Текст книги "Увечный бог (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

  «Но ведь, старый дурак, они стали прахом, а твои слова живут. Кто смеется последним?»

  Гниющая вокруг него древесина не дала ответа. Вздохнув, Удинаас порвал обрывок и стал смотреть, как хлопьями падают клочки пергамента. – Ох, мне-то что? Уже недолго, да, недолго. – Масляная лампа почти погасла, лишившись топлива, и снова подкрадывался холод. Он не чувствовал рук. Гости из прошлого. Никому не дано сбросить их, этих ухмыляющихся надоед.

  Ульшан Праль предсказывает больше снега, а он привык презирать снег. – Словно умирает само небо. Слышишь, Фир Сенгар? Я почти готов слагать о тебе сказания. Кто мог бы вообразить такое наследие?

  Застонав от боли в ногах, он вылез из трюма и заморгал, встав посреди перекошенной палубы. Ветер ударил в лицо. – Мир белизны, что ты нам говоришь? Наверное, что-то плохое. Что судьба пришла и повела осаду.

  Он привык разговаривать сам с собой. Так никому больше не приходится рыдать, он ведь уже устал от вида мерзлых слез на обветренных лицах. Да, он мог бы растопить слезы пригоршней слов. Но внутренний жар никуда не денется, так? Лучше отдавать его пустому холодному воздуху. Ни одной замерзшей слезы поблизости.

  Удинаас слез по борту корабля, разметая снег высотой по колено, и начал прокладывать новую тропку к стоянке в укрытии скал. Толстые меховые мокасины скользили, когда он натыкался на груду обломков. Он чувствовал запах дыма.

  Затем, на полпути, он заметил эмлав. Два здоровенных кота влезли на высокие скалы, серебристые спины слились с белым небом. Следят за ним. – Итак, вы вернулись. Не к добру. – Он чуял давление их взглядов. Само время замедлилось. Невозможно, но он способен вообразить мир, утонувший в снегах, лишенный зверей, мир, в котором один холодный сезон примерз к другому, не кончаясь никогда. Вообразить, как гибнут шанс за шансом, пока не остается ни единого.

  – Человек на такое способен. Почему бы не целый мир? – Снег и ветер не дали ответа, кроме привычного жестокого равнодушия.

  Здесь, между скал, колючий ветер утих, а дым начал разъедать ноздри. На стоянке царит голод, в округе царит белизна. Но Имассы всё поют песни. – Недостаточно, – пробормотал, рождая плюмажи пара, Удинаас. – Всё не так, друзья. Взгляните правде в лицо: она умирает. Наша милая девочка.

  Он гадал, не было ли известно Сильхасу Руину об этой неизбежной неудаче с самого начала. «В конце концов умирают даже сны. Сны всех людей. Сны – мечты, сны о будущем... рано или поздно наступает холодная, злая заря». Пройдя мимо засыпанных юрт, морщась от вылетавших из-под кожаных пологов пронзительных звуков, он ступил на тропу к пещере.

  Грязный лед облепил зев прохода, словно замерзшая пена. Внутри стало теплее, влажный воздух пахнул солью. Он обстучал снег с мокасин и вошел в извилистый коридор, выставив руки, касаясь пальцами сырого камня. – О, – шепнул он, – какая у тебя холодная утроба.

  Впереди слышались голоса – или, скорее, один голос. «Ну, Удинаас, напряги чувства. Она не склоняется, никогда не склоняется. Похоже, на это способна лишь любовь».

  На каменном полу оставались старые пятна, вечные напоминания о пролитой крови, о жизнях, утраченных в просторном зале. Но почти слышит эхо, лязг меча и копья, отчаянные вздохи.«Фир Сенгар, клянусь, твой брат все еще пребывает здесь. Сильхас Руин отступает шаг за шагом, на лице маска, которой он никогда прежде не носил. Ну разве она ему не шла? Очень даже шла».

  Онрек Т'эмлава стоял справа от жены. Ульшан Праль присел в нескольких шагах слева от Кайлавы. Перед ними было кривое, разрушающееся здание. «Умирающий Дом, твой котел треснул. Семя было с пороком».

  Кайлава обернулась, услышав его; темные глаза сощурились, словно у решившей поиграть хищной кошки. – Думала, ты поднял паруса, Удинаас.

  – Карты никуда не ведут, Кайлава Онасс, а лоцман не ориентируется посреди равнины. Интересно, есть ли зрелище унылей разбитого корабля?

