Текст книги "Ахэрээну (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Не так уж важно, как я попала сюда, но кто бы мне ни помог, спасибо ему. Я вас искала. Он меня видел, – говорила она, быстро, словно стремясь успеть все рассказать, пока не перебили – хоть никто и не собирался. – Видел, и я его – а теперь он и о вас знает наверняка, будьте осторожны, как только можете.

Быстро глянула на Лиани, залилась краской:

– И оставьте уже эту затею, уходите обратно или в Сосновую. Если он знает о вас, ничего вы уже не сумеете.

– Видишь ли… – начал монах, и прокашлялся, будто передумал говорить начатое, и решил взять короткую передышку. А Лиани просто сказал:

– У нас уже есть его кровь. Его ранил один из рухэй, отбившийся от своих.

– Но разве… начала девушка, и осеклась. Подняла глаза, огромные, почему-то еще сильнее испуганные. – Значит, и впрямь получилось?

– Осталось дойти. Не сказать, что простая задача, но выполнимая, – монах улыбнулся ей по-отечески. И прибавил немного грустно: – И пояса больше нет, пусть теперь эти двое несчастных твои сны не тревожат.

Теперь, одолев еще сколько-то пути по еле видимым лесным тропкам, меж игольчатых лап, соединенных целыми полотнищами паутины, они уже втроем сидели у костра, вдыхая сыроватый вечерний воздух. Спутники сперва пытались еще расспросить Нээле, но, поняв ее огорчение и испуг, спрашивать прекратили. Теперь оба пытались развеселить ее, каждый на свой лад, и думали – она просто напугана.

Немного лихорадочное выходило веселье, и не то слышен был, не то ощущался в воздухе легкий надтреснутый звон, от усталости и напряжения, видимо. А может, то звенели комары, еще одни охотники до чужой крови…

Молчать было подло, но и сказать она не могла – все равно уж теперь, ничего не изменишь, они получили желаемое. А ее рассказ будет ударом, скорее всего, и, быть может, ослабит бдительность – и тогда уж точно все окажется напрасным.

А ведь он обещал, что не тронет их души. Вспомнит ли сейчас о своем обещании? Вряд ли…

Покинула святые стены для того, чтобы спасти, а теперь стала обузой. Если двое еще могли бы вернуться, трое уж точно нет. И она – самая слабая, самая среди них бесполезная – только защищать-то будут ее. Это по ту сторону морского залива, как слышала в мастерской, есть земли, в которых женщина ценится меньше скота. Хотя и там, наверное, любят…

Но толку сейчас с чужих стран.

Глава 17

Со стороны она выглядела наверняка уверенно и безупречно, когда, сидя на невысокой, обитой мягким скамеечке, сложив на коленях руки и опустив ресницы, рассказывала о пережитом. Нежный розовый свет проходил сквозь окно, обнимал Лайэнэ, и в этом свете ей было плохо, неловко, словно и солнце требовало быть честной, не утаивать даже мелочи. Во многом пришлось признаться, даже в страшном сне не могла бы увидеть подобный разговор – так, лицом к лицу, после того, как нарушила запреты и все равно ничего не смогла. Допустила кучу ошибок, и в итоге осталась ни с чем, Тайрену увезли.

– Думаешь, он еще жив?

Слушал и спрашивал, не сердясь вроде бы, но от этого становилось лишь хуже. Всегда спокойный и собранный, холодноватый, хоть и приветливо говорит. Что там, подо льдом? А попробуешь разбить лед, провалишься в полынью, как в далеком детстве – человек в их деревне.

– Макори будет его оберегать, господин. Мне показалось, он сам еще не решил, как быть. Но он уже пошел против Суро, против отца, назад нет дороги. Макори всегда был горячим, упрямым, но смелый и умнее, чем думают многие.

– Против Суро он выступил, а поддержит ли нас?

– Нет, скорее всего.

Кэраи кивнул:

– Я так и думал. Только он ничего не добьется…

– Зверь, загнанный в угол, нападает, это всем известно. С Макори так поступили… мне кажется, он по-настоящему решил порвать с отцом в миг, когда его хасса погибла.

– Это же столь… по-детски.

– Нет, – обронила Лайэнэ, не поднимая взгляд. – Просто больше он никого не любил.

