Текст книги "Флёр"

Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

Второго декабря, возвращаясь из госпиталя перед закатом солнца, Флер вздрогнула от неожиданности, когда из тени крыльца соседнего дома навстречу ей шагнул старый солдат. Приложив палец к губам, он зашипел:

– Тише!

– Что вам нужно? – испуганно спросила она.

По заросшему лицу и угрюмому взгляду солдата трудно было догадаться о его намерениях.

– Вы – английская барышня? – прошептал он на ломаном французском.

– Да, что вам угодно? – Осторожно поглядев по сторонам, солдат принялся шарить по карманам. На какое-то мгновение Флер показалось, что вот сейчас он оттуда вытащит дубинку или острый нож и прикончит свою жертву, но интерес к нему сразу возрос, когда она заметила в его руках бумажку.

– Вот письмо вам, требуется ответ. А мне за услуги нужно заплатить два серебряных рубля.

– Кто его вам дал? – резко спросила она.

– Одна женщина. Так берете или нет?

– Да, но у меня нет с собой денег. Мне нужно зайти домой и взять их там. Давайте письмо, я его там прочту… Пошли, – бесстрастно сказала Флер, чувствуя, что тот колеблется. – Вы думаете, я обману вас?

Солдат передал ей письмо.

– Прочтите его в укромном месте, чтобы никто вас не увидал, – хрипло произнес он. – Я подожду здесь. Только побыстрее.

Ему не нужно было предупреждать ее об этом. Сунув письмо в карман, Флер торопливо зашагала к дому. Графа не было, и она, избегая по пути встречи со слугами, вошла в свою комнату. Там, вытащив письмо, она развернула его.

Оно не было запечатано – простой клочок бумаги, сырой, с пятнами грязи, с чернильным отпечатком подушечки большого пальца в нескольких местах.

«Дорогая моя Флер, мне нужно с тобой поговорить. Передавший тебе письмо приведет тебя ко мне. Приходи немедленно и захвати с собой как можно больше денег, а также мой меховой капюшон и муфту, черные ботинки и любое нижнее белье, которое у тебя найдется. Но поторопись, не говори об этом никому и постарайся, чтобы тебя не заметили с вещами. Тебе тоже может грозить опасность. У этого человека дикий вид, но ему вполне можно доверять».

Письмо не было подписано, но Флер сразу узнала каракули Людмилы, ее простоватый стиль. Но что это все значило? Может быть, она хотела вернуться, и для этого ей был нужен посредник? Нет, на это не похоже. Скорее всего, Милочке нужны были вещи и деньги, чтобы выжить там, в английском лагере. Слава Богу, теперь хоть появился шанс поговорить с ней. Слава Богу, что она жива и отважилась на такую дерзость.

Опустив письмо в карман, Флер задумалась. Денег у ней было немного, но она отдаст все. Нижнее белье – не проблема. Быстро обшарив все ящики, она нашла то, что считала первой необходимостью. А что делать с меховыми вещами и ботинками Милочки?

Выйдя из своей комнаты, Флер по коридору направилась к той, в которой жили Карев с Людмилой. Она уже взялась за ручку, как вдруг услыхала изнутри какой-то звук, заставивший ее вздрогнуть. Она прислушалась. Вскоре в этом звуке Флер угадала монотонный голос Нюшки, напевающей одну из печальных грузинских песен. Когда графа не было дома, старуха проводила большую часть времени в их комнате. Она там стирала пыль, наводила порядок, перебирала вещи, оставленные Людмилой, словно они могли ей рассказать что-то о ее хозяйке.

Можно ли довериться Нюшке? – смущенно размышляла Флер. Нюшке не нравилось то, что произошло в доме, и она во всем винила Ричарда, похитившего ее маленькую госпожу. Если старуха узнает, что Людмила где-то неподалеку и что ее можно вернуть, то она наверняка забьет тревогу, а почуяв это, Людмила сможет улизнуть. Флер решила хотя бы поговорить с ней.

Она вернулась к себе, вынула из комода длинную меховую накидку и самую большую муфту.

