Текст книги "Летние дни в замке Оберн (ЛП)"
Автор книги: Шэрон Шинн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
– Глупости! – возмутился Кент. – Все из-за твоего красного платья и того, как оно на
тебе сидит.
Я послала ему возмущенный взгляд, а Элисандра – укоряющий. Сестра провела
пальцем по моей щеке и сказала:
– Им нравится твое проснувшееся очарование и твоя чудесная улыбка. Все хотят быть
рядом с теми, кто счастлив, а ты выглядишь счастливой.
– Я очень устала, – вздохнула я. – Но мне и правда было весело.
– В отличие от твоей сестры, – заметил Кент, вновь глядя на Элисандру.
Как он мог говорить, что не любит ее? Все его лицо выражало участие.
Лицо Элисандры же, как обычно, не выражало ничего.
– Мой вечер был интересным, – ровно произнесла она. – Как ты и сказал, меня
приглашали почти так же часто, как Кори.
– Брайан с тобой танцевал? – поинтересовался Кент.
– О да. Дважды.
– Это замечательно.
103
104
– И Борган Трегонийский трижды. И Гофф Килейнский тоже трижды. Тебе
предоставить полный список?
Кент покачал головой и тихо сказал:
– Выходит, они считают положение зыбким. Меня это очень тревожит.
– Правда? – Тон Элисандры был праздным, почти рассеянным, но за ним улавливалось
множество сдерживаемых чувств. Я нахмурилась, глядя на сестру. Я была не вполне
уверена, о чем они говорят. – Думаю, это стало бы большим облегчением.
– Союзы могут измениться. И если он женится на ком-то из другой провинции, власть и
влияние в королевстве поменяются.
– Меня бы это совершенно устроило, – Элисандра говорила так же медленно и
скучающе.
– А если ничего не изменится? Если все пойдет в точности, как намечалось?
Ее лицо, если это возможно, стало еще больше похожим на маску; она продолжала
улыбаться, но по глазам теперь ничего нельзя было прочесть.
– Тогда я примирюсь и с этим. Я прекрасно приспосабливаюсь.
Кент продолжал смотреть на Элисандру все с тем же пристальным вниманием, словно
мог угадать по ее лицу секреты, невидимые мне.
– Даже не знаю, чего желать, – покачал он головой, – мира королевству или тебе.
– Со мной все будет хорошо, – небрежно бросила Элисандра. – Как всегда. Кори, давай
попросим Кента сходить за чем-нибудь освежающим, а мы пока останемся тут и
посплетничаем, да? Ты не против посидеть один танец со мной?
– О нет! У меня тоже болят ноги, – согласилась я. Случившийся только что разговор
озадачил меня и смутил. Я не питала надежд, что Элисандра теперь мне доверится, но ей
явно нужно было время собраться, и нельзя же было ей отказать в этом. Я быстро
улыбнулась Кенту: – Если бы ты мог принести еще яблочного сока...
– Вам обеим, – кивнул он. – Сейчас вернусь.
Он ушел, а мы с сестрой сели на изящные стулья с высокими спинками и шепотом
принялись обсуждать танцующих. Элисандра казалась вполне удовлетворенной и
спокойной, но я не могла избавиться от тревоги. Они обсуждали ее помолвку с Брайаном?
Перемене этого обстоятельства она будет рада? Элисандра никогда не казалась особенно
любящей Брайана, но она никому не выказывала особой нежности, за исключением меня.
Что скрывается за этим холодным спокойным фасадом? Мог ли даже Кент сказать, о чем
она думает?
Он вернулся с нашими напитками, и не успела я допить, как Хеннеси Мелидонский
подошел и пригласил меня на танец. Элисандра улыбнулась и ободряюще махнула мне,
так что я поднялась и вернулась к танцам. Весь остаток ночи я протанцевала, хотя и
пыталась не терять сестру из виду. Я смотрела, как она кружится то с одним лордом, то с
другим – жалобы на отдавленную ногу были забыты, – но больше не видела ее с
Брайаном. И вновь меня мучали вопросы, но не у кого было спросить ответов.
