Текст книги "Ахэрээну (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4

Крепость Трех дочерей впервые за много дней вздохнула свободно – словно не люди, а в самом деле сами стены, камни их задышали, сбросив огромную тяжесть. Тагари, оправившись от раны, разделил свою конницу так, что она с двух сторон ударила по войску У-Шена, стоящему у западного крыла. Не просто ударила, а разделила на несколько частей; ту, что была ближе всего к стенам, одолели защитники крепости, среднюю – воины генерала, а самую последнюю потрепали отряды, ждавшие в засаде, когда она пыталась уйти. У-Шен таки успел скрыться, тварь подколодная, но враг крепости больше не грозил.

Уставшие позабыли о нехватке сил, раненые о боли и слабости. Распахнулись ворота, отряды генерала Таэна входили в них. Народ высыпал на грязные, заваленные мусором улицы – в мирное время таких бы не потерпели, а пока не замечали даже. И с кем стояли рядом, не замечали – дочка богатого торговца, которую обычно из дома лишний раз не выпускали, и то – не одну, тянула шею рядом с каким-то забулдыгой, всем хотелось видеть процессию.

Малиновая рысь колыхалась на ветру, пламенела в вечернем свете, а зеленые с желтым знамена Хинаи казались бледно-оранжевыми. Генерал ехал первым – на рыжем жеребце, солнце играло на железных деталях доспеха и сбруе коня. Главу первого Дома провинции почти все тут видели впервые, и старались запомнить, жадным взглядом выхватывали черты.

Одна только не старалась.

Тагари заметил ее.

На эту девушку обратил бы внимание даже слепой параличный старик. Она стояла, прямая и гордая, вскинув голову, не писаная красавица, но яркая и самонадеянная, как петух среди серых курочек. Словно это она одолела врагов у стен города, и лишь по ошибке ее не приветствуют; но она вот-вот поправит ошибку. Это невольно вызывало улыбку, даже у него, смотревшего на женщин лишь как на источник проблем.

Занятная девушка.

А по одежде судя – актриса.

Тагари придержал коня.

– Как тебя звать?

– Сэйе.

– Ты из местной труппы?

– Из Осорэи. Нас сюда выслали осенью.

– Вот как, и кто же?

– Ваш брат, господин генерал.

Ему стало весело. Ему вообще было весело впервые за много-много месяцев. А теперь есть и повод, полная победа уже близка.

Ох уж эти женщины… как всегда. Что натворили эти актрисы, что их заслали так далеко? Мысль о чем-то серьезном и не мелькнула: иначе не просто выслали бы, а наказали куда суровей.

– Твой пояс вышит как у главы труппы, не слишком ли ты для этого молода? – спросил, прищурясь.

– А вы даже знаете ранги актрис?

Необычная все-таки девушка. Народ вокруг уже присел от страха, а она улыбается.

– Я знаю все ранги и знаки отличия, какие только существуют в этой провинции, – сказал он, и не сдержался, усмехнулся ей в ответ. Тронул сапогом бок коня, и тот послушно двинулся дальше, и вся процессия потянулась, звеня, погромыхивая, сверкая, под флагами и флажками.

– Мне он показался старше, чем был в Осорэи.

– И где ж ты успела? – Акэйин поманила девушку к себе. – Ближе, ближе иди. Знаешь ведь, я люблю видеть лица тех, с кем говорю.

– Успела… и даже не раз. Ну и Энори как-то провел меня поближе на празднике…

– Война никого не красит.

– А я и не разочарована. Кстати, он спросил, как я могу быть главой труппы в такие годы.

Сэйэ присела на постель наставницы, на самый краешек, стараясь не пошевелить матрас.

– Он с тобой еще и говорил! И это при торжественном въезде в город. Я не ошиблась, ты далеко пойдешь.

– Мне особо далеко и не надо уже. И пояс я лишь на время надела.

– Не думаю, что я встану, – спокойно сказала женщина. Сейчас, в полумраке – лишь жаровня освещала комнатку, с распущенными волосами, она казалась совсем юной, старшей сестрой Сэйэ.

– Я достану любые лекарства…

– А, перестань, – отмахнулась Акэйин. – Могло хуже быть, и не только со мной. Помирать я не собираюсь, рано или поздно смогу сидеть, и руки целы. А мой сотник мне и такой рад. Вот незадача – под старость лет, да еще и калеке, встретить достойного мужика!

Сэйэ фыркнула, пытаясь подавить смешок. Сорвавшееся бревно повредило спину, но не дух госпожи. И все-таки несправедливо…

– Я зайду к вам еще сегодня, – сказала она, вставая.

