Текст книги "Флёр"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 35 страниц)
– Ах, как они все мне завидуют, – усмехнулся Полоцкий. – Чувствую себя снова молодым. Когда-то моя Софи была такой же красивой, как вы. Ну, может быть, не такой, но в ней, несомненно, было что-то завораживающее. Вы очень добры ко мне, мадемуазель, и я не нахожу слов, чтобы выразить вам свою благодарность.
– Вам не за что благодарить меня, – ответила чуть смущенно Флер.
– Зеленый больше всего вам к лицу, – продолжал он делать ей комплименты, не спуская с Флер одобрительного взора. – Это цвет самой жизни. Жаль что изумруд Полоцкого не принадлежит мне. Я вам бы его подарил. Но он настолько красив, что никто никогда его носить не будет.
– Кому же он принадлежит?
– Императору, разумеется. Он просто временно выдал его для демонстрации на выставке, – Полоцкий рассказал ей, как он совершенно случайно нашел этот драгоценный камень много лет назад в одной реке, когда был в Индий. Он отправился в Катманду за шелковыми коврами и по дороге остановился напоить лошадей. Его лошадь стала копытом долбить дно реки у края, как обычно делают эти животные, и вдруг тот изумруд просто подкатился к ногам Полоцкого. Камень был такой большой, что не могло быть и речи о его продаже, поэтому он решил подарить свою находку царю.
– Щедрый подарок, – заметила Флер. – Как же вы смогли расстаться с изумрудом?
– Взамен я получил кое-какие милости. Различные лицензии, права на монополию. В результате я достиг своего высокого положения в обществе. Да, но вы, конечно, правы, мне было трудно с ним расстаться. Я ведь знал, что он навсегда поселится в сокровищнице и никто его больше не увидит. К тому же я вложил в него частичку себя самого! Я потратил много месяцев на огранку и шлифовку. Но когда работа была завершена, мне казалось, что в одном этом камне сосредоточилась вся зелень нашего мира. Я знал, что это будет самое лучшее из всего сделанного мною за всю жизнь.
– Значит, вы сами работали над ним. А я и не знала.
– Кому же я мог доверить такую тонкую работу? Но и тогда я очень боялся ошибиться. Одно неверное движение – и все пропало! Другого случая найти такой камень, конечно, уже не представится. Но когда речь заходит о чем-то важном, то лучше признать собственные ошибки, чем огрехи других. Вы согласны со мной?
– Я не думала об этом. Но, вероятно, вы правы.
– Я не совершил ошибки. По правде говоря, мою руку вела чья-то гораздо более твердая рука.
– Но, судя по вашим словам, вам нравилась такая работа.
– Я был хорошим ювелиром и любил делать то, что умею и умею неплохо. Я был счастлив. Мужчина должен знать, на что он годится, как, впрочем, и женщина. Даже теперь, когда на душе неспокойно или у меня возникают трудности, требующие размышлений, я иду в свою мастерскую и пробую на чем-нибудь руку. Кроме того, – он улыбнулся, – это позволяет постоянно держать себя в форме. Император высоко вознес меня, но в моей стране никогда не знаешь, когда вдруг лишишься благосклонности и тебе придется начинать все сначала.
– Судя по вашим словам, Россия – весьма опасное место, – нерешительно сказала Флер.
– Но не для вас. Вот когда приедете…
– Когда я приеду?
– Разумеется приедете! И вы, и ваш отец, и тетушка с дядей, вы все должны приехать. Вы были так добры ко мне, а русские – весьма гостеприимный народ. Вы должны приехать и остановиться у меня, в моем петербургском доме. Особенно вы, мадемуазель Флер. Мне так хочется познакомить вас с Софи.
– Не думаю, что это зависит от меня, – возразила Флер.
– Но вы-то сами хотите?
– Конечно, очень.