  Онрек сказал: – Друг Удинаас, жду твоей мудрости. Кайлава говорит о пробуждении Джагутов, о голоде Элайнтов, о никогда не дрожащей руке Форкрул Ассейлов. Рад Элалле и Сильхас пропали – она их не чует и предполагает худшее.

  – Мой сын жив.

  Кайлава подошла ближе. – Тебе не дано знать.

  Удинаас пожал плечами: – Он взял от матери больше, чем Менандора могла вообразить. Представ перед малазанским колдуном, она решила обрушить на него свою силу... что ж, это был не единственный роковой сюрприз того дня. – Взор его упал на черные пятна. "Что стало с нашим славным подвигом, Фир? С актом спасения, ради которого ты отдал жизнь?

  «„Не бросай я вызов себе, не отдавай этому сражению всё, что имею – давно склонилась бы голова перед суждением мира“. Но суждение мира жестоко...»

  – Мы задумываем уход из этого мирка, – сказал Онрек.

  Удинаас глянул на Ульшана Праля: – Ты согласен?

  Воин поднял руку, делая череду текучих жестов.

  Удинаас хмыкнул. «До слова, до песни было вот это. Но рука говорит на ломаном языке. Шифр принадлежит позе. Присел, словно кочевник. Не боится путешествий, открытия нового мира. Возьми Странник, такая невинность ранит душу». – Вам не понравится то, что найдете. Самый яростный зверь этого мира не сравнится с моими сородичами. – Он сверкнул глазами. – Онрек, как ты думаешь, зачем был тот Ритуал, укравший смерть у вашего народа?

  – Слова ранят, но Удинаас говорит правду, – зарычала Кайлава. Она снова поглядела на Азат. – Мы сможем защитить врата. Остановить их.

  – И умереть, – продолжил Удинаас.

  – Нет, – бросила она, резко разворачиваясь. – Ты уведешь моих детей, Удинаас. В свой мир. Я останусь.

  – Я думал, ты сказала "мы", Кайлава.

  – Призови сына.

  – Нет.

  Ее глаза засверкали.

  – Найди кого-нибудь иного для последней битвы.

  – Я встану рядом с ней, – заявил Онрек.

  – Нет, – прошипела Кайлава. – Ты смертный...

  – А ты нет, любимая?

  – Я Гадающая по костям. Я родила Первого Героя, ставшего богом. – Лицо ее исказилось, но лишь отчаяние плескалось в глазах. – Муж, я действительно призову союзников. Но ты, ты должен идти с нашим сыном, как и Удинаас. – Она ткнула когтистым пальцем в летерийца: – Веди их в свой мир. Найди место...

  – Место? Кайлава, они будут походить на зверей в моем мире... МЕСТА НЕ ОСТАЛОСЬ!

  – А ты найди.

  "Слышал, Фир Сенгар? Мне не придется стать тобой. Нет, я стану Халлом Беддиктом, еще одним обреченным братом. «Идите за мной! Слушайте мои обещания! И умирайте». – Ничего нет, – сказал он, и горло сдавило горе. – Во все мире... ничего. Мы не оставили одиноких мест. На веки веков. Имассы могут присвоить себе пустые земли, да, пока кто-то не кинет на них завистливый взор. И не начнет их убивать. Собирать кожи и скальпы. Они отравят вашу пищу. Изнасилуют дочерей. Всё во имя замирения или переселения – что там выплюнут изо ртов эти уклончивые бхедрины. Чем скорее вы умрете, тем лучше: они смогут забыть, что вы вообще существовали. Вина – первый сорняк, который мы выпалываем, чтобы сад был чистым и опрятным. Мы так привыкли, и вам ничего не изменить. Как и прежде. Никому не дано...

  Лицо Кайлавы было слишком спокойным. – Вас можно остановить. И вас остановят.

  Удинаас качал головой.

  – Веди их в мир, Удинаас. Сражайся за них. Я не намерена пропасть здесь. Если вообразил, что я не могу защитить своих детей, тогда ты меня совсем не знаешь.

  – Ты обрекаешь меня, Кайлава.

  – Призови сына.

  – Нет.

  – Тогда ты сам себя обрекаешь, Удинаас.

  – Ты будешь так же спокойна, когда моя участь затронет твоих детей?

  Когда стало очевидным, что ответа не будет, Удинаас вздохнул и отвернулся, направившись наружу, в холод и снег, в белизну замерзающего времени. К его отчаянию, Онрек пошел следом.

  – Друг мой.

