Текст книги "Флёр"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)
Флер долго пристально изучала его лицо.
– Не знаю, – неуверенно начала она, – не знаю, право, могу ли вам поверить.
«Если бы вы любили меня, – убеждал ее внутренний голос, – вы бы не женились на деньгах». Но его заглушал другой, более глубокий, более неистовый, первозданный: «Я понимаю, – неотвязно звучал он. – Если вы меня любите, то никогда не сможете жить вдалеке от меня». Флер казалось, что это правда.
Вероятно, граф заметил, как изменилось выражение ее глаз. С печальным вздохом облегчения он спросил:
– Значит, вы мне верите?
Флер промолчала, но и не стала этого отрицать. Еще раз тяжело вздохнув, он повернулся к перилам и облокотился на них, словно эта беседа совершено его изнурила. Карев всматривался в темные садовые тени под бледным небом, он будто оцепенел, не мог сосредоточиться.
После продолжительного молчания он наконец заговорил снова:
– Последние недели мне казалось, что я нахожусь на седьмом небе. Мне было так хорошо рядом с вами. У меня было так спокойно на душе, и, как мне казалось, у вас тоже. Я знал, как мне поступить, но еще не был до конца уверен. Поэтому вы и приехали в Россию, не так ли? Я знал. Когда мне Петя рассказал о вашей встрече, я знал, что вы приехали ко мне. – Флер покачала головой, но он этого не заметил. – Покидая Англию, я думал, что мне достаточно того, что вы есть на этом свете, что вы живы-здоровы, что утром встречаете тот же восход солнца, а ночами любуетесь теми же яркими звездами. Но все оказалось далеко не так. Я понял, что мне этого мало. Мне было необходимо снова увидеть вас.
Повернувшись к Флер, граф поднес ее пальцы к губам. К своему изумлению она увидела в его глазах слезы. В Англии мужчины не плачут. Флер никогда прежде не видела плачущего мужчину, и это ее безмерно тронуло.
– Ничто нас не может разлучить, мой цветочек. Поверьте мне, и мы сможем жить и делать то, что должны делать.
В нем явно говорило безумие. Стоя сейчас перед ней, граф ткал паутину из слов, блестящую паутину, чтобы опутать ее, сменить здравый смысл на бессмыслицу, усыпить ее, заставить принять фантазию за реальность. Но он обращался с этими словами к той части ее существа, которая не воспринимала их. Похоже, что она тонет в меду, – подумала Флер. Нужно сопротивляться.
Вдруг он взял ее за вторую руку и поднес к губам. Его легкое прикосновение отозвалось где-то глубоко в ее душе.
– Я люблю вас, – произнес граф.
Флер понимала, что он нанес ей смертельный удар, и она с радостью его принимала, как принимает запутавшаяся в шелковистых сетях паука его смертельный укус муха.
Приближался день свадьбы Людмилы. «Неплохая пьеса, – подумала Флер, – вот только неясно, что это – трагедия или комедия?» В доме Полоцких хлопоты начались с рассвета, и с наступлением дня активность всех обитателей стремительно возрастала – можно было подумать, что кто-то палкой разворошил муравейник. Мадам Полоцкая дала волю своим накопившимся чувствам, устроив в восемь утра истерику, и от этого приступа ей вдруг стало так хорошо, она почувствовала в себе такую уверенность, что смогла спокойно пережить остаток этого сумасшедшего дня.
Долгие недели она с ужасом обдумывала перспективу объединения своих друзей и родственников со знатными знакомыми и близкими Каревых, чтобы, не дай Бог, их несовместимость не привела к нечаянному взрыву. Но после приступа истерики ей в голову пришла счастливая мысль, что гости начнут свободно общаться только после завершения брачной церемонии, а тогда будет уже поздно откладывать свадьбу.
