Текст книги "Флёр"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)
18 
Людмила первой подбежала к нему и опустилась на колени.
– Ах, Ричард, Ричард! – Слезы ее оросили неподвижное лицо Ричарда. – Флер, сделай что-нибудь! Ты должна спасти его!
– Похоже, у него холера, – произнес Пэджет тоном, в котором не чувствовалось и слабой надежды.
– Да, – ответила Флер. Она сразу узнала ее симптомы – изможденное, впалое лицо, холодная влажная кожа, учащенный, едва прощупывающийся пульс.
– Я так и думал, – тяжело вздохнул Пэджет. – Утром у него начались спазмы, мы как раз начали строиться. Он уже в течение нескольких дней страдал от дизентерии, но эта болезнь не пощадила практически ни одного из нас. Все думали, что у него ничего серьезного, покуда он не упал с лошади. Мы хотели было отправить его обратно на транспортное судно. К счастью, тогда я увидел вас.
Ричард лежал на прогретой, испекшейся земле на ровном месте на самом солнцепеке, положив голову на ранец. Он находился в состоянии глубокого обморока. Флер чувствовала характерный запах поразившей его болезни. Волосы у Ричарда намокли от пота, вся рубашка в рвоте, мундир запачкан.
Но, несмотря на это, Людмила склонилась над ним на коленях, успокаивая его теми словами, которые в детстве ей говорила Нюшка, поглаживая ему волосы и лицо. Она не обращала никакого внимания на тошнотворную природу его болезни.
– Как он? – поинтересовался Карев.
– Сейчас наступила критическая стадия – коллапс после спазм, – ответила Флер, сжимая рукой челюсти брата. Она постоянно щупала его пульс. – После этого он либо умрет, либо болезнь перейдет в стадию ремиссии. – Она беспомощно огляделась. – Надо увезти его отсюда.
Людмила, услыхав ее слова, вскочила на ноги.
– Да, да, его нужно непременно отвезти домой. Да поскорее!
– Можно? – спросил Карев.
Пэджет пожал плечами.
– Откровенно говоря, лично я ничего не имею против. На этих транспортных судах сейчас просто кромешный ад – там некому будет присматривать за ним. Его слуга тоже слег. – Лицо у него исказилось. – Проклятая болезнь! Мы думали, что расстались с ней там, в Варне. Но уже после того, как мы высадились, у нас появилось сотни случаев новых заболеваний. Хорошо, забирайте его, мисс Гамильтон, попытайтесь спасти ему жизнь, если это еще возможно.
Флер решительно выпрямилась.
– Благодарю вас, лорд Джордж. – Она бросила взгляд на Карева. – Нужно сделать для него носилки.
– Здесь полно подручных материалов, – отозвался он.
Пэджет беспокойно переступал с ноги на ногу.
– Боюсь, мне пора идти. Мне хотелось бы вам еще чем-нибудь помочь, но, к сожалению, больше я ничего для вас сделать не могу.
– Я понимаю, – торопливо ответила Флер. – Да благословит вас Бог за то, что вы мне об этом сообщили!
Она крепко пожала ему руку. Вскочив на лошадь и окликнув своих людей, он рысью ускакал прочь.
Они смастерили грубые носилки из выброшенных шинелей и кожаных подпруг, снятых с трех лошадей, и наконец медленно тронулись в путь на северо-запад. Милочка вела лошадь, Карев поправлял все время носилки, а Флер тащила за собой за поводья двух лошадей. Это был трудный, изматывающий переход, пока они не добрались до ближайшей татарской деревни, расположенной приблизительно в двадцати километрах от моря. На это у них ушло два часа, и все это время Ричард не шевелился, он даже не открывал глаза.
Вскоре им стало понятно, почему в армии неприятеля оказалось так мало лошадей и повозок. Они привезли их с собой совсем немного, рассчитывая реквизировать и то и другое после высадки на берег. Но хитроумные татары умели надежно припрятать свое имущество. Отряды разведчиков, рыскающие повсюду, ничего не нашли, кроме пустых амбаров, конюшен и умирающих с виду от голода деревенских жителей.
