Текст книги "Увечный бог (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

  Она надела шлем, защелкнула застежку ремешка. – Это мое дело.

  – Ваш путь, – настаивал он, не желая уходить, – где он начался? Первый шаг, когда он был? Хотя бы на один вопрос ответите?

  Она рассматривала его. – Могу ли я?

  – Я готов ехать назад, к Геслеру. И готов доложить. Но мне нужно сказать, что я обо всем думаю. Так что... дайте мне хоть что-то.

  Она отвела взор, поглядела на сформированные колонны армии. – Мой первый шаг? Хорошо.

  Он ждал.

  Она стояла, будто вырубленная из плохого мрамора, роняющая пыль статуя – но нет, это чувство рождено в его душе, словно он нашел в себе зеркальное отражение стоящей в профиль непримечательной женщины, и отражение открыло ему тысячи истин.

  Она снова обратила к нему лицо, но глаза оказались в тени ободка шлема. – В тот день, адъютант, семейство Паран потеряло единственного сына.

  Ответ был таким неожиданным и колючим, что Буян не нашел что сказать. «Боги подлые, Тавора». Он пытался найти слова, любые слова. – Я... я не знал, что ваш брат умер, Адъюнкт...

  – Не умер, – бросила она, отворачиваясь.

  Буян выругался про себя. Сказал не то, что нужно. Показал свою глупость, уровень непонимания. «Чудно! Может, я не Геслер! Может, я не врубился...» – Казалось, его овеяло ледяное дыхание. – Адъюнкт!

  Крик заставил ее развернуться кругом.

  – Что вам?

  Он глубоко вздохнул. – Когда мы соединимся с Напастью и прочими, кто примет общее командование?

  Она чуть помедлила. – Там будут принц Летера, Смертный Меч Серых Шлемов и королева Болкандо.

  – Дыханье Худа! Я не...

  – Кто будет командовать, Надежный Щит? Вы и Геслер.

  Он в ужасе посмотрел на нее и проревел: – А вам не кажется, что у него голова и так слишком раздулась? Откуда, вам ведь с ним не жить!

  Ее тон был суровым и холодным: – Держите в уме мои слова об уязвимости, Надежный Щит, и не забывайте беречь свою спину.

  – Беречь... что?

  – Последнее, Буян. Выразите мое сочувствие Грибу. Сообщите ему, если считаете это вдохновляющим, что гибель Кулака Кенеба носила... исключительно героический характер.

  Ему казалось, что она тщательно отбирала слова. «Да ладно. Может, поможет. Насколько вообще может словесное дерьмо помогать в беде. Думаю, стоит попытаться». – Адъюнкт?

  Она уже подобрала поводья, вставила ногу в стремя. – Да?

  – Мы еще свидимся?

  Тавора Паран колебалась. Кажется, на губах ее показалась слабая улыбка. Она села на коня. – Всего доброго, Надежный Щит. – Пауза. – Буян, если вам доведется однажды встретить моего брата... нет, не надо. – Тут она развернула скакуна и поехала к голове колонны.

  Блистиг поспешил следом, как и Рутан, и отставной жрец – хотя в его случае скорее лошадь пожелала вернуться к сородичам. Осталась только Лостара Ииль.

  – Буян.

  – Лостара.

  – Быстрый Бен был уверен, что вы живы.

  – А сейчас?

  – Мы его потеряли.

  Он подумал, оскалил зубы: – Понимай как хочешь, Лостара Ииль. Он сообразил, что мы живы и здоровы. А сейчас у меня такое чувство, что он не совсем потерялся. Он змей. Всегда был и всегда будет змеем.

  Сверкнувшая улыбка чуть на заставила его действовать; но не успел он выкрикнуть что-то ободряющее, а может, и неподобающее, как она уже ускакала к своим.

  «Проклятие! Такие улыбки на меня не каждый день падают!»

  Морщась, Буян приказал Ве'Гат развернуться и отправился по собственным следам.

  Охотники и трутни пошли за ним.

  Одна из крошек-птичек попыталась усесться в бороде. Он с руганью ее выгнал.

Книга III.
Нацелить копье

И ныне дерзкий историк

Вводит в игру свой том

Пылающий благом

Смиряют гордыню монахи

Страшась ударов бича

Летит в высокие окна

Пепел еретиков

Хлещет дождь очищения

Смотри, как истин чреда

Пятнает беспомощность кожи

"Я судия неправд

Песком омоюсь и водой

Сияют руки чистотой..."