Полоцкий кивнул так, словно все уже было решено. – В таком случае вы приедете. Вам понравится Россия. Это – прекрасная и романтическая страна. – Он не спускал глаз с Флер, пытаясь прочитать ее мысли. – И вы понравитесь России. Мы обожаем англичан, но они иногда грубы и высокомерны, а нам это не нравится. Нам нравится смеяться, танцевать, играть в глупые игры. А когда мы влюбляемся – ах! – Положив руку на сердце, он закатил глаза. Флер засмеялась. – Да, думаю, нужно найти вам русского мужа. Больше никто не подойдет. Страстного русского мужчину, который будет вас обожать, покупать дорогие сапфиры и петь для вас песни.
– Откуда вы знаете, что он будет петь мне песни? – спросила Флер, получая громадное удовольствие от его чепухи.
– Все русские, если они влюблены, поют. Так я завоевал Софи. Я спел ей песенку о девушке, которая отказала своему возлюбленному. Огорченный, он поехал на войну, и его там убили. Девушка эта так страдала, что вся высохла и потом умерла. Прекрасная песня, Софи, прослушав ее, прослезилась, и влюбилась в меня. Хотите, я вам ее спою?
– Прошу вас!
Полоцкий запел. У него был превосходный для такого невысокого крепыша, как он, бас. Поглядывая на нее искоса, он выводил трагические музыкальные фразы еще более трагически, а Флер при этом от души смеялась. Полоцкий ничего не замечал вокруг – ни стоявших торчком от удивления и неодобрения ушей кучера, ни осуждающих взглядов пассажиров встречных экипажей. А Флер получала от всего этого огромное удовольствие.
Последняя душераздирающая нота стихла. Повернувшись к Флер, Полоцкий сурово сказал:
– Это очень печальная песня. Почему же она вызывает у вас смех, мадемуазель?
Вдруг они почувствовали за спиной шумное движение, и с их коляской поравнялся, сидя верхом на лошади, Тедди Скотт. По его виду можно было легко догадаться, что он рассержен и чем-то недоволен.
– Что, черт подери, здесь происходит, Флер? – крикнул он, резко осадив лошадь, которая от неожиданности завертела головой. – Все на вас смотрят, как не стыдно!
– Привет, Тедди! – поздоровалась Флер. Бросив на него взгляд, она почувствовала легкое раздражение. Для чего ему вмешиваться именно в тот момент, когда она развлекается? К тому же еще и разглагольствовать о приличном поведении и женской сдержанности. Однако он был друг детства, и она решила выбрать нейтральный тон.
– Не ожидала встретить тебя здесь. Вот уж удивил меня.
– Удивил? Да это вы удивили весь Гайд-парк! – Он резко повернулся к Полоцкому. – Неужели, сэр, вы не понимаете, что делаете мисс Гамильтон виновницей этого возмутительного шума?
– Нет, не понимаю, – вежливо ответил Полоцкий. – Просто я пел. Разве англичане не поют?
– Поют, но не в общественном месте. Черт подери, разве вы не замечаете, что все уставились на вас? Неужели вы хотите выставить Флер на посмешище?
– Мистер Скотт, – резко начала Флер, – вы переходите границы!
– Разве вам безразлично, что скажут о вас люди? – набросился он на нее.
– Абсолютно. Я развлекалась.
– Устраивая этот спектакль?
– Теперь вы сами поднимаете отвратительный шум. Немедленно понизьте голос и прекратите меня отчитывать!
– Нет, черт подери, Флер…
– Я не стану ссориться с вами на глазах у публики, словно у вас есть на меня права!
– Любой человек, которому ты дорога…
– К тому же вы были ужасно грубы с моим гостем! Немедленно извинитесь перед мистером Полоцким.
– Нет, ни за что, будь я проклят!
– Как вы смеете!
– Мир, мир, дети мои. Я слишком стар, чтобы стать причиной перепалки. Мне кажется у мистера Скотта есть другая причина для гнева, кроме моего пения. Я не прав? – Он бросил на Тедди проницательный взгляд. – Ему хотелось быть рядом с вами в этой карете, мадемуазель. Но в седле я представляю собой уморительную фигуру, поэтому, сэр, не могу предложить вам обмен!
Лицо Скотта скривилось в такой гримасе, что у Флер не оставалось сомнений в правоте Полоцкого. Охвативший ее гнев тут же пропал. Стараясь не рассмеяться, чтобы еще больше не затронуть растревоженных чувств Тедди, она с серьезным видом сказала:
– Что вы здесь делаете, мистер Скотт? Разве вы не должны быть в Вулвиче?