Для графа Карева и его дам повозка, однако, нашлась. Если бы местные жители были уверены, что британская армия как всегда готова платить за все реквизированное валютой, то они несомненно продали бы ей все необходимое.
– Мой дом к вашим услугам, барышня, – с надеждой в голосе предложил владелец повозки, – там вы сможете выходить своего больного. Какой ужас! Отмахать столько верст по такой жаре! Почему бы не оставить его здесь, пока ему не станет легче? Мои домочадцы временно поживут у родственников, весь дом будет целиком в вашем распоряжении.
Людмила вопросительно посмотрела на Флер.
– Может быть, так будет лучше? Вдруг его вообще нельзя передвигать?
Флер задумалась лишь на мгновение.
– На стадии ремиссии самое главное – уход за больным. Думаю, лучше отвезти его домой, где у нас будет под рукой все необходимое. И сделать это надо сейчас.
– Я согласен, – сказал Карев. – До дома всего десять верст. Мы можем доехать туда за три часа, и если нам удастся укрыть его от палящего солнца…
Татарин, пожав плечами, отдал им крытую кибитку, запряженную парой сильных лошадей. Сам забрался на облучок, заверяя их, что никто не сможет так управиться с его лошадьми, как он, заставить их показать, на что они способны.
– Потом я могу пригнать кибитку назад, и вам не о чем будет беспокоиться.
– Очень хорошо, – согласился Карев. – Тогда в путь.
Граф ехал верхом за кибиткой, держа за поводья еще двух лошадей. Женщины устроились в кибитке, не спуская глаз с больного.
– Что мы можем сделать для него? – то и дело спрашивала Людмила Флер.
– Ничего. Только то, что мы делаем, – ответила она. – Все зависит от того, справится ли он с кризисом или хватить ли у него на эту борьбу сил.
Людмила со скорбным видом снова склонилась над Ричардом.
– Какой у него болезненный вид. Как ты думаешь, ему станет полегче?
– Он был всегда сильным, – ответила Флер. – И у него есть неплохой шанс выкарабкаться. – Но Людмила почувствовала в ее голосе нотку сомнения. Она помнила, что сказал Пэджет. До этого Ричард несколько дней маялся дизентерией. И такое состояние, по-видимому, подорвало все его силы.
Снова и снова Флер щупала его пульс, протирала мокрым носовым платком лицо, смачивала губы водой, которой снабдил их татарин, моля Бога сохранить Ричарду жизнь, пощадить ее брата. Теперь он остался у нее один, по сути дела, кроме него, ближе родственников у Флер не было. Истинная глубина ее чувств к брату открылась ей только сейчас, когда возникла опасность потерять его навсегда!
Когда они подъехали к дому, Карев поскакал легким галопом вперед, чтобы предупредить всех домочадцев и приказать Нюшке приготовить для Ричарда постель на прохладной половине. Он все еще не приходил в создание, когда они внесли его в дом. Увидев его, нянька что-то процедила сквозь зубы, осенив себя крестом. Потом она решительно прогнала Милочку из комнаты.
– Нечего со мной спорить, графиня. Мы с барышней сейчас его обмоем, ну а какой от тебя прок? Ступай, ступай, не серди меня. Позже придешь и все увидишь и посидишь рядом с ним – я гляжу, тебе этого очень хочется.
Они вдвоем сняли грязную одежду, вымыли его и смазали болячки целебной мазью. Он был легким, как перышко. Ричард и так никогда не отличался особой упитанностью, но теперь, казалось, превратился в кожу и кости – ребра у него выпирали, по ласковым словам Нюшки, как у «старого мерина».
Надев на него свежую полотняную ночную рубашку, они положили его на кровать и накрыли простыней. Флер стояла перед ним, поддерживая его нижнюю челюсть, и с мрачным выражением лица смотрела на него.
Нюшка остановилась рядом с ней с ворохом грязной одежды.
– Теперь он, барышня, в руках Божиих. Он видит, как вы о нем заботитесь, точно говорю вам.
Флер, не разобрав до конца ее слов, что-то пробормотала в ответ. Нюшка мягко прикоснулась к ее руке.
