Текст книги "Ахэрээну (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 16

Крепость Кэраи увидел в самый подходящий час, когда солнце еще не поднялось высоко и в упор освещало ее стены, отчего они казались и вправду белыми. Словно огромный лебедь, подстреленный кем-то из небожителей, упал среди горных склонов, раскинув крылья, и так окаменел, контуры тела стали грубее, чем при жизни птицы, но не потеряли изящества.

– Вот что я точно изменил бы в собственном прошлом – хотелось бы чаще видеть ее, – сказал он Ариму, придержав коня. – Помнил ведь, что она очень красива, но совсем позабыл, насколько.

Сейчас и впрямь оказалось можно остановиться, полюбоваться ровными светлыми стенами, чуть тронутыми золотом, разноцветными флагами на них, соснами и кедрами, как игольчатой рамой.

Ночное письмо оказалось не ловушкой, а благом, а подозрительный помощник хозяина – человеком Аэмара. Тритоны и тут отличились – сумели раньше прочих узнать, по какой дороге поедет Кэраи, и передали весточку от верных людей. Здесь, в Тай-эн-Таала сейчас собрались многие, не желавшие новой власти.

Несколько солдат с усилием открыли тяжелые ворота, вереница всадников въехала на каменный двор.

Первым заметил молодого человека, которого, пожалуй, сейчас хотел увидеть больше других. Заметно повзрослевший, по-солдатски одетый, кажется, вымахавший еще выше прежнего, тот давно не выглядел таким радостным. А может, просто не было у них таких встреч, где уместна радость.

Он по-прежнему открыто и чуть застенчиво улыбался, когда они встретились во второй раз, уже в комнатах, отведенных гостю. Вошел, остановился на пороге, едва не касаясь притолоки головой, черный в солнечных лучах.

– Значит, это по твоей вине Аэмара спасли мне жизнь, – сказал Кэраи; его лицо оставалось серьезным, но сам чувствовал, как ответная улыбка рвется наружу из глаз.

– Они умнее и меня, и Майэрин, хотя насчет нее не уверен, – ответил Рииши, подчиняясь приглашению войти и сесть напротив. – Эти юркие водяные твари чуют выгоду и там, где ее вроде бы искать бесполезно.

– Ты доверяешь им?

– Не знаю, что и сказать.

…Когда из залитого дождем городка вывезли его спутников и его самого, раненого, почти загнанного, он договорился со своими людьми о встрече в условленном месте, а сам подчинился воле провожатых. Его вновь доставили в уютный, утопающий в зелени домик, где ждала Майэрин, едва не упавшая в обморок, увидев кровь на повязке. А ее дядюшка, пока рану вновь перевязывали, неспешно беседовал с ним, пытаясь то ли выведать дальнейшие планы, то ли внушить свои. Несмотря на присущую всему тритоньему роду увертливость, чем-то Рииши нравился этот человек. Не только спасением жизни – да Рииши так и не понял, кто именно его спас, он или другие члены многочисленного семейства. Они все действовали заодно, связь между ними была немыслимо быстрой, словно у каждого Аэмара в голубятне жило под сотню птиц, натренированных летать ко всем родичам и верным Дома.

Хозяин неторопливо отхлебывал легкое вино, угощал гостя и объяснял, что думают Аэмара о происходящем.

«Мы всегда были сильны, как клан, и возможно – заметьте, я ничего не утверждаю – Нэйта причастны к смерти Тори или Кайто, хотя прямых оснований так считать нет. Поэтому разумней, не ввязываясь в прямое противостояние, оказывать по мелочам поддержку их противникам»

«Мою жизнь вы считаете мелочью?» – усмехнулся тогда, и сразу поправился: «Я не о себе-человеке, разумеется. Так высоко я себя не ценю». Но Дом Нара мелочью не был, и собеседник знал это…

Несмотря на пропитанную какими-то мазями повязку, плечо болело, и рука плохо двигалась; не хотел быть обязанным родне Аэмара, но все же хорошо, что его разыскали. Стоит подумать, как блуждали бы сейчас под ливнем, в сером холодном рассвете… и это в лучшем случае. Чтобы добраться до верных Дому Нара, пришлось бы потрудиться.

