встречи и звонки, общение с авторами и разными нужными людьми, магазины, продукты и, разумеется, приготовление еды и создание домашнего уюта…
Ее ночная жизнь распределялась между восторгами любви и последующей изнуряющей бессонницей, когда не оставляли мысли о том, что это – временное счастье, и ей хотелось продлить эту безоблачную семейную идиллию, поэтому она не рассказывала ему о сложностях с семьей, ограничившись общей фразой – проблемы еще есть, но постепенно все утрясется и встанет на свои места.
Она поняла, что раздваивается, увязая в своих поисках выхода. Но, щадя Сергея, не считала себя вправе обрушивать их на него, и какая-то часть ее души была в таких глубоких ранах, что, когда они начинали нестерпимо болеть, а случалось это почему-то под утро, когда он мирно спал, она начинала беззвучно рыдать, почти выть на одной ноте, исповедуясь перед собой, истязая себя укорами, делая самой себе признания: «Бедный мой муж! Что же я с тобой сделала? Я изувечила твою жизнь, ты ведь – однолюб… Как ты сможешь пережить этот шок? И что же будет со всеми нами?.. Как нам всем жить дальше?.. Господи, не наказывай меня так сурово, помоги мне, помоги моим старикам, просвети Андрея… Сотвори чудо, Господи, сделай так, чтобы сын остался со мной…»
Этот комплекс вины, а главное – неопределенность и страх изматывали, жгли изнутри, но они же были и главной опорой ее бойцовского духа, когда, встав утром, она говорила себе:
«Ты по своей воле уже сожгла и разрушила все, что могла, и от этой воли зависит теперь, что ты там настроишь дальше. У тебя нет времени на самокопание, никто не должен знать об этих стонах, о твоих черных дырах… Назад дороги нет».
И, загнав поглубже испепеляющее душу смятение в свою больную память, она наскоро занималась зарядкой, принимала контрастный душ, готовила какой-нибудь роскошный завтрак, будила Сергея – начинался новый день, в котором постепенно растворялись остатки ее ночных кошмаров…
* * *
В начале августа Сергей засобирался в Ростов, на день рождения матери. Одновременно это была неплохая возможность заработать – там он был московской знаменитостью. Годом раньше он уже показал, как из случайно сколоченных на лето музыкантов можно создать вполне слаженный оркестр, и теперь предложения сыпались со всех сторон. Да он ни от чего и не отказывался – ни от концертов, ни от ресторанов, ни от танцплощадок. Он улетел, пообещав вечером позвонить.
Оставшись одна, она почувствовала полное опустошение, словно он забрал с собой все ее жизненные силы. Стоило бы сразу взять такси и прямо из аэропорта поехать к родителям, чтобы закончить это никому не нужное противостояние. Они не щадят ее, нечего щадить и их, пусть услышат правду… нужно просто все назвать своими именами, чтобы они, наконец, поняли, что она никогда не любила Андрея, их брак – ошибка, компромисс, осознанная необходимость, издержки военного времени, случайность – все что угодно, но не любовь…
А может, лучше сначала попытаться еще раз поговорить с Андреем, ведь сейчас все зависит только от него…
Доехав до поворота и почувствовав себя совершенно разбитой, она сказала шоферу, что передумала ехать на Смоленку, и попросила покороче довезти ее до Кутузовского. Для начала нужно просто выспаться, прийти в себя, сегодня она уже ни на что не способна, да и Сергей должен позвонить часа через два… Итак, у нее нет выхода, придется решиться именно завтра еще раз встретиться с Андреем.
Немного передохнув, она позвонила ему и попросила о встрече. По голосу чувствовалось, что он был рад звонку, хотя она могла и ошибаться – ее смутило это простое слово «дома». Он так и сказал:
– Завтра после шести жду тебя дома…
Дома… Она на минуту представила себе его объятие и содрогнулась от ужаса, отвращения и неприязни к нему…
Что же делать?.. Ситуация неразрешима, безвыходна, и она – одна против всех, точнее, все – против нее. Господи, помоги, сделай что-нибудь… и, если не можешь вразумить его, сделай так, чтобы его не было… совсем…
Всю ночь ее мучили кошмары, и утром она еле поднялась. Жара и духота были нестерпимыми, двигаться к метро не хотелось. Она заказала такси. Шофер повез ее не обычным маршрутом, а дворами, в объезд.
– Давайте через центр, так ближе, – попросила она.
– Через центр нельзя, там все перекрыто. Не слышали в новостях, что случилось час назад?
– Нет, а что произошло?
– Водитель бензовоза врезался в троллейбус, по пути сбив несколько машин.
– Как это могло случиться?
– Скорее всего, заснул за рулем, очевидцы говорят, машину повело резко влево, как будто она потеряла управление. Взрыв был страшной силы… Пожарные машины приехали быстро, но спасать было некого – не уцелел никто, все сгорели живьем… Как теперь опознавать будут, непонятно…
День начинался ужасом и не предвещал ничего хорошего…
Где-то в глубине сознания мелькнуло: несчастные родные погибших, как они это перенесут… И еще – ведь это могло произойти с каждым… и еще одна мысль, третья, но она была уже совсем страшной.
В редакции, кроме Лидьванны, никого больше не было. Секретарша – мужеподобная, грубовато сколоченная, с вечно дымящейся папироской – ну просто бой-баба, на самом деле была человеком тонким, душевным, дипломатичным и безотказным в работе. Она оказалась единственной из сослуживцев, кто вел себя, как обычно, – без утешений, намеков и вопросов с подтекстами. Хоть в этом повезло – не надо с утра напрягаться, чувствуя косые взгляды. Они немного поговорили, обсуждая произошедшее в центре, и Калерия прошла к себе, по пути включив вентилятор.
В другое время она бы с удовольствием занялась талантливым Айдановым, но сейчас сосредоточиться на сложностях жизненных проблем закрепощенной киргизской женщины было непросто – свои собственные не давали покоя…
Она отодвинула рукопись и, положив голову на руки, закрыла глаза. Нужно настроиться на этот вечерний разговор, обдумать, как его повести, на спонтанность надеяться не стоит…
Зазвонил телефон. Взяв трубку, она с трудом узнала голос матери:
– Срочно приезжай… домой, звонил папа… ему звонил дядя, кажется, случилось ужасное…
– С Бобкой?!
– Нет, с Андреем…
Калерия схватила сумку и, сказав секретарше о странном звонке матери, вылетела на улицу. Машину удалось поймать сразу, и, уже сев на заднее сиденье и назвав адрес, она подумала, что не спросила у матери, что же случилось… Неужели?.. Хотя нет, невозможно – по его голосу не было заметно, что он способен на крайность, у них был вполне мирный разговор, они договорились о встрече… А может, он попал в эту ужасную утреннюю аварию?.. Пронеси, Господи, она ведь об этом думала… Нет, только не это!..
А что, если – это? Действительно ли она хотела – такого? Ведь в своих тайных молитвах она просила об этом… Неужели накликала?.. И если это случилось, как она с этим сможет жить?..