  – Прости, Онрек, я не могу сказать ничего утешительного, успокоить твой разум.

  – Но, – прогудел воин, – ты думаешь, что знаешь ответ.

  – Едва ли.

  – И тем не менее...

  "Толчок Странника, это безнадежно. Ох, смотрите на меня: такой решительный шаг. Веди же нас всех, да. Халл вернулся, чтобы повторить сонм преступлений.

  Все еще охотишься на героев, Фир? Лучше отвернись".

  – Ты поведешь нас, Удинаас.

  – Кажется.

  Онрек вздохнул.

  За пастью пещеры на них обрушилась снежная буря.

  ***

  Он искал путь наружу. Он выбросил себя из схватки. Но даже сила Азата не разрушит Аграст Корвалайн, и он был сброшен, разум его разбит, куски тонут в море чуждой крови. Оправится? Тишина не знала точно, но решила не дать такого шанса. К тому же скрытая в нем сила остается опасной, угрожает их планам. Ее могут использовать против них. Неприемлемо. «Нет, лучше повернуть оружие, взять в руку и воспользоваться в битве с врагами (знаю, скоро я их встречу). А если не возникнет нужды – убить его».

  Но пока ничего еще не случилось, ей придется сюда вернуться. «И сделать то, что следует. Сделала бы сейчас, если бы не риск. Пробудись он, заставь меня... нет, слишком рано. Мы еще не готовы».

  Тишина стояла над телом, изучая его – угловатые черты, клыки, слабый румянец, намекающий на жар. Потом она сказала предкам: – Возьмите его. Свяжите. Сплетите колдовство – он должен оставаться без чувств. Риск пробуждения слишком велик. Я вскоре вернусь. Возьмите его. Свяжите. – Звенья цепей поползли змеями, вонзаясь в твердую почву, скручивая руки и ноги, захватывая шею и торс, распиная на вершине холма.

  Она видела, что кости трясутся. – Понимаю. Его сила так безмерна – вот почему нельзя дать ему прийти в сознание. Есть еще кое-что, что я могу сделать. – Рука метнулась, пальцы напряглись, острые как ножи, и пробили в боку мужчины глубокую дыру. Она задохнулась, отпрянув – слишком сильно? Она его пробудила?

  Кровь потекла из раны.

  Но Икарий не пошевелился.

  Тишина испустила долгий, прерывистый вздох. – Пусть кровь каплет, – сказала она предкам. – Кормитесь от его силы.

  Выпрямившись, она подняла взор и осмотрела горизонты. Старые земли Элана. Они покончили с этим народом, оставив лишь овальные булыжники, некогда державшие стены шатров и покрытые колдовскими рунами еще более древних времен. Ни одного зверя, домашнего или дикого, не осталось от великих некогда стад. Она видела в новом положении вещей восхитительное совершенство. Без преступников не будет преступлений. Без преступлений не будет жертв. Ветер бормочет, но никто не встает, чтобы дать ответ.

  Идеальное умиротворение, вкус рая.

  "Возрождение. Рай возрожденный. От этой пустой равнины – весь мир. От этого обещания – грядущее.

  Скоро".

  Она пошла, оставив за спиной холм с телом Икария, прикованного к земле костяными цепями. Вернувшись назад, она будет пылать торжеством. Или содрогаться от отчаянной нужды. В первом случае она схватит руками голову и одним резким, ловким поворотом сломает шею этой мерзости.

  Какое решение она ни примет, предки запоют от радости.

  ***

  Трон крепости догорал, сброшенный во внутренний дворик, на груду хлама. Серо-черный дым колонной вставал над бойницами, а выше ветер рвал его на полотнища, знаменами проплывавшие над разоренной долиной.

  Полуголые детишки бегали по двору, высокие голоса заглушали лязг и стук подле главных ворот – там каменщики начали исправлять вчерашние повреждения. Происходила смена караулов: Верховный Кулак слышал за спиной слова команд, резкие, словно удары развевающихся на ветру флагов. Он заморгал, избавляясь от грязи в глазах, и осторожно оперся на изъеденный временем уступ; прищурился, обозревая отлично организованный лагерь врага, что заполнял всё дно долины.

  На крыше квадратной башни, справа от него, ребенок лет десяти сражался с повидавшим виды сигнальным змеем, пытаясь поднять его над головой. Наконец, загудев шелковыми крыльями, выцветший дракон взмыл в воздух, крутясь и дергаясь. Ганоэс Паран прищурился еще сильнее. Длинный хвост дракона блистал серебром под солнцем полудня. Тот самый хвост, вспомнил он, что вился над крепостью в день захвата.