– Да уж сделай милость. И не напейтесь там все на радостях, а то приползу, разгоню всех! – пригрозила Акэйин.

Сэйэ вышла, одновременно улыбаясь и утирая глаза.

**

Крепость Трех Дочерей была целым городом: размещайся со всеми удобствами, даже излишними на взгляд человека, привыкшего к куда меньшим крепостям Ожерелья и совсем уж малым заставам. Да и некогда прохлаждаться; Тагари вошел в эти стены не ради себя, а ради здешних жителей. Уже завтра снова надо гнать волчью стаю со своих земель, не давать им опомниться: Мэнго с племянником обессилены, но на хитрость их еще хватит.

Снова начнут кружить по долине, теряя солдат, отступая и огрызаясь, пока от целого волка не останутся одни зубы.

Но сегодня можно и отдохнуть. Сперва военный совет, а потом…

В окно дома, стоящего на возвышенности, видны были горы, сине-зеленые, не близкие и не далекие. А в Осорэи – сады и чужие крыши, в Ожерелье – деревья и скальные проплешины ущелий.

Комната же была удобна – и ладно. Блики огня перебегали по узорной решетке, чем-то похожей на ту, что украшала окно в его покоях в родном доме. Вспомнилась та девчонка на улице, актриса. Тоже огонек. Позвать ее, что ли, после совета?

Он рад был бы вообще вычеркнуть женщин из своей жизни, но это больше годилось для монахов или хотя бы отшельников. Ни тем, ни другим он не был, и предпочел решить вопрос куда проще: не видеться дважды ни с одной из красоток, а в Осорэи и вовсе не выбирал никого.

Эта, заносчивая и смешная, была, конечно, из Осорэи, но сейчас-то они находились далеко на севере провинции, а в родной город актриса вряд ли вернется. Во всяком случае, она забавная.

Только это все после.

На военном совете было людно и шумно. Офицеры разных рангов, не слишком соблюдая установленный порядок, переговаривались, толпились возле большого стола, на котором разостлана была карта. Командир крепости Ирувата держался в тени, высказывался скупо, словно нехотя. Со стороны казалось, что он рад бы совсем отстраниться от этой войны – его крепость свободна, враги отошли ближе к предгорьям Эннэ. На самом же деле ему было горько, почти стыдно из-за того, что сам он, своими силами разбить рухэй под стенами не сумел. Еще немного, и они бы эти стены одолели, ворвались на улицы.

Он бы удивился, узнав, что его считают почти героем.

На карте красовалась бронзовая фигурка-башня, изображающая крепость Трех Дочерей. Бронзовые же всадники щетинились копьями, рядом замерли лучники, в атаку шли пехотинцы. Одна фигурка – один отряд. Рухэй обозначили так же, только пометили черной тушью блестящую бронзу. И на двух рядом с черной точкой поставили красные, что значило – в этих отрядах Мэнго и У-Шен.

Сейчас дядя с племянником объединились, двигались вверх по течению Первой Дочери.

– Они потеряли все выгодные позиции. Теперь бросят все силы на то, чтобы закрепиться в предгорьях Эннэ, и тут нужна будет помощь Северной и Черностенной. Там осталось немного людей, придется перебросить часть наших сил, иначе рухэй постараются захватить одну из них. А порванное Ожерелье ни на что не годно, – сказал Тагари; он стоял, наклонившись и водя пальцем по карте.

– Я отправлюсь туда, – подался к нему бойкий офицер с круглым лицом и таким же сияющим вышитым на повязке знаком отличия, и добавил с коротким поклоном: – С позволения господина генерала.

Тагари покосился на говорившего: только что подходил к выходу, ему передали записку, а в ней… что? Связанное ли с решением ехать? Этот офицер был ставленником Нэйта, а в Черностенной – Макори. Но сейчас не до старых счетов.

– Хорошо, с рассветом отправишься.

– Господин генерал, важная весть, – ординарец возник на пороге; он был отменно выучен, и прервал бы совет только ради действительно важного. Быстро пересек комнату, наклонился, сказал тихо:

– Ваш брат приехал. Тихо, знает лишь воротная стража и ваша охрана.

– Кэраи!? Какого… Все свободны, – Тагари выпрямился, на миг тяжело оперся рукой о стол – фигурка-башня упала и перекатилась, сбив по дороге фигурку-всадника.

Брат ожидал в отведенных самому Тагари комнатах, уставший, но, как всегда, с безупречной осанкой, с дороги еще не переодевался. Осматривался, и генерал словно его глазами увидел то, что недавно совсем не интересовало – что стены тут обиты деревянными рейками, а не обтянуты шелком, как дома, что мебель грубовата, хоть и прочна, и аромат в комнате от жаровни с ароматными углями и смолами, а не от горящих травяных палочек.

