Текст книги "Флёр"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)
– Боже мой! – воскликнул с тревогой в голосе Тедди. Он прижимал ее к плечу, медленно поглаживая по руке.
– Она в шоке, – пояснила стоявшая рядом сердобольная женщина. – На вашем месте, сэр, я бы доставила бедняжку поскорее домой.
– Да, конечно, вы правы, – согласился он, с сомнением глядя на Оберона. – Для этого нужно, насколько я полагаю, раздобыть двуколку.
– Совершенно верно, сэр, – заметил человек, державший Оберона. – Если вы проводите молодую леди до ворот, то я сбегаю за экипажем.
– В любом случае нужно сообщить полицейским об убийцах, – с облегчением произнес сморщенный беззубый старичок. – Нельзя быть в полной безопасности даже в своей кровати дома – с этой выставкой, всеми этими иностранцами и хулиганами. Один сброд. Такого нельзя допускать.
– О чем вы толкуете! Их уже и след давно простыл! – возразил кто-то. – Они бежали, как зайцы.
– Лучше отвезите молодую леди поскорее домой, – продолжала здраво мыслящая женщина. – Она дрожит как осиновый лист. Чему же здесь удивляться, несчастная девушка!
– Все в порядке, – всхлипывала Флер. – Просто я не могу никак сдержать рыдания.
Флер проснулась от обычного гула голосов на рассвете и после секундного оцепенения восстановила всю картину вчерашних событий. Ее уложили в кровать очень рано. Она проспала весь вечер, всю ночь и наконец проснулась задолго до своего обычного времени.
Флер легла на спину и стала разглядывать балдахин над кроватью, анализируя свое внутреннее состояние. Она чувствовала, как у нее затвердело от синяка левое предплечье, там, где ее грубо схватил землекоп, ощупывала кровоподтеки на бедре и плече, на тех местах, которыми она ударилась при падении с лошади. Кроме этого, никаких других повреждений не наблюдалось. Но напряжение прошлого дня вызывало у нее странное летаргическое ощущение. Нельзя сказать, чтобы оно было ей неприятно, – по всему телу разливалось тепло, словно она приняла горячую ванну после продолжительной охоты.
Пережитое ею потрясение, конечно, притупило ее воспоминания о том, как она подверглась разбойному нападению. Из них всех самыми неприятными были возвращение домой в двуколке, когда ее немилосердно подбрасывало на булыжной мостовой, не поддающиеся контролю горькие рыдания и ужасная тошнота. Несчастный Тедди, ему тоже прилично досталось, когда он сопровождал ее на Обероне, сидя в неудобном женском седле, однако новоиспеченный военный инженер не жаловался и был чрезвычайно внимателен к ней, когда они приехали на Ганновер-сквер. К счастью, дома никого не оказалось, и в результате ей не пришлось выслушивать слезные упреки и горькие причитания. Тедди позаботился обо всем – он заплатил за экипаж, дал указания слугам, перенес Флер в ее комнату наверх, послал горничную, чтобы та раздела хозяйку, умыла и натерла кровоподтеки и синяки арникой и гамамелисом.
Он подождал прихода ее тетушки и дяди, чтобы сообщить им о случившемся. Флер была очень довольна, что ей удалось избежать надоедливых расспросов и медицинского освидетельствования. Она, конечно, понимала, как глупо поступила, отъехав далеко в сторону от главной аллеи, и ей не хотелось все время выслушивать одни и те же упреки. Тедди, вероятно, во всех подробностях расписал ее приключение, так как, когда позже к ней в комнату поднялась тетушка Венера, она ее больше ни о чем не расспрашивала. Она ласково осведомилась у Флер о ее самочувствии и сообщила ей, что дядя Фредерик с Тедди отправились к судье, чтобы составить полный протокол об этом происшествии.
– Не думаю, что можно поймать злоумышленников, – заявила Венера, – но все равно следует что-то предпринять. А теперь скажи мне, Флер, что тебе нужно?
– Ничего, благодарю вас, – сонным голосом пробормотала она.
