Текст книги "Флёр"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)
На следующий день Флер приехала домой в Чизвик на грани обморока. Она прожила там уединенно до конца лета, ограничиваясь прогулками по саду, или сидела на солнышке, как старушка или калека.
Это была настоящая болезнь, первый приступ горя, сменившийся потом долгим летаргическим сном. Лишь после этого начался медленный процесс выздоравливания. Мало-помалу Флер вернулась к своим повседневным делам, возобновила прежние занятия, стала снова читать, писать, шить, совершать верховые прогулки, заниматься благотворительностью.
Как это ни странно, но никто из окружавших, судя по всему, не заметил, что стряслось с ней. Все считали, что ее возвращение в деревню объяснялось переутомлением сумасшедшего вихря светской жизни. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон! Однажды ее навестил дядя Фредерик, чтобы убедиться, что она жива-здорова, потом Флер посетили еще несколько знакомых и соседей. Все они в один голос заявляли, что она прекрасно выглядит и что сельская жизнь идет ей на пользу.
Тетушка Венера писала ей обычные письма, полные последних новостей и имен. Тетушка Эрси присылала засушенные цветы и рецепт тоника, который рекомендовал ее любимый принц. Ричард нацарапал пару строчек о своих военных буднях и парадах, жаловался на маленькое жалованье и выражал удивление, почему ее не видно в городе, если она поправилась. Иногда между своими странствиями к ней заглядывал отец. Он приветствовал ее то энергично, то рассеянно, в зависимости от настроения в ту минуту, и не выражал никакого удивления по поводу того, что она пребывала в глуши, чего многие избегали.
Только старик Бакли, кажется, все понимал. Когда Флер стала затворницей в собственном доме, он ежедневно приходил к ней, якобы для того, чтобы задать несколько вопросов о лошадях, а на самом деле посмотреть как хозяйка постепенно выздоравливает. Когда же она уединялась в саду, Бакли часто объявлялся там со свежими деревенскими новостями. Он приносил ей подарки – то какое-нибудь пестренькое яичко к завтраку, то кучку грибов, которые он набрал на выгуле возле конюшни (он их обожал, Флер это знала), или красивую форель, которую выудил в ручье мистера Скотта, умоляя ее при этом ничего им не говорить, иначе они засудят его за браконьерство. Она-то знала, насколько щепетилен мистер Скотт по поводу своих прав на рыбные и охотничьи угодья!
Ненавязчивое присутствие Бакли было бальзамом для ее ноющего сердца, и постепенно процесс выздоровления завершился. Флер научилась снова жить в ладу с самой собой и медленно-медленно привыкала к внешнему миру. Наконец настало время, когда она смогла трезво оценить то, что произошло, и, как полагала, забыть о пережитом – пусть все быльем порастет.
Флер казалось, что она все поняла. Граф на самом деле был к ней неравнодушен, она в этом не сомневалась. Но он был только другом. Однако, не зная их обычаев, он посмел переступить невидимые границы и, сам того не желая, вызвал в ней напрасные ожидания. Когда неловкий поступок Тедди открыл ему глаза на то, что думают окружающие об их близких отношениях, он сделал все, что было в его силах, чтобы решительным образом изменить ситуацию и отдалился от нее. После этого Карев относился к ней сугубо официально, глубоко раня ее сердце.
Граф никогда и не думал жениться на ней, ему никогда не нужна была ее любовь. Все это было ошибкой. И его грубое средство сработало – Флер это знала. Репутация ее осталась незапятнанной, а позорная тайна нераскрытой.
Она не знала, правда, чем объяснить его последний, мучительный взгляд. Карев был человеком уже немолодым, много повидавшим в жизни. Она могла и не знать, что терзает графа. Возможно, его взгляд свидетельствовал о раскаянии – ведь он причинил ей так много страданий. Скорее всего, – думала Флер, – это самое разумное объяснение. Ну, теперь черта подведена, книга закрыта, и она запретила себе когда-нибудь вспоминать о нем.
