Текст книги "Увечный бог (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

  Фаредан Сорт вздохнула: – Мятеж. Какое мерзкое слово, Добряк. Кажется, вы готовы швырнуть его к ногам моих пехотинцев?

  – Я боюсь, Фаредан. Я не оспариваю ваше право командовать – вы ведь понимаете?

  Она подумала и вздохнула: – Ну, на деле именно его вы и оспариваете. Я не кулак Блистиг, смею сказать. Моя репутация среди солдат вполне достойная. Да, меня могут ненавидеть, но не смертельной ненавистью. – Она рассматривала Добряка. – Разве не вы сами говорили как-то, что намеренно вызываете ненависть в солдатах? Мы должны быть для них магнитными камнями. Когда они смотрят и видят, что мы все терпим, что нас ничто не может поколебать, то сами укрепляются духом. Или я неправильно поняла?

  – Нет. Но сейчас на нас уже не так смотрят, Сорт. В нас видят потенциальных союзников. Против НЕЕ.

  Голос Рутана Гудда был сухим. – Готовы возглавить восстание, Добряк?

  – Спроси еще раз, капитан, и я сделаю все, чтобы тебя убить.

  Рутан холодно усмехнулся: – Извините, я не намерен дарить вам легкий выход, Кулак.

  – Нет. Вы никому ничего не дарите.

  – И что я должен сказать, по-вашему? Она не хочет, чтобы солдаты плакали и вскрывали себе вены, став мягкими. Она хочет совершенно иного. Не просто твердости. – Он смотрел на собеседников. – Они должны быть дикими. Беспощадными. Упорными, как скала в море.

  – В шатре...

  – Вы не поняли, – оборвал Рутан. – Думаю теперь, никто из вас не понял. Она сказала: посмотрите вдаль, в глаза Увечного Бога. Посмотрите и ощутите. Но ведь вы не сможете, Добряк. Правда? А вы, Кулак Сорт? Лостара? Кто-то из вас?

  – А вы? – рявкнул Добряк.

  – Ни шанса.

  – Она спутала нас – какой в этом прок?

  – Зачем бы ей? – возразил Гудд. – Вы просили большего. А потом я, черт подери, пригвоздил ее к дереву безумными словами насчет служения. Она стала отбиваться, и это, друзья, был самый человечный облик Адъюнкта, нами виденный. – Он смотрел на них. – До этого я был в нерешительности. Оставаться ли? Или ускакать прочь от всего? И если я останусь, то не потому, что кто-то сумеет меня удержать – это понятно?

  – Но, – сказала Сорт, – вы еще здесь.

  – Да. Отныне я с ней, так долго, как она потребует.

  Кулак Добряк поднял руку, словно желая ударить Рутана. – Почему?!

  – Вы так и не въехали. Никто из вас. Слушайте. Мы не смеем взглянуть вдаль, в глаза страдающего бога. А она смеет. Вы требовали от нее большего – боги подлые, чего еще она может дать? Она ощущает сострадание, которого мы позволить себе не можем. За всем этим "холодным железом" она чувствует, а мы – нет. – Он невыразительно глянул на Добряка. – При этом вы требуете большего.

  Камни лопались на жаре. Немногочисленные насекомые трещали радужными крыльями.

  Рутан Гудд обратился к Фаредан Сорт: – Ваши солдаты ничего не говорят? Радуйтесь, Кулак. Возможно, они поняли наконец – на уровне какого-то инстинкта – что именно она у них забрала. Спрятав в себе, для лучшей сохранности. Самое ценное, что они имеют.

  Фаредан Сорт покачала головой: – Так в ком из нас слишком много веры, Рутан Гудд?

  Он пожал плечами. – Жарко тут.

  Офицеры смотрели, как он уходит – одинокая фигура, бредущая назад к дозорам, в лагерь. В воздухе не повисла пыль – эта пустыня не любит пыли.

  Добряк небрежно обратился к Лостаре. – Думаете, он готов удрать?

  – Что? Нет. Этот мужчина – настоящий шифр, Кулак.

  – И как, – вмешалась Сорт, – это должно работать? Если мне нужно укрепить спинные хребты солдат, что, во имя Худа, я должна сказать?

  Миг спустя Лостара Ииль прокашлялась и ответила: – Не думаю, что вам вообще нужно с ними говорить, Кулак.

  – О чем вы? И не выплевывайте мне слова Рутана – он слишком высокого мнения о сердце и уме простого солдата. Если твоя жизнь посвящена убийству, это не делает тебя необычайным мудрецом.