– Тебе необходимо как следует отдохнуть. Мистер Скотт шлет свой привет. Он зайдет к тебе завтра, чтобы справиться о твоем здоровье.
И наконец Флер вспомнила о самом главном. Теперь, лежа на мягких подушках в томной позе, она думала о том человеке, который спас ей жизнь. Кто же он такой? Несомненно, джентльмен, это сразу видно по его одежде, голосу, поведению. Он, конечно, иностранец, ведь он обратился к ней на французском, однако с заметным акцентом. Скорее всего он приехал для участия во Всемирной выставке. Судя по его внешности, это был человек не простой, с положением. Может быть, он посланник одного из иностранных правительств.
Но что можно сказать о нем как о мужчине? По виду ему лет двадцать пять – тридцать. Очень красив, смугл и несколько замкнут. На добром лице затаилась печаль. Вероятно, в жизни ему пришлось пережить какое-то горе. Он, несомненно, был человеком утонченным: его сюртук сшит из очень тонкой дорогой материи, сам он весь чрезвычайно опрятен, а руки у него – она отлично помнила – были холеные. А цветки в лацкане? В них явно проявлялась его индивидуальность. Она до сих пор помнила нежный запах клевера и, кроме того, чистый, приятный запах его тела, его кожи – теперь она все ясно вспомнила.
Флер была так близко от него! Она прикасалась к нему, чувствовала себя спокойно под его надежной защитой! Ее удивляло, что в момент опасности, вся охваченная страхом, она испытывала к нему особые, интимные чувства, словно была с ним знакома целую вечность. Его рука, поддерживавшая ее за талию, казалась не рукой чужого – нет, это было прикосновение человека, которого она знала давно, и оно было таким приятным, таким желанным.
Флер чувствовала, как все ее тело дрожит от возбуждения и ощущения счастья, она переживала подобные ощущения еще ребенком, когда, просыпаясь утром на Рождество, готовилась к какому-то пока еще неизвестному удовольствию. Вчера ей грозила смертельная опасность, но вместе с ней она словно родилась заново. Как ей хотелось узнать, кто он такой! Как это было похоже на него, – размышляла Флер, – не дожидаясь от нее благодарности, сразу же скромно удалиться, как только на месте происшествия появился Тедди. Как ей хотелось узнать его имя, чтобы теперь думать о нем, называя по имени. Кто он? Но какое это имело значение, если он находится сейчас в Лондоне по случаю Всемирной выставки? Она обязательно его увидит. Он настоящий джентльмен, скорее всего важный иностранный представитель, а светское общество в столице не так уж велико. Рано или поздно они непременно встретятся.
Флер сладко потянулась и снова зарылась в подушки. Птицы за окном пели исступленно, и через штору она видела, как загорается солнечный день. Как же хорошо жить на белом свете! Где-то там, за окном, находился ее высокий иностранец, возможно, в эту минуту он тоже проснулся и вспомнил о ней. Ведь теперь они были связаны невидимыми нитями, благодаря сложившимся обстоятельствам. Они с ним пережили несколько восхитительных мгновений, которые изменили все, навсегда. Они уже перестали быть чужими.
И они обязательно встретятся, Флер в этом не сомневалась. Это была ее судьба.
4 
– Как ты себя сегодня чувствуешь, Флер? Должен признаться, это приключение особенно на тебе не сказалось. – К ней пришел Тедди Скотт.
– У меня небольшая усталость, пара синяков, но в остальном все в порядке, благодарю тебя.
– Синяки от падения с лошади?
– Да, их, правда, не видно, но сегодня не поеду верхом.
– Надеюсь, ты перестанешь ездить одна, после того что случилось. Ты всегда должна…
– Благодарю вас, мистер Скотт! Я уже пережила одну бурю, устроенную мне тетушкой Венерой. С меня довольно!
– Что ты, я не хотел тебя обидеть. Прошу меня извинить. – Вежливо кашлянув, он продолжал теребить в руках перчатки. – Это платье тебе очень идет. Как называется этот цвет?
