Текст книги "Другие люди"

Автор книги: Сол Стейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

– Конечно, – главное, чтобы он продолжал говорить. – Какой вид секса вы предпочитаете?

– Что значит, какой вид?

– Вы же понимаете, о чем речь. Есть разные виды и если… – нельзя упоминать о жене. – Есть же проститутки, которые сделают все, о чем вы их попросите. Я дам вам денег, – я поняла, что сказала не то, как только слова сорвались с языка.

Он влепил мне затрещину.

– Не нужны мне твои деньги. Мне хватает своих.

– Но почему я? – вырвалось у меня.

Он улыбнулся.

Действительно улыбнулся.

– Я наблюдал за тобой. В тебе чувствуется класс.

– Среди девушек по вызовам можно найти получше меня.

– И куда мне их вызывать? На бензоколонку?

– Я разрешу вам пользоваться моей квартирой, – воскликнула я.

– Я и так ей пользуюсь.

Должен же быть какой-то выход!

– Вы можете угодить за это в тюрьму. Стоит ли игра свеч?

– Давай это и выясним. Снимай эту штуку.

– Не могу. У меня связаны руки.

– Ляг и задери свой кафтан. До самого верха.

Я села на кровать.

– Вы же не хотите сесть в тюрьму.

Он вновь ударил меня по лицу. На этот раз сильнее.

– Никуда я не сяду.

– Мне больно.

– Вот и хорошо. Никто не садится в тюрьму, если никто не говорит лишнего. Ты промолчишь. Я живу наверху. Если мне что-нибудь не понравится, я тебя прибью, понятно?

Козлак толкнул меня, закинул мои ноги на кровать, задрал кафтан.

Ударить его? Стоит ли умирать, сопротивляясь?

Я сжала бедра.

– Вот этого не надо, – он снимал джинсы. – Раздвинь ноги. Я хочу посмотреть.

– Есть полно журналов с картинками.

Он уже стягивал футболку.

Он не снимает трусы. У него не стоит, вот в чем проблема. Я в безопасности, пока…

Он взял с туалетного столика большие ножницы.

– Раздвинешь ноги?

Я повиновалась.

– Красота, – он бросил ножницы на столик. Правой рукой тер через трусы свой член. В отчаянии, подумала я. Затем он протянул левую руку ко мне.

– У тебя там сухо.

Этот идиот полагает, что возбуждать меня надо именно таким способом!

У меня возникла идея.

– Этому можно помочь. Видите ту баночку?

Он посмотрел на туалетный столик, словно ожидая подвоха.

– С ночным кремом, – уточнила я.

Он открыл баночку, погрузил в нее два пальца.

– Мазать надо не меня.

Он снял трусы, вытер пальцы с кремом о свой член.

– Вотрите крем. Обхватите член рукой и проведите взад-вперед.

По крайней мере,подумала я, мне не придется брать его в рот.

От движений его руки член наполовину поднялся.

– Если хотите, я сделаю это сама.

Может, сработает.

Он улыбнулся. Подозрительно, но улыбнулся.

– Никаких сюрпризов?

– Обещаю.

Пока он развязывал меня, член его вновь опал. Придется через это пройти,подумала я. Лучшего варианта нет.

Я сняла кафтан через голову, выставив свое тело на обозрение. В кистях начала восстанавливаться циркуляция крови. Думай об этом, как о шахматной партии.Я взяла его член в руку и стала поглаживать. Он тут же встал, чуть под углом, точь-в-точь как в тот момент, когда я отвернулась от окна. Левой рукой я обхватила мошонку, поддерживая член снизу, правой продолжала поглаживать.

– Нормально? – спросила я.

Он кивнул.

Найди нужный темп и сохраняй его.

Внезапно он вырвал член из моих рук.

– Ты хочешь, чтобы я кончил.

– А разве вы хотите не этого?

– Ложись!

Ножницы на туалетном столике. Смогу я вонзить их в него достаточно глубоко, чтобы он умер? Если рана будет не смертельной, он может вырвать ножницы и убить ими меня.

