Текст книги "Ахэрээну (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

А он словно никак решиться не мог, ехать ли, но сотника больше убеждать не пытался. Тот, в свою очередь, тихонько наказал провожатым – берегите, как свою душу.

Больше старый солдат сделать ничего не мог, и направился за остатками чужого отряда по второму пути.

Глава 9

Если взять большой мешок с камнями и сбросить пологим склоном, из которого торчат узловатые корни, а к мешку привязать человека, это и будет езда на лошади рысью. Майэрин сначала была уверена, что покалечится, потом – что умрет, а потом уже и рада бы умереть.

Через четверть часа, миновав окрестности Срединной, путники остановились и Рииши взял Майэрин себе в седло, второго коня оставил на смену.

– Так хоть немного лучше будет. Ты прости, что не сразу, но тогда нас бы любой запомнил, – сказал, оправдываясь, будто в чем виноват был.

– Как вы на них ездите? – спросила совершено разбитая девушка.

– Я научу тебя потом. Тебе понравится, – пообещал он, трогаясь с места.

«Если бы мы ехали шагом, никуда не спешили, и все было спокойно вокруг…»

Тогда да, тогда сколько угодно. Можно было даже представить себя, скачущую во весь опор и смеющуюся, мол, догоняй! Ведь бывают и девушки-всадницы.

На этом оборвалась мысль, стало не до мечтаний.

Но почему-то даже эту скачку ни на что бы не променяла. Смотреть только вперед, словно вот-вот и доберутся, и руку его на талии чувствовать, остальное пустяки.

…Служанка, приставленная к ней дядюшкой, в крепости отговаривала от побега. Ладно, муж ваш как хочет, помочь ему – долг понятный, но вы-то! Сидите тихонечко, потом все уляжется, и вернетесь.

В ней не было почтительности, она служила не Майэрин, и, верно, проклинала новую госпожу за то, что по ее милости оказалась в центре переворота. И к Рииши у нее не было особого уважения, напротив, удивлялась, что Майэрин беспокоится, мечется пойманной рыбкой.

«Да вы, никак, его любите?»

«Не знаю. Но не хочу, чтобы с ним случилось что-то плохое».

Ни в какую из крепостей Ожерелья он, разумеется, не собирался. Но и речи быть не могло, чтобы скакать прямиком в Осорэи. Разве что он хотел бы лишиться жены.

…Почти повисла на лошади, когда после короткого перерыва снова подсаживал ее, непонятно, как еще держится. Знал, что Майэрин трудно будет, но сам привык к седлу с ранней юности, и забыл уже, каково это – совсем новичкам. Краем глаза заметила его взгляд, попыталась улыбнуться. За что ей все это… жила бы спокойно в любящей семье.

– Куда эта дорога? – спросила, когда выехали на тракт, мощеный булыжником. – Не в Осорэи ли?

– Туда, нам надо вернуться.

– Нет, – сказала Майэрин, ухватив повод, – Ты же знаешь, что там скоро будет.

– Вот я и хочу предупредить господина Айю, и остальных.

– Тебя еще на воротах задержат, у Суро наверняка уже свои люди в городской страже. И ничего ты не сделаешь, даже если пропустят; предупредишь десяток человек, а большего не успеете.

– Только не требуй от меня сидеть в стороне.

– Я и не требую, но не равняй себя с голубями по скорости! Их у Суро довольно! И в этот раз тебя точно не выпустят, а мне… – она неожиданно разрыдалась. Рииши не привык иметь дело с женскими слезами, поначалу опешил, но потом понял – как же она устала и испугана. Жестоко и глупо теперь все время ждать от нее стойкости закаленного в боях ветерана!

Она промокнула глаза косой, выпавшей из прически.

– Ты прости меня, – сказал Рииши, – Я совсем не этого хотел. А тебе в самом деле не нужно возвращаться, плохо будет в Осорэи. Куда тебя отвезти? Тут неподалеку есть поместье твоей родни или верных Дому людей?

– Кто сейчас может поручиться за чужую верность, – грустно сказала Майэрин, – Отвези меня к Ольховому ручью, там живет двоюродная сестра отца, я ее очень люблю. И ее мужа, они хорошие.

Ольховый ручей, к счастью, был по дороге, хотя и несколько в стороне. Рииши терял два часа, но армия идет медленно, он все равно ее серьезно опережал. Если только заговорщики в самом Осорэи не убили своих противников исподтишка.

