Текст книги "Флёр"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)
– Я повсюду искал вас, и до того момента, когда наши кареты разминулись в парке, мне казалось, что я вас придумал! Но нет, оказывается, вы существуете на самом деле. Теперь мне ясно, что мое бедное воображение на такое не способно.
Взяв руку Флер, он припал к ней губами. Это был жест, полный чувства и свойственный только иностранцу. Ни один английский джентльмен никогда бы не осмелился поцеловать таким образом руку девушки. Он никогда бы этого не сделал. Она чувствовала, как бешено бьется в груди ее сердце. Ей не хватало воздуха.
– Все две недели я отлично помнил ваше лицо, но до сих пор не знаю, как вас зовут, – продолжал незнакомец. – Позвольте представиться. Граф Сергей Николаевич Карев, весь к вашим услугам!
– Да, я знаю, – невольно вырвалось у Флер.
6 
– Вы знаете? – переспросил он, удивленно вскидывая брови. У него были красивые, тонкие, изогнутые дугой брови – это она сразу заметила. Флер вдруг представила, как она проводит по ним пальцем и, вздрогнув, густо покраснела.
– Я хочу сказать, что знаю ваше имя. – «Чего это я стала заикаться? – удивленно подумала она про себя. – Что со мной?»
Граф улыбался ей с сочувствием, словно читая ее мысли.
– Здесь неудобно разговаривать. Пойдемте отсюда, дайте мне руку.
Она взяла его под руку, и, не отдавая себе отчета, они вдруг зашагали в противоположную от столовой сторону. Спустя несколько минут через маленькую заднюю дверь в конце коридора они снова вошли в бальный зал, в том месте, где стоял помост для музыкантов. Музыканты ушли, чтобы немного освежиться и отдохнуть, и здесь, в этом конце зала, было совсем мало народу. Там у угла подиума выстроились в ряд цветы и зеленые растения, включая довольно высокие домашние пальмы в больших горшках. Под их широкими листьями граф остановил Флер и снова заглянул ей в глаза.
– Подождем здесь немного. Скажите мне сразу, – спросил он, – вам не причинили вреда те хулиганы?
– Нет, нет, ни в малейшей степени. Я была просто потрясена, разгневана, но особой боли не испытывала.
– Слава Богу! Я так волновался. Я так боялся последствий. Но у вас есть сила воли, и вы никому не позволите себя уничтожить.
Поглядев на Карева, Флер вдруг поняла, что плохо запомнила его внешность, кроме выражения глаз, да и тут у нее сохранились только смутные воспоминания. Они у графа были необычными, блестящими, а из-за странного ободка вокруг радужной оболочки казались дикими, неукрощенными. Лицо его соответствовало глазам. Внешне Карев отличался от английского джентльмена. У него было вытянутое лицо иностранца, с высокими скулами и волевым подбородком. Оно было слегка загорелым, но не смуглым, мужественным, но не грубым. Рот графа был большой, выразительный, с чувственными губами, но опущенные уголки выдавали глубоко скрытую печаль. Густые, почти прямые темно-каштановые волосы отливали золотом, как старая бронза.
Это было неведомое ей, неистовое, почти дикое лицо, оно могло явиться только во сне. И все же ей показалось, что она всегда его знала. «Я вас уже где-то встречала, в каком-то неизвестном далеком месте», – невольно подумала Флер. Глупо, конечно, но рядом с ним она не чувствовала никакого стеснения, никакой скованности.
– Почему вы так быстро ушли в тот день? – спросила Флер. – Я хотела поблагодарить вас за все. Я даже не знала вашего имени…
– Но теперь вы его знаете.
– Кто-то мне сказал. Но все-таки, почему вы так стремительно исчезли?
– Мне показалось, что вокруг собралось много народу. Там рядом с вами был молодой человек, ваш друг, он мог о вас позаботиться, и чем скорее вы укрылись бы от назойливых оскорбительных взглядов зевак, тем лучше.
– Да, как раз этого я хотела больше всего.
– Знаю. Но если бы я пробыл с вами дольше, это лишь все осложнило бы. Ваш друг почувствовал бы себя обязанным отблагодарить меня. – Он вдруг улыбнулся. – Но я не думал, что будет так трудно найти вас.