Спрятав в муфту нижнее белье и все деньги, за исключением двух серебряных, оставленных для солдата, Флер добавила еще несколько пар теплых вязаных чулок, пару перчаток, а в последнюю минуту не удержалась и взяла еще маленький флакончик духов. Но, к сожалению, с обувью оказалось потруднее, нога у нее была меньшего размера, чем у Милочки.

Замотав шею шарфом и надев на голову меховую шапочку, Флер набросила на себя широкий плащ и вышла из комнаты. Под плащом муфта была незаметна. В доме стояла тишина. По коридору она дошла до лестницы, потом до выходной двери и, прислушавшись, выскользнула на крыльцо.

Хотя Флер управилась со всем довольно быстро, но уже наступили ранние декабрьские сумерки. Солдата нигде не было видно. На мгновение она подумала, что ей это пригрезилось, но, бросив взгляд в дальний конец улицы, заметила струйку пара, выходящую из-за полуоткрытой двери какого-то дома. Это дышал ее нарочный. Тут же она услыхала его глухое покашливание. Когда Флер подошла к крыльцу, он вышел из своего укрытия. Она протянула ему серебряный рубль.

– Один сейчас, второй получите после того, как приведете меня к ней. Так распорядилась она в письме, – солгала Флер.

Солдат, пожав плечами, отправил рубль в карман.

– Пойдемте, барышня. Держитесь ближе ко мне и не отставайте.

– Куда вы меня ведете?

– На горку. Это возле Четвертого бастиона. Да вы не беспокойтесь, – улыбнулся он, заметив, как ее всю передернуло при упоминании об этом страшном месте. – Сейчас там неопасно, если, конечно, он снова не начнет палить. Тогда нам придется повертеться.

Русские солдаты, – заметила Флер, – всегда называют противника местоимением – он, его, им.

Он резво зашагал, и она заторопилась за ним, низко опустив голову, чтобы ее не узнал в лицо кто-нибудь из знакомых.

Но чем выше они поднимались, тем тише и пустыннее становилось на улицах, кругом царило разрушение. Солнце уже зашло, и было довольно холодно.

Ноги скользили по булыжной мостовой, покрытой то ли изморозью, то ли льдом. На западе она видела красную полосу. Может быть, это последний отблеск заката, а может, костры во французском лагере, он располагался в том направлении.

Солдат остановился у какого-то парадного и, бросив осторожный взгляд вверх и вниз по улице, поманил ее рукой. Флер пошла за ним, стараясь не терять бдительности, и вздрогнула, когда он сжал ее руку.

– Глядите под ноги, – прошептал солдат, увлекая ее влево. – В полу большая дыра. Идите по моим следам.

Что-то скатывалось у нее из-под ног, а она, крепче прижимая к груди муфту, вдруг увидела рядом громадную воронку от бомбы, по краям которой валялись куски досок от пола, а на ее дне слабо мерцала вода.

Флер шла вперед, с трудом удерживаясь на ногах, и у нее перехватило дыхание от страха при мысли, что она в этой темноте может рухнуть туда, вниз. Благополучно миновав этот кратер, они с солдатом вышли на другое поврежденное крыльцо, с которого, вероятно, жители разрушенного дома выходили в сад.

В нос ей ударил запах зелени, она чувствовала под ногами черную скользкую траву, высокую, растущую пучками – похоже, за ней никто не ухаживал, – видела вьющийся по разбитым стенам зеленый ползунок. Теперь землю покрыл настоящий иней – он поблескивал на камнях садовой дорожки, окрашивал пожелтевшие опавшие листья в белый цвет. У дальней стены намело целый сугроб – снег так и не растаял за целый день.

Чуть подальше Флер заметила фигуру крестьянки – это сразу бросалось в глаза. Она натянула поверх толстого слоя одежд тулуп, намотав на голову крестьянскую шаль. Она повернула к ним свое бледное лицо, тревожно прошептав еле слышно:

– Флер?

– Милочка, это ты?

– Ах, Флер, наконец-то!

Они крепко обнялись. Людмила вдруг резко ее оттолкнула.

– Нет, давай без объятий, – заявила она с удивительным спокойствием. – На мне еще полно вшей. Боже, как я рада увидеть тебя снова!

В разговор вмешался солдат.

– Побыстрее, барышня. Мне еще нужно довести ее назад, до дома. И прошу вас – потише. Хотите, чтобы здесь появился патруль?