В девять утра она заперлась с дочерью, с Нюшкой и своей горничной-француженкой Сибиллой, профессиональной парикмахершей. В небольшой комнате, кроме них, находились две самые лучшие в доме портнихи, старшая горничная, которая что-то приносила и уносила, и еще Оно – Свадебное платье. От их невообразимой активности могли бы раздвинуться стены.
Флер сидела в своей комнате полуодетая, так как Катя настолько разволновалась, что никак не могла сосредоточиться на чем бы то ни было более пяти минут. Она постоянно выскакивала за двери, чтобы посмотреть, как идут дела у «мамзель с ее туалетом». Флер не нуждалась в торопливых сообщениях. Поскольку слуг под любым предлогом и без оного просто притягивала к себе эта манящая дверь, все они шумно сновали мимо комнаты Флер, и она имела полное представление о происходящем.
Самым последним событием стало открытие, сделанное Сибиллой, – она увидела пятнышко на безукоризненно белом подбородке невесты. После охватившей всех паники, после суеты слуг, сбегавших за льдом и гамамелисом, Нюшка наконец разглядела, что это был всего-навсего красный маленький отпечаток от «костяшки» Милочки, когда она сидела, подперев кулачками подбородок.
На Флер все эти события не производили никакого впечатления. Ею овладела странная слабость, из-за которой было даже лень поднять щетку для волос, – в противном случае она давно бы отказалась от услуг Кати и принялась бы одеваться сама, без ее помощи. Она сидела за туалетным столиком за ширмой, разглядывая невидящими глазами свое отражение в зеркале, тоже подперев подбородок кулачком. От этого он у нее так покраснел, что если бы Сибилла увидала его сейчас, то несомненно лишилась бы чувств.
Ей было над чем подумать, кроме свадьбы. Только вчера к ней зашел с самым серьезным видом Ричард с письмом от тетушки Эрси. Протянув его сестре, он сказал:
– На вот, прочти, Фло, и посоветуй, как мне поступить.
Флер в отчаянии посмотрела на послание. У тетушки Эрси был не только неразборчивый, микроскопический почерк, она не только вымарывала чернилами целые страницы, но еще имела обыкновение жирной линией подчеркивать те слова, которые наполняла особым эмоциональным смыслом, и в результате подчеркнутым оказывалось каждое второе.
– Ты просто скажи, дорогой, что она хочет. Я с трудом разбираю, ее каракули.
– Мало практики, – ответил Ричард с едва заметной улыбкой. – Ну, во-первых, тетушка Эрси никогда не одобрит идею дешевой почты, когда за письмишко нужно платить лишь пенни. Она говорит – по крайней мере мне кажется это самым важным, – что кабинет министров отверг предложения австрийского посредника для разрешения вопроса о статусе православных христиан в Турции. Скорее всего из-за частной встречи между царем и Францем Иосифом, правительство убеждено, что в данный момент зреет русско-австрийский заговор с целью разделения между ними Турции. Они считают, что царь задумал возродить Священный союз и с его помощью отрезать нас от Востока.
– Почему все с таким подозрением относятся к действиям царя? – вздохнула Флер.
– Ты прекрасно знаешь почему, – резко бросил Ричард. – Потому что он самодержец в стране, которая до сих пор терпит крепостное рабство.
– И еще у него есть территориальные притязания, да? – с иронией в голосе спросила Флер.
– Конечно, есть. И прошу тебя, нечего на меня так смотреть, девочка моя. Факты – упрямая вещь. Россия вечно недовольна своими границами. В любом случае, правительство пошло на крайние меры и направило наш флот в Дарданеллы. Как ожидают, его примеру последует скоро и Франция. С поддержкой такого количества кораблей, стоящих на якоре возле Константинополя, Турция несомненно объявит войну России, если только она уже этого не сделала. Шансы – один к десяти. Я спросил об этом у Пети, но он, судя по всему, ничего не знает. Русские министры играют втемную.
– Понятно. Ты считаешь, что Англию непременно в это втянут?
– Ну, мы уже побывали там – наши военные корабли проходили через проливы.