  О чем же сигналили тогда защитники?

  "Беда. Помогите".

  Он следил, как змей взбирается всё выше. Пока его не проглотил кружащийся дым.

  Услышав знакомое ругательство, Паран повернулся: Верховный Маг прокладывал путь по лестнице сквозь клубок ребятишек, и лицо его исказилось так, словно это была толпа прокаженных. Зажатая в зубах рыбья кость взволнованно поднималась и опускалась. Он шагал к Верховному Кулаку.

  – Клянусь, их больше чем вчера, но как это возможно? Не выпрыгивают же они из чьего-то лона уже наполовину выросшими?

  – Всё еще вылезают из пещер, – сказал Ганоэс Паран, вновь глядя на вражеские полчища.

  Ното Свар крякнул. – Того не лучше. Кто сочтет пещеры лучшим местом для жизни? Вонь, капель, черви кишат. Будут болезни, помяните мои слова, Верховный Кулак. Как будто Войску уже не досталось.

  – Велите Кулаку Бюд собрать команду для очистки. Какие взводы залезли в хранилище рома?

  – Седьмой, Десятый и Третий. Второй роты.

  – Саперы капитана Чистой Криницы.

  Ното Свар извлек кость изо рта и принялся изучать розовый кончик. Потом отвернулся и сплюнул за стену что-то красное. – Да, сэр. Ее.

  Паран улыбнулся. – Отлично.

  – Да, послужит им уроком. А если разбудят новых паразитов...

  – Это дети, маг. Не крысы. Сироты...

  – Неужели? Эта "белая кость" меня в дрожь вводит, вот я о чем, сэр. – Он вставил рыбий хребет в зубы и снова задвигал ею вверх-вниз. – Скажите еще раз, что это лучше Арена.

  – Ното Свар, как Верховный Кулак я отчитываюсь лишь перед Императрицей.

  Маг фыркнул: – Только вот она мертва.

  – Что означает: я не отчитываюсь ни перед кем. Даже перед вами.

  – Вот и главная проблема, словно гвоздем к дереву прибита. Гвоздем к дереву, сэр. – Как будто удовлетворившись этим заявлением, он резко кивнул и куснул рыбью кость. – Там внизу зашевелились. Очередная атака?

  Паран пожал плечами: – Они очень... огорчены.

  – Знаете, если они решатся назвать вас хвастуном...

  – Кто сказал, что я хвастун, Свар?

  Мужчина куснул кость и поморщился. – Я о том, сэр, что никто не отрицает ваши таланты и так далее, но те два командира... ну, им может надоесть бросать против нас водразов и судимов. Если они явятся самолично, персонально, сэр... вот я о чем...

  – Кажется, я недавно отдал приказ.

  Ното скривился: – Кулак Бюд, да. Пещеры. – Он развернулся, готовясь уйти, но помедлил, оглянувшись: – Видите ли, они вас замечают. Стоите тут день за днем. Дразните.

  – Интересно... – протянул Паран и снова уставился на вражеский лагерь.

  – Сэр?

  – Осада Крепи. Отродье Луны почти опустилось на город. Висело месяцы, годы. Его владыка никогда не показывался, пока Тайскренн не решил, что готов сразиться. Но дело в том, что... если бы он показался? Если бы каждый треклятый день выходил на уступ? Чтобы Однорукий и все остальные замирали, смотрели вверх. Развеваются серебристые волосы, Драгнипур торчит из-за спины – меч, от которого у богов начинается понос...

  Ното Свар чуть поворочал костью. – И что было бы, сэр?

  – Страху, Верховный Маг, нужно время. Настоящему страху, того сорта, что обгладывает храбрость, заставляет слабеть ноги. – Он покачал головой, глянул на Ното Свара. – Но ведь это не было в его стиле, так? Знаете, я скучаю. – Он хмыкнул. – Вообразите себе.

  – По кому? По Тайскренну?

  – Ното, вы понимаете, что я говорю? Хоть иногда?

  – Пытаюсь не понимать, сэр. Без обид. Насчет страха, о котором вы говорите.

  – Не затопчите ребенка на пути вниз.

  – Пусть сами уворачиваются, Верховный Кулак. Нужно же как-то уменьшать их число.

  – Ното.