К следующей весне Флер уже могла возобновить обычную светскую жизнь. Когда тетушка Венера оплакивая в письмах свою затворническую жизнь, пригласила ее в Лондон, она согласилась, пытаясь напустить на себя веселый вид. К ним часто наведывался лорд Джеймс Пэджет, и она с радостью принимала знаки внимания с его стороны. Он всегда вызывался сопровождать ее на все значительные светские мероприятия. Джеймс нравился Флер, ей нравилось его общество, его внимание к ней, он был неизменно добр и просто сиял от тайной надежды. Она начала подумывать о том, уж не выйти ли за него замуж. Он стал бы надежным, нетребовательным мужем. У него было большое состояние и титул в придачу, он будет жалеть ее, к тому же – Джеймс большой любитель лошадей. Флер казалось, что они с ним прекрасно уживутся, и ни у кого не возникнут подозрения, что ее сердце давно разбито. Что было бы нежелательно.
Флер предложила всю накопившуюся у нее с раннего детства и до одинокой юности пылкую любовь не тому человеку, в результате была отвергнута. Как глупая девчонка, она выставила напоказ свои самые нежные чувства, и к боли растоптанной любви добавилась еще горечь оскорбленной гордости и уязвленного самолюбия. Она поставила себя в глупое положение и еще долго не простит себе своей ошибки.
Поэтому Флер разрешала Пэджету повсюду сопровождать ее, и очень скоро о них начали многозначительно перешептываться, но она не предпринимала никаких усилий, чтобы развеять подозрения. Когда Джеймс провожал ее на пароход, было ясно и без слов, что по возвращении Флер осенью домой она, вероятно, позволит ему сделать предложение. С того времени она свыклась с мыслью о том, что он постоянно находится на заднем плане как что-то неизменное, к чему она непременно вернется, и в этом не было ничего особенно волнующего или пугающего – напротив, это приносило Флер успокоение. Она мечтала сейчас только об одном – о спокойствии и удобстве.
Конечно, Флер не исключала возможности встречи в Санкт-Петербурге с Каревым, но понимала, что шансов у нее мало. Семья Полоцких не вращалась в высшем свете, а если они нечаянно столкнулись бы на улице, то могли пройти мимо, вежливо кивнув друг другу. К тому же графа могло и не оказаться в Санкт-Петербурге – он ведь был адъютантом царя по особым поручениям и мог в это время выполнять свою миссию в каком-нибудь другом месте.
Флер даже представить себе не могла, что еще до приезда в Россию судьба вдруг сведет ее с его младшим братом. Если бы она до этой встречи была атеисткой, то обязательно поверила бы в Бога, наделенного особым чувством юмора.
Дом губернатора представлял собой какое-то странное сооружение из красного кирпича и серого камня. Оно затерялось в буйной растительности большого сада, что уже было само по себе удивительно, принимая во внимание северную широту. С архитектурной точки зрения, оно скорее всего преследовало цель утвердить католицизм, а не поразить всех своей оригинальностью. Известно, что подражание – самый искренний способ лести, и архитектор данного сооружения, вероятно, решил одновременно воздать должное туркам, полякам, французам, как, впрочем, Палладио и Древней Греции.
Внутри, однако, было светло, тепло и уютно, и, похожий на мужлана, удивительно добросердечный губернатор со своей толстушкой женой, которая, казалось, чувствовала бы себя несравненно лучше в крестьянском платке, чем с тиарой на голове, – встречали гостей с таким радушием, словно они только что вышли из набитого, продуваемого насквозь ледяными ветрами дилижанса после долгого путешествия. Хозяева наперебой предлагали гостям горячительные напитки и умоляли подойти поближе к камину, чтобы обогреться.
Ни губернатор, ни его супруга не говорили ни по-французски, ни по-английски, а Флер не понимала по-немецки. Но очень скоро ее общение с хозяевами прекратилось. Ее отец, говоривший на многих языках, завел с губернатором беседу о его саде, а Ричард общался с разбитным малым, с которым они подружились сегодня днем на палубе корабля. Флер, стоя возле камина, грела у огня руки, наблюдая, как то тут, то там возникают группы беседующих, но ей не хотелось ни к кому примыкать.