– А вы на самом деле пытались?
– Зачем вы спрашиваете?
С шестнадцатилетнего возраста Флер привыкла к флирту, и, если бы сейчас перед ней стоял англичанин, она подумала бы только об этом. Но с русским у нее не было уверенности. Флер испытывала легкое головокружение, хотя, быть может, это объяснялось тем, что ей все время приходилось откидывать голову далеко назад, чтобы лучше его видеть.
– Я вас искал повсюду, я везде наводил справки, я описывал всем вашу внешность, но никто, судя по всему, не мог взять в толк, кого я имею в виду. Тогда мне показалось, что вы мне просто приснились, – продолжал граф, – и вот когда я вас наконец увидел, то ничего не мог сделать. Я не мог попросить Каменского остановить карету прямо там, чтобы не мешать движению. Я был вне себя от досады. Когда я его спросил, то оказалось, что он вас совершенно не знает! «Нет, – ответил он на мой вопрос, – я не могу назвать имени вашего постоянно ускользающего цветка».
– Именно так меня зовут – Флер, – тихо произнесла она.
– Поразительно! С того момента, как я вас увидел, я постоянно сравнивал вас с цветком. Я однажды сказал Каменскому: она похожа на цветок. И после этого он постоянно так называл вас. А теперь сообщите мне поскорее вашу фамилию, чтобы я снова не потерял вас.
– Гамильтон, – ответила Флер, вдруг почувствовав смущение. Ей хотелось чтобы ее фамилия была более благозвучная. – Меня зовут Флер Гамильтон.
Он явно был озадачен.
– Гамильтон? Но это – английская фамилия. Вы разве не француженка?
– Нет, – ответила она.
До этого они говорили по-французски. И вдруг он перешел на английский, словно это не представляло для него никакого труда.
– Теперь понятно, почему я нигде не мог отыскать вас! – сказал он с улыбкой. – Я повсюду спрашивал о прекрасной девушке-француженке с золотистыми волосами, которая собой напоминает прекрасную дикую розу! Но почему в тот день вы говорили со мной по-французски?
– Вы заговорили по-французски, и я, естественно, ответила на том же языке. – Хотя он, кажется, не был вполне удовлетворен ее ответом, она продолжала: – Я – англичанка, мой отец англичанин, а мать была француженкой. Дома мы разговаривали на обоих языках.
– Понятно. Ну, а я русский, мой русский отец предпочитал французский, а мать была англичанкой. Дома у нас звучали три языка и еще немного немецкого в придачу!
– Значит, ваша мать на самом деле была английской гувернанткой?
Он, не скрывая интереса, посмотрел на Флер.
– Кто вам сказал?
Только она хотела ему ответить, как до них донесся звонкий стук каблуков чьих-то сапог. Они услыхали высокий, укоризненный голос капитана Джерома:
– Мисс Гамильтон!
Флер повернулась к нему с виноватым видом. В бальном зале уже никого не было, кроме них двоих и приближавшегося к ним капитана. Бросив на него рассеянный взгляд, она сказала графу:
– Это мой главный чичероне. Я совсем о нем позабыла.
– Весьма польщен этим, – прошептал ей Карев с довольной улыбкой.
– Нам не стоило оставаться здесь наедине, – сказала Флер с чувством сожаления в голосе.
Он по-прежнему улыбался.
– Не беспокойтесь. Я вас не опозорю. Все приличия будут соблюдены. Теперь мне пора присоединиться к своим. Но не могли бы мы с вами потом потанцевать? Скажите, когда мне подойти к вам.
– Второй танец после ужина, – торопливо проговорила она, повернувшись к Джерому.
– Прошу меня простить, мисс Гамильтон, за опоздание, – с серьезным видом начал он. – Меня задержал герцог. Потом я сразу же направился в столовую, полагая, что вы устали меня ждать и решили обойтись без моих услуг.
Не успела Флер ему ответить, как граф, поклонившись Джерому, произнес:
– Теперь, когда вы здесь, сэр, я без всяких опасений могу вверить мисс Гамильтон вашим заботам. Прошу простить меня, мадемуазель, меня ожидает посол и его свита. – Поклонившись ей, граф спокойно, с достоинством удалился. Все было отлично разыграно, – подумала Флер, взяв под руку Джерома. Он не мог почувствовать ничего неприличного в этой ситуации.