– Сейчас поставлю икону Святого Севостьяна в углу – он заступник всех солдат, – сообщила она. А завтра день Святого Евстафия. Он тоже был солдатом, так что не бойтесь, они как следует присмотрят за ним.
Флер, поглядев на нее, рассеянно улыбнулась.
– Благодарю вас, я знаю.
– Вот так, барышня, – кивнула Нюшка. – Сейчас отнесу его вещи и все выстираю. Они ему еще пригодятся.
Прохладным вечером сознание вернулось к Ричарду. Открыв глаза, он увидел склоненное над собой лицо Людмилы, обрамленное мягкими золотистыми локонами. Он подумал, что она ему приснилась. Потом он увидел белые стены, бледный вечерний свет, глубоко втянул в грудь легкий, душистый воздух. Ричард чувствовал, какое у него невесомое тело, словно пена на гребне волны. Нет, это не сон. Скорее всего он уже умер.
– Милочка?
Из его рта вырвался лишь шепот, но в ушах Людмилы он превратился в симфонию.
– Ах, Ричард, – воскликнула она, наклонившись еще ниже, чтобы поцеловать его влажную щеку. Слезы окропили его сухие губы. Он благодарно облизал соленые капельки. – Нюшка говорит, что ты не умрешь! Она говорит, что об этом ей сообщил Николай-угодник, а этот святой всегда прав. Как ты себя чувствуешь, дорогой Ричард?
Дорогой Ричард не мог говорить, но голос Милочки разбудил Флер, прикорнувшую на несколько минут в соседней комнате. Она быстро вошла к ним. Положила холодную руку на лоб Ричарда, придерживая пальцем его нижнюю челюсть. Заметив удивленный взгляд брата, она улыбнулась, понимая, о чем он сейчас думает.
– Нет, ты не спишь, – сказала она. – Ты все еще в Крыму, в летнем поместье графа Карева в Курном. Я тебе об этом рассказывала в своем письме, ты не помнишь? Ты заболел на марше, и лорд Джордж Пэджет передал нам тебя, чтобы мы выходили тебя. А теперь я принесу тебе что-нибудь попить холодного. Ты хочешь пить?
Ричард лишь чуть заметно кивнул головой, но по его глазам она поняла, что его мучает жажда. Один из симптомов холеры – постоянная мучительная жажда, а брат провел целых пять дней на этой раскаленной солнцем равнине, получая только ежедневную походную норму воды, а до этого он проделал весь долгий путь от Варны на палубе корабля, где воды всегда очень мало… Этот кошмар от постоянной нехватки воды все еще не покидал его, – 1 подумала Флер. Она это ясно видела.
Она принесла ему бокал ледяного шампанского.
– Можешь пить сколько хочешь, любовь моя, – сказала она. – Не нужно экономить, у нас его здесь много. Но не торопись, не то снова потеряешь сознание.
– Позволь мне, Флер, позволь, – запричитала Милочка, и Флер была вынуждена передать ей бокал. Она внимательно следила за действиями Людмилы, чтобы она как следует поддерживала Ричарда за голову, чтобы он не захлебнулся. Но эта нетерпеливая, беззаботная Милочка вдруг, словно по мановению волшебной палочки, превратилась в опытную, нежную сиделку и все делала так, как нужно.
Когда голова Ричарда снова оказалась на подушке, усилия, которые ему понадобились, чтобы осушить бокал, кажется, изнурили его окончательно. Он лежал, вытянувшись на постели, и под простыней, казалось, вообще не было никакого тела. Но, судя по всему, брату хотелось что-то сказать, и Флер, пододвинув к кровати маленькую табуреточку, села на нее рядом с ним, взяв его руки.
– Ты теперь в полной безопасности, Дик. Ты выздоровеешь. Мы с Милочкой выходим тебя, тебе необходимо как следует отдохнуть, расслабиться и не перетруждать себя ничем. Сейчас я накапаю тебе настойки опия, и ты сразу заснешь. Тебе ничего не нужно?
Флер видела, как он пытается составить слова в предложение, собирая для этого последние силы.
– Как армия? – наконец прошептал он.
– Мы видели, как она отправилась по берегу к Севастополю. Больше у нас известий о ней нет. Как только что-нибудь прояснится, я сразу тебе обо всем сообщу, обещаю. Вести нам привозят казаки, они знают, что происходит вокруг.