Через несколько минут появился младший Карев, и, поздоровавшись с их превосходительствами, направился прямо к Флер, словно старый знакомый.
– Ну, разве я не был прав? Я знал, что здесь будет по крайней мере устроен обед, а если губернатор был бы уверен, что и завтра выдастся плохая погода, то он несомненно задал бы и бал на следующий день.
– Похоже, он очень добрый человек, несмотря на свой внешний вид, – заметила Флер.
– Он просто любит общество. Ему абсолютно наплевать на то, что приключилось с нашим судном.
– Наплевать? Это разговорный оборот. Вы начинаете лучше говорить по-английски. Вообще-то, вы хорошо говорите на нашем языке, – спохватилась Флер.
– У меня полно друзей англичан. Это, главным образом, военные, поэтому вы должны простить мне некоторую грубость. Я, видите ли, служил в армии, и мы всегда узнаем друг друга издалека. Вон, к примеру, тот молодой человек. Готов побиться об заклад – он гусар, если я что-нибудь понимаю в этом! И, кажется, славный парень.
– Благодарю вас. Это мой брат.
– Не может быть. Скажите, а его случайно звать не Смит? Джон Смит?
– Конечно нет. Его зовут Ричард Гамильтон.
Граф Петр озорно улыбнулся.
– Что ж, мисс Гамильтон, это лишает вас неприятной обязанности сообщить мне ваше имя. Ну, как я все провернул?
– Ваша уловка сразу бросается в глаза. Я знала, куда вы клоните.
– Очень приятно иметь такую девушку в заговорщиках. Что скажете? Многие русские утверждают, что англичане – чопорный народ… Но вот передо мной милая сестра гусара… Я правильно употребил слово «милая»?
– Совершенно верно, – подтвердила Флер. – А фамилия Гамильтон вам ни о чем не говорит?
Он нахмурил брови.
– А я должен ее знать?
– Нет, вовсе не обязательно.
Выходит, Сергей ему ничего о ней не рассказывал. Она не знала, радоваться этому или огорчаться.
Казалось, Карев-младший был готов продолжать разговор, но в эту минуту открылись створчатые двери гостиной.
– Отлично, вот и закуска, – воскликнул он, потирая в предвкушении руки. – Я голоден как волк. А теперь, мисс Гамильтон, поскольку вы никогда прежде не бывали в этих краях, позвольте мне угостить вас черной икрой.
Он предложил Флер руку и повел ее вдоль длинного уставленного самыми разнообразными яствами стола, который только что вкатили на колесиках. Гости гурьбой подходили к столу, устраивая вокруг него толчею.
– Понятно, – прошептал граф Петр, – многие из этих несчастных созданий не ели несколько дней, мисс Гамильтон. Это борьба за выживание. Не жди пощады!
Икра представляла собой неприглядную серую массу, но все же Флер отважилась принять от него небольшую порцию. Она намазала ее на блин.
– Но все это следует запивать водкой, – сообщил Петр, жестом подзывая слугу. Бутылка стояла в ведерке со льдом, и когда Флер налили стаканчик, она бросила на него подозрительный взгляд.
– В Англии леди не пьют крепкие напитки, – сказала она.
– Слава Богу, мы не в Англии, – бесхитростно отозвался он.
– Нельзя есть икру без водки, это здесь закон. Ваше здоровье, мисс Гамильтон!
Флер хотела, как обычно, выпить содержимое маленькими глотками, но от этого огненного напитка она чуть не задохнулась, к его вящему удовольствию, что сразу заставило ее проявить характер. Она попробовала икру, но русский деликатес показался ей безвкусным и малоприятным. Чтобы не терять перед ним лица, Флер снова сделала несколько маленьких глотков, снова закусила икрой и только с третьей попытки начала понимать, что к чему. Если есть пышный, пропитанный насквозь маслом блин с икрой, то она становится пикантной приправой, а глоток водки до этого готовит нёбо к следующему удовольствию.
Петр наблюдал за ней, не скрывая изумления, и, когда она осушила свой стаканчик до дна, завопил:
– Браво, Англия! Вот он, дух, который не удалось сломить Наполеону. Вы ведь не пожелали сдаваться, правда?