Поместье оказалось уютным, как, похоже, у всех Аэмара, и маленьким. Беглецов встретили испуганно, однако довольно радушно. Тетушка просто хлопотала, а ее муж словно бы что-то решал. И, кажется, удивлен был таким визитом, но не тем, что случилось в Срединной.

Передать им девушку и сразу умчаться Рииши мог, но не стоило так поступать с возможными союзниками. Пришлось все рассказать, и снова потерять время. Кожей чувствовал, как оно уходит, царапая когтистыми лапками на прощание.

Муж тетушки Майэрин наружность имел очень располагающую, а голос еще более приятный, такой доверительный. И этим голосом он принялся объяснять гостю, что самоубийство лучше будет совершить тут, в садике, под красивыми глициниями, а не мчаться для этого в Осорэи.

– Я наслышан о любви к вам городской стражи. Но за несколько месяцев там должны были произойти перемены – Нэйта не любят оставлять за спиной людей с оружием, – говорил он. А Рииши ощутил одновременно ярость и стыд: кто-то посмел усомниться в верности его недавних подчиненных! И он сам хорош… отошел от дел стражи, отдал всё в чужие руки, да не своего ставленника. Отец бы не поступил так, он бы приглядывал…

Собеседник довольно кивнул, поняв, что его довод услышан, и привел новый: стражников мало, для армии они, даже верные, не противники. А большинство горожан попросту затаятся, им нет резона выступать, когда два высших Дома делят власть. Их можно было бы поднять за генерала, за его род, но делать это нужно было раньше – и умеючи.

– Нет смысла сейчас возвращаться, – продолжал он – ровно, почти по-домашнему, будто в задушевной дружеской беседе. – Вы сможете, вероятно, кого-то спасти. Но тогда Дом Нара и верные ему семьи окажутся втянуты в военный конфликт. И за нескольких спасенных впоследствии придется отдать больше жизней. Если же вы пока останетесь в стороне – пока, обратите внимание! – то переговоры возможны.

Рииши несколько раз порывался встать, попрощаться, но не мог. Уважение к старшим пересиливало. И этот родственник Аэмара – он носил другую фамилию – в самом деле казался искренним и обеспокоенным.

Время уходило, а вынужден был тратить его на разговоры.

– Правда, будет невероятно глупо вырваться из ловушки, самому прибежать в другую и еще дверцу захлопнуть. Обидно как-то. Вы это поймете потом, когда стук этой дверцы услышите. Очень горько будет. Суро не простит пошедших против него, – заверил мужчина. – Поняв, что договориться с вами не выйдет, попытается теперь получить силой все, что нужно, и потом уж не пожалеет. Я не пугаю, Небеса упаси. Не в свое дело лезу, возможно. Но когда видишь совсем еще молодую жизнь, висящую на волоске, помочь очень хочется. И Майэрин жаль, для нее это едва ли не хуже.

Майэрин – она присутствовала при разговоре, сидела, до глаз завернувшись в накидку из тонкой шерсти – почему-то порозовела вся, даже руки.

– Подумайте, – заключил хозяин. – От честного и порывистого молодого человека, отвечающего лишь за себя, резонно ждать таких же поступков – и, к сожалению, необдуманных. Но главе Дома, к которому тянутся многие ниточки, вероятно, стоит учитывать этих многих.

Сад служил приютом для светлячков: одни, зеленые, сидели неподвижно на травинках и ветках, другие, золотистые, порхали, заполняя собой ночь. Майэрин любовалась ими; дома, в Осорэи, они почему-то были нечастыми гостями. А тут – словно на небо попала, или в пруд, где отражается небо. Наверное, все-таки в пруд, ведь нечем дышать.

А где-то там, среди темных холмов, одинокий всадник…

Протянула руку, поймала живую искорку. Говорят, с их помощью влюбленные обмениваются посланиями, особенно те, кому запрещают видеться… Майэрин разжала пальцы. У нее другая история, и все равно нет смысла в послании. И уже сказано обо всем.

Тетушка подошла неслышно, легкой рукой обняла за плечи.

