Текст книги "Иллюстрированная история религий"

Автор книги: Шантепи де ла Сосей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 63 страниц)

Не только малым, но и большим богам Август оказывал почитание, и в этом случае он также ловко сумел соединить старое с новым. Сперва он окончил храм Венеры-Матери (Genetrix), в галльском Форуме (Forum Julium), соорудить который обещал Цезарь в битве при Фарсале, но который во время его смерти не был еще совершенно готов. Мы уже раньше сказали о значении Венеры как праматери Энеадов для римлян вообще и для рода Юлиев в особенности. Как наследник Цезаря, Август посвятил также храм Марсу Ultor, наказавшему убийц Цезаря. Постройка подвигалась медленно. Когда же она была окончена, то в портиках этого храма были поставлены статуи великих и победоносных римских вождей. Этим император почтил славное прошлое республики. Тем временем он, не обнажая меча, приобрел новые лавры: парфяне возвратили отнятые у Красса знамена. Этот случай император отпраздновал, воздвигнув в Капитолии небольшое святилище опять Марсу Ultor (Мстителю). Особенные почести воздавал он Аполлону, которому приписывал победу при Акциуме. Он воздвиг ему на Палатине роскошный храм из каррарского мрамора, и освящение его было отпраздновано великими торжествами.

Август также возобновил для народа игры, которых не было в течение некоторого времени. Так, после битвы при Акциуме он возобновил популярные праздники в честь Lares compitales, духов-хранителей перекрестков, отмененные Цезарем из опасения народных волнений. Но особенный блеск придал он своему правлению празднованием Ludi Saeculares в 17 г. до н.э. Эти старинные очистительные и искупительные церемонии получили новый характер от тех обстоятельств, при которых Август восстановил их действие. Первое место в них занимали уже не подземные боги, а Аполлон Палатинский. Этот праздник являлся выражением тех ожиданий, которые пробуждал новый политический и социальный порядок: carmen saeculare, которое сочинил на этот случай Гораций, прославляет не только богов, но и славное правление Августа и те надежды, которые с ним соединялись.

Гораций

Реформа этого императора основывалась на том верном соображении, что политическая борьба партий, нравственная испорченность жизни больших городов и религиозный индифферентизм образованного класса еще не совсем поглотили здоровые силы римского мира, а лишь до некоторой степени коснулись его поверхности. Стало быть, можно было еще найти здоровое зерно: надобно было выдвинуть те слои, в которых оно было заключено, что и сделал Август. Насколько к этому побуждали его личные религиозные мотивы – это дело второстепенное. Несомненно, масштабом для него была политическая точка зрения. Нельзя отрицать возможности и того, что забота о нравственности и семейном быте, так же как и о национальных интересах, была или по меньшей мере стала для него делом личного вкуса. Его благочестие могло быть во многих случаях более чем условным; он даже не был чужд суеверия и, как многие властители, верил в свою звезду. В то же время ему приписывались многие скептические выражения. Он также принадлежал к поколению, которое выросло в Риме в последние годы республики. Той же причиной объясняется, что его современники не могли слишком скоро обратиться к искренней энергической вере. Для многих из них религия при Августе была делом вынужденной моды. О настроении этого времени мы лучше всего можем узнать из литературы.

Юлий Цезарь

Правление Августа было расцветом римской литературы; для доказательства этого довольно назвать имена Овидия, Горация, Виргилия, Тита Ливия, к которым можно присоединить и многих других поэтов и ученых. Но остановимся только на этих четырех; все они довольно известны, и для нас достаточно отметить вкратце их положение по отношению к религиозному движению того времени. Дальше всего от него стоит Овидий: он не только вполне светский человек, но в своих Amores и Ars amatoria представитель той нравственной испорченности, против которой Август счел нужным употребить свою власть. Нет ничего невероятного, что Овидий был замешан в скандале императорской фамилии как пособник и что это и было тем проступком, который он должен был искупить суровым изгнанием в Томах. Но не только против нравов направлялась его поэзия: фривольная обработка истории богов в "Метаморфозах" была для веры гораздо вреднее, чем страстные нападки Лукреция. Неудивительно, что такой человек как Овидий старался чрезмерной лестью приблизиться к властелину, а позже, в несчастии, не находил в себе ничего, кроме недостойных жалоб. Скорее удивительно было то, что в Fasti поэзия Овидия прославляла древнеотеческую религию. Мы уже дали оценку этого сочинения как источника для познания обрядов римского культа; здесь мы упоминаем о Fasti лишь в доказательство той силы, с которой могучий поток реформаторского движения Августа увлекал за собой даже противников.

