Текст книги "Уильям Гэддис: искусство романа"

Автор книги: Стивен Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

ЧЕЛОВЕК ВНУТРИ

 «Обычно я стеснялся бравировать своей личной жизнью только потому, что она есть»[9]9
  9. Contemporary Authors, ed. James M. Ethridge, Barbara Kopala, and Carolyn Riley, vol. 19/20, Detroit: Gale Research, 1968.


[Закрыть], – сказал однажды Гэддис, и, возможно, по той же причине избегает показывать свои работы художник Уайатт Гвайн, герой «Распознаваний». На первой их встрече арт-критик Бэзил Валентайн говорит Уайатту:

– Увидев тебя сейчас, знаешь ли, я получил ответ на один вопрос, что беспокоит меня уже давно. Стоило увидеть твою первую вещь, а это был миниатюрный Дирк Баутс, я задумался, не писал ли ты с модели.

– Ну, я…

– Но сейчас это вполне очевидно верно же, продолжил Валентайн, кивая на картину между ними. – Зеркала?

– Да, конечно да, зеркала. Он засмеялся – сдавленный звук – и закурил [10]10
  10. «Распознавания» (The Recognitions, 1955; New York: Penguin, 1993). Здесь и далее цитаты из текста иногда обозначены как Р., а иногда частью и главой, например II.3. (Это исправленное издание 1993 года – последнее, которое проверил Гэддис; его переиздали в 2012-м в Dalkey Archive Press.)


[Закрыть].

Гэддис тоже писал по отражению в зеркалах, черпая материал для проработки персонажей и декораций мест действия в своем прошлом. Он родился в Манхэттене в 1922 году, рос в Массапекве на Лонг-Айленде, в доме-прообразе жилища Баста из «Джей Ар». Как и у Баста, члены его семьи по материнской линии были квакерами, хотя сам он воспитывался в кальвинистской традиции, как и Уайатт (который тем не менее «похож на ква-кера», по мнению одного наблюдателя). Как Отто из «Распознаваний» и Джек Гиббс из «Джей Ар», Гэддис вырос без отца – тот ушел, когда ему было три года. По сути, призрак исчезнувшего, умирающего или умершего отца, оставившего ребенка в катастрофическом положении, есть во всех пяти романах Гэддиса – сюда можно включить его представление о мире в целом как о брошенном стабильными и надежными авторитетными лицами и скатившемся в беспорядок.

С пяти до тринадцати лет Гэддис находился в школе-интернате в Берлине (штат Коннектикут), которая не только предоставила мрачные воспоминания Джеку Гиббсу в «Джей Ар», но и послужила неназванным местом действия новоанглийских глав «Распознаваний». Вернувшись на Лонг-Айленд для поступления в среднюю школу Фармингдейла, Гэддис слег с той же болезнью, что и Уайатт, и парой лет позже она же, к сожалению писателя, не пустила его на Вторую мировую войну. Затем Гэддис поступил в Гарвард, где остался и позднее редактировал Harvard Lampoon, пока небольшая стычка с полицией не вынудила его уйти в начале 1945-го, так и не получив диплом.

Перебравшись на Горацио-стрит в Гринвич-Виллидже – улицу, где жил и рисовал подделки Уайатт, Гэддис чуть больше года работал фактчекером для журнала New Yorker. Позже он вспоминал об этом, как о «чертовски хорошем обучении, аспирантуре для писателя, – проверке всего, будь то репортаж, профиль или заметка. Я все еще чувствую давление от тех стараний разобраться. Разные проблемы высших финансовых сфер и тому подобное из «Джей Ар» – я очень постарался все проверить. И это – отголоски тех двух лет в New Yorker» [11]11
  11. Interview with Miriam Berkley, June 1985. Сжатая версия интервью выходила в Publishers Weekly, July 1985, но все цитаты, которые я здесь использую, взяты из сырой транскрипции с небольшими правками самого Гэддиса.


[Закрыть]. В 1946 году Гэддис уволился для безуспешных попыток писать коммерческие рассказы, а в 1947-м отправился на пять лет скитаться по Мексике, Центральной Америке, Европе (преимущественно Испании и Франции) и Северной Африке [12]12
  12. В последние годы несколько из тех рассказов вышли в разных журналах, но в них не видно таланта, который расцветет, когда Гэддис напишет свой первый роман.


[Закрыть]. Во время этих путешествий он начал свой первый роман и, вернувшись в Америку в 1951-м, продолжил над ним работать, по большей части в уединении. Время от времени он приезжал в Гринвич-Виллидж, среда которого была безжалостно воссоздана в середине «Распознаваний», где познакомился со многими начинающими писателями того времени, особенно битниками.