– Но может быть, это всего лишь предупредительный жест, угроза, чтобы Россия одумалась и отступила? Тетушка Венера убеждена, что войны еще можно избежать.
Ричард пожал плечами.
– Не вижу, право, как это можно сделать. Как избежать войны? Мы вмешались в эту свару, оказали помощь Турции. Можно ли в такой ситуации представить царя Николая, который любезно им скажет: «Ну, извините, ребята, я не хотел». Нет, все равно война неизбежна.
Он явно смаковал такую ужасную перспективу. Флер вдруг вспомнила слова Полоцкого о горячих молодых людях, которым нечем заняться, а также замечание тетушки Венеры о турках, этих грязных варварах. Ричард провел в России полгода, он пользовался здесь ее гостеприимством, ее щедростью. Он с восторгом наслаждался изысканным высшим обществом, напивался с графом Петром, называл его братом, завел еще с дюжину русских друзей из тех, кто говорили по-английски, и они ничем особенно не отличались от его приятелей в одиннадцатом гусарском полку.
И все же он был готов, он хотел отправиться на войну с ними, чтобы защитить народ, о котором он ничего не знал, культура которого была ему чуждой и у которого была совершенно другая религия. В самом деле, как странно! Да, мужчины действительно сильно отличаются от женщин, как хитрые лисы от гусынь.
– Ну, любовь моя, что же ты намерен предпринять? – спросила Флер.
Ричард неловко переминался с ноги на ногу.
– А то ты не знаешь – возвращаться домой! Как можно скорее после этой дурацкой свадьбы. Если, конечно, сумею все вовремя уладить. Я даже не остался бы на брачную церемонию, но ведь ты этого ужасно хочешь.
– Свадьбы – чисто женское дело! – прошептала она. – Но как же нам ехать домой? Нужно ведь дожидаться возвращения отца. Он может появиться со дня на день.
– Он должен был вернуться еще две недели назад, черт подери! Ты же знаешь его, Флер! Он уезжает и возвращается, только сообразуясь со своим собственным расписанием, и ему абсолютно наплевать на остальное человечество.
– Но у него в паспорте проставлена дата пребывания в стране. Они не разрешат ему задерживаться здесь.
– Да, если он находится в таком месте, где есть кому соблюдать предписания петербургских чиновников. Мне кажется, ты плохо представляешь себе, насколько обширна Сибирь, какой это дикий необжитый край. Петя мне рассказывал…
Вдруг он замолчал, вероятно считая, что сообщать сестре об этом бестактно. Он уже давно свыкся с мыслью, что странствия отца по диким местам без проложенных по ним маршрутов могут в один прекрасный день закончиться для него трагично. Ведь он может просто исчезнуть, пропасть, и больше его никто не увидит. Ричард уже был готов к такому исходу. У него не было особой любви к легкомысленному родителю, он мог унаследовать титул и состояние отца только в случае его смерти, поэтому он не видел никаких причин для лицемерия.
Да, конечно, женщины – мягкие сердобольные создания, они лишены логики, и трудно было ожидать от них, что они будут мыслить, как мужчины.
Само собой разумеется, если его отец пропадет без вести, то начнется изматывающая процедура семилетнего ожидания, пока он не будет официально объявлен погибшим. Такой оборот событий Ричарду не улыбался, и, конечно, лучше всего отцу следовало бы умереть по правилам, как полагается, со свидетелями, чтобы ни у кого больше не оставалось никаких сомнений на сей счет. Тем временем заинтересованный человек может воспользоваться привилегией «предположения». Ричард мог распоряжаться состоянием, сохранять и впредь свое положение, но не – имел права наследовать титул.
Однако подобные мысли он оставил при себе.
