Текст книги "Флёр"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)
– И что он сделал?
– Он не хотел стрелять по восставшим. Любой другой царь на его месте отдал бы приказ стрелять, и дело с концом. На его стороне было девять тысяч солдат, да еще артиллерия. Но он не хотел, чтобы первый день его царствования омрачился кровопролитием. Царь упрямо сидел на коне, приказывая им разойтись. Так и стояли две стороны одна против другой – весь день глядя друг на друга через площадь. Все это было похоже на сон, какой-то странный, заторможенный сон, когда ты чувствуешь надвигающуюся опасность, но у тебя нет сил, чтобы закричать и убежать прочь.
– Пытался ли он поговорить с восставшими?
– Да, конечно. Николай посылал своих подчиненных, чтобы их образумить. Первым к ним поехал генерал Милорадович, герой войны 1812 года. Все в войсках его любили, и он обладал репутацией безукоризненно честного и достойного человека. Милорадович обратился к восставшим, но те отказались его слушать. Когда он повернул лошадь обратно, они выстрелили ему в спину.
– Боже милостивый! – воскликнула Флер в отчаянии.
– Они стреляли в каждого посланного к ним царем офицера.
Одни были убиты, другим удалось бежать. Однако Николай оставался на том же месте, ожидая развязки. Но когда опускались густые сумерки и восставшие начали палить из ружей – нужно сказать, неприцельно, – император понял, что следует предпринять более решительные меры. В темноте всякое могло случиться. Тогда он приказал зарядить артиллерийские орудия картечью и открыть огонь. Тысячи людей погибли. Остальные бросились бежать, но их всю ночь преследовали высланные вдогонку войска. Потом во льду Невы были прорублены проруби, в которые бросили тела убитых. Все заговорщики были арестованы и заперты в казематах Петропавловской крепости до суда.
– Ну, а ваш брат…
– Да, Сашка был с ними. Папа будто впал в транс. Он все время бродил по дому, лицо у него было бледнее полотна, а глаза… Я до сих пор вижу перед собой его глаза! Он не мог в это поверить. Как это так, – его любимый сын! Такого в нашей семье еще не случалось. Отец вымолил у императора разрешение поговорить с сыном, чтобы узнать всю правду, но правда оказалась такой, что разбила его сердце. – Граф покачал головой, словно не веря собственным словам. Это были события далеких дней, но перед его мысленным взором картины прошлого оживали так отчетливо, будто это случилось только вчера.
– Видите ли, солдаты, простые солдаты, не хотели ни республики, ни конституционной монархии. Они не разбирались в таких вопросах и не доверяли мудреным словам. По их твердому убеждению, цари были хорошие и плохие. Хорошими они называли тех, которые платили им больше и назначили меньше плетей. Поэтому заговорщики сказали им, что Николай – самозванец, что настоящим царем должен стать его брат Константин и что цель их восстания – сместить с трона Николая и посадить на него Константина. Когда Константин станет царем, – объясняли они им, – солдатам будет увеличено жалованье и условия их жизни улучшены. Бунтовщики наобещали им много всего! Вот чего папа не мог простить им – того, что они лгали солдатам. Отец вернулся после разговора с Сашкой из крепости сильно постаревшим, а лицо его стало каким-то серым. Мать подбежала к нему, громко назвала его по имени, схватила за руки, но он даже не посмотрел на нее. Отец бросил на меня тяжелый взгляд – как я испугался! Потом произнес: «Он тоже лгал им. Он лгал солдатам. Он позволил им пойти на смерть ради лжи».
До них издалека донеслись крики Ричарда с Бруком. Флер видела две маленькие фигурки, они неистово размахивали руками. Но она не помахала им в ответ. Сейчас она вместе с Каревым была в другом месте, далеко от них.
– Мать попросила отца обратиться к императору с просьбой о помиловании Сашки. Она обезумела от горя, ей было все равно, виновен он или нет, она хотела одного – чтобы ему сохранили жизнь. Но отец отказался. Нет, он не станет просить за сына, предавшего императора и солдат, которыми командовал. Он наглухо закрыл свое сердце для сына и не обращал внимания на горькие слезы матери. Но я его понимал. Я очень жалел Сашку, но я понимал отца.
– И что с ним произошло?