Я закрыла глаза. Не закрывайте глаз, запомните что-нибудь, чтобы потом описать его.Маленькая татуировка на правой руке, почему она такая маленькая? МЭРИ. Ни стрелы, ни сердца, просто МЭРИ.

Я вновь закрыла глаза, когда он взгромоздился на меня, думая о фильме, который видела год назад. Тогда, сидя в кинозале, я тоже закрыла глаза при сцене изнасилования, такое она вызвала у меня отвращение. Потом я почувствовала, как вошел в меня его член, задергался вперед-назад, и постаралась представить себе, что это не мужчина, а что-то неживое, машина. Это займет лишь минуту. И все кончится, кончится, кончится. Мои глаза открылись, случайно, на долю секунды, и я увидела его лицо.

Страшное, перекошенное невыносимой мукой. Только злой насмешник мог бы сказать, что этот человек получает удовольствие.

Я не почувствовала его оргазма, но, когда открыла глаза, он стоял у кровати со съежившимся членом.

Все позади, слава Богу, все позади.

Глава 4
Томасси

За долгие годы моей практики многие сотни клиентов после вопроса: «Расскажите, как это случилось?» – начинали убеждать меня в том, что им недоступна членораздельная речь. Для большинства людей язык, что мешок, набитый словами, и они вытрясают их из него в надежде, что некоторые соотнесутся со своим значением, позволяющим достаточно ясно выразить мысль, которую они хотят донести до собеседника. Франсина Уидмер, наоборот, старалась найти нужные слова. Если ей казалось, что какой-то фразе недоставало точности, она ее переиначивала. Мозг ее уподоблялся скульптору, работающему над мраморной глыбой: отсекал все лишнее, дабы осталось совершенство. Когда клиент первый раз излагает мне свою историю, я всегда слежу за его или ее лицом. Нервный тик, полный отчаяния взгляд порой могут сказать больше, чем сам рассказ. С Франсиной Уидмер я мог сосредоточиться только на словах. Слушая ее, я начал восхищаться содержимым ее головы.

И тут, надо отметить, требовалась отменная самодисциплина, потому что и снаружи она имела немало достоинств: красивые глаза, великолепные скулы, лебединая шея, светло-синие жилки под белоснежной кожей, фигура танцовщицы.

Будучи очень рассерженной, пусть она и старалась этого не показывать, Франсина не теряла чувства юмора, хотя у большинства людей оно исчезает, стоит им хоть немного разозлиться.

– Благодарю, – вырвалось у меня, когда она закончила описывать собственное изнасилование.

Одна из ее бровей изогнулась.

– В чем дело? – полюбопытствовал я.

– Именно так он и сказал.

– Кто?

– Козлак. Прежде чем уйти, он поблагодарил меня.

Вор, благодарящий обворованного.Если дело дойдет до суда, об этом надо помнить.

– Еще несколько вопросов, Франсина.

– Да?

Обычно мне отвечали: «Хорошо».

– Когда вы впервые почувствовали, что вам может грозить опасность?

Она задумалась.

– Когда он вывалил из штанов свое хозяйство.

– Но не раньше?

– Он зашел по-соседски, попросил сахара. Вел себя дружелюбно.

– Вам не показалось, что за сахаром естественнее зайти жене?

– В наши дни все поставлено с ног на голову. Я, правда, удивилась, что он не зашел к соседям по этажу. Но подумала, что жены могут не ладить.

– Хорошо. А после того, как он вывалил свое хозяйство, вы не подумали, что надо закричать, что крик может испугать его?

– По-моему, я не кричала ни разу в жизни.

– Даже на русских горках?

– Я не любила пугать себя. Видите ли, я поняла, что поведение у него странное, но, если кричать при каждой странности, что встречается тебе, лучше держаться подальше от Нью-Йорка. Поначалу я не ощутила угрозы. Он жил со мной в одном доме. Я несколько раз сталкивалась с ним на лестнице. Он заправлял мой автомобиль. Внезапно сосед повел себя странно. Наверное, я решила, что он эксгибиционист. Понимаете? Не было у меня чувства, что мне грозит опасность.

– А у вас возникало желание закричать?

Франсина коснулась длинными пальцами губ.