Еще немного, и его глазами увидит себя. Эта мысль отчего-то почти испугала, его, без колебаний идущего в атаку на противника, превосходящего числом!

Так и не смог привыкнуть – да и вместе провели мало времени – к тому, каким стал Кэраи. Сам он, верно, не замечает, как Столица вошла в его существо, отпечаталась в чертах и движениях, словно угольная пыль на лице углежога. Он тут всему чужой, он слишком… отполированный.

– Что стряслось, зачем ты оставил город? – сказал встревожено и сердито.

…И все же менее встревожено и сердито, чем, наверное, мог бы. Кэраи не знал, что заставило брата сдержаться. Тагари пересек комнату, уселся в массивное кресло возле крохотной жаровни – сейчас не для тепла, для ароматного дыма. Странно, будто угадали те, кто готовил эти покои – дома он любил так же сидеть, любил, когда рядом огонь живой.

«Ты все испортил», – читалось на его лице. Да, испортил. Как всегда…

– Меня предупредили из Столицы. Уже подписан и отправлен приказ, тебе адресованный – сдать командование.

– Они там все мозги проели с приправами?! – брат приподнялся, опираясь на локти, – Осталось всего ничего до победы!

– Сюда придут войска от соседей, из Окаэры. С ними новый командующий. Я выехал раньше, чтобы опередить. Они наверняка уже в Хинаи, – сказал он, – И движутся быстро – первой разумно отправлять конницу, а не пехоту. Верные люди наверняка прислали тебе голубя с южной границы, но он прилетит в Осорэи.

– Если бы ты остался, переслал бы мне весть! – темнея лицом, сказал Тагари.

– Что может сделать и Айю, но какой в этом смысл? Птица могла погибнуть в дороге, а крепость взята в кольцо, так, что оттуда не выбраться вестнику. Я же приехал сам.

– Что ж, тогда здесь и останешься, – Тагари угрюмо поворошил угли в жаровне, по ним пробежали язычки, превращая и без того недоброе лицо в маску злодея. – Айю одному туго придется, но войска Окаэры направятся прямиком сюда, его не затронет. А вот куда поедешь ты, я совсем не уверен.

Я и сам не знаю, что лучше, подумал Кэраи. Сидеть тут с тобой, надеяться, что удастся удержать от непоправимого, и оставить всю провинцию человеку немолодому и слабому? Или махнуть рукой и позволить тебе лишить будущего всех нас в роду?

А еще есть Нэйта, и как поступят они, узнав, что мимо движутся посланные Столицей войска?

Понял, что сказал это вслух. Заметил брошенный искоса взгляд Тагари.

– Я тоже о них думаю, – сказал тот неожиданно доверительно. – Если бы наши прадеды спасовали и отдали им власть, они бы сейчас находились на нашем месте…и не удержали Долину. А я это сделаю.

– Даже сейчас не отступишься, зная, что тебя решили сместить?

Тагари ответил спокойно, чуть свысока, будто неразумному городскому мальчишке:

– Видел я их всех в выгребной яме. Это моя земля, и мой долг ее защищать. Как раз и успею покончить с Мэнго. А заявятся столичные выскочки – буду защищать и от них.

**

Он считал, этот веселый и не очень-то умный мужчина, что Лиэ все бросили, что она одинока. В чем-то он был даже прав – после смерти Тори она оказалась в стороне от дел. Следила издалека, словно сова из чащи за деревней. Знакомства нужные поддерживала. На всякий случай – вдруг пригодится?

Вот, пригодилось.

– Атога плевать хотел на Сосновую, идет он к Срединной не потому, что замешкался вестник. Это сказочка для глупцов. И так удачно совпало, сейчас там одни оружейники. Те, конечно, могут похватать сабли и копья, но толку? Не воины.

Нынешний ее приятель торговал сушеной и свежей рыбой, поставлял ее в Срединную; его сети перегораживали Кедровую реку во многих местах. Но он и не подозревал, что сам давно в сетях молодой вдовушки.

Вдовам, да еще и богатым, и не слишком знатным, и не обремененным родней жилось куда свободней, чем замужним женщинам и их дочерям. Большей свободой пользовалось разве что крестьянки и, разумеется, обитательницы Веселых кварталов – только высшего ранга, за низшими ой как следили. Но все-таки была некая черта, которую не следовало переступать, и Лиэ осознавала ее прекрасно.