– В любом случае, – твердо продолжал Ричард, – мне нужно возвратиться в Англию, чтобы получить повышение по службе. Если я этого не сделаю, то меня могут послать куда-нибудь в другое место, особенно в случае войны. Кардиган – человек пунктуальный до крайности, он рассчитывает, что я подам рапорт в указанный в договоре день, в указанный час. Нельзя легкомысленно относиться к получению капитанского звания в таком полку, как «Сборщики вишен».
– Но как ты заплатишь за него без отца.
– Об этом не беспокойся.
– Я потрясу новичков, не привыкать, – добавил он. – Если не повезет, то дядюшка Маркбай выдаст мне звонкой монетой – ты же знаешь, как тетушка жаждет увидеть меня снова в розовых панталонах!
Флер вздохнула.
– Я вижу, ты решительно настроен. Ну если ты должен ехать, то ничего не поделаешь. Но я с тобой не поеду. Я здесь дождусь возвращения отца. Не понимаю, как можно быть таким толстокожим, чтобы уезжать домой, даже не узнав, что с ним случилось. А если он попал в беду? Кто его спасет, если мы все уедем?
Ричард не скрывал своего удивления.
– Для чего ты морочишь мне голову? Прежде всего, что ты сможешь сделать, черт подери! Поедешь на санях в Сибирь с веревкой и лопатой, прихватив с собой бутылку бренди? Во-вторых, с каких это пор ты так стала заботиться о своем высокоученом родителе?
– Как ты можешь такое говорить! – возмутилась Флер. – Он мой отец, почему я не должна заботиться о нем?
– Ну, он о тебе никогда не заботился, – откровенно высказался Ричард. – Поэтому можешь приберечь свои слезы для того, кто их оценит по достоинству.
Флер стиснула зубы. Они упрямо смотрели друг на друга, и в эту минуту были так похожи на отца.
– Мне наплевать, что ты говоришь, – сказала наконец Флер. – Я никуда не поеду до тех пор, пока он не вернется или я не получу от него известия.
– Поступай как угодно, – ответил Ричард. – Но хочу предупредить тебя, Фло, я здесь с тобой не останусь. Я не могу пропустить своего повышения.
– Как знаешь. Но на свадьбу ты останешься, я на этом настаиваю.
– Я же тебе сказал, что останусь. – Ричард повернулся, собираясь уйти, как вдруг остановился и бросил на нее любопытный взгляд.
– Тебя не волнует это? Я имею в виду свадьбу. Мне казалось, что тебе когда-то нравился граф Карев.
Она улыбнулась про себя, отмечая неточность его выражения.
– Моя дружба с графом Каревым такова, что ее не в силах омрачить никакой брак. К тому же я очень люблю Милочку.
– Ах, вон оно что, – Ричард по-прежнему внимательно смотрел на сестру, словно не был до конца удовлетворен ее ответом. Потом, пожав недоуменно плечами, прогнал от себя эту мысль.
– Сегодня за обедом меня не будет – в офицерской столовой состоится особое мероприятие, и я пообещал Петру напиться с ним. Но ты не беспокойся, он у меня будет как огурчик к тому времени, когда прозвучит выстрел из стартового пистолета. Тебе только остается надеяться, что граф Карев не станет чесать в затылке, когда столкнется со стадом родственников этой девицы. Может, у него это отобьет желание с ней размножаться!
– Какой ты вульгарный, отвратительный мальчишка!
Ричард, широко ухмыльнувшись, вышел из комнаты.
Размножаться! – нужно же такое придумать. По сути дела, конечно, такова цель любого брака, если повнимательнее разобраться. Семья, выращивание генеалогического древа. Рождение сына, продолжение рода. Флер, сидя перед зеркалом в ожидании возвращения Кати, предавалась размышлениям по поводу этой серьезной проблемы. Ей не хотелось думать об этой стороне брака, но все же ей очень хотелось знать, отдавала ли себе Милочка отчет в том, что следует за обрядом бракосочетания, или же ее мать отведет ее в сторону и обо всем расскажет потом?