Так смотрел… пристально, вдумчиво. И, наверное, понял, что она многое не договаривает. А она и впрямь ничего не сказала про Энори… и про письмо.

– Спасибо.

Его тоже окутал свет, когда встал и подошел к окну. Разглядывал что-то на дальней стене, окружающей двор – отсюда было видно бледно-серые зубцы, знамена и равномерно расставленные фигурки дозорных.

– Ты невероятная женщина, – сказал бесцветно и равнодушно. – Я был неправ. Тайрену очень повезло, что ты охраняла его. Твои ум и преданность мальчику достойны не просто награды, но людской памяти.

Она следила за каждым его движением, как мышь за кошкой, случайно бродящей возле норы. Любая мелочь может стать роковой.

– Что будешь делать теперь?

– Я бы хотела… здесь мне не место, я знаю, но могу ли отдохнуть пару дней? Потом надо будет вернуться, я совсем запустила дела.

«Только позволь мне остаться»…

– Конечно. Если что-то еще понадобится – говори сразу, моя благодарность всегда с тобой.

Он слегка кивнул ей и направился к двери. Вот и все, а чего ждала? Он поблагодарил, и видно, что без двойных смыслов. И ум, и преданность ее оценил.

Так и сидела, изящно, ровно, не решаясь повернуться, словно еще кто-то мог ее видеть.

Ну, конечно, все обернулось как нельзя лучше… И да, она очень рада.

Ничего не мог с собой поделать – руки дрожали, как у последнего пропойцы. Таким его видеть не должен никто. Может и правда напиться? Нет, не хочется совсем.

Так задел ее рассказ, словно ее же шпилькой в самое сердце. Что сам он? Не стал, не смог – да и не пытался даже. Другой бы сразу собрался, принял угрозу как есть и поспешил на выручку. А он в Ожерелье укрылся, и до смерти рад был, что другие это укрытие подготовили.

Как ей в глаза-то смотреть?

Сперва она с ним самим сражалась ради блага ребенка, потом, считай, жила под занесенным ножом, и вновь не сдалась. А потом проехала через весь округ, сюда, в Тай-эн-Таала, все еще надеясь на помощь.

И ему, видно было, обрадовалась. Думала, он на что-то способен… Ждать и прятаться, все и все, что он может. Сейчас не в силах предложить ей и самой малости, нет у него ничего.

Теперь придется как-то жить с ней в одной крепости – та враз стала до смешного маленькой, не разминешься.

Два, три дня, а потом уедет.

И не увидятся больше…

Закат выдался… огромным. Словно не одно солнце сбросило розово-алый покров, а по меньшей мере несколько. Сильный будет ветер, говорили опытные люди. Но пока деревья стояли тихо, ни ветка не шевельнется, ни листик, и небо становилось только краснее, никак не темнело.

Лайэнэ дала себе слово все дни, проведенные здесь, из комнаты не выходить. И зачем вообще напросилась остаться? Сразу бы ехала обратно. Ведь не Рииши ждет, в самом деле, привет от него жене передать. Не знала, чем себя занять, и а знала бы – вряд ли смогла. Дожидалась, когда уже смеркнется и можно будет лампу зажечь, а потом наконец и спать, здесь только караульные бодрствуют ночами. Но, когда наконец закат устал полыхать, она вышла из комнаты, почти вырвалась, словно ее кто запирал.

Солнце за горы не спустилось, а рухнуло – уронили огромную лампу. Страшновато здесь было, горы со всех сторон, будто край мира. Немного растерянная, Лайэнэ пошла вдоль галереи туда, где было темнее всего, и факелы не мешали смотреть вдаль.

– Остановись тут.

Не заметила, как дверь за ее спиной отодвинулась, и он там был. Прикрыл створку, подошел к низкой внешней стенке галереи:

– Здесь видно дальше всего. А Осорэи вон там. Умели бы скакать по воздуху, совсем по прямой дня два пути.

– О, нет, не надо. Я по ней не скучаю, – вырвалось у Лайэнэ.

– Ты ведь ни разу не была в крепости, помимо Срединной?

– Нет, когда бы, – не сдержала улыбки, подумав, сколько за несколько месяцев она посетила мест, которых не мыслила для себя. Он, похоже, улыбку в голосе уловил, но не понял причины.