– Да. Дважды. Когда он не подпустил меня к телефону, я уже решила, что сейчас закричу изо всех сил, но тут же подумала, что на улице меня не услышат: окна закрыты. И соседи тоже. А если и услышат, возможно, не придадут моим крикам особого значения. И едва ли вызовут полицию. Наверное, я подумала, что, подойди кто к двери, Козлак заставит меня сказать, что все в порядке, а может просто застегнуть штаны и открыть дверь, поскольку ему было чем объяснить нахождение в моей квартире: он пришел с пустой чашкой за сахаром. Я бы выглядела нелепо.

– Вам не кажется, что лучше выглядеть нелепо, чем быть изнасилованной?

– Наверное, тогда я не могла мыслить логично.

– Вам следовало закричать.

– Я не знала, услышит ли кто меня. Я думала, он набросится на меня, если я закричу. Да, пожалуй, следовало закричать.

– Но вы этого не сделали. Понимаете, к чему я клоню?

– Вы задаете мне вопросы, которые я услышу от других людей.

– Которые будут настроены отнюдь не дружественно. Они захотят показать, что вы не воспользовались возможностью испугать его, что вы его поощряли.

– Но…

– Зал судебных заседаний, если мы-таки попадем туда, предназначен для того, чтобы защитить невиновного.

– Он виновен.

– Его охраняет презумпция невиновности. В какие-то моменты вы намеревались использовать силу, чтобы остановить его?

– Я же вам рассказывала.

– Так вы знали, что можно предпринять?

– Ударить коленом по яйцам или ткнуть пальцем в глаз? Если вы про это, то да, знала. Я ходила на курсы самозащиты. И видела некоторые из приемов каратэ, смертельные удары, знаете ли. Ребром ладони по переносице или кадыку. На столике лежали ножницы. Может, я не могла заставить себя убить его, не знала, удастся ли это мне. Возможно, я опасалась, что смогу лишь ранить его, а он, рассвирепев, убьет меня. В подобной ситуации трудно сохранить ясную голову. Я могла промахнуться.

– Дело в том…

– Честно говоря, я рассчитывала перехитрить его. Думала, что отговорю.

– Хотите знать, что подумают другие?

– Что?

– Что вы не кричали и, зная, как надо защищаться, не шевельнули и пальцем.

Плечи Франсины поникли, словно под непосильной ношей.

– Вы плакали? После его ухода.

– Обычно я не плачу.

– Послушайте, я понимаю, сколь нелегок для вас этот разговор. Мы лишь собираем факты. Нам нужно знать, какие карты у нас, какие – у них. И лучше заранее выявить наши слабости.

– Разумно.

– Теперь расскажите мне, что произошло потом.

– Когда он ушел, я…

– Нет. До его ухода.

– Он прошел в ванную, смежную со спальней, оставив дверь открытой. Я услышала, как в раковину потекла вода, наверное, он мыл свой конец, чтобы жена ничего не заметила.

– Вы надели платье?

– Это был кафтан, не платье. Я лишь набросила его на себя, как одеяло.

– Вы не думали о том, чтобы убежать, вызвать полицию?

– Я не думала ни о чем, кроме как о его скорейшем уходе. Чтобы я могла встать и принять ванну.

– Вот этого как раз делать не следовало.

– В больнице мне так и сказали. Я не сообразила. В следующий раз этого не повторится.

– Надеюсь, следующего раза не будет.

– Этот сукин сын может вновь прийти ко мне. Он же живет наверху, что стоит спуститься на один этаж. Все за него, даже этот чертов закон на его стороне.

– Закон не принимает чью-то сторону. Это игра.

– Игра?

– Как шашки. Или шахматы. На старте позиции равны. Все решают ходы. Я стараюсь спланировать нашу стратегию. Пожалуйста, постарайтесь это понять.

Франсина глубоко вздохнула.

– Постараюсь.

– Продолжим. Он оделся?

– Не уходить же ему голым.

– Он что-нибудь сказал?

– Например, до свидания? Я же говорила, он поблагодарил меня. А когда я не ответила, добавил, еще увидимся, или что-то в этом роде. Для него все было в порядке вещей.

– А потом?