Само собой разумеется, молодые девушки слышали рассказы, толком не понимая их, о первых брачных ночах, о невестах, поседевших от ужаса за одну ночь, о чудовищных воплях, доносившихся из-за закрытых дверей спальни новобрачных. У мужчин, конечно, были «некоторые свои позывы». Но что, черт подери, они при этом делали? Флер просто не имела никакого представления об этом, хотя и пыталась понять. С одной стороны, все это было так противно, а с другой – предусмотрено самой природой и поэтому не могло быть неестественным.
Ей приходилось встречаться со многими женщинами легкого поведения в своей жизни, и у нее была не одна возможность расспросить у них обо всем, но ей этого никогда не хотелось. В любом случае, они это делали без особого принуждения и предпочитали такое занятие стирке белья или мытью полов и лестниц, чтобы заработать себе на жизнь. Неужели все это настолько плохо?
Вчера ночью Флер охватило еще большее смущение от таких размышлений, когда к ней в спальню вбежала Милочка для последней, как ей показалось, ночной беседы. Из-под ее чепца торчали папильотки. Собачонки забрались следом за ней в постель. Впервые Флер не возражала. Та, которая поскромнее, вдруг ткнулась мордочкой ей в ладонь, и она рассеянно начала ее гладить по головке.
Милочка сидела, скрестив ноги, на кровати, выпростав обнаженные розовые ступни из под края ночной рубашки. Лицо у нее сияло от едва сдерживаемого возбуждения, которое, казалось, мешает ей говорить.
– Ну, моя любовь, значит все произойдет завтра! – проговорила Флер. – Вы волнуетесь?
– Да, конечно. Но, Флер, вы когда-нибудь думали о том, что происходит потом – ну, после свадьбы… что происходит?
Флер почувствовала, как у нее вспыхнули щеки.
– Думала ли я об этом? Не очень. Конечно, я была еще совсем ребенком, когда умерла моя мать, но, если бы я собралась замуж, то мне, наверное, обо всем рассказали бы тетки. – Она, замолчав, откашлялась. – Ну, а ваша мама… я имею в виду… она…
– Нет, – ответила Милочка, – но мне только что обо всем рассказала Нюшка! – Она раскачивалась взад и вперед, и казалось, что охватившее ее возбуждение вот-вот прорвется наружу. – Когда она готовила меня ко сну, вот только что, она рассказала мне. Флер, как же это все ужасно!
Она захихикала, но тут же приложила к губам палец. Глаза у нее широко раскрылись, и в них Флер видела испытываемый ею ужас и что-то другое. Флер это озадачило. В глазах Милочки была какая-то дьявольская радость, такое выражение можно увидеть в глазах ребенка, который намеревается совершить чрезвычайно скверный, но блаженно приятный поступок – например, наворовать персиков в оранжерее!
– Может быть, все не так ужасно? – спросила Флер, надеясь и страшась одновременно Милочкиных откровений.
Но она благоразумно ответила:
– Нет, я не могу вам передать, но это отвратительно!
Потом она, поцеловав Флер в щеку, убежала. Она еще долго слышала ее смех. Ужасно? Флер вновь мысленно вернулась к возникшему у нее в сознании образу: вот стоит Милочка и запихивает в рот зрелый большой персик, сок течет у нее по подбородку, по рукам, а на лице написано невиданное блаженство.
Но когда наступил торжественный момент, когда Флер впервые увидела невесту во всем блеске, когда та выходила из своей спальни в сопровождении гордо вышагивающих позади матери и няньки, у нее на лице уже не было прежней радости. Милочка побледнела, как простыня, а в глазах у нее застыл ужас. Она так напряженно, так чопорно держала себя, словно опасалась, что стоит ей прикоснуться к любому предмету, как она сама тут же рассыплется.