– Мне удалось получить увольнительную на несколько часов, поэтому я приехал, чтобы покататься с тобой верхом. Ты сама обещала, что составишь мне компанию после обеда, – упрекнул он ее. – А на Ганновер-сквер мне сообщили, что ты отправилась кататься в карете. Я помчался вдогонку, но не предполагал, что застану тебя с этим… этим человеком, который устроил здесь такой… такой… черт подери!
Видя на лице Полоцкого лишь забавное удивление и нежелание раскаиваться, Тедди никак не мог дать волю своему гневу. Уши у него покраснели, и он, повернув голову, уставился куда-то впереди себя, прямо между ушами своей лошади, которая бесцельно переминалась с ноги на ногу перед коляской. Он пытался дышать поглубже, чтобы справиться со своими чувствами и яростной ревностью. Флер просто не принимает условностей, – пытался переубедить себя он, – в этом вся загвоздка. Конечно, приятно быть в хорошем, приподнятом настроении, но она не отдает себе отчета в том, как посмотрят на ее поведение со стороны. Ну, а что касается предпочтения, отдаваемого ею какой-то залетной птице, типа этого русского купца, то…
Полоцкий отлично понимал, как трудно быть молодым, да еще влюбленным, поэтому покорно сказал:
– Возможно, я на самом деле пел слишком громко, мадемуазель. Я забыл, что мы в Англии, а не в России и что это недопустимо. Прошу у вас прощения. И у вас, сэр. Вы правильно сделали мне замечание.
– Все в порядке, – пробормотал Тедди, чувствуя себя неловко. – Дело в том… я просто подумал… черт подери! – Что-то попало в поле его зрения, и он с облегчением прекратил этот неприятный разговор. Повернувшись к Флер, он произнес: – Если не ошибаюсь, появился наконец ваш высокий иностранец. Ваш избавитель.
– Не может быть, где же он? – взволнованно воскликнула Флер.
– Вот в той приближающейся к нам карете. Нет, не в первой, во второй. Неужели ты его не видишь? Он сидит рядом с маленьким смуглым парнем с чахлой бороденкой и растрепанными волосами.
– Да! Это он! Значит, он еще в Лондоне. Боже, как я рада!
Полоцкий, услыхав об этом, вытянул шею и с интересом начал оглядываться.
– Тот маленький смуглый парень, как вы изволили выразиться, – произнес он с большим удивлением, – его превосходительство Михаил Каменский, представитель русского императора на Всемирной выставке!
– Значит, мой незнакомец тоже русский. Как же я не догадалась!
– Он высокий, красивый и смелый. Вы должны были догадаться, – ответил Полоцкий.
– Он заметил тебя, Флер, – сообщил Тедди.
– Послушайте, сэр, вы его знаете? Как его зовут? – прошептала Флер Полоцкому, не спуская глаз с приближающейся кареты.
Полоцкий посмотрел на свою спутницу. Лицо ее под зеленой шляпкой вспыхнуло, глаза загорелись огнем. Флер крепко сжимала руки на коленях. Ему почудилось, что он слышит учащенный стук ее сердца. Она была очень красивой, и от этого у него становилось грустно-грустно и сладко на душе – красота всегда вызывает такие чувства у истинного русского.
– Да, я его знаю. Его фамилия Карев. Граф Карев.
Обе кареты поравнялись. Высокий незнакомец, не спуская с Флер глаз, грациозным жестом не только приподнял шляпу, как предписано этикетом, но вообще снял ее, словно перед ним была не юная леди, а российский монарх. Каменский, который до этого оживленно с ним разговаривал, повернулся, чтобы увидеть, с кем это здоровается Карев. Его рука тоже машинально потянулась к шляпе. Флер, слегка наклонив голову в ответ на его приветствие, удостоила представителя царя лишь быстрым взглядом. Она не могла оторвать глаза от своего спасителя.