Ричард озадаченно смотрел на нее, стараясь осмыслить то, что она сказала.
– У меня холера?
– Да, любовь моя. Но я имею большой опыт по борьбе с этой болезнью. Помнишь, как я боролась с ней дома, когда возник ее очаг в Айлуорте? Я знаю, что нужно делать. Не бойся.
Он скосил глаза, пытаясь найти Людмилу. Когда ему это удалось, Ричард прошептал:
– Я думал, что она явилась мне во сне.
– Не во сне, дорогой, дорогой Ричард, – возразила Милочка, и на глазах у нее вновь навернулись слезы. Она взяла его вторую руку и крепко сжала в своей.
– Я на самом деле здесь, рядом с тобой!
Флер бросила на нее предупредительный взгляд.
– А теперь оставим его, Милочка, пусть поспит. Его нельзя волновать.
– А я его и не волную, – возмутилась она. Заметив, как нахмурилась Флер, как с негодованием покачала головой, она закусила губу.
Но Ричард по-прежнему не спускал с нее глаз.
– Останься! – вдруг прошептал он.
Лицо у нее просветлело.
– Да, конечно, я останусь. Я посижу рядом с тобой тихо, словно мышка, пока ты поспишь. А когда ты проснешься, то первым увидишь мое лицо.
На лице Ричарда появилась слабая улыбка. Шампанское оказало на него свое воздействие, и его тяжелые веки неудержимо закрывались. Флер решила, что ему настойка опия сейчас не понадобится. Она подождала, пока глаза его не закрылись совсем, а дыхание не стало ровным.
Потом, предупредила Людмилу, чтобы она его не беспокоила, Флер оставила ее одну – пусть продолжит свое добровольное бдение.
На веранде давно ожидавший ее Карев поднялся ей навстречу.
– Ричард пришел в себя, – сообщила Флер. – Он был в полном рассудке и узнал нас. Сейчас он уснул, а Милочка присматривает за ним. Думаю, что он…
Флер осеклась. У нее внезапно перехватило дыхание, сдавило горло, и на глазах выступили слезы. Карев, быстро преодолев небольшое пространство, отделяющее их, заключил ее в свои объятия, и она с большим удовольствием прильнула к его широкой груди, чтобы выплакаться на ней, чувствуя тепло его руки у себя на затылке.
– Это не только из-за Ричарда! – отрывисто приговаривала она сквозь слезы. – Это из-за них всех! Из-за всех умерших и тех, которые ушли туда…
Флер вспомнила, как двигалась по равнине внизу эта небольшая армия в таких веселых мундирах, словно детский набор для игр. Как печально зрелище этого великолепия, когда людской поток марширует под барабанный бой и звуки флейты, под развевающимся разноцветными знаменами, навстречу своей смерти. Как ему это объяснить? Его не было рядом с ней, когда тот солдат из далекого детства сказал ей: «Я когда-то был конюхом». Граф тоже был мужчиной, но ему не понять, какими хрупкими кажутся мужчины женщинам, какими хрупкими, глупыми и в то же время смелыми и отважными.
– Для чего они это делают? – спросила она, не отрывая голову от его груди. – Для чего мужчины это делают? Он погладил ее по волосам.
– Для того чтобы сделать жизнь чем-то большим, чем она есть на самом деле.
На следующий день Ричард выглядел немного лучше. Хотя он был еще очень слаб, кожа у него потемнела, а пульс стал гораздо отчетливее. Гигиена и забота близких оказали свое воздействие, они позволили ему самому лучше справиться с болезнью. Кризис миновал, и сдержанный оптимизм Флер вдохнул в Людмилу безотчетную радость. Флер даже пару раз пришлось сурово ее упрекнуть, чтобы она не беспокоила больного.
Казалось, Ричард вступил в третью стадию болезни, в стадию ремиссии, а с этого этапа при надлежащем уходе у крепкого человека дела должны пойти быстро на поправку, если только не произойдет рецидива. Самое главное – хороший уход, и Флер это прекрасно знала.
