Текст книги "Президент от мафии"

Автор книги: Стивен Джозеф Кеннел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Глава 16
Заявление

Губернатор Род-Айленда был готов бросить вызов. Эй-Джей Тигарден находился в спальне Хейза в губернаторском особняке. На разобранной постели валялась пропагандистская литература и газетные вырезки – последние материалы о других кандидатах от демократической партии. Жены Хейза, Аниты, в комнате не было. Эй-Джей знал, что они давно не спят вместе; их брак был не более чем декорацией. Хейз стоял в ванной перед зеркалом, застегивал перламутровые пуговицы на сорочке.

– С четырех утра изучаю эту муру, – говорил Эй-Джей. – Надо отметить, что все эти ребята лоббируют групповые интересы. Все как один. Дехэвиленд со своей охраной окружающей среды; Сэвидж со своим либеральным дерьмом, типа: «Производство должно отвечать насущным интересам и не отравлять экологию»; пресловутый Галлифорд – этот «мистер Профсоюз», распевающий «Старинную веру».[27]27
  «Old Time Religion» – старинный спиричуэл последних лет рабства и Гражданской войны. По сей день является церковным песнопением в ритуалах протестантского Возрождения.


[Закрыть] Конек Лео Скатини – женский вопрос. Словом, все они одного поля ягоды – хлыщи из Вашингтона. Все хлебают из одной кормушки.

– Точно. – Хейз, словно желая удостовериться, на месте ли зубы, сделал языком вращательное движение и вышел из ванной.

Хейз посмотрел на часы – до пресс-конференции оставалось сорок минут. Выглянул в окно – к застекленной куполообразной ротонде, где он обычно давал интервью прессе, подъехало несколько микроавтобусов. Он рассчитывал, что их будет гораздо больше.

– Надеюсь, мне не придется петь перед пустой церковью.

– Это неважно. Широкая огласка пока ни к чему. Поскольку мы поздно взяли старт, лучше застать их врасплох, ударить там, где они меньше всего ожидают – завтра на дебатах в Де-Мойне. Говори покороче, не вдавайся в детали – только общие тезисы.

– Брось, Эй-Джей. Мне есть что сказать. Я хочу поговорить о проблемах иммиграции… – Он замолчал, увидев, что Эй-Джей Тигарден сокрушенно уронил голову, издав нарочито страдальческий стон. – Слушай, оставь свои фокусы. Я это уже сто раз видел.

– Мы должны быть над схваткой. – Эй-Джей уперся мясистыми ладонями в колени и устремил умоляющий взгляд на Хейза. – Не нужно никакой конкретики. Если ты пустишься в детали, я умываю руки.

– О чем же нам говорить?

– Мы сосредоточимся на программном девизе, который состоит в следующем: Америка, Хейз Ричардс чувствует твой гнев! Он чувствует твое раздражение! Чувствует твое разочарование, отчуждение, ощущение утраты. И знаете, почему он чувствует все это? Потому что он один из вас! Потому что, прежде всего, он такой же несчастный гражданин Америки, а потом уже все остальное. И как каждого американца, его злят эти бесчисленные гуру, пекущиеся об интересах каких-то непонятных групп… злят, потому что все эти парни – черт бы их побрал! – куплены. Хейз Ричардс никогда не протирал штаны в Конгрессе, ни разу не позволил он, чтобы какой-нибудь вонючий лоббист накормил его бесплатным ужином… он никому ничего не должен. Хейз Ричардс чист, как стекло. Он единственный кандидат, который не куплен.

– Издеваешься? – буркнул Хейз, вспомнив о встрече в «доме на колесах».

– Ладно, ладно. Но ты должен сказать именно это. Тебе предстоит возглавить вторую американскую революцию. Революцию недовольных, разочарованных. Ты заставишь Америку работать, черт побери. И попробуй только заикнись о каких-нибудь абортах или правах геев – получишь коленом под зад.

Оба замолчали.

– Если ты сделаешь все так, как я сказал, – наконец промолвил Эй-Джей, – я посажу тебя в Белый дом.