– Хорошо, – ответила Людмила, – пять минут. А ты подожди вон там, понаблюдай за обстановкой. – Солдат отошел от них, и Людмила снова повернулась к Флер. Голос у нее был низкий, возбужденный. – Тебя по пути сюда никто не видел?

– Конечно нет. Но как ты очутилась здесь?

– Пришлось подмазать кучу людей. Придумывать себе разные имена. Рассказывать всяческие немыслимые истории. Наплевать. Ведь это первый и последний раз. Ты принесла мне вещи?

Флер протянула ей муфту.

– Вот здесь деньги и нижнее белье. Я не смогла попасть в твою комнату, поэтому не принесла ботинки. Но вот тебе моя муфта и накидка. Постой, сейчас я развяжу. Я положила сюда флакончик с духами, думаю, ты там соскучилась по ним.

Людмила вдруг расплакалась.

– Боже мой, Флер! Милая моя дурочка – духи! Ты понятия не имеешь… Она взяла себя в руки, смахнула слезы с глаз и с носа. Заметив удивленный взгляд Флер, тихо сказала: – Прости меня. Там ведь простой носовой платок – непозволительная роскошь.

– Не обращай внимания, – ответила Флер, сделав над собой усилие. – Расскажи побыстрее, как там Ричард.

– С ним все в порядке. Рука у него действует лучше, хотя ему нужно беречь ее. Но дело не в этом. Я пришла сюда, чтобы передать тебе его служебные документы. У тебя они будут в сохранности.

– Что?

– Да, я пришла ради этого. Теперь они ему не пригодятся. После этой страшной бури – ты, наверное, помнишь?

– Конечно, она не прошла мимо нас.

– Но то, что было в Севастополе, не сравнить с тем, что она наделала в нашем лагере, – мрачно проговорила она. – Ты никогда в жизни не видела ничего подобного. Не могу даже тебе описать эту страшную картину. – Помолчав немного, Милочка продолжала: – После этой бури мы остались без пищи. Ее нельзя было доставить в лагерь из гавани, так как дороги, по существу, стали непроезжими. По ним не могли двигаться ни лошади, ни повозки. Мы обратились к командованию с просьбой разрешить нам забивать лошадей, но они нам не позволили это, опасаясь нападения противника. Мне непонятна их логика, так как давно не кормленные лошади так отощали, что едва стоят на ногах. Какая там атака, какое отражение нападения! Обезумев от голода, они вырывали друг у друга гривы и откусывали хвосты. Бедные животные начали умирать, а нам не разрешали их убить.

– Ах, Милочка!

– У нас оставался только один выход – покинуть это гиблое место навсегда. Твой друг Пэджет отправился домой десять дней назад. Ему по горло надоела эта неразбериха. Как мы слышали, еще тридцать восемь офицеров покинули лагерь. Но Ричард отказался уезжать, так как ему пришлось бы в таком случае увезти меня с собой. Он не желал навязывать мне окончательное решение, мой милый дурачок. К тому же не хотелось портить свою репутацию – он не мог уйти, имея при себе живую лошадь.

– Значит, Жемчужина жива?

– И Оберон тоже. Обе лошади выжили. Я об этом позаботилась, – сумрачно добавила она. – Я повсюду собирала для них корм – изо дня в день. И добывала провизию для нас, разумеется. Сердце мое разрывалось при виде умирающих солдат. Но я же не могла всех спасти от смерти. Я с трудом находила пропитание для нас двоих.

Солдат снова перебил их разговор.

– Поторапливайтесь, барышня!

– Сейчас, сейчас! – негромко крикнула она ему. Повернувшись к Флер, Милочка продолжала: – Так вот. Вчера лорд Лукан официально уведомил лорда Реглана, что личный состав бригады легкой кавалерии больше не является боеспособным. Его как такового по существу уже нет. Тех немногих, оставшихся в живых, вчера перевели в Кадикой, и там впервые за долгое время нам удалось накормить как следует лошадей… – Она подняла голову, и Флер снова увидела на ее лице слезы. – Они так ослабли, что некоторым приходилось давать по маленькому пучку соломы за раз. Послушай, тебе когда-нибудь приходилось кормить по-настоящему оголодавшую лошадь? – Людмила всхлипнула. – Сегодня утром откровенно поговорили, и он решил покинуть армию. Так же поступил еще один лорд, лорд Кардиган, но, как мне кажется, о нем здесь никто слезы лить не станет. Он целый месяц не покидал свою яхту. Итак, на первом корабле мы возвращаемся в Англию.

