Текст книги "Ахэрээну (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Глава 6

Сильно отклонились к востоку: дорога петляла уже не среди ущелий, но среди высоких холмов, заросших дроком, шиповником и колючей дикой сливой. Кедры и сосны тут стояли вразброс, словно отбились от прочих, да так и не догнали. Этих мест Лиани не знал, но брат Унно говорил – еще немного, до монастыря осталась всего пара дней. По прямой уже вышли бы, но мало радости случайно забрести в лагерь налетчиков или встретить горных бандитов, которые наверняка уже почуяли кровь и трутся поблизости.

Лиани еле выдерживал промедление – хоть и молчал, весь извелся. В Сосновой, пока был занят делом, мог отвлечься на что-то, но при мирной дороге и прошлое накрыло волной, и будущее рисовалось в самом мрачном свете.

– Так до Эн-Хо дойдет щепка с глазами, – ворчал брат Унно. Он тоже беспокоился, тревога и тоска спутника оказались заразительны, да еще и нечисть из пояса все сильней рвалась на волю, лишь долгий опыт обретения безмятежности помогал успокоить и свою, и чужую душу.

Солнце уже покатилось вниз по небесному склону, когда Лиани уловил запах дыма.

– Костер жгут, – сказал, пристально вглядываясь в заросли, но в сплетении веток ничего было не разглядеть.

– Тут неподалеку большая дорога, но она огибает озеро, – пояснил монах. – Если путники знают здешние места, могли срезать, тогда выйдут напрямик к деревушке.

– А если разбойники, или отбившиеся рухэй?

– Ну, те бы костер развели аккуратней, без дыма, – покачал головой монах. Теперь уже не только запах ощущался, в небо текли серые струйки. – Подойти бы, вдруг новости какие расскажут?

Юноша сперва отказался – безрассудной казалась затея идти невесть к кому, монах уж слишком доверчив; да и новостей он боялся тем больше, чем ближе подходили к Эн-Хо. Но если монастырь разорен, могут быть беженцы оттуда…

Он пошел было первым – разведать, только брат Унно подумал немного и зашагал следом.

– Нас тут не армия, таиться и высылать разведчиков, а если что, у недостойного свое оружие, – пояснил он, погладив пояс; а за кустами уже слышался чей-то смех, и угрозы он вроде бы не таил.

Так и есть, путники. Одна повозка, недорогая, но хорошо сбитая, в упряжке две лошади. По всему какие-нибудь небогатые торговцы. У повозки и возле костра пять человек, если кто и есть еще, сразу не видно. Женщина одна, молодая, в неброской дорожной одежде, довольно высокая, ладная, чертами похожая на его спутника, только чуть покруглее, помягче лицо. Она явно ждала ребенка, просторная кофта уже этого не скрывала. И еще два малыша играли, сидя на бревне, что-то связывали из травинок и прутиков.

Женщина их и увидела первой, как только монах и Лиани присмотрелись к лагерю и вышли на полянку из зарослей. Точнее, брата Унно она вряд ли заметила – только Лиани. Ахнула, в какие-то пару шагов преодолела расстояние до него… и залепила пощечину со всей силы. Тот успел перехватить вторую ее руку, уже занесенную, и, похоже, удерживать ее было не так-то легко.

«Сестра», – неожиданно весело подумал монах.

Кто бы еще так ласково встретил?

Кашлянул, надеясь, что его она поприветствует менее яростно. Люди на полянке все повернулись в их сторону, и растерянно замерли.

Женщина опомнилась, узрев рядом с собою монаха. Поклонилась:

– Надеюсь, святой человек простит меня, я совсем забылась.

Лицо ее медленно заливалось краской. Но руку у Лиани она так и не отняла.

– Это мой младший брат, – сказала она спутникам. – Не волнуйтесь, я… просто не ожидала.

– Сестра, Юнэ, – представил ее монаху Лиани.

– Думаю, вам стоит поговорить наедине, – вежливо сказал брат Унно. – Да благословят вас всех Небеса.