Но губы его кривятся

На них сонм иных историй

А я не слепец

Я чувствую гул глубокий

Потоков сокрытых рек

Царапает кожу перо

Ныряя в чернильницу слез

"Открою суть вещей

Явлю порядок и закон

Гранитных истин вечный трон"

О, не маши кулаками

В озлобленный спор не зови

Живу я в туманах и тучах

Незримого теплые вздохи

Утешат в худшие дни

Что еще впереди

В незнание я облачился

Сомнение дарит покой

Какой тебе и не снился.

«Жизнь в туманах», Готос (?)

Глава 8

Того, с чем мы остались

Хватит, если ни одна

Не будет выброшена вещь

Забыта на обочине дороги

Пока шагаем мы

Минуя горя дым

Глаз не сводя с потока света

Ведь обернемся мы как легкий вздох

Чтобы узреть свершенное

Могилы вдоль пути увидеть

Где память залегла блестящими камнями

Закат хорошей жизни позади

А впереди лишь мягкий снег

И ни следа ноги

И ветер нежно гладит лоб

Поземкою несутся времена

Над складчатою мантией земли

Я уловил намек

Легчайший отсвет тайны

Фигуры в жидком янтаре

Возьмут все то, что мы несем

Баюкая в объятьях

Все наши тяготы

В руках держу я перья

И голоса летящие

Вот все что нам осталось

И этого навеки хватит нам.

«Вы возьмете дни мои», Рыбак Кел Тат

«Проскользнуть под кулаками мира».

  Ее звали Торл. Тихая, с внимательными печальными глазами. Вырвавшийся из тучи Осколков вопль звучал подобно смеху. Прожорливые насекомые собрались там, где были ее глаза. Заползли в раскрытый рот, и струйки крови на рваных губах привлекли сотни новых паразитов.

  Седдик закричал в ужасе, отшатнулся, словно решив убежать; но Баделле вытянула руку и крепко его ухватила. Паника – вот то, что сильнее всего любят Осколки, чего они жаждут. Паника забрала Торл, и теперь Осколки забрали ее.

  Ослепшая девочка бежала, и зубчатые кристаллы ранили босые ноги.

  Дети придвинулись ближе к умирающей. Она видела, какие тусклые у них глаза, и понимала.

  "Бейте, кулаки, пока мы ползем и уклоняемся. Вы не сможете убить нас, не сможете убить память о нас. Мы останемся, чтобы напоминать вам о грядущем. Мы останемся, ибо мы – свидетельства ваших преступлений.

  Пусть пожиратели заползают в глаза. Приветствуй слепоту, словно дар милосердия. Да, это может быть смех. Милое дитя, ты могла смеяться. Голос памяти. Или истории. В этом смехе все невзгоды мира. В этом смехе все доказательства вашей вины.

  Дети умирают. Все еще умирают. Вечно умирают".

  Торл упала, вопли стали сиплым кашлем – Осколки заползли ей в горло. Она извивалась, дергалась в судорогах, пока стая кишела, питаясь и тучнея.

  Баделле смотрела, как дети подходят, как тянутся руки, хватая жующих насекомых и запихивая в голодные рты. "Мы ходим по кругу, по кругу. Вот история мира. Не бегите от нас. Не бегите от этого мига, этой сцены. Не путайте смущение и ужас со злобным отрицанием всего нежеланного взору. Я принимаю ужас, я не жду сожалений. Но если вы отвернетесь, я назову вас трусами.

  А я видела слишком много трусов".

  Она сдула мушек с губ и глянула на Рутта. Тот стиснул Хельд, плача без слез. За ним тянулась ужасная плоскость Стеклянной Пустыни. Баделле повернулась и прищурилась, глядя на Змею. Вялость, не соответствующая жаре, яркому небу. Это медленное карабканье утомленных. "Ваши кулаки забили нас до бесчувствия. Ваши кулаки бьют не без причины. Вы бьете нас от страха. От ненависти к себе. Бьете нас, потому что это приятно. Приятно претендовать и забывать, и каждый раз, когда опускается кулак, вы давите кусочек вашей вины.

  В том старом месте, где мы жили, вы громко осуждали тех, кто бьет детей. Но смотрите, что вы сделали с миром.