  – Не готова согласиться, – возразила Лостара. – Смотрите. Просто оставаясь с ней, с Адъюнктом, вы говорите всё, что следует. Настоящая угроза армии – кулак Блистиг, не делающий тайны из неприязни к Адъюнкту, а значит, и ко всем нам. Если он начал собирать сторонников... да, тут и возникнут трудности.

  Добряк поднял руку, утер пот со лба. – ЕСТЬ мудрость, Фаредан. Мудрость, приходящая от понимания... оно родится там, в самой сердцевине вашей души, понимание хрупкости жизни. Вы получаете такую мудрость, забирая чужие жизни.

  – А как насчет тех, что убивают не думая? Мудрость? Едва ли. Скорее... растущее пристрастие. Темный поток удовольствия, такой... соблазнительный. – Она отвела взор. «Я уж знаю. Я стояла на Стене».

  Лостара указала: – Вон там гонец... ему нужен кто-то из нас.

  Они дождались круглолицего тщедушного солдата. Солдата с изуродованными руками. Он отдал честь правой, растопырив культяшки, а левой передал Добряку восковую табличку. – Комплименты от лейтенант-старшего сержанта квартирмейстера Прыща.

  Добряк изучил табличку. – Солдат.

  – Сэр?

  – Жар солнца расплавил воск. Надеюсь, вы сохранили послание в памяти.

  – Так точно, сэр.

  – Давайте послушаем.

  – Сэр, это личное послание.

  – От Прыща? У меня нет времени на чепуху. С дуэлями покончено. Выплюньте же эту гадость, солдат.

  – Цитата, сэр. "Личное послание от лейтенанта старшего сержанта походного квартирмейстера Прыща Кулаку Добряку. Наитеплейшие приветствия и поздравления с достижением нового ранга, сэр. Как любой может заметить, наблюдая возвышение Ваше и, смею надеяться, мое, добрые сливки хорошо пенятся и т.д. Но, как бы ни был я рад писать Вам, обсуждая все возможные разновидности идиом, увы, данное послание касается вещей по природе более официальных. Коротко говоря, мы предстаем перед лицом кризиса величайшего порядка. В соответствии с чем я скромно прошу Вашего совета и желал бы организовать особо секретную встречу при ближайшей оказии. Преданный лично Вам, Прыщ". – Солдат козырнул. – В ожидании ответа, сэр.

  В озадаченной тишине Фаредан Сорт прищурилась, разглядывая солдата. – Вы ведь были в тяжелой пехоте?

  – Капрал Химбл Фрап, Кулак.

  – Как поживают служивые?

  – Служат как всегда, Кулак.

  – Часто ли рядовые говорят об Адъюнкте, солдат? Записывать не буду.

  Водянистые глазки коснулись ее и отпрянули. – Иногда, сэр.

  – И что говорят?

  – Мало что, сэр. По большей части слухи.

  – Вы их обсуждаете.

  – Нет, сэр. Мы их пережевываем, пока ничего не останется. А потом изобретаем новые, сэр.

  – Чтобы посеять разногласия?

  Брови под ободком шлема приподнялись. – Нет, кулак. Это же... э... развлечение. Убиваем скуку, сэр. Скука ведет к лени, сэр, а лень может до самоубийства довести. Или до убийства того, кто рядом, что еще хуже. Мы не любим скуки, сэр, вот и всё.

  Добряк вмешался: – Передайте Прыщу, пусть ищет меня в моем шатре, когда ему угодно.

  – Сэр.

  – Идите, солдат.

  Солдат отдал честь в третий раз, развернулся кругом и ушел.

  Добряк хмыкнул.

  – Вот подходящий для вас служака, – пробурчала Фаредан Сорт и фыркнула. – Измышляют мрачные слухи ради веселья.

  – Подозреваю, слухи мрачны, лишь когда их принимают всерьез.

  – Как скажете, Добряк. – Фаредан встретилась с ним взором. – Мы паникуем из-за чепухи, Кулак?

  – Честно скажу, – отвечал тот. – Ничего уже не понимаю.

  ***  

  Рутан Гудд стащил доспехи и стеганую куртку, замер, наслаждаясь внезапным избавлением от невыносимой жары, пока высыхал пот на торсе.

  – Да, – сказала Скенроу с койки, – это меня разбудило.

  – Моя богоподобная внешность?

  – Нет, запах.

  – А. Спасибо, женщина – у меня снова лицо запылало. – Он отстегнул пояс, позволив мечу в ножнах упасть на землю, шлепнулся на свою койку, опустил подбородок на сложенные ладони.

