Текст книги "Иллюстрированная история религий"

Автор книги: Шантепи де ла Сосей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 63 страниц)

Молитва муэдзинов

Мы обсудим здесь вкратце различные мнения о пророческом даре Магомета. Взгляд Мюира, что Магомет поддался действительному дьявольскому наваждению, не подлежит научной критике ввиду его догматической предвзятости. Также не выдерживает критики и то предположение, что Магомет был простой обманщик, – мнение, которое уже в эпоху Средних веков ясно проглядывает в рассказе о трех обманщиках, а в прошлом столетии было выведено на сцене в одной жалкой трагедии Вольтера.

Даже и у новых авторов мнение это пользуется некоторой популярностью; но против него говорит то уважение, которое Магомет сумел внушить к своему характеру именно окружающим его людям, и постоянство, с которым он в течение всей своей жизни, подвергаясь преследованиям и опасностям, держался за свою миссию, не обращая внимания на ее успешность; наконец, было бы внутренним противоречием, если бы столько жизненной энергии и умственной силы было вызвано обманом. Таким образом, мы не можем сомневаться в искренности убеждения Магомета. Не лучше приведенной теории обмана попытки объяснить Откровения Магомета явлениями патологического характера. Предание определенно указывает на то, что при первоначальном и некоторых позднейших откровениях Магомет обнаруживал признаки раздражения нервной системы и страдал припадками. Также не подлежит никакому сомнению, что он при этом видел и слышал вещи, недоступные восприятию в объективном реальном мире, но которые ему являлись как нечто объективное, иначе говоря, что он имел видения, галлюцинации и т.п. явления, как бы мы их ни называли.

Магомет, пророк Аллаха.

Этот портрет – художественный вымысел европейского или персидского художника, так как изображение лиц исламом строго запрещено

На основании всего этого Вейль заключил, что Магомет был эпилептик, против чего справедливо можно возразить, что эпилептики не помнят своих припадков и того, что при этом с ними случается. Шпренгер всячески старался доказать, что Магомет страдал истерией, и так как истерия совершенно разрушает человека и телом, и душой, то он изображал пророка дряхлым, расстроенным, изможденным. Но подобное заключение вовсе не подтверждается историей.

Итак, если все названные теории оказываются несостоятельными, то остается признать Магомета за настоящего пророка. Вера в то, что он не по собственному почину взялся за проповедническую деятельность, но был призван к этому его небесным Владыкой, не только сделалась исходным пунктом его деятельности, но и навсегда сохранилась в нем как убеждение, настолько непоколебимое, что он ни разу не усомнился в нем. Но эта вера никогда не мешала Магомету пользоваться с величайшей проницательностью и с тонким дипломатическим расчетом также и мелкими средствами для осуществления своего идеала. Таким образом, его нельзя назвать ни обманщиком, ни сумасшедшим. Другое дело, стоит ли он в нравственном отношении на такой высоте, какой мы, может быть, исходя из предвзятой мысли, считаем себя вправе требовать от пророка. К этому вопросу мы еще вернемся в конце нашей краткой биографии.

Убедившись в своем призвании, Магомет выступил на путь открытой проповеди. Когда именно случилось это, с точностью неизвестно. Согласно с понятиями арабов, он прежде всего занялся обращением своего семейства, и уже когда его жена, дочери, приемные сыновья Али и Заид и друг Абу-Бекр приняли его учение, то он предложил его и остальным гашимитам.

Орнамент из Корана

Но здесь он имел мало успеха. Дядя и попечитель его Абуталиб, человек честный и правдивый, всю свою жизнь доставлявший защиту Магомету, напрасно старался убедить его отказаться от его проповеди; другой дядя, Абу-Лахаб, с бранными словами отверг его предложения. Число верующих при таких обстоятельствах росло очень медленно и увеличивалось единственно благодаря присоединению рабов и незначительных людей, так что спустя довольно большой промежуток времени число обращенных едва доходило до сорока трех.

Против перехода в новую веру рабов владельцы их не замедлили принять строгие меры, от которых избавились лишь те из них, которые были выкуплены на волю довольно состоятельным Абу-Бекром; остальным Магомет по необходимости вынужден был разрешить явно отказаться от него и его учения, чтобы иметь возможность быть хотя бы тайными его последователями.