Все закончилось очень быстро. Кареты разъехались. Флер не хотела оглядываться, несмотря на острое желание. Тедди смотрел вслед Кареву. Тот, надев шляпу, бросил быстрый, пронзительный взгляд на Каменского, когда он, вероятно, попросил объяснить, что произошло. Тедди перевел взор с Карева на Флер. Увидев ее сияющие глаза, покрасневшие щеки, дрожащие от волнения полураскрытые губы, он неверно истолковал охватившие Флер чувства.
Флер, наверное, очень расстроена тем, что произошло с ней, – размышлял он. В следующий раз, когда они будут одни, он непременно объяснит ей, что этот человек не ожидал от нее никакой больше благодарности и не хотел ее. Она уже все ему сказала. Он, вероятно, был настоящим джентльменом и, несомненно, не почувствует себя оскорбленным из-за того, что она не попыталась выяснить его личность до этой нечаянной встречи. Теперь она может забыть обо всем и успокоиться.
Но Полоцкий объяснял себе возбужденное состояние Флер совершенно иначе, чем Тедди Скотт. Но тогда ему и в голову не пришла мысль, что мужчина почти сорока лет мог приглянуться молодой женщине.
Бал, который давала герцогиня Олдерни в Хардивей-хауз на Гросвенор-сквер в тот вечер, стал самым важным событием светской жизни в первую неделю работы Всемирной выставки. Флер с тетушкой и дядей уже обедали в Эпсли-хауз, правда, без отца, который в это время был приглашен на обед в Королевское научное общество. Герцог Веллингтон знавал отца сэра Фредерика через один банк и познакомился лично с самим Фредериком в палате общин. Более того, он был одним из видных поклонников матери Венеры, и несколько раз в прошлом тетушка приглашала его в гости. Таким образом, можно сказать, он поддерживал довольно близкие отношения с семьей Хоар.
Как хозяин он был всегда добр, предупредителен и любезен. Веллингтон никогда не скрывал своего восхищения перед красивой молодой женщиной. Флер это сразу почувствовала, когда ее представляли главнокомандующему вооруженными силами. Занимая относительно далекое место за громадным столом в просторной столовой, она думала о том, что, вероятно, все удовольствие от такого обеда в Эпсли-хауз заключается в самом приглашении, в оказанной ей чести. На собственном опыте она убедилась, что когда за столом собиралось больше двадцати гостей, то подаваемые смены блюд, как правило, уже остывали.
– Знаете, я никогда так и не смогла получить удовольствия от остывшего блюда. Я всегда помнила, что оно должно подаваться горячим, – сказала она, обращаясь к своему сидевшему слева соседу, с которым у нее сразу же установились теплые отношения. Это был офицер главного штаба, красивый молодой человек, по имени Джером. Он просто обожал Флер и не скрывал своих чувств. Справа от нее сидел какой-то очень сухой гражданский средних лет, которому, судя по выражению на лице, не нравилось, что его посадили слишком далеко от головы стола. Он обратился к Флер с парой ничего не значащих замечаний, а потом, вероятно полагая, что на этом его миссия окончена, все время вытягивал шею в сторону того края стола, где сидели важные персоны, пытаясь уловить их разговор.
– Как жаль, что герцог по-прежнему придерживается старинного обычая сервировки стола, – заметил капитан Джером. – В России это делается несравненно лучше. Вместо того, чтобы подавать все блюда сразу, там приносят одно за другим. Независимо от того, сколько за столом собралось гостей, за спиной у каждого стоит слуга, и каждый из приглашенных одновременно получает все нужное в свою тарелку из отдельного блюда или с подноса. Какое поразительное зрелище, эти императорские приемы! Можете себе представить пятьсот супниц, из которых одновременно наливают суп!
– Вы были в России? – спросила Флер, стараясь не обнаружить большего к этому интереса, чем требовали правила приличия. С того момента, когда она угнала, что ее спаситель – русский, это слово звучало для нее как-то по-особенному. Оно сразу бросалось ей в глаза с газетной полосы, она моментально выхватывала его из еле слышной беседы в дальнем углу комнаты. Это слово теперь полностью принадлежало ей!