  Скенроу села. – Еще раз?

  Он проговорил сквозь пальцы: – Не уверен, сколько еще она выдержит.

  – Мы только два дня в пустыне, Рутан. Надеюсь, она крепче, чем тебе кажется.

  Он опустил руки, глянул на нее. – Я тоже. – Поглядел еще немного, добавил: – Наверное, нужно тебе сказать... Я подумывал об ... уходе.

  – Ох.

  – Не от тебя. Из армии.

  – Рутан, я в этой армии.

  – Планировал тебя похитить.

  – Ясно.

  – Сегодня она изменила мои планы. Итак, любимая, мы остаемся до горького конца.

  – Если это брачное предложение... мне нравится.

  Он смотрел на нее. «Боги, я уже позабыл...»

  ***  

  Громкий лязг доносился от кухонных палаток – помощники поваров отскребали котлы гравием и камнями. Каракатица покрепче завязал мешок с миской и ложкой. Прогнулся, поморщился. – Боги, это же игры для молодых, а? Корик, ты не сдаешься?

  Полукровка-сетиец отложил пару подкованных казенных сапог и пытался круглым камнем разладить складки на потертых дикарских мокасинах. – Слишком жарко, – сказал он.

  – Разве они не порвались в клочья? – крикнула от груды вещмешков Улыба. – Ты начал хромать, Корик. От меня помощи не жди.

  – Брось сапоги в фургон, – посоветовал Каракатица. – На всякий случай, Корик.

  Солдат пожал плечами.

  Сержант Тарр вернулся из командного шатра роты. – Кончайте сборы. Выходим очень скоро. – Он помедлил. – Кому удалось поспать?

  Ответом стала тишина.

  Тарр крякнул. – Верно. Но сомневаюсь, что завтра будет то же. Впереди долгая прогулка. Оружие готово к бою? У всех? Курнос?

  Панцирник поднял голову глазки блеснули в темноте. – Ага.

  – Корабб?

  – Да, сержант. До сих пор слышу, как она стонет под точилом...

  – Это не женщина, – сказала Улыба. – Это меч.

  – Тогда почему она стонет?

  – Ты ни разу за всю жизнь не слыхал стонущей бабы. Откуда тебе знать?

  – Звучит как женщина.

  – Никаких стонов не слышу, – ответила она, вытаскивая ожерелье ножей. – Оружие в порядке, серж. Только дай мне плоть, чтобы воткнуть.

  – Потерпи, – посоветовал Тарр.

  – Месяцев эдак пять. – Корик смотрел на нее сквозь нечесаные волосы. – Сможешь?

  Она ощерилась: – Если путь через пустыню займет пять месяцев, мы мертвее мертвяков. – Улыба провела острием ножа по глиняному сосуду в оплетке, висевшему у пояса. – И пить свою мочу не стану.

  – Хочешь мою? – предложил Бутыл, лежавший неподалеку, закрыв глаза и закинув руки за голову.

  – Это что, обмен? Боги, Бутыл, ты больной. Знаешь?

  – Слушай, если уж пить мочу, то женскую – если хорошенько потрудиться умом, я могу себя убедить, что это приятно. Или полезно. – Когда никто не ответил, Бутыл открыл глаза и сел. – Чего?

  Каракатица захотел было сплюнуть, но одернул себя. Поглядел на Тарра: – Скрип сказал что новое, сержант?

  – Нет. А должен был?

  – Ну, я о том, что он понимает: нам нужно перейти пустыню?

   Тарр дернул плечом: – Полагаю...

  – Он не сможет, если мы не сможем.

  – Верно, сапер.

  – Он говорил что-то насчет питья мочи?

  Тарр нахмурился.

  Корик подтвердил: – Разумеется, Карак. Все дело в его Колоде Драконов. Новая карта. Мочу Пьющий из Высокого Дома.

  – Какого Дома? – спросила Улыба.

  Корик лишь ухмыльнулся. Поглядел на Каракатицу, улыбка стала холодной. – На карте твое лицо, Карак. Широкое как жизнь.

  Каракатица поглядел на полукровку, на ритуальные шрамы и наколки, знаки сетийского языка, которые Корик вряд ли полностью понимает. На смехотворные мокасины. Но тут же поле его зрения заслонили. Сапер поднял взгляд, встретил темные, обманчиво спокойные глаза Тарра.

  – Просто прекрати, – сказал сержант очень тихо.

  – Думаешь, я что-то затеял?

  – Карак...

  – Думаешь, я хочу проделать в нем пару новых жоподырок? Засунуть в брюхо последний жулек и бросить в телегу? Что-то такое, сержант?

