Текст книги "Кирилл и Мефодий"

Автор книги: Слав Караславов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 62 страниц)

2

Вечера приходили по-кошачьи тихо. Мягкими невидимыми лапами ступали они на крепостную стену, проникали сквозь щели и располагались вокруг столов. Большой город затихал, по улицам спешили запоздалые богомольцы, ладонями заслоняя от ветра горящие свечи. В это время Симеон остро чувствовал свое одиночество и очень тосковал. Он представлял себе Плиску, большие ворота и стражу на них, дорогу во внутренней крепости, мощенную каменными плитами, и будто слышал родной голос Кремены-Феодоры, спрашивающей о нем. С каким трепетом и волнением провожала она его в Константинополь, сколько было вздохов и поручений к тем или другим ее знакомым. Об этом городе она рассказывала ему чудные истории, здесь прошла ее ранняя молодость, тут испытала она радости и горечь и запомнила его на всю жизнь. В последний момент Кремена-Феодора-Мария сунула племяннику в руку свой браслет из золотых монеток и так поцеловала, что Симеон до сих пор чувствует этот поцелуй.

– Зачем? – спросил он.

– Возьми, возьми! – И, помолчав, добавила: – На нем прочтешь имя... Если тебе что-нибудь понадобится, покажи ему браслет и попроси, чтобы помог...

Симеон ничего не понял тогда. На браслете было выгравировано имя, и Симеон часто наедине с собой подолгу рассматривал браслет. Он состоял из двадцати золотых монет, а застежка была в форме головы ящерицы. Ящерица широко разинула рот, будто измученная августовской жарой в болгарском государстве... Рядом с искусно выписанным именем виднелся знак ремесленника. Тайна браслета вначале не волновала Симеона, но чем больше чувствовал он свое одиночество, тем больше неизвестность искушала его. Учиться ему было легко. Он владел греческим языком лучше византийцев – многие из них приехали в Магнаврскую школу из разных уголков многонациональной империи, и литературный язык давался им с трудом. Молодой князь был прилежен, любознателен и не склонен к развлечениям. Поэтому вечера казались ему длинными и скучными, но он нашел способ, как сократить их, – книги. Целыми ночами пламя свечи танцевало по пергаменту и кололо ему глаза своим изменчивым светом. Симеон любил погружаться в мир древности, его манила риторика Демосфена, мудрость Гомера, диспуты философов. Чем больше сокращалось расстояние между ними и Симеоном, тем яснее понимал он путь новой веры. Древние жили с богами, как с друзьями, они утратили представление об их величин, и боги иногда выглядели более земными, чем люди. Его душа утопала в робких сомнениях и раздумьях. И тут приходили жития святых, чтобы вывести его на праведный путь, где отступают искушения. Невероятные чудеса захватывали его, но только затем, чтобы вернуть на землю. Он осматривался вокруг, чтобы раскрыть искушения дьявола и козни злых духов, которые повсюду невидимо расставляют свои ловушки.

Но так было только в самом начале. Постепенно Симеон открывал для себя устои христианства. Многие ученые люди внесли свою лепту, чтобы яснее обрисовать путь веры. Симеон не переставая пил из источника познания. Раз ему случайно попала в руки книга, в которой говорилось о славных подвигах Александра Македонского. С того дня Симеон не расставался с ней. По его заказу была сделана копия, в белой коже, с красивыми застежками, с заставками и золотыми буквами. Юноша, стремившийся овладеть и мечом, и словом, вдруг почувствовал себя мужчиной, мечтающим о подвигах. Симеон стал по-новому смотреть на город, опоясанный крепкими каменными стенами, скрывающий от людских глаз великолепнейшие сокровища, присвоивший себе право вмешиваться в дела многих государств и правителей, настаивать и требовать, а в случае сопротивления добиваться своего с помощью хитрости и меча. Нет, Симеон найдет источник силы этого города, откроет секрет его могущества, и тогда – горе ему!.. Юноша все чаще стал ходить по улицам и площадям, интересоваться его историей и вслушиваться в дворцовые сплетни. Удастся ли ему проникнуть в тайны Константинополя, Симеон не знал, но его желание и настойчивость были столь велики, что ему было ясно: он никогда не отступится. После песнопений в святой Софии и занятий в Магнавре ученики разбредались по большому саду. За красивыми цветами и кустарником было немало уголков, где можно уединиться и погрузиться в мечты. В такие минуты город исчезал для Симеона, стены рушились. Он видел себя победителем, на его щите играло лучами южное солнце, словно расплывалось в улыбке лицо покоренного византийца. Много таких улыбок видел молодой князь в этом городе – рабы улыбались лучезарно и подкупающе, чтобы понравиться будущим хозяевам. Вот такую улыбку хотелось Симеону увидеть на лице этого города, который долгие годы нагонял страх на Плиску, на землю дедов и отцов. Этот город владел тайной греческого огня[71]71
  Греческий огонь —один из самых ранних огнеметов.