Глава 10
После летнего бала дни тянулись однообразно и уныло. Гости вскоре покинули замок, а
оставшиеся казались мне скучным кружком старых знакомых. Я вернулась к прежним
привычкам и возобновила дружбу с ночной стражей. Клуат (со слов Шорро) украл
поцелуй с губ своей юной застенчивой кухарки, и она в ответ не влепила ему пощечину. И
не отказалась встретиться на следующий день. Этот знак ее расположения вскружил
стражнику голову.
Несколько раз за это время мне выпадала возможность отправиться верхом на прогулку
вместе с Родериком. После того нервного, но интересного разговора мы стали чувствовали
104
105
себя друг с другом на удивление по-товарищески. Он рассказывал о местах, в которых
вырос, а я – о бабушке и Милетте. Над моим описанием соперницы он от души посмеялся.
– Вряд ли она такая подлая, как ты изображаешь, – сказал он. – Скорее всего, у нее дома
семеро по лавкам – никакой надежды даже на короткий отдых, что уж говорить о
приданом, способном привлечь сельского паренька. Вот и приходится самой зарабатывать.
Травознание отлично для этого подходит.
– Травознание? – повторила я.
– Знание трав. Так оно зовется в Веледоре.
– Что ж, я все равно ее ненавижу, – упрямо заявила я.
– Ненавидь сколько хочешь, но не будь к ней несправедлива. Она просто старается
найти свой путь в этой жизни, – улыбнулся Родерик.
В глубине души я знала, что он прав, но никогда бы не призналась в этом вслух и
потому вскоре сменила тему. В следующий раз на прогулку вместе с нами отправилась
Элисандра, так что Родерик ехал позади и едва ли произнес хоть слово. Впрочем, его
присутствие успокаивало, и я радовалась нашей непринужденной дружбе.
Другие мои вылазки оказались не столь приятны. Однажды ночью, стоя у открытой
двери в комнату алиор, я услышала, как тихий дружеский напев резко оборвался чередой
безнадежных горьких всхлипов. Я бы прошла через занавешенный дверной проем, вот
только стало ясно, что другие – более способные дать утешение – уже были рядом со
страдалицей, успокаивая и обнадеживая. Конечно, я не знала наверняка, но все же решила,
что плакала юная девушка, привезенная Джексоном. Сознавать это было невыносимо.
На следующий день, когда Крессида пришла помочь мне принять ванну, я спросила ее
об этом.
– Та новая алиора, – постаралась я упомянуть как бы мимоходом. – Что с ней будет?
Она все еще в замке?
Крессида высыпала в ванну ароматические соли и изящными пальцами проверила,
теплая ли вода. Встав на колени у ванны, вся тонкие руки и согнутые ноги, она выглядела
как куст, склонившийся над руслом реки, тонкий, неземной и неподвижный.
– Да, и останется еще на какое-то время, – мягкий, заботливый голос Крессиды не
выражал чувств. – Она слишком молода, чтобы прислуживать в поместье одной.
– Кто-то захотел ее купить?
– О да. Ваш дядя Джексон получил дюжину предложений. Но Эндрю убедил его, что
надо подождать.
– Сколько?
Крессида бросила новую горсть кристалликов в воду и теперь, казалось, внимательно
следила за тем, как они растворяются.
– Дольше, чем думает Джексон, – вздохнула она.
Я почувствовала, как мое сердце протестующе сжалось.
– Но с ней... я имею в виду, потом... со временем... с ней ведь будет все хорошо?
Крессида повернула голову и посмотрела на меня. Глубокая печаль лежала на ее лице.
Во взгляде я ощутила вечность тоски, века отчаяния.
– Ее оторвали от семьи, от привычной жизни и продадут в рабство, – тихим голосом
произнесла алиора. – Представь себя на ее месте и ответь на свой вопрос.
Я вздрогнула, словно от удара, и ощутила, как кровь в моих жилах застыла, а сердце
почти перестало биться. Не то чтобы я не думала об этом раньше. Просто Крессида,
Эндрю и другие не выглядели настолько отчаявшимися в своем заключении.
– Но я... – прошептала я и покачала головой. – Я...
Она кивнула и снова обратила взгляд к ванной:
– Я знаю. И не то чтобы ты сама была свободна.
«Свободнее, чем многие другие», – подумала я и скользнула в горячую воду.