– Его не казнили. Император был не столько разгневан тем, что случилось, сколько потрясен. Он, судя по всему, никак не мог поверить, что эти молодые люди, его осыпанные золотом фавориты, которые всем были обязаны трону, могли предать его. В конце-концов только пятеро руководителей восстания были повешены, а остальных – около двухсот человек, или чуть больше, – отправили в ссылку. Сашка был среди них. Он уезжал с первой партией арестантов. Мы с мамой видели из окна своего дома, как они шли по Невскому проспекту, начиная свой долгий путь в Сибирь. Когда Сашка проходил мимо дома, он поднял голову, но скорее всего нас не заметил. Я тогда видел брата в последний раз – он весь съежился в своей серой шинели и шапке. Когда колонна каторжников прошла мимо, он еще долго оглядывался на дом.
– Вы получали от него какие-нибудь весточки?
– Переписка, конечно, была запрещена. Через год мы узнали, что он умер. И это все. Нам так и не сообщили, как это случилось, но мне кажется, что брат просто зачах. Он всегда был похож на золотое солнце в центре своего мироздания. Он не мог жить в опале, не мог жить без любви. На следующий день после получения этого известия, с папой случился удар. – Мускулы у него на лице задрожали и он закусил губы. – Но отец не сразу умер. Он прожил еще два года, но второй удар оказался роковым. Ах, как жестоко! Как жестоко!
– Мне очень жаль, – произнесла Флер, понимая, что не в силах помочь ему. Ей хотелось утешить графа, но что она могла ему сказать, что сделать перед наплывом таких воспоминаний? Он посмотрел на нее, и в его посеревших глазах промелькнуло что-то вроде слабой улыбки. Невольно она коснулась рукой его руки, и он взял ее, словно принимая от нее дар. Пальцы их переплелись.
– Эй, Флер! Послушайте, сэр! Неужели вы не слышали наших криков? Мы нашли шляпку. Скачите сюда поскорее!
Звонкий голос Ричарда словно прорвал тонкую, окутавшую их паутину. Оберон, которого так грубо разбудили, кинулся в сторону. Флер смущенно убрала руку, а Карев, пытаясь успокоить засуетившуюся лошадь, вновь принял прежний, знакомый для окружающих вид. Он поехал вперед, громко спросив у молодых людей:
– Вы уверены, что это ее шляпка?
– О чем вы говорите, сэр, неужели вы считаете, что в этих местах валяется куча женских головных уборов? – ответил Ричард с уморительной серьезностью.
– Он же подтрунивает на тобой, Дик, – крикнула Флер, переводя Оберона на рысь. Лошади подталкивали друг друга. Карев, встретив ее взгляд с улыбкой заговорщика, засмеялся. Она тоже. Пришпорив лошадей, они легким галопом поскакали навстречу гусарам.
Прелюдия Баха подошла к концу, и в гостиной воцарилась тишина. В дальнем углу, в желтоватом, отбрасываемом газовой рожком круге за разделявшей комнату надвое аркой сидели игроки в вист. Они тихонько разговаривали, записывали мелком свои подсчеты, ожидая, когда будет перетасована колода и снова розданы карты.
В центре комнаты перед камином стоял шахматный столик, так как по ночам в доме было холодно, даже в мае. Отец с ее дядей, оба высокие, сухопарые, склонились над доской, будто два нахохлившихся аиста, – зеркальное отражение один другого. Каждый, уперев локоть в колено, поддерживал голову, другая рука покоилась на краю доски. От них какое-то время не доносилось ни звука. Они словно замерли. Флер понятия не имела, чей сейчас был ход. Быть может, и они этого не знали.
Огонь весело потрескивал в камине, маленькие язычки пламени пробегали по горке угля и пропадали.
Вероятно, никем не замеченный слуга вошел и поворошил кочергой уголь. На каминной доске тикали французские часы. Они издавали легкие, быстрые, какие-то женские звуки, а напольные часы в углу добавляли к ним тяжелые, размеренные, ленивые удары в густой тени, словно бросая камешки в глубокий и задумчивый пруд времени.
За окном шум вечернего уличного движения приглушался тяжелыми бархатными портьерами, и на это мерное журчание никто в гостиной не обращал внимания. Флер вдруг представила, что от нее во все стороны разбежались освещенные газовыми фонарями улицы, прерываемые темными кругами садов, в которых ночь превращала зеленые деревья в черные, а они продолжали жить своей таинственной, неведомой жизнью, нашептывая только ветру о том, что они увидели и узнали за день. Над газовыми фонарями возвышались крыши домов, голубоватого цвета в лунном сиянии, они как игральные карты расползались по всему Лондону – улица за улицей.