Хорошо было так стоять рядом, высоко, вдыхать прохладный вечерний – почти ночной уже – воздух, пахнущий хвоей.

– Вон там, на гребне, сигнальная башня, ее не разглядишь в темноте. При нападении вспыхнет пламя в огромных чашах – ночью видно издалека, а днем поднимутся струи дыма.

Напротив тоже темнели иссеченные ущельями склоны, странными полосами вился меж ними туман – словно тонкую ткань разорвали и бросили, – и вдалеке горели несколько огней на заставе.

– Тебе нравится здесь?

– Да. В городах красивого много, но все рукотворно, – а такого – она повела кистью – не сотворишь.

– Но здесь все дикое. За десятки, да и за сотни лет мало что изменилось. И для жизни не слишком удобно.

– А мне и не нужно было когда-то иного. Совсем маленькой я жила в деревне.

– По сравнению со Столицей и города наши – глушь, – глянул на браслет на запястье Лайэнэ: россыпь мелких бледно-желтых камешков на серебре поблескивала в свете факелов: – Скоро и в Хинаи докатятся столичные веяния, и со временем будут становиться лишь изощренней. За неправильно выбранный узор или самоцвет можно будет попасть в немилость… Но не сюда; на границах… придворным просто нечего делать.

В голосе сквозило удовлетворение, словно радовала мысль о том, что хоть горы останутся прежними. Нет, он сейчас на нее не сердился. А она, привыкшая по двум-трем словам понимать настроение собеседника, сейчас больше всего опасалась ошибиться.

– Вы сказали, я могу пожелать чего-то… Покажите мне крепость, – попросила Лайэнэ, глядя на далекий огонь среди черных склонов. – Изнутри, хотя бы немного.

– Сейчас, в темноте?

– Именно в темноте. Одну меня не пропустят ночью.

Его это, кажется, развеселило:

– Я не настолько хорошо тут все изучил, может получиться неловко. На рассвете и днем здесь тоже красиво.

– А вам доводилось поступать безрассудно? – спросила, сама не зная почему.

– Да, как любому.

– И потом жалеть об этом?

– Скорее, я жалел об обратном, – ответил он резко и смолк, двинувшись так, словно стыдясь чего-то.

Неуверенно потянулась, коснулась его руки – гладкая, на пальцах ни одного кольца. Никогда их не видела у него, кроме одного, с родовым знаком, и то очень редко – странно для человека его положения…

Только тогда наконец на нее посмотрел.

Их толкнуло друг к другу, как ветер сталкивает облака – невесомо, вроде без удара, но смешивая воедино. В этот миг все равно стало, кто она и кто он.

– Я не хочу пока уезжать. Можно?

– Я бы тебя и не отпустил.

– Вы не сердитесь? – прошептала она, задыхаясь.

– Очень даже. На себя.

Медный звон, раскатившийся над двором, заставил Лайэнэ вздрогнуть.

– Это отмерили время.

– Ах, да, я и не поняла…

Когда ушли из галереи, ей все чудился этот протяжный гул, будто время тянулось, не желая прерваться. Не заметила, когда стало тихо.

**

Россыпь камешков раскатилась из одного края неба в другой; там невидимые существа проверяли барабаны. Раскаты стали ближе, мощнее. Нээле придвинулась ближе к Лиани, ухватилась за его руку.

– Боюсь грозы, – ответила она, встретив немой вопрос. И, когда он притянул ее ближе, прижалась доверчиво, как в ту жуткую ночь среди снегов.

– Святые братья говорили, что отважная дочь стояла во дворе всю грозу, когда рухэй шли мимо Эн-Хо, – удивился брат Унно.

– Тогда было надо… а сейчас я просто боюсь.

Ему уже казалось, что в жизни всегда были только эти горы, и ничего кроме них. Впрочем, немногим меньше года назад ему начинало казаться, что никогда и не было иной жизни, только стены, решетки и освещенный факелом коридор. Именно тогда перестал что-то загадывать на будущее, потому что его не существовало. Потом появилось, а привычка никуда не ушла.

Но настоящее сейчас оказалось бы лучше любого вымысла, если бы не кружившая где-то рядом незримая тень. Иначе он был бы готов вечно вот так идти втроем меж горных складок, поросших лесом, и может – как знать – найти место лучшее, чем встречал до сих пор.