Джером, направляясь к столовой, казалось, погрузился в глубокие мысли. Через несколько секунд он сказал странным, безразличным голосом:
– Какое любопытное совпадение, мадемуазель, – мы только что с вами говорили о графе Кареве. Я и понятия не имел, что вы его так хорошо знаете.
– Это случайное знакомство, капитан, не более того. Я уже вам говорила, – ответила Флер.
Конечно, Джером видел, как они стояли вдвоем в пустом зале, как непринужденно, без всякого стеснения разговаривали. Флер чувствовала, как напряглась его рука от негодования, и вдруг она с удовольствием поняла, что в ее светскую жизнь вошли авантюрный дух, волнение и тайна. Она решила, что не прочь шокировать окружающих, если только они этого заслуживают. Флер шагала рядом с Джеромом с высоко поднятой головой, – довольная улыбка играла у нее на губах.
Она делала все возможное за ужином, чтобы впопад отвечать на вопросы Джерома и не глядеть в сторону дверей, хотя мысли ее витали далеко отсюда, а перерыв казался ей таким длинным и нудным. Для чего люди так много едят? Какие противные эти пирожки с устрицами! Какие тошнотворные куски холодной утки, похожие на серую, смазанную жиром кожу, и холодный язык! Уголком глаза она наблюдала за женщиной, которая ела куриное суфле. Она очаровательно улыбалась соседу, не чувствуя, что к верхней ее губе прилип кусочек еды.
В столовой было жарко, Флер хотелось пить. Джером принес ей бокал шампанского, который она торопливо тут же и осушила. Она понимала, что отвечала на его вопросы наобум, не задумываясь, и решила восполнить такой недостаток светской живостью. Несколько молодых офицеров вместе с Пэджетом подошли к ним, и она, весело смеясь, беззаботно болтала с ними, пытаясь взмахами веера охладить пылавшие щеки. Бросив на нее странный взгляд, Джером решил больше не угощать ее шампанским. Когда он вложил ей в руку тарелку с охлажденным щербетом, вместо бокала с вином, Флер даже не заметила подмены. Граф так и не пришел в столовую, чтобы поужинать со всеми. Вероятно, они с послом и с сопровождающими лицами сидели в гостиной, обсуждая важные вопросы, – подумала она. Закончится когда-нибудь этот перерыв?
Но вот все снова задвигались, направляясь назад в бальный зал.
Джером предложил ей руку и тихо спросил:
– Как вы себя чувствуете, мисс Гамильтон? Не заболели ли вы? Вы вся горите, словно в лихорадке.
Флер повернулась к нему, мысленно благодаря за предоставленный ей предлог удалиться.
– Да, кажется, здесь очень жарко, – проговорила она. – Если вы не против отказаться от предложенного вами танца, я хотела бы на несколько минут уединиться в комнате отдыха.
Он с серьезным видом поклонился.
– Конечно, конечно. Не нужно ли вам кого-нибудь прислать? Или сообщить об этом кому-нибудь?
– Нет, благодарю вас. Я вполне здорова, уверяю вас, только здесь жарко и мне трудно дышать.
Они спустились по лестнице, и Флер, поблагодарив его еще раз за любезность, чуть ли не бегом поспешила в комнату для отдыха. Там под любопытным взором служанки, она села перед зеркалом, уставившись в свое отражение, в эти блестящие глаза, в эти пылающие огнем щеки. Флер себя не узнавала: теперь она была более оживленной, более энергичной. Что со мной произошло? – молча задавала она себе вопрос.
Сергей Николаевич… Как удивительно приятно звучат русские имена! Сергей… Он сказал, что она похожа на красивую дикую розу. Как глупо прозвучал бы такой комплимент в устах капитана Джерома. Но у него все по-другому. Этот голос, его акцент… У него был такой голос, который она просто осязала. Ей ужасно нравился его голос. Она его чувствовала кожей.
– Что с вами, мисс? Все в порядке? – спросила служанка. – Может быть, принести воды? Вы, вероятно, чем-то взволнованы?
