Текст книги "Другие люди"

Автор книги: Сол Стейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Принесли еду. Томасси проявил милосердие. Позволил нам поесть, прежде чем попросил рассказать об изнасиловании.

– Джордж, я бы хотел, чтобы об этом вы спросили ее.

– Я спрашиваю вас.

– Она лишь сказала, что ее изнасиловал мужчина, живущий этажом выше.

– Никаких подробностей?

– Я же ее отец.

– Если у нее нет постоянного дружка, кому еще она могла рассказать подробности?

– Никому. Даже сестрам. Она такая.

– Подробности важны.

– Я понимаю.

– Ей придется рассказать мне обо всем.

Я кивнул.

– Она может солгать?

– Франсина говорит правду, даже когда людям легче услышать ложь. Настоящая дикая утка, – тут мне пришло в голову, что Томасси мог и не читать Ибсена.

– «Дикая утка»… [5]5
  Драма, впервые поставленная в театре в 1884 г.


[Закрыть] – начал я.

– Я знаю, – прервал меня Томасси. – Кто будет платить?

– Я же сказал, что она работает в ООН.

– Возможно, затраты превысят те средства, которыми располагает молоденькая секретарша.

Мне представился случай уколоть его, чем я незамедлительно воспользовался.

– Франсина – помощник посла Соединенных Штатов по информационному обеспечению. И жалованье у нее не такое уж маленькое. Девушка она умная. И я всегда готов оплатить ее счет. Если потребуется.

Томасси кивнул, что означало, что такие условия его устраивают. Мне осталось лишь облегченно вздохнуть: я-таки передал ему эстафетную палочку. За двадцать лет адвокатской практики мне не приходилось слышать, чтобы с женой или с дочерью кого-либо из моих клиентов случалось нечто подобное. Это тема, которую они не считали возможным затронуть? Или я своим видом лишал их такой возможности?

Комментарий Принсиллы Грейвз Уидмер, выпускницы колледжа Смита одна тысяча девятьсот сорокового года

Его полное имя Арчибальд Эдуард Уидмер Третий. Никому и в голову не придет обратиться к нему Арчи или Эдди, Эдуард звучит, как герцог Виндзорский, поэтому в нашем кругу все зовут его Нед.

Что можно о нем сказать? Он хорошо смотрится в белых костюмах. Он чистюля. У него мускулистые плечи. Он дунул мне в ухо на нашем первом свидании. С самого начала я полностью доверяла ему. Рядом с ним я чувствую себя в полной безопасности. В те дни мужчины не считались соперниками. Мы не придавали чрезмерного значения оргазму и не делились нашими чувствами с психоаналитиками. Мы стремились к замужеству.

Мои подруги полагали Неда ханжой. Но внешняя застенчивость Брока Энид скрывает что-то такое, с чем я не хотела бы ложиться в постель. И Питер Элисон – его похотливость ясно читается в улыбках, которые он расточает как мужчинам, так и женщинам. В моем Неде не остается ничего ханжеского, как только за нами закрывается дверь спальни.

Мужчины по большей части говорят, что хотят сына. Нед хотел дочерей и получил их, Джоан и Маргарет. Из него вышла прекрасная нянька, с каким удовольствием говорил он с ними на только им понятном языке, в общем, наслаждался отцовством. А потом на какой-то период Неда охватило безумие. Он объявил, что уходит из адвокатской конторы и уезжает на Таити, со мной или без меня. И любовью в это время мы занимались где угодно, но только не в постели. Тогда-то и была зачата Франсина. В какую же она превратилась красавицу. Белокурые волосы, не потемневшие, как у меня и ее сестер, высокие, обтянутые блестящей кожей скулы, миндалевидный разрез синих, как небо, глаз. В отличие от сестер, ей не приходилось прибегать к косметике. Она быстро вытянулась, ростом уступая лишь Неду. Джоан и Маргарет, так же, как и я, поначалу отличались некоторой неуклюжестью, но Франсина с раннего детства порхала, как балерина. И я никак не могла понять, кому из наших предков она обязана такой грациозностью.