Однако Магомет не падал духом и еще с большей энергией старался приобрести последователей вне своей семьи. Без устали проповедовал он о величии и могуществе Аллаха, вменяя в обязанность всем людям ислам, то есть полнейшую преданность и совершенное подчинение Аллаху. Нельзя медлить с обращением, возвещал он, ибо скоро наступит суд Аллаха, и какой суд! "Истинно, сбудется тогда наказание твоего Господа, и никто не сможет его отвратить. Небо поколеблется в тот день, и горы сдвинутся с мест своих. Горе тогда неверующим…" и т.д. (сура 52). Самыми живыми, самыми яркими красками постоянно рисует он ужасы того страшного дня, адские муки, ожидающие неверующих, и райское блаженство, предназначенное муслимам. Было бы несправедливо смотреть, подобно Шпренгеру, на эти образы только как на "устрашающее орудие" и не замечать в них выражения искреннего убеждения и заботы о блаженстве своих современников. Столь же мало основательно и мнение Гримма о том, что учение о всемирном суде применено было Магометом в качестве понудительного духовного средства, которым он хотел обеспечить успех своей попытке социалистического характера выступить против некоторых особенно сильно развитых общественных зол своего времени, ибо таков был, по мнению Г римма – мнению совершенно ошибочному, – первоначальный характер ислама.

Однако судный день, наступления которого, судя по некоторым местам Корана, Магомет ожидал сначала в скором времени, все не наступал, и жители Мекки еще более стали издеваться над пророком. Они требовали от него чудес для удостоверения в его Божеской миссии, на что он отвечал указанием на чудеса Божественной силы в природе и в сотворении человека. Так как свои увещания он излагал, как это было в обычае у предсказателей, в форме размеренной прозы, то и о нем прокричали как о новом поэте, предсказателе или юродивом (сура 52, 29-30; 21, 5; 68, 3-52). Когда же он утешал себя тем, что и бывшие до него пророки подвергались насмешкам и даже преследованиям своих современников, конечно лишь ко вреду последних, так как неизменное слово Божие скоро сбывалось, и когда он часто рассказывал подобного рода истории о пророках ради назидания верных и в виде угрозы противникам, то его упрекали в том, что мнимые Откровения свои он получает не от Аллаха, а просто из тех источников, на которые он ссылается.

До сих пор жители Мекки мало придавали значения предприятию Магомета, но когда в 615 году некоторые из приверженцев пророка переселились в Абиссинию, то на это дело взглянули серьезнее ввиду возможности неприятного столкновения с абиссинским негусом. В Мекке еще не забыли о том, что в год рождения Магомета перед городом появилось абиссинское войско, сопровождаемое гигантским слоном, и чуть было не разрушило Каабу. Корейшиты поэтому решили попытаться войти в сделку с Магометом и в случае его согласия хотели, чтобы он признал дочерей Аллаха если не богинями, то по крайней мере могучими небесными существами.

Внутреннее убранство мечети султана Хасана

Дальнейшие подробности нам неизвестны, но надо полагать, что просьба корейшитов произвела на Магомета большое впечатление; пророк уступил и признал за названными богинями довольно двусмысленное почетное определение и право ходатайствовать пред Аллахом (ср. сура 17, 75). Скоро, однако, он раскаялся в невозможном для него соглашении; он объявил, что сказанные им слова были внушены ему не Аллахом, а Сатаной, и публично взял их обратно. Корейшиты, можно себе представить, были этим сильно рассержены и решили раз навсегда положить конец бесчинству. Чтоб избежать угрожающей опасности, около сотни верующих, мужчин и женщин, снова переселились в Абиссинию. Между тем при патриархальных обычаях арабов не так-то легко было заставить молчать Магомета. Обычай обязывал родственников Магомета смотреть на его дело как на свое собственное, так что лично к нему, собственно, ничто не относилось. Таким образом, корейшиты подвергли опале весь род гашимитов, и последние принуждены были удалиться в изолированную часть города, потерпев большие убытки в материальном отношении. Это тяжелое положение гашимиты выносили, по-видимому, в течение двух или трех лет; однако мера эта не привела к желанной цели, и наконец отлучение было отменено. Сильнее был поражен Магомет, когда он вскоре затем, вероятно в 619 году, потерпел одну за другой две тяжкие утраты, потеряв Хадиджу и Абуталиба.