Утром Райан взял такси до Провиденс, где встретился со своей съемочной группой. К нему подошла восточного вида девица – атлетического сложения, с простодушным лицом и длинными черными волосами – и пожала ему руку, едва не раздробив при этом кости.

– Я Реллика Сунн, – сообщила она.

В одной руке, поигрывая мускулами, она держала «Бетакам»,[28]28
  Профессиональная видеокамера.


[Закрыть] весивший не меньше 50 фунтов; из многочисленных карманчиков рабочей жилетки торчало различное съемочное оборудование. При температуре 30 с небольшим по Фаренгейту одета она была так, словно собралась в Палм-Спрингс. Рядом с ней стоял крепкий, худощавый мужчина с магнитофоном «Награ» и радиомикрофоном.

– Меня зовут Райан Боулт, – представился Райан.

– По какому случаю веселье? – спросила Реллика.

– Похоже, губернатор Ричардс собирается сделать заявление о том, что баллотируется на пост президента.

– Президента чего?

– Ты будешь смеяться.

Заявление было кратким, и Райан отснял мероприятие целиком. Ровно в одиннадцать Хейз вышел на подиум. Он был встречен дружелюбными улыбками; чтобы все выглядело тип-топ, Эй-Джей предусмотрительно заплатил массовке.

– Я замечаю, что сегодня в Америке царит атмосфера растерянности и разочарования, – вещал Хейз, – атмосфера загнанного вглубь раздражения. Для многих из нас американская мечта умерла. У нас больше нет общенациональной идеи. Мы похожи на отражения кривого зеркала. Мы деремся друг с другом, мы рвем в клочья плоть нации. Почему так происходит? – Хейз откинул вопрошающим взором притихшую аудиторию. – Цены растут. Производство падает. Черное и белое население бунтует. Наша продукция по всем показателям уступает импортной. Во время второй мировой войны перед нами была цель… и мы победили. Войну, которую мы ведем сегодня, даже и войной-то не назовешь… потому что речь не идет о сохранении американских ценностей. И все же мы проигрываем эту войну. Войну за экономическое выживание. Мне кажется, Америка не должна сдаваться. Я, как и вы все, негодую, потому что мы стали людьми второго сорта. Я негодую, потому что вижу, что в правительстве заправляют дельцы, которые лоббируют интересы узких групп. Я хочу вернуть Америку американцам. Я хочу заставить Америку работать на ваше благо. Это наша страна. Давайте отбросим гнев. Давайте бороться за перемены. – Он устремил исполненный решимости взгляд в обращенные к нему объективы телекамер. – Сегодня, движимый этой целью, я заявляю, что намерен баллотироваться на пост президента Соединенных Штатов.

Представители национальных телестанций и местные репортеры, подхватив оборудование, спешно разъехались по редакциям. Хейз Ричардс вернулся в свою резиденцию.

– Ну, что скажешь? – обратился он к Эй-Джею.

– По правде говоря, ты хватил лишнего. Бунтующее население, спад экономики… Не надо говорить то, о чем тебя никто не спрашивает. Держись главного. Впрочем, главное начать.

В принадлежавшем компании «Рипаблик Эйрлайнз» «Боинге-737» двадцать мест в задней части салона были забронированы специально для команды Хейза Ричардса.

Райан с Релликой едва успели на самолет. Чтобы сэкономить деньги, они отправили звукорежиссера домой. Райан сам мог справиться с магнитофоном «Награ». Реллика сказала, что освещение достанет на месте. Они ударили по рукам и пристегнули ремни безопасности.

Райан знал, что они держат курс на Де-Мойн, но весьма смутно представлял, что из всего этого выйдет.

Глава 17
Вечерние новости с Брентоном Спенсером

– Взгляни-ка, – сказала гримерша Брентону, подведя карандашом глаза. Они находились в его офисе в «Ободе». До эфира оставалось несколько минут.