Теперь они с Нюшкой подменяли друг друга, так как каждая из них убедилась в сноровистости другой. Нужно было постоянно следить за пульсом Ричарда, держать его тело в тепле и не беспокоить. Ему требовалось много жидкости – ячменная настойка для желудка и шампанское для стимулирования работы сердца и питания крови. Мел и калиевые соли сдерживали диарею. Нюшка же настояла на том, чтобы давать ему еще и обычную соль, для восстановления в организме баланса, который постоянно у него нарушался из-за обильного потоотделения. Флер прежде об этом не слыхала и отнеслась к такой идее с подозрением, но Нюшка, судя по ее виду, была настолько уверена в своей правоте, что Флер уступила и разрешила ей добавлять соль в ячменную настойку. Большую часть дня Ричард спал, просыпаясь только на короткое время, чтобы попить воды или настойки, а также опорожнить кишечник. Он ничего не говорил и, казалось, плохо понимал, где находится. Однако однажды, когда от его губ отняли бокал с шампанским, он слабо улыбнулся. Вечерами, с наступлением прохлады, он просыпался и чувствовал себя значительно лучше. Несмотря на сохранявшуюся слабость, изможденность, впалость на его лице исчезли. Нюшка сказала, что все это результат воздействия на него поваренной соли.
Флер думала, что рвение Людмилы к выхаживанию больного скоро иссякнет, но она упрямо оставалась на своем посту. Казалось, ей больше ничего не нужно – только позвольте посидеть рядом с Ричардом, когда он спал, или передать ему бокал с шампанским или стакан воды, когда он проснется.
Флер с Нюшкой следили за его более земными нуждами, а когда наступали сумерки, они вдвоем старались выпроводить Милочку из комнаты, заставить ее погулять, подышать свежим воздухом.
– Иначе, барышня, вы тоже заболеете вслед за ним, и что мы тогда будем делать? – уговаривала ее Нюшка, выпроваживая свою подопечную из комнаты, словно нашкодившего котенка. – Ступайте-ка и займитесь лучше собачками – они целый день сидят, приклеив носы к двери! Когда вас здесь не будет, молодой барин не вскочит с постели и не станет камаринского плясать, уверяю вас.
Когда по вечерам Ричард просыпался, Флер умывала ему лицо и руки, давала ячменную настойку и становилась свидетельницей его первых откровений.
– Скорее всего я подхватил это на корабле, – сообщил он ей. – Мне казалось, что удалось избежать заболевания, так как я не слезал с лошади с того времени, как мы прибыли в Варну… И все так… Боже, что же это за адово место! Но с виду такое красивое…
Наступила продолжительная тишина. Флер сидела тихо, наклоняя стакан к его губам. Он продолжил рассказ слабым, прерывистым голосом, делая долгие остановки.
– Но на корабле все обстояло иначе. Нас было там в три раза больше положенного. Девять из десяти страдали от диареи. У нас не было свежей пищи – только солонина и галеты. Нам приходилось есть ее в сыром виде, так как не было ни места для приготовления пищи, ни дров для печки. Воду выдавали по мизерной норме – нельзя было помыть руки, нам едва хватало, чтобы утолить жажду. Неудивительно, что разразилась холера. Только ей и было вольготно на корабле во время нашего чудовищного плавания!
Ричард пожал плечами. Флер налила ему еще ячменного напитка. Поддерживая голову брата, она поднесла стакан к губам. Он выпил, не сводя глаз со стакана. Она решила дать ему выговориться – это может облегчить его состояние, рассеять мрачные мысли.
– Нам дали три дня для перехода чрез Черное море, – продолжал он. – Но те, которые первыми погрузились на суда, провели на них семнадцать. Мы получили приказ встретиться с конвоем в Балчикском заливе, расположенном в пятнадцати милях южнее Варны. Боже, как же мы были рады покинуть наконец эту жуткую Варну. Но мы, конечно, прихватили оттуда с собой и холеру. Каждый день от нее умирало все больше и больше людей. С Наступлением ночи мы бросали их трупы за борт.
Флер, взяв у Ричарда стакан, отбросила волосы со лба. Пощупала, нет ли жара. Глаза у него были тусклые, какие-то остекленевшие. Мысли его теперь были где-то далеко.
