Текст книги "Ахэрээну (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

И все, никого больше в зарослях.

Короткий, почти безумный смех раздался над полянкой, когда Энори поглядел вслед Опоре: там, где она остановилась в последний раз, покачивались, глядя в землю, венчики белоцветника.

Глава 18

Рииши вернулся, привезя вести из соседней крепости Ожерелья – тамошнее командование сомневалось, кому хранить верность. Любой расклад был плох, по их мнению, и поэтому они во всяком случае не собирались поддерживать Нэйта. Это были хорошие новости.

Увидев Лайэнэ, сходящую вниз по лестнице – в голубом платье с вышитыми лилиями на подоле, сияющую и счастливую, он помрачнел и прошел мимо, ничего не сказав. Но им пришлось вскоре встретиться, когда гонец доставил письмо для Кэраи Таэна.

Написанное отличным почерком, в невзрачном кожаном футляре, оно было крайне учтивым и было о смерти, хоть самого этого слова там и не содержалось.

Когда Рииши принес и передал письмо, Лайэнэ была там, в комнате; она, присев, разбирала цветы для ваз, и не вышла сразу с поклоном, только подняла голову. Между ней и владельцем покоев прозвучали некие безмолвные фразы, а потом она встала, оставив часть цветов на полу, и подошла к Кэраи, остановилась на шаг позади – будто давно сложившийся порядок вещей.

А тот оставался таким же, как в Осорэи, таким же, каким был, наверное, и в самом Золотом дворце. Неторопливым, сдержанным, всегда безупречным. Он бы точно не стал без необходимости переодеваться в одежду солдат или появляться в одной рубашке, как Рииши у оружейников. Может, поэтому Лайэнэ так на него смотрела. Даже на Энори, который был яркой зимней звездой и мог влюбить в себя каменную стену, она смотрела не так.

Почему позволил и ей присутствовать при разговоре? Рииши не понял этого, но спросить не мог, а гадать оказалось некогда.

Суро не стал утруждать себя двусмысленностями, все было предельно просто – он обещал отдать мальчика, если Кэраи приедет к мятежникам. Один, разумеется. И, хоть про дальнейшее не было ни слова в письме, не требовалось особой проницательности, чтобы понять итог.

– Меньше века назад, когда тоже полыхал север, Рысь и Жаворонок сражались вместе, два полководца из разных Домов дружили, – задумчиво сказал Кэраи, передавая письмо Рииши. – Ни до, ни после не сложилось такой дружбы. Дома чуть даже не породнились, но не судьба…

– Пусть Суро подавится этим своим письмом, – не сдержался Рииши.

– Нет, я поеду. Тайрену уже может быть и у них.

– Отсюда мы этого не узнаем, – подтвердил молодой человек. – Но вам все равно нельзя покидать Тай-эн-Таала, там более следовать этому, – он взмахнул в воздухе листом исписанной бумаги.

– А что еще остается?

– Это самоубийство.

– И проверенная веками схема игры. По чести сказать, я надеялся, что Суро к ней не прибегнет, но именно этого и стоило ожидать. Раз уж меня нашли.

– Но если мальчик все еще у Макори? Жертва будет напрасной.

– Что поделать, иногда бывает и так.

– И так спокойно говорите об этом! – вспылил Рииши. Он всегда был почтительным, очень, но не сейчас. – Воля ваша, а никуда вы отсюда не поедете. Командиру крепости вы приказать не можете, может только ваш брат, пока он жив. И никто вам не откроет ворота.

– Это уже становится интересным, – Кэраи чуть подался вперед, опираясь о край стола, и смотрел на Рииши весело. – Еще один переворот затевается? Мне кажется, не самое удобное время.

– Лучше уж так, чем ваш Дом погибнет!

Лайэнэ деликатно кашлянула, привлекая внимание.

– Если будет позволено мне сказать…

Рииши развернулся к ней, как разъяренный кот на заборе.

– Говори, – сказал Кэраи. У него теперь было задумчивое лицо, он, похоже, еще не до конца определился, что делать. Можно ли его остановить?