Флер так и не удалось расспросить обо всем поподробнее мистера Полоцкого, вначале из-за навязчивого присутствия Тедди Скотта, который не отъезжал по дороге домой ни на шаг от кареты до самой Ганновер-сквер, а потом из-за срочного вызова ее собеседника на выставку. Флер нужно было одеться до его возвращения, а так как Полоцкий не получил приглашения к герцогу, ей придется набраться терпения до завтрашнего утра. А пока она ничего не знала о своем спасителе, кроме фамилии.
– Да, я там был с Сеймуром три года назад, – ответил Джером. – Удивительная страна, однако к их нравам нужно привыкнуть. Мы были просто поражены тем, что там все берут взятки и любое дело превращается в длинную, нудную процедуру. Петербург, однако, самый красивый в мире город, а их балет и опера не идут с другими ни в какое сравнение. Вам нравится балет, мисс Гамильтон?
– Да, очень, – задумчиво ответила она. Ей не хотелось говорить о балете, так как в этот момент она придумывала, как поаккуратнее задать ему интересующий ее вопрос. – Когда вы были в России, у вас, вероятно, появилось много друзей?
– Да, конечно. Русские – удивительно дружелюбный народ. Я твердо уверен, что офицерский клуб в России – это самое гостеприимное место в Европе. Мне никогда не приходилось видеть большую доброжелательность.
Флер напрягала мозг.
– Вам, вероятно, было очень грустно расставаться с новыми друзьями, вы ведь понимали, что вряд ли увидите их снова. У нас ведь так мало возможностей для встречи. Но я слышала, что в работе выставки принимают участие несколько русских. Нет ли среди них ваших бывших друзей?
Хотя Джерому показалось немного странной манера Флер задавать вопросы, но он не подал вида.
– Нет, здесь нет моих прежних друзей, но кое с кем я все же знаком.
– Вы знаете графа Карева? – спросила она, как бы мимоходом.
Джером бросил на нее удивленный взгляд.
– Карева? Да, я немного знаю его. Вы с ним знакомы, мадемуазель?
Флер, почувствовав, что краснеет, попыталась взять себя в руки.
– Да, мы раскланиваемся при встрече, не больше, – ответила она так, словно это ее вовсе не интересовало. – Судя по всему, он очень приятный джентльмен. Правда, я очень мало знаю о нем.
– Он выходец из очень интересной семьи, – спокойно сказал Джером, слегка откидываясь на спинку стула и изучая выражение лица Флер. – Говорят, его мать была английской гувернанткой. Не знаю, право, так ли это. Отец его был видный дипломат и занимал очень высокое положение при Александре I. Он был одним из главных составителей текста Тильзитского мирного соглашения и долгие годы являлся главным представителем царя в Париже. К сожалению, в 1825 году семья его впала в немилость. Виной всему восстание декабристов. Надеюсь, вы об этом читали?
– Нет, не читала. Вынуждена признаться, я очень плохо знаю русскую историю.
– Так вот. Когда умер Александр, во дворце начались разногласия по поводу того, какой из двух братьев должен стать его преемником, а группа офицеров, которых теперь называют декабристами, воспользовавшись этим, подняла мятеж в надежде провести в стране либеральные реформы. Мятеж быстро подавили. Участники его были сурово наказаны.
Флер вспомнила рассказы о том, как нынешний русский царь подавил польское восстание двадцать лет назад. Жестокость стала естественным качеством любого русского правительства, но Флер никогда не проявляла особого интереса к этим историям.
– Понятно. Значит, граф…
– Старший брат графа Карева оказался в числе заговорщиков. Его арестовали и сослали в Сибирь, где он и умер год спустя.
– Какой ужас!
– Да, вы правы. Будучи в Петербурге, я узнал, что теперешний граф не был замешан в деле, в то время он был еще мальчиком лет двенадцати-четырнадцати. Но трагические события бросили тень на всех членов семьи.
– Он видел, как его родного брата ссылали в Сибирь, на верную смерть, подумать только! – воскликнула Флер. – Вот почему у него такое печальное лицо – это следы пережитого. Чему же здесь удивляться? Должно быть, случившееся сильно на него подействовало.
