Текст книги "Эйзенхауэр. Солдат и Президент"

Автор книги: Стивен Амброз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 51 страниц)

На Среднем Востоке у Эйзенхауэра были другие проблемы. Нужно было, насколько возможно, оставаться вне конфликта – он отказался продавать оружие как Израилю, так и арабам, но не хотел допускать туда русских. Кроме того, он стремился поддерживать хорошие отношения с египтянами и обещал их лидеру Гамалю Абделю Насеру американскую финансовую и техническую помощь в строительстве Асуанской плотины. Но когда Насер признал правительство Красного Китая и закупил оружие у чехов, Администрация Эйзенхауэра взяла назад обещание о поддержке. Реакция Насера была быстрой и дерзкой: 26 июля он национализировал Суэцкий канал, установил контроль за его эксплуатацией, заявив, что получаемая прибыль пойдет на финансирование сооружения плотины. "Дело скверно, – писал Эйзенхауэр в своих мемуарах, – быть настоящей беде" *7.

Премьер-министр Иден был готов к действию. 27 июля он направил телеграмму Эйзенхауэру, в которой утверждал, что Запад не может позволить Насеру захватить Суэц и остаться с добычей. Они должны действовать немедленно и сообща, в противном случае американское и английское влияние на Среднем Востоке будет "непоправимо подорвано". Он утверждал, что интересы всех морских государств оказались под угрозой, поскольку египтяне не обладают технической компетенцией, необходимой для эксплуатации канала. Идеи писал о подготовке планов военных действий, Запад должен быть готов использовать силу как крайнюю меру, "чтобы образумить Насера".

Эйзенхауэр буквально разрывался между желаемым и необходимым. Он считал, что США "должны поставить в известность британцев, с какой серьезностью они смотрят на эту ситуацию, какой ошибкой, по их мнению, является решение Египта и какое оно вызовет сопротивление американского народа...". И несмотря на утверждение англичан, что Египет совершил преступление, Эйзенхауэр констатировал: "...власть суверенного права государства – отчуждать частную собственность на своей собственной территории – вряд ли может быть подвергнута сомнению" и "Насер действовал в пределах своих прав". Над претензиями англичан – мол, египтяне не смогут эксплуатировать канал – Эйзенхауэр лишь посмеялся. Панамский канал, по его мнению, – сооружение куда более сложное, и у него не было никаких сомнений в том, что египтяне смогут его эксплуатировать. Но он был уверен и в другом: "...размышляя о нашей ситуации в Панаме, мы не должны допустить, чтобы эта акция сошла Насеру просто так" *8.

21 августа Эйзенхауэр вылетел в Калифорнию для участия в Национальной конференции Республиканской партии. Сан-Франциско в августе – лучшего места вряд ли можно было желать! Все участники носили значки "Я люблю Айка" или "Айк и Дик". Тема конференции – мир и процветание. Вместе с Айком были Мейми, Джон, Барбара, Милтон и Эдгар, а также все члены его компании. 22 августа конференция одобрила без голосования выдвижение Эйзенхауэра кандидатом в президенты и Никсона – в вице-президенты. Айк произнес подобающую случаю речь, а затем отбыл на несколько дней на полуостров Монтерей, отдохнуть. Вся компания сопровождала его, и в течение четырех дней они играли в гольф и бридж. На обратном пути в Вашингтон Айк и его друзья летели в одном самолете. Они играли в бридж беспрерывно в течение восьми с половиной часов. Айк возвратился в Белый дом загорелым, бодрым, жаждущим засесть за работу.

Занятия политикой явились антрактом в суэцком кризисе, но только очень коротким. Как только Эйзенхауэр возвратился в Вашингтон, положение на Среднем Востоке, а не предстоящие выборы стало главным вопросом, интересующим его лично.