  Вы истязатели детей".

  – Баделле, – сказал Рутт.

  – Да, Рутт. – Она не решилась смотреть ему в глаза. Не сейчас.

  – Нам осталось несколько дней. Дыры с водой кончились. Мы и назад пойти не сможем – не дойдем. Баделле, думаю, я готов сдаться... да, готов...

  «Сдаться». – Ты бросишь Хельд Осколкам? Опалам?

  Она услышала, как резко он вздохнул

  – Они не тронут Хельд, – прошептал он.

  «Нет, куда им». – Прежде чем стать Хельд, – сказала она, – она называлась иначе. Ее звали Новорожденной. Новорожденная вышла между ног женщины, матери. Новорожденная явилась в мир с голубыми глазами, цвета неба, и голубыми они остаются. Мы должны идти, Рутт, должны жить до того дня, когда новый цвет найдет глаза Хельд, когда она снова станет Новорожденной.

  – Баделле, – шепнул он ей в спину.

  – Ты не обязан понимать. Мы не знаем, кто была ее мать. Не знаем, какой будет новая мать.

  – Я видел ночью... – Он прервался. – Баделле...

  – Те, что постарше. Да, – отозвалась она. – Наши матери и отцы лежат вместе, пытаются сделать детей. Мы можем возвращаться лишь к тому, что знаем, что помним из прошлых дней. Мы повторяем снова и снова, хотя знаем: это не сработало даже в первый раз. Но только так мы и можем.

  – Ты еще летаешь во снах, Баделле?

  – Нам нужно идти, Рутт, пока Хельд не прекратит быть Хельд, став Новорожденной.

  – Я слышу, как она плачет ночами.

  "Она. Вот ее история: Новорожденная становится Хельд, Хельд становится Матерью, Мать приносит Новорожденную, Новорожденную кто – то носит на руках... А все мальчики, ставшие отцами, пытаются влезть назад. Каждую ночь лезут и лезут, пытаются и пытаются.

  Рутт, мы все плачем ночами".

  – Нужно идти, – сказала она, повернувшись наконец к нему.

  Его лицо было скомканным – вялая кожа, глаза под темными кругами. Разбитые губы, лоб священника, усомнившегося в своей вере. Волосы его выпадали, руки казались слишком большими.

  – Хельд говорит "на запад", Рутт. На запад.

  – Там нет ничего.

  «Там есть великая семья, там все богаты и так далее. Много еды. Много воды. Они ищут нас, благословляют нас, чтобы показать будущее. Оно еще живет. Они обещают нам будущее. Я видела, видела всё. И мать ведет их, и держит в руках всех детей, хотя никогда не делала Новорожденной. Та мать, Рутт, совсем как ты. И скоро дитя в ее руках откроет глаза». – Я видела ночью во сне Хельд.

  – Точно?

  – Да. У нее были крылья и она улетала. Я слышала голос в ветре.

  – Ее голос, Баделле? Что она сказала? Что сказала Хельд?

  – Она ничего не говорила, Рутт. Она смеялась.

  ***  

  Иней облепил выброшенный на берег мусор, куски льда на мелководье хрустели и звенели, когда волны перекатывали их. Фелаш выкашляла последний сгусток утренней мокроты и, натянув на плечи отороченный мехом плащ, пошла туда, где служанка разводила костер. – Ты завтрак приготовила?

  Старшая женщина жестом указала на неровный диск – пень дерева, используемый ими вместо стола. Там ожидали чашка с травяным настоем и дымящийся кальян.

  – Превосходно. Я говорила, что голова болит? Материнские послания такие неловкие и жестокие. Или Омтозе Феллак делает их грубыми – подобно адскому льду и холоду, что нам досаждают. – Она посмотрела в сторону другого лагеря, в тридцати шагах, и нахмурилась: – И все эти суеверия! На мой вкус, они перешли грань наглого неуважения.

  – Волшебство их пугает, Ваше Высочество.

  – Фу! Волшебство спасло их жизни! Неужели благодарность не способна побороть мелкие ужасы и воображаемых страшил? Дорогая, они же просто жалкий цыплячий выводок. – Она уселась на бревно, осторожно, чтобы не задеть непонятные железные болты. Отпила чай, протянула руку за искусно вырезанным из слоновой кости мундштуком. Довольно затянувшись, перевела взор на замерзшее у берега судно. – Погляди-ка. Единственное, что поддерживает его на плаву – мой айсберг.

