Текст книги "Ахэрээну (СИ)"

Автор книги: Светлана Дильдина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Он теперь и за эту девочку отвечает. Кто знает, что придет в голову злобному хорьку – а есть еще и Атога, он Аэмара никогда не любил. Устроить несчастный случай легче легкого…

– Не смотри так, – сказала Майэрин тоненьким, сдавленным голоском, – Я не ребенок. И не собираюсь жалеть о том, что приехала. Что тебе сказал Суро?

Прошла вглубь комнаты, устроилась на кушетке среди подушек, на стражу обратив внимание не больше, чем на пятнышко на дверном косяке. Сложила руки на коленях, брови сведены, покусывает нижнюю губу. Прическа – две косы свисают на грудь, проще некуда. Хоть и заявила, что не ребенок, выглядит совсем девочкой. О чем с ней говорить-то? О ней заботиться нужно, а не перекладывать ношу.

Сам не понял, почему взял и рассказал ей все.

Глава 7

Кэраи сумел умерить недовольство брата своим приездом – тот был слишком рад победе; Тагари позволил ему пока оставаться с войском. Крепость Трех Дочерей они покинули, проведя там неполных два дня. Позади были удобные покои, стены и крыша, защищающие от дождей. Теперь и высшие командиры слова жили в палатках, просторней и куда лучше обставленных, чем у солдат – те ютились, как сваленный в лодку улов, – но все-таки роскоши генерал не позволял никому. И сам в ней не нуждался. А Кэраи трудновато было в военном лагере, среди сотен и сотен людей. Ладно если вдоль речки идти, а то и воды умыться не сразу получишь, как ни приказывай.

И сколько еще ждать гонца, неизвестно. Да и не хочется торопить время, вдруг это все, что у них с братом осталось?

С офицерами Кэраи общего языка не нашел, с солдатами и не пытался, поэтому свободные часы – обычно вечерние и ночные – проводил в одиночестве. На звезды, например, посмотреть, никогда не надоедает. В городах было не до того, и вернется, снова о них позабудет. А тут перед ним раскрывалось все небо, только отойти подальше, чтобы не мешали лагерные костры, числом немногим меньше, чем звезды.

Брат ему выговаривал – земли-то мы отбили, но все же в одиночку шляться не дело. Но Кэраи никогда не заходил дальше, чем караулы стояли – и не пропустили бы, и незачем. По краям огней зажигали мало: легче вглядываться в темноту.

Сегодня шли меж высоких холмов, склоны которых местами обнажились причудливо – словно огромными когтями по ним провели, содрав зелень до белой кости. Хотелось посмотреть на них ночью, но пока с неба еще не ушло зарево, хоть воздух уже потемнел. Прогулявшись по лагерю, Кэраи вернулся в палатку, где Ариму как раз накрыл ужин. Он, в отличие от хозяина, со многими столковался; дождавшись, пока опустеют тарелки, попросил дозволения уйти. Кэраи в этот миг ему позавидовал, сам он так легко не умел – даже не друзей заводить, а так, пустячных знакомых не с умыслом и дальним прицелом, а просто, поболтать и уже считаться приятелями.

Устроился за столом с книгой. Древний хронист писал о войне, в которой горы Эннэ окончательно отошли нынешней Хинаи, тогда носившей другое название. Знали бы далекие предки, что будет на этой земле, порадовались бы или огорчились? Ведь как-то же они себе представляли грядущие дни.

– Господин, к вам вестник, – послышался голос охранника по ту сторону полога.

– Пусть войдет.

В палатке появился юноша в форме; Кэраи так и не научился различать все тонкости, откуда, из какого отряда. Это был другой язык, военных, а не придворных.

Что-то в облике показалось знакомым, но известие было важнее. Только скользнул взглядом по легкой фигуре – мало ли у брата молодых солдат.

– Письмо, голубь принес в крепость, – гонец протянул узкий кожаный футляр. К лапам голубя такое не привязать, конечно, зато надежная защита в дороге потом.

Непонятное чувство возникло, и, пожалуй, не слишком приятное. Взял футляр, почти соприкоснулись руки, и было это… словно едва не задел густую липкую паутину.

– Ты можешь идти.

