Текст книги "Ключ от всех дверей"

Автор книги: Софья Ролдугина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Молодец, девка, так их!

Главарь побагровел. Лысина его покрылась испариной.

– Погодите, погодите! Вы не так все поняли! Видать, бусина… э-э… укатилась, да!

– Разве? – язвительно протянула я и быстро, как молния, перегнулась через столешницу и запустила ловкие пальцы в карман негодяя. – Уж не об этой ли бусине речь идет? А, люди добрые?

Рыжий парень, сидевший ближе всех, прищурился и заголосил:

– Она, она! И трещинка приметная, и пятнышко! И раскраска такая же! У-у, поганцы! Так и мою корову выманили!

– Колотить их надобно! – заорал кто-то. – Пущай добро возвращают!

– Ай, мужики, не серчайте! – взвизгнул лысый. – Все вернем, до медяшки! Пожалейте только!

«Мужички», поигрывая кто палкой, кто ножичком, а кто и вовсе табуретку из руки в руку перекладывая, не сговариваясь, шагнули вперед.

Лысый отшатнулся и вдруг ощерился зло, как крыса:

– Это все рыжая девка виновата! Кабы не ее золото, ничего б не было! Ворон попутал, зуб даю!

Но разгневанную толпу было уже не угомонить. Полетели кружки в мошенников, и пошло-поехало! Ор, гам, визг, дубинками машут, сапожищами пинают… На мгновение мне стало страшно – а вдруг и меня кто саданет лавкой по затылку от полноты чувств. Но словно бы ниоткуда появились сильные руки и выдернули меня из мешанины человеческих тел и, закинув за спину, как кулек с репкой, потащили на улицу.

– Ну и переполох вы устроили, госпожа, – укоризненно покачал головой Мило, составив меня на землю.

Пока мы ужинали да развлекались… ну, положим, развлекалась одна я… словом, уже стемнело. Воздух посвежел. На небе, ясном и высоком, засверкали хрустальной крошкой звезды. Замерли черными силуэтами вдоль дороги деревья. Окна деревенских домов мягко сияли теплым огнем.

Ах, какая красота… Нет, не зря я покинула дворец!

– Замечательно повеселились, разве не так, Мило? – пожала я плечами.

Ученик усмехнулся:

– И не жалко вам трех золотых?

Я сощурилась.

– За возможность наказать проходимцев? Нет, не жалко, Мило. Да и чего жалеть. – Я сунула руку в кармашек и протянула Авантюрину ровно три монетки. – Свое добро я так просто не оставлю…

Мило восхищенно присвистнул, позабыв о намерении читать мне мораль.

– Неужто успели вернуть, госпожа?

– Опыт, мальчик мой, и ничего более, – скромно опустила я глаза и шаркнула ножкой. – Да, и вот еще. – На подставленную ладонь Мило просыпался целый дождь из разномастных монеток. – Не удержалась, с собой прихватила. Воровать, конечно, нехорошо, но авось шулеры не обеднеют. Будет мне подарок за то, что полвечера «деточкой» звали. Фи!

Авантюрин рассмеялся, откинув голову:

– Вам, госпожа, палец в рот не клади – вместе с рукой откусите. Но из-за выходки этой нам теперь в таверне лучше не ночевать, – посерьезнел он. – Да и от деревни чем дальше уйдем, тем безопасней.

Я вздохнула. Да уж, не подумала, опростоволосилась. Так хотелось переночевать под крышей! Ванна, и мягкая постель, и сладкая еда утром… Да и неловко я себя чувствую, когда дверей рядом нет.

– Что поделаешь, Мило, – развела я руками. – Иди за котомками. Я тут подожду.

Мы с учеником, к счастью, путешествовали налегке. Еда, одеяла, сменная одежда да кое-какие штучки, чтоб дурачить простой люд, не прибегая к волшебству, – краска для волос и лица, парики. Поэтому труднее всего Мило было бы не тащить сейчас в одиночку наши общие вещи, а протолкаться через орущую и размахивающую табуретками толпу. Как бы его самого не отдубасили… Впрочем, мальчик мой – волшебник, а они – крепкий народ.