Совершенно другим человеком, чем Овидий, был Гораций. Он тоже первоначально был не из благочестивых, а напротив – parcus deorum cultor et infrequens (скучно и редко выполнял требования культа); это был один из эллински образованных римлян последнего времени республики. В лице этого человека для реформ Августа приобретен был величайший поэт. Чувствуется, однако, что он не без некоторого внутреннего принуждения делается панегиристом старинных римских добродетелей, тихого деревенского образа жизни и скромной обстановки. Ум его был не чужд практической жизненной мудрости и рассудительных воззрений, так что он скоро понял пользу произведенной императором реформы нравов. Таким образом, он не без убеждения был поэтом, восхвалявшим как самого императора, так и его идеи, выразителем которых он являлся. Первые оды 3-й книги представляют настоящий трактат о нравственности; сатиры бичуют распущенность нравственных отношений; в эпистолах же он вполне обратился к философии; правда, он не придерживался никакой особенной школы, а из всех систем эклектически заимствовал серьезные правила и предписания житейской мудрости.

Но умственное направление, наиболее пригодное для целей Августа, он нашел в историке Тите Ливии и поэте Виргилии: оба они с горячим удивлением обращались к прошедшему и искренно присоединились к стремлению возобновить древнеримский образ мыслей и древние нравы. Возможно, что и происхождение их не осталось в этом случае без влияния: оба они были родом не из Рима, а первый из Падуи, второй из Мантуи, так что они выросли в таких сферах, где вера менее подвергалась порче, чем в столице; притом по крайней мере один из них, Виргилий, вырос в скромной сельской обстановке. Оба, как историк, так и поэт, твердо верили во всемирно-историческую миссию римского народа. Ливий более историк-писатель, чем историк-исследователь; особенно замечателен он пропагандой античного образа мыслей. В этом отношении достойна внимания его похвала страху перед богами и вера в чудеса; правда, защищая чудеса вообще, он слишком чудесные истории сообщает с оговорками.

Но для истории религии никто из лиц века Августа не сравнится в значении с Виргилием.

Бронзовая таблица с запрещением вакханалии

Вергилий не был чужд образованности своего времени; у него есть явственные следы того, что в течение некоторого времени он даже следовал эпикурейской философии, и его поэтические произведения обнаруживают в обработке материала слишком прилежную ученую работу. Несмотря на то, личные вкусы направляют его к сельской жизни и к народным нравам и обычаям, которые он прославляет в своих творениях.

Свойства Виргилия наиболее полно выразились в Георгиках, где он описывает сельскую жизнь с ее занятиями, земледелием, лесоводством, скотоводством, пчеловодством. Его Буколики состоят из десяти эклог, подражающих Феокриту, с частыми побочными обращениями к настоящему времени. Мы уже видели, какой вид получило в Энеиде поэтическое сказание об Энее. Во всех этих произведениях Виргилия выше всего стоит страх пред богами. С виду он как будто хвалит старинную веру, на деле же в его воззрения входит так много разнообразных, большей частью новых философских мыслей, что невозможно найти у него одного общего мнения о религии. Кроме того, он часто лишь внешним образом соединяет очень разнородный материал: народные предания, которые он, насколько возможно, вставляет в свои изображения, свои личные религиозные взгляды, мифологические рассказы, которые он трактует с удивительным целомудрием, хотя, несмотря на это, ему не везде удается скрыть их соблазнительность. Направление ума Виргилия, в отличие от Гомера, бывшего часто для него образцом, сделало Энеиду совершенно религиозным эпосом. Герой его – pius Aeneas (благочестивый Эней); предмет его поэмы есть, собственно, перенесение sacra из Трои в Лавиний. Это постоянное обращение к первоначальной истории Рима и постоянная забота о священных предметах отчасти отнимают у изображения героя его жизненность и интерес. Что Виргилий своим эпосом хотел не только прославить старинные времена, но преимущественно желал проповедать для настоящего времени, это всего яснее видно из 6-й книги, где он говорит о подземном мире. В этом месте он с особенной силой старается подтвердить веру в будущую жизнь и справедливость, карающую и награждающую: discite justitiam moniti et non contemnere divos (учитесь помнить о правосудии и не презирать богов). Поэтому его можно считать предшественником Данта, и неудивительно, что последний поэтически описывает его как язычника, который нес позади себя факел и хотя сам не мог видеть его света, но освещал им потомство. Однако эта 6-я книга – не единственное основание, на котором христиане часто чтили Виргилия как пророка язычников. В 4-й книге Виргилия, по поводу рождения сына у консула Поллиона, изображается видимое начало золотого века. Краски и черты, которыми пользуется здесь поэт, так живо напоминают пророческие описания, что часто наводили на мысль о большем чем случайное сходство. Однако же в этих стихах нет ничего такого, что бы не соответствовало надеждам язычества на золотой век, которые опять сильно пробудились в правление Августа. Совпадение этих вновь пробудившихся надежд с явлением Христа, конечно, остается поразительным. Поэтому мы смотрим на Виргилия как на представителя того языческого благочестия, которое по своему направлению приближалось к христианству. Таким образом, христианское чувство Средних веков, присоединявшее Виргилия к христианству, не находилось на ложном пути.