Офис Брентона располагался в восточной части студии. Среди безликой мебели из стекла и хромированного металла в глаза бросались белые ковры с густым ворсом, отделанные под дуб стены и предметы абстрактного искусства. Внутренняя стеклянная переборка на случай, если Брентон желал уединиться, была снабжена дистанционно управляемыми гардинами. На дальней стене офиса была панель с телемониторами, по которым крутили информационные программы других станций. Там же был установлен компьютер с банком данных, куда по программе «Нексус» стекалась информация мировых агентств новостей. Обычно Брентон был приветлив с Крис, своей гримершей, и не упускал случая доброжелательно подшутить над ней, но в тот вечер ему было не до шуток.

Готовясь к эфиру, он просмотрел часть предоставленных ему материалов по Хейзу Ричардсу. Он уже видел отснятые тем утром кадры, где губернатор Род-Айленда официально объявлял о своем участии в предвыборной гонке, и отметил, что последний принадлежит к типу красавцев-мужчин, спрос на которых в Америке неуклонно возрастал. Избирательные кампании различного уровня все больше превращались в своеобразные конкурсы красоты, на которых мужчины с искусственными зубами и стрижками за двести долларов клялись, что они такие же простые парни, как и их избиратели – единственным, на взгляд Брентона, осязаемым результатом подобной практики стало то, что Америка могла похвастаться самыми фотогеничными президентами, у которых самые лучшие в мире прически. Губернатор Род-Айленда вполне подходил под стандарты. В послужном списке Хейза Ричардса не было ничего такого, что характеризовало бы его как крупного политика – хотя бы потенциально. Заседая в законодательном собрании штата, он проявил себя как совершенно беспринципный деятель; голосуя по одному вопросу с правоконсервативных позиций, он на другой день мог предстать левым радикалом. Став губернатором, он нисколько не изменился. Брентон подозревал, что этот человек всего лишь марионетка в чьих-то руках.

– Добавим немного блеска? – спросила Крис и, не дожидаясь ответа, принялась ватным тампоном напомаживать ему губы. Она уже заканчивала, когда дверь офиса приоткрылась, и из-за нее показалась совершенно лысая голова Стива Израела, вице-президента, курировавшего вечерние новости.

– Через две минуты эфир, – бросил он и исчез.

Брентон соскочил со стула, кинулся к столу и, схватив несколько таблеток аспирина, на ходу подмигнул Крис. Она улыбнулась:

– Сломай, сломай ногу.

– Только при условии, если ты согласна меня выхаживать, – проронил он. Взгляд у него был отсутствующий; кровь стучала в висках.

– А теперь политический комментарий Брентона Спенсера, – объявил диктор.

Брентон устроился перед камерой; за спиной у него висела огромная карта мира. Студию сначала брали общим планом, чтобы показать сотрудников, с озабоченным видом снующих с пустыми папками в руках. Это была идея самого Брентона. Затем камера наезжала на него – начинался политический блок новостей.

Брентон вперился в объектив:

– Отчего губернатор из Новой Англии пришел в такое негодование, и что он собирается предпринять в этой связи?

Пустили монтаж с картинками «разгневанного» Хейза Ричардса.

Затем пошли документальные кадры. «Я негодую, потому что вижу, что в правительстве заправляют дельцы, лоббирующие интересы узких групп. Я хочу вернуть Америку американцам…»

В аппаратной Стив Израел, неловко сгорбившись, сидел за спиной режиссера, впившись взглядом в экран мастер-монитора, на котором замелькали кадры пресс-конференции Хейза. Краем глаза – на мониторе подсмотра – он видел, как Брентон, готовясь появиться в эфире, нервно теребит свой галстук.

– Скажите ему, чтобы не ерзал, как вошь на гребешке, – сказал Стив, обращаясь к режиссеру.

Тот нажал кнопку интеркома и передал его распоряжение Брентону. Ведущий вечерних новостей выпрямился и быстро помассировал ладонями виски.

– Переход на первую камеру, – прозвучала команда, – пять, четыре, три, два, эфир…

В кадре снова был Брентон; оператор плавно выполнил наезд, беря его крупным планом.