Ожидание затягивалось. «Наверняка Мило еще и хозяйке деньги за ужин вручает», – догадалась я. К процессу сбивания цены ученик питал необъяснимую слабость. Долго теперь мне здесь придется одной стоять…

От скуки я прошлась по двору, заглянула в конюшни. Лошади заржали, шарахнулись в стойлах. Еще одна проблема – карты не каждое животное выносит. Кошки, вороны – так и ластятся, собаки – еще куда ни шло, а вот лошади, коровы и прочие копытом землю топчущие – на дух не переносят. Вот и приходится нам с Мило пешком по дорогам скитаться… Кабы не ключ, затянулось бы путешествие на долгие месяцы.

– Скучаешь? – окликнул меня смутно знакомый голос.

Я оглянулась и оторопела: в дверях конюшни стоял рыжий паренек.

– Эх, поколотить бы тебя по-хорошему, но я чужое мастерство уважаю.

Мои брови недоуменно поднялись.

– А почему колотить-то? Или не рад корову вернуть?

Паренек расхохотался:

– Корову? Какую, к ворону, корову? Нет никакой коровы, эх ты, простофиля! Как дружков-то моих подставила – хорошо, если живы уйдут…

– Дружков? – Я начала понимать. – Так вы заодно работаете?

Рыжий заулыбался:

– А то! Я сначала подчистую проигрываюсь, а потом прошу у кого-нибудь монетку – отыграться. Людей добрых везде много, кто-то да подаст. Ну, и возвращаю свое добро с лихвой – и деньги, и «корову»… Народ, видя такое дело, совсем об осторожности забывает. Порой такой куш снимаем… закачаешься! – Парень причмокнул. – Золотые времена были…

– Теперь не будут, – понятливо кивнула я. – Ну, прости. Хотела своему, рыжему, помочь, а только хуже сделала. Твоих подельников теперь так просто не отпустят… Что ж ты вместе со мной на них толпу науськивал? Не сердишься теперь на то, что вышло?

– Не сержусь, – засмеялся паренек. – Все равно хотел разбежаться с ними. Уж больно жадные стали. Совсем совесть потеряли. На моих глазах хотели девчушечку милую обобрать… Рыженькую. – Он хитро сощурился, а потом наклонился вдруг, хватая меня за руки. – А давай вместе работать будем? Двоим рыжим и везет вдвое!

– Обойдешься, – прошипел Мило, незаметно вырастая за плечом и вешая мне на спину суму. – Уже занято местечко.

Парень не обиделся – только сверкнули белые зубы. Улыбнулся опять…

– Ну, не судьба так не судьба. Тогда прощайте – пора мне ноги делать отсюда, и поскорее. Если из дружков кто жив останется – битым буду. Ровных дорог вам! – махнул он рукой и скрылся в темноте.

Я рассмеялась:

– Что, Мило, обдурили меня? Как дитя малое попалась!

– С кем не бывает, – вздохнул он. – Идем, госпожа? И нам тоже задерживаться нет резона. Бить, конечно, не будут, а вот задержат – запросто. Та же хозяйка, за погром…

Погром, погром… У меня перед глазами появился словно наяву полутемный зал, чистый и опрятный, ароматные блюда на стойке…

– Мило, – вдруг вспомнила я. – Как твоя рука?

Ученик замялся:

– Заживет, госпожа. Я сам виноват, вел себя неподобающе…

Я покачала головой:

– Это мне виниться надо. Ты как раз дело говорил… Прости меня, Мило.

Медленно, нерешительно я взяла в ладони покалеченную кисть ученика, нежно погладила… и поцеловала.

Мило охнул.

– Зачем… вы это сделали… госпожа? – хрипло спросил он. Ох, а так точно на наставницу не смотрят!

Я отвернулась. И вправду, зачем? И почему теперь смущаюсь? Это ведь не… Я качнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Мило – ученик, и точка!

Но красив, мерзавец… Как глаза сверкают… Нет, надо прекращать это, пока не поздно.

– Не знаю, Мило. Сегодня мне напомнили очень важный урок: многие вещи не такие, как кажутся. Пожалуй, и тебе он впору придется. – Я встретилась с мальчиком глазами. – Тебе думается, что ты понимаешь кого-то, и вдруг оказывается, что этот человек совсем не таков. Иногда прозревать бывает больно… Идем, Мило, – оборвала я сама себя. – Три дня уже минули, а мы лишь чуть-чуть приблизились к побережью.

