Текст книги "Эйзенхауэр. Солдат и Президент"

Автор книги: Стивен Амброз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 51 страниц)

Была и другая проблема. Во время пребывания в Белом доме Мейми редко видела Уитмен, но в Палм-Дезерте и в Геттисберге они часто были вместе. Для обеих женщин существовал один идеал – Дуайт Эйзенхауэр. Он расценивал такое их отношение к себе как в порядке вещей, но они оказались соперницами за его внимание, или Мейми это просто казалось; во всяком случае, она была против, чтобы ее муж в такой большой степени полагался на Уитмен. Кохран вспоминала: "Между Энн и Мейми были большие разногласия"*7. В конце той первой зимы в Палм-Дезерте Уитмен перешла на работу к Рокфеллеру в Нью-Йорк, чем генерал был крайне огорчен. После этого он не видел женщину, которая посвятила ему так много своей жизни и которая была независима, когда он был президентом.

К осени 1963 года положение в Южном Вьетнаме, казавшееся таким устойчивым, когда Эйзенхауэр оставил свой офис, резко ухудшилось. Назревал большой мятеж. Кеннеди направил в страну 16 тысяч американских солдат, но политические интриги в Сайгоне продолжались и даже усиливались. Произошел военный переворот. Одним из его результатов было убийство Дьема, человека, который вызывал такой энтузиазм у Эйзенхауэра в 1954 году и в последующие годы. Ходили слухи о причастности к убийству ЦРУ. Эйзенхауэр так высказался по этому поводу в своем письме Никсону: "Я очень подозреваю, что дело Дьема будет окружено тайной на долгие времена... Не важно, насколько глубоки были у Администрации расхождения с ним. Но я не могу поверить, что кто-либо из американцев мог одобрить это хладнокровное убийство человека, который в конце концов проявил большую смелость, несколько лет назад возложив на себя задачу разбить коммунистов и не дать им овладеть его страной"*8.

Не прошло и месяца, как случилось второе убийство, такое же таинственное, но еще более ужасное. 22 ноября 1963 года Эйзенхауэр был в Нью-Йорке на ленче в ООН, когда пришло сообщение о смерти Кеннеди.

На следующий день, 23 ноября, Эйзенхауэр прибыл в Вашингтон, он стоял у гроба Кеннеди и выразил соболезнование его вдове. Затем по просьбе нового президента он перешел через улицу в административное здание, где беседовал с Линдоном Джонсоном.

Как однажды заметил Ричард Никсон, Дуайт Эйзенхауэр "был не тот человек, который ценит ненужную фамильярность". Он сопровождал долгим холодным взглядом любого, кто тянул его за руку или старался хлопнуть по спине. Линдон Джонсон был человеком такого сорта, который не мог устоять, чтобы не тянуть, не дергать, не хлопать, не давить собеседника, с которым он разговаривал. Джерри Пирсон вспоминает эпизод, происшедший в 1956 году, когда Эйзенхауэр назначил встречу Линдону Джонсону. "Я хочу, чтобы вы стояли между мной и Линдоном, – сказал Эйзенхауэр Пирсону. – У меня бурсит руки, и я не хочу, чтобы он хватал меня за руку"*9.

Но Джонсон схватил его, если не буквально, то фигурально. Во время их встречи на следующий день после убийства Кеннеди Джонсон сказал Эйзенхауэру о намерении регулярно приглашать его к себе, чтобы советоваться и получать поддержку. Для начала он попросил подготовить меморандум с конкретными предложениями. В тот же вечер Эйзенхауэр продиктовал некоторые предложения и отправил их. Суть их заключалась в том, что Джонсон должен созвать объединенную сессию Конгресса и произнести речь не более чем на десять минут. "Прежде всего укажите, что вы заняли этот пост неожиданно и что вы принимаете решение Всевышнего, – рекомендовал Эйзенхауэр, – а затем обещайте, что не намечается и не произойдет никакой революции ни в целях, ни в политике". Кроме того, он советовал пообещать сбалансированный бюджет*10.