– Я помылась. Проспринцевалась. Больше всего мне хотелось поговорить с кем-нибудь. Рассказать о случившемся. Я все еще не могла поверить, что такое могло произойти со мной в моем доме.

– Да, я понимаю.

– Я позвонила доктору Коху, моей опоре.

– И?

– Он был ужасен.

– Меня это удивляет.

– Значит, вы можете представить себе, как удивилась я! Но, тем не менее, я поехала сначала в больницу, затем в полицейский участок на Уикер-авеню и, наконец, к доктору Коху. Меня отвез Билл. Мой знакомый.

Я как-то не подумал о дружке. Возможно, мне не хотелось, чтобы у нее был кавалер.

– От доктора Коха Билл привез меня к родителям.

– Он остался с вами?

– В родительском доме? Вы шутите?

– Вам обязательно зададут этот вопрос. Расскажите мне о больнице.

– Рассказывать нечего. Медсестра, похоже, розовая, заполнила бланк. Молоденький интерн осмотрел меня. Сказал, что не может взять сперму на анализ, потому что я проспринцевалась и приняла ванну. Он даже сказал, что не видит никаких следов полового контакта, тем более насильственного.

– Бесподобно.

– Я сказала ему, что знаю, кто это был. Он предложил мне назвать фамилию насильника полиции.

– Перейдем к полицейскому участку.

– Я знала, где он находится. Когда мы приехали туда, я попросила дежурного сержанта пригласить сотрудницу-женщину. Он поинтересовался, в чем, собственно, дело. Я ему рассказала. Он послал меня на второй этаж, поговорить с детективом и той самой женщиной. Они заполнили какие-то бланки.

– Они не предложили поехать к вам домой?

– Нет.

– Вы сказали, что знаете, кто это сделал?

– Естественно!

– И как они отреагировали?

– Записали фамилию и предупредили, что это серьезное обвинение. И на меня могут подать в суд, если я обвиню кого-либо в изнасиловании, но не смогу представить доказательств вины. Они спросили, есть ли свидетели предполагаемого преступления? Они только так его и называли, предполагаемое преступление. Я ответила, нет, это произошло в моей квартире, где никого, кроме нас, не было. Они спросили о больнице, и мне пришлось сказать, что там никаких следов изнасилования не нашли. Я говорила, что знаю насильника, а они твердили, что этого недостаточно, нужны улики.

– Фамилии детектива и сотрудницы полиции?

– Я их не знаю!

– Мы найдем их в протоколе допроса. Если они его составили.

– Вы полагаете, что они могли ничего не записать?

– Все возможно. Куда вы поехали из участка?

– К доктору Коху. Он мне ничем не помог. Я рассердилась. Он, кстати, порекомендовал обратиться к адвокату. И Билл повез меня к родителям.

– Вы им рассказали?

– Более-менее.

– Объясните, что вы имеете в виду.

– Есть пределы, за которые в разговоре с родителями не переступишь. Я рассказала об изнасиловании отцу, потому что доктор Кох сказал, что мне нужен адвокат.

– Давайте на минуту прервемся. Поймите главное: вы – наш единственный свидетель.

– Я знаю.

– И нам нужна очень мощная поддержка от независимых источников, чтобы убедить присяжных в нашей правоте.

– И на кого мы можем опереться?

– В этом-то и проблема.

– Как насчет доктора Коха?

– Он знает лишь то, что слышал от вас. Как говорится, сведения из вторых рук. Та же история, ничего более. Но у нас есть немного времени. Моя следующая встреча только в семь часов. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о ваших взаимоотношениях с доктором Кохом. Почему вы обратились к нему, какие вопросы вы обсуждаете? Я понимаю, это глубоко личное, но, видите ли, если нам удастся убедить окружного прокурора или кого-то еще предпринять какие-либо действия против этого мужчины, защита обязательно зацепит ваши визиты к психоаналитику. Они свидетельствуют о том, разумеется, для обывателя, что у вас есть эмоциональные проблемы, что вы неврастеничка, что… и не надо возмущаться, такова жизнь, что какая-то часть вашей истории может оказаться выдумкой. А возможно, и вся история.

Франсина, которая обычно не плакала, едва сдерживала слезы.