105
106
– У меня найдутся кое-какие травки, которые могут ей помочь, – предложила я
Крессиде, пока она намыливала мне волосы. – Немного маренника и успокойника. Они
облегчат ее боль. Если ты думаешь, что это удобно.
– Маренника? Да, мы часто используем его в Алоре, – ответила она. – А вот с
успокойником я не знакома.
– Он хорошо помогает, – пробормотала я, завороженная ощущением ее пальцев в своих
волосах. – Я занесу немного.
– Спасибо.
Ее руки были так осторожны, так нежны. Как она может сопротивляться желанию
толкнуть меня под воду и держать там, пока я не задохнусь? Я знала, что меня защищал не
страх Крессиды перед наказанием; в ней просто не было жестокости. Ни в ком из алиор не
было. Глубина их горя была под стать их способности к бесконечной любви. Если бы мне
что-то угрожало, Крессида постаралась бы меня спасти; если бы я болела, она бы
выходила меня; если бы я умерла, она бы меня оплакивала. У меня не нашлось бы такой
любви к своему тюремщику.
Я не понимала ее. Не понимала их.
Вечером, вернувшись с верховой прогулки и перед тем как одеться к ужину, я поднялась
по лестнице наверх и, пройдя мимо золотого ключа, зашла в комнату алиор. Это время дня
было для них довольно напряженным, ведь их хозяева и хозяйки переодевались в вечерние
наряды. Но Крессида была там – Элисандра полагалась в этом на Дарию, – и Эндрю тоже.
– Где Брайан? – спросила я у Эндрю, как только его увидела. – Ты ведь должен быть с
ним?
– Он еще не вернулся с охоты. Я слежу за этим. – Самое большое окно чердака
выходило на конюшни: Эндрю с легкостью заметит возвращение принца.
Я приподняла свою сумку, показывая ее им.
– Я принесла лекарства. Где... Как ее зовут? Я не слышала ее имени.
Эндрю и Крессида обменялись быстрыми взглядами.
– Мы еще не дали ей имя, которое вы могли бы произнести, – ответил Эндрю.
Его глаза обратились к кровати в другом конце комнаты, где я наконец заметила
спящую юную алиору. Она лежала на тонкой белой простыне и сама была такой
тоненькой, что выглядела горкой щепок перед подушкой. Длинные каштановые волосы
разметались вокруг и упали на пол шелковой лужицей, а кожа была настолько белой, что,
казалось, сливается с тканью простыней.
– Зовите ее Филлери, – тихо сказала я. Эндрю выглядел удивленным, но Крессида
кинула на меня быстрый острый взгляд.
– Мне не знакомо это имя, – признался Эндрю.
– Это растение, иначе зовется «листвянка», – объяснила Крессида приглушенно. – С
легкими лечебными свойствами.
Я подошла к кровати, притягиваемая беспомощным, болезненным видом алиоры.
– У него редкий, прекрасный цветок, что распускается лишь на день, а затем опадает, –
заметила я. – Любой, кому повезет увидеть его, будет благословлен на всю жизнь.
– Думаю, это имя подойдет, – решил Эндрю.
Я остановилась в шаге от спящей. Даже по меркам алиор она выглядела хрупкой;
бледная кожа, казалось, готова была раствориться и обнажить выступающие кости. Ее
пальцы казались слишком длинными для ее рук, а восхитительные волосы выглядели
грязными и свалявшимися.
– Она не ест? – неожиданно спросила я.
Крессида подошла ко мне.
– Пытается, но еда не задерживается в ее теле.
– Я не хочу, чтобы она голодала.
– Как и я.
106
107
Я наблюдала за больной еще какое-то время, а затем резко развернулась на каблуках.
Устроившись на одной из свободных кроватей, открыла сумку и начала вытаскивать
мешочки.
– Успокойник, если она будет рыдать ночью. Чревень. Он успокоит ее желудок и
поможет удержать еду. Маренник. Поможет ей уснуть, но давайте его только при
бессоннице.
Крессида забрала у меня растения, ничего не говоря, но Эндрю поинтересовался:
– Откуда ты знаешь, что она плачет ночами?
Я закрыла свою сумку и встала. В этот момент я ощущала себя старше своей сестры,
старше бабушки, старше, чем весь мир.
– Я бы плакала, – ответила я.