– Не плачь, девочка. В смутные времена для нас только так – либо уважать своего мужчину и постоянно за него опасаться, либо считать его человеком никчемным. Иное бывает, но редко…

Проскакав с четверть часа, Рииши остановил коня на дорожной развилке, одна дорога вела в Осорэи, другая – в долину предместий. В кустах по обе стороны мерцали огни светлячков, словно множество глаз хищников, наблюдающих за ним. И ни души больше, самое время и место обдумать все еще раз.

В Осорэи находилась сейчас его мать, самый родной человек. Женщин обычно и при мятеже не трогали, но и доли такой возможности нельзя оставлять. А Суро уже показал себя готовым на жесткие меры, иначе по-другому обошелся бы и с офицерами Срединной, и с ним самим.

Но именно ради матери ему и нельзя возвращаться. Если вдруг их захватят обоих, он будет мягче шелковых волокон в руках заговорщиков.

Но он себе не простит, если спрячется…

Раздумье длилось недолго – тронув повод, направил коня по одной из дорог.

**

Закончив укладывать черепицу, Лиани спрыгнул с крыши пристроя на приставленную телегу, а с нее на землю. Время обеда подошло, гонг низко пропел, по двору уже тянулась вереница монахов, а к другому входу собирались беженцы и паломники, которым война помешала вернуться домой. Нээле разглядывала их, будто и цепочка фигур в коричневом, и отдельные пестрые силуэты были ей в новинку, словнои не успела привыкнуть. А что делать, если Лиани сам не смотрел ни на что, кроме работы, а свой интерес к миру словно ей передал?

У него все ладилось – за дерево ли брался, за железо или вот за черепицу, как сейчас. Нээле поклясться была готова, что многое он делал впервые. В земельной страже не надобно, оружейники и воины крепости тоже другим заняты. А дома в детстве его вряд ли учили ремеслам.

Отряхнул глиняную пыль со штанов и рубахи, бросил короткий взгляд в сторону главного здания.

– Три дня уже… так неспешны. По небесным часам живут, не по земным.

– Такого не было никогда, а ты хочешь, чтобы они вмиг приняли решение, – укорила его Нээле.

– А если так и не примут?

– Тогда… ничего. Что будешь делать? – спросила, помедлив.

– Может, вернусь в Сосновую. А может, уеду на север.

Добавил с тихой злостью, склоняясь над бочкой с водой, плеснул на лицо:

– Я ему все равно не противник. Да и где он, еще здесь или уже в горах Юсен, помогает обрушить очередную крепость?

– Вы могли ошибиться, – возразила девушка, – Тварь из пояса… кто она, чтобы знать – и чтобы ей верить?

– Мы ошибиться могли. Но слишком уж сложно для вымысла. И для нежити – ей не придумать подобную байку, такими движет одно желание – сожрать кого-нибудь.

– Я видела тори-ай, как и ты, – невольно вздрогнув, возразила девушка. – Ловушку они нам с Тайлин расставили, это было разумно…

И продолжила о менее страшном:

– Ты ведь его – Энори – никогда раньше не встречал. А по описанию это может быть кто угодно, хотя бы колдун рухэй.

– Тебе так важно, чтобы это не оказался он?

– С чего бы? – а ведь он не знает, что на самом деле произошло между ней и Энори… Вновь неуютно стало, вспомнила зимнее бегство. Тогда она подозревала все же, что перед ней выходец из мира мертвых… как в холмах год назад.

– Но так или иначе, пока мы должны ждать, – сказала поспешно. – Если уж монахам Небеса еще не дали ответ…

– Здесь у всех много слов о развилках судьбы, о воле Небес, но пока я не видел действий, – ответил Лиани довольно резко, и сам это заметил:

– Ты прости, я тут места себе не нахожу – под замком и то спокойнее было. Но я не должен так с тобой говорить.

Осторожно коснулся ее запястья, словно стрекозу снимал с листа осоки; от воды пальцы у него были холодными, Нээле вздрогнула.

– Будто ты меня опасаешься, – отметил он с грустным недоумением.

– Нет, не то, – запнулась, не зная, как объяснить. – Тебе я доверяю больше, чем кому бы то ни было из людей.

И как не доверять, после его возвращения в город ради ее спасения, той безумной зимней скачки, той ночи в святилище, когда не знали, будут ли живы к утру.

– Я… – знаю, что изменился, – сказал он. – Порой кажется, что на мне проклятье какое-то. Должен был умереть много раз, но всегда умирали другие. Чем больше грозит мне опасность, тем больше жертв… как будто иначе меня никак не спасти. Рад бы прервать эту цепочку, но не могу. Не своими же руками это делать.