Но, конечно, он не мог полностью посвятить себя этому. Проблема обучения в начальных школах, например, висела над ним тяжелым грузом, поскольку одновременно с суэцким кризисом и избирательной кампанией в стране начался новый учебный год. Количество учащихся – в колледжах, в средних и начальных школах – было в 1956/57 году самым большим за всю историю страны. Ощущалась острая нехватка помещений для занятий и учителей. Эйзенхауэр часто повторял, что образование даже более важно, чем оборона, и вместе с тем единственным серьезным контактом правительства с миллионами детей, которые, по всеобщему мнению, являлись самым большим достоянием нации, была программа школьных завтраков. Два важнейших вопроса, стоявших перед системой образования, – нехватка учителей и классных помещений – отнюдь не пользовались вниманием со стороны федерального правительства. Дети, родившиеся в период бэби-бума*, не получали должного образования.

[* Период подъема рождаемости после окончания войны в Корее.]

Эйзенхауэра ни в коей мере нельзя считать полностью ответственным за сложившуюся ситуацию, однако определенная часть вины все-таки лежала на нем. Как справиться с нехваткой учителей? Других предложений, кроме как уговорить власти штатов повысить учителям зарплату, к нему не поступало, и он сам выдвинул федеральную программу – предоставить займы и субсидии штатам для строительства школ. Правда, он сопроводил эту программу определенными условиями, из-за которых она, как его и предупредили, стала неприемлемой для Конгресса. Основное его условие – выделение средств только бедным штатам; богатые штаты, такие, как Калифорния или Нью-Йорк, могли сами решать свои проблемы. На практике это означало, что все деньги уйдут на Глубокий Юг, где будут использованы для усиления системы сегрегированного обучения в школах, существовавшей открыто в полном пренебрежении к решениям Верховного суда. Эйзенхауэр отказался расширить свое предложение и направить средства тем штатам, которые могли бы обеспечить принятие закона. Вместо этого он предпочел не делать ничего. Он надеялся, что штаты сами решат эту проблему или она каким-то образом просто исчезнет.

Но она не исчезла, не могла исчезнуть и не исчезает. Как только начались занятия и школьная администрация попыталась вести обучение без сегрегации, в соответствии с постановлением суда, в городе Клинтон, штат Теннесси, и в Мэнсфилде, штат Техас, произошли массовые беспорядки. 5 сентября на пресс-конференции прозвучал вопрос: "Можно ли сделать что-либо на государственном уровне, что поможет местным властям решить эту проблему без возникновения беспорядков?" Эйзенхауэр полагал, что нельзя. Это проблема местных властей. "И давайте помнить, – сказал он, – что в соответствии с законом федеральное правительство не может... вмешиваться в дела штата до тех пор, пока штат окажется не в состоянии самостоятельно решить свой вопрос" *9. Но избавиться так просто от этой проблемы ему не удалось, поскольку кризис в вопросе десегрегации обучения в школах с каждым годом все больше и больше приближался к опасной отметке. Такой отметкой был вопрос: будет ли федеральное правительство использовать армию, чтобы с помощью силы обеспечить выполнение решения суда о десегрегации? Если оно прибегнет к использованию армии, то возобладает интегрированное обучение, и Юг (и страна) изменится необратимо. Если же оно этого не сделает, сегрегация будет продолжаться.

Каждый, кто имел отношение к этому кризису, знал основные факты. Каждый знал, что должен наступить момент проведения последнего испытания. Эйзенхауэр признался Уитмен: "В конце концов окружной суд обвинит кого-либо в неуважении к суду, и тогда перед нами возникнет проблема", то есть необходимость предпринимать действия *10. Как и в вопросе о кризисе в Суэце, Эйзенхауэр задвинул бы решение как можно дальше, дав людям возможность остыть.