– Мы? Ты сказала – мы?

– Да, Флерушка, я еду тоже. Разве мое решение тебя удивляет? Ты ненавидишь меня? – тихо-тихо спросила она.

Флер пристально смотрела на Милочку в темноте, пытаясь догадаться, что у нее действительно на уме.

– Ты его действительно любишь?

– Была бы я там с ним, если не любила бы? – бесхитростно отозвалась Людмила. – Да, я люблю его, ты, идиотка. И, кажется, всегда любила, только Сергей увлек меня на ложную тропинку, ты же знаешь. Теперь я на верном пути. Ричард меня вполне устраивает, и я устраиваю его. Мне не хочется уезжать из России, но война не будет же длиться вечно, после ее окончания, думаю, мы сможем вернуться. Но самое главное для меня – быть рядом с Ричардом. Только это и имеет значение.

Неужели все это правда? Все-все. Флер была в полном замешательстве.

– Неужели ты ни капли не любила Сергея? – спросила она, чувствуя всю неловкость такого вопроса.

– Конечно любила. Я любила его, и сейчас люблю, но по-своему. Он всегда для меня был далекой мечтой – такой волнующий, такой романтичный, но все это было неестественно, нереально. Он был похож на взбитые сливки с вином – воздушные, восхитительные, но в них чего-то не хватает. Нет, – добавила она, еще больше помрачнев, – в жизни нужно опереться на что-то более солидное, прочное, если хочешь знать. Мечтать, конечно, очень приятно, но в конце все равно придется проснуться, а Сергей этого никогда в жизни не поймет.

Наступило короткое молчание. Кто-то прошел, насвистывая, по дороге, наступив на подернутую льдом лужу. Лед затрещал. Подмораживало. Изо рта у них вырывались клубы пара. Флер чувствовала, как влажный холод от высокой травы проникает через ее ботинок, отчего у нее онемели пальцы.

– Ну, как он все воспринял? – спросила Милочка. – Очень расстроился?

– Убит горем, – ответила Флер.

– Ах вон оно что. – Она помолчала. – Мне в самом деле жаль, очень. Но, знаешь, спасать себя нужно самой. Вот в чем загвоздка. Он медленно убивал меня. Мне нужно было уйти.

– Ты уверена, что действительно этого хочешь? Ну а если ты бросишь Ричарда и вернешься к Сергею?

– Нет. Мне, конечно, жаль, что ты не одобряешь мое решение, Флер, но я не вернусь. Даже если бы рядом со мной не было Ричарда. Я никогда к нему не вернусь.

– Не знаю, как сказать ему об этом, – вздохнула Флер.

Милочка коснулась ее руки.

– Извини, но это я оставляю тебе. Ты – единственный человек, которому я доверяю.

– Лучше сообщи ему обо всем сама.

– Я написала Сереже письмо – это облегчит твою задачу. А второе отцу – ты отправишь?

– Разумеется.

– Спасибо тебе. Ты – настоящий друг. Я люблю тебя. – Она отдала ей письма. Молча Милочка наблюдала, как Флер убирала их в карман. Потом спросила: – А ты что будешь делать? Собираешься ли возвращаться в Англию?

– Не знаю. Не знаю, что буду делать.

– Хорошо, я тебе сразу напишу, как только приеду в Лондон, – обо всем на свете. Боже, как прекрасно путешествовать. Только подумать – я собственными глазами увижу Лондон! Когда закончится война, мы обязательно снова встретимся, неважно где – в России или в Лондоне. Теперь мы с тобой сестры, нам нельзя расставаться навсегда. Ричард обещал привезти меня в Гроув-парк, в имение, где ты выросла. Помнишь, как ты мне рассказывала о нем, о саде, о реке, обо всем? – Флер только кивнула в ответ, а Милочка, закусив губу, продолжала: – Не хочешь что-нибудь передать?