«Распознавания» вышли в 1955-м как прорывной и противоречивый (в плане отношения к нему) роман в весеннем каталоге Harcourt, Brace, но не имели большого успеха, как и «Моби-Дик» столетием ранее. Горстка читателей распознала важность книги и отнеслась к Гэддису как к культовой фигуре, но большую часть критиков колоссальные размеры романа неизвестного писателя отпугнули. Вспоминая об этом в 1975-м, критик Джон Элдридж, один из ранних защитников романа, так объяснил ситуацию:

Как обычно и случается со спорными оригинальными работами, должно пройти какое-то время, прежде чем публика дорастет до «Распознаваний». Проблема заключалась не просто в том, что роман слишком длинный и запутанный или его представления о читательском опыте слишком необычны, а в том, что даже начитанная публика середины пятидесятых еще не приучилась к такому типу литературы. […] Доминирующим стилем в серьезной художественной литературе пятидесятых был реализм, а вымысел и черный юмор, – чьимпервым и выдающимся образцом позже назовут «Распознавания», – еще не вошли в моду. На самом деле, все писатели, ставшие лидерами движения черного юмора, в 1955-м либо не были известны, либо не были изданы. […] Их творчество за последние 20 лет создало контекст, по которому возможно определить, что роман Гэддиса помог открыть целое новое направление в американской литературе. Перечитывая его со знанием всего, что дал нам опыт этого движения и открытий новых возможностей романа, видно, что «Распознавания» явно занимают уникальное и первостепенное место в нынешней литературе[13]13
  13. Aldridge John W., The Ongoing Situation, Saturday Review, October 1975.


[Закрыть].

Когда стало ясно, что роман не принесет ожидаемого успеха – тремя годами ранее Ральф Эллисон опубликовал «Человека-невидимку» и заработал денег на всю оставшуюся жизнь, – Гэддис метался между поденщиной, которая в будущем предоставит ему сырой материал для следующей книги. После работы в рекламном отделе фармацевтической фирмы он писал киносценарии по заказу армии, а потом речи для корпоративных руководителей – как Томас Эйген в «Джей Ар», который тоже выпустил важный, но проигнорированный роман. Гэддис прервал пятнадцатилетнее молчание появлением статьи «Джей Ар, или Мальчик внутри» в Dutton Review, которая затем станет началом второго романа. Осенью 1975-го, когда вышла «Джей Ар», рецензий оказалось намного больше, чем на его первую книгу. И хотя Гэддис выиграл Национальную книжную премию США за лучшую художественную книгу года, к сожалению, существуют основания для слов Фредерика Карла, о том, что «Джей Ар» остается, «возможно, великим непрочитанным романом послевоенной эры» [14]14
  14. Karl F. R., American Fictions: The Mega-Novel, Conjunctions, 7, 1985.


[Закрыть].

В семидесятых Гэддис оставался автором-фрилансером и недолгие периоды преподавал – обычно писательское мастерство. В Бард-колледже он разработал курс на тему поражений в американской литературе – центральную тему его собственных работ и изумительного эссе «Гонка за второе место» (1981), лучшего из его сравнительно небольшого количества публицистики. Тем временем первые два романа привлекали все больше и больше внимания: в тематических журналах с некоторой регулярностью появлялись эссе, увеличилось число диссертаций, в центре которых оказывались тексты Гэддиса, а летом 1982-го наступила кульминация в виде первой книги о его трудах – специального выпуска Review of Contemporary Fiction, а также в виде гранта фонда Макартуров (известного как «премия за гениальность»). В 1983 году Ассоциация современного языка провела заседание, посвященное произведениям Гэддиса, а на следующий год, когда вышла вторая работа о его творчестве, он был избран в Американскую академию и институт искусств и литературы – и закончил третий роман.

Подобно предшественникам, «Плотницкая готика» пестрит автобиографическими элементами. Мало того что викторианский дом, в котором разворачивается действие, похож на дом Гэддиса в Пирмонте в штате Нью-Йорк, где его бумаги хранились в такой же переделанной из гаража запертой комнате, как та, что разжигала любопытство Лиз, но и сам неуловимый хозяин дома, геолог Маккэндлесс, представляет собой еще одно зеркальное отражениеГэддиса: «Лицо казалось истощенным, как и протянутая ей рука казалась лишенной цвета, что когда-то мог быть сильным загаром […] его неподвижные жилистые руки и его… твердые неровные черты, сохранившие воспоминания о далеких солнцах, холодное серое спокойствие глаз, где кроется… кроится?»[15]15
  15. Гэддис У., Плотницкая готика, Pollen press / Антоним, 2021, пер. С. Карпова; здесь и далее упоминается под аббревиатурой ПГ.