Он мигом нашел общий язык с путниками, попутно всех и благословил. Возился с малышами, не забывая поглядывать в сторону пары родственников. Сидели они совсем рядом: когда ссорятся, подальше отодвигаются. Выражения лиц менялись, как небо в июле – то ласковое солнышко, то все вмиг затянуло тучами. Одна щека у Лиани до сих пор алела. Интересно, в детстве эта милая особа была столь же быстра на руку? Тогда ее младшему братишке есть чего опасаться.

Хотя… нет, похоже, гроза миновала. Вот он уже ее утешает, а она спрятала лицо в ладонях, и плечи дрожат. Плачет, похоже. У них там, часом, не умер никто? – встревожился брат Унно. Но вряд ли, сказала бы сразу. Просто волнуется.

– Мне о тебе писали. Сперва о том, что ты сделал, о приговоре. Потом о побеге, и после о том, что ты опять на свободе и вроде бы у оружейников. Это уже с твоих слов, как я поняла, и одной Заступнице ведомо, что все это значит. Как ты мог поступить так с родителями? Они пытались к тебе попасть, когда ты был под стражей, но им сказали – все бесполезно. Отец все равно хотел ехать к твоему главному командиру, но заболел от расстройства.

Сестра говорила сбивчиво, срывалась то на плач, то на смех. Порой Лиани казалось, что она снова его ударит, но через мгновение она хватала его за плечи, словно боялась отпустить, и рассматривала жадно.

– Я бы тебя сама убила за такие дела! Но рассказывай. Ты писал, что в Срединной, тогда что делаешь здесь? Или опять сбежал? За тобой явится погоня, арестуют всех нас?

Он рассказывал все, что мог, но умение говорить развернуто, связно сейчас Лиани оставило. Сам спрашивал о семье, благо, тут не приходилось отвечать. Пятью годами старше, сестра всегда казалась ему взрослой, и вышла замуж, уехала раньше, чем вырос он сам. И помимо нее родных не видел невесть сколько времени. Закрыть глаза, ненадолго ощутить себя мальчиком… Цикадка трещит в кустах, солнце падает на лицо, спокойно и тихо, и сестра держит за руку. Только горит щека, и грудь уже привычно болит.

Нет, ничего не вышло. Никак не вернуться в прошлое, только светло его вспоминать.

К остальным Юнэ и Лиани возвратились довольно скоро, брат Унно думал, просидят, беседуя, до поздней ночи. Но у нее были дети, у него – дорога.

Пока варилась похлебка, Лиани подстрелил тетерева, отдал сестре, а то своих охотников у них не было. Монах же выспрашивал о том, как дела обстоят в Юсен.

– Мы живем в предгорье, но все-таки решили покинуть дом – страшно, – рассказала она.

– У вас тревожные новости?

– Не то чтобы новости, но люди все меньше верят в силу нашего господина генерала. О нем тут сейчас говорят очень плохо, – с неохотой отозвалась молодая женщина. – Говорят, он увлекся погоней за рухэй – и еще вопрос, не ловушка ли это, а горы Юсен отдал на растерзание врагу. А ведь через них можно спуститься и в предгорья, и дальше – кто защитит людей? Говорят, уже много деревень разорено не только на севере, но и на юге гор…

– Не знаю про северные отроги Юсен, а здесь побывал всего один небольшой отряд, который остался почти незамеченным, – хмуро сказал Лиани – он как раз отдал тетерева одному из путников и подошел к сестре и монаху. – Слухи, конечно, расходятся, только из более южных краев я сам пришел. Ни одной деревни там не пострадало, удар пришелся на Сосновую.

– Говорят, – пожала плечами сестра.

– Ты сама видела это разорение?

– Нет, мы избегали опасных мест.

– Когда горы кишат захватчиками, все места опасные. А про рухэй кто-то распускает сплетни, в несколько раз больше, чем есть на деле. Вот и узнаем, что на самом деле творится в горах.

– Куда вы сами направились? – спросил брат Унно.

– Мы едем к югу провинции, к родне мужа. Вы же останетесь с нами разделить ужин, а потом и ночлег? – спросила Юнэ.