Мне вспоминается день, когда я впервые узнала, что у Франсины месячные. Я решила, что пришло время познакомить ее с правдой жизни, как знакомила Джоан и Маргарет. Франсина внимательно слушала, притворяясь, что все, о чем я говорю, для нее внове, а потом выяснилось, что месячные у нее уже с год, но она ничего мне не рассказывала. Старшие девочки в этих вопросах были со мной откровеннее. Я сказала Франсине, что чувствую себя ненужной, но она заверила меня, что это не так и она просит меня сказать ей все, что я считаю необходимым. Вот и отлично, подумала я, и стала объяснять ей, чем обусловлена менструация и как она проходит. Франсина слушала так, словно хотела запомнить каждое слово. А может, она просто разыгрывала меня? «Ты все об этом знаешь», – вырвалось у меня, но она попросила: «Пожалуйста, мама, расскажи мне об оральном и анальном сексе». Представляете, в тринадцать-то лет. Откуда она это узнала? От кого? Джоан? Маргарет? До прихода Неда я пребывала в панике. Когда рассказала ему обо всем, он заулыбался, и я сорвалась. Но он успокоил меня одной фразой: «Принсилла, если она уже что-то знает, с этим ничего не поделаешь».

Дети слишком быстро раскрывали наши секреты. Но я не хотела сдаваться в попытке остаться ей матерью. Однажды, Франсине было уже четырнадцать, и она продолжала тянуться вверх, я, чувствуя, что она уходит от меня, сказала: «Ты мой последний ребенок». И получила ответ: «Мама, я не ребенок».

Лишенная права на материнство, я убежала в спальню на втором этаже и уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить отчаянные рыдания. Франсина ясно давала мне понять, что я теперь никому не нужна и ни на что не гожусь, и пребывать мне в таком состоянии до конца моих дней. Я себя таковой совсем не чувствовала, так почему меня подталкивали, торопили перейти в другое состояние?

Я не знаю, заснула я тогда или нет. Но помню, как меня погладили по волосам. Я подняла голову. Надо мной склонилась Франсина. Кончиками пальцев она вытерла слезинки в уголках моих глаз, потом взяла мои руки в свои.

– Мама, – так она давно не обращалась ко мне, – мама, ты совсем не старая.

По правде говоря, я по-детски мучила себя, и она, в четырнадцать-то лет, успокаивала меня, помогала примириться с реальностью. Джоан и Маргарет взрослели, не оглядываясь, но Франсина постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть, где я, как там Нед. Не удивительно, что он так любил ее. Впрочем, едва ли я ревновала его, хотя он относился к Франсине как к женщине, когда она еще была подростком. Я никогда не сомневалась, что Джоан и Маргарет найдут свое место в жизни, выйдут замуж, родят детей, создадут крепкие семьи. Но Франсина? Удастся ли ей встретить мужчину, которого она будет уважать? В двадцать у нее не находилось времени для серьезных увлечений. В двадцать пять она сказала мне, что все мужчины – дети. Она меня тревожила. А потом что-то случилось с ней. Я не думаю, что ее изнасиловали. Хотя Нед придерживается противоположного мнения. Но иначе он не может, не так ли?

Комментарий Франсины Уидмер

Необходимо нарисовать образ в сознании, чтобы представить себе человека, с которым никогда не встречался. Когда я спросила отца, какой он, мистер Томасси, то получила ответ, что он очень хороший адвокат! Вот я и нарисовала себе смуглокожего, с крючкообразным носом мужчину, внешне похожего не на американца, а на представителя одной из стран, не чисто белых, каких я постоянно вижу в ООН, со щеками, которые даже утром кажутся небритыми. Я представила себе, как он чуть наклоняется вперед, чтобы указующим перстом заклеймить меня.

Впервые поехав в его контору, я не петляла по улицам и сразу нашла нужный мне адрес. Дом меня приятно удивил. Двухэтажное административное здание, новое, в хорошем районе Оссиринга, около Брайаклиффа. Отец-то говорил о Томасси так, что я ожидала каморку на втором этаже над заштатным магазинчиком. В таблице с указанием обитателей здания значились два врача, дантист, агент по продаже недвижимости и Джордж Томасси, адвокат, принимающий только по предварительной договоренности.

Мне было назначено на четыре часа, и я повернула ручку двери, ведущей в приемную за несколько секунд до означенного срока. Когда я переступила порог, у меня создалось ощущение, что я перехожу в другое время: из современного здания в мир отделанных деревом стен, приглушенного освещения, толстых ковров на полу, казалось бы оставшихся в далеком прошлом. В дальнем левом углу за столом сидела женщина, как я поняла, его секретарь.

– Добрый день, – поздоровалась она. – Вы, должно быть, мисс Уидмер? – а я подумала: «Неужели я так похожа на отца?»