– Мне кажется, в Петербурге к нему относятся как к отшельнику. Я уже говорил вам, что знаю его плохо, но я был хорошо знаком с его младшим братом Петей. Он служил в образцовом Преображенском гвардейском полку. Это был очень красивый юноша.
– Возможно, он был тогда еще слишком молод, чтобы во всех подробностях запомнить разыгравшуюся трагедию? – размышляла вслух Флер.
– Может быть, – ответил капитан Джером с таким безразличием, что Флер, понимая его намек, сразу же перевела разговор на другую тему. Ей очень хотелось порасспросить капитана о графе, но она опасалась, как бы он что-то не заподозрил.
– Если герцог не изменит своим привычкам, – заметила она, – мы наверняка опоздаем на бал к леди Олдерни. Приедем туда как раз к перерыву на ужин.
– В таком случае нам не нужно будет танцевать для возбуждения аппетита, – улыбнулся Джером, бросив взгляд на ее пустую тарелку. – Однако леди Олдерни славится своими ужинами! Не разрешите ли, мисс Гамильтон, сопроводить вас на бал? И не соблаговолите ли вы подарить мне первый танец после ужина?
На самом деле, гости Веллингтона приехали на бал, когда закончился первый перерыв на ужин, и только Джером успел пригласить Флер на второй ужин, как его подозвал адъютант герцога. Вместе с ним они исчезли в прихожей.
Дядя Фредерик тут же направился в комнату, где собрались любители карточной игры, а тетушка Венера заявила еще раньше, что поедет на бал только в том случае, если увидит на нем Флер с партнером.
– Как жаль, что молодой Джером должен постоянно быть на побегушках у герцога. Однако вряд ли ты долго останешься без внимания нового партнера, – сказала она, оглядывая племянницу с головы до ног. – Ты еще никогда так хорошо не выглядела, дорогая.
– Благодарю вас, тетушка, – с удивлением отозвалась Флер.
Венера продолжала изучать ее внешность, словно выискивая изъяны.
– Ты из тех женщин, – говорила она, – которые с возрастом становятся привлекательнее. Несомненно, сейчас в тебе появилось что-то такое, чего не было в восемнадцать лет. Блондинка, если она хочет стать настоящей красавицей, должна носить белое. Твоей матери оно не шло. Она была очень миловидной женщиной, но белые платья придавали ей болезненный вид:
– Еще раз благодарю вас, тетушка, – Флер не решалась продолжить. – Хотелось бы знать, почему от ваших комплиментов я чувствую себя неловко, словно я отмеченный призом экспонат на сельскохозяйственной выставке.
– Ты на самом деле заманчивый экспонат, давно пора это понять и не умалять своих достоинств. Я не желаю, чтобы ты зря тратила время в компании таких молодых людей, как Скотт.
– Ну, а мистер Полоцкий?
– Держись и от него подальше. Он – безобидное существо и мне нравится, особенно теперь, когда я к нему привыкла. Но твоя прогулка с ним в карете в Гайд-парке выходит за рамки приличий. Я ни за что не предложила бы ему свою карету, если бы знала, что ты поедешь с ним.
– Я не хотела…
– Дело не в этом. Люди начнут говорить, что у тебя странные знакомства. Я не хочу, чтобы мою племянницу считали эксцентричной женщиной.
Флер была уязвлена такими словами.
– Хорошо, тетушка. Сегодня я не пропущу ни одного танца и буду отчаянно флиртовать с любым мужчиной, который только ко мне подойдет. Может быть, это вас наконец успокоит?
Венера, нахмурившись, открыла было рот, чтобы еще раз упрекнуть ее, но вдруг осеклась. К ним подошел лорд Джеймс Пэджет, старый поклонник Флер.
– Вижу, что я всех опередил! Первый на поле битвы, и не последний в ухаживании, как все в девяносто пятом кавалерийском полку. Не окажете ли честь, мисс Гамильтон, протанцевать со мной?
– Бросив быстрый взгляд на тетушку, Флер одарила сердечной улыбкой веселого молодого человека.
– Благодарю вас, лорд Джеймс. Весьма польщена.