Во время грозы они немного сбились с дороги, и пришлось отыскивать переправу через ущелье. Оказалось, что Нээле боится еще и высоты.

– Готов поспорить, ты перебежала бы этот мостик, не задумываясь, если бы кто-то на другой стороне нуждался в помощи, – не удержался Лиани, чтобы не поддразнить девушку. Она думала о себе, как о слабой, до сих пор думала.

Переводя ее по старому мосту из кривовато лежащих бревен, уже на той стороне сам не удержался, ступил не туда и съехал вниз по склону вместе с небольшим оползнем: после грозы размокла земля. К счастью, откос тут не был крутым, и он всего лишь измазался в грязи и глине.

День был, довольно безобидное время, если только горах такое бывает. Но все-таки нечисть и те, кто прежде были живыми нечасто ходят под высоким солнцем.

Больше всего пострадала рубашка, и он, отойдя от спутников, нашел неподалеку нечто вроде канавки, в которой еще стояла дождевая вода. Грязь быстро удалось отстирать, но тут он, еще склонившийся над маленьким водоемом, услышал легкие шаги. Она легко ходила и по лесу, словно не глядя знала, куда ступить.

– Почему брат Унно тебя отпустил? – спросил Лиани, полуобернувшись к девушке.

– Он не отпускал, просто не видел. Я беспокоилась.

– Не делай так больше, – молодой человек поднялся, – Пожалуйста.

– Я не буду, – улыбнулась смущенно. – Привыкла доставлять неприятности, никак не могу отучиться.

– Ты никогда неприятностей не доставляла… А здесь придется быть осторожней, – отметил он, отжимая воду из ткани. – Я все-таки плохо еще знаю горы, не вижу опасных мест.

Нээле не слушала, смотрела на пересекавшие кожу отметины. Несколько длинных шрамов и следы от ожогов. Зрелище притягивало, как лягушку – неподвижный змеиный взгляд: надо отвернуться, а не выходит.

– Это было… там?

– Да.

– Долго… заживало?

Он ответил скупой улыбкой, прибавил потом:

– Меня содержали неплохо, лучше, чем я заслуживал. Сейчас и вовсе не думай об этом.

– Но это я…

– Перестань, – подошел ближе, встряхивая и надевая мокрую рубашку, завязывая пояс. – Не ты меня просила тебя увезти, или хоть как-то помочь, и не бери на себя лишнего. Вот здесь, – дотронулся до ее лба, – очень много тяжелых мыслей, и тебе добавляют еще и еще. Хорошо, что ты ушла из Эн-Хо, там на тебя навесили и вовсе непомерное.

– Но мы туда возвращаемся, – невольно улыбнулась Нээле.

– И у нас хватает и настоящих забот, верно? Так что…

Словно в яму ухнула, когда притянул к себе. Осторожно, словно она была из воды или песка и могла рассыпаться; положил руки на плечи и поцеловал.

Яма оказалась без дна. Сколько уже пролетела, прежде чем успел ее подхватить, прежде чем снова ощутила твердую почву?

Посадил на траву, сам присел рядом, глянул встревожено:

– Ты вся дрожишь. Что я сделал не так?

– Все так. Даже не представляешь… – и неожиданно для себя хихикнула: – Интересно, брат Унно душой все еще монах, думающий о благе братьев, или уже мысленно готов снять обеты? Боюсь, меня уже считали своей в Эн-Хо.

– Не знаю, что он там себе думает, но он свой человек, – ответил Лиани весело. – Никогда не встречал такого понимающего монаха.

– А ты… – не договорив, девушка ахнула, глядя молодому человеку за плечо. Тот мигом развернулся. Четко очерченная серая тень нарисовалась среди бела дня; подняла руку и коснулась своего лба – жест почти тот же, что у Лиани недавно, лишь показал на себе, не на девушке.

Тень отступила в заросли, растворился в них – даже ветка не хрустнула. Лиани бросился следом, но его ухватил невесть откуда взявшийся монах, проявив немалую силу.

– Ты куда, ненормальный, ни одна защита не справится, если сам кидаешься на рожон, – пропыхтел он, удерживая младшего спутника.

А потом искать стало поздно.