– Мы провели неделю в Балчике. У нас уже не осталось ядер, чтобы привязывать по одному к ногам трупа, который мы выбрасывали в море. Мы для веса использовали все, что оказалось под рукой, но тяжелых предметов все равно не хватало. Тогда трупы начали разлагаться. Знаешь, они даже взрываются, от накопившихся внутри газов.
– Ах, Ричард…
– Они в конце концов снова всплывали на поверхность. «Вот их последнее воскресение», – говорил по этому поводу Брук. Самое ужасное заключалось в том, что наш груз удерживал их на плаву стоя. Они плавали рядом с кораблем, высунув голову и плечи из воды, они наблюдали за нами, наблюдали…
– Ах, Дик, хватит, я больше не могу.
– Солнце выжгло им лица, когда плоть стала утончаться, то создавалось впечатление, что мертвецы улыбаются нам. На фоне такого почерневшего лица зубы их казались белоснежными. Они то погружались в воду, то выскакивали из нее, образуя пузыри. Их в бухте было очень, очень много – буквально сотни, и с каждым днем становилось еще больше. Они нам широко улыбались, словно говорили: «Ну, идите к нам, присоединяйтесь к нашей компании! Идите! Все равно рано или поздно вы окажетесь с нами!»
Ричард резко замолчал, сжал зубы и закрыл глаза, словно пытался отгородиться от нахлынувших на него воспоминаний. Флер пощупала его пульс. Через несколько секунд он, открыв глаза, посмотрел на нее.
– Все в порядке. Я не лишусь чувств.
– Не нужно изводить себя, – сказала Флер. – Лежи спокойно и не волнуйся понапрасну.
– Что изменится, если я не буду говорить об этом? Мне никогда не забыть этого кошмара. И это еще не самое страшное. Игра воображения, да и только. Те несчастные были мертвецами, хотя и не хотели лечь на дно моря. Нет, наш переход из Англии… и лошади. Ах, Боже мой, Флер, эти лошади!
Она протянула к нему руку.
– Тише, тише, любовь моя. Все уже позади. Расскажи мне о вашем плавании, если тебе от этого станет легче.
– Лошади плохо переносят такие морские прогулки. Они постоянно нервничают. Для чего, черт подери, послали нас сюда на парусниках? Клянусь тебе, Фло, больше я не скажу ни одного дурного слова против пароходов! Пароходы не так подвержены качке, и они доставили бы нас в Варну за две недели. А мы провели на парусниках два месяца! Два месяца лошади были на запоре в отвратительном маленьком трюме, без свежего воздуха, без света. Их привязывали за шею, и когда начинал дуть ураганный ветер… Ричард замолчал, собираясь с силами. – Мы пересекали Бискайский залив довольно сносно, – продолжал он, – но картина внизу, в трюме, напоминала сцену из ада. Когда судно кренилось на тот или другой бок, лошади падали с ног. Охваченные паникой, они храпели, били копытами, ударялись головой о перегородку. Можешь себе представить! Одни падали на пол, другие топтали их сверху копытами. Боже! Мы пытались успокоить бедных животных. Нам помогали даже матросы. Рискуя собственной жизнью, они пытались снова поставить несчастных на ноги. Но только нам это удавалось, как корабль ложился на другой борт, и весь кошмар повторялся снова!
– Ах, Дик, как это ужасно, просто чудовищно!
– Ни за что мне не хотелось бы снова увидеть эту жуткую картину – восемьдесят лошадей, обезумев от страха, одновременно пытаются освободиться из тесного трюма. Я дежурил, стоя у головы Жемчужины трое суток, день и ночь. Боже, как мне повезло! Я все же сохранил ее. Мы потеряли тридцать лошадей. Я еще никогда так горько не плакал в жизни, как во время этого незабываемого перехода.
Флер с трудом сдерживала слезы.
– А сейчас Жемчужина в порядке?
– Да, она чувствовала себя нормально, когда я в последний раз видел ее, только очень похудела. Другие лошади тоже. Я потерял, правда, Киттиуэйк – это моя новая лошадь, ты ее не знаешь, – когда мы в июле отправились вместе с Джимом-медведем на ту безумную разведку боем. Киттиуэйк рухнула замертво от чудовищной жары и усталости. Тогда мы лишились сотни лошадей, а Брук своих обоих, поэтому я и одолжил ему Оберона.