– Ты можешь обрести покой здесь…

Лиани коротко рассмеялся.

– По всей округе рассказывают о вещей деве, которую благословили Небеса, и она помогла спасти монастырь. Знаешь, я… думал – как же люди любят придумывать сказки. Если уж силы целого монастыря недостаточно, что может девушка? А потом посмотрел на тебя… Но лучше не испытывать, чья судьба сильнее – моя или твоя.

– Ты правда хочешь уйти?

– Придется… – ответил он хмуро, и посмотрел на нее прямо и коротко, так, что у девушки сердце зашлось. Мокрая прядка прилипла к его щеке и напомнила шрам, захотелось немедленно ее убрать, но дотронуться казалось невозможным.

…Сколько еще дней у них в этих стенах? На сей раз он не уйдет просто так, он спросит. И придется давать ответ, а как это сделать, когда и сама не знает, в чем ее судьба? Если бы речь шла только о людях… Но Небеса правда обязали ее к чему-то, или можно оставить все и зажить обычной жизнью, обрести счастье?

Сейчас она не сможет ответить – даже если ответа немедленно не потребуется, трудно будет не подгонять саму себя, не искать знаки… не ошибиться.

«Я хотела обрести почву под ногами – и не хотела терять себя. Но скоро поняла, что себя мне не сохранить, да и что я – облачко, ветер дунул, оно развеялось. Но я все-таки и человек тоже, и мне нужна была опора. Я на многое стала готова ради нее, только она все ускользала и ускользала, пока уже и веры в нее не осталось. А потом… стало казаться, что вот оно, мое назначение…»

Но сказала она другое:

– Я все это время не знала, что со мной будет. Могла только ждать… и ждать. Стоило подумать – вот наконец все уладилось, и меня тут же срывало с места. И ничего нельзя было сделать. Только верить… Порой мне казалось – куда легче было пережить ту ночь в холмах. Там я хотя бы сама бежала куда-то…

Больше ничего не понадобилось – осознала вдруг, что он понимает, и ничего не спросит. А жаль. В этот миг она бы не сомневалась.

Неизвестно, может, она и сама что-нибудь сказала или спросила еще, но Небеса отвлекли – по двору к молодым людям направлялся долгожданный монах. Очень злой монах, в котором даже странно было узнать брата Унно.

Нээле заулыбалась было, но улыбка разбилась, натолкнувшись на свинцовую хмарь его лица.

– Доброе… утро, – запнулась девушка. – То есть день уже…

Лиани непочтительным кивком ограничился, на приветствия времени тратить не стал:

– Пояс уничтожили?

– Нет… пригодится еще, – сказал монах с явной неохотой. Странно, словно подменили его – не этот ли человек нес страшную вещь, как самое дорогое сокровище, да еще и с нежитью чуть ли не в удовольствие беседовал?

– Всегда казалось недостойному, что Небеса любят посмеяться, – сказал он угрюмо, – а вот, похоже, и вправду так.

– Что решили-то? – спросил Лиани.

– А, – брат Унно лишь отмахнулся, и вознамерился было двинуться дальше, но юноша поймал его за руку; Нээле не успела даже понять, как это вышло, а потом мороз побежал по коже – нельзя так со святыми людьми!

– Ты исполнил обет, что же, решил остаться? – спросил Лиани почти беззвучно – девушка, стоявшая в двух шагах, еле расслышала.

– Придется пока, – буркнул тот. – А ты… не соглашайся, когда тебя призовет отец-настоятель и начнет убеждать.

– На что?

– Ни на что! И пусти, одичал вконец, – извернув кисть, брат Унно освободился и зашагал дальше. Непривычной была его походка, и со спины он выглядел странно – голова опущена, плечи как будто сжаты, а шаг слишком широкий, будто спасался или, напротив, был в гневе. Монах? В гневе? Невозможно.

– Что это с ним? – растерянно спросила девушка.

– Я, кажется, понимаю… И, может быть, для меня эта новость будет хорошей, – добавил Лиани вполголоса; Нээле ощутила с грустью, что все, не с ней он уже, а мысленно беседует с настоятелем. Не у нее одной есть путь, другим недоступный.

