Текст книги "Флёр"

Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

– Боже, какое нам предстоит лето! – воскликнул граф Петр. – Какое счастье, что мы встретились на корабле, ведь в противном случае ничего такого не произошло бы! Мы будем видеться постоянно и проведем чудесное время: я вам это обещаю.

Флер переводила взгляд с Милочки на Ричарда и обратно, заметив краем глаза, что мадам делает то же самое.

– В этом у меня нет ни малейшего сомнения, – сказала она.

 12

Флер, сидя в постели, писала письмо тетушке Венере.

«…Пишу при свете лампы, разумеется. Здесь нет газового освещения, даже в царском дворце, и от этого жизнь иногда становится неприятно примитивной. Русские освещают улицы горящими факелами, а это шаг назад, в средневековье.

Я хорошо узнала извозчиков, о которых упоминала в своем последнем письме. Они – неотъемлемая часть жизни города и являются предметом постоянных шуток. Возницы здесь разных национальностей, и каждая прослойка обладает своими характерными чертами. О немцах говорят, что они здравомыслящие, о финнах – что они мрачные, поляки – безрассудны, хотя трудно поверить, чтобы извозчик был безрассудным, так как по закону, если он только заденет пусть даже ногу пешехода, несчастного могут высечь кнутом и сослать в Сибирь, и никто не станет разбираться, кто виноват в этом происшествии – он или сам пешеход.

Говоря о каретах, должна сообщить тебе, что я видела самого царя. Это произошло на Невском проспекте, когда я ехала в карете с Милочкой. Вдруг послышались крики: – Государь! Государь! И Милочка, ущипнув меня за руку, подтолкнув под локоть, сказала: „Ты только посмотри Флерушка (это она так меня называет) – вон император!“ Он проехал мимо нас в чрезвычайно скромной карете, запряженной одной лошадью без сопровождения гвардейцев, закутавшись в простую шинель, словно какой-то чиновник, направлявшийся в присутствие! Мне рассказали, что такому стилю следуют все цари со времени царствования Петра Великого, и это делает их популярными среди простого народа.

Если судить по беглому взгляду, он довольно красивый мужчина, и я не слыхала о нем ничего дурного, только хорошее, о его честности и усердии и прочих добродетелях. Он проявляет особый интерес к военным училищам, часто посещает их.

Это тем более удивительно, что все у нас то и дело твердят о том, что он обожает насилие и ужасно кровожаден, что он готов вступить в войну из-за раздела Турции. Здесь таких разговоров не ведется, могу вас в этом заверить! Все убеждены в том, что император не хочет войны и что он предпринимает все возможное ради сохранения мира, который позволил нам организовать Всемирную выставку.

Простые люди не хотят войны. Крестьяне ненавидят воинскую повинность, хотя теперь они служат не всю жизнь, а только пятнадцать лет. Но даже сейчас, когда забривают мужику лоб, вся деревня оплакивает его, словно покойника. Домашних слуг отправляют в армию в качестве самого сурового наказания.

Как это ни странно, мне часто приходилось слышать, что англичане – предатели и отличаются кровожадностью и что Англия только и мечтает под любым предлогом развязать войну. Но я при первой возможности опровергаю досужие домыслы. Но вам, наверное, будет приятно узнать, что здесь все как один ненавидят Луи Наполеона!..»

Флер остановилась, чтобы размять пальцы. Перед тем как продолжить, она вспомнила свое предыдущее письмо.

«…Вы спрашивали меня о положении крепостных крестьян, я могу в этой связи сообщить, что многие в России считают, что очень скоро их освободят. Рано или поздно. Император уже учредил несколько комиссий, которые должны подготовить проведение такой реформы. Многие здесь хотят уничтожения крепостного права, но боюсь, что часто такие требования раздаются не в силу нравственных или религиозных соображений, а лишь потому, что получающие жалованье слуги работают добросовестнее и служат лучше, чем крепостные.