– Тут такое дело… спешное, – смутился монах. Он-то и без ужина бы перебился, не голодали в дороге, хотя из котла пахнет вкусно, надо признать. Но Лиани отрывать от сестры неловко, может, хоть она его опять приведет в чувство. А вот на ночь остаться никак, во всяком случае ему самому. Может за поясом и не уследить, и священные знаки вокруг себя не начертишь, мало ли кто из этих милых людей решит его разбудить и собьет рисунок.

– А про монастырь Эн-Хо слышали что-нибудь? – спросил брат Унно, чтобы увести разговор подальше от соблазна.

Молодая женщина свела брови, задумалась, и наконец мотнула головой. Спросили у остальных, и муж ее вспомнил:

– Вроде говорили беженцы, встреченные нами выше, что его разорили, не осталось живых, и разграбили. Но подробней не знаю, это вскользь прозвучало.

Брат Унно кинул взгляд на молодого спутника. Тот словно в камень обратился, но не в ровном месте лежащий, а на склоне скалы, вот-вот и покатится.

– Так вы остаетесь? – с надеждой переспросила Юнэ.

– Нет, – сказал Лиани, вставая, – Вам доброй дороги, и тебе, сестра… хотелось бы еще свидеться.

**

Дни становились все жарче, а стоило солнцу уйти за тучу, просыпались злющие комары. Ладно бы только кусали, но они еще и гудели на редкость мерзко, не давая забыть о своем присутствии, мешали быть настороже.

До каменной осыпи, на которой предстояло разделиться, солдаты Вэй-Ши добрались быстро. Их подгоняла злость – и на командиров, и на проводника, который мог бы и сам отвести на север безопасными тропами, а вместо этого отделался бумажками. И неизвестно еще, насколько верны эти карты.

Ка-Яну приходилось туго: даже Вэй-Ши, который не сомневался в точности карт и других указаний, мог вспылить по любому поводу, ординарцу же доставалось первому.

Неприятно ощущать себя беглецами, а по их следам наверняка уже направились духи смерти, неважно, в каком обличьи. Такие вещи Вэй-Ши умел чувствовать, рожденный женщиной с вещим даром. Жаль, сам он не унаследовал ничего, кроме порой просыпающегося чутья. Но духов можно было опередить, к тому же они лишь вестники, неспособны убить.

В горах стоит бояться либо злых сил, либо разбойников. Разбойниками они были сами.

А для злых сил солдат было чересчур много. Если бы еще не предстояло разойтись в разные стороны! Что же до войск Хинаи…

– Некому за нами гнаться, – сказал Вэй-Ши, и лишь ординарец знал, что он врет. – Сами видели, в крепости никого не осталось, а если запоздавшая подмога и подоспеет, мы уже далеко будем. Да и проводников им еще поискать придется, крестьяне из деревенек в округе наверняка напуганы до полусмерти.

Поделиться решили на три части.

Бросили жребий; те, кому выпало возвращаться прежней тропой, мимо монастыря, бурно радовались. В прошлый раз обошлись без добычи, но сейчас жажда наживы перевесила все опасения.

– Идиоты, – сказал Вэй-Ши, – Запретить я вам не могу, но самим лезть в капкан… Вам досталась самая опасная дорога, и в монастыре наверняка уже предупреждены все.

– Никто не ждет, что мы пойдем обратно по своим же следам, – возразил ему один из десятников. Он побаивался спорить с командиром, но в глазах уже поблескивали золотые статуэтки и переливался глянец драгоценных нефритовых плиток.

Остальные солдаты, те, кому выпало идти иной дорогой, видели этот блеск и завидовали.

Ка-Ян скромно наблюдал, стоя в сторонке, и опасался, что зов добычи пересилит, слово Вэй-Ши ничего не будет стоит и все решат идти к монастырю. Пересилил все-таки страх; остальные две группы согласились следовать намеченным на карте тропам.

А сам он, будь его воля, бросил бы даже своего командира и пробирался по этим горам в одиночку. Хотя они тут были пугающие – то эхо голосов из ущелий, то сосны будто бы шепчутся. Но уж как-нибудь договорится с местными духами, он зла им не делал.

Хоть командир и твердит, что погоня удачной не будет, все-таки нехорошо было на сердце.