– Поплачьте, если хотите, – предложил я.

– Я не плачу, – всхлипнула она, и я протянул ей бумажную салфетку.

Тело ее затряслось в рыданиях.

– Это хорошо, – отметил я.

Она громко высморкалась, попыталась взять себя в руки.

– Что значит, «это хорошо»?

– Слезы свидетеля могут стать решающим доводом, – я протянул вторую салфетку.

– Негодяй. Вы хотели видеть меня плачущей.

– Мне надо знать, способны ли вы расплакаться. Это часть подготовки к судебному процессу, – я положил руку ей на плечо. – И я не негодяй. Я адвокат. А теперь расскажите мне о докторе Кохе.

Глава 5
Уидмер

Прошло больше года с моей первой встречи с доктором Кохом. Для такого, как я, визит к психоаналитику чреват немалой опасностью. Сначала я, естественно, позвонил ему.

– Это Арчибальд Уидмер. Я хотел бы встретиться с вами.

Я и не ожидал, что он узнает мою фамилию, мы вращались в разных кругах, но мне казалось, что доктор, если интеллигентный голос просит его о встрече, должен лишь назвать день и час.

– Мистер Уидмер, – говорил он с легким акцентом, как мне показалось, немецким. Потом выяснилось, что доктор Кох из Вены, – я не уверен, что смогу в данный момент взять еще одного пациента.

Я тут же прояснил ситуацию.

– Я обращаюсь к вам не как будущий пациент. Я лишь хочу проконсультироваться насчет дочери. И прошу только один час. В удобное для вас время.

Не пойму, почему мы так робеем перед врачами, особенно перед узкими специалистами, а более всего перед психоаналитиками. Мне так и хочется сказать, они такие же люди, как и мы, но я знаю, что это не так. Прежде всего, в большинстве своем, во всяком случае, в Большом Нью-Йорке, они – евреи, уж доктор Кох точно, и я думаю, их ничуть не меньше, я имею в виду евреев-психоаналитиков, в Филадельфии, Чикаго, Лос-Анджелесе и даже в Бостоне. Они берут почасовую оплату, то есть их доход не может превысить определенного предела. Адвокаты, в том числе и я, также получают гонорары в зависимости от затраченного времени, пусть это и остается лишь в теории, а на практике, по крайней мере, для моей фирмы, мы учитываем коммерческую стоимость рассматриваемого случая и, исходя из этого, рассчитываем часовую ставку, которая, как вы понимаете, может сильно разниться. Наши клиенты это понимают. Но психоаналитику, к примеру, доктору Коху, находящемуся на закате своей карьеры, платят от сорока до семидесяти пяти долларов в час, то есть в два раза меньше, чем молодому адвокату. Пожалуйста, не делайте ложных выводов касательно моих рассуждений. Вроде бы я противоречу самому себе, утверждая, что среди психоаналитиков, не так уж хорошо оплачиваемых, большинство евреи, которым свойственно стремление нажить состояние. Или полагаю, что стоимость совета зависит от богатства человека, его дающего. Наверное, я хочу сказать другое: я бы с большим удовольствием обратился с психоаналитику, родившемуся в Америке, окончившему Йель, Уильямс или Принстон, с фамилией, не поднимающей вопросов о его национальности, практикующему в Ист-Сайде или на Манхэттене, но не в Вест-Сайде, как доктор Кох, районе, где когда-то обосновался новый средний класс, но теперь в основном живут испаноговорящие американцы.

– Кто рекомендовал вам меня? – спросил доктор Кох.

– Джордж Томасси. Но речь не шла о рекомендации.

– Я незнаком с доктором Томасси.

– Он не доктор. Адвокат из Уэстчестера. Я знаю его много лет. Он снабдил меня ксерокопией вашей статьи, доктор Кох, о трех типах человеческого характера. [7]7
  Подробнее в романе «Фокусник», неоднократно публиковавшемся на русском языке.


[Закрыть]Томасси охарактеризовал статью как блестящую. Он – криминальный адвокат. И я, прочитав статью, полностью с ним согласился. В моей практике, а я консультирую корпорации, понимание психологии клиентов, особенно тех, кто выбился в лидеры, начав практически с нуля, особенно актуально. Удивительная проницательность выдвинутых вами положений и послужила причиной моего звонка. У меня очень умная дочь, а мне как-то сказали, что очень умному человеку необходим очень умный психоаналитик.