Иностранным слугам выплачивают очень высокое содержание – вы бы удивились, узнав, какие это громадные суммы. К тому же наблюдается тенденция использования бывших солдат в качестве слуг. Те крепостные крестьяне, которые отслужили свой срок в армии, автоматически получают свободу, но к этому времени они утрачивают всякую связь с домом и семьей, и им некуда податься и не на что существовать. Они становятся замечательными слугами, так как приучены в армии к беспрекословному подчинению и стойко переносят все лишения. Часто их хозяева этим пользуются и платят им худое жалованье.

Однако, несмотря на все язвы существующей системы, нельзя сказать, что крепостные крестьяне совершенно несчастны. Они живут в простых домах по-спартански, едят простую пищу, черный хлеб и гречневую кашу, соленые огурцы, капусту, иногда рыбу. Но их так много, что трудиться им приходится не так много и большинство весело настроены и не чувствуют себя угнетенными. За пределами столицы все может обстоять иначе. Разумеется, существуют жестокие хозяева, настоящие злодеи, но мне пока не довелось увидеть ничего подобного. И это вполне естественно».

Перевернув страницу, она приступила к новой теме.

«Наша светская жизнь бьет ключом, но, как мне кажется, вы сочли бы ее скучной. У Полоцких – масса друзей, однако они совсем не в вашем вкусе, тетушка! Это, в основном, представители купечества – солидные, уважаемые люди. Они, конечно, скучноваты, но зато очень добросердечные и гостеприимны. И никто из них не рисуется. Каждая встреча с ними обязательно предусматривает продолжительный обед, за которым следуют бесконечные разговоры, игра в карты или другие игры. Им нравятся всякие загадки и музыка. Иногда неожиданно устраиваются танцы, если в доме собирается много молодежи.

Меня постоянно просят рассказать об Англии, о нашем образе жизни. Они так мило удивляются, когда узнают, что будни в Чизвике разительно отличаются от их уклада. Больше всего вызывают изумление мои посещения больных и бедняков. Их поражает не только то, что такая леди, как я, занимается благотворительностью, но также и отношение бедняков к этому – то, что наши нищие сословия с благодарностью принимают помощь! В России мужики чтят традицию. Все должно делаться так, как делалось при их дедах и прадедах, независимо от их политической системы. Даже если какой-то хозяин искренне хочет улучшить их положение, крепостные начинают недовольно ворчать и сопротивляться. Если он будет настаивать на своем, то они могут потравить его урожай, а то и усадьбу сжечь.

Вам, вероятно, будет приятно узнать, что мы проводим вечера не только в компании представителей среднего класса. Мы также вхожи в высшее общество, благодаря связям графа Карева. Речь идет не о „нашем“ графе, а о его младшем брате – Петре, с которым мы встретились по странному стечению обстоятельств на корабле по пути в Россию. Это весьма приятный молодой человек, но в голове у него гуляет ветер. Тем не менее, Петр так добр к Ричарду, приглашает его на охоту и рыбную ловлю, дает ему лошадей, когда они отправляются покататься верхом. По рекомендации графа Ричард стал почетным членом офицерского клуба. Петр представил его своим друзьям гвардейцам, с которыми Ричард быстро подружился».

Флер снова задумалась. Ричарду в графе не нравилось только одно – его повышенное внимание к Людмиле. Она наблюдала за развитием ситуации с забавным интересом, поскольку Петр так хитроумно вел свое наступление, что порой было трудно понять, кто из них двоих является предметом его страсти. Он повсюду сопровождал Флер, Людмилу и мадам Полоцкую, постоянно пытался войти к ним в доверие, применяя самые разнообразные уловки, так что было трудно определить, чьим кавалером он в данный момент является.

Ричард, вполне естественно, был убежден, что предмет обожания Петра – это Милочка, и ему не нравились чары русского поклонника. Но Флер чувствовала, что в отношении графа к Милочке слишком много легкомысленности, что напрочь исключало любые серьезные намерения. Она была почти уверена в том, что Петр просто хотел быть добрым ко всем окружающим.