**

Один из маленьких племянников господина Айю как-то назвал его «кошка-гром»; сравнение посмешило и запомнилось. Особый такой гром, который раскатывается мягко, не пугая, лишь предвещая скорую непогоду. Детям говорили, что это на небе играет клубком пушистая туча-кошка.

Сейчас показалось, что услышал такой, хотя небо было ясным; вероятно, в ушах шумела кровь.

– Я всё на сегодня, – он подал последние бумаги молодому помощнику. Личные прошения разбирал; а их меньше не становилось, и многие, как всегда, были пустячны, хоть на севере шла война, а с юга подходили солдаты, присланные столичным указом из соседней провинции.

– Как самочувствие ваше? – спросил помощник, а господин Айю только поморщился.

Он понимал, что жить ему осталось немного. Годы еще не столь обременили его грузное тело, но здоровье сдавало – с каждым месяцем это было заметней. Но сильнее, чем собственная судьба, тревожило его будущее Дома Таэна. Еще полвека назад это был дубовый бор с мощными деревьями, но словно армия мышей подгрызла корни – почти никого не осталось. И оба брата словно задались целью прервать собственный род. Им бы жениться обоим, так нет же. А Тайрену – какой из него наследник? Простите, Небеса…

Оставались еще дальние боковые ветви, но тоже чахлые, и никогда не державшие власти.

Хотя не ему порицать, у самого Айю детей нет, и не отговорка, что его-то род обширен и дружен.

Знать Осорэи предпочитала с конца весны отвозить семьи в загородные поместья, но последние несколько дней выдались дождливыми, и оставалось любоваться доцветающими деревьями здесь, в домашних садах. Городские же парки пустовали, дождь сбивал наземь последние грустные лепестки с веток. Никому не хотелось лишний раз высовывать нос на улицу.

Поэтому, когда Айю вызвал в Палаты управления главу Дома Иэра, чтобы проверить отчеты по рудникам их семьи, неожиданным стало, что за город накануне уехало все семейство. Да еще поздно ночью, перед самым закрытием ворот. Других, не столь родовитых людей, могли и не выпустить. Причем направлялись они, судя по всему, не в предместья, а на тот берег Кедровой – по ночи и сырости удовольствие вовсе сомнительное.

Странно, очень странно…

По дождю ему самому нездоровилось, и, оставив Палаты на помощников, Айю направился домой в сопровождении одного из слуг.

– Пожалуй, обойдусь без паланкина, захотелось погулять под дождем, – заявил он, уже спускаясь с крыльца. – Наведаюсь в парк у канала, полюбуюсь напоследок на сливы. Им должно быть грустно доцветать в одиночестве.

Как брошенной всеми красавице, пришло в голову. И в воду канала смотреться, как в зеркало… посмотрите, я же еще хороша…

Чтобы попасть от Палат к парку, нужно было пересечь мощеный плитами дворик, здесь в хорошую погоду обычно ожидали просители средних рангов. Сейчас не оказалось никого, и, хотя удивляться тут было нечему, Айю стало тоскливо и неуютно. Он остановился; слуга, несший над головой зонт, не успел подстроиться, оставив господина ненадолго под дождем.

Пусто. Деревянные и каменные скамьи, невысокие стены… хоть и зеленеет подстриженный шарами кустарник, кажется – глубокая осень. Несколько человек показались в стенном проеме, по форме Айю признал в них городскую стражу. Шедший впереди заметил его, поклонился, что-то сказал, и один из стражников нырнул назад, на улочку.

– Пойдем, – сказал Айю слуге. Поравнявшись со стражниками, чуть кивнул им – он был со всеми приветлив. Ощутить удар в горло успел, но не понял, что это был нож; лезвие глубоко вошло под подбородок, тяжелое большое тело, оседая, потянуло убийцу за собой. Слуга успел издать короткий невнятный звук, и лег рядом с хозяином, будто по своей воле. Дождь понемногу размывал струйки крови по краю дворика.

В этот день была убита часть городской стражи, из тех, кого заговорщики посчитали негодными для склонения на свою сторону. Солдаты Атоги еще не подошли, но заранее присланные в Осорэи люди заняли Палаты управления, арестовали мужчин из верных Дому Таэна семей, ворвались и обыскали жилища обоих братьев и вынесли бумаги, какие нашли. При этом погибли несколько слуг Дома, до последнего защищавших хозяйское имущество. Если не считать их и городских стражников, жертв оказалось немного. К вечеру в Осорэи вернулся Суро, промокший и от этого злой, несмотря на удачный исход задуманного.