Во время первых лет своего президентства Джонсон концентрировал внимание на внутренних проблемах. В этой сфере и его политика, и его программы были слишком либеральными для Эйзенхауэра. Зная это, Джонсон не спрашивал мнения Эйзенхауэра, не советовался с ним, хотя на дни рождения и праздники посылал ему подарки и поздравления, причем писал обычно в почтительной манере. Пытаясь снискать расположение Эйзенхауэра, Джонсон постоянно приглашал его посетить Белый дом, принять участие в ленче или обеде, посылал цветы Мейми по любому поводу, присвоил Гудпейстеру звание трехзвездного генерала (не то чтобы Гудпейстер не заслуживал этого, но Эйзенхауэру дали понять: это следует рассматривать как выражение благосклонности Джонсона). В феврале 1964 года усердие Джонсона дошло до того, что он проделал путь в сотни миль, чтобы засвидетельствовать свое почтение гостю Палм-Дезерта.

Обычно Джонсон писал или звонил Эйзенхауэру перед каждым значительным делом, информируя его о своих намерениях и стремясь заручиться его поддержкой. Хотя письма Джонсона так переполнены преувеличениями и благодарностями, что выглядят подобострастно и фальшиво, он совершенно искренне был заинтересован в советах Эйзенхауэра, которым придавал большое значение. Ведь Джонсон пришел в Белый дом, не имея почти никакого опыта во внешних делах. В 50-е годы он полагался на мнение Эйзенхауэра практически при любом внешнеполитическом кризисе. Как и почти все другие профессиональные политики, он считал генерала Эйзенхауэра самым великим и самым мудрым солдатом страны. Безусловно, он знал, как ценна была бы для него поддержка его вьетнамской политики Эйзенхауэром, если бы он выразил ее публично, и он не пренебрег бы использованием Эйзенхауэра в своих целях, но, как свидетельствуют документы, Джонсон принимал все основные решения по ведению войны во Вьетнаме под влиянием советов Айка, которых искал, за исключением самого главного – вести эту войну мудро.

Верно также, что по поводу политики Джонсона во Вьетнаме Эйзенхауэр высказывал больше критики, чем одобрения, на его взгляд, действий Джонсона было недостаточно. Это верно и в отношении критики Айка внешней политики Кеннеди. В обоих случаях Айк был настроен более воинственно, в положении аутсайдера он был готов скорее предпринять крайние действия, чем тогда, когда занимал кресло президента.

В 1964 году Джонсон начал операцию "Раскаты грома" – бомбардировку Северного Вьетнама. Кроме того, он направлял во Вьетнам американские боевые соединения, против чего возражали советники. 12 марта 1965 года Айк написал Джонсону, выразив ему полную поддержку – он все делает правильно. Джонсон ответил: "Вы всегда со мной в моих думах, и для меня очень важны Ваши мысли, интерес и дружба"*11.

Начиная с апреля 1965 года Джонсон каждые две недели направлял Гудпейстера в Палм-Дезерт или Геттисберг, чтобы детально информировать Айка о происшедших событиях и получать его советы. Такие встречи длились обычно от двух до трех часов. На первой встрече Айк сказал Гудпейстеру, что "он очень рекомендует отменить процедуры, связанные с ограничениями и задержками, поскольку они во многих случаях приводят к попыткам контролировать из Вашингтона дела на местах с чрезмерной детализацией. Такая практика, как правило, результат недостатка опыта у правительственных чиновников". Айк настоятельно просил Гудпейстера сказать Джонсону, чтобы он "развязал руки Вестморлэнду". Президент должен предоставить генералу Уильяму Вестморлэнду, недавно назначенному главнокомандующим во Вьетнаме, все, что тот ни попросит, и потом не вмешиваться в его действия. Он считал, что это "абсолютно необходимо"*12.