Карев-младший без всяких видимых усилий сделался своим человеком в доме Полоцких, и к его присутствию настолько все привыкли, что он автоматически получат приглашение на любое семейное торжество. Флер забавлялась, наблюдая за ним на этих скучных вечерах, когда он пытался завоевать благосклонность солидных, всеми уважаемых дам, которые несомненно пришли бы в ужас, узнай они, чем он занимался в тот день утром. Петр был настоящим хамелеоном гостиных и чувствовал себя одинаково свободно, когда обсуждал с какой-нибудь дородной купчихой в атласном платье различные легкие недомогания или же, небрежно развалясь в семейной ложе Каревых в театре, оживленно беседовал с фрейлиной императрицы.

Он обладал удивительной способностью найти общий язык с любым человеком, приспособиться к любым обстоятельствам, поэтому производил впечатление ветреника, но неизменно был душой любой компании. Флер очень нравился Карев-младший, она находила графа забавным и смешным, и ей всегда было легко и приятно в его обществе. Она с удовольствием болтала с Петром, смеялась и подтрунивала над ним, никогда не обращая внимания на его мужские достоинства, полагая, что они не заслуживают ее внимания. Ей казалось, что у нее появилась еще одна очень милая подружка. В общении с его старшим братом она чувствовала себя совершенно иначе.

Флер вернулась к письму.

«…Скоро большинство состоятельных людей уедет на лето в свои сельские поместья, поэтому сейчас все спешат, один званый обед следует за другим, один бал сменяет другой.

Нас пригласили на бал к Каревым, и мы все возбуждены до крайности и сгораем от нетерпения поскорее увидеть прекрасный дворец, так как это весьма примечательное здание в Петербурге, одна из его достопримечательностей.

Мадам Полоцкая долго пребывала в сомнении, не зная, прилично ли принимать предложения от холостяка, но граф Петр заверил ее, что на балу будет присутствовать хозяйка – их старшая сестра Мария Васильевна. Я была сильно удивлена, что у него вдруг неожиданно объявилась сестра, о которой никогда не упоминал в наших разговорах ни младший, ни старший братья Каревы. Но, судя по всему, речь идет о сводной сестре, дочери их матери от первого брака. Она значительно старше его и, похоже, он не поддерживает особо тесных с ней отношений.

Когда нам прислали приглашения, я ужасно разволновалась, предстоящий бал несомненно станет самым грандиозным событием за время моего пребывания в России.

Я боялась совершить там какую-нибудь оплошность и опозориться. Но старая нянька Милочки, ставшая теперь ее горничной, успокоила меня. „Нечего беспокоиться, барышня, – сказала она, – не забывайте, вы были представлены самой королеве Англии“, – и ее слова развеяли мои страхи. Горничная Катя сшила мне великолепное платье. Здесь не принято пользоваться услугами портных, так как считается, что весь гардероб молодой леди должна шить ее горничная – от корсетов до шляпок…»

Флер задумалась. Нет, она не боялась встречи с Каревым-старшим, так как Петр сообщил, кроме всего прочего, что брат всю зиму провел в Москве, а оттуда собирался прямиком направиться в свое имение, расположенное возле Киришей, даже не заглядывая в Петербург.

Но на душе у нее все равно было неспокойно. Она войдет в его дом, где он вырос в кругу семьи и куда привез молодую жену. Флер боялась неожиданных чувств, которые могли застигнуть ее врасплох. Эти мысли заставили ее взглянуть на графа Петра несколько с другой стороны: Карев мог быть русским вариантом щеголя с Бонд-стрит, но он выходец из знатной петербургской семьи, сын человека, бывшего когда-то любимым министром царя всей Руси. По английским меркам размеры его состояния даже трудно себе представить, к тому же он был воспитан в таком большом дворце, что никто в нем так и не смог пересчитать количество комнат.

И так как Флер прежде недооценила, к своему несчастью, социальное положение Карева-старшего, теперь возникала опасность повторения того же, только в отношении младшего брата.