– Конечно. Ричарду, – начала было Флер, но вдруг задумалась. Ну что она скажет Ричарду? Что она скажет ему сейчас? – Передай ему, что я люблю его. И пусть хорошенько ухаживает за моей лошадью. Обещаешь, Милочка?

– Да, конечно! А ты, ты позаботишься о моих собачках? – Глаза ее вновь увлажнились. – Как я по ним скучаю! Как мне хотелось бы взять их с собой. Но там, в вашем климате, они непременно умерли бы. Люби их за меня, Флер.

Из густой тени послышался обращенный к ним звук – глухое покашливание.

– Ну, мне пора. Мой проводник проявляет нетерпение. Его, конечно, накажут шпицрутенами, если узнают, что он принимал участие в этой вылазке!

– Погоди. Вот возьми и мою шляпку.

– Какое чудо! Меховая шляпка. Не могу и передать тебе, как там было холодно. Миллион раз тебе спасибо! А теперь мне в самом деле пора. Да благословит тебя Бог, любимая моя Флер! А Сереже скажи – скажи ему, что мне очень жаль.

Милочка, надевая на ходу подаренную шляпку, быстро зашагала к разбитой задней стене, где маячила фигура охваченного тревожным беспокойством солдата. Вдруг, обернувшись, она тихо крикнула своим озорным голоском, в котором Флер уловила злобные нотки:

– Знаешь, выходи за него замуж, даю тебе свое благословение! Ведь ты всегда хотела заполучить его, разве не так?

Через несколько секунд она растворилась в чернильной темноте.

 24

Флер несла на подносе завтрак графу, когда из гостиной ей навстречу вышел Егор. Взяв у нее из рук поднос, он сказал:

– Я все сделаю, барышня. Там вас кто-то дожидается.

– Кто? – спросила Флер, одергивая фартук. Но Егор, не ответив, направился к хозяину. Вздохнув, она устремилась по коридору в противоположном направлении. В гостиной она увидела Петра. В этот момент он снимал шинель.

– Петр, ты?

– Привет, моя маленькая сестренка милосердия. Ну, как себя чувствует пациент?

– Ах, Петр.

– Эй, эй, что такое? – сказал он целуя ее волосы и крепко прижимая к себе. Она прильнула к нему, зарывшись в его плечо. – Никак не ожидал такого приема!

Флер отстранилась от него, немного смутившись. Он с самым серьезным видом, вытащив из кармана носовой платок, вытер слезы на ее щеках.

– Довольно, довольно, не то я подумаю, что ты без меня скучала.

– Прошло так много времени. Ты знаешь, что твой брат заболел?

– Да, слышал. Ну, как он? Между прочим, это был мой первый вопрос, когда я тебя увидел.

– Он сильно разболелся, – произнесла Флер с рассеянным видом, вынимая у него из рук платок и сморкаясь. – Мы думали, что потеряем его, но, слава Богу, кризис, кажется, миновал.

– Где он подхватил?

Флер пожала плечами.

– На укреплениях, где же еще? Он торчал на них целыми днями, при любой погоде. Питался кое-как. Не менял мокрой одежды.

– Короче говоря, доставлял тебе кучу неприятностей. Но сейчас, ты говоришь, ему легче?

– Он все еще в кровати, но постепенно поправляется, хотя не так быстро, как хотелось бы. Сергей в подавленном состоянии духа, и это сильно затрудняет выздоровление.

– Все еще оплакивает Людмилу?

– Скорее всего да. Он со мной никогда о ней не говорит.

Петр внимательно изучал ее лицо.

– А ты, как вижу, слишком стараешься, слишком много волнуешься и уверенно доводишь себя тоже до болезни. Ты, конечно, ночами сидела у его постели?

Она не могла определить, сколько в его словах сарказма.

– Я волновалась, это вполне естественно. Но Нюшка с Егором на равных выхаживали его вместе со мной. Я чувствовала себя неплохо, если бы…

– Ну? Что если бы?

Если бы не была такой одинокой, – вот что хотела она сказать, но не сказала, а заговорила о другом.

– Я думала, что ты зайдешь к нам раньше, хотя бы для того, чтобы удостовериться, как протекает болезнь.