Рииши слушал вполуха, отвечал – порой невпопад, а сам лихорадочно пытался сообразить, что делать дальше. Один раз он уже уехал отсюда, чтобы его спасали, как неразумного малыша.

Начало лета, а за окном в сумерках колыхались темные ветви и казалось – они в сухих листьях, как поздней осенью.

Две дороги, одна хуже другой. Здесь оставаться, притихнуть, надеясь, что больше не тронут и что союзники тоже стерпят, не поднимутся. Или направиться в Тай-эн-Таала, как говорил Шимара… туда незаметно могут добраться многие, но будет ли толк от сидения за стенами? Будет, наверное – по слухам, война близится к концу, Тагари вернется, и ему не помешают свежие силы и верные люди. В крепости этой Рииши был пару раз, навсегда запомнил солоноватый, будто морской, запах окрестных ущелий, и высокие стены из светло-серого камня…

Ах, да, есть и третий путь – пойти и договориться с Суро. Но это совсем несерьезно.

Майэрин пришла к нему поздно вечером, постучала еле слышно и робко заглянула в дверь, пряча лампу за широким рукавом домашнего одеяния. Наверное, думала, Рииши может уже спать. Он и впрямь задремал – полусидя в кровати, с картой отрогов гор Эннэ в руках.

– Что-то случилось? – в первый миг испугался.

– Я поговорить, – тихо сказала она. – Ты опять что-то задумаешь и уедешь. Но я твоя жена и имею право хотя бы заранее это услышать.

– Садись, не стой на пороге, – поманил ее к себе и она пошла, тоже почему-то испуганно. Пока шла, ненужно уже прикрывая светильник рукавом, подумал о том, что так и не понял еще, кто она ему. Своя, чужая? Близкое существо или девушка, случайно получившая имя его Дома? Сейчас она, похоже, в самом деле союзница, но близким человеком не становятся в одночасье.

Лампу так и не выпустила, поставила на колени. В бледно-оранжевом свете исчезали все резкие черточки, лицо казалось округлым и почти красивым. И еще – сейчас она походила на Кайто, никогда раньше не замечал в ней сходства с братом, Майэрин полностью уродилась в мать.

– Что ты знаешь? Меня согласны отсюда выпустить?

– Наверное, только… ты уже уехал однажды, – слова прозвучали виновато и нерешительно. – Может, предоставишь моей родне что-то сделать? Спрятать тебя Аэмара сумеют…

– Теперь твоя родня – не только они…

Ее рука дрогнула, едва не опрокинув лампу.

– Не стану отсиживаться за чужими спинами, как дитя малое. Я поеду в Ожерелье, ту крепость, помнишь?

– Это слишком опасно.

– Теперь мне везде опасно. И тем, кто волей долга или случая оказался на моей стороне, – сказал он угрюмо, разглядывая покрытые лаком половицы, будто хотел что-то вычитать в них. – Нам надо держаться вместе. Где мы все расположимся, в одном из загородных домов, или в лесу станем лагерем? Если и впрямь Тай-эн-Таала сумеет нас приютить… по счастью, до нее в Ожерелье ближе всего от Осорэи.

– Почему ты ему веришь, Шимаре? Очевидно ведь – это ловушка, – позабыв о робости, горячилась Майэрин, и лицо шло пятнами, различимыми даже при лампе – пунцовыми от гнева, белыми от страха.

– Крыло Лебедя и в самом деле верная крепость, я о многих там знаю.

– Но как нам туда добраться, наверняка на всех дорогах шпионы?

– Как-нибудь справлюсь. И не «нам», а «тебе», ехать верхом, и быстро, ты эту дорогу не вынесешь. Или надеешься на повозку? Она не пройдет тайными тропами.

Глядя, как вскинулась ее голова, как упрямо выпятился подбородок, подумал: кто знает, какой еще колодец с сюрпризами скрывается в этой девочке? Возьмет слуг, поедет следом за ним, и сгинет. Очень хотелось ее убедить, но голова кружилась – все же потерял много крови, путались мысли, да и умение убеждать никогда не было его сильной стороной. Когда-то Лайэнэ могла одним махом разбить любые его доводы…

И он просто велел ей слушаться. Жена она, в концов, или нет? Остаться – и наблюдать, если будет возможность.