– Я обычно не придумываю названий, но вообще-то он называется лилово-розовый. – Флер улыбнулась. – Неужели ты приехал сюда только ради того, чтобы обсудить мой туалет?
– Надеюсь, ты не станешь читать мне по этому поводу лекций…
– Конечно нет. На вас очаровательная форма, мистер Скотт. Очень скромная, простого покроя. В ней нет аляповатости, свойственной гусарской форме, которую напялил на себя Ричард.
– В задачу военных инженеров не входит напугать неприятеля своим великолепием. Давно ты видела Ричарда?
– Вчера, в парке – он предостерегал меня, чтобы я не ездила одна. Так что меня уже поругали, смею тебя заверить.
– Чем он занимался в парке? Он доволен своим положением в полку?
– Дальше некуда. Он приехал полюбоваться Хрустальным дворцом, хотя ужасно рисовался, притворяясь, Что его все это абсолютно не интересует. Ну а ты? Чем ты занимаешься в Лондоне второй день подряд? Мне казалось, что ты приписан к Вулвичу?
– Вообще-то, я приехал, чтобы тоже посмотреть на Хрустальный дворец, хотя не по собственной воле. Меня направили сюда, чтобы изучить строительную технику, выяснить, что нам может из нее пригодиться.
– Вам?
– Да, например техника возведения мостов и все такое прочее, – довольно туманно объяснил Тедди.
– Судя по твоим словам, ты уже привыкаешь к новой жизни. Нравится она тебе?
– Да, довольно интересно, – признался он. – Отец обязательно удивится, он всегда считал меня недалеким – я был таким неловким в обществе. Люди большей частью непредсказуемы, иное дело – машины. Ты всегда знаешь, как они работают, ну а если произошел сбой, то причина тебе известна. Можно их снова починить, отремонтировать. Это умиротворяет.
– Умиротворяет! – повторила за ним Флер, удивившись такому заковыристому слову. – Да, я с тобой согласна: люди на самом деле неуправляемы и доставляют массу беспокойств. Ну, вроде тех непоседливых Блэков например. Ты не знаешь о них ничего нового?
– Нет, с самой Пасхи, когда я приезжал домой в отпуск. Однажды я зашел к ним, чтобы посмотреть, как они управляются без матери. Старшая девочка бросила работу и вернулась домой, чтобы помочь младшим. Разумеется, теперь у них будет еще меньше денег. Сам хозяин тогда слег с порезом на руке, поскольку началось заражение.
– Очень похоже на него! Он, конечно, не обратил на рану внимания. Ну, а что с Джеки? – осторожно поинтересовалась Флер.
– Боюсь, что он все быстрее идет на дно. Думаю, все скоро кончится.
– Ах! – воскликнула Флер, закусив губу.
Скотту хотелось ее утешить, но ничего не приходило ему в голову, кроме одной фразы:
– Лучше Джеки сразу от всего избавиться. Как только представишь себе, какую жизнь он ведет…
– Да, – отозвалась Флер, перебивая его. В голове у нее пронеслось старинное выражение – «милосердное избавление». Так обычно говорят люди. Да, теперь она знала, что ожидает Джека в будущем. Она вспомнила маленькую Бетти и Марию – они стояли у нее перед глазами – и всех остальных, которых она видела на протяжении долгих лет, – целая вереница гробов, которые вызывали лишь жалость из-за своих малых размеров и своей дешевизны.
Флер приободрилась ради Тедди.
– Я очень рада, что ты навестил их. Наверное, ты их чем-нибудь порадовал. Тебе, вероятно, пришлось расстаться с парой-другой гиней?
– Что еще я мог им предложить? Я попросил доктора Уолкера посмотреть руку Блэка-старшего. Он заверил меня, что ее можно спасти.
– Ты хороший человек, Тедди, – произнесла Флер. – Но почему ты мне не написал? Пасха давно прошла.
Он улыбнулся.
– Я надеялся, что мне представится возможность рассказать тебе обо всем с глазу на глаз. Закончив все дела в Хрустальном дворце, я решил заглянуть на Ганновер-сквер, чтобы повидать тебя. Можешь представить себе мое состояние, когда я увидел твоего Оберона без тебя. Я испугался до смерти.