[Закрыть] Кроется, видимо, сам Гэддис, поскольку во второй половине цитаты Лиз домысливает внешность Маккэндлесса, а затем совсем уходит от оригинала, заканчивая свое описание цитатой из «Потерянного горизонта» Джеймса Хилтона:

пока не схватила карандаш, чтобы тяжело провести по его неподвижным жилистым рукам, твердым неровным чертам лица, прохладному незаинтересованному спокойствию глаз и после едва ли секундной паузы взялась с карандашом за его руки, разобщенные, в ржавых пятнах, обветшавшие черты лица приглушены и стерты, как у коллектора, с кем его можно перепутать, горькая утрата в глазах где кроется, кроется... Полотенце кучей отправилось на пол, и она выпрямилась голой, широко расставленные ноги задеты ножницами, которыми смертоносно орудовали на экране, когда она зарылась за потрепанной книгой без обложки, даже без первых двадцати с лишним страниц, так что открылась книга сразу на той строчке, что она искала, карандаш опустился на кроется, ощущение, что он по-прежнему составляет частичку всего того, чем мог бы быть.

Очевидный урок в том, что мы имеем дело с вымыслом, не жизнью, и, несмотря на обнадеживающую информацию – что у Маккэндлесса внешность, семейное положение, политические взгляды и манера речи Гэддиса, даже его домашние животные, он ассоциируется с автором не больше Отто, Гиббса или Эйгена. «Нет, – предупреждает Гэддис, – все персонажи в чем-то противоречат жизни их автора», – и иногда даже меняются в ходе написания. В телевизионном интервью Малкольму Брэдбери Гэддис объяснил это на примере Томаса Эйгена:

Я начал описывать его как… так сказать, списывая с себя. Поначалу он приятный тип, которому не повезло, но в дальнейшем становится очень неприятным, а к концу романа – абсолютно отвратительным, абсолютно, потому что так он развивается в романе. Я перестал ассоциировать персонажа с собой и начал рассматривать на дистанции. Но я увидел, что он действительно такой; не просто человек, которому не повезло, но и эта озлобленность действительно превратила его в того… с кем не захочется общаться[16]16
  16. Bradbury M., Writers in Conversation 13: William Gaddis, London: Institute of Contemporary Arts, 1986. Videocassette originally distributed by the Roland Collection, Northbrook, IL.


[Закрыть].

Другому, более озлобленному альтер-эго из «Джей Ар», Гэддис дал имя Галл[17]17
  17. Gall – желчность (англ.). – Прим. пер.


[Закрыть].

Большая часть действия «Его забавы» происходит в том же доме в Уэйнскотте на Лонг-Айленде, где Гэддис жил во время написания романа, но у самого автора, не считая пьесы о Гражданской войне в США и разбитых надежд на успех, мало общего с Оскаром Кризом. У Гэддиса куда больше общего с девяностосемилетним судьей Томасом Кризом, – тот озвучивает множество мыслей писателя его любимым вычурным языком. Наиболее автобиографичный персонаж в творчестве Гэддиса – рассказчик «Агонии агапе», но и там достаточно различий, чтобы называть его персонажем, а не автором.

Этот автобиографический импульс также можно встретить у ряда современников Гэддиса. В его автопортретах есть что-то от эгоизма Мейлера, эгоцентризма Керуака, сдержанности Рота и игривости Барта. Но в случае Гэддиса импульс, возможно, связан со смыслом строк Роберта Браунинга, которые он записал в своем номере журнала Conjunctions 1983 года, где вышло интервью с его другом Уильямом Гэссом: «Мое ремесло – не знаю, не уверен / Но что-то в нем да было, несмотря на трюки! / Я правда хочу осветить мой собственный ум»[18]18
  18. Mr. Sludge, The Medium, 1864 – его Гэддис, вероятнее всего, нашел в Оксфордском словаре цитат 1949 года, источнике десятков цитат в его книгах.


[Закрыть].

В 80-е и 90-е репутация Гэддиса в среде критиков росла по мере того, как выходили книги и статьи по его романам, а сами романы печатались на других языках. В 1994-м Гэддис получил свою вторую Национальную книжную премию за «Его забаву», заслужил несколько престижных грантов и наград – например, был заслуженным автором штата Нью-Йорк с 1993-го по 1995-й, – и под конец жизни приобрел особое уважение в Германии после выхода четырех романов на немецком. Болезнь не позволила ему посетить Германию в последний раз, и он провел оставшиеся годы за написанием «Агонии агапе», опубликованной посмертно. Уильям Гэддис умер 16 декабря 1998 года, за две недели до своего семьдесят шестого дня рождения.