– А если понадобиться что-то сверх, ты разберешься, – сказал он тогда. Верил в это – Майэрин уже показала себя умницей. Может, это дух Тори не оставляет ее, оберегает, советует?

Через узорные ставни, с которых летом была снята цветная бумага, на циновки падали пятна света, показывая, что возведенная человеком преграда для них – только шутка. Рииши закончил рассказ, похоже, для него непривычно длинный. Теперь просто вертел в пальцах пустую чашечку; на кистях рук Кэраи заметил еще не сошедшие следы от порезов и небольшие ожоги. Видно, работа в оружейнях была для него в самом деле работой. Но сказал о другом:

– Я был против вашего брака, но его, видно, благословили Небеса. Если б не Майэрин, в союзниках Аэмара нам не видать. Пусть даже союз этот окажется временным, он уже дал очень много.

– Я так и не понял, что она во мне нашла, – вздохнул Рииши.

– Ничем не могу помочь, я тоже не понимаю, – Кэраи чуть опустил голову, скрывая улыбку. – Не потому, что ты плох, а потому, что мне недоступны суждения юной девушки.

И больше уже не улыбался – теперь, выслушав историю Рииши, он хотел знать больше о делах в Хинаи.

…Кое-что ему рассказали сразу, но пришлось ждать и новых вестей. Его личные осведомители больше ни перед кем другим не открылись бы.

Кэраи уже знал о смерти Айю. Теперь он хотел узнать о племяннике.

Шпионов у Дома Таэна все еще было много, хотя кого-то убили, кого-то перекупили, но оставшимся пока не удалось напасть не след похищенного мальчика. Если он был жив, его прятали, как демон свое уязвимое место. Если нет… это тоже скрывали надежно.

Столь же надежно, как стены Тай-эн-Таала.

Силы против заговорщиков тут было собирать бесполезно, он понял сразу, как услышал про крепость. Место, чтобы пересидеть и обороняться – отличное, но для прямого броска расстояние до Осорэи все же великовато, и окружить их смогут с превеликим удовольствием. А отступать будет некуда. Но про военные планы так и так можно сразу забыть, Столица не позволит сцепиться двум старинным Домам на землях, которые уже считает своими.

Он так и сказал. Слова разочаровали тех, кто мысленно уже видел в нем своего лидера. Вновь ощутил мысленное сравнение не в свою пользу – пока там, на севере, старший брат почти одолел захватчиков, этот позволяет увести всю провинцию из-под носа, не думая даже о родовой чести. Сравнение с отважным, вспыльчивым, но простым, готовым и посмеяться братом и раньше было не слишком приятным – а теперь к сравнению прибавилась еще и трусость, а может, и подлость.

В открытую высказать недовольство ему могли только при первом разговоре, потом не посмели бы, но сам воздух в крепости стал заметно прохладней, словно уже наступила глубокая осень.

А он мог только ждать, что и когда случится теперь на севере, а потом – кого пришлют сюда на замену их Дому. Нэйта же… пусть сами роют себе яму.

С неделю спустя ему доложили о приезде женщины, которая разыскивала господина Нара. Но самого Рииши здесь сейчас не было, он уехал на ближнюю заставу, и Кэраи велел привести гостью к нему. Когда стройная фигура, завернутая в тонкое серое полотно дорожной накидки, перешагнула порог, его словно выбросило из кресла и подкинуло в воздух. А гостья, напротив, сжалась и шагнула назад, к удивлению провожатого. И, позабыв о манерах, вместо поклона то ли ойкнула, то ли охнула.

**

…Майэрин догнала ее уже за воротами, видно – бежала, хоть теперь и шла лишь чуть быстрее обычного.

– Подождите же… – щеки ее пылали, волосы растрепались. – Я подумала… если и вправду так важно, мой долг помочь…

Что уж такого вызвавшего доверие в ней углядела эта девочка, а может, и ничего, и просто была чересчур наивной?

Лайэнэ слушала ее речь – даже после бега и в приступе волнения очень обдуманную, и радовалась, как ему повезло. Наконец-то… И надеялась, что эта девочка лишь с виду такая хрупкая, а на деле, как большинство Аэмара, обладает крепким здоровьем.