  Корик фыркнул из-за спины Тарра.

  – Положи вещи в фургон, Каракатица.

  – Слушаюсь, сержант.

  – Остальные собирайтесь и готовьтесь. Ночь манит и всё такое.

  – Могу продать мочу, – сказала Улыба.

  – Да, – отозвался Корик, – отдадим все серебро и золото. Только в фургон они не попадут – нужно держать днище чистым, нам еще богатую добычу собирать. Нет, солдат, ты их понесешь. – Он надел мокасин, натянул шнурки... Обе полоски кожи остались в руках. Корик выругался.

  Каракатица бросил мешок на дно фургона, отошел – Корабб уже стоял со своими вещами, остальные выстраивались в очередь. Корик подошел последним, шлепая незавязанными мокасинами. Сапер прошел за спиной капрала, Бутыла, потом Улыбы. Первый удар кулака пришелся Корику в висок. От раздавшегося треска вздрогнули даже волы. Полукровка грузно обрушился наземь и замер.

  – Очень хорошо, – ощерился на Каракатицу Тарр. – Случится битва, он встанет рядом с тобой – сапер, ты будешь доверять этому солдату?

  – Что я сейчас сделал, не важно, – ответил Каракатица. – Рядом с ним в любой битве неспокойно. Тогда в окопе он разинул рот на самого Скрипача. Но и до того дурным был. Можно изображать самую храбрую храбрость, сержант, да только это полное дерьмо, если внутри ты даже смотреть прямо не можешь. – От такой речи пересохло во рту. Каракатица поднял правую руку. – Пойду искать целителя, сержант. Я трахалку сломал.

  – Ты, тупой... вали с глаз моих. Корабб, Бутыл, положите Корика в фургон. Стойте. Он хоть жив? Хорошо, в фургон. Похоже, пролежит без чувств весь ночной переход.

  – Повезло кое-кому, – буркнула Улыба.

  Загудели горны. Охотники за Костями зашевелились, встряхнулись, встали в колонны. Переход начался. Бутыл скользнул за спину Корабба, Улыба оказалась слева. В трех шагах позади топал Курнос. Вещмешок Бутыла был легким – почти все снаряжение ушло в общий запас. Как хорошо известно всем армиям мира, не бывает такой штуки, как излишний запас, по крайней мере, когда дело касается вещей полезных.«Ненужное барахло, это другое дело. Тогда, в Малазе или на Семиградье у нас было много барахла. Перья без чернил, пряжки без ниток и иголок, чтобы пришить, фитили без воска... но разве плохо было бы оказаться там, в Малазе? Хватит, Бутыл. Всё и так плохо, не нужно примешивать к неразберихе бесполезную ностальгию». Так или иначе, он потерял почти все нужные вещички. Чтобы понять: они по-настоящему не нужны.

  Глиняная бутылка в оплетке качалась у бедра, крутясь с каждым шагом. «Ну, для меня это имело смысл. Всегда можно попросить... ну, не знаю. Острячку. Или... боги подлые, Мазан Гилани! Уверен, уж она...»

  – Иди рядом, Бутыл.

  – Сержант?

  – Скрип желает, чтобы я задал тебе вопросы.

  – Мы уже обсудили все, что я помню...

  – Не то. Древняя история, Бутыл. Что там была за битва? Да ладно. Отстань немного, Корабб. Нет, ты все еще капрал. Расслабься. Просто нужно получить пару слов от Бутыла, он ведь наш взводный маг. Верно?

  – Я буду прямо за тобой, сержант.

  – Спасибо, капрал. Не могу и передать, как восхитительно чуять твое дыхание на затылке.

  – Я мочи еще не пил, сержант.

  Бутыл скривился, глядя на Корабба через плечо: – Корабб, почему ты в последние дни похож на тупого брата Каракатицы?

  – Я морпех, солдат, вот кто я. Именно так и говорят морпехи. Как сказал сержант, что там была за битва? Древняя история. Мы кого-то били? Когда? Вот так, понял?

  – Самый лучший морпех, – умоляюще сказал Тарр, – вообще ни треклятого слова не говорит.

  – ...

  – Капрал Корабб?

  – Извини, что? Так надо?

  – Идеально.

  Бутыл видел взвод Бальзама в дюжине шагов впереди. Горлорез, Мертвяк, Наоборот. «Все? Только и осталось?»

  – Садков вокруг нет, верно?

  – Сержант? О, да. Никаких. Вопросы Скрипача?

  – Значит, тут мертвее мертвого.