Нээле так и осталась на месте, но теперь не сидела – лежала без чувств, и пришлось потрудиться, чтобы сознание к ней вернулось. Потом она так и не произнесла ничего несколько часов, только чуть покачивала головой, когда пытались задать хоть какой вопрос.

…Лиани сказал – не думай лишнего. А она… лишнего, может, и много было, только о важном забыла. Забыла о метке, невидимой: как ее ощутить, пока зова нет? А он позовет, и скоро. И она сама снимет защитный знак, и уйдет, и станет заложницей. Это самое простое, что можно сделать, а что не сделано до сих пор – он был ранен, и вряд ли мог поспорить с защитой, дарованной братом Унно. Показался – значит, уверен в себе. Догадки стежками ложились одна к другой. Скоро он позовет, он к ночи сильнее. Предупредил, непонятно зачем? Почему бы и нет. Он должен быть сейчас очень зол. Почему бы не испугать мошку, все равно ей не вырваться из паутины. Он знал, что Нээле не отважится рассказать…

Друзья пытались понадежней защитить лагерь: брат Унно молитву прочел над каждым кустом, а Лиани наблюдал, не шевельнется ли новая тень.

Вещи были сложены в середине полянки, Нээле уложили отдыхать неподалеку. Она присмотрелась: нет, нож у Лиани с собой, как и сабля, а у монаха и вовсе ножа нет. А и был бы – обоих не попросишь «дай», тут же поинтересуются, а зачем, и смотреть за ней станут. А вот колчан со стрелами отдельно лежит… стрелу с кровью брат Унно при себе носит, а эти зачем таскать постоянно? Достала одну, оглянулась испуганно – нет, никто не заметил. Нээле села рядом с ямкой, провела острием по запястью. Даже царапины не появилось. И заточена стрела не так, как сабля… Набрала в грудь воздуха и порезала со всей силы; кровь потекла в ямку. Достаточно ли глубока рана? По другому запястью провести оказалось трудней, очень уж болело первое. Ну вот и все… со спины и не видно, что она делает, просто к траве склонилась. Лишь бы не окликнули раньше времени. И руки уже почти не болят…

…Мечтала просто заснуть, а потом проснуться в мире, где она обычная вышивальщица, и нет у ней никакого дара, и никому не принесет вреда. Пели под окном соловьи, хотя солнце стояло еще высоко, сильно и горько пахли нагретые солнцем лилии, а игла сновала над полотном, вышивая не виденное никогда – горную белую крепость, и костры в ночных холмах, и далекое озеро, полное птиц.

Очнулась в руках у Лиани, полулежала, а он держал ее, к плечу голову девушки прислонив.

– Я не умерла?

– О Заступница… нет, не совсем. По счастью, так себя не убьешь.

Вот теперь руки болели по-настоящему. Поглядела на них – не увидеть порезов, запястья туго перетянуты полотном, и кровь на нем проступает большими пятнами.

– Пей, – она глотнула: жидкость согрела горло, а потом и всю ее изнутри. Захотелось плакать, но в этом не было смысла.

– Ну зачем? – спросил он.

– Я опасна для вас.

– Вот уж точно опасна. Понять невозможно, что ты еще вытворишь, – и добавил не то в шутку, не то всерьез: – Что ж, ведь и эта стрела освященная, доведем и тебя тоже в Эн-Хо.

Хорошо было так сидеть, вечно могла бы – в его руках, головой на плечо, а он к ней склонился, щекой касаясь волос.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – бесцветно сказала она. – Никогда не знал…

– Это правда, – согласился он, по-прежнему глядя поверх ее головы. – Но, может быть, дашь мне такую возможность?

– А если… ты будешь разочарован?

– Год назад, сидя с тобой в лесу у костра, я понятия не имел, как все обернется. Жалею ли об этом? Нет. А сейчас мы не можем ничего сказать даже о завтрашнем дне. Давай сперва выживем, ладно? А там разберемся…

**

Днем двоих – Лиани и Нээле – защищали вырезанные на твердом дереве священные знаки, повешенные на шею, однако монах боялся, что ночью этой силы окажется мало.

Еще до появления девушки они всегда старались на ночь остановиться на полянке, лучше, если у воды. Полянку было проще охранить – брат Унно расставлял по краям, защитив от дождя, какие-то ароматные палочки; поджигал и они едва тлели, но легкий сладковатый запах накрывал все вокруг.