  – Увы, Ваше Высочество, это и есть вероятная причина их недовольства. Это матросы, застрявшие на берегу. Даже капитан и старший помощник выказывают отчаяние.

  – Ну, – фыркнула Фелаш, – нам нужно уметь смиряться с тем, что имеем. Не так ли? Разве мы можем что-то изменить, в любом случае? Кораблю конец. Нужно идти по суше, и не могу вообразить, сколько выдержат мои ножки.

  Она развернулась, заслышав приближение Шерк Элалле и Скоргена Кабана. Старпом ругался, спотыкаясь о кочки.

  – Капитан! Садитесь, остался чай. И вы тоже, Скорген. Прошу. – Она поглядела на служанку: – Найдешь еще чашки, да? Отлично.

  – Благослови нас Беру, – прошипел Скорген. – Десять шагов отсюда – и мы сваримся живьем. А здесь...

  – Уверена, это пройдет, – заявила Фелаш. – Вчерашнее волшебство было, скажем так, слишком интенсивным. Предупреждая ваши обильные жалобы, скажу: я и моя служанка не меньше вашего страдаем от холода. Может, Джагуты и наслаждались подобным климатом, но мы, сами понимаете, не Джагуты.

  Шерк Элалле начала: – Ваше Высочество, мой корабль...

  Фелаш глубоко затянулась. – Да, – вздохнула она. – Он. Думаю, я уже не раз извинилась. Возможно, это говорит о недостатках моего образования, но я действительно не имела понятия, что все корабли несут в трюмах некий достаточный для странствия объем воды. И что замораживание излишка приводит к катастрофе, например, расщепляет борта. К тому же разве ваша команда не работала на помпах?

  – Как скажете. Но даже сотня рук не могла бы откачивать воду быстрее, чем она замерзала. Хотя я не о том – сами понимаете, мы уже смирились. Невезение и все такое. Просто и ясно. Нет, я намерена обсудить вопросы починки.

  Фелаш разглядывала светлокожую женщину и медленно постукивала мундштуком по зубам. – Выслушав ваши обличения два дня назад, капитан, я уяснила, что "Вечная Благодарность" безнадежна. Вы изменили мнение?

  – Да. Нет. Ну, мы прошлись по пляжу. Обломки дерева бесполезны. Немногие бревна, нами найденные, тяжелы как гранит – Маэл знает, для чего их использовали, но явно не для плавания. Фактически они показывают нейтральную плавучесть...

  – Простите меня?

  – Погрузите их в воду на любую глубину, и они там и останутся. Никогда такого не видела. Среди нас есть бывший столяр, он говорит: дело в минералах, впитанных деревом, и в почве, на которой оно росло. Да и в глубине суши мы не видим лесов.

  – То есть у вас нет дерева для починки. Да, капитан, разве не то же вы предсказывали два дня назад?

  – Да, так я говорила и так оно и вышло. Моя команда не может жить на замерзшем судне, так что мы действительно в беде.

  Скорген Кабан топнул по песку здоровой ногой: – Еще хуже, Высочество, что в здешних водах нет ни одной устрицы, не говоря о большем. Готов спорить, их давно выловили. Мы не пройдем по суше туда, куда вам нужно.

  – Весьма тревожно, – пробормотала Фелаш, не сводя глаз с Шерк. – Но ведь у вас есть какая-то идея, капитан?

  – Возможно.

  – Прошу, продолжайте. По природе я не боюсь приключений и экспериментов.

  – Да, Ваше Высочество. – Женщина колебалась.

  Фелаш послала длинную струйку дыма колыхаться по ветру. – Давайте, капитан. Ваш старший помощник уже посинел.

  – Ладно. Омтозе Феллак – это настоящий Оплот?

  – Не уверена, что вы имеете в виду.

  – Оплот. Место, мир, не похожий на наш...

  – Где, – вмешался Скорген, – можно найти... гм, деревья. Или еще что. Конечно, если там не сплошной лед, снег и еще хуже.

  – А, поняла. – Она снова постучала по зубам, раздумывая. – Оплот Льда, это верно. Его магия – как мы успели убедиться – весьма... холодна. Даже запретна. Но если мое образование страдает в части строительства кораблей и тому подобного, оно гораздо основательнее, если речь заходит об Оплотах. – Она улыбнулась. – Само собой.