  – Да. Как высосанная кость.

  – Значит, – подытожил Тарр, – нас тут никто не найдет. Верно?

  Бутыл заморгал, поскреб заросший подбородок. На ногтях остались кусочки сожженной солнцем кожи и какие-то кристаллы, вроде соли. Он наморщил лоб: – Ну, думаю, так. Если у них нет глаз. Или крыльев. – Он глянул в небо.

  Дыхание со свистом вырывалось из ноздрей Тарра. – Для этого они должны быть здесь, как мы. Но пустыня слывет непроходимой. Никто в здравом уме и пробовать не полезет. Такой расклад, верно?

  «Расклад? Это, Тарр, простой факт. Никто в здравом уме не полезет и пробовать». – Кто-то особенно желает нас найти, сержант?

  Тарр покачал головой. – Колода у капитана, не у меня.

  – Но его карты здесь будут холодны. Безжизненны. Значит, мы толкуем о гадании, которое он сделал перед границей. Кто-то преследует нас, сержант?

  – Не меня спрашивай, Бутыл.

  – Слушай, это смешно. Если Скрипач желает что-то у меня выспросить, может сам подойти и задать вопрос. Тогда я тоже кое-что спрошу.

  – Они слепы, Бутыл? Вот чего желает знать Скрип. Не мы. Они.

  «ОНИ». – Да. Слепота Лупоглазая.

  Тарр крякнул. – Хорошо.

  – Сержант... может, помнишь, кто придумал это имя? Охотники за Костями?

  – Может, сама Адъюнкт. В первый раз я от нее услышал. Вроде бы.

  «Но это невозможно. Арен. Она не могла знать. Уже тогда».

  – А что, Бутыл?

  – Никаких причин, любопытство одно. Всё? Могу я поменяться местами с капралом?

  – Еще один вопрос. Быстрый Бен жив?

  – Я уже сказал Ск...

  – Не его вопрос, Бутыл. Мой.

  – Слушай, я не знаю. И Скрипу то же сказал. Таких людей я не ощущаю...

  – Каких людей?

  – Сжигателей Мостов. Таких людей. Мертвого Ежа, Быстрого Бена – даже самого Скрипача. Они не такие, как мы, как ты и я или Корабб. Не проси объяснить. Суть в том, что я не могу их прочитать, влезть им в мозги. Иногда они словно... не не знаю... словно призраки. Тыкаешься и проваливаешься. А иногда они твердые горы, такие большие, что само солнце не перескочит. Так что не знаю, вот мой ответ.

  Тарр прищурился: – Ты так и сказал капитану?

  – Не знаю, жив или мертв Быстрый Бен, но если биться об заклад... могу представить, как сотня Сжигателей спешат оспорить мою ставку. Даже несколько сотен... Но если предложить пари Ежу или Скрипачу... – Бутыл потряс головой, хлопнул по шее – его кто-то укусил.

  – Ты ставишь, что он мертв?

  – Нет, ставлю, что он жив. И более того. Ставлю на то, что он все еще в игре.

  Сержант вдруг расплылся в улыбке. – Рад видеть тебя с нами, Маг.

  – Не так быстро, Тарр... извини, сержант. Не забывай, я не видел его конца. Говорят, было страшно.

  – Страшнее не бывает.

  – Гм... вот почему я не ставлю ни на что.

  – Худ знает, что Скрип в тебе нашел, солдат. Иди с глаз моих.

  Когда он поменялся местами с Кораббом, Каракатица мигом пристал: – Слушай...

  – Кто я нынче, во имя Худа? Сам Рыбак?

  – Кто? Нет. Корик тут сказал...

  – О чем? Насчет Мочу Пьющего? Скрип не делает собственных карт, Карак. Он не мошенник. Значит...

  – Насчет добычи, солдат. Добычи.

  – Думаю, это был сарказм.

  Улыба ухмыльнулась, но промолчала.

  – Именно. Сам Дассем Альтор положил конец всякому грабежу...

  – Мы завоевывали, не грабили. Оккупируя город, глупо брать добычу и творить насилие. Тронь горожан, и солдаты начнут гибнуть в дозорах.

  – Мы и раньше не вводили такое в обычай. Но и тогда был шанс разбогатеть. В каждой роте был писец, все делили. Собранное оружие, доспехи. Лошадей и так далее. Победа в битве означала прибыль.

  – Замечательно, Карак, – кивнул Бутыл. – Но с нами храмовые сокровища. Жалование идет без задержек. По факту, сапер, мы воняем золотом.

  – Это если доживем до получки.