– Мне назначено, – не знаю, с чего вырвалась у меня эта нелепая фраза. Она знала, кто я, а более в приемной никого не было.

– Он сейчас примет вас, – секретарь посмотрела на телефонный аппарат. – Как только закончит разговор.

Я села в одно из больших, коричневой кожи, с бронзовыми шляпками обивочных гвоздей кресел. На столике лежали старый номер «Нэшнл джеографик», разлезшийся «Нью-йоркер» и несколько книжек детских комиксов. Кто приходит в такие приемные с детьми, подумала я?

Когда я подняла голову, Томасси стоял в дверях кабинета, наблюдая, как я пролистываю комиксы. О боже! У меня было такое чувство, что он поймал меня за мастурбацией! Я встала, покраснев, протянула руку, чтобы пожать его. Выглядел он совсем не так, как я его представляла. Высокий, стройный, с легкой походкой, чисто выбритый, с прямым носом, ни араб, ни грек, ни турок, ни армянин. Теплое, крепкое рукопожатие, прямой взгляд серых глаз.

– Заходите, мисс Уидмер.

Эти первые слова, что я услышала от него, потом с десяток раз отдались в моей голове раскатистым эхом: «Заходите, мисс Уидмер».

Он отступил в сторону, пропуская меня вперед. Я прошла, нарочито стараясь не задеть его.

Его стол у окна, заваленный книгами, папками с бумагами, отдельными документами. Перед столом кресло коричневой кожи, повернутое к кожаному же дивану. И книги, книги, забитые ими стеллажи у стен уменьшали и так небольшой кабинет.

Знаком он предложил мне сесть в кресло, сам опустился на диван напротив меня, так что наши колени почти касались. Мне понравилось, что он не сел за стол. Терпеть не могу мужчин, с важным видом, словно повелители, сидящих за столом. Но я не ожидала оказаться в такой близости от человека, которого совсем не знала.

– А что вы делаете, когда к вам заваливается толпа? – спросила я.

Томасси улыбнулся.

– Я люблю принимать одного человека, максимум двоих. На случай непредвиденных обстоятельств в стенном шкафу есть складные стулья.

– И часто случается непредвиденное? – спросила я, довольная тем, что разговор начался не с обсуждения моих проблем.

– Непредвиденное случается у моих клиентов.

Его серые глаза изучающе оглядывали меня. Он думает, похожа ли я на моего отца? А вот сейчас заметил, что я не ношу бюстгальтера.

Солнечные лучи через окно били мне в глаза. Томасси встал, избегая моих коленей прошел к окну, опустил жалюзи ровно настолько, чтобы солнце более не мешало мне.

– Спасибо, – поблагодарила я его.

– Вы, как я погляжу, не столь… – он замолк.

– Не столь?

– Не столь расстроены, как я мог бы ожидать. Вы, по моему разумению…

Я ждала.

– Спокойны.

Он бы хотел, чтобы я билась в истерике.

– Вы были в полиции?

– Да.

– Они вам помогли?

– Нет, – они обошлись со мной отвратительно.

– Вы виделись с вашим психоаналитиком, доктором Кохом?

– Да.

– И что он говорит?

– По большей части, х-м-м-м-м.

Томасси рассмеялся, резко, отрывисто. Вновь посмотрел на меня, словно получил информацию, противоречащую тому впечатлению, что сложилось у него с первого взгляда.

– Он сказал, что большинство женщин чувствуют свою вину в том, что их изнасиловали.

– И вы?

– Нет, я чувствую, что надо мной надругались. Я хочу, чтобы этого сукиного сына посадили в тюрьму.

Щеки мои полыхнули огнем, тело задрожало от ярости. «Возьми себя в руки», – промелькнула в мозгу знакомая с детства фраза. Я глубоко вдохнула, видя, что он не сводит с меня глаз.

– Вы сказали о своем желании доктору Коху?

– Да.

– Что он вам ответил?

– Он не сажает людей в тюрьму, с этим надо обращаться к адвокату.

– Адвокаты также не сажают людей в тюрьму. Почему вам хочется, чтобы он оказался за решеткой?

– За то, что он сделал, – со мной.

– Мисс Уидмер, в список моих услуг не входит удовлетворение чувства мести.

– Отец сказал вам, что этот человек живет этажом выше?

– Да.