– Нет, нет, спасибо, – рассеянно ответила Флер, продолжая критически разглядывать в зеркале свое отражение. Она откинула локон на место, прикусила губы, чтобы они сильнее покраснели.
– Может быть, хотите прилечь немного, мисс? Или ослабить вам тугую шнуровку?
– Нет, нет, все хорошо. Просто в зале очень жарко, такая духота. Не припудрить ли мне плечи? Пожалуйста!
Пора возвращаться. Где он подойдет к ней? Если она немного задержится на лестнице или постоит в коридоре, то, возможно, встретится с ним? Он должен ее найти… Ведь, по его словам, он искал ее повсюду…
Не успела Флер подойти к дверям зала, как кто-то окликнул ее. Это был не граф.
– Эй! Флер! Вот ты где!
Она, вздрогнув, повернулась.
– Тедди! Что ты здесь делаешь? Я не знала, что ты тоже получил приглашение.
– Нет, не получил, но это неважно. Здесь так много народу, что никто и не заметит еще одного гостя.
– Но как тебе удалось сюда проникнуть? Почему у тебя так измята одежда? Панталоны, вероятно, порваны о сучок, когда ты лазал по деревьям.
Тедди торопливо стряхнул с себя пыль.
– Не по деревьям, а по дереву – чтобы перелезть через забор, – поправил он ее. – Но я с него свалился с этой стороны.
Наконец до нее стал доходить смысл происходящего.
– Неужели ты, Тедди… ты что, сошел с ума? Немедленно уходи отсюда, пока тебя не заметили.
– Как так? Уйти и не станцевать с тобой? Для чего же тогда я рисковал? – спросил он, хватая Флер за руку.
Она резко ее одернула.
– Не делай глупости. В зале полно военных. Боже, ведь там сам герцог! Тебя многие знают, ты не невидимка. Разве ты не понимаешь, что будет, если тебя там увидит кто-то из знакомых? Быть беде.
– Я и так уже по горло в беде, – беззаботно заявил Тедди. – Какая разница, за что быть повешенным – за кражу овцы или ягненка?
– Боже праведный, что же ты еще творил?
– Отлучился из части без разрешения. Сегодня моя очередь быть дежурным офицером. Да не беспокойся, никто меня не видел, когда я сбежал. Я там тоже перелез через забор. Похоже, я становлюсь большим специалистом по преодолению заборов.
Флер в ужасе смотрела на него.
– Но… не понимаю. Для чего все это?
– Ради того, чтобы потанцевать с тобой! Вот и все.
– Ах, не будь таким ослом!
Тедди был на самом деле искренне удивлен ее реакцией.
– Я не лгу. Разве ты не знаешь, что герой готов пойти на все ради любви? Так вот, я рискую всем на свете ради одного единственного танца с тобой. Потом – хоть потоп!
– Ах, Тедди, – в раздражении воскликнула Флер. Немедленно возвращайся в полк, пока тебя здесь не обнаружили. Неужели ты думаешь, что я соглашусь танцевать с тобой на подобных условиях? Ведь за такой проступок тебя могут отдать под военный трибунал! Нет, ты слишком утомляешь!
У него был удрученный вид.
– Но… я ведь поступил так только ради тебя! Чтобы ты сама убедилась… убедилась в том, как сильно я тебя люблю. Я хотел показать тебе, какой я отчаянный… чтобы ты вышла за меня замуж. – Он машинально потянулся к ее руке. Слова его, казалось, вырвались из глубины сердца: – Ах, Флер, прошу тебя, послушай. Я никак не могу привыкнуть к этой армии!
Она быстро убрала руки за спину.
– Мне казалось, что ты уже свыкся с армейской жизнью.
– Да, мне нравится ремонтировать мосты, но эта муштра, эти маневры, я никак не могу к ним привыкнуть. Я все время забываю, что нужно делать, все время попадаю впросак. И терпеть не могу подчиняться приказам. Я хочу просыпаться по утрам, когда мне захочется, бродить по полям с ружьем, как я это всегда делал прежде.
Невольно она почувствовала жалость к нему.
– Бедный Тедди! Мне тебя очень жаль, но ты должен наконец понять, понять раз и навсегда, что я никогда не выйду за тебя замуж. Если тебе так не нравится армия, скажи об этом отцу…
– Он не станет слушать, – с горечью ответил Скотт. – Он считает, что люди должны преодолевать себя и делать то, что им не нравится.