Но кое-кто хотел, чтобы испытание состоялось немедленно. Губернатор Техаса Аллан Шиверс, поддерживавший Эйзенхауэра на выборах 1952 года, направил техасские рейнджерс *, чтобы не допустить исполнения решения суда – вернуть на старое место черных учеников; при этом он заявил: "Я игнорирую федеральное правительство. Скажите федеральному суду, что если они хотят найти кого-либо для этого дела, то пусть приходят за мной и цитируют меня". Эдвард Морган из телерадиокорпорации Эй-Би-Си спросил Эйзенхауэра: "Будете ли вы рассматривать этот инцидент как ситуацию, в которую должно вмешаться федеральное правительство, и если нет, то каково ваше представление о тех условиях и ситуации, при которых федеральное правительство должно вмешаться?"

[* Рейнджерс – армейские подразделения специального назначения, которые используются для патрулирования, совершения диверсионных актов и т.п.]

Эйзенхауэр достаточно ясно ответил на первую часть вопроса, но ушел от ответа на вторую. Если федеральный суд осуждает кого-либо за неуважение к суду, сказал Эйзенхауэр, то, конечно, судебные исполнители обеспечат выполнение судебного предписания: его посадят в тюрьму или заставят заплатить штраф. Но о том, каким образом использовать судебных исполнителей или какую-либо другую силу, имеющуюся в распоряжении федеральных властей, чтобы направить негритянских детей в ту школу, в какую они были определены решением суда, Эйзенхауэр не сказал ни слова. Вместо этого он осудил беспорядки и насилие, выразив надежду, что штаты выполнят свои обязательства как по поддержанию законности и порядка, так и по проведению в жизнь решений суда о совместном обучении в школах.

Эйзенхауэра спросили, может ли он дать какой-либо совет молодым людям в пограничных штатах, которые этой осенью станут посещать десегрегированные школы. Эйзенхауэр сразу же подумал о белых, а не о черных детях. Он сказал, что понимает, "как трудно через закон и через использование силы изменить сердце человека". "Юг, – сказал он, – полон людьми доброй воли, но они не единственные, которых мы теперь слышим". Эйзенхауэр осудил "людей... настолько наполненных предрассудками, что они прибегают к насилию; то же самое можно сказать и о другой стороне – это люди, которые хотят решить все сегодня". (Сравнение Эйзенхауэром активистов борьбы за гражданские права с бесчинствующей на Юге толпой привело в ярость Национальную ассоциацию содействия прогрессу цветного населения.) Эйзенхауэр также сказал: "Мы должны все... помочь осуществить преобразование духа так, чтобы экстремисты с обеих сторон не нанесли поражение разумному, логическому завершению всего этого дела, то есть признанию равенства людей". Это высказывание дало повод для следующего вопроса. Одобрил ли Эйзенхауэр решение по делу Брауна, или он просто согласился с ним, как это отразила Республиканская партия в своей выборной платформе? Эйзенхауэр дал такой ответ: "Я думаю, не имеет значения, одобрил я это дело или нет. Конституция действует так, как ее интерпретирует Верховный суд; и я должен подчиняться этому правилу, делая все возможное, чтобы обеспечить соблюдение Конституции в стране" *11.

Такое вот отношение он демонстрировал в течение всей выборной кампании. Он отказался обсуждать дело Брауна или вопрос о десегрегации, за исключением отказа от дискриминации негров в Вашингтоне, в армии и ВМФ, что, как он отмечал с гордостью, произошло по его указанию. Поскольку десегрегация не была той темой, которую демократы могли поднять, Эйзенхауэру удалось успешно отложить ее еще на один год. Но какова была цена, которую за это заплатили дети, и особенно жившие на Юге чернокожие, никто не может сказать.