Крессида посмотрела на свертки в руках.
– Но не опасно ли дать ей все это? – спросила она. – Мы, алиоры, устроены не так, как
люди.
Эндрю забрал часть трав из руки Крессиды.
– Сначала я их сам попробую.
– Хорошая мысль, – согласилась она.
Я поколебалась мгновение, так как не хотела уходить; но у меня больше не было дел
здесь, и оставаться было тяжело.
– Дайте мне знать, как она, – попросила я наконец и вышла.
Той ночью я не вернулась, и три следующие ночи не помогли мне решиться подняться
наверх и пошпионить за алиорами. Крессиде досталось сообщить мне – тихим голосом,
сдерживая чувства – что Филлери провела подряд три спокойные ночи и сумела съесть
всю еду. Я серьезно кивнула, и больше мы об этом не говорили.
Я не запросила платы за лечение, но успех позволил ощутить себя настоящей
знахаркой. Однако я не могла сказать, что горжусь собой. Лучше, наверное, было дать ей
корень крепня – не столько, чтобы облегчить боль в ее сердце, но достаточно, чтобы
нежно остановить его неистовое биение. Возможно, правильнее было дать ей тихо
умереть.
Так вышло, что не прошло и недели, как у меня появилась возможность использовать
корень крепня по прямому назначению: чтобы облегчить боль. Я не ожидала столкнуться с
такой проверкой своих способностей, и от того, что узнала о больной, счастливее не стала.
Опять была ночь – то время, когда этим летом, похоже, разворачивались все события
моей жизни. Я бродила по этажу слуг, обычно самой тихой части замка, когда услышала
несколько раз повторившийся ужасный крик. Первым порывом было замереть на месте.
Вторым – поспешить туда, откуда раздавался мучительный вопль.
Он привел меня к закрытой двери в дальнем конце крыла для слуг, где располагались
комнаты молодых женщин. Так близко я смогла уловить не только прерывающийся вой
агонии, но и приглушенные голоса женщин, собравшихся там и что-то обсуждавших. Я
стояла в коридоре и слушала, пытаясь понять, кто внутри и что за беда. Я уловила голос
Гизельды, четкий и уверенный, и ответ юной девочки. Затем крики возобновились.
Немного поколебавшись, я распахнула дверь и вошла.
Несколько секунд хватило, чтобы охватить всю картину: беременная юная женщина
распласталась на кровати, рыдая и крича; Гизельда склонилась над ее животом, проверяя,
как движется ребенок; две испуганные молодые служанки рядом кипятили воду. Одна
была ученицей Гизельды, и от нее должно быть больше толку, подумала я с внезапным
презрением. Другую девушку я не узнала – служанка с кухни, возможно.
Гизельда подняла на меня пронзительный взгляд:
– Леди Кориэль! Что вы делаете!..
Я махнула рукой, заставляя ее замолчать.
– Я не могла заснуть. И услышала крик этой женщины...
107
108
Рука Гизельды слегка надавила на тело девушки, и та опять закричала.
– Ребенок лежит неправильно, и перевернуть его не получается. Надо ее разрезать, но я
не могу ее успокоить. Попробовала связать, но она уже разорвала одну веревку. Мы можем
потерять их обоих.
– Позволь мне помочь, – предложила я. – Я присутствовала при сотне родов.
– Если леди Грета узнает, где вы были...
– Она не узнает. Вернусь через десять минут. Мне нужно взять мои лекарства.
Гизельда снова запротестовала, но неубедительно. Даже она знала, что помощь ей бы
пригодилась. Я помчалась в свою комнату, взяла сумку и побежала назад по коридорам. У
меня сбилось дыхание, когда я вернулась в комнату служанки, откуда по всему коридору
разносились новые стоны боли.
– У меня есть корень крепня, – сообщила я, вбегая. – Начнем с него.
То была ужасная ночь для всех нас – для страдающей девушки, терзаемой болью; для
изможденной старой знахарки; для помощниц; для меня. Я говорила, что присутствовала
при сотне родов, но эти были самыми тяжелыми. Мы продолжали давать роженице корень
крепня, все больше и больше, так как она не реагировала на него, плача и проклиная с той
же сумасшедшей силой. А затем неожиданно, между одним криком и следующим, она вся
обмякла и затихла.