– Могу я, по-вашему, оставаться в этом доме, постоянно думая о том, что он может вновь наброситься на меня? Я не могу заснуть, зная, что его кровать аккурат над моей спальней. Когда я слышу наверху какие-то звуки, я не знаю, как их воспринимать: то ли этот чокнутый трахает свою жену, то ли вылезает из кровати, чтобы спуститься ко мне.

– Пожалуйста, мисс Уидмер.

– Пожалуйста – что? Это мой дом, какая мне от него польза, если я в нем не чувствую себя в безопасности.

– Постарайтесь успокоиться.

– Мое тело – не общественный писсуар, куда какой-то псих может совать свой конец.

– Пожалуйста, успокойтесь.

– Я успокоюсь, когда буду в безопасности. Когда он сядет в тюрьму. Почему вы так на меня смотрите?

– Как?

– Словно никогда не видели такой, как я.

– Извините. Пожалуйста, не волнуйтесь.

– Не буду, когда он сядет в тюрьму.

Пожалуйста, помогите мне отправить его туда. Если б я знала, как это сделать, то не обращалась бы к вам за помощью.Я закрыла глаза, медленно, медленно вдохнула полной грудью. Он думает, что у меня истерика. Я должна вернуть контроль над собой. Отец частенько говорит, что эмоции не чужды никому из нас, отвращение, злость, ярость, – разница в том, как мы можем их контролировать. Выдать свои чувства есть проявление слабости. Удариться в истерику для нас недопустимо. О боже, какие же мы вымуштрованные!

Я открыла глаза, приняв решение. Этот человек старается мне помочь. Мне необходима его помощь.

– Так-то лучше, – кивнул Томасси.

– Извините.

– Я вас хорошо понимаю. Можем продолжать? Мне нужно кое-что уточнить.

Я кивнула.

– Сколько квартир в доме?

– Шесть, – следи за голосом. – По две на этаже.

– Как я понимаю, вам там нравится.

– Из окон открывается красивый вид на реку. Комнаты большие. Квартплата невелика. Жить там удобно, – квартира не принадлежит моим родителям.

– У вас есть договор на съем квартиры?

– Я не собираюсь переезжать.

– На какой срок заключен договор?

– Еще на два года. Изнасилование – веская причина для расторжения договора?

– Сомневаюсь. Этот мужчина… вы знаете его фамилию?

– Козлак, – он возник перед моим мысленным взором, снимающим штаны. Я могла его убить.

– Вы что-то говорили о его жене.

Не понимаю, как кто-то может с ним жить.

– Я знаю, что у него жена и двое детей. По меньшей мере, двое. Вы не ответили на мой вопрос. Вы мне поможете?

Зажужжал аппарат внутренней связи.

– Никаких звонков, – бросил он, даже не повернувшись к столу.

– Спасибо, – вырвалось у меня.

Томасси выглядел так, словно прежде никто не благодарил его за решение не отвечать на телефонные звонки.

– Залог в вашем случае я брать не буду, но вам придется расплачиваться со мной раз в месяц.

Я кивнула.

– Я, возможно, обойдусь вам недешево. И не могу обещать желаемого вами результата.

Неплохую он нашел себе работенку,подумала я. И вершки его. И корешки.

– Что значит, недешево?

– Возможно, две тысячи в месяц на предварительном этапе. Если будет суд, вам придется заплатить еще пять или десять тысяч.

Таких денег у меня нет.

– Я уверен, что ваш отец заплатит за вас, если возникнет такая необходимость.

Я не хочу зависеть от кого-либо.

– Послушайте, мой отец берет почасовую оплату. Вам это не подходит?

– Честно говоря, нет. Мне некогда фиксировать продолжительность телефонных разговоров и кабинетных бесед. Если мой клиент обвиняемый, гонорар я обычно беру вперед.

– Я не обвиняемая.

– Поэтому сейчас я ничего у вас не прошу. Счет вы получите позже. Идет?

Разве у меня есть выбор?

– Вы можете рассчитывать на мою объективность. Пока я не могу сказать, какими будут мои действия. Это не обычный судебный иск. Я не могу подавать в суд на этого Козлака, обвинительный процесс может начать только прокуратура. Я достаточно хорошо знаю Канхэма. Скорее всего, он будет упираться изо всех сил. Едва ли он захочет выносить это дело на Большое жюри.

– Почему? – вновь в моем голосе истерические нотки. Я должна сохранять спокойствие.