Большинство горожан в эти часы не поняли и не заметили ничего, сидя под защитой крыш и стен, разве что пробегающие по улицам отряды стражи или же просто группы каких-то неприметно одетых людей вызывали удивление и некоторый страх. Кто они, что им надо?

Даже торговцы в лавках, скучающие при малом числе покупателей, поначалу ничего не прознали, а уж они-то собирали все слухи.

Все вопросы откладывали на потом, сперва должен был кончиться дождь.

**

Лайэнэ со вчерашнего дня нездоровилось. Еще с детских лет ее учили – недомогание ничего не значит, нужна веская причина, чтобы назваться больной. Гости хотят слышать песню, видеть танец, развлекаться искусной беседой – уж на такое всегда должна быть способна, тем более это приносит деньги. А сейчас Микеро только взглянул на нее и заявил – нечего делать возле Тайрену, иди отдыхай.

Небо ненадолго просветлело, отрада после ливней и мороси.

В сумрачной каменной клетушке сидеть не хотелось, и она бродила по храмовым дворикам, любуясь на ласточек – перед очередным скорым дождем низко летают, – и думала, что бы еще рассказать подопечному.

Сказкам ее тоже учили, но за долгие годы ни разу не пригодились они. А сейчас научилась переделывать в сказки любимые песни. Поначалу те, что содержали в себе историю, а потом воображение уносило дальше, и представлялось уже, что песню про лепестки или ласточек поет девушка, у которой была злая мачеха или жених-оборотень…

Сюжеты повсюду, к чему ходить далеко? Вот за темно-синий подол ее юбки, непривычно-короткой, всего-то по щиколотку, зацепился маленький лист. Откуда он, ведь поблизости на дворе нет таких, с треугольными зубчиками? Верно, случайно принес на метле подметальщик, а то и один из монахов на своем одеянии… Быть может, сей лист прилетел из далекой страны…

Такие придумки увлекали ее саму, не только мальчика.

Так странно… оказалось, тут Лайэнэ с Энори были похожи, только он сказок почти и вовсе не знал, но сочинял что-то свое, собирал воедино из слышанных полуобрывков. Знала: Тайрену пересказывал кое-что.

Досадно было в этом себе сознаваться, но, когда ушел страх перед бывшим возлюбленным и покровителем, Лайэнэ поняла, что немного скучает по свету, который он мог дарить… говорят, есть в море хищные рыбы на дне, они огоньками заманивают добычу…

Но неизвестно, придет ли еще Энори или нет, да и неважно – мальчику он обещал не вредить, а значит… она больше здесь не нужна. И это бы хорошо, стосковалась по дому, изысканному убранству его и удобствам, и самой наконец хочется быть красивой и привлекать взгляды. Только ведь и привыкла к ребенку, и тонкая это, прозрачней паутины ниточка-связь с другим человеком…

Громкие голоса и звон железа послышался ей. Насторожилась, и тут же себя успокоила – верно, медную посуду несут прислужники. Голоса звучали все громче, и она заторопилась к покоям мальчика, под конец бежала уже, спасибо хоть юбка служанки позволяла делать это быстрее.

Голоса стихли; она завернула за стену из плотного кустарника, и оторопела. Человек десять в темных доспехах стояли перед входом, поодаль толпились монахи. Знаков различия на головных повязках она не могла разглядеть сбоку и со спины, а сами повязки темно-синими были и темно-красными, из разных отрядов люди. Не земельная стража, не городская.

«Приехали за Тайрену», подумала было – и узнала одного из воинов. Из подручных Макори, он никогда не служил Дому Таэна. Такой мелочи оказалось довольно, чтобы молодая женщина поняла.

…Нельзя обнажать оружие на святой земле, но… этот запрет нарушался не раз и не два за историю, даже монастыри уничтожали со всеми их обитателями. Еще век назад в Лощине погиб небольшой отряд, попавший в ловушку в междоусобицах. Правда, то было восточней… Сейчас там – стела из белого камня.

Под сводами храма она бы чувствовала себя намного спокойней, и то, могут вывести силой. А тут и не храм даже, обиталище паломников и посвященных младшей ступени, еще не монахов.