  – Так всегда. Не понимаю тебя.

  Глазки сапера блеснули. – Скажи, – прохрипел он, – ты дал бы за всё это нахтову жопу? Скажи, Бутыл.

  Маг задумался. Четыре, пять, семь шагов. – Нет, – признался он, – но и раньше меня богатство особо не тревожило.

  – Ты молод, ага. Тебя влекут приключения. Но, видишь ли, в известном возрасте, повидав достаточно, ты начинаешь думать о жизни. Что с ней сделать. Начинаешь мечтать о хорошем домике или о комнате в достойной таверне. Да, ты знаешь, что так не будет, но все равно мечтаешь. Вот куда пойдет монета.

  – И?

  Голос сапера стал тише. – Бутыл, я не думаю дальше ближайшей недели. Уже месяц не вспоминал о жалованье. Слышишь? Ни домика, ни таверны. Никакой тебе рыбацкой лодочки или, боги упасите, садика. Ничего такого.

  – Потому что мы ходячие мертвецы, верно?

  – Я тоже думал, всё как говорил той ночью Скрип. Но теперь думаю иначе.

  Заинтересовавшись, Бутыл оглядел сапера. – Продолжай.

  Каракатица пожал плечами, словно ему вдруг стало не по себе. – Что-то с нами случилось, вот и всё. Может, когда вторгались в Летер. Может, в Малазе или даже в И'Гатане. Не знаю. Погляди на нас. Мы армия, не думающая о добыче. Почему, думаешь, Корик начал высмеивать Улыбу, предлагать всё за мочу?

  – Потому что сломался, – ответила Улыба. – Потому что завидует.

   – Потому, что всем плевать на серебро и золото, на покупку вонючих имений, разведение коней или морскую торговлю. Наверное, мы единственная на свете армия, которой ничего не нужно.

  Улыба фыркнула: – Погоди, сапер. Ты не веришь, что когда мы порубим всех, кого положено, встанем победителями на поле – ты не веришь, что мы начнем отрубать пальцы, собирать браслеты, кольца, хорошие мечи и так далее?

  – Нет, не верю, Улыба.

  – Думаю, я согласен с Караком, – заметил Бутыл. – И потом, может, ТЫ и начнешь...

  – Почему я? – возмутилась она. – Не обо мне речь, и вообще...

  – Пусть другой станет первым, – буркнул Бутыл.

  – Ох, я прошлась бы, проверяя трупы, точно, – кивнула она. – Нашла бы еще дышащего и чиркнула по горлу. Кольца и прочее говно? Забудь.

  – Я именно об этом, – сказал Каракатица и поглядел на Бутыла широко открытыми глазами. – Вот именно, маг. Вся армия спятила.

  ***  

  – Скрип теперь в капитанах, – прогудел Бальзам. – Чего вам еще знать? Он мужик правильный. Был Сжигателем, не забыли? Поглядите, парни, на его старый взвод – ни одного не потерял. Если не какой-то бог за ним приглядывает, то кто?

  Наоборот влез между Горлорезом, Мертвяком и сержантом. – Слышали, что говорил Бутыл? Насчет имени и так далее?

  Горлорез скривился: – И что?

  – Он спрашивал, как мы получили имя.

  – Ну?

  – Ну, я думаю... э... думаю, это важно. Думаю, Бутыл что-то знает, но держит в секрете...

  – Как закупоренный? – сказал Мертвяк.

  Визгливый хохот Горлореза вызвал проклятия в ближайших рядах. Ассасин чуть слышно вздохнул. – Извините, вырвалось.

  – Так потряси его, Борот, – призвал Мертвяк, – чтобы все выплеснулось. У него есть пробка, иди и найди, где именно.

  Горлорез хрюкнул и подавился, стараясь сдержать хохот.

  – Кончай, Мертвяк, – приказал Бальзам. – Даже не думай.

  – Но мы лишь поскребли верхний слой возможностей, серж...

  – Видел, что Каракатица сделал с Кориком? Я тебя уложу, Мертвяк...

  – Ты не можешь, ты сержант!

  – Значит, могу. Идиот.

  Наоборот сказал: – Бутыл – маг, как и я. У нас есть общее. Думаю, я его разговорю рано или поздно. Знаю, он чего-то скрывает.

  – Ладно, – принялся гадать Мертвяк, – этот тип как-то выжил в кухне На'рхук, это впечатляет.

  – И вернулся с капитаном Гуддом. Это внутренний круг, понимаете? Я подозревал уже давно.

  – Наоборот, ты, похоже, наткнулся на правду, – заявил Мертвяк. – Люди знания. Знают... что-то.