– Конечно нет. Мне ужасно это понравилось, – произнесла она с достоинством.
– Может, еще? – лукаво предложил Петр.
– Нет, благодарю вас. Теперь нужно что-то поесть.
Он положил ей на тарелку холодные яйца с мясом и красным перцем, небольшие пирожки с копченой курятиной и грибы с мясом. Водку заменил на бокал шампанского.
– Это русское шампанское, куда лучше французского. – Он сам налил ей вина, а потом отвел в сторонку, в угол, подальше от толчеи. – А теперь, мисс Гамильтон, когда вам так хорошо, расскажите мне о себе. Мне очень нравится, когда меня развлекают во время еды. Расскажите мне все. Без утайки.
– С чего начать?
– Неважно. Рано или поздно мы узнаем друг о друге все. Начните с того, что вас потянуло в Санкт-Петербург.
– Мой отец – ботаник, изучает орхидеи. Большинство их встречается в широтах умеренного климата, но до нас дошли рассказы о некоторых разновидностях, растущих в Сибири, за полярным кругом.
Отец хочет организовать экспедицию и отправиться на поиски орхидеи. Если ему удастся отыскать ее, он привезет цветок домой, в Англию, и орхидея будет названа его именем, отцу это принесет огромную радость.
Граф Петр вдруг нахмурился.
– Гамильтон, Гамильтон… погодите, погодите минутку. Вашего отца зовут сэр Ранульф Гамильтон?
– Да. Вы о нем слышали?
– Как же не слыхать! У моего отца в библиотеке хранятся все его книги. Да и мой брат с ним встречался, когда был в Лондоне два года назад. Ничего себе! Дорогая мисс Гамильтон, да мы же с вами, выходит, родные, одна семья! Неудивительно, что вы спросили, не говорит ли мне что-нибудь фамилия Гамильтон.
– Мне подумалось, что ваш брат мог в разговоре упомянуть имя моего отца.
– А вы сами не встречались с Сергеем? Ужасно скучный тип, как вы считаете?
Флер, заморгав от неожиданности, промолчала.
– А что вы хотите, – продолжал он, – если бы я встретил такую златокудрую богиню, то я бы только и говорил о ней, говорил бы вечно! Но скажите, а чем занимаетесь вы, пока ваш отец охотится на орхидеи? Надеюсь, вы не отправитесь с ним в Сибирь? Это место, где не сыщешь цивилизации.
– Нет, я остановлюсь у Полоцких. Они пригласили к себе меня с братом. Мы можем гостить у них, сколько захотим. Папа заберет нас на обратном пути.
– Полоцкие? Кто они такие? Я их знаю?
– Мистер Полоцкий нашел изумруд и назвал его своим именем.
– Ах, тот Полоцкий! – Лицо у него просветлело, но вдруг на нем появилось озадаченное выражение. – Никогда бы не подумал, что это люди вашего круга.
Флер заняла оборонительную позицию.
– Мне очень нравится мистер Полоцкий. Он останавливался в доме моей тетушки, когда жил в Лондоне, и мы с ним стали большими друзьями. Он еще тогда пригласил меня посетить Россию, и я очень благодарна ему за приглашение.
Граф Петр поспешил загладить свою вину.
– Нет, он порядочный человек, смею вас заверить. Я только подумал… нет, я уверен, что они сделают все, чтобы вам было у них удобно. Мы с ними не знакомы, но я видел его пару раз при дворе. Думаю, мы с вами говорим об одном и том же человеке. Только подумать! Найти изумруд, который, можно сказать, поджидал его в реке! Только ради того, чтобы подарить его императору.
– Но мистер Полоцкий не мог ведь продать такой большой драгоценный камень, – возразила Флер. – Кто же мог купить его?
– Конечно, целиком нет, но если изумруд разделить на части, он мог на этом заработать целое состояние!
Флер потрясли его слова.
– Но он не мог так поступить! Это уменьшило бы ценность камня.