Теперь она ехала в крепость, о посещении которой подобные ей никогда и не думали. Девицы для развлечений могли попасть туда лишь изредка, если устраивали какой-нибудь праздник для офицеров. Тогда из ближайшего крупного села доставляли лучших, красивых и умеющих развлечь не только телом. Но они не шли ни в какое сравнение даже с девушками из более-менее крупных городов, что говорить про Осорэи.

А солдатам приходилось самим добираться до деревенских красоток, когда отпускали в увольнение. А там не особо повыбираешь…

Подушки, устилавшие повозку, были мягкими, а дорога вполне ровной, и все же Лайэнэ

невероятно устала и не раз поблагодарила суровых наставниц, которые не давали девочкам спуску при обучении. Одни упражнения на осанку и походку могли вымотать любого. Но, болтаясь в крохотной повозке, почти ничего не видя вокруг, приоткрыв занавеску лишь самую малость – чтобы не задохнуться, она была почти счастлива, а ведь уже и забывать начала, что это такое.

Нет, были, несомненно, и радости, связанные с мужчинами, и удовлетворение от наконец сочинившейся песни или удавшейся сложной мелодии. В детстве и юности она гордилась похвалами наставниц. Но такое, слегка шальное, светлое, беспечное ощущение было то ли неведомо, то ли прочно забыто.

А ведь если подумать, ничего хорошего впереди не ждало. Да и карьера, похоже, погибла… не то сейчас время, чтобы женщина, даже ее рода занятий, могла позволить себе столь привольную жизнь. И прежние связи ей вряд ли простят.

Но сейчас она видела и веселых полевых жаворонков над разнотравьем, и голубых журавлей – спутников Заступницы, а однажды под вечер вроде бы углядела даже рыжий лисий выводок, если то были настоящие звери, а не местные духи.

Мысли, что ее могут попросту не впустить в крепость, конечно, закрадывались, но развеивались быстро. Майэрин не дала ей с собой ничего, ни строчки, ни знака, все же поосторожничала – но не догадывалась, что это Лайэнэ не нужно.

С собой все-таки взяла одну служанку, и раз двадцать об этом пожалела. Лучше бы кого-то из слуг-мужчин, они не умеют укладывать ее волосы, но хоть не страдают вслух час за часом. Лайэнэ велела ей спать, и это оказалось лучшим решением.

Вечер был сиренево-розовым, длинные облака в небе сплетались, как водяные драконы, когда, наконец, миновав две заставы, повозка достигла ворот Тай-эн-Таала. Не так уж легко оказалось пробиться сквозь кордоны, однако имя Майэрин сослужило ей службу. Про Рииши в крепости знали, опасно не пропускать вестницу от жены главы Дома: в саму крепость спешно направили гонца, и разрешение было получено.

И вот вместо Рииши ее встретил другой.

…Энори в прежние дни был для нее, как дурманящее зелье, к которому человек тянется против воли, играл на струнах ее души, на страстях, страхах и слабостях. И он дважды помог ей обрести свободу: в первый раз с умыслом, во второй – случайно. Понял ли он сам про этот второй раз? Наверное, да.

Но свобода свободой, а есть законы, которые лучше и не пытаться нарушить. Чуть не позабыла ашринэ простую истину. Вовремя вспомнила. Сверкая для всех, нельзя любить одного…

Но человек с усталыми глазами и жесткой складкой у губ взял ее сердце, даже не задумавшись, трудно это или легко.

**

– В таких холмах любят селиться оборотни-маки, – пробормотал кто-то из спутников. – Вон как кустарник разросся, будто его нарочно кто подстригал…

– Что ж, если и впрямь тут живет, пусть выбирается, найдем, чем угостить, – Шимара щелкнул по фляге, притороченной к седлу. И впрямь, длинноносые маки, если верить байкам, куда приятней некоторых людей, хоть и воровством своим славятся…

Ветер приносил запах полыни и меда, вовсю стрекотали сверчки. Половина неба стремительно наливалась красным и розовым, чтобы вскоре почернеть.

Шимару все тянуло оглянуться по сторонам, хотя вечер как вечер был, и провожатых он выбирал лично – людей, которые за него пошли бы в огонь и воду. Другим бы сейчас не доверился.