Платье ее было просто великолепно – потрясающее творение портновского искусства из белого вышитого атласа с серебристыми кружевами, оно выглядело таким жестким, таким накрахмаленным, таким по-королевски величественным, что, казалось, могло стоять на полу само по себе, без своей владелицы. Царственный внешний вид усиливался еще и тем, что на голове у Милочки был надет венец – свадебный венец, предусмотренный православным обрядом, – от которого ниспадала прекрасная фата со стеклярусом, соединявшаяся внизу с длинным расшитым шлейфом, для выноса которого потребовались услуги шестерых подруг из Смольного института.
И в этом великолепном платье затерялась где-то Людмила – она казалась такой маленькой, такой испуганной, что трудно было отделаться от странного впечатления: кто же кого носит – платье ее, или она платье?
Флер, подойдя к Милочке, прошептала ей самые изысканные комплименты, поцеловав ее в маленькую холодную щечку. Невеста свысока приняла поздравление, только поведя в ее сторону глазами, но когда Флер отстранилась и сделала шаг назад, она вдруг схватила ее обеими ледяными руками и закричала:
– Вы меня не оставите, Флер?
– Конечно нет, – ответила озадаченная такой выходкой Флер.
– Нет, я имею в виду после свадьбы. Прошу вас, останьтесь со мной. Обещайте мне, что останетесь, что не вернетесь в Англию! – Бросив украдкой настороженный взгляд на стоявшую рядом мать с Нюшкой, Милочка перешла на энергичный шепот: – Я не хочу оставаться одна с ним! Вы должны быть со мной – вы моя самая любимая подруга, прошу вас. Вы мне так нужны, так нужны!
Флер испугалась. Она думала, что Милочка сейчас закатит истерику, и сжала ее холодную руку.
– Я пока не собираюсь уезжать, – спокойно сказала она. – У меня до сих пор нет никаких известий об отце. Я подожду, когда он вернется и возьмет меня с собой.
Но от ее слов Милочка только слегка успокоилась.
– Надеюсь, что он никогда не вернется, – заявила она. – Тогда вы навсегда останетесь со мной.
В Англии нет ничего необычного в том, если невесту во время ее медового месяца сопровождает подружка. Обычно это ее незамужняя сестра. Считается, что джентльмены не обязаны проводить все свое время с женами, даже если они только что поженились. И новобрачной несомненно тоже захочется поговорить о чем-то с компаньонкой.
Но граф Карев из-за сложной политической ситуации после свадьбы Милочку никуда не вез. Молодожены поселились в фамильном дворце, а медовый месяц они собирались провести в их крымском имении Курном позже, как только позволит обстановка.
Флер считала, что она пока погостит в доме у Полоцких, но открытие, сделанное ею на свадебном завтраке застало ее врасплох. Милочка захотела, чтобы она поехала вместе с ней во дворец и жила там, и на этом упорно настаивала.
Мадам присоединилась к просьбе дочери.
– Вы нам окажете такую добрую услугу. Моя несчастная, глупая дочь будет там постоянно нервничать, волноваться, – убеждала она Флер, поглядывая то и дело на графиню Кареву. – Она понятия не имеет, как себя вести в своем новом положении. Я все рассказала ей, как нужно смотреть за домом, как со слугами обращаться, но только вы сумеете научить ее, как нужно вести себя в высшем обществе. Вам приходилось бывать при дворе…
– Но в Англии, – напомнила ей Флер.
– Это то же самое. Двор есть двор. У вас есть опыт общения с теми людьми, с которыми ей только предстоит еще встретиться. В конце концов, к нам первым заявился граф Петр, и с этого все началось.
– Но вы сами будете скучать без дочери, и я надеялась хоть немного развеять вашу грусть, – сказала Флер. – Мне, конечно, следует остаться с вами. У Милочки теперь своя семья, и там ее, несомненно, научат правилам светского этикета.
Мадам тепло ей улыбнулась.