Между тем у него созрела мысль предоставить неверных жителей Мекки их судьбе и начать проповедовать вне этого города. Для нас такое решение может показаться вполне естественным, принимая во внимание те испытания, которые Магомет перенес в Мекке, но для араба это было нечто совершенно необыкновенное. По его обычаям, отдельный человек без своего племени ничто; добровольно покинув свое племя или им отвергнутый, он лишается всякого покровительства и считается погибшим. Магомету пришлось испытать это вскоре на себе: когда он попытался обратить в свою веру такифитов из ближайшего Таифа, то его не только отвергли с бранью, но и преследовали камнями, так что он должен был поскорее бежать, чтобы спасти свою жизнь. Однако эта неудача так же мало смутила его, как и неверие жителей Мекки.

Кааба в Мекке

Подобного рода невзгоды лишь приблизили его к разрешению загадки Божьего промысла. Бог руководит людьми по своей воле, говорил Магомет, – и формула эта являлась у него результатом не абстрактных размышлений, а собственного жизненного опыта. Что Аллах показал ему верную дорогу, хотя люди и отвергли его, – в этом в настоящее, тяжелое для него время он убеждался тем, что джинны (духи), как ему казалось, воздают ему покорность (сура 72), и он видел себя во сне перенесенным в Иерусалим (сура 17) – видение, которое сделалось у магометан весьма популярным и было переделано в вознесение на небо. Однако при этом Магомет не терял из виду земных целей. Ему удалось привлечь в свою веру нескольких человек, принадлежавших к племени хазраджи из Ятриба (Медина), которые пришли на хадж в Мекку. Они, кажется, верно указали ему, что учение его будет иметь успех в Медине, что вполне и подтвердилось последующими историческими событиями. Может быть, успех этот следует приписать влиянию живших там между арабами евреев, которые подготовили почву к восприятию монотеизма и вызвали потребность к созданию новой религиозной общины. Во всяком случае, число верных росло там очень быстро. В 622 году многие жители Медины, преимущественно хазраджиты, а также несколько аузитов, в числе около 75 человек, явились в Мекку и имели с пророком тайную сходку у холма Акаба, где они уже встречались с ним в предыдущем году. Магомет торжественно обязал тогда посланных не ставить рядом с Богом других богов, не нарушать брака, не красть, не убивать собственных детей, не заводить и не распространять клеветы и во всем оказывать послушание пророку; теперь он заключил с ними союз, причем они обязались защищать его, как они защищают своих жен и детей. Этим Магомет как бы отказывался от собственного своего рода и на деле показал, что исламом разрывается старая племенная связь и возникает новая в виде религиозной общины. С этой стороны следует рассматривать и так называемое бегство Магомета из Мекки в Медину, называемое обыкновенно "хиджра", – событие, от которого со времени Омара магометане ведут свое летосчисление (622 г.). Это арабское слово обозначает не того, кто бегством спасается от врага или от опасности, а того, кто по своему желанию покидает друга или родственника. Понятно, что поступок Магомета привлек к себе внимание жителей Мекки, однако Магомет позаботился, чтобы они не задержали ни его, ни сопровождавшего его друга Абу-Бекра. Конечно, легенда сделала свое дело и богато разукрасила историю, но мы оставим ее в стороне. Приверженцы Магомета не подвергались больше преследованиям жителей Мекки и последовали за пророком в Медину. Поэтому они получили прозвище мохаджиров, то есть товарищей бегства; вместе со сподвижниками (Ansar) из Медины они составили знать ислама.

Прибытие Магомета в Медину

Задача, которую хотел осуществить Магомет в Медине, была нелегкая: нужно было организовать новую религиозную общину. Чтобы показать на деле, что существование прежнего племенного союза уничтожалось исламом, он составил 75 братских пар, каждую из одного беглеца и одного сподвижника, которые наследовали друг другу, помимо родственников, и должны были считаться братьями. Племенные распри прекратились, ни старая, ни новая кровавая месть не могла более вносить раздора в среду верных. Сооружен был молитвенный дом, куда все аккуратно собирались, а позднее созывались особым "вещателем" (Bilal), чтобы совокупно совершить общее моление под руководством имама, то есть в то время самого Магомета. Значение подобного учреждения трудно оценить в должной степени: любящие свободу, недисциплинированные арабы приучались этим путем к порядку и дисциплине. Этот молитвенный дом называли поэтому "местом военных упражнений ислама", а ежедневную, пять раз в день повторяемую молитву верных, забывая о ее религиозном значении, сравнивали с общим боевым криком (фон Ранке).