– И то правда, – совладал наконец с собой ученик. – Прошу за мной, госпожа…

 
Нас ждет дорога долгая,
Завитая в кольцо,
Под ноги – галька колкая,
И горький дым в лицо…
 
 
Все те же повороты мы
Проходим вновь и вновь,
И теми же заботами
Нам путь попортит кровь…
 
 
Друг другу дни – подобные,
Но хоть еще разок
Мы разомкнуть попробуем
Кольцо своих дорог.
 

Глава четырнадцатая,
в которой Лале идет куда-нибудь, а Мило бьет Лале по щекам

Дорога упиралась в развилку. Пыльный, широкий поток-путь разбегался тремя ручейками-тропками. Самая правая и привлекательная утопала в зелени луговых трав, захлебывалась солнечным светом и, словно опьяневшая от свободы, вприпрыжку неслась по холмам. Средняя тропа, скрюченная, как разбитая радикулитом старуха, спускалась в расщелину, затянутую молочно-густым туманом. Идти по ней мне не хотелось совершенно, но, как гласили карты, это был наикратчайший путь до ближайшей деревни, с уютными тавернами, гостиницами, добрыми людьми, а самое главное – дверями. Третья тропинка уводила под сень векового леса, где с мощных дубовых ветвей, как нечесаная борода, свисали мхи и лишайники, синевато поблескивали мохнатые еловые лапы, а колючие плети ежевики подстерегали неосторожного путника в ложбинках между деревьями. Там, в зеленовато-коричневом лиственном сумраке, таинственно мерцали золотисто-прозрачные крылья мотыльков и бледные, свернутые, как улитки, стебли папоротника пробивали в низинах мягкую почву.

– Напомни мне, Мило, – с досадой произнесла я, – почему мы пошли пешком, а не просто открыли дверь прямо на побережье?

Ученик, небрежно покусывающий травинку, снисходительно улыбнулся мне:

– Вы хотели размять ноги, госпожа. А кроме того, «добраться до моря всегда успеем» – вот ваши слова.

На свежем воздухе, вдали от дворца, всего за несколько дней Мило изменился до неузнаваемости. В этом бродяге с большой дороги было не узнать придворного франта. Неприметная одежда сменила роскошные ало-золотые наряды, нежная кожа обветрилась и загорела, волосы выцвели на солнце белым золотом. Черты лица еще больше заострились, повадки стали уверенней… да и вообще мой мальчик вдруг повзрослел в одно мгновение.

А может быть, это случилось уже давно, просто я не желала замечать?

– Иронизируешь, дорогой? – Моя бровь выразительно приподнялась. – А кто еще во дворце говорил, что надо не только обследовать библиотеки, но и к сплетням прислушаться – мол, слухами земля полнится? Или от сказанного откажешься?

– Зачем же сразу отказываться? – Мило перекатил травинку из одного уголка рта в другой. Мне ужасно захотелось подпрыгнуть и выдернуть у него этот суховатый стебелек с метелочкой на конце, так заманчиво покачивающийся в искусанных губах. – Готов даже повторить: порой слухи, что бродят среди простого народа, лучше всяких книг могут подсказать нам ответ на вопрос.

Я топнула ногой в раздражении:

– Вот и ответь, раз ты такой умный, по какой нам дороге пойти. По карте посмотреть – так по любой из них до ближайшей деревеньки по меньшей мере день пути. Хоть назад поворачивай, право слово!

– Обратно идти столько же, красотка.

– Вот и говорю – какую дорогу теперь выбрать… Постой, как ты меня назвал? – изумленно обернулась я к ученику. – Какая я тебе красотка?!

– Это не я сказал, – насупился Мило, выплевывая травинку. – Это он, – и указал пальцем на камень, на котором удобно устроился, вытянув ноги, человек в пропыленном странничьем плаще.

Объемный капюшон был откинут за спину, и ветер трепал короткие волосы незнакомца – темные от рождения, но уже изрядно поседевшие, про какие говорят «перец с солью». Лицо было непримечательное – широкие скулы, чуть приплюснутый нос, полные губы… Словом, перед нами был обыкновенный житель равнин, таких и в столице десять на дюжину. Лишь глаза выдавали в нем примесь морской крови – миндалевидные, яркие, с густыми ресницами.

«Откуда он взялся? Только что на дороге мы одни были!» – пронеслась в голове мысль, и меня захлестнуло любопытство.

– Приветствую! Благодарю за комплимент, – легко поклонилась я незнакомцу. – Как ваше имя, сударь?