– Ты можешь спать, – говорил монах. – Он сюда не пройдет.

Сам он дремал лишь урывками, на рассвете и порой на дневном привале. Лиани понять не мог, как он выдерживает, но спутник успокаивал – в монастыре приучали обходиться и без сна, и без пищи.

Все равно было совестно, только у самого не выходило обходиться без сна.

– Ну и толку, что ты будешь часами таращиться в небо? – разводил руками монах. – Да и спокойней выходит: пока ты спишь, вряд ли уйдешь с поляны, а за ее пределами могут не помочь и освященные амулеты.

Теперь, когда с ними была девушка, Лиани было страшно закрывать глаза, он вздрагивал от каждого шороха. А после появления Энори он даже и не пытался спать. Но эта ночь прошла спокойно. Днем одолели совсем мало пути, Нээле от слабости шатало, как от сильного ветра. Стоянку сделали недалеко от ручья, устроить ночевку на берегу не получалось – подход к воде преграждали поваленные стволы и заросли папоротника.

– Зато вот здесь как нарочно подготовили место, – обрадовался брат Унно, он первым заметил совсем небольшую лужайку на пригорке, тихую, высокие сосны простирали над ней ветви, словно защищая. Смеркалось, и Лиани ушел за водой. После вчерашнего ливня и оползня не решился спускаться напрямую, хоть было совсем низко. Бродил вдоль ручья, пока не отыскал место, где можно добраться к воде: какие-то звери протоптали здесь тропку. Кожаные фляги заполнились быстро, но еще быстрее темнело, словно деревья пригибались к ручью, нависали над ним, закрывая и без того почти погасшее солнце. Когда наконец выбрался наверх, заметил странную россыпь синеватых грибов, высоких и узких, усыпавших выступавшие из земли корни: они светились в сумерках, как гнилушки. Невольно склонился, рассматривая: не видел таких.

– Их называют «свечи мертвых», – раздался негромкий голос. – От их яда человек не умрет, но оцепенеет на какое-то время.

Голос был ему незнаком, но молодой человек развернулся прежде, чем успел это осознать.

…Когда-то он видел странное – вихрился воздух над полем, серый, он был то ли веретеном, то ли воронкой, то ли человечьей фигурой. Десятник запретил приближаться к этому чуду, и они смотрели вроде бы издалека – но понять не могли, в само деле далеко или близко. Сумеречная фигура напротив была похожа на этот вихрь, только четкая и неподвижная. Но Лиани не мог понять, сколько до нее шагов.

Голос – непонятный, неуловимо меняющий цвет – он не слыхал никогда, а вот лицо уже видел. Красивое лицо; тогда, на другой стороне ущелья, оно было беспечным, а сейчас не выражало ничего.

– Удачно у вас получилось, можно поздравить, – голос падал мягко, как хлопья снега в безветренную погоду. – Только в одном поспешили. Ты давал клятву служить Хинаи и правящему в ней Дому… нарушишь ее? Ах, да, слова верности в прошлом, ты больше не на службе.

– О чем ты? – вопрос слетел с языка быстрее, чем Лиани вспомнил, что решил не разговаривать с этой тварью. А страха не было.

– Дом Нэйта решил, что устал быть вторым. Теперь их люди заняли Осорэи, и наследник Таэна у них. Пока он нужен живым, он все еще фигурка в партии на доске, но кто знает, надолго ли? И сил в нем все меньше.

– Тебе-то какая разница? – спросил полубездумно, осознавая услышанное.

– Я его вырастил. А тебе, похоже, неважно, если этот род уничтожат?

– А где… остальные?

– Отец на войне по-прежнему, Кэраи… где-то пропал. Может, уже убили его, Нэйта не станут тянуть.

– Чего ты хочешь? – с трудом произнес Лиани. Да… уже понял, к чему разговор. Перед глазами что-то малиновое полыхало, возможно, то была рысь на знамени, смотрела из того дня, когда вступил в земельную стражу.

– Дайте мне забрать его.

– А потом… что?

– Я спрячу его в безопасном месте. Если хочешь, ты будешь знать о нем.

– Нет, – словно не звук, а кровь вытолкнулась наружу.

– Почему? – спросил Энори очень спокойно, спокойствие было – могильной земли.