Дела обстояли, прямо сказать, неважно. Как вихрь, примчался Макори – опередил всех осведомителей – и забрал мальчика, теперь прячет его неизвестно где. Подобного поступка от него можно было ожидать, всегда славился порывистым нравом, но вот откуда у него умение прятаться? Верно, почуял недоброе, в дурной час, как говорят, и заяц умнеет, хоть Макори уж точно не заяц…

Сейчас Шимара прикидывал, как усыпить бдительность Суро. Очень уж нехорошие взгляды в последние пару дней доставались ему. Может, винит в пропаже Тайрену, сговоре с наследничком своим? Да еще и шпионы Нэйта упустили Кэраи, он теперь в Крыле Лебедя, оттуда не достанешь так просто.

– Господин, что-то их долго нет, – обратился к Шимаре спутник. – Темнеет начинает.

– Значит, будут ломать ноги коням по темноте, – отрезал тот.

Свою задачу – разведать, все ли в порядке в давно покинутом имении – он исполнил. Там Суро намерен поселить младшего сына, опасаясь, что старший не ограничится похищением ребенка.

Теплый ветерок овевал лицо, ждать на воздухе среди разнотравья было даже приятно. Шимара сошел с коня, велел дозорному смотреть пристальней, сам зашагал вдоль склона холма. Тот, иссеченный временем, походил на ладонь с раскрытыми пальцами. Гости ожидаются с юга, ожидающих они увидят, лишь подъехав вплотную…

Скольких людей сейчас возьмет с собой Суро? Младший его сын должен приехать завтра, сегодня только сам старый пройдоха. Открытой схватки все равно нельзя допускать, но вот незаметно ударить, когда останутся наедине…

– Едут, – окликнул Шимару подручный.

– Сколько их там? – спросил, спешно возвращаясь и взлетая в седло.

– Человек шесть.

Сумерки сгустились пуще прежнего, и не разобрать издалека, кто именно едет.

– Эй, есть тут кто? – подал голос один из всадников, когда те совсем приблизились. Шимара с людьми выехал из-за невысокого гребня холма. Он узнал голос одного из подручных Суро.

– Вы припозднились.

– Пришлось…

Всадников и впрямь было шестеро, на одного человека больше, чем у Шимары. И все они были рослыми; даже сумерки не сделают щуплую фигуру Суро выше и крепче.

– Вы одни?

– Господин приедет завтра вместе с сыном. А пока он велел… – говорящий запнулся.

– Что же?

Слов не было – стрелы свистнули, вынимая из седел и укладывая в травы всех пятерых. Все ли виновны в умыслах, нет ли – разбираться дороже станет. На всякий случай каждого еще ударили ножом пару раз, забрали коней и умчались, словно не было их.

Шимара открыл глаза, когда стук копыт, по траве и без того негромкий, совсем затих. И никаких оборотней не оказалось в этих холмах, кроме тех, что скрылись, исполнив приказ.

– Никуда я не годный слуга, выбирал все время не тех хозяев, да и не ту сторону, – пожаловался Шимара ветру и молодым звездам. Они как раз начали проступать и висели невероятно низко, могли и услышать.

Алые краски покинули небо, воздух и на западе стал серым и сгустился; но сверчки стрекотали пуще прежнего, и запахи трав проступали отчетливей, как бывает перед скорым дождем. Ночью ливень и впрямь пролился, короткий – не больше четверти часа. Его Шимара не видел, хотя по-прежнему оставался в предместьях, но теперь он был просто темным пятном среди темной травы.

**

– А ведь когда-то недостойный был искренне счастлив в монастырских стенах и считал невероятной удачей, что именно его отдали на воспитание в Эн-Хо, – брат Унно задумчиво рассматривал себя в быстрых водах ручья, склонившись почти к самой воде. – На священной горе Огай есть монастырь, который к Небу ближе всего, настолько близко, что туда как-то скатился слиток железа из небесной кузни… думалось – там бы удостоиться побывать. Лишь побывать, жить там могут лишь избранные… Была такая мечта, хоть и не должно монаху воображать, чего нет.

– Теперь не мечтаешь? – спросил Лиани. Он от нечего делать выстругивал палочку по форме стрелы.