О религиозных обязанностях мы будем говорить ниже, теперь же мы ограничимся лишь тем, что разъясним те отношения, в какие поставила себя новая религиозная община к язычникам и евреям Медины. До этого времени Магомет имел весьма поверхностное и недостаточное знакомство с сущностью иудейства и христианства. Он думал, что проповедь его совпадает с догматами этих великих духовных общин и что их сторонников легко будет привлечь к его вере. Так как в Медине иудеи были особенно многочисленны и религиозные постановления их казались Магомету целесообразными, то он решился ввести некоторые из них и в свою общину; таковы, например, обычаи обращаться при молитве лицом в сторону Иерусалима, соблюдать пост в день Ям Кипура (10 тишри) и т.д. Однако вскоре он заметил, что жестоко обманулся в своей надежде. Евреи Медины, любопытствуя испытать нового пророка в его призвании, предложили ему разного рода вопросы, чтобы узнать, насколько ответы его согласуются с законом Моисея и не есть ли он действительно обещанный Мессия. Магомет дурно выдержал испытание, ни разу не сказав верно генеалогии патриархов, и евреи навсегда отвернулись от него. Со своей стороны и Магомет, заметив свое заблуждение, поспешил порвать с иудейством; прежнее свое предписание обращаться при молитве лицом к Иерусалиму он переделал в смысле обращения к Мекке, а пост с 10 тишри перенес на арабский месяц рамадан, время, когда было дано Откровение Корана (сура 2, 181).

Обеденная молитва

Скоро ему стало ясно, что он действует в духе христианства, и, таким образом, у него возникла теория касательно того, что "владетели Писания", как он называл иудеев и христиан, хотя и получили Откровение от Мусы (Моисея) и Исы (Иисуса), но позже они изменили или самые слова Откровения, или их толкование (в этом магометанские теологи расходятся) и впали, таким образом, в различные заблуждения. Против христианского учения о Троице, которое он считал за настоящее троебожие (Бог, Иисус и Мария), вел он в Коране ожесточенную полемику. Он утверждал, что Иса действительно был посланником Божиим, которого Бог прославил чудесами, однако отрицал, чтобы ему и его матери принадлежали Божеские почести. Тем не менее владетели Писания, к которым иногда причислял он и сабеян, занимают совсем другое положение, чем язычники: последние совершенно превратили истину в заблуждение, те же все-таки владеют ею, хотя и в искаженном виде.

Что касается политических отношений, то Магомет заключил как с иудеями, так и с язычниками Медины наступательный и оборонительный союз, причем тем и другим были оставлены их прежние права и обычаи, но они обязались помогать пророку в войне и никоим образом не поддерживать его врагов. Мало-помалу внешним образом к общине присоединилась большая часть хазраджитов и аузитов, хотя они всегда оставались равнодушными и в критическую минуту ненадежными союзниками, почему Коран часто их порицает как лицемеров (монафикун). Внутренне озлобленные против чужого пришельца, они оплакивали падение отцовских обычаев и, как истые арабы, охотно вернулись бы к прежнему положению дел; но сила была не на их стороне, и они должны были подчиниться господству Магомета.

Жители Мекки думали, что счастливо отделались от неудобного проповедника, и рассчитывали, что и мединцы в свою очередь скоро будут тяготиться им; но они жестоко обманулись. Магомет поставил своею целью подчинить себе родной город, и хотя этот план мог сначала казаться смешным тому, кто знал разницу между довольно значительным торговым городом и ничтожной Мединой, тем не менее, пророк ни на минуту не покидал его из виду, пока не привел в исполнение. Однако на это потребовалось немало времени; сперва Магомет должен был довольствоваться тем, что устраивал в малом виде хищнические набеги на торговые караваны мекканцев, которые на возвратном пути из Сирии проходили вблизи Медины. Ремесло это как нельзя более пришлось по вкусу жителям Медины, так как арабы, подобно остальным бродячим народам – курдам, туркменам и другим, – были природными разбойниками. При этом не всегда даже соблюдался священный месяц, в котором царил общий мир, и когда в этих случаях дело доходило до Магомета, то он отпускал виновных с легким выговором (сура 2, 214). Давал ли он на это сам приказание, как утверждают, – этот вопрос остается нерешенным, но если так было на самом деле, то не следует его слишком строго судить за это; таков обычай Востока: военный обман и всякая хитрость против врага, будь то постыднейшая измена или открытое нарушение данного слова, там допускаются, а в иных обстоятельствах и предписываются.