– Нет – слишком много – ох, святые небеса... – забормотала Гизельда.
– У меня есть женьшеница, – заторопилась я, уже отмеривая ее. – Она поможет ей
прийти в себя.
Со временем я нашла правильное соотношение лекарств, пока Гизельда и ее
помощницы работали над раздутым телом девушки. Роженица наконец-то затихла,
похожая на дитя, издавая время от времени лишь тихие, похожие на икоту, стоны, но
никаких больше леденящих кровь воплей. И все же почти рассвело, когда Гизельда
приняла ребенка: хилого, рассерженного, вопящего мальчика, покрытого кровью и слизью.
– Быстро... полотенца... – скомандовала она, и ее помощницы обтерли малыша, пока
Гизельда заканчивала свою работу с матерью. Я ей помогала, так что поначалу не могла
уделить времени ребенку. Но знахарка о нем не забыла; заботясь о матери и вытирая
кровь, она задавала вопросы о его ручках, ножках и цвете кожи. Все ответы, казалось, ее
устраивали, и мы могли сказать по нестихающему крику, что по крайней мере его легкие
были совершенно здоровы.
Когда большая часть беспорядка была убрана, Гизельда подошла к матери и похлопала
ее по щекам.
– Тиаца! Слышишь меня? Тиаца, у тебя красивый сильный мальчик.
Тиаца? Где я раньше слышала это имя?
Мать не ответила, только простонала и повернула голову прочь от настойчивых рук
Гизельды.
– Слышишь меня, девочка? Мальчик, и он выглядит здоровым и сильным.
Тиаца пробормотала что-то малопонятное, а затем заплакала.
– Вовсе нет, – спокойно возразила Гизельда. – Тебе нужно быть хорошей девочкой и
делать, что будет сказано.
Что бы это ни значило. Я оставила Гизельду с роженицей и отошла к помощницам,
заворачивающим новорожденного в кусок белого хлопка. Младенец на какое-то время
затих, поэтому я подумала, что, возможно, захочу его подержать.
– Можно я посмотрю на него? – спросила я, заглядывая через плечо незнакомой
служанки.
– Он будет похож на своего папу, этот малыш, – сказала она и передала мне ребенка.
Сначала я заметила лишь то, что его глаза открыты и он как будто уставился на что-то у
меня над плечом. Но потом разглядела на его голове самые лучшие рыжие кудряшки,
какие мне только доводилось видеть.
108
109
– Похож на своего папу?.. – повторила я, безотчетно качая малютку у своей груди. – А
кто это?
Никто не ответил, хотя обе помощницы многозначительно посмотрели на меня, и даже
Гизельда бросила взгляд от кровати. Все моментально сложилось в цельную картину.
Рыжий мальчик – ребенок рыжеволосого мужчины. Тиаца, о которой Элисандра
спрашивала в первый день по возвращении из Мелидона.
На моих руках лежал незаконнорожденный сын принца Обернского.
Я провела в комнате Тиацы еще полчаса, помогая Гизельде убраться и следя за
действием лекарств, которые использовала. Молодая мать теперь спала, устав после родов
и криков, ее дыхание казалось нормальным и незатрудненным; я не волновалась о
побочном действии корня крепня.
– Могу немного оставить на случай, если боль вернется, – предложила я Гизельде,
собирая свою сумку.
Старая женщина покачала головой.
– У меня есть менее опасные снадобья, чтобы успокоить ее, если потребуется. Впрочем,
спасибо за помощь. Не знаю, как долго мы бы еще выдержали ее крики.
– Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь...
– Леди Грета будет недовольна, узнав, что вы стали повитухой у служанок, – твердо
сказала Гизельда.
Я улыбнулась и закончила:
– ... просто дай знать.
Наконец я выбралась из душной комнаты, но даже тихие коридоры не казались мне
достаточно просторными и чистыми. Я помчалась вниз по лестнице и наружу, в
бесконечную свежесть ночи. Звезды уже гасли, но, скорее всего, оставался еще час-другой,
пока солнце не поднимется над горизонтом. Я устала, но была слишком напряжена, чтобы
спать. Я чувствовала себя разгоряченной и грязной, старой и больной.