Все-таки что-то тревожащее было в том движении, с каким юноша отступил назад и выскользнул из палатки. Невнятная мысль оформилась, приняла четкий контур: военные двигаются не так. И новобранцы из крестьян – тем более. «Скользящие в тени», незримые шпионы? Такие не передают официальные письма.

Эх, а вот это плохо.

Письмо предназначалось для брата, но это Кэраи понял, уже сломав печать, по обращению. Теперь уж всяко надо прочесть, все равно Тагари не поверит в случай.

Как это вышло? Вестник не мог перепутать, разве что его самого ввели в заблуждение.

Кэраи поднялся, выглянул из палатки. Горели костры, пятна света и тени метались по земле и холщовым стенам. У самого выхода сидели двое его охранников, разговаривали, но молодого солдата не было видно. Можно спросить, куда он направился, отыскать, но, если это и правда не обычный вестник, его не найти так просто. Охранники не заметили Кэраи, и тот вернулся за стол.

В письме командира Асумы говорилось о падении Сосновой. Кэраи несколько раз перечитал скупые ровные строчки. Быть этого не могло, но было – рухэй прокрались тайными тропами в середину гор Юсен, сожгли крепость, а командир Срединной с небольшим отрядом сейчас находится там. И намерен переловить врагов всех до единого.

Не надо было обладать блестящим умом, чтобы придти от этого в ужас. Осорэи, выходит, сейчас вообще не защищена. Сколько прошло дней с тех пор, как написано было письмо? Вот дата… три дня. Из них день голубь летел до крепости Трех Дочерей, еще двое суток, верно, снаряжали посланника, и потом тот догонял отряд генерала. Все равно долго, где-то замешкались. Это войско ползет, а конный галопом доскачет куда быстрее.

Кэраи уже снова приподнялся, отдать брату письмо, но где-то на задворках мыслей зашевелился червячок сомнения. Надо ли, прямо сейчас, когда у Тагари радость, а изменить уже нельзя ничего? Никто не узнает, отдано ли письмо, помимо этого посланца. Его отыскать бы, выяснить, кто это, и видно будет, как поступить.

Только где же его найти, раз уж сразу остановить не успел…

Шевельнулся полог над входом; вроде и не отодвинулась в сторону тяжелая ткань, так, дуновение ветра – а тот, про кого думал, уже стоит в палатке, и совсем рядом.

Как же его пропустили?

– На самом-то деле в военном лагере проще простого обмануть чью-то бдительность, – сказал вестник задумчиво. – Вроде бы должно наоборот, караулы на каждом шагу. Но нет, всякий надеется на другого…

Ох ты пропасть… как мог не узнать эти черты, эти удлиненные, словно чуть к вискам приподнятые глаза, сейчас прищуренные выжидательно? А волосы он сколол и прихватил воинской повязкой, ни малейшей небрежности.

Совсем не такой, как тогда, в страшном коридоре конюшни.

– Наконец-то узнали меня. А ведь я даже не старался этому помешать.

И тот же голос – не глухой, не звонкий, теплый и холодящий одновременно. Выходит, права была Лайэнэ?

– Так и не получилось поверить ей? – сказал чуть сочувственно, и будто мысли прочел. Или и впрямь?

– Смотри, – гость отринул вежливое обращение, повернулся к лампе и опустил пальцы в пламя. То сперва взвилось радостно, охватив едва не всю кисть, а потом побледнело, съежилось – уже едва тлел фитилек. Энори убрал руку; пламя, посомневавшись, вновь поднялось до прежней высоты, налилось оранжевым.

На гладкой коже не было и малого следа ожога, она даже не покраснела.

– Некоторые монахи умеют так, и колдуны рухэй, – голос Энори звучал издевательски, – Выбери лучше вторых, думая, кто я: ни в одном храме меня не примут, слишком жестоко навязывать меня им.

– Кем бы ты ни был, ты не можешь не рисоваться.

По губам гостя скользнула удивительно нежная, почти застенчивая улыбка.

Охрана в двух шагах, за полотняными стенками. Достаточно зова…

Ни звука не получилось. И подняться не вышло, и хоть сбросить на пол лампу – пожар привлек бы внимание.

Я все-таки был дураком, подумал Кэраи. Она пыталась, как могла.