Капитолий в Риме с Палатинского холма

Религия в два первых столетия империи

Культ императоров в этом периоде составляет средоточие государственной религии. Об этом почитании мы уже много раз упоминали, но ввиду его важного значения нам необходимо теперь соединить главные его черты в одно целое.

Императорский культ в Риме был присоединен к культу Ларов и Ман, а на Востоке он был в связи со служением богам и с рабской преданностью, оказываемой повелителям, в особенности Птолемеям, и которая уже во времена республики перенесена была на победоносных римских полководцев. Первым получившим апофеоз в Риме был Цезарь; после смерти ему воздавали божеские почести, и сенат даже определил на том месте, где был сожжен его труп, соорудить ему храм. Во время вспыхнувшей после Цезаря гражданской войны Секст Помпей и Антоний позволяли себе еще при жизни пользоваться божеским поклонением. Политику Августа мы уже описали. После смерти он был торжественно сопричтен к богам; Ливия и Тиберий построили ему храм. Отношение императоров к требованию себе божеских почестей было очень различно. Некоторые, как Тиберий, были очень умеренны; другие же, как Калигула, первым принявший титул dominus, не знали никаких границ; многие даже очень скептически относились к настоящей или будущей своей божественности. Говорят, что Веспасиан, умирая, сказал: "Deus fio" (Я делаюсь богом), Каракала же открыто смеялся над обоготворением своего убитого брата: "Sit divus, dum non sit vivus" (Пусть будет богом, лишь бы не был жив). Вообще, с течением времени молитвенные обращения к императорам становятся все чаще. На монетах лавровый венок заменяется corona radiata (лучистым венцом), а позднее встречается даже нимб. Формального же божеского поклонения по восточному образцу первым стал требовать Диоклетиан.

Вообще императоры еще при жизни пользовались сверхчеловеческими почестями; они назывались августами; говорилось об их numen (божественности), majestas (величии, святости) даже aeternitas (вечности). Статуи императоров и императорских жен являются с атрибутами различных богов, как, например, Аполлона, Геркулеса, Цереры, Юноны. Но от этого общего почета следует отличать собственно культ императоров, который начинался только после их смерти, после торжественного причисления к лику богов. Были властители, как, например, Калигула, которые еще при жизни требовали себе божеских почестей, – намерение Калигулы поставить свою статую в иерусалимском храме заставило александрийских иудеев отправить к нему посольство, приключения которого рассказаны Филоном, Legatio ad Cajum, – а после смерти не получили апофеоза. Первым после Августа был возведен в боги Клавдий, не без насмешек над апофеозом слабоумного. Императорские жены, как, например, Ливия, тоже пользовались такими почестями. До IV в. было около тридцати семи таких консекрированных императоров и императриц – divi и divae. Оригинальное явление представляет Антиной, фригийский любимец Адриана. Антиной пожертвовал своей жизнью, чтобы продлить жизнь своего господина; за это последний возвел его на небо и учредил его культ, необыкновенно широко распространившийся во всем государстве. Многочисленные статуи изображают Антиноя в виде Диониса.