– Как я рада, что ты там оказался. Хотя тот незнакомец был так ко мне добр. Мне очень хотелось бы поблагодарить его за все.
– Такому джентльмену, как он, не требуется никакой благодарности, – ответил Тедди. – Судя по внешнему виду, он человек с достатком. В его булавке сверкал бриллиант такого размера, которого мне прежде не доводилось видеть.
– А я и не заметила. У меня не было для этого времени… Интересно, увижу ли я его когда-нибудь?
– Непременно увидишь, рано или поздно, на выставке. А ты сможешь присутствовать на церемонии открытия? У тебя хватит сил выдержать такое мероприятие? Говорят, это будет нечто грандиозное.
– Тедди, я вполне здорова и, разумеется, приеду в Хрустальный дворец.
– Отлично. Знаешь, там будет представлен и наш полк. Правда, я еще до конца все не выяснил. Один из офицеров поднимет королевский штандарт, когда приедет королева, но ведь это может сделать любой на его месте. Но я не жалуюсь. Наши офицеры тянули жребий за привилегию посетить выставку в этот день, и, к счастью, выпал билетик с моим именем. Поэтому я буду на торжественной церемонии.
– Вы, военные инженеры, просто пропитаны демократическим духом! В любом другом полку такой привилегии автоматически удостоился бы племянник полковника.
Он расплылся в широкой улыбке.
– Существуют определенные преимущества в том, чтобы не следовать моде. Говоря о моде, я хочу тебе напомнить, чтобы ты больше не ездила верхом одна по таким местам, где полно негодяев. Нечего смотреть на меня, как упрямая ослица! Ты знаешь, что я прав. Твой отец вряд ли будет снисходителен к подобным прогулкам.
– Папа никогда обо мне не волнуется. И со мной ничего бы не стряслось, если бы я смогла удержаться на лошади. В будущем я не упаду с Оберона, это точно. Я терпеть не могу, когда за тобой по пятам следуют слуги – но стоит их хватиться при необходимости, то их нигде не сыщешь!
– В таком случае не позволишь ли ты мне сопровождать тебя на прогулке, когда я буду в Лондоне? Довольно часто у меня появляются несколько свободных часов либо утром, либо вечером, и, как ты понимаешь, я о другом и мечтать не могу.
– Мне всегда нравилось твое общество, – сказала она с легким сомнением, чувствуя, как Тедди проявляет нетерпение. – Однако, надеюсь, ты понимаешь, что я не намерена менять своего решения?
– Я не такой фат, – с достоинством произнес Скотт, – и не стану досаждать тебе своим вниманием, если тебе это не нравится. Я готов сопровождать тебя на правах друга.
– В таком случае, на правах друга я принимаю твое предложение.
Войдя утром в комнату дочери, сэр Ранульф рассеянно поздоровался с ней, словно только что вспомнил, кто она такая.
– Ах, это ты, Флер.
Она оторвала взгляд от письма, которое писала. Отец все стоял у двери, вероятно, смущенный неожиданной встречей.
– Слушаю тебя, папа! – подсказала она ему. – Где ты был, где развлекался?
– Только в клубе. – Он вдруг хмыкнул. Пододвинув стул к ее письменному столу, сэр Ранульф сел напротив. Да, мне нужно тебе кое-что сказать. Ну и кашу заварил принц, ничего не скажешь!
Она выжидательно отложила в сторону перо.
– Я только что обо всем узнал от Сиднея Герберта, – продолжал отец. – У него обостренное чувство юмора, но он всегда, на мой вкус, немного перебарщивает. А его жена… – Тут он, поняв, что отклонился от темы, спохватился. – Мне кажется, у принца появилась идея обратиться с просьбой к бельгийскому послу как дуайену дипломатического корпуса зачитать адрес от имени всех послов на торжественной церемонии открытия Всемирной выставки.
– Вполне разумная идея. И как ее восприняли?