– Вы – самая добрая женщина на свете, вы даже беспокоитесь обо мне с Ваней. Но это напрасно. Мы будем жить вместе, а у несчастной Милочки никого нет. Если бы мадам Роза жила во дворце – тогда другое дело, но она скоро уезжает на все лето на дачу. Она говорит, что городской климат плохо действует на ее здоровье, и я вполне это понимаю. Мадам Роза любит ездить верхом, а для таких прогулок подходит только сельская местность. Граф Петр тоже скоро уезжает вместе со своим полком…
– В самом деле? А я и не знала.
– Да, дорогая моя. Во всем виновата эта дурацкая война с Турцией. Он думал, что его пошлют на Дунай, но, судя по всему, на Кавказе может начаться сражение, и он опасается, что его полк направят туда. Он еще не сообщил об этом брату – не хотел расстраивать его в день свадьбы. Вот видите, – упрямо продолжала мадам Полоцкая, – единственный знакомый с ней член их семьи уезжает. Милочка будет так рада, если вы согласитесь остаться вместе с ней и пожить во дворце до возвращения вашего отца.
Флер колебалась, не желая брать на себя никаких обязательств, связанных с сомнительными приличиями, – не говоря уже о том, как ей будет неприятно жить в одном доме с человеком, которого она любила, и с его молодой женой. Но позже к ней подошел сам граф, чтобы обсудить это дело.
– Насколько мне известно, Людмила просила вас пожить вместе с ней во дворце?
– Да, но я скорее всего откажу в ее просьбе. Для этого нужно подыскать довод, но тактичный.
– Почему?
– Что почему?
– Почему вы намерены ей отказать? Разве вам не приятна такая перспектива?
Она, бросив на него удивленный взгляд, не ответила.
– Цветочек мой, мне кажется – это самое лучшее решение. В браке меня больше всего терзает только одна мысль – разлука с вами. Но вот появляется возможность для нас обоих быть вместе, мы сможем каждый день встречаться, беседовать, обедать, выезжать в свет. Скорее всего, все это придумало какое-то благоволящее к нам божество!
Флер, пожав плечами, не находила ответа.
– Но ведь теперь вы женаты. Женаты на Милочке. Было бы неприлично…
– Неприлично? Отчего, смею вас спросить? Почему это сейчас может стать более неприлично, чем прежде? Теперь вы для Милочки станете компаньонкой – и все приличия, таким образом, будут соблюдены. Никто не подумает превратно о такой ситуации!
Она только молча смотрела на него, и в ее глазах граф заметил бессловесный протест.
Он вдруг посерьезнел.
– Вы думаете о… Да, теперь я вижу. Вы сейчас думаете о том, что обычно происходит между мужем и женой, считаете, что это изменит мои чувства к вам, а ваши ко мне. Вы, однако, заблуждаетесь, весьма заблуждаетесь. Все это такой пустяк, абсолютно не имеющий никакого значения! Всего лишь скучный, необходимый процесс, как ежедневное бритье! Неужели это лишит нас нашего невинного счастья?
Флер пристально смотрела на Карева, завороженная его горящими глазами, в них она чувствовала охватившую его страсть.
– А это гораздо важнее, гораздо надежнее. Вы знаете, почему я женился на Людмиле, и готов вам поклясться, что никогда не дам ей сознательного повода пожалеть о своем шаге. Она получит все, на что рассчитывает в браке, и она будет счастлива. Но она никогда не станет для меня тем, чем являетесь вы. Людмила никогда не будет моей настоящей женой. Истинный брак заключается в душе, а наши с вами души связаны воедино давным-давно. – Граф наклонился к ней, и Флер почувствовала у себя на щеке его дыхание с легким винным запахом. «Я люблю вас, – сказала она про себя. – И не знаю, как избавиться от этого чувства».
– Не покидайте меня, – ласково попросил он. – Вы мне нужны. Вы нужны Людмиле. Не оставляйте нас одних.
Его лицо было совсем близко от ее щек, и у нее вдруг закружилась голова от желания быть рядом с ним. Флер не могла противиться его желанию. Она знала, что ответит ему согласием.