Разумеется, в данном случае ни о какой любви к Петру Николаевичу не могло быть и речи, но…

Она услыхала, как кто-то вошел в ее комнату. По легким, мелким шажкам Флер сразу догадалась, кто это, еще до того, как посетительница, поцарапав ноготком по ширме, порывисто зашептала:

– Флерушка! Вы не спите?

Она отложила в сторону перо.

– Нет, прошу вас.

Перед ней появилась босоногая Милочка, а за ней, как всегда, прибежали две собачки. На девушке была ночная рубашка, а поверх нее пеньюар. Голову же украшал кружевной чепец.

– Мне захотелось поговорить с вами. Вы не хотите спать?

– Ни капельки. Забирайтесь на кровать и спрячьте ноги под одеяло, они, наверное, совсем замерзли.

– Я забыла свои комнатные туфли. Но ногам все равно тепло.

Милочка залезла на кровать, завернулась в одеяло и уселась, обхватив колени руками. Собачонки устроились на полу. Они лежали, помахивая хвостами, и с мольбой смотрели на хозяйку. Обычно собаки спали в одной кровати с Милочкой, но Флер находила этот обычай варварским, кроме того, ей не нравилась собачья шерсть на простынях, и она наотрез отказалась пускать их в свою постель. Такие ночные визиты стали постоянным явлением. Два, а то и три раза в неделю Милочка, после того как в доме все улягутся, шлепая босыми ногами, прибегала к ней, чтобы поговорить. Хотя Флер была весьма высокого мнения о мадам Полоцкой как о наперснице, ее дочь находилась в том возрасте, когда родители еще кажутся такими же далекими, как и олимпийские боги, и поэтому не способными понять юность.

С одиннадцати вечера до трех утра Милочка обычно бодрствовала. И сколько раз Флер приходилось засыпать под журчащий, словно ручеек по камешкам, голосок Милочки, рассказывавшей ей о своих надеждах, заботах, о том, что волновало ее и что беспокоило.

В этот вечер у нее явно было что-то весьма важное на уме. Немного покачавшись взад и вперед, она начала:

– Я так взволнована завтрашним балом, а вы? Только подумать, мы увидим, как выглядит дворец изнутри! Сколько раз я проезжала мимо! Говорят, у них есть чудесный сад…

– Завтра нам сад не покажут.

– Конечно нет, но если нас пригласили один раз, то кто знает, что произойдет потом? Могут последовать и другие приглашения. – Флер в этом сильно сомневалась, что было видно по ее лицу. Милочка с душевным трепетом спросила: – А вы тоже волнуетесь, да?

– Разумеется. Я с нетерпением жду бала. Почему вы в этом сомневаетесь?

– Ах, право, не знаю. К тому же вы становитесь какой-то странной, как только речь заходит о графе Кареве. А когда нам прислали приглашения, у вас был такой вид, будто вам это совсем не понравилось.

Флер казалось, что она уже перестала трепетать при упоминании имени Карева и все волнения остались в прошлом. Нужно быть более осмотрительной.

– Наверное, я просто растерялась, не зная, что мне надеть по такому случаю.

– Да, конечно! Это сразу же приходит в голову, как только получаешь приглашение. Мой папа так добр ко мне, я знала, что он закажет для меня новое платье! Ведь предстоит такое важное событие, разве можно надеть то, что уже все видели? Неслыханно! И я подробно продумала свою прическу.

Флер посмотрела на незавершенное письмо.

– Вы пришли ко мне, чтобы поговорить о своих туалетах или сообщить что-то более важное?

– Ах, простите, я опять заболталась, – ответила Милочка, нисколько не обижаясь. – Просто мне хотелось знать, что вы думаете о графе Кареве?

– В каком смысле? На мой взгляд, он очень приятный молодой человек.

– Вне всяких сомнений, но как он вам кажется в роли мужа?

Флер вздрогнула.

– Я об этом не думала.

Милочка рассмеялась.

– Да не для вас! Вы ему не подходите, вы слишком для него красивы. К тому же вы очень серьезная женщина, вам не пристало выходить замуж за вертопраха, ведь он такой легкомысленный, не правда ли? Я имею в виду для меня. Я подумываю о браке с ним.