– Ни в коем случае! В том виде, в каком находился изумруд, он представлял ценность только в качестве подарка императору, чтобы его задобрить. Но потом его величество презентовал невиданный камень вашей королеве, и скоро о старине Полоцком позабудут. Надо было на этом сделать деньги, если выпало такое счастье.
Флер ничего не сказала, думая про себя, насколько все же отличается граф Петр от своего старшего брата.
– Ну, мисс Гамильтон, надеюсь, вы позволите мне нанести вам визит в Петербурге, – продолжал он, – тем более, что, как выяснилось, вы почти моя кузина! Как долго вы намерены пробыть в России?
– Папа хочет уехать на полгода. Надеюсь, он заберет меня на обратном пути в октябре.
– Значит, у нас уйма времени. Когда-нибудь вы должны приехать ко мне на дачу, она недалеко от Петербурга. Это самое диковинное место в мире, ничего подобного вы прежде не видели!
– Даже еще более странное, чем дом губернатора?
Он улыбнулся.
– Построенное тем же архитектором. Как же ваш брат может так долго отсутствовать в полку?
– Ричард ждет повышения. Он корнет одиннадцатого гусарского полка, но там через шесть месяцев откроется вакансия – капитанская должность. Но по нашим законам нельзя стать капитаном, перепрыгнув через лейтенантское звание. Поэтому отец купил ему чин лейтенанта в другом полку. Его, естественно, перевели туда, но он прослужил там недолго, всего несколько дней, чтобы оформить свою новую должность, причем с выплатой только половины содержания до тех пор, пока не освободится капитанская должность. Тогда брата переведут обратно в его полк, и он снова подключится к воинской службе.
Граф Петр выслушал Флер с большим вниманием.
– Какая прекрасная система! Должен заметить, у вас, англичан, все так удобно, все предусмотрено! У нас в стране гораздо труднее получить повышение по службе. Нужно поближе познакомиться с вашим братом. Он согласится посетить наш офицерский клуб, как вы думаете?
Флер почувствовала к Кареву-младшему большую симпатию.
– Это ему понравится больше всего, – ответила она.
Я все устрою. Судя по его виду, он отличный парень, и я о нем позабочусь. Наш офицерский клуб – самый лучший в Петербурге. Вам нравится балет?
– Да, очень.
– В таком случае я вас туда приглашу. С братом, разумеется!
Флер засмеялась, представив Ричарда на балетном спектакле.
– Нет, Ричард скорее даст себя зажарить на шомполе, чем пойдет на балет.
Граф Петр широко улыбнулся.
– Странно, одна и та же кровь течет в жилах, а какое различие! Вот возьмите, к примеру, моего брата. Я даже не подумаю навязать вам его общество на весь вечер. Он ни рыба ни мясо. Знаете, Сергей может провести с женщиной полчаса и не рассмешит ее.
Флер невольно улыбнулась.
– Наши встречи в Лондоне носили чисто официальный характер, – сказала она, – я его не очень хорошо знала.
– Ну и отлично! Смею вас заверить, я этим ужасно удовлетворен. Я уверен, мы будем с вами все время встречаться в Петербурге. Как я рад, что ветер изменил направление! Теперь меня ждет совершенно иное лето.
«Как он прав, но даже не подозревает об этом, – подумала про себя Флер. – Какой смысл избегать встреч с Каревым-старшим? Но если я буду сторониться графа, не повлияет ли это на дружбу с его младшим братом? Разве не я сама навлекла все эти неприятности на себя?»
Да, конечно она – кто же еще? Но в глубине души Флер все же очень хотелось снова увидеть его, чтобы лишний раз убедиться, насколько она к нему безразлична, насколько высоко ценит собственную гордость. Эта мысль была унизительна для нее.
11Ночью ветер задул с юга, и, таким образом, губернатор Ревеля лишился своей милой компании. На рассвете «Ньюкасл» вышел из бухты. Обогнув мыс, он выправил курс и направился к Санкт-Петербургу. Первое впечатление Флер о большом порте Санкт-Петербурга – это хаотическая суета. К городу можно было подойти, только минуя Кронштадтский пролив, разделенный на два рукава островом, на котором возвышалась серая масса угрюмой крепости, охраняющей вход в северную столицу с двух сторон. Ее бастионы ощетинились пушками, а над ними на ветру трепетал бело-голубой флаг. По торчащим к небу матчам кораблей можно было определить местонахождение доков, а несколько старых и потрепанных в сражениях боевых судов стояли на якоре под прикрытием этих грозных жерл.