И там, за окном, под одной из таких крыш, возле такого же камина, сидел он! Флер до сих пор не знала, у кого он остановился. Ей очень хотелось знать его адрес, чтобы легче представить себе эту улицу, этот дом. Вдруг она вообразила себя духом, покинувшим ее тело вместе с дыханием, – вот он поднимается к потолку, пронзает его, поднимается дальше в темное, залитое лунным светом небо, вот он завис, не видимый никем, над городом, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, разглядывая все вокруг, жаждущий узнать, где ж сейчас находится он. Флер сразу ощутит, когда он подумает о ней, и его мысль тут же с радостью устремится навстречу ее мысли. Да, он думал о ней, она в этом не сомневалась. Флер уже чувствовала, как крепко она привязана к нему. Все, что граф рассказал ей о себе в тот день, она считала его величайшим даром, и это делало их невидимые узы еще крепче.
«Она учила меня, что такое настоящее общение, а это весьма редкая вещь». Нет, они ничего не понимают, ни Джером, ни даже Полоцкий. Зря они старались предостеречь ее, уберечь от него, отдалить. Они не могли понять своими заурядными умишками, что это было все совсем, совсем иначе.
Вдруг послышался шорох, потом что-то щелкнуло, и ее отец усмехнулся. И Флер снова вернулась из своих грез в гостиную.
– Ах, а я и не заметил эту фигуру! Отличный ход! – воскликнул отец, откидываясь на спинку стула и любуясь выпадом дяди Фредерика.
– Ты был невнимателен. Ты знал, что ладья находится под ударом! – Фредерик, повернувшись к Флер, все еще улыбался, довольный собой. – Ты что, Фло, размечталась? Устала, а может быть, поиграешь нам еще?
– Как хотите. Я не устала.
– Не исполнишь ли ту маленькую, очаровательную пьеску. Кажется, это был Моцарт?
– Нет, Бетховен. – Опустив пальцы на клавиши, Флер заиграла бурную сонату. Пламя свечей, дрожа поблескивало на ее локонах, которые тоже подрагивали в такт музыке.
Диккенс открыл перед Флер дверь и поглядел мимо нее на лестницу.
– Ах, простите, мисс, там пришел джентльмен, он спрашивает хозяина. Я ответил, что мы его ожидаем с минуту на минуту, но он сказал, что подождет.
– Кто этот визитер?
– Граф Карев, мисс. Не хотите ли поговорить с ним? Он в библиотеке, мисс.
– Да, Диккенс. Проводите его в гостиную, прошу вас. Я сейчас спущусь. Только сниму шляпку. – Благословляя свою удачу, Флер взбежала по лестнице.
Когда через несколько минут Диккенс открыл перед ней дверь в гостиную, ей навстречу поднялся Карев с вопросительно-радостной улыбкой.
– Как хорошо, что вы согласились повидаться со мной, мадемуазель. Надеюсь, я вам не помешал?
– Вовсе нет, – ответила Флер. – Мой дядя уже возвратился, но неожиданно ему была доставлена записка, в которой лорд Гранвиль просил его заехать к нему. Ему пришлось повернуть назад прямо с крыльца.
Диккенс затворил за собой дверь. Карев быстро подошел к ней и, поцеловав руку, сказал:
– Как я рад такой неожиданной возможности поговорить с вами наедине. Как прекрасно вы выглядите!
– Благодарю вас. Мне кажется, день, проведенный в Ричмонде, пошел мне на пользу. Я будто побывала в деревне.
– Вы были сегодня утром на выставке?
– Да, я снова посетила двор механических машин. Сколько бы раз я там ни бывала, все равно еще так много хочется увидеть! Сегодня мы знакомились с маленькими машинами. В некотором роде они даже более забавны, чем больше. Там я увидела одну совершенно бесхитростную, которая делает сигареты и заворачивает их в бумагу, а другая приготовляет содовую из чистой воды и газирует ее… Конечно, большие паровые двигатели – это просто чудо, но в работе маленькой машины есть что-то свое, чарующее.
– Да, я понимаю, что вы хотите сказать, – ответил граф. – Как это ни печально, но в моей стране только приступают к использованию большинства основных машин. Боюсь, нам еще предстоит долго ждать, чтобы насладиться сигаретами или сельтерской, сделанными машиной!
– Но ведь вам никто не мешает изготовить их, не правда ли? Ведь у вас такая большая страна, столько железной руды, угля, да и рабочей силы в избытке.
– Да, но все не так просто! Когда-нибудь, в более удобный момент, я вам все объясню.