[Закрыть] и тайной бессмертия. Стоило посвятить жизнь разгадке двух таких великих тайн. И если тайну бессмертии можно узнать из книг, другую тайну можно раскрыть только мечом... Но пока меч прочили не ему, а старшему брату, Владимиру. Симеону приходилось довольствоваться только книгами и крестом. Князь возлагал на него большие надежды, Симеон должен оправдать их.

И он не терял времени попусту. Эти мечты были только кратким отдыхом на пути к настоящей цели.

Симеон не был одинок в Царьграде, вместе с ним приехали изучать премудрость сыновья кавхана и Дометы. Сын кавхана, Иоанн, был назван так в честь дедушки и имел такой же, как у него, восприимчивый и гибкий ум. Ничто не ускользало от его взгляда. Его большая голова была набита всевозможными познаниями. Часто, чтобы убедиться в достоверности чего-либо, Симеон обращался к Иоанну и знал, что получит точный ответ. Сын Дометы, Григорий, был более замкнут, но очень добр и скромен. Он учился старательно, систематически, продвигался медленно, но то, что узнавал, запоминал на всю жизнь.

Через год после них в Константинополь приехали еще двое молодых болгар: Тудор Доксов, двоюродный брат Симеона, и младший брат Наума, Хрисан. Хрисан не помнил своего отца, кавхана Онегавона, он родился в день его смерти. Сначала Хрисан и Тудор учились в Плиске, где овладели греческим языком, затем их направили в Магнавру. Небольшая, но сплоченная дружина болгар в Константинополе не пропускала ничего, что могло обогатить их представления о жизни и вере. Когда прославленный старец Мефодий прибыл в Константинополь, они были в первых рядах встречающих. Архиепископ захотел посетить Магнаврскую школу, и Симеону посчастливилось встретиться и поговорить с ним. Там он впервые познакомился и с его соратниками – Наумом, Константином, Саввой, Лаврентием и Марко. Остановка Константина и Марко в Царьграде и их поездка в Болгарию были настоящим событием для молодого князя и его друзей. Симеон сам ходил к патриарху Фотию просить, чтобы он разрешил ученикам Мефодия поехать в Плиску. И до сих пор Симеон не уяснил себе, что побудило патриарха дать согласие на поездку – то ли доброе сердце, то ли его ходатайство. Фотий радушно принял Симеона. Может ли, однако, человек по улыбкам и ласковым словам судить об истинных чувствах? Но по тому, сколько времени уделил ему Фотий и как хвалил его за усердие, Симеон решил, что патриарх искренен. Константин и Марко получили согласие на отъезд в Плиску, но с условием: не брать с собой никаких книг на славянском языке, а взять только на греческом. В первый момент Симеон не понял, зачем надо отнимать у них книги, и поэтому спросил:

– Разве это запрещено, владыка?

– Нет, княжич, не запрещено, но эти священные книги нужны нам для здешних славян.

Симеон больше ни о чем не спрашивал, поцеловал на прощанье мягкую руку Фотия и поспешил к Константину и Марко. Когда он сообщил им о решении патриарха, Константин нахмурился:

– Ладно, мы оставим книги, но пусть он не думает, что оставим и свои головы. В Плиске мы создадим новые книги.

И они уехали. Вся болгарская дружина пошла провожать их за городские ворота. Пятеро друзей долго смотрели вслед карете, поднимавшей облака пыли, и в их душах оживала тоска по родине. Они сдвинулись с места лишь тогда, когда карета скрылась за поворотом, и, кто знает почему, Симеону вдруг пришло в голову зайти на обратном пути к золотых дел мастеру, чтобы узнать, чье имя выгравировано на браслете. Они нашли мастерскую, но оказалось, что старый мастер умер. Его сын долго рассматривал браслет и вглядывался в надпись, а затем глухо сказал:

– Только имя и осталось. Его уже нет...

– Почему?

– Почему? Потому что был зятем сосланной императрицы.

– В чем его вина?