– Не могу с ним согласиться, но все равно не выйду за тебя замуж. А твои безрассудные поступки только злят меня, больше ничего. – Она, нервничая, оглянулась. – Ну, а теперь, ради всего святого, уходи, пока ты не привлек к себе внимания! Возвращайся в казарму и молись, чтобы тебя не хватились. Спустись по лестнице и выйди через парадную дверь, как все нормальные люди… Еще прошу тебя, постарайся своим печальным и удрученным видом не бросаться в глаза окружающим.
– Но я не могу…
– Больше ни слова, ступай! – Флер обеими руками подтолкнула его к лестнице, и Тедди понуро пошел вниз по ступеням. В эту минуту он был похож на побитого пса.
Она ужасно на него рассердилась, хотя и чувствовала свою вину. Ей нужно было проявлять твердость по отношению к нему с самого начала, с того момента, когда поняла, что он любит ее. Дядюшка Фредерик был прав: Тедди принял любезное обращение за поощрение его чувств к ней. Подумать только, женщине нельзя продолжать дружить с человеком, которого она знает всю свою жизнь. Какая несправедливость! Но какой смысл сопротивляться реальности, какой бы неприятной она ни была. Что греха таить, Тедди не так умен, как она. И если он попадет в беду из-за своего глупого проступка, то в этом будет частично и ее вина.
– Вас что-то расстроило? – спросил граф.
Флер снова вошла в бальный зал, когда закончился первый танец. Не успела она оглянуться, как он уже был рядом с ней. Карев тревожно всматривался в ее лицо. От охватившего ее волнения пульс у нее учащенно забился. Неужели он так хорошо ее уже изучил, что мог определить настроение с первого взгляда?
– Нет, ничего, – ответила она.
– Может быть, этот молодой офицер в разговоре с вами допустил бестактность?
Она вздрогнула, но, спохватившись, поняла, что он имел в виду Джерома.
– Нет, что вы. Он – сама вежливость.
– Да, я знаю подобных англичан, они так утомительны для женщины, обладающей сильным духом! Обещаю вам никогда не быть воплощением вежливости.
Флер рассмеялась. В голове у нее просветлело.
– Благодарю вас. Это значит относиться ко мне с искренней добротой. Вы себе и представить не можете, как иногда скучно и утомительно быть женщиной. Никто вокруг не верит ее словам, все считают, что она постоянно недоговаривает, что-то скрывает, преследует свои цели.
– Осмелюсь заметить, – протянул он ей руку, когда пары начали выходить для следующего танца, – что как в Англии, так и в России много женщин, которые не говорят, что думают, и которые преследуют собственные цели. Виной этому их образование.
– В России тоже? Здесь женщины должны быть украшением гостиной джентльмена. Их обучают только этому ремеслу.
– Да, такая же картина и у нас. От женщин требуется лишь внешний лоск и притворное совершенство. Однако есть одно существенное различие – в России женщины равны перед законом. Об этом позаботилась императрица Екатерина. К тому же замужняя женщина продолжает владеть своей собственностью, следовательно, она пользуется большей свободой, чем англичанки.
Флер поразили его слова.
– Да, так и должно быть! Если у нее есть личный доход, она может уйти от мужа, если жизнь с ним стала невозможной.
Карев улыбнулся.
– Экономика и любовь обычно не являются взаимозависимыми предметами.
– Я имела в виду скорее брак, чем любовь, – неосторожно заметила Флер.
– Разве эти понятия для вас не одно и то же?
Она почувствовала, как краснеет.
– Мне не известно ни то, ни другое, сэр, – резко бросила она.
– Но почему вы сразу заговорили о разводе? Ваши мысли, мисс Гамильтон, забегают далеко вперед. – С серьезным видом произнес граф. – Нужно идти потихоньку, шаг за шагом.
Флер вдруг захотелось выпалить что-нибудь резкое, но, заметив смешинки у него в глазах, она поняла, что он просто подтрунивает над ней.
– Для чего вы заставляете меня обнажать свою душу? Вряд ли это справедливо.