Еще до конференции Эйзенхауэр предупредил республиканцев: если они выдвинут его, он не будет организовывать активную широкомасштабную выборную кампанию. Вместо этого он намеревался выступить пять или шесть раз по национальному телевидению. Одна из причин – состояние его здоровья; другая – в отличие от кампании 1952 года у него уже был наработанный авторитет; третьей причиной была его занятость – президент просто не имел возможности тратить время на участие в предвыборных мероприятиях в отличие от предыдущей выборной кампании, когда он был только кандидатом в президенты. Через месяц после выдвижения кандидатом в президенты, 19 сентября, он выступил по телевидению со своим первым обращением. Он трезво обрисовал положение в мире и подчеркнул роль Администрации в его сохранении. Он отверг призыв Стивенсона запретить ядерные испытания как "театральный жест" *12.

Личный взгляд Эйзенхауэра на оппозицию был более чем скептический. Он сказал Груентеру: "Стивенсон и Кефауэр вместе представляют собой самую жалкую и слабую пару, которая когда-либо претендовала на высшие посты в нашем государстве". Эйзенхауэр никогда не сомневался, что он и Никсон одержат победу, поэтому со спокойной душой предоставил Никсону заниматься всей работой, связанной с выборной кампанией. Но, как и в 1952 году, республиканцы – профессиональные политики могли нервничать и предполагать, что все идет вкривь и вкось. "Я заметил, что по мере приближения дня выборов, – писал Эйзенхауэр Груентеру, – всех одолевает нервное возбуждение. Вы встречаете человека, который пребывает в истерическом состоянии от уверенности в решающей победе, а через некоторое время в тот же день вечером вы видите этого же самого человека с лицом, вытянутым от испуга" *13.

Национальный совет Республиканской партии настаивал, чтобы Эйзенхауэр выступал чаще. И Эйзенхауэр убедил себя, что это необходимо. Он объяснил Сведу, что хочет не только победить, а победить решающим большинством. Без такого мандата избирателей, считал он, "я бы не желал быть вообще избранным". Свое желание он объяснил двумя причинами. Во-первых, его деятельность по "реформированию и ремонту" Республиканской партии была далека от завершения, а его влияние на партию в значительной мере будет зависеть от того, с какими результатами будет одержана победа. Во-вторых, он ожидал, что демократы сохранят большинство и в Сенате, и в Палате представителей. Работа с демократами, хотя для Эйзенхауэра она во многих случаях была проще, чем с республиканцами, также будет зависеть от того, с какими результатами будет одержана победа. Поэтому он решил "совершить некоторые поездки в ходе кампании" и выступить с речами в полдюжине городов. Отчасти эти поездки он совершал ради удовольствия – он любил путешествовать, а отчасти ради того, чтобы "доказать американскому народу: я достаточно здоровый индивид" *14.

Но была одна проблема, которая заставляла его действовать, – призыв Стивенсона к запрещению испытаний атомного оружия. И поскольку проблема существовала, поскольку существовал и повод для возрастающего презрения к Стивенсону со стороны Эйзенхауэра, а именно: неумелая и запутанная постановка проблемы, а также способ ее использования Стивенсоном. В намерениях Стивенсона действительно была мешанина: он ратовал за отмену призыва в армию, за прекращение ядерных испытаний и в то же время призывал значительно увеличить ассигнования на создание ракет. Эйзенхауэр считал, что ядерные испытания – слишком сложная и опасная тема, чтобы ее муссировать во время политической кампании. Он предпочел бы оставить ее в покое. Советники говорили Стивенсону, что его попытки атаковать Эйзенхауэра по любому вопросу, касающемуся национальной обороны, будут выглядеть глупо. Тем не менее Стивенсон настоял на том, чтобы вопрос о прекращении ядерных испытаний стал главной темой его предвыборной кампании, что и завело его в тупик.