– Желаете получить честный ответ? В этом иске он увидит угрозу для нормального функционирования прокуратуры. Есть и другие причины.

– Какие?

– Оставьте это мне.

– Я хочу знать.

– Канхэм – политик.

– При чем тут это?

– Пожалуйста, выслушайте меня. Вот как рассуждает Канхэм: мужчины составляют половину избирателей. Большинство мужчин, имеющих право голосовать, знают, что при сексуальном контакте обычно имеет место определенная степень насилия. Канхэм придет к выводу, что, доведи он это дело до суда, большинство мужчин, не ассоциируя себя с насильником, будут, подсознательно или нет, защищать себя. Часть женщин отнесется к вам сочувственно, большая часть, чем пару лет тому назад, но домохозяйки среднего возраста сочтут, что современная молодая женщина, простите, обходящаяся без бюстгальтера, сама ищет неприятностей на свою голову. То есть, по мнению Канхэма, большинство голосов будет не на вашей стороне.

– Козлак изнасиловал меня!

– Это необходимо доказать!

– Для меня все ясно!

– Вас среди присяжных не будет. Так что первым делом надо убедить Канхэма в необходимости судебного разбирательства.

– Да это же пустое дело. Пытаться понять ход мыслей других людей.

– Вот тут-то и пригодится мой опыт.

– Но все понятно и так. Козлак нарушил закон.

– Если бы каждый, кто нарушает закон, оказывался в суде, большая часть населения выстроилась бы в очередь на скамью обвиняемых. И судьи сотню следующих лет рассматривали бы дела одного года. Смотрите сами, мисс Уидмер: допустим, я уговорю прокурора выдвинуть обвинение, допустим, Большое жюри на основании обвинительного акта передаст дело в суд, допустим, судья вынесет обвинительный приговор, – сами видите, сколько тут допущений; вы будете платить за квартиру и продукты для жены и двоих детей?

– Вы сумасшедший?

– Я – нет, да и Канхэм в здравом уме. Отправляя этого человека в тюрьму, вы удлиняете список получающих пособия. Никуда не годная политика.

– Вы циник?

– Из вежливости вы могли бы назвать меня реалистом. Как вы знаете, врачи страхуются на случай преступной небрежности. Адвокаты тоже. Но политики не могут получить такую страховку, потому что почти все виновны в этом. Они говорят, что хотят того или этого. На самом деле они хотят быть избранными. Все остальное вторично.

– Включая закон?

– Да. Им положено представлять своих избирателей. На самом деле они представляют себя. Некоторые окружные прокуроры следуют закону, но остальные – политики, думающие только о своем переизбрании, а в наши дни на изнасиловании не наживешь политический капитал. Вы живете с ним в одном мире. Я знаю единственный способ выжить. Принимать все, как есть. Без стеснения выявлять, где у кого слабое место. Если мой взгляд на жизнь вам противен… вы заканчивали Рэдклифф, так?

– Многие мужчины теряются в компании женщин из Рэдклиффа.

– Милая моя, я не теряюсь ни в чьей компании. Но я тревожусь за наивных людей. Им приходится подолгу тащить на себе тяжелые камни, прежде чем они узнают о существовании тачки.

Он поучает меня,отметила я. Хороший знак.

– Мистер Томасси?

– Да?

– Полагаю, вас никогда не насиловали?

– Меня часто соблазняли.

– Если б вас изнасиловали, мистер Томасси, я уверена, вам бы не удалось выкинуть это происшествие из головы и забыть о нем.

– Месть нельзя расценивать как бескорыстный мотив.

– Я не знала, что вы поборник бескорыстных мотивов.

– Я адвокат. И защищаю права моих клиентов.

– Защитите мои.

– В том-то и дело. Я не уверен, что в данном случае мне это удастся.

– Я вам помогу.

– Как?

– Что-нибудь придумаю. Я не буду смиренно сидеть, ожидая гласа Божьего. Я пойду на все, лишь бы засадить этого паразита за решетку.

– То есть даже наденете бюстгальтер перед тем, как пойти в суд?

– Для этого мне придется купить его в магазине.

– Хорошо, – кивнул Томасси. – А теперь расскажите мне, как это случилось, шаг за шагом. Основные правила таковы: ничего не приукрашивать, не лгать, не утаивать, не подправлять, не опускать. Я хочу знать о происшедшем не меньше вашего. Какой это был день?

– Двадцать второе марта.