  – Ну уж больше, чем мы.

  – А может, и карту имеют. Уже расчертили и как мы переходим пустыню, и как берем еще одну империю. Вторую после Летера.

  – Да мы и Вихрь раздавили. И выбрались из Малаза. Так ты теперь надо мной не насмехаешься, Мертвяк?

  Тут все четверо, словно по команде, обернулись на взвод, что шел сзади. Сержант Тарр поднял брови.

  – Слышал, Тарр? – крикнул Бальзам.

  – Ни словечка, Бальзам.

  – Хорошо.

  Наоборот попытался влезть между ними еще глубже. – Слушайте, – шепнул он, – мы можем выведать, кто тут хранит знание. Скрип, Рутан Гудд...

  – И Бутыл, – закончил Мертвяк, – потому что он затычка Скрипа.

  – Мазан Гилани...

  – С чего? Да ну?

  – Тоже теперь в свите Адъюнкта – знаете, они не забили ее лошадь. Оставили двух. – Наоборот потер лицо. – А тут холодно, когда солнце садится, верно? Потом Лостара Ииль со своим Танцем Теней. Уж она наверняка. Кто еще?

  – Кенеб, только он помер. И Быстрый Бен.

  Наоборот тихо засмеялся. – Я согласен с Бутылом. Он где-то там. Может, с Геслером и Буяном...

  – Конечно! – встрял Бальзам. – Гес и Буян! И разве сосунки не с ними?

  – Синн и Гриб? Да.

  Наоборот кивнул: – Похоже, перед нами целый заговор. Внутренний круг, я ж говорил...

  – Тайный кабал, – сказал Мертвяк.

  – О да...

  – Ползучие гады.

  – Именно.

  – Бегающие глазки стражей истины...

  Хохот Горлореза пронизал ночь.

  ***  

  Смола моргнула, услышав позади мерзкий звук. – Боги, хотела бы я, чтобы он перестал.

  – Ничего смешного, – согласился Бадан Грук. – Но это же Горлорез. Он будет смеяться, видя умирающую сестру. – Он потряс головой. – Не люблю таких людей. Находят удовольствие в унижениях, пытках и так далее. Над чем смеется? Ум у него помешался, вот и всё.

  Смола с любопытством поглядела на его лицо, озаренное зеленым свечением Нефритовых Копий. Зловещее. Нездешнее. – Что тебя грызет, Бадан?

  – Этот заговор Борота. – Он метнул на нее подозрительный взгляд: – Ты тоже в деле, верно?

  – Худа тебе.

  – Ты болтала с Мазан и, – он кивнул на скрипевший, потрескивавший рядом фургон, – с сестрой.

  – Мы просто пытались придумать, как помочь Адъюнкту...

  – Потому что вы кое-что знали. Эти ваши предчувствия. Вы знали, что мы в беде, задолго до появления ящеров.

  – Мало пользы это принесло. Сам не видишь? Я знала, но не знала что. Можешь хотя бы представить, какой беспомощной я себя чувствовала?

  – Так что надвигается, Смола?

  – Без понятия – и знаешь, я рада. – Она постучала по шлему. – Всё тихо, ни шепотка. Думаешь, я во внутреннем круге? Ошибаешься.

  – Замечательно, – проговорил он. – Забудем.

  Между ними повисло молчание, казавшееся Смоле коконом, паучьей сетью, ловушкой. Любые попытки делают еще хуже. В холмах над саваннами старой родины есть древние гробницы, вырезанные в ликах утесов. Едва повзрослев, она с сестрой и еще двумя сородичами пошла исследовать загадочные пещеры.

  Ничего кроме пыли. Каменные саркофаги дюжинами заполняли каждую комнату; Смола помнила, как встала в относительной прохладе пещеры – в одной руке факел – и смотрела на озаренный мерцающим оранжевым светом ближайший гроб. Другие народы хоронят мертвых, вместо того чтобы оставить их трупы богине-стервятнице и ее отродью. Или прячут их под тяжелыми каменными плитами. Она помнит, как думала, содрогаясь от озноба: что, если их расценили неправильно? Что, если они не были мертвы?

  В последующие годы она слышала жуткие рассказы о похороненных заживо, плененных каменными или деревянными гробами. Жизнь в казармах полнилась сказками, предназначенными вызывать дрожь. Они страшнее всех громогласных проповедей жрецов – всем известно, те работают за деньги. Разделить страхи между многими – это же удовольствие...