Энори спокойно наблюдал за его стараниями, стоя рядом. Протянул руку, поправил лампу, сдвинутую совсем немного; аккуратно сложил записку из Сосновой, будто послание предназначалось ему. Оглянулся; Кэраи понадеялся, что хоть в этот миг удастся позвать охрану, но нет. А Энори уже снова смотрел на него, уже без тени улыбки.

– Сейчас сумерки… Ты ничего не сможешь наедине со мной, даже закричать не сумеешь, если я не позволю, – несмотря на такие слова, похоже, он не угрожал, говорил рассеянно и думал о чем-то своем.

– Чего ты хочешь, зачем явился?

– Не за тем, чтобы убить тебя. И твой старший братец спокойно сидит у себя в шатре или занят обходом, не знаю. Хотя ты пытался отнять то, что мне дорого, а он – мою жизнь, я не трону его сейчас. Все уже сделано, и катится, словно камень с горы – можно устроиться поудобней и смотреть.

Присел на сундук, на краешек, готовый подняться в любой миг.

– Все сложилось, как я мог только желать. Вы – все – научили меня понимать очень многие вещи, ненужные моим сородичам. Ваш Дом своим влиянием здесь мешает Золотому трону, но это уже не единственная причина его неприязни. Тагари не удалось сразу пресечь нападение, и север заполыхал. Столица давно зла на Хинаи за невозможность прежних торговых путей, товары выросли в цене – ведь для многих это важнее войны? Даже если твой брат чудом победит, ему уже не дадут остаться командиром, и что он сделает? Ты знаешь – сам опасался мятежа. Я буду рад, если он выживет в сражениях, его смерть все равно неминуема, но тогда она будет позорной.

Помолчал немного, и добавил задумчиво:

– А ведь если бы не твоя спесь, мы могли бы сейчас быть соратниками.

– Не могли.

– Назови хоть одну разумную причину? Без «тебе нет места среди людей», тогда ты знал меня просто лесным найденышем. Но тебе не понравилась моя власть над крестьянами и горожанами, которую ты считал своим правом – а ведь я получил ее не по праву рождения, а потому, что они потянулись ко мне. Не понравилась любовь ко мне мальчика, с которым ты даже не знал как поговорить и зачем он тебе. Молчишь… Ну что же… По дороге сюда я видел гонца с золотым флажком.

– Что ты с ним сделал?

– Я бы его охранял как зеницу ока, но этого не понадобится – знак Золотого Дома куда лучшая охрана. Я убил другого гонца – там, в Ожерелье, ради вашей семьи. А этот здесь будет к вечеру второго дня

Теперь говорил тихо и быстро, словно опасаясь, что подслушают или прервут:

– Ты и я знаем, что за приказ он везет. И я догадываюсь, чего от тебя ожидают в Столице. Послушай… Я в самом деле устал от того, что война идет на моей земле. Усмехаешься? Моя она больше, чем ваша. Вы не чувствуете ручьев, леса и скал, голосов их не слышите, а во мне живет каждое эхо и каждая тень. Война с рухэй завершится – начнется междоусобица. У тебя есть еще время ее избежать. И тогда, обещаю, я помогу выжить мальчику, ваш род не прервется.

– И ты посмел ко мне с этим придти?

– Почему бы и нет. Я уже много чего посмел.

– И к этой войне приложил руку, не так ли?

– Конечно. Тебе я скажу. Без подробностей, да простит меня светлейший господин.

Поднялся:

– Ваш Дом, считай, уже пал. Я всего лишь предлагаю закончить все это быстрее. Не ради вас – ради себя. Вспомни, что служил я верно и давал хорошие советы.

– Ты… Как же я тебя не дооценил, – тяжело отозвался Кэраи, – Главная моя ошибка. А теперь уходи.

– Я-то уйду. А ты не ошибись еще раз.

В шатер Тагари Кэраи пришел через полчаса, к тому времени стемнело совсем. Надо бы раньше, сразу, как опустилась за Энори складка входного полога. Не мог.

Нет, не потрясение было столь сильным – к нему оказался готов. Даже спасибо незванному гостю – теперь Кэраи точно выкинул из головы мысли о том, чего делать не станет в любом случае.