Но саму ее пока еще не заметили, достаточно сделать шаг назад, и скроет листва. Только голос почудился, негромкий и немного усталый. «Когда-то ради нашей семьи верные люди отдавали жизни, но это время давно миновало. Разве что среди близких слуг еще найдутся такие…» А потом ее песни и сказки, тут рассказанные, вспомнились. Мальчик уже потерял одного важного ему человека…

Лайэнэ шагнула вперед, полностью показалась воинам.

– А это еще что за пташка? – спросил старший лениво, поворачиваясь к ней.

Словно похолодало в Лощине, зимой дохнуло.

Это в монастыре ее толком некому было узнать, достаточно ореховой краски, связанных в простой узел волос да простой одежды. Люди Суро отшельниками не слыли, и она раньше не стремилась прятаться, наоборот – на многих праздниках сияла ее красота.

А значит – шпионка, и не Дома Нэйта – предупредили бы о ней.

Когда-то слышала про застигнутую лесным пожаром рысь, как она спасалась, схватив своего детеныша в зубы. Вот и Лайэнэ сейчас окружает пламя, и она хотела бы подхватить на руки мальчика и умчаться… неважно, что не родной ей.

Может ее и не убьют сразу, но уж точно не выпустят просто так.

Растерянно улыбаясь, Лайэнэ пошла вперед, чуть вжимая голову в плечи:

– Что-то случилось, господа воины? Я нянька наследника…

В нее всмотрелись, кивнули и довольно грубо отодвинули в сторону, один из солдат ухватил ее за запястье; рука была жесткой, край доспеха впечатался в кожу. Будет синяк, подумала молодая женщина. Забыла про это, когда у выхода нарисовались два силуэта, большой и маленький.

Врач выглядел очень плохо – бледный в зелень, и пошатывался. Видно, ему досталось. Охранников мальчика видно не было. Может, убили их, даже наверняка. Вон, сзади еще солдаты, и у одного сабля обнажена. А лекарь нужен живым – раз уж решили забрать ребенка.

Глядя в одну точку, он с трудом одолел три ступеньки, которые обычно даже не замечал, спустился во двор.

За ним появился Тайрену. Он был испуган, и этого не скрывал, но держался лучше, чем иные взрослые. Заметив Лайэнэ, хотел было к ней подойти, но один из солдат ухватил его за плечо. Будто мальчишку на побегушках, тоскливо подумала Лайэнэ.

– Нянька, твоя? – грубо спросил главный среди солдат.

– Моя, – Тайрену так ответил, словно говорил «моя рука или нога. А Лайэнэ, бросив короткий взгляд, тут же еще ниже опустила голову. Пусть это сочтут страхом низкородной служанки…

Микеро стал рядом с ней, одними губами подтвердил, что охранников в живых больше нет. И вновь Лайэнэ ощутила, как холодает воздух – вот и она сама стала почти свидетельницей убийства в Лощине…

До выхода всех троих довели вместе, там разделили; Лайэнэ оставили с мальчиком. Их обоих едва ли не впихнули в носилки; Тайрену сразу сжался в комочек, и вздрогнул, когда Лайэне дотронулась до него, желая ободрить. И глянул как в первый день – настороженно, по-взрослому недобро. Потом, когда позади была часть пути, оттаял немного.

– Чего они хотят? – спросил почти жалобно.

– Забрать власть у твоего отца.

Он был достаточно взрослым, чтобы это услышать.

– А где мои люди?

Он не знает про охранников… что ж, это и лучше. Ладно не на глазах все произошло, от такого Тэни мог и не оправиться. Но, спасибо, целы хоть они трое.

– Остались в Лощине. Теперь другие будут тебя сторожить – вздохнула она. Хотела прибавить, что он ценный заложник, и бояться ему нечего, но слова, скорее всего даже правдивые, не шли с языка.

Носилки мерно колыхались. Раз не усадили в повозку, значит, везут куда-то недалеко, наверняка в одно из поместий Нэйта или их приближенных.

Молодая женщина немного успокоилась: раз не убили сразу, значит, Суро мальчик и вправду нужен живым, ну и няньку при нем могут оставить, хоть и, скорее всего, под чужим надзором. Главное себя не раскрыть. Трудно придется… А еще она почти молилась, чтобы узнал Энори. Он не потерпит, чтобы кто-то протянул руки к его воспитаннику… и, возможно, ей тоже поможет.

Подсказал бы еще кто, где он сейчас…