На брифинге 16 июня в Геттисберге Гудпейстер сказал, что президент хочет знать мнение Айка о численности и характере использования подкреплений, направляемых во Вьетнам. Объединенный комитет начальников штабов считает, что достаточно направить только одну бригаду из состава воздушно-десантной дивизии и использовать ее для охраны баз, расположенных в районах побережья. По мнению Вестморлэнда, вся дивизия должна принять участие в наступательных операциях в Южном Вьетнаме. Айк "обдумывал этот вопрос довольно продолжительно". Потом он высказался так: "Мы уже прибегли к использованию силы в Южном Вьетнаме и поэтому должны одержать победу. А для достижения этой цели недостаточно продолжать действовать, как прежде, или сидеть неподвижно в определенных районах. Нет никакого проку от строительства баз, если они не используются полностью. Единственная причина создания баз – возможность их использовать для организации наступления и очистки района". В заключение он сказал, что "следует поддержать рекомендации генерала Вестморлэнда"*13.

2 июля 1965 года Эйзенхауэр позвонил Джонсону. Сенаторы Роберт Кеннеди и Майк Мэнсфилд высказывались все более критически по поводу эскалации военных действий. Эйзенхауэр убеждал Джонсона не обращать на них внимания. "Если вы однажды прибегли к использованию силы на международной арене с целью оказания военной помощи другой стране, – сказал он, – то вы должны использовать всю силу! Это война, и, так как враг убивает наших солдат, мой совет заключается в следующем: делайте то, что вы должны делать!" Он также посоветовал Джонсону предупредить русских: если они "не проявят некоторого понимания, мы будем вынуждены использовать всю силу!".

В этот момент Джонсон спросил Эйзенхауэра почти жалобно: "Вы действительно думаете, что мы можем победить Вьетконг?" Впервые он как бы признался в неуверенности, по крайней мере Эйзенхауэру. Айк был очень осторожен в своем ответе. Он сказал, что это зависит от того, насколько далеко захотят пойти северные вьетнамцы и китайцы и что хочет делать Джонсон. Ну, а он, Айк, полагал: "...мы не должны убегать из страны, которую помогли создать". Джонсон, все еще пребывая в мрачном настроении, сказал, что если придется усилить эскалацию, то "мы потеряем поддержку англичан и канадцев и останемся одни в мире". Айк перебил его: "Но с нами останутся австралийцы, корейцы и наши собственные убеждения".

Судя по записи разговора, сделанного секретарем Расти Браун, "Президент Джонсон хотел, чтобы генерал Эйзенхауэр подумал об этом, так как ему нужен точный совет, а генерал Эйзенхауэр – самый лучший начальник штаба, который у него есть". Эйзенхауэр считал, что главное – стремиться к победе*14.

Весь август 1965 года Эйзенхауэр занимал крайне воинственную позицию. 3 августа он сказал Гудпейстеру: "Мы не должны исходить в наших действиях из минимальных потребностей, а должны раздавить противника превосходящими силами". По его словам, было необходимо "заминировать гавани незамедлительно и предупредить все страны: пусть их корабли держатся подальше от Хайфона, потому что никакого убежища для них нет". Ему казалось, "все, что они делают, очень сильно тормозится". Гудпейстер довел до его сведения опасения Объединенного комитета начальников штабов: если США слишком увязнут во Вьетнаме, это может вызвать у русских искушение начать наступление в Европе. "Генерал Эйзенхауэр сказал, что его совершенно не волнует такая постановка вопроса. Если нас втянут в войну в Европе, он не направлял бы в этот регион большой контингент войск, а высказался за использование каждой бомбы, которая есть в нашем распоряжении"*15.

20 августа, после того как Гудпейстер рассказал ему об операции "Обнаружить и уничтожить" в Чулей, Эйзенхауэр заметил: "...это тот подход, который нужен. Операция проведена на высоком профессиональном уровне, преобладающими силами и быстро". Он попросил Гудпейстера передать Джонсону, "что, без сомнения, поддерживает действия Президента. Полностью поддерживает"*16.