Думал, как поступить. Им осталось два дня от силы, а потом они станут государственными преступниками. Рядом с этим даже падение Сосновой казалось мелочью. И… что с Тайрену? Он там один. Куда ни глянь, все плохо – и ему угроза со всех сторон.

Снаружи по-прежнему горели костры, еще ярче стали с окончательным приходом ночи. От его палатки до Тагари идти было всего ничего, а показалось – полгорода. Невольно оглянулся несколько раз: нет ли где Энори?

Не было; если он и поблизости, вряд ли покажется. Любой из солдат мог им оказаться. Вот тот, опустивший голову, или тот что-то несущий в проходе меж палатками. Или тот, что подбрасывает ветки в костер – искры летят… Нет, вот им Энори быть не может. Огонь терпит присутствие Забирающих души, но погибает, когда те пытаются поддержать его жизнь…

Тагари не спал, разумеется. С двумя офицерами что-то вымерял на карте, Кэраи даже вглядываться не стал. Попросил разговора наедине, протянул письмо, даже не упоминая, почему, собственно, послание доставили не тому, кому надо.

…Ударь он брата ножом, наверное, увидел бы такое же лицо – растерянность, боль и недоумение. К чести Тагари, растерянность длилась недолго. Привычная складка появилась между бровями, изгоняя следы радости.

– Что ж, на сей раз Мэнго оказался хитрее, – сказал он ровно, такой ровной, говорят, бывает морская гладь перед штормом.

– Ты отправишь людей в Сосновую?

– Ни к чему. Их и вправду мало, кого сможет, найдет Асума. А моя задача – выгнать этих тварей из Хинаи.

– Но, те, что сейчас в горах Юсен, могут еще причинить зло тамошним деревням…

– Могу. И меня, разумеется, за это не поблагодарят, – Тагари мрачно усмехнулся, – Но если я отправлю туда немного людей, это будет гонка за призраками. А многих послать не могу.

Разговор был закончен, но из палатки вышли оба. Тагари невыносимо было сейчас оставаться на одном месте. Хоть караулы проверить, и лошадей, и побеседовать со своими людьми – от первого помощника до последнего кашевара. Видимость действия, но другого невозможно сейчас. Зато скоро уже настигнут они хвост рухэй… Тагари позаботится о том, чтобы эта змея оказалась нашинкована на куски, не просто прогнать врага – пусть никто не вернется домой.

Факелы у палатки горели на шестах, окрашивали воздух в оранжевый цвет. Стражники стояли навытяжку: после недавней оплошности, когда предатель сумел-таки ранить генерала, они и комара бы к нему не пропустили. Комар-то ладно, а вот предателя поди распознай.

Тагари бездумно повел глазами по сторонам, не решив еще, в какую сторону направиться. Брат следовал за ним; может, изменить порядок и позвать его с собой в обход?

Взгляд словно зацепился за что-то, и не просто: так напарываются на острый сук или гвоздь. То же лицо, какое привык видеть год за годом, какое увидел и в последний раз – на полу, в луже крови, только сейчас чистое – и глаза чуть прищурены, а были неподвижно-распахнуты. На губах чуть заметная улыбка торжества; именно в этот час, тяжелый для Тагари явился призрак – ему было отчего улыбаться.

Рука генерала сама двинулась не то к поясу – с анарой в военном лагере не расставался, не то к сердцу.

Кэраи с проворством и силой, неожиданными для него – придворного, главы чиновников – эту руку сумел удержать.

– Мне показалось…. – Тагари перевел дух, повертел головой, но теперь видел лица другие, хоть и тоже знакомые.

– На нас смотрят, – тихо и быстро сказал младший. – Мне почудилось то же, что и тебе, но я разглядел – это игра света и тени. И прибавил, словно бы с неохотой, пока Тагари вглядывался в стоящих – а верно, кажется, вон тот парень похож, и впрямь тень упала:

– Здесь у тебя на севере сплошные мороки. Насмотрелся, пока доехал…

Напряжение спало. Несмотря на тяжелую весть, Тагари усмехнулся и зашагал дальше. Что ж, для человека из города доехать сюда и впрямь подвиг, и нечисть будет мерещиться за каждым кустом. А у него есть дела поважнее…

**

Луна сегодня казалась особенно холодной, и тени бросала совсем черные. Может, ей неприятно было, что полтора десятка рухэй подобрались едва ли не к самому монастырю? Может ли оказаться так, что на родине луна другая?