  "И теперь... теперь... я чувствую, будто очнулась. От долгого сна. Из уст вылетел вздох – но я вижу лишь тьму, слышу вокруг странно тусклое эхо. Я тяну руку – и ощупываю сырой, холодный камень. Меня пробудили капли, роса от дыхания.

  Я очнулась только чтобы узнать, что погребена заживо".

  Ужас ее не отпустит. «Пустыня эта принадлежит мертвым. Ее песнь – песнь умирания».

  В колыхающемся впереди фургоне сидит сестра. Качается голова, словно она спит. Для нее это просто? Нога срастается плохо, в этом безжизненном месте целители лишены силы, так что ей должно быть больно. Однако... спит.

  "Пока мы движемся.

  Дезертир так и не дезертировал. Кто знал, что она найдет внутри себя нечто, далеко выходящее за самолюбивое "я"? Откуда было нам догадаться?

  Целуй-Сюда. Тебе нужно было сбежать. Даже хромой. Делай что хочешь. Я справлюсь, я точно справлюсь. Если буду знать, что ты в безопасности – далеко отсюда".

  Она вспомнила, как сестра вернулась в компании хундрилов, среди жалкой, оборванной горстки выживших. Юные матери, старые матери, увечные воины, не омытые кровью юнцы. Старцы ковыляют вестниками разбитой веры. И там была она, сражаясь с самодельными костылями – такие можно увидеть у выпрашивающих подачки на чужих улицах ветеранов. «Боги подлые, Малазанская Империя, по крайней мере, знала как обходиться с ветеранами. Вы не просто бросаете их, забываете их. Перешагиваете через лежащих в канаве. Вы их почитаете. Даже родня погибших получает монету и выходной в честь поминок...»

  Она знает: есть разные гробы. Разные способы понять, что ты похоронена заживо. Многие ли ужасались, открывая глаза? Открывая глаза перед реальностью? Многие ли заранее боялись найти... каменный ящик. Плотную тьму. Недвижные стены, крышку, невыносимую тяжесть.

  Сестра не желает встречаться с ней глазами. И даже говорить. Ни разу со дня возвращения в строй. "Но она вернулась. Все солдаты видели. Поняли, что ее посылали к хундрилам – привести подмогу в тот ужасный день.

  Они поняли также, что должна чувствовать Целуй-Сюда среди несчастной толпы уцелевших. Да, она послала остальных на гибель. Такого достаточно, чтобы сломить самых стойких, да. Но смотрите на нее. Кажется, она справилась. Сломанная нога? Она скакала быстрее самого Худа, друзья – если бы лошадь не упала, она была бы в той схватке".

  Нет, они смотрят на Целуй-Сюда с серьезностью, говорящей о последнем приятии, они видят на ней шрамы единственно достойного почитания ритуала. Она стала своей. Она выжила, заплатив сполна.

  «Что ж, это моя сестра, верно? Так или иначе, она воссияет. Воссияет».

  ***  

  Целуй-Сюда слышала, как скрипят, готовые сломаться, зубы. Фургон наехал на очередной камень, она затаила дыхание, ожидая прилива ошеломляющей боли. От костей ноги, пронизывает яркими цветами бедра, врастает в торс деревом с тысячью колючих сучьев и десятью тысячами острых как иглы веток. Еще выше – безумные зазубренные листья развертываются в черепе, терзая мозг.

  Она оседлала маниакальный поток, безумную поросль агонии, а потом, когда он отпустил, угасая, медленно выдохнула. Изо рта кисло воняло страданием; она чуяла этот привкус на вздутом языке. Она сочилась им на грязные доски днища.

  Нужно было ее оставить позади. Одинокая палатка среди мусора брошенного лагеря. Это было бы актом милосердия. Но когда армии думали о милосердии? Все их дело – отрицание доброты. Словно колесо водяной мельницы, громадина разрушения крутится и крутится. Никому не дозволено уйти от... от чего? Она поняла, что улыбается. «От смертной боли, вот от чего».

  Погляди на колени, на плотную обмотку из шкур миридов, скрывшую сломанную голень. Свесь волосы, закрывшись от взора Бадана Грука, Смолы и остальных, что так бестолково топают вперед, такие горькие, согнувшиеся под весом заплечных призраков.

  "То был Прыщ или Добряк? Да, Прыщ. «Отрасти волосы, женщина!» Или «Срежь!» Не могу вспомнить... почему не могу? Это было так давно?

  Прыщ, изображающий Добряка. Откуда берется такой вид смелости? Подобной... дерзости? Понимающий блеск в глазах не исчезнет, пока его не просунут во врата Худа. Да и там... не правда ли?