– Оберона? Значит, он был с тобой?
– Я думал, ты не станешь меня за это ругать. Ему было лучше со мной, чем носить на себе по дорожкам Мери Скотт.
– Мери отличная наездница. Вот почему я доверила ей Оберона.
– Брук – не уступит Мери. Он управляется с лошадьми так, как никто другой. Тебе не о чем беспокоиться. Теперь обе лошади в руках Брука. Когда я еще увижу свою Жемчужину? Одному Богу известно!
Ричард замолчал и закрыл глаза. Чувствовалось, что он устал. Флер хотелось расспросить у него о своей лошади и пожурить за то, что он взял с собой Оберона в такое опасное путешествие без ее разрешения, но она легко подавила в себе такое желание. Вновь его лицо приобрело усталое выражение. Она, пощупав у него пульс, слегка нахмурилась.
– Больше никаких разговоров, – сказала она строго. – Тебе нужно отдохнуть, немного поспать. Позже, когда проснешься, Милочка принесет тебе еще шампанского, тогда пусть она тебя не утомляет.
Ричард слегка улыбнулся, закрыл глаза.
– Она славная девушка, правда? – прошептал он. – Разве я тебе не говорил в Петербурге?..
Не закончив фразу, он заснул.
Когда Людмила вернулась с прогулки вместе со своими собаками, она ужасно возмутилась, что Флер не разрешила ей войти в комнату Ричарда, чтобы посидеть рядом с ним.
– Я не буду ему мешать! – горячилась она. – Просто я посижу возле него и буду молчать, набрав в рот воды. Ты считаешь, что только ты знаешь, как нужно обращаться с больными.
– Нет, в течение ближайшего часа его нельзя тревожить. Лучше оставь его в покое до окончания обеда.
– Но я ему нужна!
Флер повернулась к Кареву за подмогой, и он мягко за нее вступился.
– А тебе не пришло в голову, что, может быть, ты нужна и нам?
Она с подозрением посмотрела на него.
– Для чего?
– Чтобы поддержать наш дух. Ричард сейчас спит, а Нюшка все сделает для него, если он проснется. Ты же пообедаешь с нами и немножко взбодришь нас своей беседой.
Его слова Людмилу не убедили.
– Тебе мое общество не требуется, – с сомнением в голосе произнесла она. – Ты просто меня обманываешь.
– Нет, что ты, как раз напротив, – сказал граф, не спуская с нее внимательного взора. – Не хочешь ли подняться к себе и надеть свежее платье? Нам всем будет приятно сидеть с тобой за обеденным столом и любоваться твоей красотой.
Милочка позволила ему себя убедить, но по выражению на ее лице можно было легко догадаться, что она все равно сомневалась в искренности его слов, опасаясь, что ею просто манипулируют. Флер тоже терялась в догадках. Он с таким чувством, так искренне, сказал: «Что ты, как раз напротив».
Когда Людмила вышла, Флер, встав со своего места, обронила:
– Может быть, мне тоже стоит сменить платье, если мы собираемся на самом деле пообедать как подобает.
– Минутку, – остановил ее Карев. Она повернулась к нему. – Я хотел сообщить тебе об этом наедине, потому что я не доверяю Милочке – она обязательно проговорится. К нам прибыл казак-разведчик с донесением о сражении.
Флер побледнела.
– О сражении?
– Судя по всему, Меншиков занял позиции на берегу речки Альмы. Это около двадцати верст от того места, где высадились союзники. Они подошли к русским вплотную сегодня в середине дня, и сражение началось приблизительно час назад, а может, даже позже. Казак утверждает, что бой был отчаянный как с одной, так и с другой стороны. Правда, пока неизвестен результат.
Флер молча кивнула. «Слава Богу, что Ричард здесь, – первое о чем подумала она, но сразу спохватилась. – Ну, а что будет с другими, с его друзьями? Сколько из них сейчас превратились в бездыханные тела, сваленные в кучу?»