– Я посоветовала бы скрыть свою личность, как-то обезопасить себя в пути и ехать к Макори. Его, разумеется, может не оказаться сейчас в Осорэи, но он не прятался, нетрудно будет найти. Он уж точно знает, у кого мальчик.

– И, несомненно, рад будет этим знанием поделиться, – раньше под таким взглядом, какой метнул на нее молодой Нара, она провалилась бы от смущения. Сейчас едва его заметила, и даже казалась спокойной, лишь на щеках полыхал румянец ярче обычного.

– Макори сейчас куда безопасней Суро. Это как попробовать подобраться к рыси, а не кидаться в стаю голодных волков.

– Ты сама говорила – он вряд ли станет нашим союзником, – отметил Кэраи.

– Но и вряд ли убьет. Может быть, дальше все сложится иначе, но пока так.

– А если Макори вернулся к отцу?

– Сам? После такого? Никогда не поверю. Или же он погиб, но мы об этом узнаем в пути. У вас же еще есть шпионы, хранящие верность Дому.

Тишина воцарилась, лишь еле слышно позвякивали граненые подвески в прическе Лайэнэ. Рииши на миг пришло в голову, как все это странно – двое мужчин и такая женщина, утонченная, нежная и нарядная, но они говорят о ловушках и смерти. И цветы все еще лежат на полу.

– Пожалуй, это разумней всего, если уж говорить о разуме. Я возьму с собой человек пять солдат, и Ариму. От случайной неприятности защитят, а большего и не требуется.

– Я тоже поеду, – сказала Лайэнэ.

– Это невозможно, – отрезал Рииши. – Брать нужно охранников, а не женщину. Да ты и в седле не умеешь держаться.

Лайэнэ засмеялась почти оскорбительно:

– Мне известно, что не такой уж малый путь верхом проделала некая юная девушка, спасаясь из захваченной крепости. И ее от этой скачки не отговаривали. Я все же старше и крепче, разве не так?

– Не бери на себя слишком много!

– Хватит, – сказал Кэраи. – Надо – значит, поедет, пусть даже это кажется неразумным.

Лайэнэ остановила его на лестнице – Кэраи хотел подняться и поговорить с кем-то из командиров. Что-то изменилось в их отношениях, она понимала, что может остановить и спросить. Рииши остался в комнате, и письмо осталось там же, более не нужное.

– Почему вы позволили? Только из-за того, что я…

Кэраи стоял парой ступенек выше нее, и, прежде чем ответить, еле заметным кивком головы предложил ей подняться; но все равно она была ниже ростом, и в глаза могла смотреть, только приподняв голову. Но она могла это делать.

– Знаешь… много всего случилось со дня нашей первой встречи. Я научился обдумывать, что именно ты предлагаешь, и действительно ли, отказывая, помню только о пользе дела. Или иду на поводу предрассудков и своих амбиций. Ты не умнее всех на свете, но понимаешь, что делаешь. Почему хочешь ехать?

– Мне будет проще, чем вам, говорить с Макори, его мысли прочесть не так трудно, и я давно наблюдала за ним, – быстро ответила молодая женщина. Значит, Кэраи ничего еще не решил?

– Думаешь, он захочет с тобой разговаривать?

– Теперь – очень может быть. Стоит хотя бы попробовать.

– Если так выйдет, предлагаешь мне только молчать? – почему раньше не видела у него такой светлой улыбки? В Тай-эн-Таала эта улыбка появлялась часто, а ведь все так плохо, почти хуже некуда.

– Я не посмею, – Лайэнэ улыбнулась в ответ. – Просто хочу немного помочь.

– А если забыть про ответ Рииши, ты в самом деле сумеешь держаться в седле? Мы не можем тратить время на повозку.

– Во всяком случае, не упаду, если мне дадут смирную лошадь, и жаловаться не стану. Остальное пока неважно.

– В детстве в деревне ты наверняка ездила верхом? – он явно ее поддразнивал.