ИСТОЧНИКИ ВЛИЯНИЯ

 Характер и охват читательских интересов Гэддиса вызывали необычайно много домыслов, особенно среди рецензентов и критиков, стремившихся установить «источники влияний», чтобы разложить его работы по литературному спектру. Из-за аллюзий, цитат и энциклопедического разброса знаний в романах фраза из рецензии Синтии Озик, гласящая, что «Мистер Гэддис знает почти все»[19]19
  19. Ozick C., Fakery and Stony Truths, New York Times Book Review, July 1985.


[Закрыть] вторила критикам, предполагавшим, что он читал все. Например, Тони Таннер уверенно заявлял: «Очевидно, Гэддис читал Джойса (кто его не читал?)»[20]20
  20. Tanner T., Review of the Avon Recognitions, New York Times Book Review, July 1974.


[Закрыть], – но Джойс как раз самый яркий пример автора, не оказавшего влияния на Гэддиса. Точно так же Фредерик Карл отмечает гэддисовскую «обширную начитанность и знание религиозной литературы, церковных отцов и историков, произведений на латыни, церковных теологов, усвоенных настолько, что получается переварить их в пародийных целях»[21]21
  21. Karl F. R., Gaddis: A Tribune of the Fifties, in: Recognition of William Gaddis, ed. R. Kuehl, S. Moore.


[Закрыть], хотя почти все религиозные отсылки в «Распознаваниях» взяты из дюжины довольно распространенных вторичных источников. Делмор Шварц был ближе к истине, когда писал подруге и редактору Гэддиса, Катарине Карвер: «Он больше знает о снотворном, чем о церкви, даже несмотря на все аллюзии»[22]22
  22. Letters of Delmore Schwartz, ed. Robert Philips, Princeton: Ontario Review Press, 1984.


[Закрыть]. Это не принижение неоспоримого образования Гэддиса: очевидно, он был необычайно начитан и тщательно изучал источники, и заявления о его энциклопедических знаниях только свидетельствуют о мастерстве автора. Подобно большинству писателей, наиболее открыто Гэддис показал источники вдохновения в первом романе; в «Джей Ар» он уже набил руку, и все «источники» спрятались в огромном механизме произведения. (Вместо этого он сам начал влиять на других, о чем я расскажу в завершающей главе.) В 1980-е он попал под влияние классической юридической литературы, а в 1990-х настолько вдохновился романами Томаса Бернхарда, что смоделировал по ним последний роман, – адаптировав их особенности под свой стиль.

В конечном счете для разговора об отношениях Гэддиса с литературными предшественниками и современниками больше подходит, пожалуй, слово «родство», чем «влияние». «Мне кажется, писатели работают с собственной энергией, исходя из собственных замыслов, – сказал он в интервью 1986 года и даже добавил, – не думаю, что на нас кто-то оказывает влияние»[23]23
  23. Abádi-Nagy, Zoltán, The Art of Fiction CI: William Gaddis, пер. С. Карпова, Paris Review, N 105, Winter 1987.


[Закрыть]. Тем не менее на навязчивый вопрос о влияниях критики давали так много ошибочных ответов, что представляется необходимым краткий обзор списка чтения Гэддиса[24]24
  24. Я ограничусь литературными работами, хотя можно предположить, что нон-фикшн имел куда большее влияние на мировоззрение и темы Гэддиса; см. «Письма», где он говорил о глубоком впечатлении от таких книг, как «Закат Европы» Освальда Шпенглера, «Постижение истории» Арнольда Тойнби, «Золотая ветвь» сэра Джеймса Фрейзера,«Белая богиня» Роберта Грейвса, труды Артура Шопенгауэра и Фридриха Ницше и т. д. Во время работы над романами Гэддис читал больше нехудожественной литературы, нежели художественной.


[Закрыть].

Основной специальностью Гэддиса в Гарварде была английская литература, и он считал программу крепкой и традиционной. Как он сказал Мириам Беркли: «Мы читали Чосера, мы читали Драйдена и так далее, елизаветинскую драму, комедию реставрации – все то, что предлагает хорошее образование в этой сфере. И совсем немного нынешнего. Я имею в виду, это было еще до курсов литературного мастерства, обсуждения современных романов и так далее. Это было более… не могу сказать „классическим образованием“, потому что „классическое“ скорее относится к греческому или латинскому искусству, но это было старомодно, чему я очень рад, я в восторге. Всегда был этим доволен».