Заиграла музыка. Флер тут же захотелось почувствовать его руку у себя на талии, и ей даже вздумалось сказать графу об этом. Нет, – тут же одумалась она, – слишком быстро. Но когда он взял ее руку в свою, а второй обнял ее за талию, она с безумной уверенностью поняла, что он думал о том же, что и она. Посмотрев ему в лицо, Флер поняла, что погибла.
– Что такое? – спросил он. – Что означает ваш проникновенный взгляд?
Несмотря на головокружение, ей удалось довольно твердо ответить:
– Я подумала, что вы, несомненно, отличный танцор. Меня обычно хватали и тащили, как тащат, спотыкаясь, канат дюжина юнг.
– Я весь задрожал от вашего комплимента. Не хотелось бы вас разочаровывать, но ведь я могу оступиться, и мы оба окажемся на полу, – сказал он без тени смущения.
Флер танцевала с шестнадцати лет, и встречала многих молодых людей, с кем вальсировать было одно удовольствие. Но сделав с ним первые па, она поняла, что такого еще никогда прежде не испытывала. Сначала он долго молчал. Потом, одобрительно кивнув ей, произнес:
– Прекрасно! Надеюсь, вы понимаете, что нельзя одновременно и танцевать, и разговаривать, делая хорошо и то и другое.
– Конечно, – согласилась она, испытывая настоящее блаженство, – если танцевать так, как вы. Это не танец – это полет.
– А вам приходилось летать? – вежливо осведомился граф.
– Иногда, во сне.
Он, глядя на нее сверху, улыбался. Флер заметила, что улыбка преображала его, как никого из всех знакомых ей людей. Уголки его губ поднимались вверх, и от этого она ощущала внутри себя пустоту.
– В таком случае, полетайте, – сказал он. – Поговорим, когда закончится музыка.
Сейчас Флер хотелось молчать, не говорить ни слова, а лишь танцевать, танцевать вот так с ним, танцевать всегда, вечно. Выгибая спину в сильных руках графа, она инстинктивно, а может быть по невидимым флюидам, чувствовала, каким будет его следующее па. Ее ноги кружили вокруг его ног, ни на секунду не прикасаясь к ним. Они без тени усталости неслись в воздушном танце до дальнего конца зала, а там, на поворотах, так стремительно вертелись юлой, что отражение свечей и танцующих пар в больших зеркалах сливались в одно неразличимое пятно.
«Как не хочется останавливаться, – думала Флер, – больше я не стану танцевать ни с кем». В его глазах она видела отблеск ее мыслей и удивлялась, уж не высказала ли она их нечаянно вслух. И когда музыка оборвалась, она почувствовала такое разочарование, что чуть не расплакалась.
– Ничего, мы сейчас продолжим, – сказал он, словно подслушав ее. – Ну, а пока можно поговорить. Вы не устали?
– Нет, хотя понятия не имею почему.
– Напомните мне когда-нибудь, и я вам объясню. А пока расскажите, кто сообщил вам мою фамилию до нашей встречи.
– Мистер Полоцкий. Он здесь, в Лондоне, принимает участие в выставке.
– Да, я его знаю. Как вы оказались в парке в этой карете?
– Неужели роль кареты настолько для вас важна? – рассеянно спросила Флер.
– Может быть, – твердо произнес он. – Карета его или ваша?
– Моей тетушки. Он остановился в доме моего дяди на Ганновер-сквер. Мой дядя – сэр Фредерик Хоар, член парламента. Он знаком с бароном Брунновым.
– Ваш дядя пригласил его к себе?
– Мистер Полоцкий – замечательный человек, – занимая оборону, ответила Флер. Она была поражена удивленным тоном его голоса.
– Да, Полоцкий – хороший человек, но он купец, а английская знать обычно очень разборчива в таких делах.
Флер улыбнулась.
– Мой дядя Фредерик – человек необычный. К тому же его интересуют канализационные системы.
– Канализационные системы?
– Да, канализационные системы и сточные трубы. Одним словом, всевозможные трубы. – Подумав немного, Флер вдруг добавила: – Право, не понимаю, может быть, все это связано с какой-то их тайной. Никогда не знаешь наперед, куда она вас приведет. Что-то вроде тоски по приключениям?