С жаром и грязью можно было что-то сделать. Я направилась прямиком к большому,
постоянно журчащему фонтану и остановилась, только чтобы снять обувь и положить
сумку. Я перемахнула через край прямо в холодную пузырящуюся воду, опустилась на
колени, затем лицом вниз, под воду. Интересно, смогу ли я вечно лежать здесь, на волнах,
как водная нимфа, неотличимая от брызг фонтана, тихая, спокойная, безмятежная.
Я вынырнула с шумом, хватая воздух и разбрызгивая воду вокруг, затем опять нырнула.
Ночной воздух был таким теплым, что даже прохладная вода не могла остудить мою кожу.
Хотелось бы иметь мыло и щетку, чтобы вымыться с толком, соскрести кожу и обнажить
кости. Большую часть кровавой работы сделала Гизельда; не могу понять, почему я
чувствую себя такой нечистой.
Еще дважды я выныривала, глотала воздух и снова погружалась. Фонтан был таким
большим, что даже его изгибы не мешали растянуться на воде; я могла лежать в нем,
вытянувшись во весь рост. Мои волосы качались на волнах надо мной, завиваясь и
переплетаясь, следуя своей собственной воле; блуза и юбки пузырились там, где в их
складках застрял воздух. Если бы я могла нырнуть на дно фонтана и найти что-то, чтобы
удержаться – может, водосточную трубу или железное кольцо, влитое в камень, – я бы
смогла вечно оставаться под водой, невидимая и безмятежная...
В следующий раз, когда я всплыла, рядом с фонтаном, наблюдая за мной, стоял Кент.
Я взвизгнула и неуклюже завалилась назад, подняв брызги, но потом постаралась
вернуть равновесие и чувство собственного достоинства. Кент был серьезен и в сером
свете утра не выглядел удивленным.
– Я видел, как ты уже дважды всплывала, так что знал, что не утонула, – сказал он
мрачно, – но в этот раз начал уже думать, а не собираешься ли попробовать.
Выжимая мокрые волосы, я спросила:
– Что ты здесь делаешь?
109
110
Он вскинул брови и вежливо заметил:
– Мне кажется, это вопрос гораздо уместнее задать тебе.
– Я часто брожу по замку ночью, – смутилась я.
– Так я слышал.
– Кто тебе это сказал?
– Слуги. Стражники. Люди, которые тебя видели, – Кент пожал плечами. – Это
объясняет твое отсутствие по утрам, хотя ничто, насколько я знаю, не объясняет твои
ночные блуждания.
Теперь была моя очередь пожимать плечами:
– За последнюю зиму в деревне я привыкла к такому распорядку. И узнала, что
некоторые очень интересные события происходят, когда все остальные спят.
– Одно время я думал, что ты ускользаешь на свидания в лунном свете с неподходящим
поклонником, – продолжил он спокойно.
Мне это не понравилось.
– И кто бы мог быть этим счастливчиком?
– Но раз у тебя такое плохое мнение о мужчинах... – слегка улыбнулся Кент.
– В эти дни еще хуже, чем в другие.
Он протянул руку, словно чтобы помочь мне выбраться из воды. Я замешкалась, и он ее
опустил.
– И почему же?
Я двинулась вперед, и он опять протянул руку. Осторожно держась за нее, я выбралась
из воды со всей возможной грацией, которую смогла изобразить. Вышло не очень,
учитывая, что мокрая одежда тащила меня назад. Стоило выйти из воды, как блуза и юбки
прилипли к коже. Меня вдруг смутило то, как явственно стало видно мое тело.
– Холодно? – неожиданно спросил Кент, отпустив мою руку, как только я ступила на
сухую землю.
– А... нет, – ответила я, но он все равно снял куртку.
Она была простой, поношенной и слегка ему маловатой; чем-то похожей на
истрепанное серое платье, которое я обычно носила, живя у бабушки. Я была благодарна,
что он накинул ее мне на плечи. Это был добрый жест.
– Спасибо.
Он взял меня за руку и медленно и уверенно повел вокруг фонтана.
– Почему в эти дни ты ненавидишь мужчин сильней, чем обычно? – спросил Кент.
Я тихо вздохнула.
– Я только что случайно присутствовала при рождении сына одной из служанок, Тиацы,
от Брайана. Думаю, ты знаешь, о чем речь?