В числе прочего он учился у Альберта Герара, посещал лекции Ф. О. Маттиссена о греческой драме и изучал Чосера у Теодора Спенсера. Он читал спенсеровское издание «Героя Стивена» Джойса, но не впечатлился и не брался за остальные работы Джойса. Тем не менее из всех предполагаемых источников влияния Джойса называют чаще всего. Первое же научное эссе по «Распознаваниям» – подробная демонстрация, сколько книга позаимствовала у «Улисса», причем «в таких крошечных деталях», как позже шутил Гэддис, «что я усомнился в своих воспоминаниях о том, что никогда не читал „Улисса“»[25]25
  25. The Letters of William Gaddis, ed. S. Moore, Champaign: Dalkey Archive Press, 2013. Гэддис говорит об On William Gaddis: In Recognition of James Joyce Бернарда Бенстока. Дэвид Марксон познакомил Бенстока с творчеством Гэддиса в начале шестидесятых; хотя его впечатлили Р., он посчитал, что эссе получится опубликовать, только если связать Гэддиса с Джойсом.


[Закрыть]. И по сей день влияние Джойса предполагают многие, несмотря на несколько опубликованных опровержений самого Гэддиса. В 1975 году он с понятным нетерпением дал следующий выразительный ответ исследовательнице Джойса Грейс Экли:

Я ценю ваш интерес к «Распознаваниям» и должен сказать, что почти дошел до ручки из-за вопросов, что я читал и не читал у Джойса 30 лет назад. Из всего «Улисса» я читал только Молли Блум в конце, и то она циркулировала из-за своей непристойности, а не литературных достоинств; Нет я не читал «На помине Финнеганов», хотя, кажется, оттуда слово «психоаналузер» в «Распознаваниях»; Да я читал кое-что в «Дублинцах», но не помню сколько и запомнил только рассказ «Взаимные дополнения»; Да я читал пьесу «Изгнанники» и счел ее крайне неудачной; Да думаю я читал «Портрет художника», но вроде бы не дочитал и его; Нет я не читал комментарии к работам Джойса и не усваивал детали без чтения оригинала. Я также читали, кажется, гораздо лучше усвоил Элиота, Достоевского, Форстера, Рольфа, Во, зачем продолжать, кто ищет Джойса, тот найдет Джойса, даже если и Джойс, и жертва нашли что-нибудь у Шекспира, пропустит строки, целиком взятые у Элиота и Ко, и все это, скорее всего, будет продолжаться, покуда Джойс остается академической дойной коровой («Письма»).

Здесь наиболее значимые имена – Элиот и Достоевский; никто из гэддисовских рецензентов не сказал, что «Распознавания» – это «Бесплодная земля», переписанная Достоевским (с дополнительными диалогами от Рональда Фирбенка), хоть это было бы точнее, нежели рассуждать, подобно многим, о параллелях с «Улиссом». Мало того что в гэддисовских романах десятки «строк, целиком взятых у Элиота», но и сами «Распознавания» можно читать как эпичную проповедь на основе «Бесплодной земли». В романе используются те же техники отсылок, аллюзий, коллажа, множественных перспектив и взаимопротиворечащих голосов; те же образы огня и воды из религии и мифов – иногда из тех же книг; и оба произведения основаны на том же художественном, моральном и религиозном менталитете. «Джей Ар» уже не такой элиотовский, как дебютный роман, но и в нем есть цитаты из «Любовной песни Дж. Альфреда Пруфрока», «Истерии», «Бесплодной земли» и «Суини-Агониста» – все они звучат разными голосами. «Четыре квартета» – настолько важны для религиозной ауры «Распознаваний», что на ранней стадии Гэддис планировал вплести в текст все строки поэмы, – заметны своим отсутствием в безбожном мире «Джей Ар» и почти невидимы в безнадежном мире «Плотницкой готики». Аллюзии на «Четыре квартета» и остальные поэмы Элиота возвращаются в «Его забаве», где судья Криз (представляющий самого Гэддиса) называет Элиота «нашим лучшим поэтом века»[26]26
  26. Гэддис У., Его забава (A Frolic of His Own, New York, Poseidon press, 1994); далее – ЕЗ.


[Закрыть], а ближе к концу финальной и наиболее личной книги Гэддиса – последнего «набега на невыразимость / с негодными средствами, которые иссякают»[27]27
  27. Элиот Т. С., Четыре квартета, в: Элиот Т. С., Бесплодная земля. Полые люди. Поэмы, стихотворения, пьесы, пер. А. Сергеева, М.: Иностранка, 2018.


[Закрыть] (один из самых любимых куплетов Гэддиса из «Ист-Коукера»), – рассказчик отвергает пассивный опыт прослушивания оркестра в пользу активного опыта участия в нем: «Чувства оглушает элиотовская „музыка, слышимая столь глубоко, / Что ее не слышно: пока она длится, / Вы сами – музыка“»[28]28
  28. Гэддис У., Агония Агапе, пер. С. Карпова (Agapē Agape, 2002; New York: Penguin, 2003); далее – АА. Перевод Элиота – А. Сергеев.


[Закрыть], – из заключения «Драй Селвэджес», третьей части «Четырех квартетов».