  – Само собой, – подтвердила Шерк Элалле, не дав высказаться Скоргену.

  – Основное проявление Омтозе Феллака именно таково, каким мы его испытали. Лед. Жгучий холод, иссушающий, нервирующий. Но следует понять: эта магия была создана как оборонительное оружие. Джагуты вели войну с неумолимым врагом и проигрывали эту войну. Они желали окружить себя огромными полями льда, сделать из них непроходимый барьер. Зачастую им это удавалось... до поры. Разумеется, как любила указывать моя мать, война – двигатель изобретений, и едва одна сторона улучшает тактическое положение, другая торопливо старается адаптироваться, сгладить преимущество. Конечно, если успевает. Интересно, что мы могли бы заметить: собственные пороки Джагутов ускорили их кончину. Рассматривай они лед как оружие нападения – что же, они уничтожили бы врага прежде, чем тот сумел бы приспособиться. Хотя подробности касательно их врага смутны...

  – Простите меня, Ваше Высочество, – прервала ее капитан. – Но, как вы изволили недавно заметить, мой старпом ужасно страдает. Если я поняла, лед и холод Омтозе Феллака – просто аспекты или, полагаю, выражения силы. Но сама сила может иметь и другие выражения.

  Фелаш хлопнула в ладоши. – Отлично, капитан! Превосходно!

  – Чудесно, Ваше Высочество. Я чувствую облегчение. Что же вы можете рассказать о других аспектах Оплота?

  Фелаш заморгала. – Ну... ничего.

  – Ничего?

  – Совсем ничего, капитан. Единственное проявление Омтозе Феллака, с которым знаком наш мир – это лед.

  – Тогда откуда вы узнали, что есть другие?

  – Капитан, я опираюсь лишь на разум.

  – Значит, идеи о большем... просто теоретические?

  – Дражайшая моя, это научный термин, а не бранное слово, хотя ваш тон...

  Лязгая зубами, Скорген Кабан подал голос: – Я стоял тут ради этого? У вас нет Маэлом выплюнутого ключа?

  – Едва ли точные слова, старший помощник, – сказала Фелаш. – Вряд ли нам помогло, если бы я сказала просто "Не знаю". Верно? Поэтому я предпочла бы сказать: "Не знаю, но полагаю, что тут есть путь, достойный исследования".

  – Тогда почему не говорите?

  – Именно что говорю!

  Шерк Элалле повернулась к Скоргену: – Хватит, Красавчик. Иди к остальным.

  – И что им сказать?

  – Мы... исследуем возможности.

  Фелаш повела пухлой рукой: – Один момент, прошу. Я предлагаю вам вместе вернуться к товарищам. Мои исследования займут весь день, их лучше совершать в одиночестве, ведь я не гарантирую безопасность тем, кто окажется поблизости. Более того, советую отодвинуть лагерь вдвое дальше.

  – Хорошо, Ваше Высочество, – согласилась Шерк. – Мы так и сделаем.

  Когда они ушли, Фелаш обернулась к служанке. – Дорогая, – мурлыкнула она, – нас ожидает странствие.

  – Да, Ваше Высочество.

  – Приготовься получше, – посоветовала Фелаш. – Возьми доспехи, метательные топоры. И тебе придется сплавать к кораблю за щепкой его древесины. Но прежде всего я желаю новый горшок чая и добавки ржавого листа в чашу кальяна.

  – Сейчас, Ваше Высочество.

  ***  

  – Боги подлые, – пробурчала Шерк Элалле, подходя к стоянке команды, – но титьки у нее впечатляют. Меня всегда поражало, сколькими разностями мы все благословлены. – Она глянула на старпома. – Или прокляты, как уж получится.

  – Мне хотелось вонзить нож ей в череп, каптен.

  – Оставь эти желания при себе, запихай поглубже – если кто-то из матросов услышит, ну... я таких осложнений не желаю.

  – Разумеется, каптен. Это ж мгновенный порыв, вроде как клещ в глазу. Но как вы разглядели ее титьки и так далее под всеми мехами?

  – Ясно разглядела, – ответила Шерк. – Это зовется воображением, Красавчик.

  – Хотелось бы мне такое иметь.

  – А пока что нам нужно успокоить страхи. Полагаю, отход дальше по берегу сам по себе поднимет настроение.