И к Энори привязался, не хватало его. Вот с кем бы полез в самое проклятое ущелье…

**

До Срединной Майэрин добралась уставшей и перепуганной. Не просто впервые надолго отлучилась из дома, впервые одолела невероятно длинный путь, так еще и в сопровождении чужих людей. Не то чтобы совсем незнакомых, дядюшка выделил ей служанку, слугу-возничего и охранника из тех его домочадцев, кого девушка знала, но все-таки трудно пришлось. В дороге почти не ела, как ни уговаривали, и почти не спала, когда остановились в придорожной гостинице. А ведь молодой госпоже отвели лучшую комнату. Одна отрада была – после дорожной пыли немного посидеть в бочке с довольно горячей водой, но и тут расслабиться толком не удалось. Страшно, мало ли кто за стеной, да и чужую служанку подпускать к себе непривычно.

Завидев стены и флаги Срединной, готова была плакать от облегчения. Уже не так важно казалось, как встретит ее муж – а он наверняка разгневается, – но все-таки не будет больше изматывающей и страшной дороги, и что-что, а защитит он ее получше этих троих.

Сегодня солнце жарило с самого утра, и Рииши порадовался, что ему не надо здесь одеваться согласно статусу, все свои, можно и в простой полотняной рубашке, да еще рукава подтянуть. С виду ничем он от оружейников не отличался сейчас. Заменив отца почти против воли, да еще высланный из Осорэи, он неожиданно полюбил новое дело. Теперь иногда удивлялся, как долго доволен был в городской страже. Его увлекло создание клинка, который гнется, но не ломается, и лезвие остается острым. Видел такие заморские сабли, но местные оружейники делать такие пока не могли.

Молодой человек был очень удивлен, когда ему возвестили о приезде супруги. Сперва он даже не сообразил, о чем речь – вместе-то провели всего трое суток, а потом привык думать о ней как о ком-то далеком и слегка призрачном. Да и устал за почти бессонную ночь в кузнях, а она приехала в полдень. Улыбаясь, прислуга провела ее – маленькую, настоящий воробышек, – в его покои.

Майэрин вытянулась, словно солдат перед генералом, глядя на мужа огромными испуганными глазами. Он тоже слегка испугался – случилось ли что-то? Выслушав, с чьей помощью и как она сюда добралась, Рииши разозлился на этого «дядюшку». Отправить молодую девушку почти без свиты за сутки пути – это не просто риск, это еще и удар по репутации именно его Дома, жена-то его.

И просто ушам своим не поверил, когда она, захлебываясь, выложила все, что услышала под окном Кайоши Аэмара.

– Этого не может быть, ты что-то не так поняла, или твои родичи придумали лишнего, – взволнованный, Рииши прошел туда-сюда по комнате, позабыв, что Майэрин все еще стоит, не решаясь присесть. – Наверное, Атога по какой-то причине решил не идти в Сосновую или сразу на север, а свернуть сюда – ведь тут почти не осталось народу. Наверное, был приказ, на случай, если рухэй прорвут еще и Ожерелье.

– Тогда у них должен быть этот приказ, верно? На бумаге, с печатью.

– Конечно.

– Но и печать можно подделать, – задумчиво продолжила девушка.

– От меня-то ты чего хочешь? – снова рассердился Рииши, но тут же себя одернул. Но она – странное дело – и недовольство его, и вопрос восприняла как должное.

– Предупредить командиров, конечно. А дальше вы сами решите, как быть.

Побледнела, и чуть пошатнулась. Только тогда он опомнился, как ведет себя, усадил на кушетку, кликнул слуг, чтобы как следует позаботились.

А сам поспешил к помощнику Асумы.

Совещание было недолгим; почти все офицеры высказались за то, что все это странно, только ворота лучше пока держать закрытыми, когда отряды из Лаи Кен к ним подойдут. Если покажут приказ – дело другое. И разведчика выслали, чтобы вызнал, куда точно идет Атога и где он сейчас.