– Но какое это имеет отношение к карете вашей тетушки? – с угрожающим напором продолжал Карев.
– Никакого, – торопливо ответила Флер. – Просто барон Бруннов попросил дядюшку Фредерика приютить мистера Полоцкого, так как он интересуется новой системой фарфоровых ватерклозетов, поэтому им будет друг с другом интересно.
Взгляд графа просветлел.
– Да, император поручил Полоцкому изучить эту систему. Он намеревается установить новые ватерклозеты в своем летнем дворце в Гатчине.
– Значит, вы все об этом знаете?
– В мою задачу и входит сообщать о нем непосредственно императору.
Она оторопела.
– То есть шпионить за ним, так?
– Ну, если хотите, – безразлично ответил он.
– Мне это не нравится, – возразила Флер, чувствуя себя неловко. Такое известие могло отдалить их друг от друга, а ей совсем этого не хотелось.
– Вам нечего беспокоиться, мисс, – заверил ее Карев. – Должен признаться, Полоцкий, в свою очередь, получил приказ приглядывать за мной. Таков порядок в России.
– И это все ради ватерклозетов?
Он поднял брови.
– Мисс Гамильтон, вы необычная англичанка. Вы говорите о том, о чем говорить нельзя, причем на публичном балу и перед абсолютно незнакомым человеком.
– Ах, но ведь вы не… – Она с трудом остановилась.
Судя по всему, он был в восторге.
– Ну вот, так-то лучше. Очень рад, что вы такого обо мне мнения, – успокоил он ее. – Расскажите мне о своей матери, отце. Они ничего не имеют против ваших прогулок с купцом Полоцким в карете?
– Мама моя умерла, когда я была совсем маленькой, – начала Флер. И вдруг с ней произошло что-то странное, чего многие годы не бывало. Она мысленно перенеслась в ту ужасную комнату, с окнами, затянутыми шторами, пропитанную противными запахами, увидела женскую фигуру на белоснежной кровати. Она задрожала всем телом. Музыканты уже готовились заиграть снова, и граф, воспользовавшись этим как предлогом, взял ее крепко за руку. Пальцы у него были теплые и сильные. Он прижимал ее руку к груди. Флер не сводила с нее глаз. В петлице на сей раз был не цветок клевера, а белый розовый бутон, который уже чуть распустился от нагретого свечами и дыханием воздуха. Его бледные лепестки чуть приоткрылись, позволяя видеть бархатистую пахучую сердцевину. Запах у розочки был прохладным и приятным. Образ умершей матери постепенно удалялся.
– Ну, это теперь в прошлом, – успокоил он. Флер посмотрела на Карева. Он не отрывал от нее серьезного пристального взгляда. – Ну, а папа?
– Папе безразлично, чем я занимаюсь, что делаю, – ответила Флер. Хотя это получилось у нее грубо, она все же продолжила: – В любом случае его это не интересует. Для него важны не сами люди, а их поступки. Он очень много путешествует, бывает в ужасных местах, которых еще не коснулась цивилизация, а это меняет дело.
– Конечно, согласен с вами. – Заиграла музыка, граф снова обнял ее за талию. – Ну, а теперь танцевать. Никаких больше разговоров.
Во время второго вальса, когда они вихрем летели по залу, Флер чувствовала такой же вихрь мыслей в голове. Как он догадался, что ей так нужна забота? Почему ее так к нему влекло? Когда музыка закончилась, у Флер не было времени поговорить с ним. Не успела она отдышаться, как граф откланялся.
– Я должен танец леди Пеннингтон, – сказал он.
Вечер подходил к концу. Оставалось два или три танца. Разумеется, если Флер снова увидят с ним, то на нее все будут коситься. Чувствуя немой вопрос в ее глазах, Карев поднес ее пальцы к губам и быстро поцеловал.
– Да хранит вас Господь! Не бойтесь, мы обязательно встретимся.
– Но когда? – начала было она, не зная, вежливо ли спрашивать об этом.
– Доверяйте мне, – резко ответил он. – Как зовут вашего отца?
– Сэр Ранульф Гамильтон, – покорно, но с некоторым удивлением ответила Флер.
Судя по всему, ее ответ его удовлетворил.
– Очень хорошо, – сказал он на прощание и удалился.