Само собой понятно, что эти нападения причиняли немало неудобств торговцам Мекки, которые под предводительством Абу-Софьяна, являющегося с этого времени главой мекканцев, решились положить конец такому разбойничеству. 16 марта 624 года произошла битва у колодца Бедр и, несмотря на значительное превосходство мекканцев в числе сравнительно с правоверными, последние одержали решительную победу; много знатных и богатых корейшитов попало в плен, что, не считая приобретенной добычи, обещало еще хороший выкуп. Чтобы избежать ссор между корыстолюбивыми арабами, Магомет объявил, что пятая часть добычи должна принадлежать ему, то есть казне правоверных, а остальное должно быть разделено поровну между всеми участниками битвы. Но впечатление, произведенное блестящей победой в Медине и на бедуинов, имело еще большее значение, чем добыча. В самом городе никто более не осмеливался идти открыто против пророка; одни только евреи не поняли истинного положения дела, но и они вскоре были довольно грубо выведены из сознания мнимой своей безопасности. Вскоре после того ничтожный повод повел за собою кровавое столкновение с еврейским племенем кайнока; евреи были вынуждены сдаться; имущество их было конфисковано, и сами они изгнаны из города. Довольные уже тем, что остались в живых, они спешили покинуть Аравию и основались в древнем Базане. Та же судьба постигла в следующем году племя бену-надир, когда мекканцы отомстили Магомету при Оходе за нанесенное им в предыдущем году у Бедра поражение. И точно, будто этот несчастный народ был глух и слеп против всяких предостережений! Евреи имели еще неосторожность войти в сношение с врагами Магомета во время так называемой войны за окопами 672 года. Победа при Оходе не принесла мекканцам никакой прибыли, поэтому они решили осадить Медину с порядочными для арабов военными силами; евреи и разные бедуинские племена обещали им свою помощь. Верные не решились на этот раз вступить в неравную борьбу с врагом в открытом поле; они заперлись в городе и по совету одного перса, Салмана, сделали неприступной для всадников открытую часть города, окопав ее глубоким и широким рвом; отсюда война эта получила название "войны за окопами". Враги очень сердились на такой прием и обвиняли Магомета в употреблении недостойных хитростей, тем более что средство удалось и они принуждены были вернуться ни с чем. И на этот раз пришлось поплатиться евреям. Магомет отправился теперь против бену Кораица; евреи были побеждены, и приговор смертельно больного Саада, предводителя аузитов, который был ожесточен против них, гласил, что мужчины должны быть умерщвлены, а жены и дети обращены в рабство. Магомет утвердил этот приговор, и 600 евреев были убиты. Наказание было жестоко, но вполне согласно с тогдашним военным правом, так что нет никакого основания обвинять Магомета в жестокости и коварстве за это, во всяком случае, конечно, ужасное избиение евреев. По поводу этого обвинения вполне справедливо будет заметить, что эти 600 не много значат сравнительно с теми 4 500 саксонцами, которых христианский герой Карл Великий велел умертвить на Адлере. Условия, предоставленные бену Кайнока и бену Надир, по понятиям арабов были очень мягкие, и Магомет доказал, что он далеко ушел вперед от своих современников, издавши приказ, запрещавший уродовать трупы павших, что было в обычае в тогдашнюю варварскую эпоху, да и в более позднее время.

Мусульманское кладбище

Казалось, Магомету еще далеко было до осуществления его заветной цели – подчинить себе Мекку, но он нашел иной, более быстрый способ к ее достижению. Он решился предпринять с немногими спутниками странствование к святым местам и выполнил свое намерение весной 628 года, конечно, в одежде странника, вооруженный только мечом. Он рассчитывал на то, что мекканцы никоим образом не решатся употребить насилие против его людей во время священного месяца, если только будет известно, что последние пришли с мирными намерениями. Правда, он сам при прежних обстоятельствах не соблюдал этого обычая и нарушение его считал простительным грехом, однако он знал, что противники его, защитники старинных арабских обычаев, вряд ли отплатили бы ему той же монетой. Тем не менее это был шаг весьма рискованный, тем более что, как скоро выяснилось, мекканцы приняли угрожающее положение. В Ходейбидже Магомет сделал остановку, и в этом критическом положении снова сказалась его политическая проницательность. Хотя мекканцы были очень не расположены к непрошеному гостю и заранее предвидели, что при существующей между ними и верными кровавой вражде присутствие последних на богомолье необходимо должно повести к кровопролитию, однако они не имели никакого права воспретить им доступ на праздник. После долгих переговоров они решились заключить договор, по которому на этот раз Магомет должен был уйти обратно, но на следующий год ему разрешалось явиться в Мекку на праздник на три дня в одежде странника.