Весь сентябрь англичане и французы продолжали оказывать давление на Насера, поскольку Эйзенхауэр призывал их действовать без спешки. Тем временем шпионский самолет У-2 был готов к эксплуатации. В результате полетов этого самолета на Среднем Востоке обнаружилось, что Израиль проводит мобилизацию и имеет на вооружении около шестидесяти французских реактивных самолетов "Мистэр". Эйзенхауэр пришел в ярость – ведь в соответствии с трехсторонней декларацией 1950 года Соединенные Штаты, Соединенное Королевство и Франция обязались поддерживать статус-кво на Среднем Востоке в отношении вооружений и границ. Франция ранее попросила разрешения у американцев (и получила его) продать "Мистэры" Израилю, но только двадцать шесть, а не шестьдесят. Таким образом, Эйзенхауэр узнал, что французы вооружали Израиль в нарушение соглашения 1950 года и лгали американцам в этом вопросе.

Эйзенхауэр не считал, что Израиль нападет на Египет; его внимание приковывала Иордания. Он сказал Даллесу: "Доведите до сведения Израиля, что он должен прекратить эти атаки на границе с Иорданией". Если они будут продолжаться, то арабы попросят оружие у русских и "результатом будет советизация всего района, включая Израиль".

Эйзенхауэр сказал Даллесу, что, по его мнению, "очевидное агрессивное отношение Бен-Гуриона" является результатом его убежденности в том, что политическая кампания в Америке подрежет жилы Администрации Эйзенхауэра. Эйзенхауэр поручил Даллесу твердо заявить Израилю: "Бен-Гурион не должен совершать серьезной ошибки, основанной на его убежденности, что победа на внутренних выборах для нас представляет такую же ценность, как сохранение и защита мира". Даллес должен был также передать Бен-Гуриону, что в долгосрочной перспективе агрессия Израиля "не может не привести к катастрофе, и те его друзья, которые у него еще останутся в мире, не смогут ничем помочь ему, как бы сильны они ни были" *15.

В течение последующих двух недель вся информация о переговорах, которые вели Соединенные Штаты, с одной стороны, и французы и англичане, с другой, оказалась засекреченной. В то же время американская служба радиоперехвата выявила усиленный радиообмен между Англией и Францией. Американским дешифровалыцикам не удалось подобрать ключ к коду и установить содержание шифрованных радиограмм; они только подтвердили, что радиообмен приобрел колоссальные размеры. Эйзенхауэр ожидал, что Израиль нападет на Иорданию, поддерживать его будут французы при тайном согласии англичан, а затем англичане и французы, воспользовавшись общей неразберихой, оккупируют канал. Другими словами, он был совершенно неверно информирован, в результате чего пришел к ошибочному заключению. Для него последующие события оказались почти такой же неожиданностью, как это было 7 декабря 1941 года в Пёрл-Харборе или 16 декабря 1944 года, когда началось контрнаступление немцев. Отличие на этот раз было в том, что его обманывали друзья.

Как могло это произойти? Соединенные Штаты имели громадную, комплексную и в основном эффективную разведывательную систему, и ЦРУ – только одна из частей этой системы. Американские репортеры находились в Лондоне, Париже и Тель-Авиве и каждый день присылали сообщения о происходящем в этих столицах. Государственный департамент имел прекрасно работавшие посольства во всех трех столицах, кроме того, существовали секретные линии связи для экстренных сообщений о развитии событий. Самолеты У-2 летали над восточным Средиземноморьем и передавали на землю фотографии, на которых были зафиксированы все значительные передислокации военных. ЦРУ имело тайных агентов на самых различных уровнях, в самых различных точках региона. Но самое главное – у Эйзенхауэра были близкие друзья и в Кабинете Идена, и среди французских и английских военных, а также во французском правительстве. Но нет никаких доказательств, что он сделал хотя бы попытку установить тайный контакт со своими друзьями (например, с Макмилланом или Маунтбеттеном, которые возражали против авантюризма Идена) и через них выяснить, что же происходит на самом деле. В результате сложившаяся ситуация оказалась для него неожиданной.