Мужчина усмехнулся:

– Оно вам без надобности. Но, если настаиваете, можете звать меня Лиром. – Он поднялся на ноги и взглянул на меня исподлобья, опираясь на изогнутый посох. Глаза, показавшиеся мне сначала изжелта-карими, сверкнули травяной зеленью. – Ваши имена можете оставить при себе. На дорогах слишком много бестолковых путников, чтобы запоминать, как кого зовут.

Несмотря на то что по сути своей слова Лира были обидными, веселый голос и изогнутые в полуулыбке губы не оставили нам возможность ответить иначе, чем заливистым смехом.

– Действительно, не стоит доверять такую драгоценность, как наши имена, первому встречному, – в тон страннику отозвалась я, веселясь, и во второй раз согнулась в поклоне – на сей раз издевательски изысканном, почти придворном.

Мило зеркально повторил мой жест.

– Господин Лир, полагаю, здешние дороги вам хорошо знакомы? – вопросительно выгнул бровь ученик, становясь рядом со мной.

– Это так, – кивнул странник, оглаживая пальцами посох. – А вы в наших краях впервые?

– Угадали, – улыбнулся Мило. – А потому позвольте обратиться к вам с маленькой просьбой: посоветуйте, по какой дороге лучше пойти двум усталым путникам.

Лир усмехнулся еще многозначительней:

– А вы, господа, сами-то знаете, куда хотите попасть? Вот ты, например, а, красотка?

– Куда-нибудь, – беспечно ответила я, любуясь безоблачным небом. – Вот попаду – и решу.

– Куда-нибудь… А если твое и его «куда-нибудь» разведут в разные стороны? – хитро сощурился странник. – Ну, так и быть – исполнится ваше желание. Отправляйтесь куда-нибудь! – воскликнул он, разворачиваясь и с размаху ударяя посохом о камень.

Я испуганно зажмурилась и отшатнулась, протягивая руку к Мило… но пальцы сомкнулись на пустоте. В ушах словно вживую зазвучал голос Кирима-Шайю, рассказывающего легенду о Рю-королевиче. Неужто сказка оказалась правдивой?

Окончательно перетрусив, я открыла глаза. Никого. Рядом не было ни Мило, ни странника с диковинным именем Лир. Только камень все так же грелся на солнце да шевелил ветер макушки трав.

– И что же мне теперь делать? – Губы в мгновение пересохли, а сердце заколотилось в груди тяжко, словно под водой. – Мило? Мило! Мило, где ты? Мило, ответь мне!

Тишина. Лишь эхо загуляло по холмам и оврагам: «Мне, не, нет…»

Совершенно ослабев, я медленно опустилась на землю. Пыль осела на темных бриджах, придавая им невнятно-серый оттенок. Вот оно, самое страшное… Одиночество.

 
Как долго ни странствуй и пыль ни глотай,
Из города в город, из края – да в край,
Нигде не найти ни ночлег, ни приют,
Ни дом, ни очаг, ни друзей, ни семью.
 

Я сама не заметила, как распласталась по вытоптанной до твердокаменного состояния глине. Солнце в невыносимо высоком и совершенном небе изливало отравленный свет, проникающий в саму кровь. Из глаз текли слезы бессилия, высыхая на щеках солеными дорожками.

Нет, только не впадать в отчаяние… Рано еще…

 
Дороги открыты – но толку-то что?
Подошвы протерлись, как то решето,
И земли – безмолвны, деревни – пусты,
А есть только путь бесконечный… и ты.
 

«Дыши глубже, дорогая Лале, – упорно повторяла я про себя. – Даже если вас с Мило и разлучили, то это лишь до первой двери. Ты просто откроешь ее туда, где остался ученик… если он жив».

Я зажмурилась, отгоняя дурные мысли. История королевича Рю – просто страшная сказка. На самом деле Незнакомцы-на-Дорогах никого не убивают, уж мне ли, девятой в раскладе, не знать об этом! Да и с Мило не так-то легко справиться. Он волшебник, ученик шута и бывший вор – недурное сочетание, а кроме того, весьма умный мальчик… юноша. Да, уже юноша, Лале, не забывай об этом. И возможно, сейчас Мило ищет свою госпожу и наставницу… Вот будет потеха, если он обнаружит меня заплаканной, чумазой и не способной сделать и шага самостоятельно!