– Теперь… со временем стало казаться, что Небеса, по сути, везде простираются. А может, это ложные мысли, за то, что слишком часто стремился покинуть стены Эн-Хо…

– И где гора эта? Я слышал название, – Лиани запустил недоструганную стрелу в ствол дерева, и попал.

– Недостойному этого не открывали. Может, и в Юсен, вдруг на соседней вершине?

– Не верю, что столь могущественные монахи просто смотрели, что здесь у них творится под носом. Рухэй, горящая крепость… И что ты пытаешься в ручье разглядеть?

– Себя, – ответил брат Унно. – В зеркала нам смотреться запрещено, однако же хотелось бы видеть собственные глаза.

Последние сутки пути выдались странными. Они вроде и не сбились с дороги, всегда могли сверяться по солнцу, но держаться направления, которое накануне указала тварь из пояса, упорно не удавалось. Тропки кружили, уводя то вправо, то влево, и в конце концов путники оказывались в стороне от намеченного, всегда западней и немного северней, словно их разворачивало опять на Эн-Хо.

– Сдается мне, нас морочат, но зла не чую, – пожимал плечами монах. Лиани видел больше его: то мелькнувшую в кустах пятнистую шкуру рыси – зверь шел по пятам, то птицу, явно за ними следившую, но ничего эти знания не давали. А нежить из пояса вдруг выходить отказалась, и монаху не удалось ее вызвать миром, силой же не хотел.

– Все ли ваши столь учтиво вели бы себя с тори-ай? – спросил Лиани, глядя на пояс так, словно хотел вытрясти из него ответ.

– Не все. Сам ведь уже понял, – ответил брат Унно. Отвернулся – во всем теле читалось, что говорить он об этом не хочет. Видно, была все-таки некая трещинка между ним и монахами Эн-Хо, а может, совсем недавно возникла.

Лицо молодого человека сделалось мягче, и сомнение отразилось на нем:

– Странно мне. Он ведь когда-то был человеком. Плохим, наверное, раз выбрал такой путь, но ведь и в самом деле любил жену. А потом эти двое убили многих, но теперь он помогает нам, и эту помощь мы принимаем… Не могу и не хочу думать о нем по доброму, но и с ненавистью уже не выходит. Есть ли для него надежда в посмертии?

– Может, и есть. Я в это верю, во всяком случае.

Небо еще не темнело, а на земле среди нависших игольчатых лап и смолистых стволов начинали клубиться сумерки, тогда тот, о ком говорили, незваным вырвался из пояса. Он стал меж узловатых корней, будто вышел из-под земли: тело, уже тронутое тлением.

Речь давалась ему с трудом, и чертами он теперь лишь отдаленно походил на живого человека.

Сказал только – ее больше нет. И еще сказал, что знает дорогу. А в глазах злая тоска выла сильней и страшней, чем стая волков зимой вокруг одинокого путника.

Лиани растерялся немного – и с трудом удерживался, чтобы не ударить саблей нежить. Ему было, пожалуй, спокойней в давнем домике на болотах – там он, по крайней мере, не ожидал от твари ничего, кроме нападения. А сейчас почти привык, что тори-ай где-то неподалеку, если не вовсе рядом, и даже скорее помощник, не враг.

Монаху казалось хуже – он почти привязался к проводнику, а теперь и у него подрагивали руки, когда смотрел на существо мертвое и ненавидящее. Прежнего их спутника больше не существовало, любовь к жене, бывшая его стержнем, уничтожила его в час ее гибели.

Но тори-ай было сейчас не до них. Он вел напрямик к ему одному видимой цели, не замечая ни коряг, ни корней, ни провалов в земле. Люди едва поспевали за ним.

Не сразу можно было понять, что здесь произошло. Тори-ай привел их к залитой кровью яме, в которой лежало тело мужчины, по одежде судя, охотника.

– Что это? Что тут стряслось? – в испуге спросил брат Унно, озираясь.

– Это дротик рухэй, – Лиани спрыгнул в яму, подобрал оружие. – Кто-то еще был здесь, раз лицо прикрыто…

Он приподнял лист папоротника, прикусил губу и на шаг отступил.