В какой-то степени это можно объяснить его озабоченностью ходом выборной кампании, а именно на это и надеялись англичане, французы и израильтяне, когда вступали в сговор. Но более серьезной причиной провала американской разведки был характер самого акта. В 1956 году Эйзенхауэр не видел в нем, фактически направленном на самоуничтожение, смысла – зачем англичане и французы пытаются захватить и удержать канал и почему израильтяне действуют агрессивно, находясь в арабском окружении? Но особенно бессмысленной он считал попытку англичан и французов поступать независимо от Соединенных Штатов и уж совсем не понимал, почему они выступили против политики, открыто проводившейся Администрацией Эйзенхауэра.

Итак, все это оказалось для него крайне неожиданным. Он терпеть не мог пребывать в таком положении, но опыт научил его – и он повторял это много раз – неожиданности нужно предвидеть. И чтобы достойно ответить на случившееся, необходимо прежде всего оставаться спокойным, затем собрать всю информацию, какую только возможно, обсудить различные варианты и, используя их, обеспечить контроль над событиями. Именно так он поступил в декабре 1944 года, в один из самых его звездных моментов на посту верховного главнокомандующего. И это было похоже на то, что он намеревался делать и сделал в октябре – ноябре 1956 года, в один из звездных моментов на посту президента.

В то время как Англия, Франция и Израиль заканчивали приготовления для осуществления замысла своего странного заговора, в Восточной Европе происходили большие события. Волнения и мятеж в Польше, возникшие после опубликования секретного доклада Хрущева на XX партийном съезде, привели к смещению правительства, находившегося под сильным советским влиянием; к власти пришел Владислав Гомулка, который ранее был смещен Советами как троцкист. Гомулка объявил, что "есть несколько путей к социализму, а не один", и предупредил, что народ Польши "будет защищать себя всеми силами; поляков уже не столкнуть с дороги демократизации". 22 октября, как продолжение успешного открытого неповиновения поляков Советам, по всей Венгрии прокатились демонстрации, на которых выдвигались требования, чтобы Имре Надь, смещенный Советами в 1955 году, вновь возглавил страну.

Хотя эти события были спонтанными и совершенно непредсказуемыми, тем не менее они уже давно ожидались Администрацией Эйзенхауэра, в которой догматом была вера: раньше или позже сателлиты восстанут против России. И хотя Соединенные Штаты предвидели восстание и поощряли его через передачи "Голоса Америки", "Свободной Европы", а также через подпольные ячейки сопротивления, созданные ЦРУ в Восточной Европе, когда восстание уже произошло, у правительства не было подготовленного плана действий. Однако была хорошая причина, объясняющая подобное упущение, – в любом случае Соединенные Штаты ничего не могли сделать. Как и всегда в большой стратегии, география диктовала выбор. Венгрия находилась в окружении коммунистических государств и Австрии, имея общую границу с Советским Союзом и не имея выходов к морю. Между Соединенными Штатами и Россией практически не было торговли. Короче говоря, не было инструментов для оказания давления, за исключением одного, довольно аморфного – мирового общественного мнения, которое Эйзенхауэр мог возбудить, чтобы ущемить влияние Советов в Венгрии. Он знал это, знал очень давно и именно поэтому все четыре года разговоров республиканцев об "освобождении" считал лицемерием.

23 октября правительство Венгрии назначило Надя премьером. Он обещал "демократизацию и улучшение жизненных стандартов". Но восстание продолжалось, и Советы направили войска в Будапешт для восстановления порядка. На следующий день венгерские борцы за свободу начали бросать самодельные "коктейли Молотова"* в русские танки в Будапеште. Эйзенхауэр сделал заявление с осуждением интервенции, но отклонил страстные просьбы ЦРУ разрешить полеты над Будапештом для сбрасывания оружия и продовольствия. Освобождение было обманом. Эйзенхауэр всегда знал это, а венграм еще предстояло это узнать.

[* «Коктейль Молотова» – бутылка с зажигательной смесью.]