Солдат потер ладонью лицо, отхлебнул воды из бежавшего у ног ручейка. Лезет же в голову всякая чушь, когда прешься сквозь завалы и чащу без отдыха.

Караульный был человеком, достойным доверия, и, несмотря на усталость, спать не собирался. Он пристально вглядывался в темноту, вслушивался в трески и шорохи, и не заметил, как веки его смежились. Но даже заснувшему ему чудилось, что он наблюдает за лесом.

А меж тем мрак между двумя стволами еще немного сгустился, а потом стало ясно, что это не дух, а всего лишь человек, одетый в темное. Он шагнул на поляну, обошел спящих, вглядываясь, словно ища что-то. Потом наклонился, вытащил из поясной сумки десятника лист бумаги, и так же тихо растворился между деревьями.

На сей раз Энори обошелся без костра, когда вызвал из гребня Яаррин.

– Что ты делаешь? – спросила женщина, зябко передернув плечами. Мерзнуть она не могла, но лунный свет, заливавший полянку, казался ей ледяным.

– Соскучился по цветам, – бросил Энори; он сидел на траве, складывая из бумаги лилию. В ночи она казалась настоящей, почти, если бы не…

– Какая-то карта? – присмотрелась Яаррин, заметив росчерки на бумаге.

– Верно.

– О, вот и еще одна… – подняла лежащий на траве листок. – Не понимаю в картах… это же горы?

– Места, где мы находимся.

– Но ты был на стоянке рухэй, значит, украл у них.

– Я их и рисовал, – сказал Энори равнодушно, забирая у Яаррин листок и складывая для второй лилии. – Если ничего не изменилось, где-то там есть еще последняя часть отряда, надо наведаться к ним… попробую сделать розу.

– Недолго же длилась твоя помощь. Что изменилось?

– Я их провел, куда обещал. Обратно… не нанимался.

Яаррин хмыкнула. Втянула воздух тонкими ноздрями:

– Одна стоянка неподалеку. Ты же не просто поболтать меня вызвал?

– Пугни их как следует, но не трогай, – сказал Энори, откладывая недоделанный цветок и вертя в руках гребень. – Пусть потеряют направление.

– Решил поиграть? – усмехнулась женщина.

– Не знаю пока. Не хочу их в этих горах… но и убивать не хочу тоже, – прибавил он, быстро глянув на лицо женщины – та едва ли не облизывалась.

– Мне нужна пища. Я голодала довольно давно, с тех пор, как закончились схватки и началось отступление.

– Не ври мне, ты развлекалась, гуляя между лагерями, и получила довольно. Впрочем, можешь взять одного из этих, так они быстрей побегут.

– Ну, спасибо, что бросаешь кусок. Сам все еще держишься? То, что ты решил брать взамен, все равно что свет гнилушек по сравнении с солнцем.

– Может быть. Мне пока не надоело, – ответил Энори рассеянно, продолжая поворачивать гребень в разные стороны. Яаррин это беспокоило, хоть ничего угрожающего не было в движении пальцев.

– И ты ради этого вернулся в Эннэ? – спросила она с сомнением. – И что намерен делать дальше?

– Иди уже, – сказал он, и это прозвучало не то разрешением, не то повелением. И снова принялся за лилию. Хоть и складывал так, чтобы знаки и контуры все пришлись на внутреннюю сторону, они все же проступали невнятными пятнами. Неприятно было Яаррин смотреть на бумажный цветок – словно настоящую лилию тронула черная плесень. Она поспешно ушла, подгоняемая не только голодом.

**

Небеса, дарившие хорошую погоду, заупрямились, и два дня подряд проливались обильным дождем, когда Лиани и брат Унно снова свернули в горы Юсен. Из-за ливня наполнились ручейки, стали стремительными речушками, и путникам пришлось задержаться еще немного, отыскивая надежный путь. Но за это время они набрели на несколько небольших деревень и на сей раз не стали прятаться от новостей. Благо, ничего особо страшного и не звучало.

О рухэй тут знали, их сильно боялись, но «полностью сожженные поселения всего за полдневный переход отсюда» оказывались целыми, зато там уверенно говорили о другом разоренном месте. И, конечно, на чем свет стоит кляли свои же северные войска.