– Неужели? И он намекал о своем желании сделать вам предложение? Или вы считаете, что его мнение не в счет?

– Ах, Флер, дорогая, не язвите. Конечно, он мне ничего не говорил – это было бы неприлично. Просто мне хочется знать, подходит ли он мне.

– Милочка, мне кажется, граф, оказывая вам знаки внимания, не имеет в виду ничего серьезного, – ответила Флер, смутившись, что попала в такую пикантную ситуацию. Она сама очутилась в плену своих тщеславных замыслов в отношении этой семьи, и теперь на душе у нее стало грустно. – Не думаю, что он захочет жениться на вас, – преодолевая себя, проговорила Флер.

Милочка сильно удивилась.

– Почему бы и нет?

Но как поделикатнее ей все объяснить?

– Потому что он вращается в совершенно другом мире. Это – иной пласт общества.

Милочка на мгновение призадумалась, но потом личико ее просветлело.

– Ах, да вы же англичанка и не понимаете, что это не имеет ровным счетом никакого значения. Мой папа страшно богат, а богатство в Петербурге самое главное. Я только не могу разобраться, нравится ли он мне или нет. Иногда он мне кажется таким глупым. А вы что скажете?

– Вокруг вас столько молодых людей. К чему такая спешка? На вашем месте я подождала бы, пока вы не встретите человека, которого полюбите всем сердцем.

Милочка задумалась.

– Да, наверное, я смогу. Но беда в том, что никто не вызывает у меня глубоких чувств. Думаю, все равно, за кого выходить. У вас бывают такие чувства?

– Я не собираюсь выходить замуж, – твердо сказала Флер. – Поэтому у меня нет таких проблем.

– Ах, вон оно что! – Милочка опять надолго погрузилась в размышления, положив кончик подбородка на колени. Светло-каштановые волосы шатром закрывали ее хрупкую фигурку, Вылитый ангелочек! Ей только не хватало двух крылышек за спиной. – Мне нравится и ваш брат, даже очень. Он такой романтичный, и такой же красивый, как и вы. Просто прелесть! Но, насколько я знаю, осенью он возвращается в Англию, а мне не нравится тамошняя жизнь. Папа рассказывал, что вы не хотите выходить замуж. Ничего себе – отдать все свои деньги вместе со всеми своими законными правами мужу! – Вдруг Милочку осенила счастливая мысль. – Знаете что? Вам нужно выйти замуж здесь, в России, и остаться у нас! Может быть, в конце концов вы выйдете замуж за Петра Карева. Мне кажется, с годами он остепенится и станет посерьезнее.

– Ах, любовь моя, если только вы мне его уступите.

– Опять подтруниваете надо мной. Ну да ладно. Мне кажется, он нам не подходит, ни мне, ни вам! – Милочка зевнула. – Кажется, пора спать. Нюшка думает, что я давно в кровати. Она всегда отсылает меня в спальню очень рано, если только ничего необычного в доме не происходит. Будто можно выспаться впрок!

Она развернула одеяло с присущей ей грацией, спустила на пол красивые длинные ноги и, наклонившись к Флер, подставила щеку для поцелуя. Это был очаровательный жест, свидетельствовавший об импульсивном доверии человека, которому никогда не отказывают в его капризах.

– Спокойной ночи, Флерушка! Нас ждет грандиозный бал – и что-то волнующее там обязательно произойдет. Я нутром это чувствую, как говорит Нюшка!

Дворец Каревых сиял не хуже Гросвенор-хауз, когда к длинной очереди экипажей у парадного крыльца подкатила карета Полоцких. Перед домом собралась порядочная толпа зевак, а небольшой отряд солдат, сдерживая любопытных, прокладывал среди них дорогу для вновь прибывших гостей. Они поднялись по белым каменным ступеням в великолепный холл. Слуги в ливреях приняли верхнюю одежду, а один, самый дородный, проводил к широкой главной лестнице.