К октябрю 1965 года основные подкрепления наземных сил по приказу Джонсона начали прибывать во Вьетнам. Айк был полон энтузиазма. Он сказал Гудпейстеру: "Мы должны быть уверены в том, что направили достаточно сил, чтобы одержать победу. Лучше ошибиться в большую сторону, чем в меньшую. Значительное превосходство сил с нашей стороны охладит пыл противника и сократит наши потери". Однако Айк предупредил, что направление во Вьетнам солдат, набранных по призыву, создаст проблему во взаимоотношениях с общественностью, поэтому, по его мнению, Джонсон должен постараться использовать только регулярные части или добровольцев. Гудпейстер ответил, что солдат, принадлежащих к той или другой категории, просто недостаточно*17.

В январе 1966 года Джонсон пожелал узнать мнение Айка о его предложении провести консультации с некоторыми "старыми солдатами" – отставными генералами, принимавшими участие во второй мировой войне, по вопросу ведения боевых действий во Вьетнаме. Эйзенхауэр был против этого. "Он утверждал, что лучшего специалиста, чем Вестморлэнд, нет. Все, что надо сделать, так это предоставить ему все средства и дать максимальную возможность поступать так, как он считает нужным". Две недели спустя Джонсон поинтересовался через Гудпейстера, что думает Айк о возможной тактике "анклавов", то есть возведения укреплений вокруг баз и городов и прекращения операций в других районах страны. "Генерал Эйзенхауэр указал, что даже не хочет обсуждать эти предложения. Мы окажемся в таком положении, что надежда на успешный исход будет потеряна. Фактически это может привести только к нашему полному поражению"*18.

Нетерпение Айка в связи с тем, что Джонсон постепенно усиливал давление на коммунистов, и недовольство действиями его Администрации, не дающей Вестморлэнду свободу действий, которую, как считал Эйзенхауэр, он должен был иметь, возрастало с каждым днем.

Кроме того, Эйзенхауэра начинало беспокоить, что по мере затягивания войны население все меньше будет ее поддерживать. 19 сентября Гудпейстер записал: "...генерал Эйзенхауэр видел много заявлений, подразумевающих, что малые воины или военные действия, аналогичные вьетнамским, могут продолжаться почти бесконечно. Некоторые комментарии подводят к мысли, что такое положение должно рассматриваться как нормальное и что наше общество должно быть настроено на поддержку этой и других, подобных ей проблем". Айк не соглашался с такой точкой зрения. "Он чувствовал: это не может длиться и длиться, а должно быть закончено, и как можно скорее. Он заметил, что наши люди неизбежно устанут поддерживать участие страны в операциях, продолжающихся очень долго и не имеющих видимого конца"*19.

И хотя Эйзенхауэр предвидел антивоенные протесты, его негодование по мере их расширения росло. "Откровенно говоря, – писал он Никсону в октябре 1966 года, – война во Вьетнаме в большей мере порождает хныканье у некоторой части сторонников, огорченных ее ходом, и не способствует объединению Америки в решении национальной проблемы". Он посетовал на "эгоистичное и трусливое нытье некоторых "ученых", которые, будучи нахальными и неинформированными, самонадеянно претендуют на право безответственно критиковать наших высших должностных лиц и осуждать глубокую приверженность Америки ее международным обязательствам перед своими друзьями"*20.

Несмотря на всю резкость антивоенных протестов, Эйзенхауэр, однако, не мог поверить, что Америка поспешно отступит. В феврале 1967 года он написал Джорджу Хэмфри (который опасался, что Джонсон начнет переговоры и подпишет соглашение с целью "возвратить парней домой", чтобы таким образом выиграть перевыборы): "Америка уже заплатила за Вьетнам многими жизнями. Я не могу поверить, что страна будет удовлетворена любым соглашением, которое наши люди будут считать "фальшивым" или которое коммунисты скоро и безнаказанно нарушат"*21.

Айк хотел победы, а не переговоров. И скорой победы. В апреле 1967 года он попросил Гудпейстера передать Джонсону, что "курс на постепенность... не будет эффективным". Чтобы выразить мысль более образно, он повторил то, в чем был убежден. Если генерал пошлет для взятия высоты батальон, ее могут занять, но потери в ходе боя будут большими. Если же он пошлет дивизию, потери будут минимальными*22.