Рииши вернулся к Майэрин растерянный, ничего рассказывать не стал, да и нечего было. Велел ей как следует отдохнуть, намереваясь через день-другой отправить обратно, только Майэрин тихо и твердо заявила, что никуда не поедет. У нее все еще были испуганные глаза, и Рииши стало ее жалко. Своей ли волей она приехала, или чужой, она еще очень юная, и, кажется, честная в самом деле. Он собирался оставить ее в своих покоях – пусть отоспится после дороги, а самому, как уже повелось, на ночь уйти к кузнецам. Но в итоге решил, что это будет невежливо и неразумно, и остался, а она, кажется, даже обрадовалась.

Разведчик прискакал обратно через полдня – сообщил, что Атога идет очень быстро, слишком быстро, так обычно части перебрасывают в бой, и будет тут через день на рассвете.

Така распорядился закрыть ворота и всем приготовиться к возможной атаке. Хотя это казалось дикостью – неужто солдаты Лаи Кен пойдут на приступ Срединной? И пусть людей здесь несравнимо меньше, чем у Атоги, это не злосчастная Сосновая, с налету сюда не вбежишь. Это рухэй своих не считают, а зачем командиру Глядящей Сверху класть собственных воинов?

На рассвете меж двух холмов заколыхались знамена, еще сонное светило заблестело на железе доспехов. Людской поток вытекал, словно новая река, и скоро создал озеро перед Срединной. Но, хоть и много пришло солдат, кажется, здесь собрались даже не все. Срединную окружало естественное укрепление, гряда невысоких холмов, на которых можно было занять позицию и обороняться долго, не подпуская неприятеля. За ними и остались люди Атоги, и не видно их было со стен.

Предводитель выехал вперед в сопровождении двух офицеров, грузный, но быстрый, словно камень в кистене, потребовал открыть ворота.

Така, уже стоявший на стене, прошел так, чтобы оказаться напротив него.

– Покажите мне предписание явиться именно сюда, – сказал он. – Вы должны были направляться если и не к Сосновой, то на север.

– Мои солдаты знают, что вы задумали, – издевательски прокричал Атога. – Сдать Сосновую, сговорившись с врагом – если то был враг на самом деле, затем якобы опоздать туда – и все ради того, чтобы поддерживать войну, чтобы Дом Таэна не потерял власть. Только не выйдет и дальше разорять Хинаи и нести горе ее народу.

– Что он мелет? – бледнея, спросил Така

Рииши не ответил, хотя он понял. Все казалось дурным сном – так бывает, когда заснешь на солнце, и муторно, тяжело, и никак не открыть глаз. Или в реальности он стоит на стене, рядом командир Така, еще несколько офицеров младше рангом, и рядом на стенах и во дворе напротив ворот застыли солдаты Срединной, а за ними оружейники, и еще дальше – обслуга крепости, которой настрого было приказано не выходить.

У ворот, изнутри, возникла какая-то сумятица, кто-то кого-то ударил или толкнул, один или два человека упали.

– Что там творится? – прошептал ординарец Таки, тоже это заметив. Но привлечь внимание своего командира, смотрящего за стену, не успел. Один из солдат вскинул лук, и Така покачнулся, осел назад; из шеи сбоку торчала стрела. Офицер у ворот махнул рукой, несколько человек бросились открывать створки.

Он же служил Нэйта, их ставленник, запоздало припомнил Рииши – видел его как-то в доме Макори. У ворот началась сумятица, младшие командиры отдавали приказы вразнобой, солдаты на стенах промедлили, лишенные возможности сразу спуститься и опасаясь стрелять по своим. Створки ворот распахнулись. Солдаты Лиа Кен хлынули в ворота, неостановимые человечьей волей, как ливень. Их было слишком много, и они-то к нападению подготовились, недаром Атога так медлил отсылать новичков на войну.

Это даже бойней нельзя было назвать, скорее, кабаном, промчавшимся сквозь муравейник: разорил и не заметил. Солдаты Атоги старались не убивать без нужды, и, видно, их желание совпало с приказом. Но раненых было много.