– Поначалу хорошо, все были довольны. Но потом на письменный стол Пальмерстона легло гневное послание от русского посла Бруннова, который в нем заявил, что сама идея не выдерживает никакой критики. Ни один дипломат, по его убеждению, не имеет права говорить от имени другой страны, кроме своей собственной, и такое предложение должно прежде пройти через дипломатические каналы министерства иностранных дел. Пальмерстон составил ледяное по тону письмо Расселу, потребовав от него объяснения. А Рассел осыпал упреками принца. Все дипломаты приняли решение в этом не участвовать, и со всех сторон посыпались взаимные обвинения. Ну, как тебе нравится такая милая шутка?
– Но какова реакция самого принца?
– Он продолжает настаивать на своем. Так как половина экспонатов прибыла из других стран, то, по его мнению, просто необходимо какое-то участие дипломатического корпуса. Но это еще не все! Погоди! Тем временем бельгийский посол отправился в Виндзорский дворец, чтобы поговорить обо всем с королевой, и привез от нее послание для своих коллег. Королева заявила, что она рассматривает такое предложение как особый комплимент, высказанный в адрес дипломатического корпуса, но вовсе не намеревается принуждать их принять подобные знаки внимания, которые нельзя воспринимать иначе, как высокую честь.
– Боже мой! Вероятно, все были весьма смущены ответом Ее величества!
– Все, за исключением Бруннова, который, вероятно, опасался за свою жизнь, если кто-то осмелится выступить от имени России! Теперь дипломаты, кажется, были готовы согласиться с идеей адреса. Но, судя по всему, Пальмерстону надоела эта возня, и своим указом он постановил, что все они могут принять участие в официальном открытии Всемирной выставки только как обычные посетители, без дипломатического статуса. Ну, как? Забавно, ты не находишь?
– Несчастный принц! Он на самом деле хотел сделать как лучше.
– Прошу тебя, только не говори ничего подобного тетке Эрси. Принц, конечно, человек хороший, но нельзя творить произвол и демонстрировать свое высокомерие. Нужно было все организовать через дипломатические каналы. Ему не стоило скрывать свою идею от Бруннова. Русские вообще относились с сильным подозрением к выставке с самого начала.
– Но ведь они в ней принимают участие, разве не так?
– Они прислали ящики с товарами, но их правительство отказалось выдать заграничные паспорта русским гражданам, желающим посетить в этой связи Англию. Они считают, что в нашей стране полным-полно заговорщиков и убийц, которые спят и видят, как бы разделаться с их царем и свергнуть монархию.
В этот момент отворилась дверь, и сэр Фредерик просунул голову. Он явно кого-то искал.
– Ах, вот вы где. Отлично. Мне нужно поговорить с вами.
– Здравствуй, Фредерик, я только что рассказывал Флер об адресе дипломатов. Надеюсь, ты слышал об этой истории?
– Да, мне сообщил о ней несчастный Бруннов сегодня в полдень в Сент-Джеймсе. Он намерен положить этому конец. Бруннов оказался в ужасном положении! С одной стороны, он не мог оставить этот инцидент без своего участия, поскольку в таком случае было бы нанесено оскорбление царю, считающему себя дуайеном всех монархов. С другой – он не мог никому другому позволить выступить от имени России, пусть даже завуалированно, так как в будущем, несомненно, лишился бы доверия царя.
– Вы говорите так, словно близко к сердцу принимаете его переживания, – заметила Флер.
– Бруннов мне и в самом деле симпатичен. Он прекрасный человек, – первоклассный дипломат, многое почерпнул у Нессельроде, своего старого учителя. А Николай, скорее всего, – чудовище, с которым очень трудно работать.
– Думаю, он непредсказуем, – заметил сэр Ранульф. – Он может очаровать кого угодно в первую минуту, а потом с легким сердцем отправить его в Сибирь! Вы, кажется, встречались с ним, когда он приезжал в Лондон в 1844 году?
– Было дело. Странный человек, хотя любой аристократ ведет себя так, что в конце концов от него можно сойти с ума. Однако королева и принц с ним отлично поладили. Он им понравился.