– Не знаю, господин, и хочу дать совет: не спрашивай о нем больше. Когда великие ссорятся – истину не надо искать, она с победителем, с сильным. А этот был послабее! Он был добрым человеком, и это мешало ему бороться. Я знал его, я его помню. Когда он пришел за браслетом, то принес мне корзинку инжира. Он был добрым. Другой на его месте послал бы слугу, а он сам пришел. Привязал коня вон за ту скобу к воротам и вошел. Я был маленький, стоял в воротах и глазел вон туда, напротив, там инжир продавали, и он купил его мне...

Симеон поблагодарил мастера и, зажав в руке браслет, медленно пошел вверх по улочке. Смотри-ка, и у тети есть свои тайны. Друзья прошли но торговым рядам, где были лавки золотых дел мастеров, и поднялись к главным воротам императорского дворца. Здесь воздух был напоен приятными запахами. По старой традиции благовонные масла со всей страны продавались около дворца. Никто не смел нарушить эту традицию. Купец, который открыл бы лавку где-то в другом месте, рисковал бы и богатством, и жизнью.

Юноши шли за Симеоном, опьяненные благоуханием воздуха, но их мысли продолжали бежать по пыльному следу кареты, которая ехала в Плиску. Там их ожидала сердечность, теплота, свобода, а здесь – большой город со своими неожиданностями. Сумеют ли они привыкнуть к нему?

3

Папе Стефану V досталась в наследство одна загубленная мечта: Болгария была безвозвратно потеряна для Рима. В этом он убедился во время визита Вихинга, приехавшего жаловаться на архиепископа Мефодия. Сначала папа принял его прохладно. Очень много епископов, ополчающихся против своих архиепископов. Жажда полновластия не дает им покоя... С каким трепетом он сам жаждал услышать, как о нем скажут: «Сообщаем вам радостную весть – избран папа!..» Не все голосовали за него, есть еще епископы, которые не желают ему добра. Стефан некоторых знал, но разве можно знать всех своих врагов. Люди стали очень хитрыми: предпочитают копать тебе могилу иглой, а не общепринятым способом – лопатой. Эти, что с иглой, – искусные мастера. Их нелегко раскрыть...

Вот какие мысли навеял приход Вихинга, но, чем дольше тот говорил, тем сильнее гневался папа на Мефодия. Рассказ о последней поездке Мефодия в Константинополь был каплей, переполнившей чашу терпения. Враги римской церкви при поддержке архиепископа Мефодия иного лет отравляли души мирян, распространяя какую-то новую письменность и утверждая славянский язык. Как стало возможно такое кощунственное нарушение святой догмы Исидора Севильского о святости трех языков? Этот плевел на ниве божьей необходимо немедленно вырвать с корнем! И он благословил сладкоречивые, преданные ему и богу уста епископа Вихинга. По несдержанному порыву и по преданному поцелую Вихинга папа Стефан V понял, что в его лице он имеет глубокого и искреннего почитателя. Папа приказал составить письмо Святополку. Оно получилось обширным и назидательным. Прочитав письмо, папа несколько смутился и заколебался.

«Епископ Стефан, слуга слуг божьих – Святополку, королю славян.

Я радуюсь, что ты с полным благочестием посвятил себя вере Святых апостолов и первому – апостолу Павлу, ключнику царствия небесного, и что ты вместе со своими приближенными и остальным народом избрал его наместника на земле своим первым покровителем и защитником от всяческих потрясений в этом переменчивом мире.

Мы непрерывно молимся всеблагому Богу, желая получить заступничество того, кто владеет всеми правами царей, чтобы с его помощью и с помощью первых апостолов Петра и Павла защитить тебя, чтобы охранить тебя от дьявольских козней и дать тебе возможность наслаждаться телесным спасением и чтобы ты, сохранив тело и душу, украсив себя добрыми делами, был удостоен от вечного судии вечного счастья. С помощью божьей ты найдешь в нашем лице покровителя во всех делах, ибо мы, его наместник на земле, обязаны заботиться о тебе, что бы ты ни делал во имя своего спасения. И мы, несмотря на расстояние, обнимаем тебя мысленно как духовного сына, а вместе с тобой – и всех верных тебе.

Нам стало известно, что ты усердно защищаешь правоверную веру, мы знаем также от надежных свидетелей, что ты хочешь найти убежище у твоей матери, святой римской церкви, которая является главой всех церквей, так как она получила это право от блаженного Петра, первого апостола, которому истинный пастырь доверил своих овец, сказав: «Ты есть камень, и на сем камне я создал церковь мою, и врата ада не одолеют ее», – подразумевая под вратами ада уста тех, кто хулит православную, основанную Христом веру, которая уничтожит все ереси и всех колеблющихся наставит на путь истинный, поддержанная своим создателем господом Иисусом Христом, сказавшим: «Симон! Симон! се сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу. Но я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя, и ты, некогда обратившись, утверди братьев твоих!»