В июле разочарование Эйзенхауэра достигло предела, и он признался репортерам, что решительно против "постепенной войны", поэтому просил Конгресс объявить войну Северному Вьетнаму. Эта война, по его словам, должна стать "нашим приоритетом. Другие цели, как бы привлекательны они ни были, должны быть на втором месте". В октябре, продолжал он, стране необходимо "предпринять любые действия, чтобы одержать победу". Когда его спросили, означает ли это, что возможно использование атомного оружия, он ответил: "Я бы не стал автоматически ничего исключать. Когда вы прибегаете к силе, чтобы реализовать за границей цели американской политики, над вами нет никакого суда"*23.

28 ноября 1967 года Эйзенхауэр и Брэдли выступили в телевизионной передаче из Геттисберга по каналу Эн-Би-Си. Два старых генерала и Трумэн объединились с Комитетом граждан за мир и свободу во Вьетнаме (который просуществовал очень недолго). Брэдли определил задачу комитета как стремление помочь гражданам Америки понять войну: "...когда они поймут ее, мы думаем, они будут за нее". Эйзенхауэр утверждал, что военная победа возможна при некоторых изменениях в стратегии и тактике. "При уважении к границе, обозначенной на карте", – заявил он. Но он также сказал: "Я считаю, что можно перейти границу", предложив совершить нападение на Северный Вьетнам "или со стороны моря, или со стороны холмов". Он поддержал так называемое "преследование по горячим следам", в том числе и на территории Камбоджи и Лаоса. И в заключение сказал, что сразу уволил бы "ненормальных", "хиппи" и всех остальных, кто говорит о капитуляции*24.

Но не только ненормальные и хиппи хотели выйти из войны, и Эйзенхауэр это хорошо знал. В приватном разговоре с Гудпейстером он признался, что "очень многих людей, с которыми он встречается, – "не ястребы и не голуби" – обескураживает ход войны во Вьетнаме. Им кажется, что там все идет плохо, поэтому, возможно, лучше выйти из войны, чем продолжать ее". Гудпейстер ответил с уверенностью в голосе: дела, мол, идут хорошо, конец уже виден. Айка взбодрил этот разговор. "Он сказал, что настроен оптимистически, мы выиграем эту войну"*25.

Приближались очередные президентские выборы. Агония во Вьетнаме, очевидно, должна была стать главной темой предвыборной кампании. Выступая в октябре 1967 года, Эйзенхауэр в самых общих выражениях охарактеризовал, каких кандидатов он хотел бы видеть выдвинутыми на пост президента. "Я не считаю себя миссионером и никого не хочу обращать в другую веру, – заявил он. – Но если республиканец или демократ предлагает, чтобы мы оставили Вьетнам и повернулись спиной к более чем тринадцати тысячам американцев, погибших там за дело свободы, то он еще должен поспорить со мной об этом. Это одна из немногих проблем, которая заставляет меня выступать по всей стране"*26.

В начале 1968 года Эйзенхауэр опубликовал статью в "Ридерс дайджест" о войне во Вьетнаме. "Хриплый хор стоящих на позиции конфронтации, – писал он об антивоенном движении, – уже перешел далеко за черту честного расхождения во взглядах... это мятеж, и это на грани предательства... Я лично не буду поддерживать ни одного кандидата, выступающего за мир любой ценой, за капитуляцию и уход из Южного Вьетнама"*27.