– У нас не было лошадей, ни у кого, кроме старосты, и никто бы не пустил в седло пятилетнюю девочку. Но я один раз все же ее погладила… – ей стало смешно. Может быть, они двое просто немного сошли здесь с ума, виной опасность и горный воздух? И прежняя, до-городская жизнь вспоминается, как никогда.

Сборы оказались недолгими, и занимался ими Ариму, который уже привык, что господина носит по всей провинции, словно сухой лист. Собраться для Лайэнэ тоже труда не составило. Служанку, приехавшую с ней, пришлось оставить – в дороге молодой женщине придется обходиться без помощников.

Кэраи все-таки предложил ей проделать вместе лишь часть пути, а в Осорэи вернуться по отдельности; сказал, осторожно подбирая слова, уже зная, как она отважна, что опасней всего будет дорога, а не встреча с Нэйта.

– Существует возможность, что нам вообще не дадут добраться до города. Нападение якобы простых разбойников, несчастный случай, не знаю. Я не совсем понимаю, что задумал Суро; убить нас в пути было бы теперь слишком просто, хоть и удобней всего. За тобой они не станут следить…

– Поедем не по дороге, – она смотрела и улыбалась, словно верховая езда по диким местам была для нее привычным и весьма приятным занятием. А волосы она уже сейчас собрала так, что от скачки они не рассыплются – две косы, на затылке связанные в узел и перехваченные заколкой. Ей шло, как и все, что она делала со своей внешностью. Якобы небрежные жесты, словно и не задумывается, не пытается себя приукрасить – а выглядит безупречно. Наверное, этому тоже учили долго…

Но сказал Кэраи опять о Суро:

– Возможно, он постарается устроить, чтобы я сделал все сам за него. За мое самоубийство их Дом не осудят уж точно.

– Нет, – сказала она, и он не совсем понял, к чему относилось возражение. Но это уже не было важно.

– Смотри, – подвел ее к карте и показал предстоящий путь.

Когда выезжали, у ворот их с похоронными лицами провожали командиры и солдаты крепости, и Кэраи на миг засомневался, не передумают ли выпускать, ради его безопасности. Человек сам по себе очень слаб, если его не защищает ранг, якобы имеющий значение, а на деле придуманный такими же людьми. Ведь предки многих нынешних знатных господ были простыми воинами, у кого-то даже разбойниками. Очень давно…

Рииши тоже их провожал, высокий, тонкий и сумрачный, одетый как высшие офицеры. Он поклонился – неглубоко, но заметно – даже Лайэнэ, очень сдержанно, и с почтением, словно высокородной даме. Кэраи не мог сказать, о чем она думает в этот миг, но по лицу видел – она сильно расстроена, и ей жаль. Таких тонкостей он не понимал, хотя привык замечать.

Выезжая за ворота, посмотрел на оставшихся, а не на спутников-солдат – с ними все было ясно, они были готовы умереть скоро, вопрос оставался лишь в месте и способе. К этому – беспрекословной готовности – так и не смог привыкнуть, хотя был и Мелен, и север. Но все-таки он не воин, не командир, и предпочел бы, чтобы ему мирно служили, выполняли поручения и создавали домашний уют.

Тай-эн-Таала долго не скрывалась из глаз, обессилевший лебедь в ущелье. Кэраи часто исподволь оборачивался, и, как заметил, не он один.

Столько времени за последние полгода провел в седле, и так же торопился куда-то, и такой же – травы и пыли – был запах у ветра – а никогда еще не чувствовал себя таким свободным. Странно казалось порой – именно сейчас…

Он выбрал кружную дорогу – не потому, что боялся встретить убийц, хотя, разумеется, до города еще предстояло добраться; но он хотел посмотреть сам и показать Лайэнэ и эти места. Три гробницы: когда-то здесь были похоронены великие люди. Один завоевал территорию, сейчас носящую имя Хинаи. Другой был его сыном, и он отстоял эти земли при нападении – предательском, после мирного договора. Третьего родство не связывало с этими двумя, а они были из Дома Таэна, его основатели. Третий жил позже, и прославился не военными подвигами, а целительством. Его могила была в стороне, такая же ухоженная, с такой же красивой каменной стелой. Он спас людей провинции от мора, и правящий Дом Хинаи в том числе. Его сперва повелели похоронить в другом месте, но здесь он родился, и решение изменили. А сам по крови он был из потомков рухэй, когда-то перешедших горы Эннэ.