– Я верю, что сейчас ты пойдешь за ним, правда вернешься в Осорэи, или куда там надо. Наверное, сумеешь мальчика вытащить. Но уж если он все равно фигурка в игре, пусть хотя бы остается в игре человеческой.

– Я хочу его защитить.

– Верю. Да, скорее всего. А я хочу защитить людей от тебя. Всех, кто живет в Хинаи.

– И жизнь ребенка правителя по сравнению с этим ничего не стоит…

– Этого я не сказал.

– Ты знаешь, что я помог солдатам Сосновой найти налетчиков?

– И привел их туда тоже ты. Хорошо развлекаться, чувствуя свою силу? Я видел тебя возле моста, и не прощу того, что было потом.

– А если я пообещаю уйти, как только заберу мальчика?

– Нет.

– Тори-ай ты поверил.

– Он был просто нежитью, убийцей, а ты оборотень. Со множеством лиц.

– А ты уже на стороне Столицы и Нэйта? Хочешь помочь им, чтобы прервался род тех, кому должен хранить верность?

Лиани закрыл глаза. Неважно, если действует амулет, тварь все равно подойти не сможет, а если защиты не хватит… какая разница. Но ничего не происходило, и он сказал, не открывая глаз:

– Я готов взять на себя смерть мальчика. Знаю, за это придется ответить в этой жизни или после нее. Пусть сейчас не в земельной страже, не в крепости, клятва моя никуда не делась. Если успею, сделаю все, чтобы его спасти.

– Ты ничего не можешь.

– Даже если и так, постараюсь.

– Дурак. Только напрасно задержишь меня. Вы все трое все равно не дойдете до Эн-Хо. Ею тоже пожертвуешь?

– Мне больше нечего тебе сказать.

– Жаль, тебя не размазало в том обвале.

– Может, и так.

Ни одного нового звука не донеслось до слуха – ни ветка не треснула, ни камешек не скатился, но Лиани понял, что остался один.

– Что с тобой? – испугался брат Унно: котелок, в который собрал очищенные коренья, выкатился из рук. – Заступница, ты белый весь, и почему кровь?

Лиани бездумно провел рукой по лицу – и верно, кровь из носа пошла.

– Ерунда…

Сел на траву, прислонился к стволу, снова закрыл глаза. Вместо сердца в грудь поместили мельничный жернов, и он еле ворочался, не давая дышать.

– Да что случилось?! Девочка, давай-ка воды, хотя нет, что же я, руки твои, сам сейчас…

– Не надо. Я его видел.

– Как? Где? Что он сказал? – пуще прежнего всполошился монах.

– Да в общем ничего важного. Мы и не говорили почти.

– Он… обо мне что-нибудь… упоминал? – дрожащим голосом спросила Нээле, приподнимаясь с лапника, на котором лежала.

– Нет, а был должен? – от удавления даже немного легче стало дышать. – Что ты? Боишься, что он тут поблизости?

Нээле встала, покачиваясь, подошла к нему, села, снизу заглядывая в лицо. Подивился не столько испуганному – обреченно-просящему выражению. Из стянутых в хвост ее волос выбилась прядка, и он заправил ее девушке за ухо. Чуть склонился к ней, глядя в глаза, говорил только ей, словно третьего не было рядом:

– Мы доберемся. Раз до сих пор целы… Он все понимает, и что-то придумает наверняка, но, раз до сих пор ничего не сумел, мы дойдем.

Тогда Нээле улыбнулась.

**

Еще низкое, рассветное солнце золотило траву; на краю обрыва она росла густо, широкой полосой, а дальше начинался подлесок. Человеческая беловолосая фигурка сидела, обхватив колени, и смотрела в упор на диск солнца. Еще не такой яркий, как в полдень, в легком мареве, он походил на хорошо начищенный бронзовый диск, и легкое жужжание комаров и жуков казалось отголоском его звучания.

– Повернись, – послышалось сзади, – Тебе хотелось показаться, раз я тебя вижу.

– Ты этого требуешь? – улыбка слышалась в голосе сидящего.

– Да.