– Не хотелось нарушать вашей идиллии. Вы ведь здесь блаженствовали в домашнем уюте – сознайся, блаженствовали, а?

Взглянув на Петра, она поняла, что он не шутит. В его глазах Флер заметила напряженное, внимательное выражение. Она вздохнула и отвернулась.

– Как это ни странно, но в некотором роде все теперь так, как было раньше…

– До того, как его оставила Милочка?

– Даже раньше, еще до Севастополя. Когда мы жили втроем, мне часто казалось – ах, я понимаю, насколько я глупа, и даже зла, – что это мы с Сергеем были мужем и женой. Все было так приятно, уютно. Жизнь шла своим чередом. Мы исполняли свои обязанности, потом отдыхали, предавались удовольствиям. Маленькие человеческие радости, понимаешь? А теперь, когда уехала Милочка, мы вроде занимаемся тем же самым – вместе едим за одним столом, беседуем, играем в карты, шахматы, но все это делается как-то иначе. Не пойму почему.

– Ну если он заболел, это вполне естественно, ты не находишь?

– Да, разумеется, – с сомнением в голосе ответила Флер, – но мне кажется, дело не только в этом.

Она ничего не могла объяснить ему, так как и сама толком не знала. Флер ожидала, что, умывая его во время болезни, кормя с ложечки, дежуря по ночам и пичкая лекарствами, она будет испытывать те же чувства, которые когда-то испытала к Петру. В конце концов, она видела Карева совершенно незащищенного и беспомощного – разве мог мужчина быть более самим собой, чем когда он во всем зависел от нее?

Когда граф тяжело болел, он требовал, чтобы она постоянно находилась около него. Он лишался покоя, стоило Флер на несколько минут выйти из комнаты. Хуже всего ей приходилось, когда она была вынуждена, держа его за руку, сидеть рядом с ним, не меняя позы. У нее затекала шея, сводило судорогой ноги, но стоило Флер пошевелиться, как Карев судорожно цеплялся за нее. Когда же миновал кризис и граф был еще слишком слабым и не мог ни двигаться, ни говорить, он обычно тихо лежал и глазами следил за всеми ее перемещениями по комнате.

Теперь он был почти здоров, только по-прежнему слаб, немного беспокоен, и страдал от депрессии – такова была природа заболевания. Но сейчас не требовался такой тщательный уход. Флер проводила с ним все свое время, как прежде, словно он уже давно поправился. Они вместе ели за столом, играли в карты, она читала ему, обсуждала с ним прочитанное. Иногда Флер шила, а Карев, погруженный в свои думы, неотрывно смотрел на пылающий в камине огонь. Но все было не так, как прежде. У Флер с каждым днем крепло убеждение, что она не на своем месте.

Стыдясь собственных мыслей, Флер весело сказала:

– Надеюсь, он скоро совершенно поправится!

– И что тогда? – спросил Петр.

– Я увезу его отсюда. Здесь не место для выздоравливающего. Здесь трудно найти приличную пищу, постоянно не хватает дров, и в воздухе такое множество бактерий разных болезней, что я даже боюсь за него, когда он просто дышит. В любую секунду Сергей может подцепить что-нибудь еще. Я попытаюсь убедить его вернуться в Курное…

– Боюсь, что об этом не может быть и речи, – прервал ее Петр. – Союзники собрали в Евпатории немало боеспособных сил. Там высадились победоносные турецкие армии с Дуная, и ходят слухи, что и французские войска тоже. Такая крупная армия – это серьезная для нас угроза. Она в состоянии перерезать наши пути снабжения, совершенно изолировать Севастополь от внешнего мира, а с ним и всю армию. К тому же наш храбрый Меншиков затевает новое наступление – фронтальную атаку с применением всех имеющихся в наличии боевых сил.

– Понятно.

– Курное теперь уже не будет надежной и безопасной гаванью. Даже если его пока не захватили, эту оплошность союзники в скором времени исправят, смею тебя заверить. – Флер задумчиво кивнула. Петр продолжал: – На твоем месте я убедил бы его вернуться в Петербург. Там, возможно, и холодно, но зато у тебя будет все необходимое для ухода за ним в роскошных условиях.

– В таком случае ему придется уйти в отставку.