– Как я понимаю, свидетелей нет?

– А обычно они находятся?

– Нет.

– Я думала, теперь они не нужны.

– Закон изменился, присяжные – нет. Если вы хотите убедить в своей правоте двенадцать добропорядочных граждан, которых никогда не насиловали, нам необходимо подкрепить ваши слова весьма вескими доказательствами.

– О боже! Вы хотите сказать, что от изменения закона женщинам лучше не стало?

– В тех случаях, когда они предстают перед присяжными, – нет. Ваш отец говорил, что вы ездили в больницу. Они взяли образцы спермы?

– Мистер Томасси, после ухода Козлака я первым делом залезла в ванну. Мне казалось, что меня вываляли в грязи. Я проспринцевалась четыре раза.

– И что сделали в больнице?

– Когда я сказала медицинской сестре, что проспринцевалась, об образцах спермы они даже не заикались. Мне чем-то помазали ссадины от веревок. На руках. Лицо, правда, не трогали.

– Не понял.

– Сейчас все прошло, но он так сильно ударил меня, что на щеке осталась красная отметина.

– Они нашли синяки?

– К единственному на мне синяку он не имел никакого отношения. Я ударилась бедром о выдвинутый ящик комода.

– Доктор заметил синяк?

– Я сказала ему, что Козлак тут ни при чем.

– Правда? Так уж вам хочется засадить его в тюрьму?

– Грязный же у вас бизнес.

– Грязным следует назвать то, что произошло с вами, и вы заблуждаетесь, если думаете, что в суде можно чего-то добиться честностью. Мы имеем дело не с порядочным гражданином, а с мужчиной, который принуждает женщину к сексу. Нормальный человек не станет рисковать своей свободой ради минутного удовольствия.

Вы бы не стали, не так ли?

– На такое способен лишь тот, кому нравится властвовать над другими.

– Вам не нравится?

– Конечно, нравится. Но только не в сексе.

– Совокупление для вас, как хороший обед. Захотел – съел, не захотел – остался голодным.

– Об обеде вы вспомнили не к месту. По-моему, мы уходим в сторону.

– Я не ухожу, – я покачала головой. – Я намереваюсь воспользоваться вашими услугами и хочу выяснить о вас как можно больше, – о насильнике я уже знаю больше, чем нужно.

– Может, вашему отцу следует направить вас к адвокату, который не страдает нехваткой свободного времени?

– Возможно.

Неловкая пауза затягивалась. Каждый ждал, что первым заговорит другой. Он избегал встретиться со мной взглядом. Посмотри же на меня!

– Я извиняюсь, – наконец не выдержал он. – Последняя фраза была лишней. Я заинтересовался.

– Изнасилованием?

– Вами. Как клиентом.

– Я не стану лгать насчет синяка.

– Я не прошу вас лгать. Доктор записал ваши слова?

– Да.

– Понятно. Он дал вам противозачаточную таблетку?

– Я отказалась. Таблетки я пью постоянно.

– Почему?

– Потому что не хочу забеременеть.

– Вернее, потому что вы не знаете, когда в очередной раз ляжете с кем-то в постель, и не хотите неприятных сюрпризов. То есть случайные связи для вас не редкость в прошлом и вы не собираетесь отказываться от них в будущем.

– А у вас таких связей нет? – спросила я.

– Адвокату защиты нет нужды брать под сомнение мои показания, выставив меня порочным соблазнителем.

– Я думала, такое сейчас не допускается.

– Да, конечно, судья может одернуть его, но он донесет свою мысль до присяжных, так или иначе.

– Это ужасно.

– Другого, однако, не дано. Что еще сделали в больнице?

– Инъекцию пенициллина, на всякий случай.

– Это хорошо.

– В каком смысле?

– Они поверили в вашу историю насчет изнасилования.

Историю!

– Дело, значит, безнадежное.

– Безнадежными делами я не занимаюсь, Франсина.

– О?

– Что, о?

– Могу я называть вас Джордж?

– Мое вознаграждение от этого не снизится. Называйте меня, как вам больше нравится. А теперь давайте начнем с самого начала. Что произошло в день изнасилования?

Солнечные лучи уже не били в окно. Томасси встал, поднял жалюзи, зажег настольную лампу.

– Каким временем мы располагаем? – спросила я.

– Сегодня вы мой последний клиент. Вернее, предпоследний. В семь часов я приглашен на обед. Поехали.