– Да, разумеется вы пришли сюда не для того, чтобы обсудить со мной выставочные экспонаты, – проговорила она с чуть заметной улыбкой. – Не хотите ли оставить для дяди записку?
– Я должен кое-что сообщить ему, но счастлив, что встретил первой вас, так как это в первую очередь имеет отношение к вам. – Она села на диван, жестом пригласив его занять место рядом. – Это по поводу вашего друга мистера Скотта.
– Неужели? – Флер слегка покраснела. – Вы узнали что-то новое? Дядя Фредерик вчера спрашивал, не направили ли еще документы в Совет, но он так и не смог ничего выяснить.
– Никакого военного трибунала не будет, – сообщил граф.
– Ах, как я рада! – В порыве благодарности она взяла его за руку. – Как я вам признательна за то, что вы пришли сообщить радостную новость. Где вы ее услышали. Это точно?
– Да, совершенно точно, – ответил он, не выказывая особого желания отстранить руку. – Все дело было улажено в частном порядке между полковником, командиром полка, лордом Регланом и отцом молодого человека.
– Ах, его отец! Представляю, как он зол!
– Ничего не могу сказать по этому поводу, так как с данным джентльменом не встречался. Но они пришли к выводу, что в интересах всего полка не выдвигать никаких обвинений в адрес мистера Скотта и предоставить ему возможность покинуть воинскую службу по собственному желанию.
– Бедняга Тедди! Вернуться домой с таким позором! Он никогда не был любимчиком отца, всегда рос в тени своего старшего брата. Гарри постоянно ставили ему в пример как образцового сына. Этого достаточно, чтобы испортить характер любого человека.
– Могу себе представить, – улыбнулся Карев.
– Во всяком случае ему не придется переживать общественного осуждения, а это самое главное. Как вы об этом узнали?
– От мистера Брунеля. Мистер Скотт не будет торчать дома с подмоченной репутацией. Брунель считает, что у молодого человека врожденный талант к строительству мостов и его лучше использовать на гражданской службе.
– Мистер Брунель вступился за него? – с изумлением спросила Флер.
– Это и убедило в конечном счете полковника не выдвигать обвинения, – он не хотел портить молодому человеку карьеру с самого начала. Брунель намерен взять его в качестве помощника инженера в «Большую западную железнодорожную компанию». Думаю, такое назначение вполне его устроит.
– Безусловно! О чем здесь говорить! Это означает, что его не будет дома почти все время…
– И не только дома, но и в Лондоне. И он не будет больше вам досаждать.
Она пристально посмотрела на графа, обдумывая его слова, а он, глядя на нее, развлекался ее чуть ли не видимым мыслительным процессом.
– Минутку, минутку, каким образом мистеру Брунелю стало известно, что у Тедди талант к строительству мостов? И как он узнал, что Тедди попал в беду? И для чего ему вступаться за него?
– Понятия не имею. Быть может, он чистой воды филантроп.
– Вы несомненно приложили к этому руку, – сказала она. – Нет, я выразилась неточно. Это вы все организовали! Вам каким-то образом удалось их всех собрать и убедить сделать то, что вам нужно, разве не так?
– Вы хотите, чтобы я вам солгал? Если я скажу правду, это вас огорчит? Нет? Отлично. Да, все сделал я, – признался Карев, ударив себя кулаком в грудь и уронив голову в притворном раскаянии.
– Святые небеса! Очень, очень мило с вашей стороны! Но для чего? Для чего вам брать на себя столько хлопот ради молодого человека, с которым вы даже не знакомы?
Он покачал головой, словно его удивляла ее глупость.
– Да, на самом деле, для чего? Для чего вы притворяетесь, что вы не обращались ко мне с такой просьбой? Вы ведь просили меня повлиять на всю Британскую армию и лорда Веллингтона в придачу? Но, как видите, в конце концов этого не понадобилось.
У нее крутом шла голова. Значит, граф все устроил ради нее, потому что она была расстроена незавидным положением, в котором оказался Тедди, потому что ей грозил скандал. А может быть, для того, чтобы ей не пришлось уезжать из Лондона? Или чтобы исключить Тедди из числа ее поклонников? Какой он добрый! А вдруг здесь пахнет не только добротой?
– Не знаю, право, что вам на это ответить, – начала было она, но в это мгновение дверь отворилась. Она тут же отдернула руку. В гостиную вошла тетушка Венера.