– Этим поразительным заявлением Хейз Ричардс, человек практически неизвестный в Америке, ясно дал понять, что ему стало тесно в Провиденс. Таким образом он становится последним в списке кандидатов-демократов в предвыборной кампании и берет курс на Айову, где завтра открываются дебаты демократической партии. Так кто же этот человек и почему он так разгневан? О нем известно немного, кроме того, что он родился в богатой семье врача и никогда ни в чем не нуждался. Его деятельность на посту губернатора отмечена крайней непоследовательностью, он не обладает даже самым минимальным набором качеств, которые необходимы соискателю самого главного поста в мире. Как может человек без определенных заслуг присоединиться к элитной группе известных, компетентных политиков, которые оспаривают право стать официальным кандидатом от демократической партии? К несчастью, в наше время, когда имидж кандидата во многом создают средства массовой информации, отсутствие у него мандата общественного доверия вряд ли служит помехой. У него нет ни ярко выраженной политической позиции, ни собственной точки зрения. Он избегает обсуждать больные темы, даже касающиеся его собственного штата.

Брентон продолжал говорить то, что от него хотели услышать. Он никогда не позволял себе так открыто нападать на кандидата, и это было страшно. Он вышел за чисто журналистские рамки и вступил на зыбкую тропу участника схватки. На следующий день в Де-Мойне ему предстояло головокружительное пике перед многомиллионной телеаудиторией.

У него болела голова, перед глазами плавали радужные круги. Он вернулся в офис, задернул шторы и налил себе стакан виски, надеясь, что это поможет успокоить нервы и избавит от головной боли. Но прежде чем он выпил, его вырвало.

Глава 18
Ночь на ферме

За сорок минут до посадки в Де-Мойне огромный лайнер вдруг страшно затрясся, а потом ухнул вниз, как будто под ним разверзлась преисподняя. На головы ошарашенных пассажиров посыпалось содержимое багажных отсеков. Стюардессы с вымученными резиновыми улыбками ходили между рядами и цедили сквозь стиснутые зубы:

– Ничего страшного. Просто мы попали в зону небольшой турбулентности.

«Ни хрена себе, небольшая турбулентность, – отметил про себя Райан. – Болтает, как в бетономешалке».

С Хейза Ричардса вмиг слетело все его степенное спокойствие. Райан и Реллика Сунн как раз снимали губернатора, изучающего отчеты о поставках зерна из Айовы, на пленку. Он сидел сразу за ними, и Реллика, развернувшись и опустившись на колени, старалась поймать его в фокус. Когда самолет первый раз провалился в тартарары, у Ричардса глаза полезли на лоб.

– Что такое? Что происходит?

Сидевшая рядом с ним Сьюзан Уинтер попыталась его успокоить:

– Все в порядке. Простая турбулентность.

Реллика взмыла к потолку и, не схвати ее Райан за ремень, непременно разбила бы себе голову. Она не выпускала из рук камеру, а Райан продолжал держать ее, потому что в следующую секунду самолет снова попал в воздушную яму.

– Поворачивай, – глухим шепотом взмолился Хейз. – Надо поворачивать.

Самолет накренился вправо, исполнил полубочку и устремился вниз в свободном падении… ревели бесполезные двигатели, с полок сыпался град из кожаных сумок и чемоданов.

– Поворачивай назад, это приказ! – неожиданно окрепшим голосом рявкнул Хейз. – Я губернатор Род-Айленда. Немедленно назад!

В проходе появился Эй-Джей Тигарден; он медленно, цепляясь за спинки кресел, пробирался к Хейзу. Один раз, потеряв опору и досадливо крякнув, он все-таки шлепнулся. Наконец ему удалось добраться до кресла губернатора.

– Не иначе как айовские республиканцы пустили в ход зенитную артиллерию, – попробовал пошутить он.

– Я хочу, чтобы мы повернули. – Хейз лихорадочно озирался; он был бледен, как русская княгиня.

Самолет вдруг стал резко заваливаться на левое крыло. Отчаянно выли моторы, всасывая разреженный, подобный вакууму, воздух.