– Позже мы получим дополнительные известия, – сказал Карев, – а пока, мне кажется, не следует ничего об этом говорить Милочке. Ее не назовешь самым тактичным созданием в мире! – Флер снова кивнула, а он, протянув руку, прикоснулся к ней. – Мне очень жаль, – ласково проговорил он. Но она отошла в сторону. Сейчас ее охватило волнение, которое было не в силах унять даже прикосновение графа.
Они довольно поздно сели за обеденный стол, но Людмила была, как ни странно, в приподнятом настроении, вероятно, с пользой для себя провела все это время. Она выглядела посвежевшей, красивой, и на ней было бледно-абрикосового цвета платье с множеством складочек, которое прекрасно шло к цвету ее лица и кожи. Карев снисходительно относился к ее болтовне, и Милочка от души воспользовалась такой редкой возможностью. Она рассказала им о своих планах добиться быстрейшего выздоровления Ричарда. По-видимому, Людмила считала, что на это уйдет не один месяц, так как говорила о Рождестве в Петербурге. Но неожиданный шум перед домом заставил ее замолчать на полуфразе. Карев вскочил на ноги.
– Кого, черт побери, принесло сюда в такое время? Ведь уже почти ночь! – с самым невинным видом возмутилась Милочка. Заметив странное выражение на лице Флер, она спросила: – Что такое? Что случилось?
– Подожди меня здесь, – приказал Карев, бросив на стол салфетку. Он тут же вышел из столовой.
Милочка вопросительно посмотрела на Флер.
– Что произошло? Вы что-то от меня скрываете, ведь так?
– Ах, помолчи, – рассеянно ответила Флер. – Я прислушиваюсь.
Вероятно, прискакал другой казак с новыми известиями о сражении. В любом случае ей они ничего хорошего не сулили.
Снаружи доносились чьи-то голоса, потом послышались шаги, и наконец на пороге появился Карев. В его глазах, обращенных на Флер, таилось предостережение.
– К нам гость. Он привез кое-какие вести, но его визит несомненно станет для тебя большим сюрпризом. – Повернувшись, граф бросил кому-то за спиной: – Входите, прошу вас. Мы как раз обедаем. Не желаете присоединиться?
В столовую вошел человек в цивильном, но очень грязном и мятом костюме. Лицо его было покрыто пылью, как и сапоги, а волосы слиплись на голове от пота. Он стоял на пороге и озирался с виноватым видом. Его взгляд на какое-то мгновение задержался на Людмиле, но он тут же перевел его на Флер. Людмила смотрела на незнакомца с большим удивлением и интересом, а Флер окаменела от изумления.
– Здравствуй, Флер, – сказал он глухим от дорожной пыли голосом.
Перед ней стоял Теодор Скотт.
Обед наконец возобновился после долгого перерыва, за который Скотт сумел, как мог, выбить пыль из костюма, умыть лицо и руки, а также надеть свежую рубашку, которую граф любезно предложил из своего гардероба. Теперь Тедди выглядел не таким свирепым, на нем не оказалось ни царапины, но он был худым и очень уставшим. Сидя за столом, он все время с удивленным видом озирался, что красноречиво говорило Флер о том, как ее давний поклонник прожил последние несколько недель.
Воспользовавшись внезапно возникшей паузой, она рассказала Милочке о том немногом, что знала сама, и попросила ее не приставать к гостю с расспросами, а вежливо ждать, когда он сам захочет им обо всем рассказать.
– Насколько мне известно от графа Карева, Ричарду стало легче, – начал Тедди, когда перед ним поставили тарелку с супом. – Это правда? Пэджет сообщил мне, что вы его забрали к себе. У него, конечно, холера?
– Да, но, судя по всему, он выздоравливает, – ответила Флер. – Правда, Ричард по-прежнему еще очень слаб, но мне кажется, главная опасность миновала. При холере важен хороший уход, поэтому у него здесь гораздо больше шансов выжить, чем на транспортном судне. Я очень на это надеюсь.
– Слава Богу! – сказал Скотт. – Если бы все наши военные могли получить такой уход! На транспортных судах санитарные условия просто ужасные.
– Если хотите, я провожу вас к Дику позже, после обеда. Сейчас он спит.