  – Мы армия, не приют, вот я о чем. Армия под осадой. Окруженная превосходящей силой, смущенная, скучающая, едва страх схлынет. – Он снова вытащил рыбий позвонок и свистнул сквозь зубы. – Пещеры, полные детей – что они с ними делали? Где родители?

  – Ното.

  – Надо их просто передать, вот я о чем, сэр.

  – Если вы не заметили, сегодня они в первый раз ведут себя как нормальные дети. О чем это говорит?

  – Мне – ни о чем, сэр.

  – Кулак Руфа Бюд. Немедленно.

  – Да, сэр. Спешу.

  Ганоэс Паран вернул все внимание лагерю осаждающих. Ровные ряды палаток, словно костяные плитки паркета; крошечные, словно мухи, фигурки вокруг требушетов и Больших Фур. Кажется, мерзкий запах битвы никогда не покидает долину. «Похоже, готовятся снова нас испытать. Нужна новая вылазка? Матток так и буравит меня жадным взглядом. Хочет их достать». Он потер лицо. Борода снова заставила его вздрогнуть. Паран поморщился. «Никто не любит перемен, да? Именно об этом я говорю».

  Шелковый дракон вплыл в поле зрения, влача за собой клубы дыма. Он увидел, что мальчишка на башне с трудом удерживается на ногах. Мелковатый, из тех, что с юга. Судимов. «Когда станет слишком жарко, паренек, постарайся убежать».

  В далеком лагере закипало движение. Блеск пик, скованные рабы тянут Большие Фуры, показались высшие водразы, рассылают гонцов. Пыль медленно поднимается над сдвинувшимися с мест требушетами.

  «Ага, они все еще огорчены».

  ***

  – Я знал однажды воина. После ранения в голову он стал считать себя псом, а что такое псы, если не безмозглая верность? Так что я стою, женщина, и глаза полны слез. Я плачу по воину, бывшему мне другом и умершему, считая себя псом. Слишком верный, чтобы отослать его домой, слишком преданный, чтобы убежать самому. Вот один из падших этого мира. Во снах я вижу тысячи. Грызут свои раны. Так что не говори о свободе. Он был прав, полностью. Мы живем в цепях. Умираем в цепях. Вера становится кандалами, клятвы душат горло. Наша участь – клетка смертной жизни. Кого же винить? Я виню богов. И проклинаю их со всем пламенем сердца.

  Когда она придет и скажет, что настало время, я возьму в руку меч. Ты говоришь, что я слишком молчалив, но против моря желаний слова не сильнее песка. Ну же, женщина, снова расскажи о скуке, о днях и ночах вне одержимого трауром города. Я стою перед тобой, глаза мокры от горя по ушедшему другу, а все, что получаю от тебя – осаду тишины.

  Она ответила: – Ты придумал на редкость жалкий способ залезть ко мне в кровать, Карса Орлонг. Ну ладно, входи. Только не сломай меня.

  – Я ломаю лишь то, что мне не нужно.

  – А если дни наших отношений сочтены?

  – Так и есть, – сказал он и ухмыльнулся: – Но вот ночи...

  Колокола далекого города отдавали горестную дань наступлению тьмы; на освещенных синеватыми огнями улицах выли собаки.

  ***

  В самой дальней из палат дворца Лорда стояла она в тенях, следя, как он отходит от очага, стряхивая угольки с ладоней. Невозможно было ошибиться в кровном родстве; казалось, бремя, так долго носимое отцом, старым плащом легло на удивительно широкие плечи сына. Никогда не понимала она таких созданий. Готовность стать мучениками. Бремя, в котором они видят меру собственного достоинства. Саван долга.

  Он уселся в кресло с высокой спинкой, вытянул ноги. Свет разбуженного огня мерцал на заклепках, усеивающих его высокие, до колена сапоги. Откинув голову и сомкнув глаза, сказал: – Худ знает, как ты сумела сюда пробраться. Воображаю, как вздыбился сейчас загривок Силанны. Но, если ты не пришла меня убивать, вот вино – на столике слева. Налей сама.

  Скривив губы, она вышла из теней. И комната тут же показалась маленькой – стены угрожающе надвинулись со всех сторон. Так легко отказаться от неба ради тяжкого камня и почерневших бревен... нет, она совершенно не понимает. – Только вино? – Голос отличался хрипотцой, ведь она так давно ни с кем не разговаривала.

  Вытянутые глаза открылись. Он рассматривал ее с неприкрытым любопытством. – Предпочитаешь?..

  – Эль.

  – Извини. Придется идти на кухню, что глубоко внизу.

  – Тогда кобылье молоко.