  – Да, точно. – Он потер окружавшие шею рубцы. – Знаете, каптен, я тут почуял, что ее служанка не такая бесполезная недотепа, какой пытается казаться. Понимаете?

  – Заваривать чай, разжигать трубку – для тебя это бесполезно, Красавчик? Говорю тебе, я сама подумываю найти служанку, едва домой вернемся. Конечно, – добавила она, – нет такого правила, чтобы служила лишь женщина.

  Кривое лицо мужчины покрылось румянцем.

  Шерк похлопала его по спине: – Ты насчет нее прав, Красавчик. Думаю, она такая же жуткая колдунья, как сама принцесса, а может, и еще хуже. Женщина ловко притворяется, но один взгляд на запястья... ну, может, она упражняется, поднимая тюки сена, когда никто не видит – и, судя по рубцам, в тюках сена спрятаны ножи... да, она не та, за кого себя выдает.

  – А как ее зовут, кстати?

  – Без понятия. – Шерк хмыкнула. Матросы уже следили за ними. – Ладно, Красавчик, давай я буду говорить.

  – Да, лучше вы, чем я.

  – Если дело осложнится, можешь вдарить кое-кому по головам.

  – Чтобы повернулись куда нужно, да?

  – Именно.

  ***  

  Дрожа под зонтиком, Фелаш смотрела, как служанка вылезает из воды. – Тебе нужно больше жира, дорогая, – заметила она. – Уверена, солнце вскоре тебя высушит, как было со мной. Так или иначе, – она взмахнула мундштуком, – проход ждет.

  Тяжело вздохнув, немолодая женщина медленно отошла от воды. В правой руке был обломок дерева, казавшийся почти черным на фоне побелевшего кулака. За ее спиной быстро таяли кусочки льда – остатки Омтозе Феллака отступали. На краю залива, где мелководье уступало место пучине, "Вечная Благодарность" оседала ниже, погружаясь в плачущее, блестящее "гнездо" льда.

  Едва служанка согрелась настолько, чтобы быстро двигаться, она натянула стеганый ватник, а потом тяжелые чешуйчатые доспехи, достав их из свертка промасленной мешковины. Взяла пару метательных топоров, короткий меч в кожаных ножнах, привязала под руку четыре метательных ножа. Надела шлем. Наконец засунула обломок дерева за пояс. – Ваше Высочество, я готова.

  – Вовремя сказано. Мое терпение становилось опасно тонким. – Вздохнув, Фелаш опустила мундштук, встала. – Куда ты положила остатки сладостей?

  – Они за пачкой ржавого листа, Ваше Высочество.

  – А, вижу. Чудесно. Смотри, какая я худая. Это гнев. Помнишь детство, дорогая, когда грудь была плоской и кости торчали во всех местах?

  – Нет, Ваше Высочество, я никогда не была похожа на мальчишку, слава толчку Странника.

  – Как и я. Никогда не понимала мужчин, которые любят в женах худобу. Что случается с мальчиками, если они превращаются в бледных костоглодов?

  – Возможно, это проявляется потребность оберегать слабых, Ваше Высочество.

  – Оберегать – одно дело, иссушать – совсем другое. Эй, о чем это я? О да, бросить тебя в Оплот Льда. Лучше заранее обнажи оружие, дорогая. Кто знает, на что ты приземлишься.

  Служанка подняла топоры. – Я готова.

  ***  

  – ... снисходительная высокомерная корова не заслуживает таких титек, такой мягкой беспорочной кожи и таких роскошных волос. А ходит она, так покачивая бедрами, что я каждый раз удивляюсь, как не падает, а эти проклятые сочные губы кажутся готовыми сомкнуться на... Боги, что это?!

  Раскат грома взволновал воду в заливе, заставил плясать песок. Шерк Элалле повернулась: громадное белое облако встало над лагерем Фелаш. Моряки, разместившиеся теперь далеко, вскочили и тревожно закричали.

  – Оставайся здесь, Скорген. И успокой наших дурней! – Она бросилась бегом.

  Лагерь пришел в беспорядок, вещи были разбросаны, словно в середине бушевал вихрь. Принцесса Фелаш осторожно пыталась выкопаться из кучи земли. Волосы были всклокочены, одежды измяты. Лицо красное, словно ее отшлепали по щекам.

  – Высочество, вы в порядке?