Пока ее приятель довольствовался лишь прогулками под сенью деревьев, Лиэ не впускала его даже в дом, отговариваясь тем, что не хочет сплетен. Вот как сейчас, сидели в одном из городских садов, в ажурной беседке.

Он терпел, надеясь, что со временем она станет благосклонней. И, норовя задобрить, рассказывал разное. А послушать было что – этот торговец давно служил Нэйта. Теперь совсем потерял осторожность, ослепленный сиянием прекрасных глаз и надеждой на то, что вскоре разбогатеет, и кто знает – может, получит какую-нибудь важную должность?

– Значит, и впрямь Нэйта решились на переворот? – молодая женщина покусывала губы, исколола ноготками подушечки пальцев, но милая улыбка не сходила с ее лица.

Еще бы он все не рассказывал ей! Не только одними чувствами подогреваемый – тут пригодились и травки Лиэ, способные настроить на нужный лад. Ничего серьезного, ни один суд не осудил бы ее.

Нянька Лиэ большую часть жизни прожила в Веселом квартале, и разные травки и порошки знала великолепно. Мать Лиэ проявила мудрость, настояв на том, чтобы подобную женщину взяли в наставницы ее дочери – на этом потеряла любовь половины родственников, но приобрела кое-что большее для девочки. И вот она удачно вышла замуж, и еще удачнее умер муж… тут она были ни причем, хотя подумывала, признаться.

После этого Лиэ своим положением пользовалась охотно. Пока был жив Тори, она с удовольствием заводила знакомства разной степени обременительности, но потом потеряла ко всему интерес. Только о мести думала, и чувство это порой пригасало, порой снова вспыхивало.

Вот как сейчас.

Странно… уж влюблена она в старого тритона не была вовсе. Хотя какой Тори старый… даже волосы лишь кое-где снегом припорошило.

Странно думать о нем как о мертвом. Он был… слишком умным и хитрым для этого. К Лиэ относился как к дорогой племяннице – внешне. Если и крыл ее про себя последними словами, или считал полной дурой, то виду не показывал. Хотя дурой нет, это вряд ли.

После неудачи с Кэраи молодая вдова незаметно оказалась вне круга доверия. Так и не успела в него вернуться.

А сейчас – ох, как бы она полезна была Тори! Или даже Кэраи – но один мертв, другой уехал.

Нет, не сумела она притвориться как следует, новость жалила, как оса. Рыботорговец перемену в ее настроении ощутил, но не придал ей значения.

– Ты как будто задумалась – о чем же? – спрашивал, весело ловя одну из тонких полос ее пояса, с которой играл ветер.

О, да, ведь женщине лишь в одном случае может быть дело до власти – если эта власть в руках ее отца или мужа. А для одинокой вдовушке все его россказни должны служить сплетней, поднимающей престиж рассказчика, и не более.

Осталось либо молчать, либо поспешить к Кайоши Аэмара, вдруг он еще не прознал о таких новостях и не захочет отдать провинцию давним противникам.

Эх, Тори, Тори… неугомонный дух твой наверняка витает над здешними улочками.

Вьюнок обивал резную решетку светлого дерева; пока только листья его зеленели, для цветов было рано. Желтая с четными пятнами бабочка упорно перелетала с одной плети на другую, надеясь найти нектар. Глупая… Лиэ наблюдала за ней, препровожденная в комнату для приема гостей. В этом доме ей приходилось бывать – но и в самом деле лишь гостьей, и при жизни мужа раз или два, и после. Тут она не разговаривала о делах, только приглядывалась к тем, на кого указывал Аэмара-старший.

По еле слышному шелесту одеяний, жестких от золотого шитья, Лиэ поняла, что хозяин вошел. Она обернулась поспешно – не из-за страха или почтения, но спеша поделиться вестями.

Кайоши Аэмара походил на уменьшенную и похудевшую копию Тори. Он был привлекательней внешне, но Тори, при всей его грузности, усталости не ведал и умел обаять камень. Брат по крови, разные матери…

Этого человека она знала плохо. С Тори они ладили, но глава Дома затмевал всех. Теперь Лиэ могла отойти в сторону, никто бы ее не побеспокоил, но речь шла о Нэйта.

– До чего докатилась наша провинция, – сказал Кайоши, когда Лиэ закончила речь, несколько более пламенную, чем хотела, – Как в древние времена, когда и брат шел на брата с ножом, а уж про разные семьи нечего и говорить. Если и впрямь Атога такой мерзавец и бросил своего генерала и своего товарища по оружию, он не стоит и доброго слова.