Я спрашиваю: кто, кроме безумца, осмелился бы погрузиться в такую бездну богохульства, чтобы позорить веру Петра? Для него слово божье явилось в двух естествах, ибо естество божье соединилось с естеством человеческим.

Мы высоко ценим твое благочестие, и поелику ты хочешь принимать поучения, воздаем достойную хвалу твоей мудрости, ибо она не блуждает по сторонам, а заботится о том, чтобы обратиться за советом к самой римской церкви, которая является главой остальных и от которой все другие церкви получили свое начало.

Истинная основа веры, на которой Иисус Христос создал свою церковь, такова: три ипостаси, существующие в единстве – Отец, Сын и Святой дух, одинаково вечны и одинаковы по времени бытия. У этих трех ипостасей по природе одна божественность, одна субстанция, одно божье достоинство, одно величие. Они отделены друг от друга, а не смешаны, различны, но не раздельны. Я говорю о различии, потому что одно лицо у Отца, другое – у Сына и третье – у Святого духа, так как Отец не происходит ни от кого. Сын происходит от Отца, а Святой дух – от обоих, обладая полностью той же субстанцией, что Отец и Сын. Эта Святая Троица есть единый и истинный Бог; она безначальна, безгранична, неизменна во времени.

Только Отец ни от кого не происходит, а посему называется безначальным. Сын есть вечный Сын Отца и потому называется рожденным. Святой дух – одинаково дух и Отца, и Сына, поэтому следует считать, что никакое время не является более ранним или более поздним; посему он не безначален, не рожден, а называется происходящим, чтобы не считалось, что есть два Отца и два Сына. В Евангелии засвидетельствовано, что Дух присущ также и Сыну: «Если же кто не имеет Духа Христова, тот и не Его». Апостол Павел свидетельствует, что Дух присущ и Отцу, и Сыну: «Но вы не по плоти живете, а по духу, если только Дух Божий живет в вас». И снова он ясно свидетельствует, что Дух присущ Отцу, говоря; «Если же Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас, то Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши бренные тела Духом Своим, живущим в вас». Павел свидетельствует также, что Дух присущ и Сыну: «А как вы – сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: «Авва, Отче!» Еще Павел говорит, что сама истина происходит от Отца: «Чтобы Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения к познанию Его». Нет доказательств, что Святой дух происходит от Отца в Сыне, а потом – от Сына, чтобы освятить творение как нечто постепенное; Дух происходит одновременно от Отца и Сына. Кто не согласится с тем, что Святой дух – это жизнь? И кто сомневается в том, что Отец – это жизнь и Сын – жизнь? Как Отец имел жизнь в себе, так дал и Сыну, чтобы он имел жизнь в себе...»Папа отодвинул недочитанное послание и задумался: надо ли столь подробно объяснять Святую Троицу? Вряд ли славянский князь поймет суть сложного церковного спора. Этот спор кипит теперь в его землях между представителями римской и константинопольской церквей, с давних пор не могут они прийти к согласию в вопросе о Святой Троице. Вихинг привез Стефану труд Константина-Кирилла Философа, распространяемый его последователями, этот труд вводил в заблуждение сторонников папства. Рукопись лежала на коленях, и папа стал ее читать:

«Я верую в единого Бога-Отца, вседержителя, творца и властелина всего видимого и невидимого, безначального, непостижимого, неизменного, бесконечного. И в единого Господа Иисуса Христа, единородного Сына, который безначально и вне времени, до всякого времени, получил святость от сущности Отца. И в единого Святого духа, происходящего от единого Бога-Отца и называющегося Богом, и как Бог он славится заодно с Отцом и Сыном, ибо он одного естества с ними и существует в единстве с ними.

Я славлю Троицу в ипостасях, то есть в лицах, и каждое лицо я славлю само по себе и нераздельно, ибо каждое полноценно и изменяемо и не подвержено чуждому воздействию. Отцу свойственно нерождение и воздействие на двоих, зависимых от него; Сыну свойственно рождение, а Святому духу – исхождсние. И так как рождение и исхождение только от Отца, и каждый из двоих взял свой свет от света Отца, поэтому над всем миром есть один трехлунный и трехсолнечный свет...»