– Посмотри…

– Это его кровь, – не сказала – каркнула нежить, и они не сразу поняли. А тори-ай стоял поодаль, черный, скрестив на груди руки, и ждал.

– Если хоть что-то недостойный брат разумеет, не один этот охотник здесь обнаружится, – пробормотал монах, хватаясь за святые амулеты.

Еще одно тело, возможно, владельца дротика, они нашли в овраге поблизости. С таким же закоченелым ужасом на лице. И следы солдат, много следов… Постепенно понятней становилось, что здесь произошло.

Только потом Лиани озвучил то, о чем думали оба:

– На телах охотника и пришлого ран нет.

Когда стало ясно, что поисков не понадобится больше, монах велел тори-ай вернуться в пояс. Сперва думал, не совладает с ним: нежить не нападала, но стояла, глядя в упор, и сумерки, сгущаясь, почти на глазах снимали с нее покров человеческого. Брат Унно справился, попутно остановив готового ударить младшего спутника.

– Не мешай мне, – попросил тихо и хрипло.

Он справился.

Больше искать они не решились, хотя, может быть, цель их была где-то неподалеку. Но сумерки становились гуще и гуще; дальше в лес заходить поостереглись, вернулись на открытое место.

Чужое оружие молодой человек прихватил с собой.

– Крови-то сколько… но тело у него человечье, он мог и не выжить.

– Выжил, раз убил того бедолагу, – угрюмо сказал монах. – И второго тоже. Им чужая сила, чужая душа – как вода погибающему от жажды.

Лиани поднял оружие вверх, к слабому свету, внимательно разглядывал дротик; кровь на лезвии и древке уже высохла. На сердце было пусто, словно вечером на предзимней равнине – сухие былки травы да бескрайний волчий вой. То на сердце, а пальцы жили своей жизнью, поворачивали чужое оружие, тронули острие и кромку наконечника.

– Теперь нам его не достать, ранить его – уже чудо, и оно другому выпало… чему ты радуешься?

– Нам и не надо его больше искать! – брат Унно едва не приплясывал, словно внезапно с ума сошел. – Такой подарок, хвала Заступнице и всем небожителям, такой подарок! О, святые Небеса, сподобили догадаться!

– Не понимаю.

– Да глянь только, что у тебя в руках! И на наконечнике-то что!

– Это? – Лиани удивленно вскинул бровь. – Но я думал, рана должна быть нанесена освященной стрелой…

– Дай-ка сюда, – монах бесцеремонно забрал оружие. – И стрелу тоже дай. Да не эту, а из освященных, сам же сказал.

Нелепое зрелище, служитель святых сил с дротиком и стрелой в руках. Еще бы нож в зубы… Брат Унно повертел в пальцах стрелу: тонкая, она выглядела черной сейчас – не только древко, и железное жало. Провел наконечником по высохшей крови на дротике, раз, и другой. Лиани глазам своим не поверил: кровь посветлела, налилась алым, видимым и в полутьме, и каплей упала с дротика на стрелу. И не растеклась по освященному железу – впиталась в него.

– Вот и всё. И это с собой возьми, пригодится, вдруг повторить придется, – брат Унно с видимым отвращением бросил Лиани дротик.

Вытер руки о монашеский свой балахон, подумал – и еще о траву.

Они схоронили охотника по-настоящему, в той же яме, где он лежал. В овраге зарыли чужого солдата.

– Надо и пояс теперь уничтожить, – сказал Лиани. – Огонь возьмет его? Чтобы не оставить в горах злобного призрака? Что ты молчишь?

– Жалко, – признался брат Унно. – Оно и понятно, что ему самому теперь никуда, разве что полюбоваться, как сгинет враг, и то – ничего он в монастыре не увидит. Все равно жаль, столько с ним вместе довелось провести.

– А не надо было пытаться ручную зверушку из нежити сделать, – холодно ответил молодой человек. – Думаешь, он нам еще способен помочь на обратном пути?

– Мог бы. Но не станет, – вздохнул монах. – Та помощь последней каплей была, теперь если и выйдет наружу, лишь убивать, и нашими скромными силами не совладать с ним.