  Брови его взлетели: – Вниз до ворот, налево и еще полтысячи лиг. И помни: это приблизительный подсчет.

  Дернув плечом, она подошла к очагу. – Дар сопротивляется.

  – Дар? Не понимаю.

  Она указала на пламя.

  – А, – сказал он, кивая. – Что же, ты стоишь в дыхании Матери Тьмы... – Он вздрогнул. – Знает ли она, что ты здесь? Но, – расслабился он, – как она может не знать?

  – А ты знаешь, кто я?

  – Имасса.

  – Я Апсал'ара. В ту ночь в Мече, единственную его ночь, он меня освободил. Нашел время. Для меня. – Она заметила, что дрожит.

  Он не сводил с нее взора. – И потому ты пришла сюда.

  Женщина кивнула.

  – Ты не ожидала от него такого?

  – Не ожидала. Твой отец... ему не о чем было сожалеть.

  Он встал, подошел к столу и налил себе вина. Он стоял с кубком в руках и смотрел на нее сверху вниз. – Знаешь, – пробормотал он, – я совсем не хотел. Нужда сделать... хоть что-то... – Он фыркнул. – Не о чем сожалеть? Что же...

  – Они ищут его в тебе. Понимаешь?

  Нимандер хмыкнул: – Ты найдешь его даже в моем имени. Нет, я не единственный его сын. Даже не любимый... если подумать, он любимчиков вовсе не имел. И все же, – он взмахнул кубком, – я сижу в его кресле у его камина. Дворец кажется... кажется...

  – Его скелетом?

  Нимандер вздрогнул и отвел глаза. – Слишком много пустых комнат, вот и всё.

  – Мне нужна одежда.

  Он рассеянно кивнул: – Я заметил.

  – Мех. Кожа.

  – Ты намерена остаться, Апсал'ара?

  – Рядом с тобой. Да.

  Тут он повернул голову, всматриваясь ей в лицо.

  – Но, – добавила она, – я не буду его бременем.

  Сухая улыбка. – Значит, моим?

  – Назови своих ближайших советников, Лорд.

  Он отпил половину кубка, поставил вино на стол. – Верховная Жрица. Ныне она целомудренна и, боюсь, нам это не на пользу. Скиньтик, мой брат. Десра, сестрица. Корлат и Спиннок, самые доверенные слуги отца.

  – Тисте Анди.

  – Разумеется.

  – А тот, внизу?

  – Тот?

  – Он раньше тоже давал советы, Лорд? Ты стоишь у зарешеченного окна, следишь, как он ходит и бормочет? Ты его пытаешь? Хочу знать мужчину, которому стану служить.

  Она увидела на лице Анди нескрываемый гнев. – Так ты решила стать шутихой? Слышал, при людских дворах есть такая роль. Ты перережешь мне жилы на ногах и будешь хохотать, когда я зашатаюсь и упаду? – Он оскалился. – Если ты – лик моей совести, Апсал'ара, могла бы быть покрасивее.

  Она склонила голову набок, промолчав.

  Гнев его внезапно угас, взор стал уклончивым. – Он сам избрал ссылку. Пробовала замок на двери? Заперт изнутри. Но так и лучше: нам не придется его прощать. Дай же совет. Я владыка, в моей власти миловать виновных. Но ты видела подземелья. Сколько узников корчится под моей железной рукой?

  – Один.

  – И я не могу его освободить. Разве не стоит шутки или сразу двух?

  – Он безумен?

  – Скол? Возможно.

  – Тогда даже ты его не освободишь. Твой отец сковал цепями Драгнипура десятки таких, как этот Скол.

  – Смею сказать, он не звал это свободой.

  – Как и милостью, – подхватила она. – Всё это за пределами власти лорда и даже бога.

  – Тогда мы недостойны их. Мы, слабые дети, подвели владык и богов.

  Она поняла: такому нелегко будет служить. – Он привлекал других, твой отец. Не Тисте Анди. Помню его двор в Отродье Луны.

  Глаза Нимандера сузились.

  Он поколебалась и добавила: – Ваш род слеп ко многому. Тебе нужны другие рядом с собой, Лорд. Слуги не из Тисте Анди. Я не одна из тех шутих. Я не совесть, ведь я так уродлива...

  Он поднял руку: – Прости меня, умоляю. Я хотел ранить и сказал неправду, чтобы увидеть тебя ужаленной.

  – Думаю, владыка, ты сам себя ужалил.