Чтобы сделать это возможным, предложено было перемирие на десять лет, причем обе стороны могли заключать союзы; Магомет обязался выдавать корейшитам их перебежчиков, между тем как мекканцы не были связаны соответствующим обязательством относительно переходящих на их сторону приверженцев Магомета. Магомет поспешил принять эти условия, хотя спутники его были сильно недовольны ими. Таким образом, он вполне достигал своей цели если не в настоящую минуту, то, по крайней мере, на будущее время; можно было с уверенностью ожидать, что когда пророк, известный уже по всей Аравии, появится на празднике Хадж во главе своих последователей, то он привлечет на себя общее внимание, и путешествие его обратится в триумфальное шествие. Так оно и случилось в следующем, 629 году, когда Магомет, согласно условиям, явился в Мекку после того, как корейшиты, бывшие в кровной вражде с правоверными или почему-либо принадлежавшие к непримиримым, удалились на ближайшие горы во избежание могущей случиться кровавой схватки. Теперь всякий в Мекке, кто имел хоть каплю политической проницательности, знал, что будущее принадлежит исламу, и наиболее благоразумные, каковы Халид-ибн аль-Валид, победитель при Оходе, известный впоследствии под именем "меча Божия", и Амр ибн эль-Ази, бывший потом наместником Египта, поспешили объявить о своем обращении; другие, как Абу Софьян и Аббас, не могли решиться открыто сделать это, думая, что можно подождать, пока дело Магомета примет более серьезный оборот. Это продолжалось, впрочем, недолго: уже в следующем году Магомет вторгнулся со значительными силами, чтобы завоевать Мекку. Желанным поводом к тому послужило для него нарушение мекканцами условий Хадейбиджского договора. Теперь нужда заставляла спешить, и Абу Софьян уже более не медлил: он отправился в лагерь Магомета и отрекся от прежней веры. Весь город перешел без всякого кровопролития в руки Магомета; лишь немногие непримиримые сопротивлялись пророку. Он приказал сокрушить идолов и казнить некоторых особенно ненавистных ему людей, вообще же даровал всеобщую амнистию. Священные места и церемонии были сохранены и на будущее время.

Магомет достиг своей цели. Еще раз такифиты соединились с союзными им бедуинскими племенами, чтобы оказать сопротивление верным и обеспечить себе свободу, но напрасно: они были разбиты наголову после жаркого боя при Хонейне на границе Южной Аравии. Еще до путешествия на богомолье в 629 году евреи Хейбара, в Северо-Западной Аравии, были вовлечены в войну и покорены; теперь, после битвы при Хонейне, со всех концов Аравии стекались в Медину посольства, чтобы принести свою покорность пророку. Магомет принял их с почетом, но обязал отречься от идолов, признать пророка, ежедневно совершать пять молитв и платить подати в казну. Три первых требования бедуины ставили ни во что; последнее же было для них большою тягостью, но в настоящую минуту ничего нельзя было изменить, потому что Магомет был непреклонен. Они должны были согласиться на то, чтобы им сопутствовали несколько верных для передачи их соплеменникам постановлений ислама и для сбора податей.

Магомет между тем задался уже новыми планами. Он даже отправил грамоты греческому императору, наместнику Египта, гассанидам и персидскому великому царю, приглашая их принять ислам. Он готовился к борьбе против византийцев и твердо решился помериться молодой силой ислама с соседними народами. Но прежде того следовало навсегда покончить с язычеством в пределах самой Аравии; поэтому он послал в 631 году своего зятя Али в Мекку с очень важным документом, который мы находим в Коране (сура 9) с надписью: "Отречение Бога и его посланника от служителей идолов". Отрывок этот был торжественно прочитан в Мине перед собравшимися паломниками. И до сих пор на него можно смотреть как на основное положение ислама, навсегда определяющее отношение последнего к последователям других религий. Сущность его заключается в том, что на будущее время никто из неверных не должен иметь доступа в священную область, что договоры, заключенные пророком с некоторыми из них, остаются в силе до истечения срока, если только будут в точности исполняться их участниками, наконец, что тому, кто не может предъявить подобного договора, остается выбирать между исламом и войной. Война против неверных уже в первое время пребывания Магомета в Медине вменена была в обязанность муслиму (сура 2, 186 и след., 212-213).