Всадники остановили коней сперва меж двумя небольшими холмами, облицованными темно-серым камнем: казалось, тут заснули две черепахи. Стела высилась на каждом «панцире», к ней можно было подняться, но этого делать не стали. Ветер шелестел высокой, нагретой солнцем травой, в ней сновали мыши или какие-то другие зверьки. Дорога, ведущая к могилам, была пуста, но она травой не заросла.

– Здесь никого не бывает? – спросила Лайэнэ.

– Не потому, что не помнят. Просто не хотят нарушать их покой. Но присматривают.

Постояв, направили коней на дальний край луговины. Здесь не было холма, лишь стела и каменная плита. На сером песчанике было выбито имя и какие-то знаки. Лайэнэ попросила помочь ей спуститься с седла, склонилась, проводя пальцами по выбоинкам.

– Не понимаю, – призналась она. – Это какой-то язык?

– Никто не знает, что это. А-Линь сам, умирая, нарисовал эти символы. Говорят, человек, сумеющий их прочесть, получит весь дар целительства. Пока таких не нашлось…

Лайэнэ выпрямилась, заметила полусухой букетик цветов, скинутый ветром с плиты. Кто-то сюда приходил… а дорога куда хуже, чем к могилам полководцев. За ней ухаживают меньше.

– Микеро был хорошим человеком, – сказала она, вспомнив. – Я не знаю, как обошлись с его телом.

Ариму – он оставался в отдалении, как и прочие спутники – кашлянул, указал на солнце, намекая, что пора ехать. Кэраи поднял ладонь, веля еще подождать, опять повернулся к молодой женщине.

Надо было как-то подобрать слова, но он сказал самое простое, что пришло в голову:

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

– Но это невозможно, – испугалась Лайэнэ.

– Почему? В законе ничего подобного не говорится.

– Кто я, и кто…

– Такие женщины, как ты, рождаются раз в столетие, и я не собираюсь тебя упускать. И так уже чуть не сделал этого.

– Но ваш Дом… Вы же не можете хотеть наследников от такой, как я.

– Предлагаешь мне хотеть чего-то иного? Но послушай… это еще не всё. Много бы отдал за твое «да». И все же спрашивать тебя сейчас об ответе я не имею права. И дело не только в Суро, даже если все обойдется. Столица будет решать, что ей выгодней. Останется ли цело наше семейство, еще неизвестно; не только я, но и мои близкие. Но потом, если все сложится хорошо, я спрошу.

– Нет, – вырвалось у Лайэнэ, глаза испуганно округлились и на миг она зажала ладонью рот. – То есть я хотела сказать – ждать с вопросом не нужно. Лучше потом задать еще один, но я отвечу так же.

– Ты согласна?

– Я буду счастлива.

Путники покинули ложбину. Их – при удаче – ждало трое суток дороги, а потом начнутся предместья, для жителей окраин слишком громкие и многолюдные, с горящими даже ночью огнями. Войдут ли затем в саму Осорэи, где еще больше огней, улочек и людей, пока было неясно. Все было неясно, кроме уже прозвучавшего. И того, что вслед им кто-то смотрел, то ли душа кого-то из тут погребенных, то ли какая-нибудь лисица, сама в траве невидимая. Долго смотрел.

**

Горные речки любят дожди, тогда они веселее несутся по каменистому дну, не боясь пораниться об острые обломки, и весело пенятся на многочисленных порогах. Это в предгорьях и среди холмов реки плавные даже во время ливней, а тут – бешеные и ледяные. От их воды ноют пальцы, когда умываешься, а узенький ручеек за несколько часов может стать полноводным потоком и смести все на своем пути.