Раньше мы уже говорили о том особенном жречестве, на которое было возложено попечение о культе императоров как в Риме, так и в муниципиях и провинциях; но мы должны еще упомянуть о восточном институте неокората.

Римский император Комод в образе Геракла

Азиатские города, и впереди всех Эфес, крепко держались за честь быть специальными центрами служения тому или другому императору, которому они строили великолепные храмы и учреждали в честь его игры. Известно, что это принятое всем прочим миром почитание императоров обусловило исключительное положение в римском государстве иудеев; впоследствии для христиан оно было пробным камнем, когда им приходилось выбирать между верой во Христа и повиновением государству. Насколько, однако, глубоко вкоренилось почитание императоров, видно из того, что даже введение христианства не могло немедленно устранить его; еще Константин, Констант и Валентиниан получили после своей смерти титул divi, хотя и с ограничениями, требуемыми христианской религией.

Период империи был временем процветания самых различных культов. Многочисленные и пышные храмы основывались отчасти на частные средства. Кто не мог построить храм, тот ставил статую, что иногда стоило тоже очень дорого; или же приносили какой-нибудь другой священный дар. Идолослужение особенно процветало в этот период, причем нередко бывало, что изображение отождествлялось с самим божеством. Вблизи храмов часто селились ремесленники и художники, для которых торговля изображениями богов была очень выгодна, как это читаем мы о Димитрии в Эфесе (Деян 19, 23). Роскошь при играх очень умножилась, и появились новые игры. Хотя эти дары и акты культа большею частью относились к императорам или к тем богам, почитание которых было особенно в моде – Асклепию, Серапису, Изиде и т.д., – однако вместе с тем сохранялись и старинные культы, местные культы, служение олимпийских богам, например Юпитеру, деревенским и народным богам. Из многочисленных надписей, а собственно для Греции из известий Плутарха и Павзания, видно, что отчасти удержались еще самые древние и грубые обычаи. Некоторые из первобытных культов получили посторонние оттенки в современном вкусе, например арвальские братья продолжали отправлять культ Dea Dia, но вместе с тем они особенно принимали участие в почитании императоров. Вообще установились такие отношения, что в портовых городах, а также там, где процветали торговля, образование и роскошь, как, например, в Помпее, служили большей частью вновь появившимся чужим богам, между тем как в деревенских местностях с большим постоянством продолжали исполнять старинные обряды.

Международное общение, существовавшее в этот период, имело очень важные последствия для религии. Кстати заметим, что оно вызвало почитание в Риме нового божества, Аппопа, созданного по образцу древних numina. К нему обращались с мольбой об обильном привозе хлеба, особенно из Африки, откуда в это время Рим пополнял свой недостаток в зерновом хлебе. Но важнее, чем образование отдельных божественных личностей, было широкое распространение некоторых культов и соединенной с ними теокразии. Теокразия рано возникла в Риме. Мы уже указывали на это, говоря об идентификации греческих богов с римскими. Но в этом веке появилось еще несколько значительных божеских образов с Востока и теокразия распространилась на все провинции империи. Божества всех национальностей сопоставлялись рядом или признавались за однозначащие. Так, Тацит, за единственным исключением, называет германских богов римскими именами, а Плутарх отождествляет египетских богов с греко-римскими. Еще гораздо более, чем в литературе, такое слияние имело место в жизни. Особенно важное значение для теокразии имели римские лагери, где жили вместе солдаты изо всех провинций и таким образом встречались вместе самые разнородные формы веры и суеверия. Есть многочисленные надписи, вотивные камни, свидетельствующие о том, что римский лагерь сделался средоточием теокразии.