  Он снова поднял кубок и встал, смотря в пламя очага. – Апсал'ара, Повелительница Воров. Ты бросишь прежнюю жизнь, чтобы стать советницей лорда Тисте Анди? Только потому, что мой отец в конце жизни явил тебе милость?

  – Я не обижаюсь за то, что он некогда сделал. Сама напросилась. Он освободил меня не из милости, Нимандер.

  – А почему?

  Она потрясла головой. – Не знаю. И желаю узнать.

  – И поиски ответа привели тебя сюда, в Черный Коралл. Ко ... мне.

  – Да.

  – И долго ли ты будешь оставаться рядом, Апсал'ара, пока я правлю городом, подписываю бумаги, обсуждаю политику? Пока я медленно гнию в тени отца, которого едва знал, даже не надеясь сохранить его наследие?

  Ее глаза широко раскрылись: – Лорд, это не твоя судьба.

  Он взвился: – Неужели? Почему? Прошу, советуй.

  Она вновь склонила голову набок, рассматривая высокого воина, в глазах которого – тоска и горечь. – Вы, Тисте Анди, так долго молились Матери Тьме, прося о любящем взгляде, прося возрождения к жизни. Ища смысла. Он дал вам всё это. Всё. Он сделал то, что должен был сделать – ради вас. Ради тебя, Нимандер, и остальных. И вот ты сидишь здесь, в его кресле, в его городе, среди его детей. И ее святое дыхание объемлет вас. Передать ли тебе мою мудрость? С радостью. Лорд, даже Мать Тьма не сможет навечно задержать дыхание.

  – Она не...

  – Родившись, дитя должно закричать.

  – Ты...

  – Голося, оно входит в мир, ибо ДОЛЖНО войти в мир. А вы, – она скрестила руки на груди, – будете отсиживаться в городе? Я Госпожа Воров, Лорд. Я знаю все тропы. Я прошла по всем путям. Я видела то, что нужно видеть. Скрываясь здесь, вы все умрете. И умрет Мать Тьма. Будьте ее дыханием. Летите!

  – Но мы уже в этом мире, Апсал'ара!

  – Одного мира мало.

  – Что же нам делать?

  – То, чего желал отец.

  – А именно?

  Она улыбнулась: – Давай узнаем?

  ***

  – У тебя крепкие нервы, Драконий Хозяин.

  Какой-то ребенок завопил в проходе.

  Ганоэс Паран вздохнул, не оборачиваясь. – Ты снова пугаешь малышей.

  – Слишком слабо. – Окованная железом трость резко постучала по камням. – Но будет и по-другому, хе-хе!

  – Не думаю, что готов одобрить придуманный тобой новый титул, Темный Трон.

  Подобный размытому черному пятну бог встал рядом с Параном. Блестящая головка трости безмолвно скалила серебряные клыки на долину. – Владыка Колоды Драконов. Слишком длинно, чтобы вымолвить. Ты полон... гнусностей. А я так не люблю непредсказуемых людей. – Он снова захихикал. – Людей. Властителей. Богов. Тупоголовых псов. Детей.

  – Где Котиллион?

  – Ты, наверное, уже устал от этого вопроса.

  – Я устал от ожидания ответа.

  – ТАК НЕ СПРАШИВАЙ! – Безумный вопль бога огласил крепость, дико понесся по коридорам и залам, пока эхо не вернулось к ним двоим, стоящим на стене.

  – Наверняка это привлекло их внимание, – заметил Паран, кивнув на далекий курган. Там теперь виднелись две тощие, похожие на скелеты фигуры.

  Темный Трон фыркнул: – Они ничего не видят. – Смех был похож на шипение. – Ослепли от правосудия.

  Ганоэс Паран поскреб в бороде. – Чего ты хочешь?

  – Откуда исходит твоя вера?

  – Прости?

  Трость терзала камни пола. – Ты сидишь с Войском в Арене, не слыша призывов империи. А потом осаждаешь Садки с ЭТИМ. – Он резко кашлянул. – Видел бы лицо императора! От слов, коими он тебя наградил, даже писцов скрючило! – Бог помедлил. – О чем это я? Да, я оцениваю тебя, Драконий Хозяин. Ты гений? Сомневаюсь. Остается лишь заключить, что ты идиот.

  – И всё?

  – Она там?

  – А ты не знаешь?

  – А ты?

  Паран не спеша кивнул: – Теперь понимаю. Вопрос веры. Полагаю, тебе она неведома.

  – Осада лишена смысла!