Лицо Петра исказила загадочная гримаса.

– Вот что я тебе скажу по секрету, маленький цветочек. В скором времени здесь ожидаются большие перемены. Сереже, если он человек мудрый, лучше не вмешиваться в это, а держаться подальше.

– Перемены?

Опустившись на диван, он похлопал по нему ладонью рядом с собой.

– Сядь… В этом все дело. Ты, конечно, слышала немало недовольных высказываний и слухов, касающихся нашего любимейшего генерала и князя?

– Ты имеешь в виду Меншикова? Да, конечно, по-моему, он здесь никому не нравиться.

– Совершенно верно. Его ругают не только здесь. В Петербурге сформировалась целая оппозиция, выступающая против него, – Нессельроде, с одной стороны, Паскевич, Ливен – с другой, а вместе с ними много влиятельных людей, которые постоянно нашептывают что-то на ухо государю.

– Откуда тебе это известно?

Петр мрачно усмехнулся.

– У меня свои шпики. Самое главное условие успеха войны – это удерживать линии коммуникаций.

Флер посмотрела на него еще с большим уважением, чем прежде. Ей и в голову не приходило, что такой беззаботный, легкомысленный человек, как Петр, может заделаться интриганом.

– В любом случае, – продолжал он, – дело состоит в том, что Меншиков почти достиг пика своей карьеры. Независимо от результатов нового наступления на Евпаторию, его все равно скоро снимут и, по-видимому, отзовут в Петербург, где князя ждет долгая опала. Вот почему очень важно для любого, кто приближен к нему, сейчас держаться от него подальше.

– Ну, а ты? – спросила Флер. – Ты с ним еще теснее связан, чем Сергей. Сергей ведь только помощник Нахимова, не больше.

– Меня отозвали, – признался Петр. Заметив, как в ее глазах промелькнуло отчаяние, он продолжал: – Вот та главная причина, которая заставила меня прийти к вам. Не волнуйся, я не возвращаюсь опальным. Я – человек императора. Меня сюда послал лично он, чтобы проследить кое за чем, и теперь я возвращаюсь, чтобы представить ему свой рапорт.

– Под «кое за чем» ты, разумеется, подразумеваешь Меншикова. Выходит, ты способствовал его падению?

– Нет, моя маленькая, во всем виноват он сам. Да ты не расстраивайся. В России дела делаются именно таким образом. Между прочим, все это происходит не у него за спиной. У Меншикова в Петербурге есть свои шпионы, вероятно, они даже обедают с моими, выкладывая все друг перед другом!

– Ах, Петр, не шути. Это так ужасно.

Он ласково похлопал ее по руке ладонью.

– Нет, не очень. Все играют по правилам, а в каждой игре всегда можно выиграть, если ты умнее и сноровистее противника. Но Сергей, как мне кажется, в последнее время не очень пристально следил за разворачивающимся спектаклем. Поэтому он может и не знать, какой кульминации достигло развитие событий. Мне думается, ему нужно как можно скорее возвратиться в Петербург. Когда, по-твоему, он сможет выехать?

– Через неделю, если только не простудится, будет хорошо питаться и хорошо спать по ночам.

– Отлично. Я поговорю с ним, посмотрю, смогу ли я его переубедить. Кстати, путешествия зимой более удобны, чем в любое время года. Сани бегут быстрее экипажей.

Итак, предстоит возвращение в Петербург, – размышляла Флер. Она, конечно, будет только рада поскорее уехать из этого ужасного города, но как ей не хотелось встречаться в столице с семьей Полоцких, однако в Петербурге это неизбежно. Они были так добры к ней, к тому же ее брат увез их дочь в чужую страну, куда им фактически доступ закрыт. Все их мечты о ее славном, блестящем будущем разбиты – теперь их Милочка опозорена, от нее отвернулся свет. Полоцкие давно не знают, увидят ли ее снова. И они вправе проклясть тот день, когда оказали радушный прием ей, Флер, и ее брату Ричарду.

Петр не спускал глаз с ее лица.

– А что будет с тобой, Флер? – спросил он. – Что собираешься делать?

– Делать? – переспросила она, возвращаясь к реальности.

– Если Сережа вернется в Петербург, ты поедешь с ним?