Несмотря на утешительные слова Нюшки и на удачно сшитое Катей платье – оно было из бледно-желтого шелка, отделанное самыми изысканными кружевами и узкими шелковыми ленточками, – Флер очень волновалась. У нее кружилась голова, но она объясняла это жарой.

Чуть приподняв юбки кончиками пальцев, Флер начала подниматься по лестнице позади Полоцких, но впереди Людмилы, опираясь на руку Ричарда. Из-за пышных юбок приходилось идти медленно, быть все время очень внимательной, чтобы не оступиться. Флер казалось, что ее окружила плотная стена шума, – несколько сотен человек разговаривали одновременно, к тому же из далекого бального зала доносились звуки оркестра.

На каждой ступеньке с обеих сторон стояли слуги в вишневого цвета ливреях, в белых панталонах, чулках и перчатках. Поднимаясь по лестнице, Флер то и дело поглядывала на них, но у слуг были неподвижные непроницаемые лица, а глаза устремлены в одну точку впереди себя. Сумели бы они подхватить гостя, если тот нечаянно споткнется или даже покатится вниз по длинной лестнице? Они закрывали вид по обеим сторонам, а впереди нескончаемой вереницей шли приглашенные. Флер оказалась в замкнутом пространстве, она ничего не видела и не слышала, а сзади ее подталкивали другие гости. Ей показалось, что сейчас она похожа на чрезвычайно довольного юного помощника трубочиста, которому оказали честь слазить в дымоход.

Ну вот наконец и верхняя площадка. Сердце у нее в груди билось словно птичка в клетке, из-за тесной шнуровки корсета, и она очень обрадовалась минутному отдыху, чтобы перевести дух. Потом все снова двинулись вперед. Флер услыхала, как мажордом, коверкая, произнес ее имя вместе с именами Ричарда и Полоцких. Они подошли к встречавшим гостей хозяевам.

Хозяйка, миниатюрная – женщина в несколько странном для ее возраста девичьем платье, с поседевшими волосами, украшенными живыми цветами, встретила их с застывшим на изможденном красивом лице выражением обиженного ребенка. У нее было удивительное лицо, на которое можно было смотреть, смотреть не отрываясь, но у Флер для этого не было времени. Рядом с Марией Васильевной стоял сам хозяин – граф Карев-старший.

Флер подняла на него испуганные глаза, и в то же мгновение все, казалось, поблекло, рассеялось – шум, яркий свет, гости, – и она осталась наедине с ним, словно на вершине одинокой горы, а над ними было только небо. Они пристально смотрели друг другу в лицо, и вдруг ей показалось, что двух прошедших лет не было, что она рассталась с ним вчера.

Все ее страдания, ее борьба с самой собой, ее решимость забыть о нем, а также вошедшее в поговорку целительное воздействие времени теперь ничего не значили. В это мгновение звенящей в ушах тишины они были с ним вдвоем, только они одни, они стояли рядом, уверенные в себе, и Флер знала, что ничего в ней к нему не изменилось и вряд ли когда-нибудь изменится.

Вдруг ее будто кто-то резко дернул за руку, и она вновь очутилась в реальном мире. Снова ее окружила плотная стена гула, и где-то близко она разобрала доносившиеся до нее слова:

– Мисс Гамильтон, я очень рад принимать вас в своем доме. Позвольте мне представить вам мою сестру Марию Васильевну Чайковскую. Роза, дорогая, это мисс Флер Гамильтон, я тебе говорил о ней.

Он вложил всю свою сердечность в голос. Флер, почти ничего не видя перед собой, сделала реверанс, почувствовав, что ее рукой завладела Роза.

– Рада с вами познакомиться, мисс Гамильтон. Сережа так много рассказывал мне о вас. Надеюсь, нам представится возможность узнать друг друга лучше.

Мария Васильевна говорила по-английски. Голос у нее был звонкий, музыкальный, очень приятный. Улыбка, озарившая ее изможденное лицо, разгладила его, и она стала похожа на очень молодую женщину, даже девушку, стоявшую на пороге зрелости. Флер наконец с трудом набрала в легкие воздуха, но в груди у нее болело, как будто она задерживала выдох.