Нээле не знала гор, не знала, как они бывают опасны, и в полном неведении все больше любила их. Рассказы крестьян в дальней зимней деревушке забылись, тем более что сейчас лето шло по земле, и она была не одна, совсем не одна.

Помнила, что идти еще пару дней, но все выглядывала в просветы между деревьями знакомые темные монастырские крыши, прислушивалась, пытаясь уловить бархатистые звуки гонга. И хотела, и не хотела окончания пути. Если бы не стрела…

Между ней и Лиани все крепче и сложнее плелась незримая паутина. Но с ними шел третий человек, да еще и из святого братства. Без него, верно, они бы уже по-другому держались. За эти дни она стала куда больше понимать оттенки того, что тянет друг к другу мужчину и женщину, и радовалась, что не ведала этого раньше. Иначе там, в домике в Осорэи, точно бы стала любовницей Энори. Сама бы пришла к нему.

Но не это заставляло ее краснеть и бледнеть от стыда. Смотрела на горы, и понимала – мысль о том, что она могла бы как-то изменить людские мнения и сердца была столь же дерзкой, как мысль об изменении этих вершин и ущелий. И как могла бы сделать это она, предавшая? Порой открывала рот, готовая признаться во всем, но не могла. То ли стыд мешал, то ли страх, то ли другое что, ей самой непонятное.

Гроза пронеслась очень застенчивая – всего пара раскатов и несколько молний. Зато ливень удался на славу, шел полдня, словно подняли и вылили на них небольшую речку. Путники прятались в шалаше, наскоро связанном под лапами огромной ели, но и двойная защита не помогла. И, хоть дождь закончился еще засветло, уже не было смысла идти дальше, пока все не просохнет хоть самую малость.

Лечь на промокшей земле, хоть бы и на охапке сосновых веток, оказалось невозможно; мужчины сделали небольшой настил из тонких бревен, набросав сверху лапника. Из-за сырости было зябко.

Ночью Нээле плохо спала. Порезанные руки болели, и, хоть сама в пути собрала травки, вызывающие крепкий сон, залила во флягу, так и не решилась выпить приготовленный отвар. Раз за разом прикасалась ко лбу – потом осознала, что это сама придумала – метка именно здесь. Мало ли какой жест был у Энори. Метка, может, и вовсе на всем ее теле сразу. Никто, в конце концов, не видел, что это такое.

Под утро все-таки задремала, и снились гибкие женщины в платьях, струящихся по полу, розовых и алых, красивая музыка и фонтаны. Проснувшись, подумала, что скоро умрет – разве не другой мир ей привиделся? Хотя слишком уж самонадеянно считать, что ее ждут в таком восхитительном месте.

Тропа, когда на нее вышли, уже подсохла настолько, что можно было не скользить по камням и грязи, а шагать уверенно. Повеселели, даже монах застенчиво принялся насвистывать какую-то песенку, делая вид, что лишь подражает птицам.

– А сейчас мы идем по ущелью Рыси и Сокола, – поведал он чуть торжественно, словно наставник учил детей важной истории. – Однажды, когда Хинаи и Мелен еще враждовали, накануне битвы один из солдат увидел…

– Нет! – взвизгнула Нээле, сама еще не поняв, что происходит, но брат Унно успел – чуть впереди камень скатился со склона, увлекая за собой осыпь других, поменьше, а те, стекая с пылью и грохотом, с корнями выдергивали траву и небольшие кусты. Дальше дороги не было.

Путники растерянно замерли.

– Придется обходить, – заметил Лиани, оглядываясь в поисках годного места. Довольно высоко, на другом склоне виднелась тропка, протоптанная, похоже, горными козами. Молодой человек вскарабкался туда, осмотрел ее. Можно пройти; а иначе возвращаться в начало ущелья, обходить гору и тратить еще сутки, а то и больше. Близость Эн-Хо манила уже нестерпимо, не хотелось медлить.