– Тогда и тянуть нечего, – Лиани взял – почти выхватил пояс из рук монаха, шагнул к костру, и остановился. Держал на весу не как вещь – а словно разбудить или потревожить боялся. Медленно, словно желая запомнить, провел пальцем по чеканке на пряжке, и положил на жаркие угли; чуть зашипел ремень, начал темнеть. Брат Унно дернулся было – выхватить вещь из огня, но только рукой махнул, и отошел, понурясь.

А Лиани долго смотрел в костер, пока не прогорел сам пояс. Пряжка осталась, лишь потемнела.

Лиани вдруг склонил голову и спрятал лицо в ладонях.

– Эй, что стряслось? – испугался монах.

Тот лишь плечом повел, словно весь ответ содержался в этом. Брат Унно подошел к костру, пошевелил угли палкой, подцепил и достал пряжку. Вздохнув, повертел в руке:

– Взял бы на память… но как-то неправильно это.

И зарыл пряжку под корнем, той же палкой выкопав ямку. Младший спутник, так и не сойдя с места, следил за ним, и вновь отвернулся.

Не меньше четверти часа прошло в молчании, а после Лиани сказал:

– Не знаю, получится ли задуманное. Но ведь кровь его добыть удалось. Теперь ты, я надеюсь, дойдешь, Небеса и Заступница тебя охранят. Я тоже попробую, если у меня еще осталась удача. Только бы все не зря….

– Тебя это тревожит?

Он не ответил.

Где-то над головой дятел выбил из ствола барабанную дробь, радостно и бездумно.

**

Наставница в мастерской любила поговорить о вещах выше человеческого понимания. И об Опорах она вспоминала не раз – особенно когда просили вышить их символ для домашнего алтаря. Редкими были такие заказы, и Нээле запомнила все, что тогда говорилось. Не думай, что мир стоит на их спинах, как на земле, говорила наставница. Они сразу всё – движение и неподвижность, потому-то и трудно уловить их облик, и вышить мы можем лишь символы или же очертания.

Нээле не понимала, но представляла, как линии перетекают друг в друга, точь-в-точь людские стремления и поступки, и их последствия. Думать об этом было притягательно, и почти невозможно. Да и наставница, похоже, не могла представить того, о чем столь любила поболтать…

Уже потом, в доме господина Таэна, девушка пыталась повторить эти контуры, но выходило грубо, словно не золотую нить укладывала на шелк, а рисовала обугленной палкой по валуну. Не дано. Ее – это цветы и стрекозы, птицы, пожалуй, но слабое мастерство для того, чтобы воплотить одну из Опор, хотя бы лишь силуэтом.

Тот кусок шелка она не решилась ни отдать, ни иначе избавиться от него. Вышивку распустила, благо, золотых ниток и отрезов ткани хватало в доме, никто и не понял. Так и остался лежать ни к чему не пригодный белый лоскут в коробке с вышивальными принадлежностями. Теперь его выбросили наверняка, кто же будет хранить…

Давно уже не думал о Нээле, как о лесном духе, а теперь увидел ее среди крапивы и папоротника – безмолвную, бледную, с волосами, полными паутины – снова засомневался, все ли знает, все ли понял о ней? Холодок шевельнулся под сердцем, маленький зверек с иглами. Откуда взялась? Долог путь от Эн-Хо, не для девушки, не знающей леса. А она все смотрела молча, и глаза были словно сажей обведены, и паутина на волосах казалась пеплом.

Но вот брат Унно сказал:

– Эге! Вот так сон наяву, – и шагнул к девушке, и она побежала навстречу, протягивая руки, смеясь и плача.

– Но как, почему?

– Не могла просто сидеть и ждать. Слишком много просто ждала…

– Но монастырь далеко. Как ты сюда дошла? – Лиани не отпускал ее ладонь.

– Я не знаю, – и предположила только: – Может, лесная хозяйка?

Монах непонятно хмыкнул, оглядываясь. А Нээле… что-то в ней было странное. Он совсем плохо знал эту девушку, не до общения было, пока решали в Эн-Хо, что делать, но поручился бы – она что-то скрывает: отводит в сторону взгляд, и напряжена, словно ждет чего-то совсем не желанного. И очень боится. Будто угадав его мысли, Нээле перебила вопросы одним движением пальцев, будто и впрямь умела повелевать.