В проливе, а также по обеим сторонам острова находилось множество кораблей разных стран: купеческие торговые судна, грузовые баржи и каботажники, которых проводили между предательскими песчаными отмелями маленькие и юркие буксиры, рыболовные суда любых размеров, люггеры, полубаркасы, прогулочные шлюпки, а также паровые катера таможенников, которые сновали между ними, как оголодавшие ищейки. В гавани постоянно шла борьба за свободное пространство, чтобы вовремя пристать к пирсу и разгрузиться. Некоторые суда стояли на якоре, ожидая своей очереди, а вокруг них кружили береговые лодки и шлюпки, доставляющие провиант, – они напоминали тучу маленьких летних мошек, то и дело садящихся на круп потной лошади.
– Такая картина наблюдается каждый год, как только весной тронется лед, – объяснил ей Петр. Он стоял рядом с Флер, едва касаясь ее локтя, и с большим удовольствием разглядывал оживленную портовую сцену. – Боже, как хорошо вернуться домой! Россия – самое чудесное место на земле, а Петербург – самый прекрасный в мире город. Убедитесь сами.
Флер нравился простодушный энтузиазм Карева-младшего, и она была готова поверить его словам. Она совершила это продолжительное путешествие, чтобы набраться новых впечатлений, и не обманулась в своих ожиданиях. На пристани толпились какие-то странные на вид люди. Крестьяне с окладистыми бородами в грязных овечьих полушубках, в широких штанах и сапогах, разгружали с кораблей ящики и тюки. Они кричали друг на друга и обращались с грузом так небрежно, что вызывали опасения за его сохранность. Там разгуливали и купцы в длиннополой одежде, со старательно завитыми бородами, доходящими им до пояса. Они осматривали товар и о чем-то горячо спорили с интендантами, покупателями и с чиновниками в форме, которые казались такими высокомерными и недоступными со своими короткими, аккуратно постриженными бородками. Мелькали в порту и военные с лихими усами и роскошными бакенбардами. Флер не попадалось на глаза ни одного чисто выбритого лица. Теперь ей стали понятны предрассудки тетушки.
Все они громко кричали, энергично жестикулируя. Но все они производили впечатление людей добродушных. На пристани то и дело раздавался смех, сдобренный смачными ругательствами, если случалось что-то непредвиденное. Флер видела, как с английского судна выгружали быка. Он жалобно ревел, очутившись в подвешенном состоянии в парусиновой люльке. Как только ноги животного коснулись земли, он лягнул человека, отчего тот упал. Это вызвало взрыв хохота у стоявших рядом, да и сама жертва весело смеялась. Быку смех не понравился, и он заревел еще сильнее, угрожающе наставляя рога на каждого, кто торопился поскорее пройти мимо.
– Резвый бычок, – одобрительно заметил граф Петр. – Такой расшевелит любое стадо.
– А вы, я вижу, интересуетесь племенной селекцией? – спросила, ничего не подозревавшая, Флер.
– Только этим я и занимаюсь, – с самым серьезным видом ответил Карев-младший, заставив Флер покраснеть. Заметив это, он решил ее немного отвлечь. – Вон посмотрите, мисс Гамильтон, – перед вашими глазами чисто петербургская картина!
В самом конце пристани стояло несколько экипажей. На облучке каждого сидел бородатый крупный мужчина в тулупе на овечьем меху.
Некоторые устроились прямо на земле. Они курили, ели, оживленно о чем-то беседовали, бросая настороженные взгляды по сторонам, видимо опасаясь что-то пропустить. Возницы напоминали Флер скворцов.
– Это, наверное, владельцы наемных экипажей, – предположила она.
– Угадали. По-русски они называются извозчиками. У нас в городе больше всего экипажей, чем во всем мире, потому что здесь нельзя ходить. Весной и осенью улицы превращаются в болота, летом пыль стоит столбом, а зимой они завалены снегом. Без них мы бы пропади.