Они поднялись все трое, пошли медленно, и, наконец, миновали завал внизу. До удобного спуска оставалось еще немного. Девушка шла первой: случись что, ее подхватили бы. Но вот она, уже занеся ногу для следующего шага, остановилась и восхищено вздохнула: ущелье свернуло вбок, а в конце его открылась голубая долина, туманная от встающего с земли пара. Тихая и безлюдная с виду, она будто постепенно таяла, сливалась с облаками. Казалось, именно там проход в иные, лучшие земли. Лиани – он шел сзади – окликнул ее, Нээле не сразу опомнилась, и уже двинулась было дальше, когда жесткая рука дернула ее назад. На сей раз не осыпь – целый пласт земли съехал с места, где она безрассудно задержалась: будто кусок вырвали из горы. Еще пара шагов, и всем троим это ущелье стало бы могилой. Прибавилось бы в ночи призрачных голосов…

Когда поспешно спустились – уже как попало, она не думала о боли в запястьях. И лишь, оказавшись на твердой почке, оглянулась – нет, скрылась из глаз голубая долина.

Разговаривать никому не хотелось, а Нээле особенно. Несмотря на теплый вечерний свет, смягчавший изгибы самых угрюмых коряг, ей чудилось недоброе даже в цветочных венчиках. Улыбаются ехидно, заманивают, что-то знают… неудивительно после знакомства с Энори и его цветником подозревать каждую безобидную травку.

Брат Унно, конечно, тут же заметил, как Нээле оглядывается, да и лицо у нее, наверное, было странным:

– Это он сделал?

– Не знаю, – еле слышно ответила девушка. – Я ничего не знаю о горах. Но прошли такие дожди…

**

Было жарко и солнечно, но влажно, и мошкара вилась над землей. Ласточки охотились, чиркали воздух низко, по самым вершинам холмов.

Там, за холмами, стояли чужие отряды, уже бессильные, взявшие лишь короткую передышку. Как ни странно, сейчас он испытывал к Мэнго лишь что-то вроде любопытства: старый волк потерял молодого родича, У-Шена, что он будет делать теперь? Хитрый и умный, Мэнго был достойным противником. На родину вернется с позором, но вряд ли потеряет влияние, больно уж слаб нынешний их толон. Может быть, через несколько лет отважится на новую войну, лишь в Ожерелье. Сюда он не сунется долго, никто из них.

Я скоро вернусь домой, думал Тагари, глядя на вереницы своих воинов, уставших, в пыли и грязи, но оживленных, увидевших конец опустошившей сквер войны. И они тоже вернутся. Еще не совсем понимал, что будет делать дальше – сейчас, когда Хинаи наводнили чужие солдаты, но собирался разобраться с этим потом.

Смотрел на смятую, истоптанную копытами коней, изрытую сапогами, исколотую стрелами долину с жалостью – сперва по ней прошло войско рухэй, потом его собственное; не только для этих мест, для всего севера в этом году не было весны и лета. Пообещал себе, что вскоре все здесь восстановят, он не пожалеет собственных средств.

Неужели мог бы настать день и час, когда он защищал бы эти земли не для себя, не для памяти рода, а для человека, живущего за долгие недели пути отсюда, никогда не видавшего этих гор и не желавшего этого, лишь потому, что его предкам была дарована небесная власть?

Но Тагари знал, что этот день не настанет.

Прискакал вестник, запыхавшийся, будто сам бежал всю дорогу, и очень растерянный.

– Господин генерал, от левого крыла Мэнго отделилась конница и направилась к южному отрогу Медведя, они заметили след окаэрского отряда.

– Эти… – сейчас Тагари переплюнул прежние ругательства, срывавшиеся нечасто, но бурно. Недавно командир Кая уже угробил собственных людей, теперь ему снова неймется урвать хоть кусок славы напоследок.