– Вставай, голубушка, – решительно приказала себе я и села, тряхнув головой. Где-то среди рыжих прядей звякнул одинокий колокольчик – напоминание о доме, который все-таки у меня есть и куда мы с Мило обязательно вернемся вместе.

С горем пополам отряхнувшись, я забралась на дорожный камень и оглянулась. Останься Мило в одиночестве, куда бы он направился? Умчался бы к холмам, спустился бы в лощину или отправился лесом? Ох, задачка… Плохо я знаю своего ученика, не могу даже угадать, какая дорога бы ему приглянулась. Но не выходит так – попробуем иначе. Будь Мило на моем месте, он вряд ли пошел бы куда глаза глядят, а скорее попытался выбрать ту же тропинку, что и я.

Беда в том, что мне самой все пути безразличны – любой пойдет, был бы Мило рядом. Так что же, оставаться на месте, ждать, пока ученик выскочит из-за какого-нибудь куста? Нет, определенно нет. Не хватало еще умом тронуться в одиночестве.

Ярко-красная маленькая бабочка, невесть чем привлеченная из ароматного лугового разнотравья, покружилась рядом с моим лицом и опустилась на серый камень. Ах, вот бы и мне стать такой невесомой летуньей! Знай себе порхай изо дня в день, ночуй в цветках, не зная сомнений и страхов, чтобы в один прекрасный вечер тихо опуститься на землю бесполезным кусочком легкого шелка… Бабочкина беспечность – вот самый прекрасный удел. Жить бездумно и умереть без забот… А пока – трепещут еще бархатистые крылышки, дрожат усики, и неведомо алой красавице, что вот-вот сомкнутся вокруг хрупкого тельца жадные пальцы… Хвать!

И мимо.

Словно насмехаясь, бабочка в последний момент вспорхнула с грязного камня и беспорядочно заметалась в воздухе перед самым носом. Внезапно меня охватило неодолимое желание поймать летунью и смять тонкие крылья, словно доказывая: нет, не счастье это – жить одним днем, а сплошная глупость. Но бабочка вновь и вновь ускользала от жестокой ладони, обсыпая меня искрящейся на солнце пыльцой, а потом вильнула в воздухе – и полетела дальше. Рассердившись, я вскочила с камня и понеслась за ней. Выходило, что как раз вдоль самой правой тропинки, уходившей в холмы. Вот и славно, вот и выбрала… Везет мне!

Вприпрыжку гоняясь за бабочкой, я потеряла счет времени. Очнулась лишь после того, как солнце ударило прямо в глаза. Неужели пробегала целый день? А ведь и правда… Краски поблекли, светило скатывалось все ниже и ниже к горизонту. Зато запахи стояли такие, что в голове звенело – сладкие, но не приторные, свежие, но не бодрящие. И кажется, исходили они из-за ближнего пригорка.

С сомнением оглянувшись на оставшуюся далеко в стороне тропинку, я подтянула пояс, поправила курточку и неспешно направилась к вершине холма. Подъем ощущался не особенно резким, но я едва переставляла ноги от запоздало навалившейся усталости, да вдобавок острые стебли травы обвивались вокруг колен, словно путы. Но упрямства мне, всегда получавшей желаемое, было не занимать. И, взобравшись наконец на пригорок, я поняла, что проделала путь не зря, ибо открывшаяся глазам картина… завораживала.

Сказать по правде, мне не особенно нравится желтый цвет. Разве что в сочетании с зеленым или фиолетовым. Но сам по себе… Фи, увольте. Вот оранжевый или золотой – другое дело, хотя если призадуматься – отличие лишь в оттенке. А поле в ложбинке между холмами было сплошь желто-коричневым. Лучи заходящего светила грели мне спину, ветер трепал полы курточки, а впереди расстилалось бесконечное пространство, заполненное подсолнухами. Крупные, источающие пряно-сладкий запах цветы повернули свои головки к закату, ловя быстро меркнущий свет. И это выглядело просто волшебно.

Превозмогая сильное головокружение, я бегом спустилась в чудесную долину. Мне, коротышке, макушки подсолнухов приходились наравне с глазами. Желтые, коричневые, черные, гладкие, колючие… Я шла, раздвигая руками щетинистые стебли, будто плыла в невозможно сладостном море. Нежные лепестки щекотали мне уши, пыльца набивалась в нос, заставляя беспрестанно чихать, но ощущение счастья было столь всеобъемлющим, что эти мелочи нисколько его не омрачали.