Причины того, что чуждые восточные культы принимались так благосклонно, очень хорошо изложены у Буассье, Фридлендера и др. Это суть преимущественно те же причины, которые и ранее давали повод ко вступлению чуждых богов в пантеон Рима. Они заключались отчасти в недостаточности римской религии, отчасти в присущей ей силе усвоения. Легко видеть, что римская религия не удовлетворяла многим потребностям. В такое время, когда личная жизнь выступила на первый план, душа искала в чуждых культах того, чего не давала ей отечественная религия; казалось, что эти культы гораздо более приближают людей к богам, чем древнеотеческие формы богослужения; жрецы этих религий предлагали сверхъестественные силы, новые средства очищения, таинственные посвящения. Они гораздо более заботились о личных отношениях обращавшихся к ним людей, чем римские sacerdotes, которые с этой стороны не претендовали ни на какое влияние; жрецы иноземных культов импонировали, приковывали фантазию, часто возбуждали чувственность и производили то религиозное возбуждение, которого у них искали. В противоположность простоте римского культа в церемониях восточных культов выступали разного рода чуждые символы, таинства и чудеса. В них искали экстатического подъема духа или же достигали душевного успокоения посредством всякого рода аскетических упражнений. Особенно этим чуждым культам были преданы женщины, хотя, правда, это не всегда делало им честь, потому что храмами нередко злоупотребляли для разного рода непотребств, а чужеземные жрецы являлись в роли сводников. Такое преступление совершено было в 19 г. н.э. в храме Изиды, где жрецы доставили одну почтенную и знатную женщину всаднику, наряженному в виде бога Анубиса. Тиберий строго наказал этот бесстыдный поступок. В том же году он приказал сослать в Сицилию четыре тысячи отпущенников за то, что они заразились египетским и иудейским суевериями. Это был не первый случай мероприятий против египетского культа, проникшего в конце республики даже в Капитолий. Вообще Тиберий энергически действовал против религиозного бесчиния; он ограничил также право убежища в малоазийских храмах, в которых находили безнаказанность многие злодеи; однако же он не в силах был остановить поток, увлекавший весь свет к иноземным религиям. Последние не только давали то, чего не могла дать римская религия, но и присоединялись к ней. Чужеземные жрецы не только не выступали против национальной религии, но и выказывали ей должное уважение, так что с ее стороны не было никакой причины смотреть на чуждые культы как на опасных соперников. С самого начала в духе римской политики было присоединять богов побежденных народов. Римская религия не была ни исключительна, ни нетерпима; поэтому каждый чуждый культ находил свое место в Риме уже готовым. Лишь в том случае, когда какой-нибудь культ признавался опасным для государственного или общественного порядка, это являлось поводом выступить против него враждебно.

Марк Аврелий

Чуждые культы, получившие в Риме большое значение, все произошли с Востока. Такими были: египетские культы, иудейство, а позднее христианство, персидское служение Митре и разные сирийские культы. Теокразия, начавшаяся при первых императорах, а отчасти еще в последнее время республики, достигла своего высшего пункта в III столетии, именно тогда, когда особенно Митра и сирийские боги приобрели свое полное значение. Поэтому хотя они появились еще ранее и Митра встречается в первый раз на памятнике времен Тиберия, но мы скажем о них в связи с религией позднейшего периода. Изложение истории иудейства в это время, так же как и история возникновения и распространения христианства, лежит вне нашей задачи, так что мы лишь при случае будем указывать на пункты их соприкосновения. Следовательно, у нас остаются только египетские культы, вошедшие в Рим еще ранее и бывшие в почете и позже, но которые больше всего распространены были в римском мире в первые два столетия н.э.

Литература и памятники указывают нам на значение египетских культов; почти все авторы этого века упоминают о них очень часто. Ювенал описывает многие черты египетского суеверия. Из пестрой толпы богов, над которой смеется Лукиан, особенно смешными кажутся ему египетские боги со звериными головами. Очень полно и подробно миф Изиды и Озириса обработан у Плутарха, обряды его описаны у Апулея, Metamorph. XL Лафей (Lafaye) подробно описал памятники, как Isium в Помпее, так и великолепные храмы Изиды и Сераписа в Риме. Эти культы не ограничивались портовыми городами Средиземного моря, но надписи свидетельствуют об их широком распространении во всех провинциях государства: в Испании и Галлии, Германии и Норике, Греции и Малой Азии.