Рииши повезло, если так можно сказать, его не задели ни клинок, ни стрела, но, когда сбежал вниз, на привратную площадь, кто-то ударил сзади, сбил с ног, а подняли его уже со связанными руками и без оружия. Огляделся; солдаты Атоги, повинуясь указаниям, отделяли от остальных командиров крепости и старшин оружейников. Он не сумел ни с кем перекинуться словом. Один из старших кузнецов, седой, в сбившейся набок повязке кивнул в ответ на его взгляд, и указал на стену, над которой все еще полыхала прыгающая, вышитая на знамени рысь. Потом всех повели во внутренние дворы, отдельно военных и оружейников.

По дороге снова увидел лицо того офицера, что открыл ворота – неприметное, ведь даже не сразу вспомнил его. Но и вспомнил бы, разве что заподозрил? Сейчас этот человек посмотрел на него пристально и удовлетворенно. Возможно, он и указал солдатам Атоги, выделил главу Дома Нара из прочих, а может, напали местные предатели – те его знали.

Рииши думал, что его закроют вместе со всеми – с кузнецами ли, с офицерами, – но его отвели в отдельную комнатку. Тут стояли стол и скамья, совсем простые, и ничего больше не было: наверное, принимали просителей. Ему тут не приходилось бывать. С ним не разговаривали, не ответили ни на один вопрос, даже о Майэрин. Вели себя даже не грубо, просто никак – он был вещью, которую велено охранять. Руки не освободили. На жесткой и довольно узкой скамье в таком положении сидеть было неудобно, и он пристроился в углу у стены, глядя на дверь. Время поделилось на две половины, одна неслась галопом, другая еле ползла, и молодой человек никак не мог понять, в какой он сейчас половине. Ныло плечо, которым ударился, когда падал, а сейчас оно было еще и оттянуто назад. А еще, падая, о камень рассек щеку, кровь до сих пор сочится. Спасибо, глаз цел.

Эту ночь провел, помогая Таке, поэтому то ли задремал, сидя под стражей, то ли от удара зрение изменило. Комната словно плыла, и мебель двигалась помаленьку. Кто-то ухватил молодого человека за плечо:

– Идите за нами.

Рядом стоял один из десятников Лаи Кен, судя по форме. За ним двое чужих солдат. Смешно, зачем так много народу? Он со стянутыми сзади руками не убежит, и его отбить некому тут.

Ему помогли подняться. Вышли в коридор, а оттуда – на улицу, только не через главный вход, а через задний. Откуда знают про эту дверь и о том, куда она ведет? Рииши пристальней всмотрелся в одного из солдат-провожатых: а вот этого молодца раньше видел, бегал тут на посылках. Вот ему-то здесь все повороты знакомы. И переоделся уже, подчеркнул принадлежность к людям Атоги!

– Не страшно? – спросил его Рииши. Тот словно бы съежился, голову в плечи втянул.

– Нечего разговаривать, – рыкнул десятник. Не на него – на солдата.

Широкий, мощеный камнем внутренний двор миновали краем. Для того, видно, и выходили через заднюю дверь. А народу здесь было полно, и местные солдаты, из них тоже много связанных, и оружейники, ну и довольные собой герои Лаи Кен, разумеется. Поверх голов, издалека было трудно видеть, но все-таки кое-что разглядел. И Атогу – сидит на коне, блистает доспехами. Вот уж его ничей взгляд не минует.

Шесть тел, привязанных к столбам, на которых укрепляли мишени для стрельбы. Сейчас мишеней там не было, и он издалека не мог разглядеть, как несчастных убили.

– Посмотрите, – сказал Атога толпе, – указывая на тела, – Эти люди были призваны защищать мир в Хинаи, но они воспользовались войной для своей корысти. Я знаю, что они вас обманули. Подумайте, чего вы в самом деле хотите – следовать за предателями или спасти свою родину.

Одного из шестерых Рииши узнал сразу, хоть не было на мертвых формы, и опущены головы – узнанного огромный рост выдавал. Сотник, много лет служил в Ожерелье, сюда прислан после ранения. Остальные, наверное, тоже офицеры Срединной. Но, выходит, не всех командиров убили, кого-то пока не тронули, а может, склонили на свою сторону.