  – Неужели?

  Темный Трон зашипел; эфирная рука взметнулась, словно он желал поцарапать Парану лицо. Однако она замерла, смутная кисть начала медленно превращаться в кулак. – Ты НИЧЕГО не знаешь!

  – Кое-что знаю, – возразил Паран. – Драконы – порождения хаоса. Не может быть Хозяина у драконов, так что титул лишен смысла.

  – Точно. – Темный Трон протянул руку и сорвал с бойницы спутанный клубок паутины. Принялся изучать спеленутые остатки высосанных мошек.

  «Мерзкий дерьмец.» – Вот что я знаю, Темный. Конец начинается здесь. Станешь отрицать? Нет, не станешь, иначе не околачивался бы...

  – Даже ты не сломишь силу, окружающую крепость, – сказал бог. – Ты ослепил себя. Открой врата снова, Ганоэс Паран, и найди другое место для своей армии. Бесполезно. – Он бросил паутину и взмахнул тростью. – Ты не можешь победить двоих, мы оба знаем.

  – А они не знают, так ведь?

  – Они испробуют тебя, рано или поздно.

  – Уже долго жду.

  – Возможно, сегодня.

  – Готов биться об заклад, Темный?

  Бог фыркнул: – У тебя нет ничего, мне нужного.

  – Лжешь.

  – Тогда у меня нет ничего, что тебе нужно.

  – Ну, если говорить...

  – Думаешь, я держу поводок? Он не здесь. Он занят другими делами. Мы союзники, понял? Союз, а не брак, чтоб тебя!

  Паран осклабился: – Странно. Я не о Котиллионе говорю.

  – В любом случает спор бесполезен. Проиграв, ты погибнешь. Или бросишь на гибель армию – хотя я не вижу тебя в таком качестве. Ты ведь не так увертлив, как я. Хочешь спорить? Точно ли? Даже проиграв, я выигрываю. Даже проиграв... выигрываю!

  Паран кивнул: – Ты всегда так играл, Темный. Видишь ли, я знаю тебя лучше, чем тебе кажется. Да, я поспорил бы с тобой об заклад. Они не испытают меня сегодня. Мы отобьем атаку... как и прежде. Погибнут еще водразы и судимы. Мы останемся болячкой, которой им не сковырнуть.

  – Все потому, что ты так веришь? Дурак!

  – Вот условия спора. Готов?

  Фигура бога заколыхалась и на миг пропала из вида; затем трость ударила по вытертому камню парапета. – Согласен!

  – Если ты выигрываешь и я выживаю, – продолжил Паран, – ты получаешь все, чего попросишь. Конечно, если это в моих силах. Если я выигрываю... я получаю, что захочу, от тебя.

  – Если это в моих силах...

  – Точно.

  Темный Трон что-то пробурчал, зашипел. – Отлично. Скажи, чего ты хочешь.

  Паран так и сделал.

  Бог закашлялся. – Думаешь, это в моих силах? Думаешь, Котиллион не станет возражать?

  – Если станет, тебе лучше рассказать ему заранее. Если же всё именно так, как я подозреваю, и твой союзник исчез неведомо куда... Повелитель Теней, ты сделаешь, как я прошу, а ему скажешь потом.

  – Я никому ничего не должен! – Крик снова вызвал эхо.

  Паран улыбнулся. – Что же, Темный Трон, я отлично понимаю твои чувства. А чего ты захочешь от меня?

  – Я хочу узнать исток твоей веры. – Трость дернулась. – Что она там. Что она ищет того же, что ты. Что на Равнине Крови и Цепей ты найдешь ее и встанешь с ней лицом к лицу – словно вы оба запланировали это с самого начала, а я знаю, что нет! Вы друг дружку даже не любите!

  – Темный Трон, я не смогу продать тебе веру.

  – Так солги, проклятый. Только убедительно!

  Он слышал хлопанье шелковых крыльев, слышал треск рвущегося ветра. «Мальчишка со змеем. Драконий Хозяин. Правитель того, чем нельзя управлять. Скачи на воющем хаосе и называй это правлением – кого ты хочешь обмануть? Паренек, кончай. Надоело». Но он не уймется, не знает, как удержать змея.

  "Человек с седеющей бородой смотрит и молчит.

  Беда".

  Он глянул влево, но тень пропала.

  Треск во дворе внизу заставил его повернуться. Трон, ставший сгустком пламени, провалился сквозь груду мусора. Дым взлетел к небу, словно спущенный с цепи зверь.