– Мне это нравится…

Голова говорившего повернулась, за ней и весь корпус. Солнце по краям позолотило легкие пушистые волосы. Странное существо. Со спины глянуть – вроде подросток, но, если вглядеться подольше, уже непонятно становилось, а сколько же ему лет. Да и черты уловить было сложно – немолодая женщина, мальчик лет пяти? Кто-то еще? А глаза были непроницаемо-черными, и оттуда веяло древностью неизмеримой. Будто колодцы вели одновременно в ночное небо и глубь земли; и замшелые камни, и одинокий ветер под неподвижными звездами, тепло и холод – все было в этом взгляде.

– Обличье зверя больше сочеталось с твоей сутью, – заметил Энори сухо. – Звери умеют любить и заботиться бескорыстно.

Он откинулся к стволу вяза, невесть как затесавшегося среди сосен, и предупредил:

– И не пытайся опять подзывать меня. Одного раза хватило.

– Не буду, – улыбнулась Опора. – Но ты меня вспоминал.

– Не самым добрым словом, и уж точно не звал. Зачем ты опять здесь? Пути у нас разные.

– Поговорить. Ты кое-чего не знаешь, я тебе расскажу.

– Зачем?

– Ты хочешь помочь ребенку. Он тебе дорог. Скажи еще, что это не касается меня, – вздохнула Опора.

– И впрямь не касается… но ты слишком поздно – я знаю о стреле, а они сумели добыть мою кровь.

– Попытаешься уничтожить их по дороге?

– Конечно. Вот это уже тебя не касается точно, верно? Убивать не по твоей части.

– Ты знаешь, что будет, если они все же доберутся до Эн-Хо?

– И думать не хочу об этом. Но… да, я знаю. Скорее всего, меня не станет совсем.

– Если бы.

– Если бы?

– Ты привязал себя к этой земле, к этой провинции, тебе стали значимы те, кто населяет ее. Странно звучит, правда? Не думал так о себе? И ты создал связь с человеком. Думаешь, что притянуло тебя обратно всего за несколько месяцев, едва не повредив рассудок таким рывком, но после вернуло все обретенное? Нет, они не смогут тебя уничтожить. Все будет так, как прошедшей осенью – ты умрешь и вернешься, вернешься быстро. И он этого не переживет.

Энори вдохнул быстро и коротко, произнес:

– У меня нет такой силы, никто из моих сородичей… – он не договорил, подался вперед, обхватил себя руками, словно пытаясь согреться в мороз.

– А она и не у тебя. Она у меня, – и ты отдельно, и вы оба использовали ее, каждый по-своему. Я же сказал – меня это касается… Но ты не рад новости, хорошей для тебя.

– Нет.

Довольный жук пролетел, громко гудя, туда, потом обратно, и долго ничто не нарушало этого звука.

– И что я могу изменить? Это еще возможно?

– Ты убиваешь навсегда, а теперь хотел бы что-то исправить? Реки вспять не текут.

– Кое-что получилось все-таки. Когда я…. совершил ошибку, сделав не то, что хотел.

– Ты о мальчике и письме?

– Знаешь и это.

– Знаю. Но нет, ты – именно ты – убил Тайрену. Спасла его та женщина, но она в твои планы не входила, не так ли?

– И ты решил наказать меня его потерей? Он сам по себе не имеет значения?

– А для тебя?

И снова стало тихо, настолько, что дрожащая дымка на солнце казалась звенящей.

– Дай мне возможность уйти от них. Просто уйти, сейчас, пока не поздно еще. Прошу…

– Не могу, правда.

– Не хочешь. Понимаю тебя…

– Ты очень мало знаешь о мире, хоть и можешь многое; люди не видят меня, но понимают куда больше. Не так все устроено, как тебе кажется.

– Мне нужна помощь, а не урок.

– Я предупреждал, что нити уже заплелись.

– Уходи. От меня, во всяком случае. Это ты сделать можешь?

– Ты так ничего и не понял, – со вздохом существо поднялось. – Сейчас, во всяком случае, оставлю. Хотелось бы дать тебе совет, но больше сказать нечего, да ты и не примешь. Ах, да… – фигура почти уже скрылось за деревьями, но обернулась:

– Ты и сам, верно, догадался – на девушке больше нет твоей метки. Ты не сможешь ее призвать.

– Я это чувствую… почему?

– Она обладает даром, – существо улыбнулось. – И, как ты сам говорил, не осознает его. Она сумела сделать очень правильную вещь. Случайно. А ты сделал ошибку, ей показавшись.