– Последнее не всегда правомерно, – заметил доктор Кох.

Я-то надеялся польстить ему. А голос его звучал так, словно он не понял комплимента и отреагировал лишь на мое, по его мнению, неверное, утверждение.

– Вы окажете мне большую услугу, доктор Кох.

– Сэр, проблема в другом – у меня нет свободного времени. А вы не просили вашего семейного доктора порекомендовать вам достойного специалиста?

– Дело в том, что я назвал ему вашу фамилию и попросил навести о вас справки. Отзывы блестящие.

– Я не специализируюсь на детском психоанализе.

– Моей дочери двадцать семь лет.

– А что с ней?

– Бессонница.

– Мы все иной раз не можем уснуть…

– Нет, нет, нет. Она не спит по многу ночей подряд. И…

– Продолжайте.

– Боюсь, она переусердствовала с «секоналом».

– Ваша дочь знает, что вы звоните мне?

Тогда я подумал, что доктор Кох грубиян. При здравом размышлении понял, что грубости в его вопросе не было.

– Нет.

– На психоанализ соглашаются добровольно.

– Я уверен, что она согласится.

– Похоже, вы знаете вашу дочь лучше, чем большинство отцов, мистер Уидмер.

Должно быть, он записал мою фамилию, чтобы запомнить ее.

– Я могу принять вас в четыре часа в следующий вторник. Вас это устроит?

– Я подстроюсь под ваш график, – с облегчением ответил я, уже думая о том, какие совещания мне придется перенести.

Время, назначенное доктором Кохом, оказалось крайне неудобным. Мне пришлось просить одного из моих партнеров, Уитни Армитейджа, заменить меня на встрече с руководителем зарубежной судостроительной фирмы. Тот обиделся бы, прими его мой помощник, который, кстати, знал вопрос куда лучше меня, а уж Уитни просто не останется ничего другого, как молчать и делать пометки в блокноте, поскольку ранее он вообще не имел дела с судостроительным бизнесом, не говоря уж о фирме нашего клиента.

Я сослался на личные обстоятельства.

– У тебя, часом, не рак, Нед? – спросил Уитни со свойственной ему прямотой.

Два года назад мы с ним потеряли партнера, который несколько раз отпрашивался по «личным делам», которые привели его сначала в больницу, а потом на кладбище.

– Нет, – ответил я, жалея, что не нашелся с шуткой.

– Я допустил бестактность, Нед. Заглянул через плечо твоей очаровательной секретарши и увидел, что в календаре записан доктор К. Так ты называешь теперь любовниц, Нед?

– Естественно, – что еще я мог сказать. Он заглянул в мой календарь!

– Нужное дело, – кивнул Уитни. – Если корешок работает, значит, ты еще живой.

По линии жены Уитни доводился родственником Кэботам, что, собственно, и позволило ему войти в наш круг.

– Не волнуйся, Нед. Я посижу на твоей встрече. Я могу заменить любого, в том числе и тебя.

– Спасибо, Уитни.

– Только не забудь об этом. Я тоже могу попросить тебя об услуге. К примеру, заменить меня на моей любовнице, если мой крючок не пожелает подниматься.

Любовница у него была. Александра, она же и жена, с которой я действительно не отказался бы переспать.

Потом я не раз сожалел о том, что не послал Уитни вместо себя к доктору Коху, хотя с трудом мог представить его входящим в подъезд дома на Девяносто шестой улице, где доктор Кох жил и работал. За стеклянной дверью швейцар сидел перед монитором охранной системы. На мой стук в дверь он отреагировал с явным недовольством.

– Я к доктору Коху.

– Вам назначено?

Я кивнул, подумав, чего он такой злой.

– Лифт направо.

На стенках кабины чернели чьи-то инициалы, нанесенные несмываемой краской. Лифтер, черноволосый молодой парень, кивнул, когда я сказал, к кому еду, что-то ответил, скорее по-испански, чем по-английски. На шестом этаже он выпустил меня из кабины и указал на дверь в дальнем конце коридора.