– Конечно! Куда же мне деваться?

Поколебавшись, Петр сказал:

– Но ведь ты можешь вернуться домой.

– Домой? Ты имеешь в виду в Англию?

– Разве такая мысль не приходила тебе в голову?

– Нет, не приходила. Я уже давно не думаю об Англии как о своей родине или доме.

– В таком случае, где твой дом?

Флер посмотрела на свои руки.

– Не знаю. Там, где Сергей, насколько я понимаю.

Наступило молчание. Она опустила голову, поэтому не видела его реакции на свои слова. Потом она добавила:

– Я не могу бросить его сейчас, когда нужна ему.

– И ты этого не хочешь, – повторил он прежнюю фразу.

Флер не ответила. Через мгновение она спросила:

– Мы увидимся в Петербурге?

– Несомненно, – ответил Петр после краткого раздумья.

Она, посмотрев ему в глаза, вдруг почувствовала неожиданное острое желание снова оказаться в его объятиях, как тогда, в ту чудесную ночь, снова ощутить себя в полной безопасности, снова быть любимой, как тогда. «Ведь у меня не было мужчины, принадлежавшего мне целиком, только мне одной, – подумала она, – такого человека, который видел бы свой долг в том, чтобы сделать меня счастливой, чтобы заботиться обо мне». Флер хотела признаться ему в своем одиночестве, но подумала, что у нее нет на это никакого права. Нет, она не могла это ему сказать.

Она сказала другое.

– А теперь, мне кажется, тебе пора пойти к нему и побыть немного с ним. Хочешь, я предупрежу о твоем приходе?

– Да, пожалуйста, – произнес он со вздохом, словно с души у него упал камень, – так будет лучше.

В конце концов они уехали не в Петербург, а в загородное поместье Каревых Шварцентурм. Там жила Роза. Она, приглашая их в дом, так им улыбнулась, словно они расстались только вчера.

– Ах, как я рада видеть вас снова, – сказала Флер, когда Роза помогала ей раздеваться.

– Я тоже. Как будет приятно снова с вами поболтать, – ответила Роза, и в голосе ее чувствовалась удивительная теплота. Когда перед обедом Флер уединилась в своей комнате, чтобы описать в дневнике последние события, к ней пришла Роза.

– Вероятно, вам многое довелось повидать, – проговорила она, поглядывая на тетрадь, лежащую у Флер на коленях. – Не сомневаюсь, там есть такие истории, что дадут сто очков вперед любому авантюрному роману.

– Да, мне пришлось нелегко, – ответила Флер. – Очень трудно любить людей, сражающихся на разных сторонах.

– Да, понимаю. И, вероятно, эта история с Людмилой и Ричардом потрясла вас. Как можно быть такими беспринципными, такими эгоистами…

– Вы так считаете?

– А как иначе их поступок может казаться со стороны? Людмила все же замужняя женщина. Независимо от того, оправдал брак ее ожидания или развеял их, у нее были свои обязанности, и она несла свою долю ответственности за него. Но вместо этого она погналась за собственным удовольствием.

«Чепуха», – подумала Флер. Много ли знала Роза об этом. Она вспоминала, в каких жутких условиях пришлось жить Милочке, сколько вынести, сколько приложить труда, чтобы раздобыть пропитание на этой промерзшей равнине. Месяц мучения, когда каждый день казался неделей. Она в любую минуту могла бросить все и вернуться в теплый уютный дом. Кто же может пройти через такие испытания, принести в жертву семью, честь, имя, родную страну ради одного лишь удовольствия? Милочка могла получить это от выздоравливающих офицеров, таких, как, скажем, Вархин.

– Мне кажется, она на самом деле любит Ричарда, – робко заметила Флер.

– Какое отношение имеет любовь ко всему этому? – пожала плечами Роза, и Флер в эту минуту подумала, что еще совсем недавно могла произнести подобные слова, произнести их в таком же осуждающем тоне. Скорее всего ее, Флер, внутренне изменила не короткая близость с Петром, а долгие лишения в осажденном городе. Нужно иметь постоянно горячую воду и чистое белье, – подумала она, – чтобы лелеять такие метафизические категории, как честь и долг, и постоянно ставить их на первое место.