В это время коммунисты начали свое наступление в сезон Тет*. Они понесли тяжелейшие потери, но реакция в Соединенных Штатах была близка к панике. Никто не предвидел наступления (или это так казалось), никто не подозревал, что силы Вьетконга так многочисленны и действия так хорошо скоординированы. Все это напомнило Эйзенхауэру битву на Выступе. В декабре 1944 года, когда он запросил подкреплений, чтобы обеспечить успех в Арденнах, союзные правительства выделили ему для проведения операции то количество войск, которое он потребовал. А в 1968 году вместо того, чтобы направить Вестморлэнду подкрепления, в которых он нуждался для достижения успеха, Администрация Джонсона установила предельную численность военнослужащих, направляемых во Вьетнам в порядке выполнения американских обязательств. Тем временем в штате Нью-Хэмпшир сенатор Юджин Маккарти, выставивший свою кандидатуру на пост президента, на первичных выборах в Демократической партии неожиданно получил, из-за своей антивоенной программы, значительно больше голосов, чем Джонсон, а сенатор Роберт Кеннеди тоже вступил в борьбу против Джонсона за президентское кресло.

[* Тет – сезон дождей во Вьетнаме.]

Джонсон обещал Эйзенхауэру упорно продолжать действовать, но вместо этого выступил по национальному телевидению, объявив о приостановлении бомбардировок большей части территории Северного Вьетнама и об отказе бороться за выдвижение кандидатом на президентский пост. Эйзенхауэр пришел в ярость, используя крепкие выражения по поводу поспешного бегства Джонсона. Гудпейстер получил новое назначение, и связь Эйзенхауэра с Администрацией Джонсона оборвалась.

Вьетнам был главной, но не единственной причиной, вызывавшей огорчение Эйзенхауэра в 60-е годы. Длинноволосые, хиппи, рок-музыка, потребление наркотиков подростками, восстания в гетто – все это, на его взгляд, было ужасно. Он писал своему другу в Англию в 1965 году: "Неуважение к закону, распущенность в одежде, внешности, мышлении, в поведении и манерах так же, как студенческие и другие волнения и оказание гражданского неповиновения, имеют один общий источник – забвение старых добродетелей: порядочности, уважения закона и старших и старомодного патриотизма"*28.

Как и большинство американцев старшего поколения, Эйзенхауэр с опаской наблюдал за некоторыми тенденциями развития в 60-е годы. Почему у современной молодежи так мало сходства с его поколением юных? Почему те, кто уклоняются от призыва в армию, не являются объектом презрения, как это было во время второй мировой войны? Почему молодежь не получает удовольствия от фокстрота, пива и сигарет и предпочитает рок-н-ролл, марихуану и ЛСД*? Почему самый популярный артист сегодня Энди Уорхол, а не Норман Рокуэлл? Эйзенхауэра удручало падение уровня "нашего представления о красоте, порядочности и морали" в связи с использованием Голливудом, издателями книг и журналов "вульгарности, чувственности и самых последних непристойностей с целью продажи своей продукции", в связи с сортом картин, "которые смотрятся так, как будто по ним ездил старый разбитый "форд", нагруженный красками"*29.

[* ЛСД – сильный наркотик, обладает выраженным галлюциногенным действием.]

Главную причину падения морали и утраты хорошего вкуса он усматривал в снижении уровня руководства страной. По меньшей мере это мнение можно считать справедливым в отношении кандидатов в президенты на выборах 1968 года. Он не мог избежать чувства личной ответственности за поражение республиканцев в 1964 году: тогда он не выступил с осуждением позиции Барри Голду-отера и не назвал кандидата, пользующегося его личной поддержкой. На этот раз он был полон решимости не повторить старой ошибки.

Он выступал в пользу кандидатуры Никсона и в 1968 году, но, в отличие от 1960 года, у него не было никаких сомнений на этот счет. И не столько потому, что изменилась его оценка Никсона, хотя Никсон и вырос в его глазах, сколько из-за того, что иного выбора не было. Все другие претенденты – Нельсон Рокфеллер, Джордж Ром-ни и Барри Голдуотер – по разным причинам были неприемлемы, а в сравнении с любым кандидатом от Демократической партии Никсон был, в глазах Эйзенхауэра, на десять голов выше.