– Это приказ губернатора Род-Айленда. Немедленно разворачивайтесь! – в ужасе возопил Хейз.

Реллика Сунн продолжала делать свое дело. Райану приходилось держать ее двумя руками – она того гляди могла полететь кувырком. Эй-Джей Тигарден наклонился к ним.

– Остановите камеру. Сомневаюсь, что этот материал может нам пригодиться.

К этому моменту Хейз Ричардс окончательно раскис и рыдал в голос.

– Чтоб я сдох! – выругался Эй-Джей и хлопнул ошалевшего от страха губернатора по спине. – Хейз, не распускай сопли.

Тут случилось чудо – самолет нашел-таки плотный атмосферный слой. Пронесся вздох облегчения. Все сидели с безучастными лицами, делая вид, будто ничего не произошло. Точно смерч пронесся по салону: в проходе валялись газеты, документы, багаж и еще черт знает что…

Двадцать минут спустя они приземлились в Де-Мойне, штат Айова, и – похожие на жертв техасского наводнения – через заднюю дверь высыпали из «боинга» на поле.

У стойки их встретили супруги Рушары.

Они побывали на Айовской сельскохозяйственной выставке, где губернатор Ричардс фотографировался с элитной свиньей и любовался герефордскими[29]29
  Порода крупного рогатого скота.


[Закрыть] бычками-рекордсменами. Рушары нашли в Гриннелле захудалую ферму, принадлежавшую чете Колфилдов – Баду и Саре, – где Хейзу предстояло провести ночь.

Встречу с Колфилдами Реллика Сунн запечатлела на видео. Хейз, взойдя на покосившееся крыльцо, от души обнимал румяную фермерскую женушку.

– Это так любезно с вашей стороны позволить мне остановиться в вашем чудесном доме. – Подобострастно склонившись в поясе, он позволил себе задержать руку Сары в своей, давая понять, что искренне тронут гостеприимством. Вошли в дом. В гостиной внимание Хейза привлекла стоявшая на каминной полке фотография хозяйского сына, который погиб во Вьетнаме. Хейз взял фотографию, долго, не отрываясь, смотрел на нее грустно-задумчивым взглядом, пока Реллика снимала его предельно крупным планом.

– Сто шестая воздушно-десантная бригада, – почтительно заметил Бад Колфилд. – Малыш Бад погиб, спасая своих ребят. – Старика буквально распирало от гордости.

Вечером Эй-Джей Тигарден и Хейз Ричардс, уединившись в крохотной хозяйской спальне, обсуждали предстоящее выступление губернатора на конференции в Де-Мойне.

Комнатка была простая, без излишеств: выцветшие желтые занавески на окнах, самодельные деревянные кровать и комод, на кровати цветастый плед, который вязала мать Сары.

– В ванной нет даже зеркала, – придирчиво заметил Хейз.

– Черт с ним, – сказал Эй-Джей, которому не терпелось приступить к главному. – Нам надо еще раз все обговорить.

– Валяй, – буркнул Хейз, появляясь из ванной.

– Мы не должны уклоняться в сторону. Запомни главное: Хейз Ричардс заставит Америку работать на ваше благо.

– Полно, Эй-Джей, я должен сказать что-то еще… Они же непременно пожелают выяснить мое отношение к различным проблемам. А если они спросят, что я думаю по поводу призыва «голубых» на военную службу? Что я им отвечу? Что я заставляю Америку работать на благо гомосексуалистов?.. Бред какой-то!

– Нет, ты не будешь этого говорить. Ты просто изобразишь искреннюю озабоченность и прямо в камеру скажешь: «Я полагаю, каждый американец должен иметь право служить своей стране, если он этого хочет. Я понимаю, у нас есть проблемы, и уверен – мы сможем разрешить эти проблемы к общему удовлетворению. Но, черт побери, мы снова скатываемся к обсуждению узкогрупповых интересов. Мы здесь говорим о том, могут ли геи служить в армии, тогда как следует вести речь о другом, а именно: какую роль должна играть американская армия? Должны ли мы по-прежнему тратить одну пятую нашего валового национального продукта на оборону в то время, как люди в этой стране голодают? Должны ли мы вставать на защиту всякого молодого демократического государства – и если да, то какой ценой? Кто должен за это платить? Разве мы выставляем счета богатым странам – вроде Японии, Кувейта или Германии, – интересы которых отстаиваем с таким остервенением? Или бремя этих расходов должны нести простые американские труженики? Президент Хейз Ричардс будет заниматься этими вопросами. Хейз Ричардс заставит Америку работать на ваше благо».