Генералу не надо было глядеть на карту, местность он знал назубок, и распорядился выступить двумя отрядами, взять рухэй в клещи между холмов. Он бы ни за что не остался в лагере, сейчас особенно: да, уже не нужно поддерживать боевой дух войска, но если Кая допустит еще какую-нибудь дурость, лучше разобраться со всем прямо на месте. Своими людьми он мог управлять ночью в снежный буран и в огненный град заодно, собрать их и направить, куда следует.

Ветра не было совсем, дышать по жаре становилось все тяжелее, а ведь было еще далеко до полудня. Тяжелое знамя висело тряпкой, даже маленькие шелковые флажки поникли и не шевелились. Двое офицеров, третьей и второй ступени, с седла следили за проходом в ложбину у южного отрога. Они находились в отдалении от солдат, и, видя все, сами оставались не слишком заметными. Ниса, младший и годами, и званием, был рад этой вылазке, предвкушая очередную победу, может, и точку в этой войне. Поведение старшего, Ахары, его чем-то смущало. Тот в последние дни был всегда раздражен, по поводу и без. Но он сам вызвался возглавить отряд, так рьяно, что господин генерал согласился…

Хрипло взвыла труба вдали, условный сигнал; Ниса оглянулся на командира.

– Пора!

– Нет еще, – Ахара напряженно вглядывался в облако пыли, поднявшееся над ложбиной.

– Но они ждут! Мэнго наверняка послал еще людей, генералу некуда отходить.

– Сказано – еще рано.

– Потом будет поздно! – невольно натянул поводья, конь забеспокоился.

– Что ты о себе возомнил?! – впервые с начала разговора командир повернулся к Нисе, и на лице читались страх и отвращение. Странная смесь удивила офицера, но он не успел что-то сказать – подняв облако пыли, прискакал гонец от генерала, помощь требовалась немедля.

– Так не разговаривают с командирами, – выслушав, медленно ответил Ахара, и, словно все было заранее согласовано, его ординарец взмахнул саблей, и гонец упал с разрубленной головой.

– Это измена, – тихо сказал Ниса, поняв наконец, почему окаэрский отряд отступил таким неудобным путем.

– Да, – чуть кивнул Ахара, вытаскивая кинжал из его шеи. И обратился к ординарцу, вытянувшемуся в каменный столб:

– Давай наверх, не подходят ли люди Кая. Мы не можем совсем не явиться на место.

– Аааа… он, господин? – речь шла не о гонце, он не интересовал уже никого. О том, кто мертвым обвис в седле.

– Стал жертвой шальной стрелы, сам, что ли, не видел?

Приземистые лошадки рухэй были удивительно верткими, они умели бегать даже по обледенелым камням, что им относительно ровная почва лощины? Однако они не любили солнце, и по жаре выдыхались быстро. Эта слабость помогла создать сумятицу в отряде противника, многие кони вскоре – до схождения отрядов – погибли от стрел, а пешим солдатам рухэй было трудней отступить. Но выход из ложбины все еще был свободен, где-то там медлил проклятый Ахара.

Зато Мэнго не медлил. Недаром говорили, что в нем течет и звериная кровь; может, она и подсказала кинуться своим на выручку, хоть это и выглядело безрассудством, и сам Тагари перестал быть охотником, когда с пронзительными криками ворвались в тыл его отряду темные всадники, а в неба посыпались стрелы.

Помощи все не было, и в какой-то момент понял, что и не будет. В конце концов, довольно прожил на свете, чтобы некоторые вещи в объяснениях не нуждались.

Он успел выпрыгнуть из седла за миг до того, как конь покачнулся и начал падать. Вокруг оказались сразу четверо, их клинки, тяжелые и довольно короткие, шипами проросли в воздухе. Тагари ощутил почти удовольствие, проскальзывая меж этими шипами, обламывая и отбивая их, так, что трое нападавших почти сразу были мертвы. Несколько стрел звякнули о доспех, еще одна мелькнула перед глазами, почти задев переносицу.

«Мэнго, верно, решил и своих тоже перестрелять, лишь бы до меня добраться», – подумал Тагари, снова отбив чей-то клинок и еще стрелу заодно. Тяжелое тело, падая, врезалось в него сбоку, и он потерял равновесие; лопнул ремень шлема, а очередной тесак рухэй уже опускался, неожиданно блестящий, почти без следов крови.