Еще раз (632 г.) Магомет предпринял путешествие в Мекку, так называемое прощальное путешествие, во время которого он имел случай произнести речь, в которой строго внушал арабам, что на будущее время древние обычаи отменяются и что ислам навсегда установляет единство и равенство верных. В этой речи Магомет еще раз выказал себя энтузиастом, а не политиком; если бы он лучше знал своих арабов, то понял бы, что требует невозможного. Там и сям бедуины уже приходили в волнение, и различные лица, мужчины и женщины, пробовали в свою очередь разыгрывать, подобно Магомету, роль пророков, чтобы бороться с ним его же оружием; но старику посчастливилось избежать огорчений: ему не пришлось дожить до взрыва этих смут. Летом того же 632 года он скончался в своем доме в Медине.

Биографам Магомета всегда было трудно сделать правильную оценку его личности. Это не должно никого удивлять, так как, без сомнения, он был совершенно необыкновенным человеком. В личности его обнаруживаются два различных духовных направления, которые нигде больше не встречаются одновременно и обыкновенно даже исключают друг друга: это – несокрушимый энтузиазм и холодно-рассчитанное житейское благоразумие. Отчасти это становится понятным, если мы вспомним, что он открыто выступил проповедником ислама уже в зрелом возрасте, то есть в такие лета, когда мечты и энтузиазм молодости или уже совсем исчезают, или, во всяком случае, бывают подчинены расчету благоразумия. Мы бы совершенно неверно оценили исторические факты, если бы не обратили внимания на то, что уже в мекканский период Магомет умел с большой хитростью и тонким тактом обходить опасности, которые грозили ему и его маленькой общине; с другой стороны, не следует также забывать и того, что в Медине и даже во время своего прощального путешествия на богомолье он с юношеским рвением и несокрушимой силой выступал за свой религиозно-нравственный идеал. Однако слишком часто случается, что многие христианские ученые склонны в его биографиях различно оценивать его характер: мекканского проповедника они не прочь считать истинным пророком и осуждают мединского вождя как обманщика и сластолюбца. Полагают именно, что в позднейший период жизни Магомета в характере его замечаются такие недостатки, которых прежде, по-видимому, вовсе не было и которые вообще несовместимы с его пророческим призванием.

Что касается последнего утверждения, то спорить по этому поводу совершенно бесполезно. Кто думает заодно с магометанскими догматиками, что пророк непременно должен быть непогрешим, для того биография Магомета представит немало трудностей, и он вряд ли удовлетворится тем, что правоверные выставляют в его оправдание.

Вознесение Магомета на небо

Арабу Магомет является образцом кротости и разумности; меры, принятые им против своих личных врагов, против мединских евреев и т.д., кажутся арабу скорее кроткими, чем слишком суровыми, тогда как европейский ученый видит в них только жестокость, хитрость и мстительность. Но стоит вспомнить только царя Давида, который если и не считается настоящим пророком, то признается благочестивыми людьми за богоугодного героя царя, и тогда нам станет понятным, что верным никогда и в голову не приходило сомневаться в Божественной миссии Магомета на том основании, что он разделял со своим народом все его национальные недостатки. Их скорее смущало то обстоятельство, что он разрешал войну в священные месяцы, женился на жене своего приемного сына Заида и т.п.– словом, такие вещи, о которых не слыхано было у арабов и которые противоречили их древним обычаям; но именно в этом они и видели доказательство того, что для Магомета существуют иные законы, чем для всех других арабов. Мы же, которые не разделяем этого мнения даже в том случае, если признаем Магомета за пророка, – мы не должны забывать о человеческих слабостях и обязаны судить и мерить человека единственной правильной мерой, соображаясь с его эпохой и соплеменниками; в таком случае мы увидим, что он и в Медине достойным образом исполнил свое назначение. Даже часто порицаемая чувственность его, побудившая его, как думают, взять себе целую дюжину жен, есть не более как гипотеза, которая мало согласуется с его простым и правильным образом жизни. Может быть, побудительными причинами к этим бракам была политика и разумный расчет, а вовсе не безграничная чувственность, тем более что он свободно мог, не возбуждая особого внимания, иметь столько рабынь, сколько ему было желательно.