– А, это вы, граф Карев? Как приятно видеть вас в нашем доме! – произнесла нараспев она, подходя к нему с протянутой для поцелуя рукой.
Карев встал.
– К вашим услугам, мадам, – сказал он по-французски, склонившись над ее сухонькой ручкой. Он всегда разговаривал с Венерой на ее родном языке, и это обстоятельство объясняло причину возникшего у нее к графу с самого начала расположения. Ей нравилось считать себя француженкой до мозга костей, и она полагала, что этим производит на графа неотразимое впечатление. С тех пор он даже не пытался говорить с ней на другом языке.
– Как жаль, что нас с мужем не оказалось дома, когда вы приехали, но, надеюсь, моя племянница не дала вам скучать. Флер, какой ужас, ты даже не подумала предложить его превосходительству бокал черри. Немедленно позвони Диккенсу. Да, граф, сделайте одолжение, пожалуйте к нам сегодня к обеду, если у вас не предвидится никаких других обязательств.
– Благодарю вас, мадам. Я сегодня свободен.
– Отлично, теперь считайте, что они у вас есть. Сегодня вечером у нас соберется небольшое общество, думаю, вам оно будет интересно. Намечается что-то вроде обеда с разговорами. Вы понимаете, что я имею в виду… Не смею тебя больше задерживать, – сказала она Флер, и той ничего не оставалось делать, как удалиться.
Во время обеда она почти все время молчала. Компания состояла из представителей старшего поколения. В таких случаях Флер обычно не проявляла никакого интереса к застольной беседе, но сейчас она напряженно вслушивалась, стараясь не выпускать из поля зрения графа, сидевшего напротив нее, через три: стула слева.
Он увлеченно обсуждал сразу с тремя собеседниками – сэром Фредериком, мистером Гербертом и мистером Полоцким – состояние народного здравоохранения в стране, тему, которая заставила умолкнуть сидевших рядом женщин, вынуждая их выслушивать то, о чем, по убеждению тетушки Венеры, вообще нельзя было говорить, тем более за столом. Флер чувствовала, что имеет полное право, учитывая ее интерес к обсуждаемому предмету, повернуть к беседующим голову, будто она живо следила за разговором, хотя почти ничего не могла разобрать. Но и без всякого притворства она могла сколько душе угодно разглядывать графа в течение почти всего обеда.
Он производит сильное впечатление, – думала Флер, – особенно во фраке. Строгие линии черного вечернего костюма и накрахмаленная белая рубашка были ему к лицу, и Карев казался красивым как никогда, тем более с каким-то русским орденом на ленте на шее и перстнем с крупным изумрудом, который переливался, стоило ему повернуть левую руку. Флер изучала его профиль, когда он слушал, улыбалась, когда улыбался он, повторяла движения его губ, когда он говорил. Она знала, что от графа не скрылся ее интерес к нему, так как всякий раз, поворачивая голову в ее сторону, он ловил взгляд устремленных на него глаз.
Когда наступило время для чисто мужской компании, Флер с тетушкой и другими дамами были вынуждены удалиться в гостиную, оставив мужчин одних выкурить по сигаре и выпить бренди. Венера ненавидела этот обычай, но дядя Фредерик неуклонно следовал традиции и после получасового уединения джентльмены должны были присоединиться к женскому обществу. Тем не менее это означало временное разделение гостей, а когда наконец произошло их воссоединение, Флер пришлось развлекать тех, которые были помоложе. Вряд ли удастся поговорить с графом, – подумала она, – он несомненно снова завяжет беседу со стариками.
Когда тетушка принялась развлекать пожилых дам, Флер отвела молодых наверх, где они могли поправить свои туалеты и немного поболтать между собой. Флер слушала их, но ничего не улавливала из их щебета. Ей казалось, что между ней и остальным миром выросла стена, стена хотя и невидимая, но непреодолимая. Теперь для нее не существовало ничего реального, кроме того высокого мужчины с блестящими глазами, душа которого умела говорить с ней без слов. Когда подошло время спускаться вниз, Флер выпроводила юных леди из комнаты отдыха, а сама задержалась в ней на несколько минут. Она решила немного помечтать в предвкушении новой встречи с ним. Флер хотела, чтобы он уже был в гостиной, когда она туда войдет, чтобы он устремил на нее свой взор.
Она пробыла наверху довольно долго. Когда же вошла в гостиную, то увидела, что подносы с чаем и, кофе уже стояли на столе, а гости сидели или, разбившись на мелкие группы, стояли с чашками в руках и оживленно беседовали. Стоял такой шум, все были настолько заняты собой, что на ее появление никто не обратил внимания. Флер замерла у двери, наблюдая за происходящим, по-прежнему оставаясь незамеченной.