Он внимательно посмотрел на меня в темноте.
– Сына, говоришь? Плохие новости.
– И почему? Почему это хуже, чем дочка?
Кент неопределенно махнул рукой.
– Потому что вряд ли незаконнорожденные дочери, когда им стукнет двадцать,
попробуют получить поддержку в схватке за трон. Девочки исчезают в какой-нибудь
сельской глуши со своими матерями, их выдают за каких-нибудь мелких лордиков или их
воспитывают монахини в Килейне. Мальчики-ублюдки создают больше проблем.
Я отняла руку и замерла рядом с ним. Уже стало достаточно светло, чтобы видеть лицо
Кента, и было очевидно, что он не понял, что только что сказал мне.
– Некоторых девочек-ублюдков не интересует ни один из этих путей, – прошептала я. –
И они не знали, что есть какое-то племя, к которому их огульно отнесли.
Теперь был его черед краснеть, и Кент опять схватил меня за руку.
– Кори... прости, извини меня. Кори...
110
111
Я выдернулась из его хватки и отошла на пару шагов, но он сразу же догнал меня и
опять взял за руку.
– Кори, прости, – повторил он, поворачивая лицом к себе. – Я сказал ужасную вещь.
– Однако, это правда.
– Что делает ее только ужасней.
Я уставилась на Кента. Сквозь толстую ткань его куртки и тонкую влажную ткань
своего платья я ощущала тепло его рук; его лицо, склонившееся ко мне, казалось таким
честным и таким печальным.
– Что заставляет тебя думать, – медленно произнесла я, – что я сделаю что-либо из того,
что ты и твой отец решили, я должна сделать? Я не желаю выходить замуж в угоду вам.
Для этого нет никаких причин.
– Мой отец сказал бы, – осторожно начал Кент, – что причин довольно. Что тебя
кормили, одевали, обучали за его счет единственно для служения его целям в будущем. Он
сделал тебя подходящей невестой и рассчитывает на вознаграждение за свои усилия.
– Меня пригласили в замок Оберн не для того, чтобы готовиться к этой участи. Я
прибыла сюда по настоянию дяди Джексона – чтобы узнать свою сестру, чтобы узнать
жизнь, которая наполовину моя по праву.
– Твой дядя Джексон такой же опытный политик, как и мой отец. Он мог любить тебя и
хотеть, чтобы ты полюбила Элисандру, но не по этой причине он год за годом привозил
тебя в замок. Он унаследует некоторые земли, когда будет решен вопрос с твоей свадьбой
– и Грета тоже получит неплохую плату за участие в этой сделке. Ты жила здесь не
задаром, Кори. Только твоя собственная наивность защищала тебя от осознания этого.
Я не могла отвести взгляда от его лица. Я чувствовала себя как Тиаца – хотелось выть
от гнева и боли. На его суровом лице не осталось чувств, а в глазах не было ничего, кроме
моего отражения.
– Это то, чего ты ждешь от меня, Кент? – мягко спросила я, больше неспособная ходить
кругами. – Заплатить за жизнь здесь своей свободой? Ты вместе со своим отцом и моим
дядей уже прикинул, за кого из благородных я должна выйти?
И тут его лицо дрогнуло, словно он не мог сдержать чувств; он поспешно отвернулся,
дабы я этого не видела.
– Нет, – прошептал Кент. – Как и ты, я долгое время не осознавал, почему тебе
позволяли бегать тут, как какой-то ручной зверушке. Отец обычно так не поступает, и уж
тем более Грета. Я был глуп и не понимал, как они собираются тебя использовать. До
недавнего времени. До этого лета.
Я вспомнила нашу первую встречу за завтраком, его намеки и изучающий взгляд. Он
предупреждал меня, как только мог, но я не сумела тогда понять большинства его намеков.
– И ты думал, что это хорошая сделка? – спросила я – Думал, это отличный способ от
меня избавиться?
Он внимательно следил за мной, лицо снова стало закрытым и суровым.
– Нет, – ответил он. – Если бы в моей власти было решать, я не выбрал тебе такую
участь.
Я дернулась, вырываясь, и Кент безвольно опустил руки. Я снова медленно зашагала
вокруг фонтана, и он подстроился под мой шаг.