– Каков он из себя, дядя? – поинтересовалась Флер.
– Очень высокого роста, очень красивый. С ним приятно поговорить, он очень добр к детям. Но в нем есть что-то пугающее…
– Палмерстон его просто не выносит. Он утверждает, что, шарм его – это всего лишь маска, а под ней скрывается жестокий человек, безжалостный негодяй, отвратительный субъект.
– Думаю, вы ошибаетесь, – медленно произнес Фредерик, нахмурившись. – Мне кажется, королева дала ему точную характеристику, когда заметила, что он «не очень умен». Ну, добавьте к ней его неограниченную личную власть, его вполне оправданный страх перед возможным покушением, и вот вам причина его таинственной непредсказуемости.
– Я здесь рассказывал Флер, что русское правительство отказалось выдать заграничные паспорта всем желающим посетить Всемирную выставку, это так? – спросил Ранульф.
Его слова сильно смутили сэра Фредерика.
– Да, это так, хотя к нам приехала группа официальных наблюдателей и, само собой, участники, доставившие свои экспонаты. Между прочим эта тема затрагивает наши домашние интересы. Мне хотелось бы кое в чем вам признаться и попросить вас оказать мне поддержку, когда об этом узнает Венера.
– Весьма любопытно. Что же вы натворили? – спросила Флер. В глазах у нее вспыхнули искорки, – если это вызовет раздражение у тетушки Венеры, то, судя по всему, обещает нам немалое развлечение.
– Да, конечно, вам нравится, когда меня жарят на сковородке, ведь так? Но ты-то, Ральф, меня не оставишь? Любой человек имеет право пригласить в свой дом кого пожелает. Разве я не прав?
Сэр Ранульф кивнул.
– Ах, я догадался. Тебя, вероятно, какой-то родственник из села уговорил дать его семейству приют во время пребывания в Лондоне для осмотра выставки.
– Тетушка Венера ужасно рассердится. Ведь только ради этого она пригласила к себе меня с папой. Вы же знаете, как она не любит сельских жителей.
– Ну, если быть точным, то он мало похож на мужлана, хотя со странностями, – пояснил Фредерик, напуская на себя беззаботный вид. – Я уверен, что оба вы найдете его забавным. Не знаю, будет ли он отвечать выработанной Ви системе предрассудков. Трудно заранее предсказать, что вызовет у нее подозрения.
– Дело принимает более загадочный оборот! Ну, кто же это, дядюшка? Какого же нечестивца вы пригласили?
– Он – не нечестивец, он – русский, – ответил Фредерик, стараясь выказать свое полное безразличие. – Один из участников выставки. Бруннов попросил меня пригласить его, и я не мог ему отказать. Разве можно? Его фамилия – Полоцкий, он купец, пользующийся большим уважением.
Сэр Ранульф громко рассмеялся.
– Боже, Фред, ну и влип же ты! Для чего ты это сделал? Черт тебя дернул!
Сэра Фредерика немного обидели такие слова.
– Но вы же прекрасно знаете, как трудно в Лондоне снять номер в отеле, тем более на открытие выставки! Комнаты в посольствах уже забронированы, гостиницы забиты, и у частных владельцев дома уже давно сданы на все лето! Только у Ви остались свободные комнаты, но в этом ее собственная вина.
– Не думаю, что она признает за собой такую вину. В любом случае, эту проблему предстояло решать Бруннову, а не тебе.
– Вот что я вам скажу, – Фредерика все больше раздражала позиция Ранульфа. – Дело в том, что у нас с Полоцким общие интересы. Он хочет изучить на выставке новые системы ватерклозетов.
Такое признание настроило аудиторию на веселый лад, и дискуссия прекратилась.
Когда самые большие страхи тетушки Венеры не оправдались и навязанный ей квартирант оказался безбородым, она тут же была готова простить мужу все остальные его глупости.
– Я ни за что бы не села за один стол с бородатым мужчиной. Мне бы кусок в горло не полез, – убеждала она всех.