Карева нигде не было видно. Дверь, через которую она вошла, вела в более короткую часть «двойной» комнаты, сразу за аркой, которая загораживала остальную часть гостиной. Вдруг до нее с той стороны арки донеслись приглушенные голоса. Разговаривали двое, Флер их не видела. Прислушавшись, она узнала, кто это был, и сразу поняла важность их беседы.
– Сложилась весьма деликатная ситуация, – произнес капитан Джером.
– Слишком деликатная, на мой взгляд, старик, – возражал лорд Джеймс Пэджет. – Это не по мне.
– Но ведь ты ее знаешь значительно дольше, чем я. Как старый друг, не мог бы ты…
– Исключено! Это будет большой наглостью с моей стороны!
– С моей возможно, – уговаривал его Джером, – но с твоей… может быть, поговоришь с ней, по-доброму…
– Ты ее не знаешь, – торопливо отпарировал Пэджет. – К тому же я сомневаюсь, что есть основания для разговора. Ты заблуждаешься. Я в этом уверен! Клянусь Богом, этот человек не из нашей среды.
– О чем я и толкую, он не понимает наших манер. Я видел, как он смотрит на нее, как все время старается остаться с ней наедине. Придется, видно, крупно поговорить, хотя мне этого и не хочется.
– Чепуха! Это все игра твоего воображения. В конце концов он друг ее отца. И этим все сказано. У него к ней чисто отеческий интерес. И все со мной согласны, могу заверить тебя…
– А, вот вы где!
Флер резко обернулась, она покраснела до корней волос, словно только что окунулась в кипяток. За ее спиной возле двери стоял граф.
– Простите меня ради Бога, я, кажется, напугал вас? – сказал он, глядя на ее пылающие щеки.
– Я не ожидала вас с этой стороны, – с трудом произнесла Флер. – Мне казалось, что вы в дальнем углу вместе со всеми.
– Я там был. Но когда увидел, что вас в гостиной нет, я выскользнул оттуда, надеясь встретиться с вами в другом месте. Я хотел попросить у вас прощения за то, что сегодня не оказывал вам достойного внимания.
– У вас не было другого выхода, я понимаю, – невпопад ответила она.
– Конечно нет, – ответил Карев с полунасмешливой и полугорестной улыбкой. – Ваш дядя постоянно заботится, чтобы я не скучал! Вот проклятие всех наших благопристойных встреч. У меня не было времени, чтобы обстоятельно поговорить с вами обо всем наедине. Мне пришла в голову мысль – а не покататься ли нам верхом в Гайд-парке? Вы могли бы туда приехать одна? Вам разрешат?
Флер удивилась.
– Вы думаете, там нам не помешают? Да мы с вами, вероятно, знаем всех в Лондоне. Вам придется раскланиваться через каждые пять ярдов.
– Ну, а если встретиться пораньше? Я привык совершать прогулки рано утром, когда в парке почти никого нет. Я обычно выезжаю около восьми.
– Ах, вот почему… – она осеклась.
Карев улыбнулся.
– Мне нравится, как ваш непослушный язык вас выдает. Значит, вы искали меня в парке, так? Теперь все ясно. Так я вас завтра увижу?
Флер колебалась, не зная, что ответить.
– Я… не знаю. Это зависит не только от меня…
Граф слегка приподнял руку.
– Понимаю. Не беспокойтесь. Я не стану настаивать и не хочу вас к этому принуждать. В любом случае в восемь утра я буду возле Стэнхоуп-гейт. Если приедете – хорошо. А теперь мне нужно идти, пока меня не хватились. Я ушел без увольнительной!
Он уже поворачивался к двери, как вдруг что-то пришло ему в голову. Граф снова пристально посмотрел ей в глаза.
– Кажется, вы несколько подавлены. Что-нибудь случилось?
Недаром говорится в поговорке, что любители подслушать обычно слышат то, что им совсем не нравится, – подумала Флер. Нет, этого она ему не скажет. Как подозрения со стороны Джерома, так и полное доверие со стороны Пэджета для нее в равной степени были оскорбительны – они были ниже ее достоинства, значит, и ниже достоинства его. Он уберег ее от одного навязчивого нежеланного поклонника, и она не намерена, чтобы это вошло у него в привычку.
– Нет, ничего, – беззаботно ответила она.