Папа гневно отбросил сочинение Философа. Нет, он не позволит вводить людей в заблуждение: в писании Константина-Кирилла утверждается, что Святой дух исходит только от Отца, а не от Отца и Сына, как принято в римской церкви, и эту еретическую мысль надо выжигать каленым железом. Стефан встал и начал ходить маленькими шажками. «Надо выжигать, да еще как выжигать! – повторил он, любуясь своим могуществом. – Благо есть такие преданные люди, как Вихинг...» При мысли о нем папа снова сел м стол и взял в Руки послание Святополку.

«Достаточно и того немногого, что я выбрал ив многих доказательств, которые из-за их двузначности необходимо принимать и головой, и сердцем, но не исследовать извне своими силами. Ибо как сияние солнца ослепляет взор, так и сияние несказанной божественности затуманивает мысленный взор человека. Наша святая апостольская римская церковь бережет эту веру, переданную от бога апостолам, а от апостолов нам. Мы советуем, просим и заклинаем тебя, чтобы ты крепко берег эту веру.

Мы считаем, что Вихинг, уважаемый епископ и дорогой собрат, весьма опытен в церковных делах, а потому мы послали его вам, чтобы он правил вверенной ему от бога церковью, так как мы знали, что он тебе очень предан и во всех отношениях хорошо заботится о тебе. Примите его искренне, как своего духовного отца и собственного пастыря, с подобающей честью и должным уважением; берегите его и почитайте, потому что в его лице вы отдаете особенные почести Христу, который говорит: «Кто принимает вас, принимает Меня, а кто принимает Меня» принимает Пославшего Меня».

Следовательно, пусть он сам заботится о всех службах и, ощущая всегда страх божий, распоряжается ими, потому что и сам он будет давать отчет строгому судии за души вверенного ему народа...»

На этом заканчивалась первая половина письма, вторая часть была посвящена наставлениям о святых постах. В этом обе церкви тоже расходились, и потому надо было с такими мелкими подробностями писать обо всем. Папа Стефан быстро просмотрел наставления, а когда дошел до пассажа о Мефодии, стал вчитываться внимательнее.

«Мы очень изумились, узнав о том, что Мефодий служил не миру, а вражде, не назиданию, а лжеучению... Если это так, как мы слышали, то мы полностью отвергаем лжеучение. Проклятие за презрение к истинной вере падет на голову того, кто проявляет его; но ты и твой народ не будете виноваты перед судом Святого духа, если чтите и сохраняете веру, которую проповедует римская церковь.

Однако божественные службы и святые таинства литургии, которые упомянутый Мефодий осмеливается совершать на славянском языке, суть то, чего он клятвенно, перед святейшими мощами блаженного Петра, обещал не делать; и пусть отныне никто и никоим образом не дерзнет делать нечто подобное, испытывая отвращение к его клятвопреступлению. Потому божьей и нашей апостольской властью мы запрещаем это под страхом заключения в кандалы и под страхом проклятия – за исключением того, что служит для назидания простому, неграмотному народу и что сообщается ему на этом языке знающими людьми, чтобы ознакомить его с евангельскими в апостольскими поучениями. Мы позволяем и советуем делать это весьма часто, чтобы на каждом языке славили бога и исповедовались ему.

А упорных и непослушных, которые сеют вражду и соблазны, мы предписываем изгонять из церкви, если эти сеятели плевел не исправятся после двух увещеваний; чтобы паршивая овца не заразила все стадо, поручаем обуздать ее силой и изгнать из ваших пределов».

Этим посланием папа сделал первый шаг в борьбе, которую надо было довести до конца. Он обрекал представителей константинопольской церкви на безусловное и незамедлительное изгнание из Моравско-Паннонского диоцеза. Довольно делать уступки коварному Фотию. Папа Стефан не знал, что Мефодий ездил в Константинополь с ведома папы Иоанна. Согласно версии Вихинга, принятой Стефаном, Мефодий поехал, чтобы получить поручения от вернувшегося на патриарший престол Фотия, ярого противника римской церкви, коварного и неверного Фотия, дважды преданного анафеме...

Папа позвонил в колокольчик. Вошел монах. Святой отец показал глазами на послание, но прежде чем тот приблизился, папа попросил его позвать Захария Библиотекаря. Когда преемник покойного Анастасия вошел, Стефан V, даже не пригласив его сесть, тут же распорядился подготовить дополнительные указания для послов в Моравию и сказал, что лично вручит их епископу Доминику.