– А какая власть есть у тебя, Кент Увреле Обернский? – спустя минуту спросила я. – Ты
кажешься решительным и уверенным в себе. Ты умный мужчина с внушительной
родословной. Казалось бы, можешь делать все, что захочешь. И все же из того, что ты
сказал...
– До некоторой степени я тоже в сетях придворных интриг, – тихо признался он. – Но
если решу, то смогу стать сам по себе. В прошлом году, когда мне исполнилось двадцать
один, я унаследовал поместье, которое может отобрать у меня только указ короля или
111
112
регента. Я могу удалиться туда хоть завтра, управлять им со всей старательностью и
никогда больше не влезать в политику замка Оберн. Я могу это сделать. И думал об этом.
– Что же тебя останавливает?
– Меня растили с убеждением, что каждый человек несет свою часть ответственности,
и чем выше положение, тем ее больше. Я думаю, что Брайан будет королем сумасбродным
и доставляющим кучу неприятностей. Но верю, что если я буду здесь, в Оберне, то смогу
оказать на него некоторое влияние. Впрочем, в последние дни я верю в это все меньше и
меньше.
– Как ты можешь на него повлиять?
Кент коротко рассмеялся:
– Я уже не раз останавливал его, когда он действовал, очертя голову. Я убедил его не
быть грубым на балу с Гоффом Килейнским, уговорил пригласить на праздник Фессалу из
Уирстена. И он время от времени спрашивает моего совета по вопросам, которые не
решается обсуждать с регентом. Я надеюсь, что если буду достаточно ему нравиться, он
будет мне верить и, возможно, иногда, когда это важно, слушать.
Я снова резко остановилась и уставилась на него.
– Ты ненавидишь Брайана, – выдохнула я.
Он кивнул:
– Всегда ненавидел.
– Тогда... но... есть вещи, которые я узнаю о нем только сейчас, но когда он был
моложе... когда он был мальчишкой, тогда он был милее...
Кент покачал головой.
– Ты как-то спросила, завидую ли я ему.
– Я так не говорила.
– Другими словами, но имела в виду именно это. С тех пор я часто думал об этом.
Наверное, завидую. Смог бы я править лучше Брайана? Я верю в это всем сердцем. Да
любой бы смог. Брайан – пустышка. Он жесток. Себялюбив и опасен. И был таким с
детства. Из-за его красоты многие люди не осознавали, каким непривлекательным он
может быть. Я не могу его изменить. Не могу его свергнуть. Но если, хотя бы немного, я
смогу им управлять, тогда мое место здесь, посреди политики, которая вершится при
дворе. Я могу по-прежнему ненавидеть происходящее. Но я буду ненавидеть его меньше.
Я глубоко вдохнула и выдохнула.
– Элисандра, – уронила я.
– Именно, – кивнул он.
– Ты не хочешь, чтобы она выходила за Брайана.
– Если этого не произойдет, то все королевство окажется в опасности. Союзы между
провинциями изменятся, и основа власти пошатнется. Станет еще неустойчивей, чем
сейчас.
Я повторила:
– Ты не хочешь, чтобы она выходила за Брайана.
– Если она это сделает, то будет так несчастна, что умрет.
– Ты любишь ее, – сказала я как в ту ночь на балу. – Всегда любил.
Кент посмотрел на меня:
– Мы так долго были единственными друзьями друг для друга. Да, действительно, это
одна из форм любви. Не знаю, что можно сделать, чтобы ее спасти.
– От Брайана?
– От любого ее выбора. Я не знаю ни одного пути, дабы защитить Элисандру.
Теперь, хоть солнце уже встало и мое платье начало сохнуть, меня неожиданно пробил
озноб. Она знала о Тиаце; знала, я уверена, о мелких шашнях Брайана и, возможно, его
более серьезных увлечениях за последние несколько лет. За все годы, что я приезжала в
112
113
замок, Элисандра ни разу не сказала, что любит Брайана. Я всегда полагала это само собой
разумеющимся, потому что считала, что его любят все.
Однако она его не любила и не хотела выходить за него замуж, но, в отличие от меня, у
нее не было выбора.
– Ты можешь жениться на ней, – неожиданно предложила я. – Чем обеспечишь ей
защиту.