Отвернулся, испытывая тоску и гнев одновременно. Нет, сам там стоять не хотел, но и на сговор с мятежниками идти не собирался. Атога же продолжал, звучный голос разносился над площадью:

– Признайтесь хоть себе, что вас попросту бросили. Войска рухэй стянуты на север, скажете вы? Но кто защищал бы срединные земли, сердце Хинаи, если бы они прорвали Ожерелье и пришли сюда, как в Сосновую? Вся надежда была бы на наших людей, и мы бы, конечно, успели прийти. И вот мы пришли раньше, пришли как защитники, разрушив коварные замыслы. У кого есть хоть капля здравого смысла, примет верное решение.

А он мастер говорить, как-то безучастно подумал Рииши. Странно, я его только пару раз видел и совсем не знал, но с чего-то решил – он прост, как деревянная колода, угрюмый и грубый вояка.

– Хватит, пора идти, – раздался голос над ухом.

На лице десятника-провожатого отображалась некоторая досада – видно, хотел досмотреть представление до конца. Рииши бы тоже не отказался, но кто его спрашивал? Страшно было за своих оружейников. Пока они еще молчат, но среди них есть горячие головы. Останься он там, мог бы как-то сдержать, наверное.

Его привели в комнату, где нередко собирался малый совет – все старшие командиры. Резные алые ставни были полузакрыты, свет падал через них причудливыми пятнами: не только на пол, но и на стены, и на знамена, прикрепленные к потолочным балкам.

Стражи освободили пленнику руки, ушли.

В тяжелом кресле сидел человек, по контрасту с массивным резным деревом казался маленьким. Суро Нэйта, собственной персоной. Такой же худой и темный, как и всегда, но словно бы помолодевший. Рииши не удивился, увидев его, был к этому готов – но вспомнилось, как с Макори скакали по лесам, стреляли уток и цапель. Меньше года прошло, и тесной дружбы не было между отпрысками столь разных Домов, но ладили – а теперь пропасть бездонная разделила.

Значит, это Суро не допустил его присутствия при казни, но убитых показал. Значит, надеется на разговор, скотина.

Разглядев Рииши, одетого как обычный кузнец, разве что без кожаного фартука, Суро удивленно поднял бровь и одновременно с тем нахмурился встревожено:

– Рад приветствовать и рад, что все обошлось в той свалке – по чести сказать, не узнал бы.

– Значит, это и вправду ваша это затея, – произнес молодой человек, не сообразив, что может подставить Майэрин. Осознав, испугался этого.

– Вернуть власть в руки Нэйта – затея самих Небес, – поправил его Суро, для значительности подняв палец к этим самым Небесам. – Там все давно заливались слезами, глядя, во что превратилась провинция.

– И во что же?

– В дикий кусок земель в руках человека, способного только махать саблей. Не спорю, храброго, но умом сравнимого с любым лесорубом. А потом еще хуже – к Хинаи потянулись другие руки, отступника, мечтающего побыстрее вручить холмы и ущелья, окропленные кровью предков, хитрым чужакам.

– Я не так это вижу, – сказал Рииши. Он не хотел пререкаться с Суро – тот умеет жонглировать словами так, как не каждый циркач мячиками.

– Ну, что тут сказать… Аори Нара был честнейшим человеком. Его сын, я не сомневаюсь, тоже. Только молодости свойственно не видеть полутонов. Аори бы понял меня.

– Никогда.

– К чему говорить о мертвых? – глава Дома Нэйта не стал спорить. – Надо понять, что делать с живыми.

– И что же? Перебьете всех, кто не скажет вам «да»?

– Таких будет меньше, чем тебе кажется, – Суро глянул на него словно бы даже с сочувствием.

– Я не скажу. Что со мной?

– Сложно решать, когда равные части лежат на весах, – сказал Суро, будто пожаловался. – Уж будем начистоту, не как главы Домов, а как старший, много видевший, с человеком еще молодым. Я могу приказать Атоге, и в заложниках окажутся все семьи оружейников, что Срединной, что Осорэи. Но с тобой поступать надо иначе; с такими корнями, как твои, либо убивают сразу, либо не трогают, да еще в родне у тебя Аэмара. Я не хочу убийства; много верных Дому Нара поднимется, и мало ли кто еще. Тем паче не хочу новой войны, и так уже одна идет. Провинции нужен мир. Мы его принесем. И если ты убедишь людей, это будет гораздо быстрее. И все останутся живы.