Да ради того, чтобы увидеть это поле, стоило бросить дворец! Если бы еще рядом со мной был… был… А разве я не все время одна? Кажется, так… Ох, голова моя, головушка, что же ты такая непутевая – все кружишься да ведешь меня не в ту сторону… Лучше прилечь, поспать, а потом с новыми силами…

…да, да, да… непременно продолжу свой путь завтра… и отыщу, конечно… кого? Не важно…

Может, и не уходить никуда?.. Я бессмертна, что там пара лет… или десяток… ах, как же я устала…

Я провалилась в сон, как в омут, а когда очнулась, вокруг была глухая ночь. Искорки звезд игриво перемигивались в темном небе. Весь левый бок онемел от мелких уколов травинок. Стало холодно.

– А, вот она где! – радостно воскликнул детский голосок. – Братик, братик, иди сюда, я маму нашла!

Зашуршали колючие стебли подсолнухов, и из сплошной травяной стены выскочили, хохоча, двое малюток. Девочка лет семи и мальчик на годик-два постарше. Я сощурилась, вглядываясь. Детские головки утопали в ворохе кудрей – кажется, рыжих, но больше ничего в темноте рассмотреть было нельзя. Лица расплывались бледными пятнами, но я чувствовала, что малыши улыбаются, и от этого на сердце становилось сладко и тепло.

– Мамочка, мамочка! – плюхнулась девочка в траву рядом со мной. Мальчик, приняв степенный вид, неторопливо подошел и снисходительно потрепал сестренку по макушке. – Ты опять на поле с подсолнухами задремала? А ведь жаловаться будешь папеньке, что голова опять болит!

– Подожди, сестренка, – серьезно вмешался мальчик. – Разве ты не видишь, что мама устала? Целый день ловила мотыльков на продажу. Смотри, вон их целая корзинка стоит.

Я недоуменно вздернула брови. Почему они кличут меня мамой? И что это за папа такой? И при чем здесь мотыльки? Но тут взгляд упал на корзинку, накрытую плотной салфеткой из хлопка, и все сразу вспомнилось – и детские имена, и охота за бабочками, и свадьба с возлюбленным, и долгие-долгие счастливые вечера у очага…

С облегчением я рассмеялась и обняла ребятишек. В глазах прояснилось, и совершенно четко стали видны черты: резковатые, в отца, скулы и брови, мои улыбчивые губы…

– Ох, дети, и начудила же ваша мама! – Я поднялась на ноги, подхватив корзинку с мотыльками. Лепестки подсолнухов мазанули по голым плечам – ростом меня природа не обделила. – Лиса, иди к маме на ручки! – позвала я девочку. – А ты, Тиссо, бери наш улов и ступай следом. Ну и разморило меня сегодня на поле! Такой сон привиделся… ух!

– Ой, мама, расскажи! – хихикая, запросили детки. – Мы так любим твои истории!

Мне почудилась фальшь в звонких голосах, но я отогнала эту мысль, как назойливую муху. Видать, и вправду перегрелась на солнышке.

– Слушайте, дети… Приснилось мне, будто живу я в настоящем, взаправдашнем дворце и служу там – кем бы вы думали? Шутом! А помогает мне…

Вприпрыжку – мальчик и не торопясь – я с дочерью на руках, добрались мы до домика – маленького, но опрятного. Стены были в прошлом году выкрашены побелкой, новая желтая черепица переложена… Постойте, а почему желтая? Ведь этот цвет мне совсем не по нраву!

– Разве ты не помнишь, мамочка? – удивленно распахнул глазенки сын. Мой сын, моя радость… – Это же папа выбрал – чтоб солнышко наш дом стороной не обходило!

Папа? Ах да, любимый… Как же твое имя… Ну и напекло же мне в голову, мужнино прозвание забыть… Точно, Риссо!

Мгновенная радость сменилась недоумением. Имя, самое дорогое на свете, диссонансом ворвалось в мелодию моего спокойствия. Слишком звонкое, слишком свистящее… неродное. А мне-то помнилось, что его зовут… так ласково, так мягко – словно волна накатывает… Как же…

– Мамочка, иди сюда! Папа уже дома! – крикнул мальчик с порога.