Среди писателей-романистов Достоевский для Гэддиса вне конкуренции [29]29
  29. См. Короткое эссе Гэддиса «Достоевский» (Dostoevski) в сборнике «Гонка за второе место», ред. Д. Табби (The Rush for Second Place, New York; Penguin, 2002), далее – ГВМ, написанное в 1996-м для немецкой газеты по случаю 175-й годовщины дня рождения русского писателя. «Этому человеку по силам все», – сказал Гэддис в одном из последних интервью (с Полом Ингендаем).


[Закрыть]. «Как написать нам / Русский роман в Америке? / Когда жизнь так хороша?» – вопрошал Роберт Фрост с нехарактерной ему недалекостью в поэме «Нью-Гэмпшир» (1923), написанной, когда Гэддис появился на свет. В 1950-х жизнь казалась настолько ужасной, что появились «Распознавания» – наиболее «русский роман» в американской литературе. Любовь Гэддиса к русской литературе девятнадцатого века четко просматривается в романах, письмах и нескольких лекциях, полных отсылок к произведениям Достоевского, Толстого (его пьесам и прозе), Гоголя, Тургенева, Горького, Гончарова и Чехова. Гэддис разделяет с ними не только метафизические воззрения и порой причудливое чувство юмора (особенно с гоголевскими «Мертвыми душами»), но и их националистические порывы. Уильям Гэсс рассказывал о речи Гэддиса в Литве в конце 1985-го, когда писатель заявил, что «у него и ранних русских романистов одна и та же цель, и он пытается сохранить свое видение приемлемой страны так же, как они пытались искупить свои»[30]30
  30. Gass W. H., Some Snapshots from the Soviet Zone, Kenyon Review, vol. 8, is. 4, Autumn 1986.


[Закрыть].

Позже Гэддис оставит в прошлом этот миссионерский дух, решив, что его стране уже не помочь, но любовь к русской литературе никуда не денется. «Агония агапе» особенно изобилует отсылками к Пушкину, Достоевскому, Толстому и Тургеневу. Более того, в каждом романе он стремился к, по словам Эдварда Васиолека, «возможно, самому отличительному свойству русской прозы – показывать крайние, но логически возможные пределы человеческого характера»[31]31
  31. Tolstoy’s “The Death of Ivan Ilytch” and Jamesian Fictional Imperatives, in: Tolstoy: A Collection of Critical Essays, ed. Ralph E. Matlaw, Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall, 1967.


[Закрыть].

Среди западноевропейских писателей, если вкратце, на него повлияла древнегреческая драма, Данте, «Жюстина» де Сада, «Фауст» и «Страдания юного Вертера» Гёте, Новалис, «Одно лето в аду» Рембо, отчасти Ибсен, «Дуинские элегии» Рильке, «Лунатики» Броха, «И он спрятал себя» Силоне. Пьеса «Обнаженные одеваются» Пиранделло вдохновила его на образ Эсме из «Распознаваний», но во влиянии «Фальшивомонетчиков» Жида на его роман о фальшивках сам Гэддис сомневался, хотя и читал их в молодости. И наоборот, судя по письмам, уже в начале карьеры он читал и уважал Флобера и чувствовал все большую близость к нему по мере взросления. В «Джей Ар» упоминается «Замок» Кафки, и однажды Гэддис признался, что, впервые прочитав Кафку в двадцать лет, был настолько заворожен его умениями, что «сел и написал очень плохого Кафку, хотя тогда и считал это хорошим Кафкой»[32]32
  32. Tomasz Mirkowicz and Marie-Rose Logan, “If You Bring Nothing to a Work…”. Интервью от 26 июня 1981 года.


[Закрыть]. Он никогда не читал Манна или Роб-Грийе (несмотря на найденные параллели), не читал огромный роман Пруста дальше «увертюры», но читал «Холостяков» Монтерлана и, видимо, трилогию «Девушки». Гэддис следил за центральноевропейскими авторами, а из произведений авторов стран третьего мира высоко отзывался о «Пальмовом пьянаре» Амоса Тутуолы и цитировал «Подражателей» В. С. Найпола в «Плотницкой готике».