– Но, Ви, как же я мог привести в дом бородача, скажи на милость! – возражал Фредерик, хотя такая мысль посетила его только накануне. – К тому же он неплохо говорит по-французски, и ты его поймешь без особого труда. Да и он тебя.
Жена бросила на него убийственный взгляд.
– Меня всегда все понимали. Ну, а что он ест? Какую религию исповедует? Будет ли он настаивать на том, чтобы его устроили на ночь на полу или же в кровати, только головой на восток? А вдруг он всю ночь будет оглашать дом песнопениями и жечь ладан?
– Боже милостивый! О чем ты говоришь! Они там тоже христиане и весьма похожи на нас. Что же касается еды, то чтобы ты ни приготовила, любовь моя, все твои блюда понравятся любому, откуда бы он ни приехал.
– Мне безразлично, понравится ли ему моя еда, мне интересно узнать, насколько он странный, – огрызнулась Венера.
Мистер Полоцкий на самом деле оказался немного странным, но это касалось больше его внешнего вида, чем национальной принадлежности. Это был человек невысокого роста, довольно упитанный, что в сочетании с мускулистым телосложением и почти полным отсутствием шеи создавало впечатление округлости фигуры. Но Полоцкий отличался удивительной подвижностью, передвигался быстро и легко на подушечках пальцев ног, как это делают моряки, а так как он носил сапоги из мягкой кожи, то его шагов никто не слышал, как у кота.
К удивлению Венеры, их гость оказался светлым. Она всегда считала русских, если ей приходила охота вообразить их себе, темноволосыми и смуглыми людьми, – а у Полоцкого была белая кожа, голубые глаза, светло-шатеновые волосы с легким медным отливом. Вероятно, он был очень красив в молодости и сохранил до сих пор мальчишескую улыбку. Он оказался совсем не таким, каким она себе его представляла – страшным и наводящим ужас на людей.
У него, конечно, были свои странности – он очень много ел и дома любил ходить в шубе. Холодными вечерами, когда Венера отходила от пылающего камина, она с удовольствием закутывалась в теплую шаль, но носить шубу – это, по ее мнению, было уж слишком. Русский умел очаровательно улыбаться, неплохо изъяснялся на французском, и к тому же его беспокоили не столько холод, сколько пронизывающие насквозь сквозняки.
– Видите ли, – объяснял он, – мы в России зимой обычно вставляем в окна вторые рамы. В каждой комнате у нас стоит голландская печь, комнаты расположены анфиладой без ваших английских коридоров. Поэтому повсюду в доме температура остается одной и той же, и у нас нет ни малейшего сквознячка. Дорогая мадам, известно ли вам, что наши женщины носят летние платья круглый год?
– Очень странно, – резко прокомментировала она, не желая, чтобы Флер поддалась его неотразимому шарму. Полоцкий сразу признался, что она очень похожа на его дорогую жену, и стоило ей правильно перевести этот величайший комплимент, как они тут же подружились.
Коме жены, он испытывал великую страсть к кулинарии и драгоценностям.
– Кухня – это искусство, – заявил он Флер во время их первой продолжительной беседы. – Оно эстетично до крайности. Все остальные виды искусства заражены материализмом. Но в кулинарии окончательный продукт носит уникальный, весьма эфемерный характер. Это искусство, существующее ради самого искусства.
– У меня об этом было иное представление, – возразила Флер.
– Конечно другое! Какое имеет отношение такая молодая леди, как вы, к кулинарии? Это последняя страсть, снедающая мужчину средних лет, когда все остальные уже остыли. Вы, такая нежная, такая стройная и красивая, можете лишь с грехом пополам это осознать. Что вы знаете о поэзии специй, сметане или трюфелях? Разве способны вы оценить торжество мужчины над силами природы, которого он достигает с помощью изысканного суфле?
Флер, отказавшись от борьбы, рассмеялась.
– Да вы меня просто поджариваете!