26 октября Эйзенхауэр председательствовал на заседании Совета национальной безопасности. Аллен Даллес доложил о вступлении советских войск в Венгрию, о массовом дезертирстве военнослужащих венгерской армии и о боях в Будапеште. Эйзенхауэр был намерен действовать с осторожностью, он не хотел дать повод Советам думать, что Соединенные Штаты могут поддержать венгерских борцов за свободу. Указывая на возможные опасные последствия, он высказал предположение, «не впадут ли Советы в искушение, прибегнув к крайним мерам», чтобы удержать сателлитов в своей орбите, «даже начав мировую войну».

Фостер Даллес доложил также о событиях на Среднем Востоке, где Египет объединился с Иорданией и Сирией; эти страны совместно подписали Амманский пакт, который предусматривал военное сотрудничество между ними и назначение египетского главнокомандующего вооруженными силами в случае войны с Израилем. Бен-Гурион заявил, что пакт представляет "прямую и непосредственную угрозу" Израилю, и поэтому, по словам Даллеса, он ожидает нападения Израиля на Иорданию в любой момент *16.

28 октября Эйзенхауэр узнал, что Израиль объявил всеобщую мобилизацию резервистов. Кроме того, между Израилем и Францией наблюдался интенсивный радиообмен. Эйзенхауэр решил эвакуировать со Среднего Востока членов семей американцев. Он также направил суровое предупреждение Бен-Гуриону "не делать ничего такого, что может создать угрозу миру". В результате полетов У-2 была выявлена значительная концентрация английских и французских войск на Кипре. Особую обеспокоенность вызывала большая сосредоточенность военных транспортов и боевых самолетов. По-видимому, англичане и французы, действуя по согласованному плану, решили воспользоваться предстоящим неизбежным нападением Израиля на Иорданию и оккупировать канал. Уитмен, которая соединяла Эйзенхауэра по телефону с Даллесом, сделала такую запись: "Президент сказал, что просто не может поверить, что англичане дадут втянуть себя в это дело". Даллес ответил, что переговорил с послом Франции и поверенным в делах, они "искренне заявляют о своем полном неведении... Но, по его мнению, это полное неведение – признак чувства вины" *17.

Эйзенхауэр и Мейми отправились из Белого дома в политическую поездку в Майами, Джэксонвилл и Ричмонд. Около полудня, когда самолет Эйзенхауэра "Колумбина"' находился в воздухе между Флоридой и Виргинией, Израиль начал наступление по широкому фронту, используя все имевшиеся у него военные средства. Но целью Израиля был Египет, а не Иордания. Израильтяне видели перед собой египтян. Эйзенхауэру эту новость сообщили в Ричмонде. Он произнес запланированную речь и вылетел в Вашингтон, куда прибыл в 7 часов вечера. Он встретился с братьями Даллесами, Гувером, Вильсоном, Рэдфордом и Гудпейстером. Рэдфорд считал, что Израилю потребуются три дня, чтобы преодолеть Синайскую пустыню и достичь Суэца, что будет означать окончание военных действий. Фостер Даллес не согласился: "Все это намного серьезнее". Канал, по всей вероятности, будет закрыт, нефтепроводы, проходящие через Средний Восток, выведены из строя. Затем последует вмешательство англичан и французов. "Они, кажется, готовы к этому, – сказал Даллес, – и, возможно, уже согласовали свои действия с израильтянами" *18.

Наконец, до американцев дошло – Англия, Франция и Израиль вступили в сговор, направленный против Египта, а не против Иордании. Хотя детали их сговора предстояло еще выяснить, то, что они вместе замышляли и о чем договорились, не подлежало никакому сомнению. Даллес предположил: возможно, они убедили себя, что в конце концов Соединенные Штаты будут вынуждены, хотя и с нежеланием, одобрить и поддержать их действия.