Значимых для него британских писателей намного больше, от «Видения о Петре Пахаре» Ленгленда и средневековой страстной пьесы «Сошествие в ад» до наследия Шекспира (его любимая пьеса – «Как вам это понравится») и остальных елизаветинских драматургов, Донна, сатириков эпохи Реставрации и Августинской, важных викторианцев, а также ряда писателей двадцатого века. Э. М. Форстер и Ивлин Во, отмеченные в письме к Экли, дают о себе знать в ядовитой социальной критике и использовании зарубежных иностранных языков в его первом романе; похоже, он читал и ценил многие вещи этих писателей (особенно «Аспекты романа» Форстера – писавшийся всю жизнь труд, который цитируется в «Его забаве»). «У Во я научился экономности, – рассказывал Гэддис в интервью для Пола Ингендая, – что звучит очень странно от человека вроде меня, написавшего 900-страничный роман». Имя Фредерика Рольфа столь же удивительно, сколь малоизвестно, но в уникальных текстах этого самопровозглашенного барона Корво можно отыскать предпосылки злобной сатиры, высокомерного элитаризма и диковинной эрудиции, которыми изобилуют «Распознавания». Куда очевиднее влияние работ Рональда Фирбенка, чьи несравненные романы переживали возрождение, когда Гэддис работал над своим первым. Из этих остроумных, эпатажных работ Гэддис мог научиться диалогам с эллипсисами – особенно для эффектов, обычно получаемых в традиционной авторской речи, – и, возможно, глумиться над католицизмом. (Гэддис, вероятно, учился и у других мастеров разговорного романа, особенно у раннего Во и позднего Генри Грина, но пример Фирбенка наиболее очевиден.) Среди других британских писателей, упоминаемых в работах Гэддиса: Шарлотта Бронте (чья «Джейн Эйр» попала в «Плотницкую готику» в последний момент, заменяя «Потерянный горизонт» Джеймса Хилтона, – правообладатели не позволили Гэддису его цитировать), «Едгин» и «Путь всея плоти» Батлера, много Конрада, кое-что из Уайльда и Киплинга, «Южный ветер» Нормана Дугласа, публицистика Джорджа Борроу, классические работы об Аравии Ч. М. Даути и Т. Э. Лоуренса, кое-что из Хаксли и Моэма, много Роберта Грейвса и «Одиночество бегуна на длинные дистанции» Силлитоу. Из поэтов после Элиота наиболее часто цитировались Браунинг, Теннисон и Йейтс.

Гэддис поздно прочитал «У подножия вулкана» (1947) Малькольма Лаури – британский роман, больше всего напоминающий «Распознавания», ранее «посчитав его одновременно слишком близким и слишком далеким для того, чего, как я думал, я пытался достичь», как он написал Дэвиду Марксону («Письма»). Зато Лаури прочитал роман Гэддиса по совету Марксона и в письме, написанном ему незадолго до своей смерти, похвалил «Распознавания» как «настоящую Канченджангу – вы знаете, о какой горе идет речь, – в мире книг, и восхождение на любой ее участок вряд ли можно совершить безопасно без помощи, мне кажется, и Тенцинга, и Алистера Кроули»[33]33
  33. Полностью процитировано в «Письмах». Джонатан Рабан взял похожий образ для своей превосходной рецензии на ЕЗ: «Преодолевая «Распознавания» и «Джей Ар», то и дело натыкаешься на останки предыдущих читателей, оступившихся и погибших при восхождении» (повторено в Bloom H., William Gaddis, Bloom’s Modern Critical Views, Philadelphia: Chelsea House, 2004).


[Закрыть].

Несмотря на свой багаж знаний в британской и европейской литературе, Гэддис прежде всего был американским писателем и работал с традиционными американскими темами. Особо выделяются две. Первая – тема неудачи, настолько распространенная, что ее можно упустить, как писал он сам, «только если проглядеть основной корпус произведений американских романистов, бившихся над горькой истиной конфликта и неудачи в американской жизни…»[34]34
  34. Перевод С. Карпова.


[Закрыть]. В список книг для его курса «Литература неудачи» в Барде входили такие книги, как «Через сто лет» Беллами, «Сестра Кэрри» и «Американская трагедия» Драйзера, «Джунгли» Синклера, «Бэббитт» Льюиса, «Стяжайте, стяжайте» Фроста, «Смерть коммивояжера» Миллера, «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и более современные романы: «Как Бог на душу положит» Джоан Дидион, «Дневник безумной домохозяйки» Сью Кауфман и «Записки поклонника» Фредерика Эксли[35]35
  35. Из нехудожественной литературы он отметил «Прагматизм» Джеймса, «Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей» Карнеги, «Социальный дарвинизм в американской мысли» Хофштадтера, «Одинокую толпу» Рисмена и «Причины детских неудач» Холта. Остальные книги см. В переиздании его списка 1979 года в Review of Contemporary Fiction, vol. 31, is. 1, Spring 2011.


[Закрыть]. Тема неудачи – одна из двух наиболее важных в «Джей Ар» (в последней строке романа их обе формулирует сам Джей Ар: «успех и типа свободное предпринимательство») и общий знаменатель всех трудов Гэддиса.

Механизм, с помощью которого Гэддис доносит эту тему, связывает его с еще одной литературной традицией, шутливо прозванной Д. Г. Лоуренсом «великим американским ворчанием»[36]36
  36. Lawrence D. H., Studies in Classic American Literature, 1923; New York: Viking, 1964.