Уже в 1966 году Эйзенхауэр высказал открыто это мнение. В ноябре, незадолго до выборов в Конгресс, Джонсон выпустил заряд по Никсону, который ездил по стране и выступал в поддержку кандидатов от Республиканской партии. Джонсон назвал Никсона "хроническим участником кампании", который "в действительности никогда не мог узнать и понять, что происходит". В подтверждение Джонсон процитировал слова Эйзенхауэра, сказанные им в 1960 году на пресс-конференции по поводу того, воспользовался ли он наиболее крупной идеей Никсона. Айк ответил тогда журналисту: "Если вы дадите мне неделю времени, то я подумаю об одной". Эйзенхауэр позвонил Никсону из Геттисберга и сказал: "Дик, я могу бить себя каждый раз, когда некоторые ослы треплют этот случай: "дайте мне неделю" – будь он проклят! Но Джонсон зашел слишком далеко... Я просто хочу, чтобы вы знали: сейчас же я сделаю заявление по этому поводу"*30.

В заявлении, которое широко освещалось в средствах массовой информации, Эйзенхауэр утверждал, что он "всегда испытывал глубочайшее уважение как в личном, так и в служебном плане" к Никсону, который был "одним из наиболее информированных, наиболее способных и наиболее энергичных вице-президентов в истории Соединенных Штатов и в этом качестве внес громадный вклад в четкое функционирование нашего правительства. Он постоянно был в курсе всех важнейших проблем Соединенных Штатов во время моей Администрации. Любое предположение, что это было не так или что я когда-либо не испытывал к Дику Никсону глубочайшего уважения и не ценил его исключительно высоко, является ошибочным"*31. (Следует заметить, что Эйзенхауэр, когда бы ни говорил о Никсоне, никогда не мог дать четкий ответ. И в этом случае он не произнес: "консультировались" с Никсоном по "наиболее важным проблемам", а использовал вместо этого выражение "был в курсе".)

14 марта 1967 года Эйзенхауэр провел экспромтом пресс-конференцию в клубе "Эльдорадо кантри". С ним был губернатор Калифорнии Рональд Рейган. Репортеры шумели и старались вовсю, чтобы Эйзенхауэр обратил на них внимание. Один из репортеров спросил, что он думает о Рейгане, и одновременно другой поинтересовался его мнением о Никсоне. Повернувшись к тому, кто спрашивал о Никсоне, Эйзенхауэр сказал: "Он один из самых способных людей, которых я знаю, это человек, которым я глубоко восхищаюсь и к которому испытываю большую привязанность". Однако большинство репортеров слышали только первый вопрос о Рейгане и предположили, что ответ Эйзенхауэра относится к губернатору. На следующий день газеты процитировали Эйзенхауэра: "Губернатор Рейган – один из тех людей в мире, которыми я больше всего восхищаюсь". Уолтер Кронкайт сделал сообщение в такой же форме в вечернем выпуске телевизионных новостей. Эйзенхауэр позвонил ему с намерением все расставить на свои места. Кронкайт, по утверждению Эйзенхауэра, "с огорчением признал, что свою информацию почерпнул из сообщения в газете и надеется со временем ее исправить". Эйзенхауэр, однако, оказался в тупике; вряд ли он мог дать опровержение, утверждая, что "Рейган – не один из тех людей в мире, которыми я восхищаюсь больше всего". Во всяком случае, он действительно восхищался Рейганом. Как-то в разговоре с Артуром Ларсоном он усомнился: вряд ли Рейган в такой степени правый, как его изображают.

Никсон все еще был его человеком*32. Он это откровенно говорил деятелям Республиканской партии в частных беседах и в переписке. Его стандартным выражением была фраза (как, например, в письме к Фреду Ситону из штата Небраска): "Я не могу подумать ни о ком, кто был бы лучше Дика Никсона подготовлен к принятию на себя всего груза ответственности президентства"*33.