– Даже если бы я взялся за это, кто бы меня послушал? Сочли бы трусом и предателем.

– И где же предательство? Продолжать работу в кузнях, чтобы разбить врага?

– Чтобы уничтожить правящий Дом.

– Со дня на день Столица пришлет указ – введет новое управление. Говорю тебе по секрету. Столь уважаемый тобой Таэна-младший постарался, да… а ты ему верил. Пока речь только о поле боя, младший брат наизнанку вывернулся, чтобы отстранить старшего – а прочую власть над провинцией оставить себе. Но и он просчитался. Таэна в скором времени все равно останутся не при делах. Я знаю нужды Хинаи, мои предки проливали здесь кровь. Ты всерьез хочешь, чтобы сюда прислали чужого чиновника, проклинающего эти земли и мечтающего только о блеске Столицы?

– Нет, не хочу. Но он, может быть, все-таки окажется лучше людей, которые убивают своих товарищей, когда идет война.

– Ты подумай до завтра, – сказал Суро, вставая; от показной доброжелательности ничего не осталось, был он хмурым и раздраженным. – Поутру и решим.

Все было прозрачно, как роса или первый весенний дождь: или утром он отвечает согласием, или на этом его жизненный путь завершается. Можно ответить гордым отказом, но что будет потом с оружейниками? Некоторые, испугавшись за семьи, продолжат работу. Кого-то убьют, и таких будет наверняка больше. И в городской страже много людей Нара, и в других округах, и в Ожерелье. Тут уже не росу вспоминать, а степной пожар в конце лета, когда сухая трава: не успеешь опомниться, выгорит все.

Больше всего он боялся, что Суро сумеет его заставить. Не грубой силой, и без того рычагов и нитей довольно. В таких раскладах легче всего одиноким и безразличным ко всем. На них трудно давить.

…И не только о его выборах речь. Оружейникам может быть предложено купить и его жизнь. Если Суро заговорил об этом, разумно сделать предложение в обе стороны.

Как поступил бы отец?

На сделку с совестью он никогда не шел. Только понять бы, чего требует совесть – гордого отказа или спасения жизней людей.

Суро очень хотел согласия. Видно, и впрямь опасался влияния Дома Нара. Рииши могли бы закрыть в подвале, еще где-нибудь, но отвели в собственные покои, правда, находиться он мог лишь в одной комнате. Его слуг – все были, по счастью, живы и целы, увидел их по дороге, издалека – сюда не пустили. Стража стояла на входе, не сводя с него глаз, железная, немая и глухая. Он даже написать записку в тайне не смог бы. Как и обмануть Суро ложным согласием. С людьми все равно говорить придется, и возможности взять свои слова назад у него не будет.

…Он рос на понятиях чести и долга, зачитывался историями о людях, поступивших, как надо, не склонивших голову перед врагом или обстоятельствами. И здесь, на севере, и в других землях – доблесть везде одинакова и ценна. Вот только они погибли, почти все эти люди, и, может быть, их последней мыслью было, как же они ошибались.

Свет далекой звезды прекрасен, но если смотреть на него, можно сломать себе шею или завязнуть в болоте. Вот у него самого сейчас выбор, впустую геройствовать и умереть в двадцать с небольшим, нет, лучше прямо сказать – через несколько дней; дать роду угаснуть, или махнуть рукой на желающих власти. Что до них, самому-то власть не нужна.

Простучали тяжелые шаги по половицам, и лишь у самой двери он различил за ними еще одни, легкие. Стража посторонилась, давай проход фигурке в светло-сером, и лицо ее было почти такого же цвета, прозрачное, как иногда у тяжело больных.

– Господин разрешил пропустить к вам жену.

…Суро, ты сволочь. Женщин не тронули, и она сидела бы в своих комнатах… Пришла, чтобы уговорить? Наверняка. Но уж не на нее злиться.