[Закрыть]. «Большая часть нашей прозы, – заявлял Гэддис в речи 1986 года, уже дольше целого века все сильнее подпитывается гневом или как минимум негодованием. Весьма любопытно, что это часто сочетается и даже прорастает из неизбывно наивного представления писателя, что, привлекая внимание к неравенству и издевательству, лицемерию и откровенному мошенничеству, самообману и саморазрушительной политике, их незамедлительно исправит благодарная публика; но это государство – просто коллективный вымысел и благодарность – не самый главный его атрибут».

Назидательная и в то же время едкая сатира – американская традиция, восходящая к первому большому роману в американской литературе, книге Хью Генри Брекенриджа «Современное рыцарство» (1792–1815). Скорее всего, об этом произведении Гэддис не знал, но он знал творчество других отличных американских сатириков: Готорна (предполагалось, что он читал «Алую букву» и «Счастливый дол», но не «Мраморного фавна»), Мелвилла («Моби Дик», «Писец Бартлби», «Пьер» – по крайней мере, сколько выдержал – и «Билли Бадд», но так и не закончил «Маскарад»), кое-что из Эмерсона (в основном из чужих уст), «Уолден» Торо[37]37
  37. См. эссе Тайри (Tyree J. M., Henry Thoreau, William Gaddis, and the Buried History of an Epigraph, New England Review, September 2004), взятое в библиографию за блестящее исследование влияния Торо на творчество Гэддиса.


[Закрыть], «Мэгги» и рассказы Крейна, «Мактиг» Норриса, Натаниэля Уэста, Каммингса и – из современников – Хеллера, раннего Берроуза и позднего Элкина. Главенствующим же сатириком считается Марк Твен, чьи работы Гэддис хорошо знал, как прозу, так и публицистику. Гэддис считал Твена «истинным писателем, если честно, и в своем творчестве, и в своей непреклонности, и в мрачных последних днях, и как человека, и во всей его карьере», – и часто хорошо отзывался о нем в своих интервью[38]38
  38. Цитата из интервью с Фредди де Ври для бельгийского радио, 1988 год. Гэддис много говорил о Твене в интервью с Томом Смитом на The Book Show, 21 декабря 1993 года, – его нашел, транскрибировал и предоставил мне Кристофер Найт.


[Закрыть]. Как и Твен, Гэддис в первую очередь считал себя автором комедийи, подобно предшественнику, в последние годы становился все озлобленнее и нелюдимее.

Среди других американских писателей, почитаемых Гэддисом, но не обязательно относящихся к лоуренсовским ворчунам: Джуна Барнс (как ее рассказы, так и «Ночной лес»), Фолкнер (как Гэддис признался, только «Шум и ярость» и пара рассказов) и, как у любого писателя его поколения, – Хемингуэй. Похоже, его не интересовали романы тех современников, с кем его чаще всего ассоциируют (хотя он общался со множеством из них), – Джон Барт, Дональд Бартелми, Роберт Кувер, Дон Делилло (хоть ему и понравились «Весы»), Джон Хоукс, Дэвид Марксон, Кормак Маккарти, Джозеф Макэлрой, Томас Пинчон, Гилберт Соррентино, Курт Воннегут, но большинство из них восторгались его творчеством. Уильям Гэсс – исключение, им Гэддис восхищался как в личном, так и в профессиональном плане. Вместо книг, похожих на его, он больше предпочитал романы стандартной формы – возможно, потому, что, в отличие от критиков, считал свои работы более традиционными. Он так и не дочитал «Лолиту» и «Торговца дурманом» (из-за претензий к стилистике), но делал отсылки в творчестве к первым романам Капоте и Стайрона, рекомендовал работы таких писателей, как Синтия Бьюкенен, Джой Уильямс, Джеймс Сэлтер, Фернанда Эберштадт и Стивен Райт. Романы Сола Беллоу были в списках его долгосрочных фаворитов, а работа «Чаще умирают от разбитого сердца» (More Die of Heartbreak, 1987) сподвигла Гэддиса на первую книжную рецензию со времен «Лампуна». В общем, он скорее предпочел бы роман типа «Ярких огней, большого города» Джея Макинерни (который назвал «очень смешным»), чем требовательные романы типа тех, что писал сам. Для завершения разговора стоит процитировать ответ Гэддиса на вопрос о своем возможном влиянии на Пинчона: «Я мало читал Пинчона, чтобы рассуждать о его творчестве или о моем „влиянии“ (рискованное слово) на него, хотя, как я понял, он так не считает – и кто знает, читал ли он меня до „V.“? Всегда опасная тема» («Письма»).