Лиса взвизгнула и спрыгнула на землю. Только пятки голые засверкали! А я все никак не могла отбросить гадкое, подленькое чувство, будто в совершенную музыку вкралась фальшивая нота.

Я неуверенно шагнула к изливающему желтый свет проему двери и застыла, не в силах ступить дальше. Будто бы стоило мне попасть в теплую, отделанную шершавым деревом комнату с жарко горящим очагом и запахом травяного настоя, как что-то сломалось бы, не выдержав напряжения. Я помотала головой и заглянула внутрь. Детки затеяли шутливую перепалку, перетягивая друг у друга корзинку, а мужчина, стоявший спиной ко мне, смеялся, слегка откинув назад голову, незнакомым, будоражащим смехом. Светлые, бликующие то рыжим, то белым, то золотым волосы рассыпались по спине шелковистой волной, и это ударило больно, как стилет в сердце.

– Мило, – произнесла я охрипшим голосом. – Его должны были бы звать Мило – того, кто всегда ждет меня дома, самого дорогого моему сердцу человека. А никак не Риссо. И совсем бы я была дурочкой, если бы назвала свою дочку Лисой. И подсолнухи мне вровень с макушкой. И меня… меня зовут Лале. И я, вредная шутовка, ни за что не позволила бы покрасить крышу в желтый цвет.

– Мамочка? – обернулся мальчик удивленно, а мужчина застыл, будто окаменев.

– Вы – не настоящие. – Губы мои едва шевелились. – Обман, сон, морок.

– Мамочка? – Глаза девочки налились слезами. – Мамочка, что же ты говоришь?

Я сжала кулаки. Грудь начало жечь, но этаболь была знакомой, отрезвляющей.

– Сгинь, – сказала, как выплюнула.

Девочка вскрикнула, коротко, по-звериному, и швырнула мне в ноги корзину. Платок слетел, и из плетенки высыпали разбуженные светом и теплом мотыльки. Красные, мохнатые, скользкие… Я зажмурилась, отбиваясь от них, оступилась с порога… и проснулась.

Вечерело. Солнце уже скрылось за холмами, но последние лучи его еще вызолачивали темнеющее небо. Подсолнухи грустно повесили головки, будто уснули. Вокруг меня вся трава была примята, словно по ней бочки катали. Ключ медленно остывал.

– Это плохое место, – прошептала я, торопливо поднимаясь и бегом припуская к склону холма. – Очень, очень плохое.

На пригорок я взлетела, будто была гонцом ее величества, а уж спускалась так, что чудом не кувырнулась через голову. Глаза жгли невыплаканные слезы. А, к ворону все! И дочку, и сына, и домик, и простые, счастливые вечера… Не бывать этому, так что жалеть? Да и почему мне привиделся супруг, так похожий именно на Мило? Что за наваждение!

Не чуя ног под собой, я неслась по тропинке, пока не добралась до перекрестка с путевым камнем, и лишь там позволила себе упасть, скорчиться и разрыдаться горько. И зачем я только просыпалась… Чтобы опять одной остаться? Лучше бы спала и видела сны о прекрасном, уютном доме, где меня любят и ждут каждый вечер… ха-ха, с уловом мотыльков…

– Полно плакаться, Лале, – щекотнул ветер уши. – Зачем тебе сладкая ложь? Ты слишком сильная для нее…

Разом перестав всхлипывать и размазывать слезы по запыленному лицу, я подняла голову. Никого.

– Нечего рассиживаться, дорогая, – сказала я себе твердо и поднялась на ноги, отряхивая безнадежно испачканные бриджи. – Тебе Мило надо искать. Вдруг он заснул на таком же лугу!

От этой мысли мне стало дурно. Подавив дрожь в коленках, я поправила суму и направилась по средней тропинке – в ложбину, затянутую туманом. Пройду насквозь, доберусь до деревни и открою дверь к Мило, как и собиралась. Только бы он не застрял где-нибудь среди полей и лесов…

Идти по выбранной дорожке было куда приятней, чем тащиться по холмам, цепляясь ногами за перепутанную траву. Густой молочный туман охладил разгоряченную кожу и прогнал остатки сна. Каблуки глухо стучали по утоптанной глине, а справа журчал ручеек – кристально чистый и почти ледяной. И пусть мне очень хотелось пить, я не решалась отхлебнуть родниковой водички – слишком еще жива была память о восхитительных, но коварных подсолнухах.