– Все это высокопарный треп, и ты прекрасно это знаешь.

– Хейз, если хочешь, чтобы их проняло, нажимай на основную идею. Это верный путь в Белый дом.

Хейз хмуро разглядывал свои наманикюренные ногти.

– Ладно, ты хочешь конкретную проблему? – продолжал Эй-Джей. – Я подброшу тебе проблему. Все эти парни будут лезть из кожи, чтобы угодить местному избирателю. Они будут говорить то, что, по их мнению, желают услышать от них жители Айовы, но ни один из них не подобрал ключика. Айова – фермерский штат, поэтому все будут заявлять о поддержке фермерства. Все без исключения. А мы пойдем другим путем. Мы подвергнем критике программы федеральных субсидий фермерам.

Хейз посмотрел на Тигардена так, словно перед ним сидел безумец.

– Наступать на субсидии фермерам в аграрном штате? Что ты несешь?

– Я специально занимался этим вопросом. Это верный ход. В их глазах ты сразу предстанешь человеком, способным на мужественные поступки. Хейз Ричардс говорит правду в глаза. Ты сознаешь, что это политическое самоубийство, но тебе плевать… потому что, если человек не может говорить то, что думает, следовательно, Америка еще больше в дерьме, чем ты полагал.

– Если мы заикнемся про отмену федеральных субсидий, считай, мы покойники.

– Не думаю. Потому что программа поддержки фермерства, которую предлагаешь ты, и субсидии фермерам – это совершенно разные вещи. Программа поддержки фермерства – это помощь мелким фермерам, людям вроде Колфилдов. Все они демократы. По этой программе они получают выгодные кредиты, получают возможность пахать землю под пар. Мы будем помогать им. Субсидии же помогают крупным корпоративным фермам, а эти ребята сплошь республиканцы – они не станут поддерживать тебя, даже если ты начнешь раздавать им трактора. У тебя беспроигрышная позиция. Рядом с тобой остальные кандидаты будут выглядеть жалкими подхалимами. Настоящие фермеры поймут, что ты не причинишь им вреда, потому что они – уж поверь мне – знают разницу между федеральными субсидиями и программами поддержки фермерства. Говорю тебе, это прекрасная тема. Я все тебе расскажу. Тебе останется лишь повторить… договорились?

Эй-Джей с тревогой отметил, что Хейз выглядит усталым. Плохой признак, когда кампания только начинается.

– И вот еще что… Брентон Спенсер в ходе дебатов будет тебя доставать. Он заявит, что кандидат из тебя хреновый, что ты некомпетентен и беспринципен. Мики Ало говорит, что с ним обо всем договорились. Нужно, чтобы в подходящий момент ты сбил с него спесь. Мы обсудим это завтра – я все подготовлю.

Хейз остался один в убогой спальне. Он выглянул в окно – ферма, которой посвятили жизнь Бад и Сара Колфилды, казалась опустошенной, заброшенной. Хейз подумал, что, лишившись ее, они ничего не потеряют.

Колфилды любезно предоставили свой дом Хейзу Ричардсу, кандидату в президенты Соединенных Штатов, сами же они после ужина уехали к соседям. Хейзу досталась хозяйская спальня; Малкольм и Эй-Джей расположились в комнате, некогда принадлежавшей Баду Колфилду-младшему. Сьюзан Уинтер досталась кушетка в боковой комнате; в распоряжение Райана предоставили кабинет. Реллика Сунн предпочла переночевать в салоне микроавтобуса, который поставили в сарае. Райан беспокоился, что Реллика замерзнет, если будет спать на открытом воздухе при температуре всего тридцать градусов, но она махнула рукой, подхватила пуховый спальный мешок Бада и подушку и направилась к выходу.