– Разумеется, – признался Полоцкий, не скрывая яркого блеска в глазах. – Только чуть-чуть! В вашей стране, мадемуазель, еда может стать страстью только через много лет. Мою вторую страсть вы можете оценить по достоинству. Я – ювелир по профессии, хотя свое состояние нажил торговлей. Но я имею отношение к изумруду Полоцкого. Вот почему я официально нахожусь здесь.
– Конечно, конечно! Как глупо с моей стороны, что я до сих пор не догадалась. Я с нетерпением ожидаю того момента, когда смогу его увидеть? Он на самом деле прекрасен?
– Это воплощение красоты. Но существует красота разных типов. Ваша, например, мадемуазель, – это совершенно другое. Мне хотелось бы заручиться привилегией создать драгоценный камень специально для вас – что-то из ряда вон выходящее, изысканное. Думаю, что подойдет сапфир. Никто, кроме русских, не понимает красоты сапфиров. Если вам понадобится парюра из сапфиров, то окажите любезность, обратитесь ко мне!
– Обещаю вам с превеликой радостью, – рассмеялась Флер.
– Вы, конечно, можете сколько угодно подшучивать надо мной. Но в один прекрасный день вы выйдете замуж, и вашему супругу, состоятельному человеку, захочется подарить вам такие драгоценные камни, которые не уступят вашей красоте. Боюсь, как и большинство молодых людей – а вы наверняка заключите брак с молодым, – он захочет осыпать вас бриллиантами и золотом. – Вздохнув, Полоцкий покачал головой. – Это все равно что залить тягучим соусом нежнейшее филе палтуса! Но вы не позволяйте ему этого сделать. Непременно вспомните разговор с папашей Полоцким и скажите ему: «Нет, нет, мне нужны только сапфиры, ничего кроме сапфиров!»
– В таком случае он должен быть по крайней мере лордом!
– Лордом и великой личностью. Или тем и другим. Вам нельзя выходить за заурядного человека.
– Я никогда не выйду замуж, – покачав головой, ответила Флер.
Полоцкий только улыбнулся на это.
– Нет, вы обязательно выйдете замуж, – доверительно заметил он, – поскольку такая красота, как у вас, требует почитания. У вас должен появиться возлюбленный, а так как вы, с одной стороны, девушка романтическая, и практически мыслящая, с другой, – это редкое, абсолютно очаровательное сочетание, – то вы непременно выйдете за него.
– Если вы имеете в виду великого человека, то приятнее стать его любовницей, это куда больше волнует. Разве мужчинам не веселее с любовницами?
– Абсолютно нет, – возразил не моргнув Полоцкий. – Нет большего счастья, мадемуазель, когда вы вступаете в брак со своим любовником. Помяните мое слово.
В честь открытия Всемирной выставки день первого мая был объявлен общенациональным праздником. С рассветом на небе не было ни облачка, однако легкий морозец пощипывал щеки. Повисшие над парками и общественными садами полоски утреннего тумана вскоре растаяли под лучами восходящего солнца. Все предвещало чудесный день.
Полоцкий поднялся очень рано и в начале седьмого поехал в Хрустальный дворец. Там ему вместе с другими участниками предстояло пройти через последний лихорадочный период перестановки экспонатов и удаления с них слоя пыли. Многие экспонаты из России еще не были выставлены для обозрения публики; только недавно доставили сюда сто тридцать ящиков с товарами, которые задержались в скованном льдами Балтийском море. Распаковано было совсем немного. Фредерик отправился вместе с ним, пообещав вернуться к завтраку.
Завтрак назначили на восемь утра, и сэр Фредерик решил пораньше выйти из дома, чтобы захватить лучшие места. Продажа билетов – по три гинеи для джентльменов и по две для леди – шла наперебой, и цены на них подскочили до двадцати тысяч, когда было объявлено, что их владельцы смогут присутствовать на торжественной церемонии открытия. Венера ворчала по поводу того, что правительство держит в напряженном ожидании всю страну ради открытия какой-то выставки, но она сама быстро собралась, разоделась, не упуская ни малейшей детали в своем туалете. Когда в восемь утра Флер вошла в столовую, тетушка уже восседала там за столом.