Интересно, как там Мило? Думаю, когда Лир ударил посохом по камню, нас просто разбросало в разные стороны. Быть может, моего ученика выкинуло в дне пути отсюда, а может – в месяце. И дернуло же меня ляпнуть это треклятое «куда-нибудь»! Нет чтобы уточнить: в деревню, до которой идти ближе… А еще лучше – послать бы странника с его фокусами куда подальше, пускай один развлекается. Взял манеру путников дурачить…

– Дуру не подурачить – зря денек прожить, – прожурчало по правую руку.

Я заинтересованно оглянулась. Ручеек успел разлиться неглубокой речушкой с быстрым течением и коварными запрудами, и вот теперь из одной из них высунулась по пояс точная моя копия, прозрачная, как чистая ключевая вода.

– Если и дура, то только придворная. Мне платят за то, чтобы играть дурочку, а плохой работы не бывает, – хмыкнула я, косясь на свое зеркальное отражение, хохочущее и разбивающееся о древесный корень хрустальными брызгами.

Или в мире слишком многое изменилось с того времени, как Лале превратилась в затворницу, или тот странник, Лир, на диво силен. Не волшебник уже – один из расклада. Только вот кто? Уж больно имя знакомое…

– Работа? Не смеши, милочка, – фыркнула водяная шутовка, разбрызгивая капельки воды. – Зачем тебе деньги, бессмертной? Тратить на наряды? На еду, вкуса которой ты давно не ощущаешь?

Короткий сон на подсолнуховом поле сделал меня весьма циничной и безразличной к чужим словам.

– Мимо, дорогая, – передразнила я собеседницу. – Там, на холмах, были мечты, а ты кто? Страхи мои? Поздно, на сегодня я свое отбоялась. И, к слову, мне очень нравится и вкусная еда, и изысканные наряды. Хотя это, конечно, не то, ради чего стоит жить.

Прозрачная Лале вмиг посерьезнела. От неожиданности я даже запнулась мыском о камешек, но сразу же выровнялась.

– А для чего стоит, подруга? Скажи мне.

Туман будто бы стал гуще. Его белые плети колыхались у самого лица. Как бы мне не пройти нужный поворот… Надо было рассвета дождаться, никуда бы от меня деревня не делась. Или вовсе – подождать Мило у камня. Авось не сошла бы с ума, перетерпела.

– А нужна какая-то особая причина? – пожала я плечами. – Все мы просто живем, ожидая чуда и счастья, а придет ли оно – дело десятое.

Мой двойник вздохнул и оперся локтями на дорогу. По глине расплылись два мокрых пятна.

– Скучно, дорогая. Это жизнь растительная, бесполезная. Тебе есть, ради кого жить? Любимый или дитя?

Я только рассмеялась – на этот раз невесело:

– Да кому нужна такая, рыжая, сумасшедшая и бессмертная… А дети… Говорят, что самая горькая судьба – пережить ребенка. Мне такой не надобно.

– А любовь? – тихим эхом откликнулась прозрачная Лале.

Я задумчиво пнула камешек – уже намеренно. Странно разговаривать так – словно с собой беседую. Да и вопросы такие… неприятные. И слишком уж живо стоит перед глазами домик с желтой черепицей, спрятанный посреди подсолнухового поля.

– Быть любимой – тяжело, любить – больно, – ответила я наконец. Не ко времени вспомнился Лило-из-Грез, часто изрекавший подобные истины. Впрочем, таким он стал уже в старости… А в юности не боялся ничего – ни любить, ни быть любимым, ни дарить в порыве весь мир и звезду с неба в придачу.

– А ты, милочка, не только дура, но еще, оказывается, и трусиха, – усмехнулась водяная девушка. – Подойди-ка сюда, – неожиданно позвала она.

Я насторожилась.

– Зачем это?

– Подарок хочу сделать тебе, непутевой, – досадливо мотнула головой другая Лале. – Подойди, не пожалеешь.

Хм… Если подумать получше – чего мне терять? Убить меня она не сможет, а остальное и не страшно вроде. Эх, была не была!

– Чего тебе? – Я подошла к краю тропинки. – Так достаточно?

– Ближе, – улыбнулась девушка прозрачными губами. Туман причудливо огибал ее, обходя стороной, и поэтому казалось, что та, вторая Лале, окружена сиянием. – Наклонись-ка.