– Ты разве не слышал?.. Индейский рис не мерзнет. Я люблю холод. До завтра. – С этими словами она вышла за дверь и направилась к сараю.

Райан окинул взглядом крохотный кабинет Бада. Взял с полки книгу – это оказалось пособие фермерам по севообороту, – машинально пролистал – пометки на полях, некоторые места подчеркнуты фломастером.

Внезапно память перенесла его в совсем другой кабинет, в котором повсюду были книги. С ним рыжеволосый мальчик, который со словами: «Пойдем же, Райан, я покачаю тебя на качелях», – тянет его за руку. Он вдруг вспоминает его имя… Это Терренс Фишер. Но на этом воспоминания оборвались. Он снова сидел на диване в тесном кабинете Бада Колфилда.

На журнальном столике лежал альбом для фотографий. Открыв его, он увидел снимки, на которых семейство Колфилдов было запечатлено в лучшие времена. Бад-младший подростком. И последняя фотография, на которой он, в военной форме, стоит на автобусной остановке – отправляется на войну.

Райану ли было не знать горечь утраты…

Он закрыл альбом, перед его мысленным взором появился образ Мэтта. Райан выключил свет и лег. Он чувствовал близость чего-то очень важного – близость тени. Вскоре он уснул.

Ему снился сон…

Он стоит у качелей в каком-то незнакомом дворе. Ему семь лет. Он наблюдает за рыжеволосым мальчиком по имени Терренс, который раскачивается на качелях. «Догони меня, Райан», – кричит он, соскакивает с качелей и бежит к дому. Райан бросается за ним, оба бегут что есть мочи. Во сне Райан оказывается повсюду, как в плохо смонтированном фильме… То он гонится за мальчиком, то наблюдает со стороны, то снова воссоединяется со своей плотью. Он слышит собственный смех – тонкий, бесплотный, – он наблюдает, как Терри бежит вокруг бассейна. И тут… Терри поскальзывается, взмахивает руками и с криком падает в воду, поднимая фонтан брызг. Теперь Райан видит все в черно-белом изображении – в памяти мелькают разрозненные, расплывчатые кадры. Вот он, не чувствуя под собой ног, смотрит вниз. Он хочет протянуть Терри руку, но его удерживает невидимая сила – он не в состоянии пошевелить даже пальцем.

«Помогите!» – кричит Терри и хватает ртом воздух, воду, его неумолимо влечет вниз. Он захлебывается, но еще пытается бороться за жизнь… Память Райана превращается в минное поле, взрывается страшными кадрами… – «Помогите!» – кричит Терри и идет ко дну.

Во сне Райан стоит у края бассейна. Скованный ужасом, наблюдает, как рыжеволосый мальчик погружается все глубже. Последнее, что запомнилось Райану, была пестрая красно-зеленая майка, которая зловеще шевелилась на теле лежавшего на дне бассейна уже мертвого мальчика.

Райан проснулся.

Он был непривычно спокоен и отчетливо помнил все, что случилось во сне. Его вдруг словно осенило: все это было на самом деле. И еще он ясно осознал, что нуждается в помощи. Он схватил свою карточку «Американ телефон энд телеграф», подошел к телефону и дрожащими пальцами набрал номер Люсинды.

– Да?

– Я встретил свою тень, – сказал он.

– Прекрасно, – ответила она, пытаясь угадать его настроение.

– Это мальчик по имени Терри. Нам было семь лет… мы играли во дворе. Он утонул. Я позволил ему утонуть… я даже не попытался спасти его.

Люсинда присела в кровати. Она понимала, что это, возможно, главный момент в жизни Райана, и боялась, что спросонья может поступить опрометчиво.

– Подожди минуточку. – Она бросилась в ванную. Умывшись холодной водой, вытерла лицо полотенцем и вернулась в спальню; села на кровать и, глубоко вздохнув, взяла трубку.