– Сороки, а не люди в этих горах, – бурчал монах себе под нос, – слухи разносят…

– Слишком уж много они знают для просто слухов, – вслух думал Лиани – ему немного полегчало с тех пор, как самые страшные байки раз за разом оказывались вымыслом. – Кто-то, я думаю, постарался, рассказывая новости местным. Эту бы сволочь… Так опорочить человека, сдержавшего лавину на севере!

Недалеко от Эн-Хо обоим уже было не по себе сейчас все наконец станет ясно. Они даже шли чуть медленнее, и, зная, что не время еще, все-таки всматривались в прогалы между деревьев, и в каждом почерневшем упавшем бревне готовы были увидеть тело убитого.

Сухое дробное звяканье раздалось в воздухе, затем козье блеянье, потом по склону посыпались козы – сбегали, вскидывая задние ноги, мотая бородками. За стадом на тропу вышел пастух, сам угловатый и верткий, будто коза. Почтительно поклонился, увидев монаха.

– Не в наш ли монастырь идет святой брат?

– В Эн-Хо? Он цел, хвала Небесам?

– Еще как цел, спасибо молитвам отца настоятеля, святой братии и вещей девы!

– Что за дева? – заинтересовался брат Унно.

– Ее, говорят, послала Заступница, – охотно начал пастух. – Она видит сны, в которых будущее предсказывает, этого даже отец настоятель не мог, говорят…

Заканчивал речь он уже перед кустами и козами. Путников будто смыло.

– Отпусти мой рукав! – возмущался брат Унно, едва поспевая за Лиани. – То есть брат смиренно просит. Мог бы хоть не на людях! Ишь, выздоровел!

До стен и пристроев монастыря оставалось не более часа.

**

Нээле снилось, что она снова в холмах после гибели Тайлин, и Лиани увезли, и неоткуда ждать помощи. Время сместилось, все произошло одно за другим, сразу. А она шла, не зная куда и зачем, и ей мнилось, будто она давно умерла, и призраком бредет по земле. Ветер дул сильный, дождь сыпал, мелкий, холодный, словно осенью. Вокруг бугрились холмы с трещинами в склонах, черных, как после пожара. Смеркалось. А потом она увидела свет, будто костер или окошко в доме; на свет побежала. Споткнулась – и чья-то рука подхватила девушку.

– Куда ты спешишь?

– Я должна помочь… вдруг там я найду тех, кто сможет…

Повернула голову, пытаясь понять, кто говорит с ней. Увидела: за спиной не холмы, там высилась ограда монастыря; фигуры Опор сейчас отчего-то напомнили могильные камни.

– Нет нужды спешить. Что тебе сторонние люди по сравнению с истинно важным? Ты ведь уже поступала так?

В дверь негромко, но настойчиво стучали.

– Сестрица, зовут, новость хорошая, – пискнул у двери мальчик, отданный еще в младенчестве в монастырь, но в монахи пока не посвященный. Девушку он очень любил, но побаивался из-за волшебного дара, за что его корили старшие.

– Да, да, я иду, – пробормотала, не спросив, что за новость – слишком ярко еще стояло перед глазами ночное видение, и сердце все еще учащенно билось о ребра. Сон? Да, только сон…

Она подскочила, ухватила кувшин с водой, спросонья неловко плеснула – вместо умывального таза попала себе на колени. Все еще мерещилась рука, будто ее коснулась на самом деле.

Давно ей не снились кошмары…

Хотя вроде и жуткого не было во сне. Просто фигура с закрытым лицом, и даже голос приятный. А странные речи… что ж, ей напомнили о пятне на ее совести – как раз когда она возгордилась, стала считать себя отмеченной Небесами.

Но, стоило ей глянуть в окно комнатки, мысли о совести и кошмарах вылетели из головы. По булыжникам дворика в сопровождении монахов шли двое. Одного она не сразу узнала, вспомнила уже по дороге, зато второго…

В темном поношенном платье, с убранными в узел волосами стояла, в тени полупрозрачная. Одни глаза остались – запавшие, обведенные темными кругами, а в глубине было приглушенное сияние, словно свеча под водой горела.