– Кажется, они большие весельчаки.
– Да, извозчики ужасно забавные, у них всегда припасена какая-нибудь занимательная история, забористая шутка, несмотря на трудную жизнь. Они, по сути дела, кочевники, дни и ночи проводят со своими каретами. Даже спят либо в них, либо под ними, а бродячие торговцы приносят им чай, хлеб и квас – это такой легкий напиток, – а также сено для лошадей. Они – самые лучшие возницы в мире.
– На самом деле?
– Конечно, какие могут быть сомнения? Извозчики носятся по городу и все время разговаривают со своими лошадьми. Они никогда не бьют их кнутом. Одно удовольствие послушать их уморительную беседу. «Давай, браток, давай, дружок, давай, голубчик приговаривают они ласково. – Смотри, куда тебя несет, дорогуша. Не споткнись вон о тот камень. А теперь поторапливайся, сердце мое, поторапливайся!» Нет, они потрясающие ребята! Сколько же бутылок я опорожнил с извозчиками, возвращаясь домой после шумной вечеринки. Сколько раз они меня доносили до кровати и укладывали проспаться. Ужас!
Флер неодобрительно покачала головой.
– Ваше поведение заслуживает порицания. Боюсь, вы дурно воспитаны.
– Зачем вы так говорите? У меня была няня англичанка.
– Я вам не верю.
– Правда. Английские няньки, знаете ли, в большой цене в России. Моя дорогая нянюшка! Она умерла несколько лет назад. Как же я плакал!
«Если у него была мать англичанка, да еще в придачу английская гувернантка, неудивительно, что он бегло говорит на нашем языке, – размышляла Флер, – гораздо лучше своего старшего брата». Она смотрела в ту сторону, где за линией горизонта раскинулся Санкт-Петербург, его город. Сейчас он был там, возможно, занимался своими делами, даже не подозревая, что она так близко от него. Что он подумает, что предпримет, когда узнает о ее приезде? А если они встретятся, то как поведут себя? Конечно, было бы куда лучше, если бы графа не оказалось в городе, если бы он надолго уехал куда-нибудь, но она не могла не надеяться, что…
Флер услыхала, как кто-то окликнул ее по имени. Только сейчас она осознала, что снова оказалась в ловушке – опять начала думать о нем. Она обернулась. К ней торопливо через толпу направлялся Ричард, нервно теребя шляпу.
– Послушай, Фло, куда ты подевалась! Пошли, папа нас давно ждет. Тут один слуга проводит нас в таможню. Как поживаете, Карев?
– Привет, Гамильтон. Значит, уходите? Ладно, я зайду к вам через пару дней, приглашу вас в офицерскую столовую и всем представлю, как и обещал.
Ричард расцвел от счастья.
– Буду рад, – сказал он, предлагая небрежным жестом руку сестре. – С нетерпением буду ждать нашей встречи. Пошли же, Фло, сколько можно говорить. Послушайте, Карев, а вы знаете мой адрес в Санкт-Петербурге? Клянусь, я и сам его не знаю!
– Не беспокойтесь, я вас найду. Я вас вытащу из любой норы, где бы вы ни находились. Ваш покорный слуга, мисс Гамильтон.
Низко поклонившись, он смотрел на нее насмешливыми, веселыми глазами. Она сделала глубокий реверанс, и Ричард потащил ее в сторону. Флер показалось, что граф Петр обладал свойственной, очевидно, их семье способностью контролировать любую ситуацию. Его обещание приехать к Ричарду на самом деле было завуалированной уловкой посетить ее – в этом она не сомневалась и не знала, радоваться этому своему открытию или огорчаться.
Таможенный досмотр невероятно затянулся из-за снаряжения для экспедиции сэра Ранульфа и особенно из-за огромного количества привезенных им с собой книг. Чиновники были скорее удивлены, чем подозрительны, но они все еще оживленно обсуждали между собой эту проблему, когда вдруг в помещение явился спаситель в лице мистера Полоцкого.