Все, больше Лиэ ничего не услышала. Ее весть принята, а остальное вдовушки не касается. Как та недавняя бабочка на окне – принесла на лапках пыльцу, и лети себе дальше. А есть ли от той пыльцы польза, и был ли цветок…

Разумеется, Кайоши не выставил ее за дверь. Вышколенные служанки в яблочно-зеленых платьях, цветах Аэмара, принесли всячески нагруженные подносы. Угостил, поговорил о городских новостях и всякой всячине: лето обещает быть жарким, заморские торговцы совсем перестали заходить в Хинаи – не видать пряностей в этом году; а кстати, слышала ли она, что на севере облако в виде красной рыси почти час висело над долиной? Поди разбери, это она в крови или просто малиновая, знак Дома Таэна. Небеса любят посылать знаки, подлежащие двоякому толкованию!

Спросил, собирается ли она навещать этот дом снова – он, мол, будет только рад. Ласково так спросил, а глаза настороженные. Нет, не Тори… тот никогда не давал человеку повод усомниться в собственной искренности.

Ну что ж, когда солнце уходит, и свет луны может сгодиться.

Гостью проводили, и Кайоши задумался; так глубоко ушел в свои мысли, что не слышал, как слуга трижды окликнул его.

– Вы просили сообщить сразу, как придет послание из Черностенной, – растерянно пояснил слуга, когда его голос наконец пробился в сознание Кайоши.

– Ах, да… давай письмо и иди.

Развернул сложенную бумагу, пробежал глазами – люди, верные Нэйта, держат связь с другими крепостями и обособляются, ничего нового. Ожерелье далеко, особенно Черностенная, а на пороге Срединной уже Атога с войском. И, как подтвердила эта женщина мысли самого Кайоши, медлить он не будет.

Но как поступить? Хорошо бы усидеть на двух стульях, но Суро хитер, с ним не поиграешь. Он сам не захочет делать Аэмара врагами, можно было бы пока постоять в стороне, только вот эта девочка, Майэрин. Племянница, старшая дочь Тори.

Она теперь – Дома Нара. А это для Нэйта вражеский дом. Чем меньше выживет его отпрысков и их ставленников, тем лучше для заговорщиков. Майэрин-то не тронут, к тому же она в Осорэи, но в таком раскладе просто ждать и не вмешаться означает принять сторону Нэйта. Удачно ли это будет?

Кайоши понимал, что ему не хватает решимости Тори. Оба умели выжидать, искать лазейки, получать свою выгоду, но теперешний глава Аэмара боялся идти на риск.

Он так и не принял решения, уговаривая себя, что надобно еще все обдумать на свежую голову, а до того как следует выспаться. Где-то в душе ворочался червячок, а может, то был голос единокровного брата, ехидно подсказывающий – отсутствие действий тоже есть выбор.

Лиэ после визита в дом Кайоши вернулась расстроенная. Она никогда не могла читать Тори, но она ему доверяла. Этого же человека понять не могла.

Но и сделать больше не могла ничего. Разве что… отправиться к господину Айю? Он человек до крайности мирный, но тоже может что-то придумать. Да, завтра с утра; говорят, он встает на рассвете.

Велев служанкам принести вина, она вышла в сад, устроилась у фонтана. Вода сбегала по каменной горке, успокаивающе журчала.

Даже странно, с чего она так разволновалась, думала Лиэ, наблюдая за игрой серебряных бликов. Какая ей разница, кто возьмет власть?

У нее есть дом, достаток – спасибо покойному мужу, она молода и красива. Да, Нэйта она ненавидит, но, в конце-то концов… Нет сомнений, Тори скорее всего убили они – только за это должна мстить родня.

Но как противно думать о близком торжестве Нэйта… так, что впору возненавидеть пение жаворонка. Говорят, пение это когда-то возвестило победу их дальнего предка, иначе мирная птичка в жизни не стала бы символом жестокого Дома.

Нет, в память Тори… и немножечко ради Кэраи. Совсем капельку, что-то в нем есть все же, чтобы искренне, а не по традиции желать удержаться у власти именно их роду.

Лиэ осушила чашку, по щеке скатилась слеза – сама не сказала бы, о чем именно плачет. О своей бессмысленной жизни, возможно. Жизни, которой многие бы позавидовали.

В шорох ручья вплелся шорох шагов по гальке, усыпавшей дорожки. Молодая женщина подняла глаза и пару мгновений смотрела на невесть откуда взявшуюся перед ней высокую темную фигуру. Этого мужчину она не знала. Вестник, возможно?

Это была последняя мысль – он нагнулся, выбросил вперед правую руку, и что-то ударило Лиэ в грудь. В серебряные блики фонтана причудливым образом вплелось щебетание жаворонка, тоже серебряное, а потом красное.