– К вашим услугам, мадемуазель, – сказал Пэджет. – Мое почтение, леди Хоар! – Поклонившись еще раз, он, подхватив Флер, увлек ее в круг танцующих вальс.
– Должна признаться, вы своим приглашением оказали моей тетушке большую услугу, – начала Флер, стараясь попасть в такт. Вы убедили ее в том, что я еще не столь безнадежна.
– Безнадежна? – Пэджет, ничего не понимая, уставился на нее. – Что же, по мнению леди Хоар, вам не хватает, мисс Гамильтон?
– Боюсь, она считает меня абсолютно неженственной, – с притворной скромностью ответила Флер.
– Вы? – в его вопросе она услыхала непритворное удивление. Пэджет с нескрываемым восхищением смотрел на нее.
– Да вы самая красивая женщина в этом зале, мадемуазель!
На Флер было подчеркнуто простое платье из белой кисеи, вышитое крошечными белыми цветами, а под ним другое из плотного белого шелка. Волосы у нее на затылке были украшены красными розочками, а в падающие по бокам на обнаженные плечи локоны были вплетены ленточки из белого атласа.
Она казалась ему воплощением женственности, нежной, мягкой, изысканной, словно фарфоровая статуэтка, разрисованная искусной рукой тончайшей кистью. Одного взгляда, брошенного на Флер, достаточно, чтобы в нем загорелось желание обнять ее и защитить в своих объятиях от печальной реальности грубого мира.
– Какие у вас прелестные розовые щечки, мисс Гамильтон, – продолжал Джеймс, волнуясь от обуревавших его чувств, – а ваши глаза сияют, как звезды.
– Боже, какая у меня тугая шнуровка, – доверительно сообщила она ему в ответ. – Не могу дышать. Сколько же приходится нам, женщинам, страдать ради моды! Да, это так, лорд Джеймс! И не смейтесь надо мной! Не думаете же вы, что Бог награждает всех женщин такой тонкой талией, а?
Флер всегда пользовалась особой популярностью на балах, и не только из-за своей красоты и умения хорошо танцевать, но еще и потому, что была занимательным собеседником. Ей никогда не грозила опасность пропустить танец, сидя у стены. От партнеров у нее не было отбоя, и она была просто счастлива, когда отказалась от настойчивого приглашения лейтенанта Брука. Они с Ричардом наконец появились на балу. В перерыве между танцами Ричард разыскал сестру. Он сказал, что рад ее успеху, но совершенно не одобряет выбора партнеров.
– Зачем ты окружаешь себя этими стариками? Неужели тебе неизвестно, что некоторые из них даже женаты?
– Что ты имеешь в виду? – спросила Флер, скромно обмахиваясь веером. От жары и тугой шнуровки кровь прилила к лицу, делая ее еще краше.
– Ну, взять к примеру Норри. Ему тридцать пять тютелька в тютельку, а старый полковник Фосет так просто древняя развалина! Колторп – человек женатый, как и Герберт. Почему именно они желают танцевать с тобой? Разве это тебе льстит?
– Все оттого, что я никогда не флиртую и не принимаю томный вид. К тому же они знают, что со мной можно вести разумную беседу.
– Неужели тебе доставляет это удовольствие, скажи? Пора уже начать флиртовать, не то будет поздно, – мудро посоветовал ей Ричард. – Кто будет сопровождать тебя на ужин?
– Капитан Джером, – ответила Флер, забавляясь такой заботой о себе.
– Джером из штаба? Ну вот – это то, что надо! Молодой, из хорошей семьи, порядочная собственность и земельный участок в Лестершире! Если тебе удастся захомутать его, я буду просто счастлив.
– Спасибо тебе, Ричард, – с серьезным видом ответила она. – Но в таком случае мне придется отказать Бруку!
Ричард вспыхнул.
– Не делай из меня дурака! Брук – мой приятель, но он тебе не подходит, я знаю. Черт подери, Флер, если ты не сделаешь своего выбора этим летом, когда в Лондоне полно подходящих женихов, что с тобой будет, а? Каково будет мне, когда ты превратишься в старую деву, предмет всеобщих насмешек?