– Извини, мне надо было закрыть дверь. Ты меня слышишь?

– Я убил его, – сдавленным голосом произнес Райан. – Терренс Фишер жил в соседнем доме… или через дом. Я дал ему утонуть. Я никому не сказал ни слова. – Воспоминания захлестнули его, это было сущее наваждение. Он вспомнил, как в слезах прибежал домой и бросился на кровать… как боялся сказать, что на дне бассейна лежит его приятель. Его начинали душить спазмы, на лбу выступила испарина. – Я просто стоял и смотрел, как он тонет, и я никому не сказал.

– Райан, помолчи минуточку и послушай меня, – ровным голосом произнесла Люсинда.

Райан замолчал.

– Отдышись.

Она услышала, как Райан глубоко вздохнул.

– Теперь скажи, ты тогда умел плавать?

– Не знаю. Кажется, нет.

– Ты помнишь, когда ты научился плавать?

– В детском лагере.

– Сколько тебе было тогда?

– Я был в лагере летом после четвертого класса.

– После четвертого класса, вот видишь. Сколько тебе тогда было – девять, десять?

Райан на минуту задумался.

– Да, – потерянно ответил он. – Мне было десять.

– Значит, если тебе было семь лет, когда он утонул, ты еще не умел плавать. Если ты не умел плавать, то никак не мог спасти его.

Райан с удивлением обнаружил, что эта мысль не приходила ему в голову.

– Райан, послушай меня. Я приеду к тебе. Я вылетаю завтра утренним рейсом. Когда закончится конференция, я буду уже там. Но я хочу, чтобы ты хорошенько подумал.

– О чем?

– Твой друг утонул у тебя на глазах. Ты не спас его, потому что не мог, но ты чувствуешь себя виноватым… настолько, что загнал это чувство вины в подсознание… ты похоронил это воспоминание. Но потом, тридцать лет спустя, когда погиб Мэтт, два эти события оказались связанными воедино. – Она помолчала, ей не нравилось, что приходится говорить об этом по телефону, что она не может заглянуть в его глаза, увидеть его реакцию. Но она понимала, что именно в этот момент он находится в таком состоянии, когда ему можно что-то внушить. Она должна была достучаться до него. – Райан, признайся, ты ведь думаешь, что смерть Мэтта – это своего рода возмездие за то, что ты не смог спасти своего друга, когда тебе было семь лет, так?

Она слышала его затрудненное дыхание.

– Райан, ты так думаешь? – настойчиво повторила Люсинда свой вопрос.

– Да, – промолвил он.

– Если ты не умел плавать, то никак не мог бы спасти его. Одно никак не связано с другим. Ты понимаешь меня?

– Да, понимаю.

– Ты встретил тень, которая преследовала тебя. Теперь ты можешь освободиться от нее.

Минуту, показавшуюся обоим вечностью, они молчали.

– Мне можно любить тебя? – наконец спросил Райан.

– Надеюсь, да, – вполголоса проронила она.

Они говорили еще с полчаса. Люсинда хотела убедиться, что Райан способен держать себя в руках. Сон нарушил его и без того хрупкое душевное равновесие, но она понимала, что теперь для него – или для них, – возможно, начнется новая жизнь.

Больше Райан не вспоминал о тени.

Реллика Сунн проснулась в микроавтобусе, разбуженная какими-то непонятными стонами. Она приподнялась и выглянула в окно.

Хейз Ричардс лежал на Сьюзан Уинтер. Они были одеты, только спустили штаны, чтобы иметь возможность совокупиться. Они лапали друг друга и катались на сене, точно два подростка. Реллика в изумлении смотрела на эту дикую сцену, потом отпрянула от окна и, снова забравшись в спальный мешок, стала прислушиваться к всхлипывающим стонам, издаваемым Сьюзан. Наконец они выползли из сарая, но Реллика не могла сомкнуть глаз. Она думала о том, что, если такой человек, как Хейз Ричардс, может стать президентом, значит, что-то в мире неладно.

Когда около шести над Айовой забрезжил рассвет, Реллика все еще не спала.