На этот удар не успел ответить. Трава проросла в один миг и до неба, и скрыла его навсегда.

Окаэрцы пришли вовремя – ровно настолько, чтобы надежды у попавшего в западню отряда не осталось. Из солдат рухэй, изначально попавших в «котел», лишь единицы успели уйти, за ними уже не гнались.

На пегом мощном коне Кая – он лично прибыл на место – ехал по ложбине, темной от тел, и пристально всматривался. Ему казалось, что генерал Таэна должен быть где-то неподалеку от знамени… и очень надеялся, что тот убит, а не ранен. Добивать его совсем не хотелось, но выхода из ложбины для него не было. Как и для командиров выше десятника званием.

Знакомый черный с золотом доспех еле виднелся из груды убитых. Знамени рядом не было, но неподалеку валялся сломанный в древке флажок с малиновой рысью. На ней отпечатался чей-то след.

На всякий случай Кая велел осмотреть тело, и удовлетворенно вздохнул – сомнений быть не может. И тут же придал себе скорбный вид, не лишенный сожалений о безрассудстве погибшего.

Лицо генерала уцелело, только пятно крови на лбу и щеке слева немного его искажало. И пыли на нем почти не было. Кая неприятно оказалось смотреть в это лицо с еще открытыми глазами, и он поднялся в седло, направил своего пегого скакуна прочь.

Указ Золотого Дома гласил – в случае смерти генерала Таэна командование принимает командир Кая. После того, как остатки войска рухэй пересекут границу, солдаты – вперемешку из прежних и новых отрядов – отправятся по крепостям Ожерелья и в Осорэи.

Оставалось еще одно, и очень важное дело – не допустить посмертного возвеличивания генерала. Кая распорядился прикрыть тело знаменем и доставить в свой лагерь – уж окаэрские солдаты всяко не станут слишком печалиться. Затем он велит отвезти тело в долину Трех Дочерей и провести погребальную церемонию там. Сейчас в тамошней крепости разруха и проблем по горло, и мало солдат, до волнений дело не дойдет, и будут соблюдены правила приличия. Заодно распорядился понемногу добавлять слухи к тем, что уже ходили – мол, причиной смерти генерала стала его же горячность и недальновидность, он готов был пожертвовать своими людьми во вред делу, лишь бы не подчиниться Столице. Ведь подставил же под удар окаэрцев.

По случайности, среди солдат, сопровождавших тело в крепость Трех Дочерей, был Йони, подслушавший их с Костью разговор. Но он так никому ничего и не сказал никогда, а кто бы стал расспрашивать?

Войска Мэнго отступали – слишком быстро для чужих в этих местах окаэрцев, а офицеров Таэна приказом оставили на месте. Окаэрцы пытались догнать рухэй, как делают это хромые волки, трусящие нападать на сильных, и смелеющие, когда добыча волей судьбы попадает в ловушку. Но Мэнго сам был волком, и огрызался: его боялись и дали уйти почти беспрепятственно.

Весть о гибели Тагари Таэна застала его на отдыхе в походном шатре. Командир, уцелевший в ложбине у южного отрога Медведя, передал, как все было – он умел подмечать детали и вернулся не сразу, а, затаившись, какое-то время еще наблюдал за врагами.

Мэнго слушал молча, и усмехался все более недобро. Последняя его усмешка напоминала уже оскал, и странно сочеталась с грустью в глазах.

– Что ж… они-таки сумели отнять у него победу. Возможно, вскоре назовут дураком и предателем, – сильно сутулясь, поднялся, прошел к выходу, глянул на солнце, не щурясь – с детства умел так, что в свое время прибавило слухов о его избранности.

– Он всегда был достойный противник. Что ж… мы-то знаем. И будем помнить, как великого воина, который жил и погиб героем. А если есть там, – ткнул пальцем в солнечный диск, – справедливость, все же не только мы.