На сколько же вопросов она так и не получила ответов! Хорошо ему говорить, что они встретятся и что ей нужно ему доверять, – думала флер, возвращаясь домой в закрытой карете с тетушкой и дядей. Ноги у нее горели от танцев, а тело ныло от тесной шнуровки корсета. Почему инициатива всегда должна исходить от мужчины, почему он должен сам все улаживать, а женщина ничего не имеет права предпринимать, а лишь покорно ждать своей судьбы? Если бы граф знал, что бессилен в той или иной степени повлиять на ситуацию, он, вероятно, не проявил бы к этому интереса. По крайней мере, он мог бы намекнуть ей о своих намерениях.
Где же они могли встретиться? В Гайд-парке? Но Флер две недели безуспешно ездила туда. Быть может, – с болью в сердце подумала она, – он вообще не вкладывал никакого смысла в прощальные слова? Возможно, она придавала слишком большое значение этой встрече? Может быть, она переутомилась, перенапрягла свое воображение. Человек, спасший ее в парке, танцевал с ней. Вот и все. Это вполне естественно, чего же еще ожидать? Какого продолжения?
Флер вспоминала его поцелуй, в голове звучали его последние слова: «Да хранит вас Господь! Мы обязательно встретимся». Но как много этим сказано! Флер знала, что будет все время повторять его слова, пытаясь найти в них то один смысл, то другой. Но ведь не придумала же она все это! Граф сказал, что искал ее повсюду, – это не игра ее воображения. Он сравнил ее с прекрасной дикой розой.
«Скажите мне вашу фамилию, чтобы я снова вас не потерял». Да, они должны встретиться, должны!
Из темноты до нее донесся голос дяди.
– Какая прекрасная ночь! Тихая, теплая. Кажется, наступает самое дивное за многие годы лето.
Тетушка Венера ответила ему какой-то общей фразой, а мысли Флер изменили направление. Лето! Он приехал сюда с какой-то, пока неизвестной для нее целью, но, несомненно, его миссия связана с выставкой. В октябре она закроется, все иностранцы разъедутся по домам, вернутся на родину. И он тоже уедет в Россию. В ее распоряжении всего несколько месяцев, если только судьба будет к ней благосклонна.
– Ты вся дрожишь, Фло, дорогая, ты озябла? – спросил дядя Фредерик. – Ну-ка, подвинься поближе ко мне, я обниму тебя. Твое прозрачное платье легко пропускает ночной воздух, даже в такую напоенную бальзамом ночь, как эта.
От прикосновения дядюшкиной руки ей стало уютнее и спокойнее на душе. Чувствуя его тепло, Флер начала зевать. Грудь у нее ныла, а ноги жгло.
– Вы только посмотрите, какое чудное зрелище, – сказал мистер Полоцкий, поднимаясь со стула и отрываясь от завтрака. – А я и не ожидал увидеть вас, мадемуазель, сегодня утром. Ведь вы легли в четыре утра, а в семь снова на ногах?
Флер села за стол и потянулась за кофейником.
– Я проснулась рано и больше не могла сомкнуть глаз. Как вы узнали, сэр, в котором часу мы вернулись?
– По стуку подъехавшей кареты. Вы ведь знаете, окна моей комнаты выходят на парадное крыльцо. Сразу после этого раздался бой на Церковных часах. – Она прикрыла ладошкой рот, пытаясь скрыть зевоту. Полоцкий внимательно изучал ее бледное лицо и сияющие глаза. – Как прошел ваш большой бал? Вы хорошо потанцевали?
– Да, очень мило, – ответила Флер. – И вам ни за что не догадаться, кто там был.
– Граф Карев, – спокойно произнес он. Она с подозрением посмотрела на Полоцкого. – Как вы узнали?
– Видите ли, мне об этом сообщил мой слуга Степан, а он услыхал от конюха вашей тетушки, а тот – от привратника одного большого дома, а привратник – от горничной одной знатной дамы, которая любовалась танцами. – Его слова смутили Флер. – Но я все равно об этом догадался бы, – продолжал Полоцкий. – Я знал, что на балу будет присутствовать посол с большой свитой, и было бы крайне удивительно, если бы в этот список не включили графа Карева.