– Очень надеюсь на это, сударыня, – ответила Флер, – но взгляд ее против воли устремился к Кареву.

Граф не спускал с нее прекрасных глаз, в которых появилось выражение, запомнившееся Флер с того времени, когда они были вместе. Зачем он так ласково смотрит на нее? От его взгляда Флер поняла, как он дорог и близок ей, а здесь это было совсем некстати. Она чувствовала, как все фибры ее существа стремились настроиться на него, словно они были частью одного целого, которое никак нельзя было разъединить. Ее охватило волнение, которое она не могла унять. Несмотря на бурю эмоций, разум подсказывал ей, что все это напрасно, что граф не любит ее, и что велика опасность повторения прежних болезненных для нее ошибок.

Карев взял ее руку и мягко прикоснулся к ней губами, одарив при этом добрым, сердечным взглядом.

– Рад новой встрече с вами, мой дорогой друг, – сказал он. – У нас будет время поговорить попозже.

Напиравшие сзади гости, вполне естественно, оттеснили Флер от него, и она, не сопротивляясь потоку, оказалась в стороне, где рядом с ней вдруг появился граф Петр. Она бросила на него вопросительный, чуть ли не укоризненный взгляд, а он, протянув ей навстречу руки, сразу начал оправдываться:

– Я не знал, что он будет здесь, клянусь вам. Он только сегодня утром вернулся из Шварцентурма, вернулся совершенно неожиданно. Роза оставила ему там записку, в которой сообщила о моем бале, и когда он обнаружил ее, то тотчас же сел в карету и явился сюда. Это вполне в его духе – навязывать свое общество, когда его не хотят!

Он говорил о брате в пренебрежительном тоне, и Флер удивленно вскинула брови.

– Нет, ему ни за что не удастся испортить мне вечер, как бы он ни старался, обещаю вам! – воскликнул Петр. – Если Роза не имела ничего против моего бала, то какое ему до этого дело? Ах, ну да ладно. – Он пожал плечами, словно вспомнив, что сейчас не время и не место для семейных ссор. – Вы познакомились с моей сестрой Розой? Правда, она чудо?

– Да, кажется, она очень мила.

– Погодите, скоро вы ее узнаете лучше. Вот она смотрит на меня. Извините, мне нужно подойти и полюбезничать с братцем. Но когда начнется бал, вы обещаете мне первый танец, хорошо?

Флер постепенно приходила в себя.

– Да, конечно. Если вам угодно.

– Вы могли бы проявить больший энтузиазм, – произнес Петр, притворясь, что обиделся. – В конце концов – я самый лучший танцор во всем Петербурге.

Флер невольно вспомнила бал у герцогини Олдерни, когда она танцевала вальс с графом, и про себя умоляла, чтобы Петр поскорее ушел. Петр, бросив на нее странный взгляд, тут же повернулся, будто прочитал ее мысли.

К ней подошел Ричард под руку с Людмилой.

– Послушай, Фло, какой сюрприз увидеть снова графа Карева здесь!

– Он поздоровался с вами, как со старым другом, – заметила Милочка, задумчиво ее оглядывая. – Вы часто встречались с ним в Лондоне?

– Да, достаточно часто, – ответила Флер рассеянно.

– Вы не находите, что он очень красивый мужчина, – продолжала Милочка. – Но, по-моему, в нем есть нечто страшное, пугающее. Он такой высокий, а глаза какие-то особенные, как вы считаете?

Флер в ответ только покачала головой.

Ричард тем временем говорил о своем.

– Я слышал, что Петр предложил тебе открыть с ним бал, это правда?

– Граф попросил меня станцевать с ним первый танец, – поправила его Флер, – но честь открыть этот бал принадлежит госпоже Чайковской, разве не так?

– Ладно, как бы там ни было, ты уже ангажирована, – нетерпеливо сказал Ричард. – В таком случае, Милочка, не окажете ли мне честь станцевать со мной первый танец?

– С радостью, – ответила она.