Но эта оценка не была безоговорочной поддержкой выдвижения в кандидаты. Эйзенхауэр не говорил, что Никсон хорошо подготовлен, или "полностью способен", или что-либо в этом роде, он говорил только, что Никсон был лучше подготовлен, чем кто-либо другой. В марте, когда друзья прибыли к Эйзенхауэру в Палм-Дезерт с ежегодным визитом, зашел разговор о политике. Слейтер записал, что "многие из нас все еще возмущены тем, что Никсон не провел в 1960 году избирательную кампанию лучшим образом, и каждый из нас знает один или несколько случаев, когда результаты были бы лучше, если бы он последовал совету. Президент [имеется в виду Эйзенхауэр] все еще не понимает, почему Никсон и Лодж не обратились к нему за помощью и не следуют его, Эйзенхауэра, позиции в управлении страной". Но после обсуждения всех конкурентов Эйзенхауэр и его друзья пришли к выводу, что "Никсон, вероятно, будет лучшим президентом"*34.

После того как Эйзенхауэр оправился от инфаркта в сентябре 1955 года, врачи уверяли, что с медицинской точки зрения ему вовсе не противопоказано выставить свою кандидатуру на второй президентский срок, они же предсказали, что он сможет вести активный образ жизни в течение десяти лет. В ноябре 1965 года, когда он и Мейми на неделю приехали в Аугусту, в один из вечеров он вдруг отметил, что десятилетний срок истек. На следующий день в комнате Мейми с ним случился второй инфаркт. Он сразу же был помещен в ближайший армейский госпиталь, а через две недели его перевели в госпиталь им. Уолтера Рида. Выздоровление шло медленно, но для семидесятипятилетнего мужчины, перенесшего два обширных инфаркта, удивительно хорошо. Вскоре врачи разрешили ему играть в гольф, но при условии, что он будет передвигаться только в гольф-карте и играть не более чем на трех лунках.

Но сердце его продолжало слабеть, и он понимал это. Он был человеком, который всю жизнь смотрел фактам в лицо. Приближался конец, и он стал готовиться к нему. Он распродал стадо шотландских коров и привел в порядок все свои прочие дела. Он уже решил, что будет похоронен в Абилине, где и выстроил маленькую часовню напротив дома своего детства и рядом с библиотекой и Музеем Эйзенхауэра. Это была маленькая, простая, достойного вида часовня, сложенная из местного песчаника, прекрасно соответствующая небольшому тихому городку на Равнинах. В 1967 году по его указанию гроб с Айки перенесли с кладбища Фермаунт в Денвере и захоронили у ног в том месте, которое он зарезервировал для себя и Мейми.

Той зимой по пути в Палм-Дезерт Эйзенхауэр сделал остановку в Абилине, чтобы посетить часовню. Уже в Калифорнии он выглядел расстроенным и подавленным, и не мыслью о своей собственной смерти, а маленькой пластинкой с надписью в полу часовни над гробом Айки – вещественным напоминанием их с Мейми потери в 1921 году, когда умер их трехлетний сын. Вскоре к нему вернулось, не без помощи друзей, его естественное хорошее настроение. Этому также помогли и выигрыши в бридже, и возможность играть в гольф в великолепном климате пустыни. Эйзенхауэр вместо ворчания по поводу дозволенного ограниченного пространства на поле для гольфа предпочитал шутить на эту тему, сказав как-то своему старому другу из Абилина: "Я думаю, что на следующий год мне придется играть по женской программе даже и на этом поле"*35. В ту зиму ему удалось попасть мячом в лунку с первого удара, о чем он не переставал хвастать.

Мыслями он все чаще обращался к годам своей юности. Посетители отмечали, что он чаще вспоминал то время, когда был кадетом, или свои детские годы в Абилине, или когда был младшим офицером, чем период пребывания в штабе верховного командования союзными экспедиционными силами или в Белом доме. В апреле 1968 года он узнал, что подготовленным планом реорганизации правительственных структур предусматривается передача всех дел Комиссии по американским военным памятникам Управлению по делам ветеранов. Он немедленно написал Президенту Джонсону: "С моей точки зрения, и как младшего офицера, служившего когда-то в Комиссии по американским военным памятникам, и как должностного лица, следившего в течение многих лет за деятельностью комиссии в этой области, я надеюсь, что Вы не одобрите это предложение и отклоните его".