  Девушка закашлялась. – Думаю, теория подтвердилась, капитан. Кажется, Омтозе Феллак далеко не только кучка льда. Найденный мною проход... гмм, трудно сказать, куда он ведет...

  – Где ваша служанка?

  – Ну, будем надеяться, что исследования вызывают у нее радость и восторг.

  – Вы послали ее туда?

  Прекрасные глаза сверкнули: – Разумеется, я послала ее туда! Не вы ли настаивали на необходимости, жаловались на жуткое наше положение? Начинаете представлять мою жертву, ужасающие крайности моего дела?

  Шерк Элалле обвела взглядом пухлую девицу. – А если она не вернется?

  – Я буду весьма огорчена. Но тогда мы получим подтверждение иных теорий насчет Омтозе Феллака.

  – Извините, каких иных теорий?

  – Как же? Воющие демоны, тучи безумия, пожирающие плоть растения, коварные мыши-полевки и сотни других кошмаров подобного сорта. А теперь не будете ли столь любезны, не поможете восстановить костер?

  ***  

  Она потянулась за последним из метательных ножей, но обнаружила пустые ножны. Выругалась и присела, избегая рубящего выпада; бросилась влево, перекатившись через плечо. Наткнулась на тушу первого убитого противника. Рука прошлась по колючей шкуре, нашла край одного из топоров. Она с кряхтением вытащила его, перепрыгнула через труп – вздрогнувший, когда шесть мечей вонзились в то место, где только что была женщина – и вскочила, сразу же послав топор в полет.

  Он врезался в лоб демона, заставив голову откинуться.

  Она рванулась к нему, отбила тяжелый меч, сжатый в ближайшей руке – тот просто болтался, ибо грузное существо падало на колени. Засверкало лезвие – она отражала бестолковые взмахи мечей в пяти других руках. Наконец удалось ударить по толстой шее – раз, два, три – пока не отлетела голова.

  Женщина развернулась, ища других врагов. Пять трупов, больше никого. Если не считать ее тяжелого дыхания, на поляне царит безмолвие.

  Из одного огня в другой – она упала в середине лагеря, и ей очень повезло – она была готова, тогда как здешние жители явно нет. Пламя горело там и тут, порожденное разбросанными углями. Если бы не ее осторожность, лес уже пылал бы, лишив капитана и команду столь остро необходимой древесины.

  Служанка подобрала оружие и затоптала очаги пожара.

  И выругалась, когда кто-то вцепился в шею. Выбросила руку, схватила что-то мелкое и меховое, поднесла к глазам. Мышь-полевка с полным ртом ее плоти. Она фыркнула и отбросила тварь.

  – Ну, Ваше Высочество, – пробормотала она, – кажется, дерево я нашла.

  Какой-то зверь заревел поблизости; на зов отозвалось еще с полдюжины. Они окружали поляну, подбираясь ближе.

  – Срань Странника, дело становится тяжелым.

  Тут околачиваться бесполезно, решила она. Выбрала направление наугад и нырнула в лес.

  Воздух был до нелепости темным, сырым и душным. Она пробиралась, держа наготове топоры. Сзади резко пискнули – она рывком развернулась. Шевеление на лесной подстилке. Еще одна клятая мышь. Женщина видела, как та откидывает голову, издает новый леденящий душу писк.

  Вскоре кровожадная тварь осталась позади. Стволы громадных деревьев измельчали, под ноги попадалось все больше густой травы. Она заметила над головой небо: звезды, луны нет. Впереди через дюжину шагов начинался склон. Она подошла к краю обрыва, глянула в овраг, забитый гнилыми деревьями.

  Стволы серые, как кости. Вдоль низины плывут клочья тумана, светясь, словно болотный газ.

  Этот овраг был вырыт давним потопом, деревья вырваны с корнями. Когда-то их принесла бешеная вода. Изучая беспорядочные кучи, она заметила какую-то форму в двадцати шагах вниз по уклону. Вначале решила, что это плотина из перепутанных сучьев и корней, но вскоре куча обломков сложилась в нечто иное... в корпус корабля.

  Она достала из-за пояса длинную щепку. Казалось, дерево потеет в руке.

  Ноги скользили. Она кое-как спустилась по крутому берегу оврага. Избегая, насколько возможно, попадать в туман, подобралась ближе к судну. Как кораблю удалось пройти весь путь по коварному извитому оврагу, не будучи разломанным на куски, оставалось загадкой; но она доверяла колдовской связи. Здесь есть достаточно материала.