– Весьма признательна тебе за заботу. Но позволь мне самой решать свою судьбу.
– Делай, что хочешь! – резко ответил Ричард. – Не думаю, что тебе в самом деле хочется вернуться в Чизвик, чтобы провести там остаток жизни, посещая больных люмпенов и строя глазки викарию раз в неделю.
Флер щелкнула веером.
– А вот и очередной партнер. Не беспокойся обо мне, Дик. Я знаю, чего хочу, – бросила она брату и отошла в сторону.
Это был последний танец перед ужином, и ее партнер, новая восходящая звезда в министерстве иностранных дел Бакхерст, уже предвкушал, какой приятный разговор у него состоится с пренебрегающей условностями очаровательной мисс Гамильтон. В глубине души он даже надеялся, что сумеет опередить Джерома и предложит проводить ее в столовую. Он сразу заметил, что Флер чем-то озабочена, и, когда его лучшие остроты прошли мимо цели, когда его самые откровенные замечания вызвали у нее лишь вежливую улыбку, Бакхерст впал в уныние и замолчал.
Флер не отдавала себе отчета в том, как разочаровала она своего партнера. Слова Ричарда заставили ее призадуматься. Прежде она была вполне довольна собой и не желала ничего, кроме сохранения собственной свободы.
Но за последнюю неделю произошло столько нового, столько интересного, что одна только мысль о возвращении в Чизвик к своим повседневным рутинным делам нагоняла на Флер тоску. Взгляд на открывшийся перед ней широкий, бескрайний мир превращал ее прежнюю жизнь в нечто весьма ограниченное, одинокое и монотонное. Это вселяло в нее беспокойство, заставляло нервничать. Ей хотелось путешествовать, повидать незнакомые удивительные места, познакомиться с новыми людьми. Если верно то, что она испортилась и больше не годится для нормальной жизни, то перспектива дальнейшего прозябания в Чизвике не сулила ей ничего хорошего.
Когда танец закончился, мистер Бакхерст с радостью покинул бы мисс Гамильтон. Но этикет требовал, чтобы он дождался прихода ее главного чичероне, но, как назло, капитана Джерома нигде не было видно.
Флер и самой хотелось поскорее избавиться от Бакхерста. Подождав немного, она сказала:
– Прошу вас, вы можете идти. Вас наверняка ждет партнерша. Капитан Джером будет здесь с минуты на минуту. Судя по всему, он еще разговаривает с герцогом.
– У меня и в мыслях не было оставить вас, мадемуазель, – с надеждой в голосе парировал Бакхерст.
– Прошу вас, – продолжала она его упрашивать, слегка подталкивая вперед. – Идите, идите, ну что со мной случится? Неужели вы боитесь, как бы меня не похитили и не продали какому-нибудь восточному варвару, подобно той абсурдной греческой рабыне? Какая-то дама уже ждет, чтобы вы предложили ей свою руку и проводили к ужину. Так что лучше идите, не то нанесете ей ужасное оскорбление.
Бакхерст расплылся в широкой улыбке, вспоминая, почему он непременно хотел потанцевать с мисс Гамильтон.
– Вы в этом уверены?
– Да, уверена. Если работорговец только приблизится ко мне, я закричу изо всех сил, вы вернетесь и спасете меня от бесчестия.
Публика устремилась в столовую. Флер решила пройти в гостиную, где герцог, вероятно, проводил совещание, чтобы поискать там Джерома. Из дверей бального зала в холл с широкой лестницей выходила густая толпа. Протиснувшись вместе с ней через порог, Флер отошла в сторону, чтобы подождать, когда все начнут подниматься по лестнице.
Она стояла сбоку от двери, осматривая свое кисейное платье – не пострадало ли оно в толчее, – как до нее донесся чей-то голос. Кто-то воскликнул по-французски:
– Боже, неужели это вы? Наконец-то, наконец!
Флер подняла глаза и лишилась дара речи. Высокий незнакомец стоял рядом, разглядывая ее с высоты своего роста с таким выражением в его странных красивых глазах, от которого у нее закружилась голова.