На табличке значилось: «ГЮНТЕР КОХ». Никакого упоминания о докторе. Я позвонил, прежде чем увидел вторую табличку, совсем маленькую: «Входите. Звонить не нужно», и покраснел от смущения.

За дверью оказалась приемная с семью или восемью пластмассовыми стульями. Не пойму, почему доктора не могут обставлять приемные приличной мебелью. Наверное, все зависит от клиентуры. Если из нашей приемной исчезнут кожаные диваны и кресла, некоторые из клиентов решат, что фирма испытывает серьезные материальные затруднения.

Меня передергивало при мысли о том, что в приемной окажутся еще какие-то люди. К счастью, она была пуста. Есть врачи, которые меряют свой престиж числом ожидающих в приемной пациентов. Доктор Кох, с облегчением подумал я, к таковым не относился.

Несмотря на звонок, меня никто не встретил. Секретаря я не обнаружил. Кто же ведет денежную документацию, печатает выписки другим врачам? Или она сидит в задней комнате, чтобы не смущать пациентов?

Из глубины квартиры донеслись звуки сдвигаемой мебели, голоса, затем дверь открылась, и в приемную вышел мужчина лет сорока с небольшим, в отлично сшитом костюме, жилетке. Я-то думал, что пациенты психоаналитиков выходят через другую дверь.

За ним следовал второй мужчина, в котором я безошибочно опознал доктора Коха, грузный, в мятом костюме, с большой головой, взлохмаченными седыми волосами. Как только за пациентом закрылась входная дверь, доктор Кох взглянул на часы и протянул мне руку.

– Мистер Уидмер, – в голосе не слышалось вопроса. И звучал он куда теплее, чем по телефону.

Вслед за ним я прошел в комнату с окнами, затянутыми портьерами. Освещалась она лишь лампой под абажуром, стоящей на громадном письменном столе. Рядом лежали четыре или пять картонных папок. Позади стола виднелась высокая, обитая кожей спинка стула, на каких восседали судьи, пока в залах наших судов не появилась более современная и удобная мебель. Я, конечно, не эксперт, но мне показалось, что пол устилал персидский ковер, когда-то стоивший немалых денег. Взгляд мой, естественно, переместился на кожаную кушетку у стены, в ногах прикрытую прозрачной пленкой, дабы обувь пациентов не царапала кожу. Мне почему-то представлялось, что, ложась на кушетку, они снимают обувь. На изголовье кушетки лежала бумажная салфетка вроде той, что кладут в самолетах на спинки сидений в экономическом классе. Наверное, он менял салфетки после ухода пациента.

Какое-то мгновение мне казалось, что сейчас он предложит мне лечь на кушетку, от которой я не мог оторвать глаз. Но доктор Кох указал на стул в другом конце комнаты и сел напротив.

– Я польщен тем, что вам понравилась моя статья, мистер Уидмер. Я думал, их читают только мои коллеги.

– Клиенты мистера Томасси, он криминальный адвокат, практически всегда подпадают под категорию два и три вашей классификации. Категория два – мелкие сошки, работающие на других преступников и чаще всего попадающиеся. Три – народ посерьезнее.

– У вас другие клиенты?

– Да.

– Не воры?

– Нет. Бизнесмены.

Доктор Кох рассмеялся.

– Расскажите мне о вашей работе. В чем ее особенности.

Я прочел ему трехминутную лекцию. Почему его интересовало, чем я занимаюсь?

– С этим все ясно, – мне показалось, что он слишком быстро подвел черту. – Раз до прихода моего следующего пациента остается лишь пятьдесят минут, давайте поговорим о вашей дочери.

Мне показалось, что он очень уж торопит меня. Нечто подобное я испытывал в юности по отношению к отцу. Или эта аналогия – плод моего разгулявшегося воображения?

В сжатой форме я изложил доктору Коху основные периоды жизни Франсины, предшествовавшие бессоннице.

– Очень хорошо, – кивнул доктор Кох. – Я хочу сказать, что резюмируете вы блестяще. А теперь расскажите о себе.

– Насколько мне известно, я пришел к вам по поводу моей дочери.