  Она наконец добралась до корпуса, положила на него руку. Не гнилой. Постучала. Внутри пустота. В пяти саженях сверху резной планшир, тяжелые края сделаны в виде двух обвивших всю палубу змей. Всего корабль, решила она, пятнадцать – двадцать шагов в длину.

  Тут она оглянулась. Туман густеет, поднялся до коленей. Под покровом тумана маленькие костистые руки тянутся, чтобы схватить ее ноги. Глубоко впились когти, пальцы извиваются словно черви. Задохнувшись от боли, она выхватила меч и принялась рубить.

  Бедра были изранены, кровь текла струйками, когда ей удалось, используя торчащие ветви и корни, взобраться на корпус корабля. Задыхаясь, женщина перелезла через борт и встала на покатую палубу.

  Поняв, что очутилась в толпе покрытых чешуей и черными волосами обезьян. Завыв, твари размером с собак обнажили острые, длинные словно кинжалы зубы. Глаза блестели бледно-желтым. Они подняли узловатые дубинки и бросились на нее.

  Откуда-то из дальнего конца оврага донесся низкий рокочущий шум. Но у нее не было времени подумать.

  ***  

  – Моя утулу думает, это секс. Как странно.

  Фелаш искоса глянула на капитана; веки медленно опустились, изобразив леность. – В нашем дворце есть изысканные мундштуки, сделанные в подобие пенисов. – Она повела рукой. – Все части воспитания принцессы...

  Шерк опустила мундштук. – Думаю, достаточно, Ваше Высочество. Оставляю вас вашим... занятиям.

  – Приключения принимают всяческие обличья, капитан. Имей ваша утулу мозг, уверена – она весьма энергично поддакнула бы мне.

  – Но это самая суть ее... э... желаний. Полная безмозглость. Большинство трагедий мира коренятся в непонимании. Видите ли, мы слишком многого требуем. Всякая там верность, драгоценная исключительность, любовь и обладание – всё рано или поздно изменяет. Да, я знала мужчин – именно "знала" – которые приходили ко мне, жаждая безмозглого времяпрепровождения, а потом болтали о женах.

  – И что они говорили? Пожалуйста, я хочу знать.

  – Скучаете по сплетням?

  – Дворец кажется до ужаса далеким.

  – Именно, Ваше Высочество. Иные говорили о волшебстве любви, которое пропало, об угольках, ставших холодными словно камни. Другие жаловались, каким всё стало сложным, или гнилым, или хрупким. И почти все толковали о женах как об имуществе, которым пользуются, когда это угодно мужьям, а потом оставляют в покое. Именно из-за таких речей жены делают то, в чем их подозревают мужья, когда сами со мной. Что же, я понимаю, почему в глазах жен они видят убийственный блеск.

  – Итак, даже будучи с вами, они ничего не понимали?

  – Весьма проницательно, Ваше Высочество. Да, они совсем ничего не понимали.

  – Ведь вы предлагали секс без осложнений.

  – Именно.

  – Без мозгов.

  – Да. И это освобождало их, и свобода делала их счастливыми – или беспамятными. Хотя бы на краткое время. Но едва кончалась вспышка, старый мир и все его цепи возвращались со звоном. Они выходили, словно осужденные переплывать канал.

  – Вы вели разнообразную и интересную жизнь, капитан.

  – Жизнь? Неподходящее слово, Ваше Высочество.

  – О, не нужно дышать, чтобы быть живым – и прежде чем вы возразите, насколько смехотворным выглядит такое заявление, прошу, подумайте еще раз. Я не намекаю на ваше состояние.

  – Тогда я поистине заинтригована. Что это должно значить, Ваше Высочество?

  – В годы обучения у меня...

  Рокот заглушил слова; они обернулись и увидели поток мутной пенящейся воды, вырвавшийся в бухту сразу за мелководьем. Текущий из зияющего, почти скрытого клубами пара разрыва потоп разметал льдины, образовав полосу свободной воды. Через миг из раны вывалился, кажется, целый лес – обломанные ветви, мокрые корни – а затем показался нос корабля, словно высунутый кулак. Судно плюхнулось в бурную воду.

  Буйный потоп нес корабль прямиком на риф.