Постепенно толпа гостей просочилась через двери в просторный бальный зал. Он был освещен восемью громадными люстрами, в каждой из которых горело по сотне свечей. Они отражались в больших зеркалах в позолоченных рамах, в глянцевых дверях, ведущих на террасу, с которой открывался вид на знаменитый сад. Воздух был весь пропитан терпким ароматом воска, который смешивался с запахом женских духов и помады для волос.

В конце зала стоял помост, на котором расположился большой оркестр из крепостных. Они сидели на стульях с высокими тонкими ножками, держа в руках инструменты и ожидая сигнала к началу танцев. Гости медленно расхаживали вдоль стен. В зале было очень жарко. Многие женщины обмахивались веерами. Со стороны они были похожи на хлопающих крыльями голубок, пытающихся удержать равновесие на ветке.

Флер с особой остротой воспринимала все в этом зале – любой запах, любой звук, особенно же чутко прислушивалась к своему телу, она чувствовала жесткие пружины белого корсета, давящего ей на ребра, кровь, стучавшую в висках, нежное прикосновение длинных локонов к оголенным плечам.

У нас будет время поговорить попозже, – пообещал Карев-старший. Что же он ей скажет?

Вдруг она заметила, что к ней направляются оба брата. Они подошли одновременно с разных сторон. Братья уставились друг на друга, словно два враждующих кота.

– Это мой танец, насколько я помню, мисс Гамильтон, – произнес Петр почти с вызовом, не сводя взгляда с лица Сергея. – Я пришел за вами.

Он предложил ей руку. Флер не успела пошевелиться, как Карев-старший упрямо покачал головой.

– Я намерен открыть бал с мисс Гамильтон.

Петр весь вспыхнул от привычного для младшего брата негодования.

– Я первый попросил ее…

– Она здесь почетный гость, а я – хозяин. Даже ты, Петр, должен понять, что я просто обязан открыть бал с мисс Гамильтон.

– Я не… я, право, не знала, что являюсь почетным гостем, – рассеянно возразила Флер. По выражению лица Петра она поняла, что это стало открытием и для него.

Карев повернулся к ней.

– Конечно, вы – почетный гость. Почетный наш гость, прибывший из Англии. Весь этот бал устроен в вашу честь. Надеюсь, брат сообщил вам об этом?

Он избрал для своего объяснения язвительный тон. Что-то между братьями происходило, но что – Флер не могла понять. Но он уже предлагал ей свою руку, улыбаясь ей с высоты своего роста, и в его глазах она увидела те же искорки, как и тогда, давно, в Хардивей-хауз. И вдруг этот бал превратился в обычный, как и все прочие балы, танцы стали такими же, как и везде, и все иные соображения вдруг исчезли. Флер, взяв Сергея под руку, улыбнулась в ответ, и от ее улыбки Петр сразу помрачнел.

Она шла с ним по залу, и толпа, словно по какому-то волшебству, расступалась перед ними, словно колючая изгородь перед мечом принца. С обеих сторон великолепно одетые женщины и блистательные знатные мужчины пятились назад, мягко похлопывая в ладоши, улыбались и кивали головами. Флер шествовала, как принцесса, в центре всеобщего внимания, она знала, что красива, и что удостоена такой чести по праву.

Свободное пространство перед ними все увеличивалось, расширяясь, и вот уже они стояли вдвоем в центре громадного зала. Граф, повернувшись к ней и заглянув в глаза, обнял ее за талию. Короткая пауза – и раздались звуки оркестра. Она не знала, какую мелодию играли музыканты, но трехдольный ритм вальса, казалось, передавался ей от пружинящего пола.

Они проделали вдвоем целый крут, и только после этого одна пара за другой начали присоединяться к ним, загораживая их своеобразным океаном от любопытных взоров, создавая для них интимную обстановку. Он слегка улыбался. Вдруг Флер почувствовала себя необыкновенно счастливой. Только танец, – убеждала она себя. И все. Не нужно строить воздушных замков. Но можно наслаждаться танцем – это никому не запрещено.