Он вошел крупными шагами, подпрыгивая, словно пружина, такой же приветливый, кругленький, как бочонок, в шубе, в которой он был похож на белого добродушного медведя. Он сердечно со всеми поздоровался и обратился к чиновникам с гневной речью, которая заставила их всех тут же съежиться, стать тише воды. За несколько минут все ящики были снова упакованы, перевязаны веревками, а Гамильтонов вывели на апрельское солнце, где они наконец обрели полную свободу.
– Мне очень жаль, что вас так долго задерживали, – сказал Полоцкий, провожая их до своей кареты. – Они, в сущности, добрые и порядочные люди, но их, как ослов, нужно постоянно погонять, если вы хотите сдвинуть ваше дело с мертвой точки. Я должен был вас встретить, но меня задержали в пути. Надеюсь, мой слуга разыскал вас, не так ли? Ну вот мы все здесь, в полном сборе, а это моя карета. О багаже не беспокойтесь, мои люди за ним присмотрят.
Большое, с открытым верхом ландо, покрытое блестящим черным лаком, было запряжено четверкой прекрасных белых лошадей. Оно было внутри обито голубым бархатом с золотистой бахромой, кучер и слуга были одеты в ливреи того же тона. Флер даже заморгала от такой выставленной напоказ роскоши и гадала, неужели все у их хозяина будет в этом роде.
Полоцкий, подсадив их в коляску, забрался в нее последним. Слуга заботливо укутал всем ноги большими меховыми шкурами.
– Еще довольно зябко, – сказал Полоцкий, – но я подумал, что лучше опустить верх, чтобы дать вам возможность полюбоваться городом. Хорошо устроились? Моя дорогая жена хотела встретить вас, но я запретил ей. Надеюсь, вы меня простите, у нее слабое здоровье, к тому же никто не знал, сколько вас продержат в порту. Бедная Софи, последнее время она себя плохо чувствует…
Карета выехала со двора таможни, и кучер перевел лошадей на легкую рысцу. Вскоре они впервые увидели этот удивительный город, и даже сэр Ранульф не смог сдержать своего восхищения его широкими проспектами и громадными площадями. Большие здания были окрашены в самые разнообразные цвета – от розового и голубовато-пестренького, как яичко малиновки, до зеленого, красного, небесно-голубого и терракотового. Через город пролегла целая сеть каналов, которые поблескивали под солнцем между красивыми гранитными набережными. Через них то тут, то там были переброшены ажурные деревянные мостики. Они увидели три больших бульвара, сады, статуи и фонтаны, а также поразительное количество церквей, позолоченные, покрытые эмалью купола сияли, как драгоценные камни, и каждый из них был увенчан великолепным золотым крестом, устремленным в бледное небо.
Гамильтоны все внимательно осматривали, поражаясь невероятной красотой города, а добряк Полоцкий на ходу рассказывал им о достопримечательностях, мимо которых они проезжали.
– Троицкий мост, здесь находится один из главных городских рынков. Конечно, сейчас тут тихо, так как до сих пор длится Великий пост. Но пройдет несколько дней, наступит Пасха, и снова все оживет. Моя маленькая дочурка Людмила тоже просила взять ее в порт, но я велел ей оставаться дома с мамой. Мне не хотелось, чтобы она утомляла вас свей болтовней, пока вы как следует не устроитесь. Она так взволнована вашим визитом… А это – Невский проспект, наша главная торговая улица. Как ваша Риджент-стрит, только шире и длиннее… А вон там стоит Казанский собор. Мы обычно посещаем церковь Святой Анны, так как она ближе к дому, лишь когда бывают торжественные празднества… Мы точно не знали, когда вы приедете. Софи с Милочкой – так мы называем Людмилу – на последней неделе пять раз меняли цветы в ваших комнатах. Надеюсь, что у меня вам будет удобно. Если вам что-нибудь понадобится, то спросите… А это река Нева. Она для нас источник жизни, как Нил для египтян… Софи подобрала для вас слуг, но если кто-нибудь из них вам не понравится, то скажите, и мы тут же заменим любого… А это Английская набережная, на ней стоит дом нашего старого знакомца – Карева… Вон он.