Лиани стало не по себе. Вспоминал ее, похожую на Кэйу, только тоньше, волшебней, а перед ним едва ли не святая отшельница.

– Вот что стены монастырские делают, – хмыкнул за плечом брат Унно, – Стоит покинуть их – и пожалуйста, невинными зайцами и тетеревами питаешься вместо корешков и зерна, а сюда приди – наоборот, сразу благость во всем существе разливается.

В другой миг Лиани, наверное, смутился бы от таких слов, а то и рассердился даже, но сейчас был благодарен. И к Нээле подошел с улыбкой, будто лишь пара дней как расстались.

Им не сразу удалось поговорить. Сперва путников позвал к себе отец-настоятель, и туда Нээле ходу не было. Она бродила окрестными двориками, бездумно улыбалась набежавшей ребятне, что-то отвечала на расспросы взрослых. Мало кто знал из прибившихся беженцев, что несколько месяцев назад один из пришедших сегодня ушел в никуда, а другой – с поручением, но ощутили – произошло нечто важное.

Потом Лиани вернулся, вокруг сразу собрались желающие новостей, и рухэй занимали больше всего.

– Если не пришли до сих пор – хвала Заступнице – вряд ли уже сунутся. Наверное, пытаются убежать подальше. Асума будет искать их. Он знает про монастырь, обещал и сюда прислать воинов, – поспешил Лиани успокоить собравшихся. – Мы шли кружным путем, долго, а отряд Сосновой уже должен вот-вот подоспеть.

Нээле прислушалась к своим ощущениям – нет, кажется, он говорит то, что думает, не пытается никого успокоить пустыми словами. Хотя… с одними словами он не пришел бы, всеми правдами и неправдами добыл бы защитников или постарался убедить всех жителей Эн-Хо уйти. И ведь сумел бы. Это у нее не получилось недавно – удержать…

Странно жизнь повернулась. Теперь наконец он свободен, и не связан ничем…

Наконец они остались наедине, пошли прочь со двора, забрели в пустующую мастерскую, где раньше делали краски. Лиани вновь заговорил про чужих солдат; это и впрямь было самое важное, но девушку это все же слегка огорчило. Сейчас ей хотелось слышать о нем самом, и она стала спрашивать, но как-то незаметно оказалось, что вопросы задает уже он.

Нээле отвечала охотней, чем Лиани, и не удивлялась его нежеланию говорить. Окажись она в сожженной крепости, вообще бы слова не произнесла еще долго. Самой же Нээле в эти недели… пару дней страха да ночь под дождем, вот и все. Даже молитвы во спасение Сосновой не в счет, тут и без нее хватает тех, кто куда ближе к Небу.

– У нас теперь уже не голодно, – оживлено говорила она. – Плодов еще нет, конечно, но уже растут съедобные клубни.

…И ртов стало меньше, и часть ушедших погибла, но об этом не надо сейчас.

– А еще поселился человек, он отлично ставит ловушки для рыбы. Монахи же ее никогда не ловят, но не запрещают другим. Я научилась варить суп. Думала, буду здесь жить одними молитвами, а научилась готовить, правда, смешно?

Нээле видела – скорее, ощущала, – что Лиани разглядывает ее украдкой, и сама занималась тем же. Уже в третий раз неожиданно встречала его, и каждый из них молодой человек выглядел для нее по-новому.

Уже ничего не осталось от того юноши из земельной стражи, со светлой улыбкой говорившего про волшебных созданий. Хотя едва ли год прошел с первой встречи, и чертами он изменился не сильно, мечтательности – то восторженной, то грустной – не стало вовсе. Появилась тихая скрытая ярость; вряд ли сейчас чувствовала бы себя с ним так спокойно и свободно, укради он ее как давешней весной. И не потому, что для нее угроза, просто не сравнить шелк и бронзу, хотя оба переливаются. Безобидным он больше не выглядел.

Зимой кинулась ему на шею, а сейчас опасалась случайно коснуться.

Но то ли виной тому жизнь при храме – хотя народу тут было всяко больше, чем в мастерской вышивальщиц, то ли еще что, но сердце как-то подозрительно ёкнуло. Что-то в Лиани появилось и новое-притягательное. Неужто это от войны след, и привлекательны те, кто сражался и убивал?