Настал момент принять решение. Стратегия Эйзенхауэра – откладывать и ждать – должна была уступить место действию. Его английские друзья, с которыми он бок о бок сражался в войне, которыми восхищался и которых любил, были убеждены, что наступил критический момент в истории и Соединенные Штаты будут стоять рядом с ними. Они не могли даже представить, что их великий друг Айк будет стоять в стороне. Французы рассчитывали на твердые обязательства Эйзенхауэра перед НАТО, которые вынудят его пойти им навстречу. Израильтяне полагали: предстоящие выборы президента, на итог которых, несомненно, могут повлиять и голоса евреев, заставят Эйзенхауэра если не поддержать их, то по крайней мере остаться нейтральным. Но какими бы точными ни казались эти расчеты их авторам, на самом деле заговорщики заблуждались в отношении Эйзенхауэра так же глубоко, как он заблуждался в отношении их планов.

Эйзенхауэр немедленно принял решение, от которого он впоследствии не отступил ни на один дюйм: заговор не должен завершиться успешно. От него веяло колониализмом девятнадцатого столетия в самом худшем виде; он отдавал плохим планированием; от него попахивало недобросовестностью и вероломством. Он также нарушал трехстороннюю декларацию 1950 года. В этих обстоятельствах Эйзенхауэр решил (как записано Гудпейстером в резюме): "Мы не можем быть связанными нашими традиционными союзническими обязательствами, и поэтому мы должны ответить на вопрос, как выполнить эти обязательства по трехсторонней декларации". В качестве первого шага Эйзенхауэр намеревался утром следующего дня внести в ООН резолюцию о прекращении огня. "Президент сказал в связи с этим, что ни в малейшей степени не обеспокоен тем, будет он избран вновь или нет... Он добавил, что не думает, выбросят его американцы в этой ситуации или нет, но если они сделают так, то пусть так и будет". Он хотел немедленно заявить англичанам: США встанут на сторону египтян, несмотря на то, что "многое в их позиции является спорным", потому что "нет никакого оправдания обману" *19.

Эйзенхауэр объявил о своем намерении соблюдать условия трехсторонней декларации, один раздел которой содержал обязательство Соединенных Штатов поддерживать жертву агрессии на Среднем Востоке. Единственный честный курс, по его убеждению, – выполнение обязательства. По этому поводу Белым домом было сделано заявление.

Утро следующего дня, 30 октября, Эйзенхауэр начал с чтения послания от Бен-Гуриона, переданного ему Гудпейстером. В послании говорилось, что Израиль должен был нанести удар, спасая себя, и отвергалась любая мысль о прекращении огня в Синае, не говоря уж об отходе. В этот момент вошел Артур Флемминг и предупредил: Западная Европа очень скоро начнет испытывать критическую нехватку нефти. "Президент, по его собственным словам, склонен думать: те, кто начал эту операцию, должны самостоятельно работать над проблемой обеспечения себя нефтью, иначе говоря, вариться в своей собственной нефти" *20.

В 10 часов утра Эйзенхауэр отправился на совещание, где присутствовали Даллес, Гувер, Шерман Адамс и Гудпейстер. По телефону было получено сообщение, что высадка англичан и французов в Суэце "неизбежна". По мнению Эйзенхауэра, "у французов и англичан не было достаточного повода для войны... Он поинтересовался, нет ли за всем этим руки Черчилля, поскольку акция очень напоминает средневикторианский стиль"*. Его интересовало также, как англичане и французы думают удовлетворить свои потребности в нефти. Даллес предполагал, что у них не осталось иного выбора, "кроме принятия экстраординарных мер по обеспечению снабжения их нефтью". Эйзенхауэр не видел особого смысла "в сохранении недостойных и ненадежных союзников, необходимость поддерживать их может быть не так велика, как они считают". Но весь этот возбужденный разговор был только разговором. Он знал: Даллес был прав, говоря, что "США не могут позволить им погибнуть экономически" *21.