– Да, да. Однако она дочь определенных родителей. Мне не так часто выпадает возможность пообщаться с родителями. Или они уже умерли, или находятся слишком далеко. Я хочу услышать хотя бы пару слов о вас и вашей жене.

Я рассказал ему о Принсилле.

– Вы оставили себя напоследок, – кивнул он. – Как истинный джентльмен.

Уж не смеется ли он надо мной,подумал я. Но отступать было некуда. Я начал рассказывать о себе.

– Все это я мог бы прочитать в «Кто есть кто в Америке», – вскоре прервал меня доктор Кох. – Я слышу от вас лишь документально заверенные факты. А теперь скажите мне правду. Что вы чувствуете, когда…

Он копнул глубже, чем посмел бы, к примеру, журналист, а потом спросил:

– Мистер Уидмер, а у вас не возникало мысли самому пройти курс психоанализа?

– Нет. У меня нет эмоциональных проблем, с которыми я не могу справиться самостоятельно, – я постарался изгнать из голоса раздражение.

– Понятно, – доктор Кох помолчал. Затем что-то написал на визитной карточке и протянул ее мне.

– Жду вашу дочь в указанный там час. Пожалуйста, попросите ее предварительно позвонить. Я не уверен, возьму ли я ее в пациенты.

Я было запротестовал, но он остановил меня взмахом руки.

– Возможно, ей лучше обратиться к психоаналитику-женщине. Я в этом не уверен, но вдруг. В этом случае я порекомендую ей хорошего специалиста. Однако…

Он изучающе посмотрел на меня. Но в моей профессии люди давно научились скрывать эмоции за маской бесстрастности.

– Мистер Уидмер, исходя из услышанного, я не могу решить, кто первая женщина в вашей жизни, жена или дочь. Вы упомянули еще двух дочерей, но об этой говорили иначе, причем таких же слов для жены у вас не нашлось, – он поднял руку, прежде чем я успел что-либо возразить. – Это нормально, естественно, тут незачем прибегать к психоанализу. Но вы сказали, пусть и в нескольких словах, что вы всю жизнь посвятили карьере юриста и на этой работе вас удерживают обычаи узкого круга, к которому вы принадлежите. Вы же личность.

– Мне хотелось бы так думать.

– У меня нет уверенности, что столь хорошо вы знаете себя, как личность.

Возникшее чувство протеста помешало мне сформулировать ответ.

– Сколько вам лет?

– Пятьдесят семь.

– А вы все еще не жили для себя. Или вам нравится участь богатого раба?

Какой же он наглец! Знал же я, нечего мне ехать к вестсайдскому еврею!

Доктор Кох улыбнулся.

– Хорошо, очень хорошо. Кровь бросилась вам в лицо. Вы сердитесь на меня. Если б мы проводили психоанализ, однажды вы сформулировали бы то предложение, что так и осталось непроизнесенным, и мы бы узнали, кто вы на самом деле. Нет, мистер Уидмер, я не заманиваю вас в пациенты. Их у меня хватает. Если я соглашусь консультировать вашу дочь, уже будет перебор. Но, если ваша дочь столь эксцентрична, как вы говорите, и ведет образ жизни, какого ее родители и представить себе не могли, значит, пример для подражания она нашла вне семьи, то есть ей пришлось строить свою жизнь самостоятельно. Если ее образ жизни так отличается от того, что ведут родители, она, возможно, подавляет чувство вины, которое испытывает из-за своего бунтарства. Посмотрим. Ее бессонница меня не удивляет. Пожалуйста, попросите ее позвонить мне. За время, что вы провели у меня, я пошлю вам отдельный счет.

Он проводил меня до двери. Где и произнес странную фразу:

– Неожиданное может быть интересным.

Что он имел в виду?

Нажимая на кнопку вызова кабины лифта, я посмотрел на часы. Он уделил мне сорок минут, вместо обещанных пятидесяти! Я поймал себя на мысли, что мое возмущение сродни тому, что испытывает покупатель, которого обвесили в мясной лавке. Он не исповедовал меня. Развалил мне череп колуном. Могу ли я отдать Франсину в такие руки?