Древняя Олимпия. С картины Гертнера

Даже и такие люди II века, которые были недоступны азиатским суевериям, – Плутарх и император Адриан и те вполне признавали служение Изиде. Позже многие императоры были даже ревностными ее поклонниками, как мы это знаем о Коммоде, Каракалле и др. Боги египетского происхождения, которые в культе этого времени занимали столь выдающееся положение, – Изида, Серапис, Гарпократ (Горус), Анубис, особенно два первых. Некоторые из их атрибутов и мифов были заимствованы от древних египтян, но характер их совершенно изменился. Серапис формально заступил место Озириса. Обоих – и его, и Изиду пантеистически признавали за всеобщих богов, Сераписа – в качестве солнца, или бога богов, Изиду – как Великую Мать, отождествляя ее с разными богинями. Они владычествовали над всем: над землей, небом и морем, или даже все это произошло из их тела. От них ожидали защиты, благословения и освящения. Они имели оракулов, и в честь их отправлялись мистерии. Их статуи покрывались жемчугом, их мифы прикрывались аллегорическими объяснениями, как об этом ясно свидетельствует вышеназванный трактат Плутарха. Именно этим универсальным характером объясняется широкое распространение этих богов. Глубокие умозрения наиболее пантеистического направления о сущности божества соединялись с образом Изиды, культ которой в свою очередь поддерживал самые разнообразные суеверия. Служение ей приковывало чувства торжественностью и пышностью своих публичных церемоний и удовлетворяло душу обещанием духовных благ, соответствующих индивидуальным потребностям. Серапис наряду с Асклепием был также великим богом врачевания, а Изида – богиней женщин во всех отношениях; она благословляла брак и воспитание детей, но часто требовала аскетизма, а с другой стороны, она же содействовала чувственному разврату.

Великие церемонии культа Изиды наиболее обстоятельно описаны у Апулея. Первой из них было посвящение, которое служитель богов получал после многих очищений, постов и тяжелых испытаний. Если все это было им выполнено, то жрец публично принимал его в общение с божеством, что сопровождалось символическими обрядами и дорого стоившими торжествами; посвященный становился трижды блаженным, и для него начиналась новая жизнь. Апулей не только описывает обряды посвящения, но и делает при этом попытку анализировать настроение участников мистерий. Два великих ежегодных праздника Изиды праздновались весной и осенью. Один, бывший 5 марта, именно процессия navigium Изиды, праздновался при открытии навигации, покровительницей которой также считалась Изида. Другой начинался 12 ноября и продолжался несколько дней. Это был праздник смерти и воскресения Озириса, выражавший печаль искания и радость нахождения. Кроме того, этим богам ежедневно отправлялась служба в их храмах, а также, как гениям дома, им посвящен был домашний культ. Различные атрибуты культа Изиды: sistrum, или жестяная погремушка, священная вода из Нила для окропления, льняные одежды и специальные запрещения различных видов пищи – имели самые разнообразные значения. Вообще мы видим, что культ Изиды с помощью комбинации древних малоазийских и египетских обрядов, а также обрядов, заимствованных из греческих мистических культов, с новыми понятиями, оказался вполне соответствующим духу этого периода.

Полибий в торжественной процессии переносит прах Филопомена в Мегаполис

Едва ли было когда-нибудь другое время, столь жадное до чудесного, как время римских императоров. Хотя древние узаконения XII таблиц, направленные против магии, не были еще забыты (и, например, Апулей старался оправдаться от подозрений в магии), но, однако, всякие чудодейства и тайноведение процветали как на Востоке, так и в Риме. Чудотворцы вроде Аполлония Тианского уже в I в. пользовались славой и уважением. В Риме разные обманщики находили богатую добычу в легковерии публики, которую обманывали разными штуками. Высшие сословия при императорах поддерживали всякие суеверия и почитали чуждых жрецов, которые совершали мистические освящения и магические церемонии. Употреблялись всякие заклинания и магические средства как для предотвращения зла, так и для получения каких-либо благ и во вред врагам.

И магия, и гадание в древних и в новых формах были очень распространены. Древнеримские ауспиции еще существовали, но их авторитет был уже несколько подорван, и они уже не удовлетворяли потребностям частной жизни. Для этой цели служили sortes – также древнеиталийская форма мантики, пользовавшаяся большим почетом. Древний оракул в Дельфах, замолкший в период времени между Нероном и Траяном, все еще давал ответы, но время его процветания уже прошло, и Плутарх жалуется на его упадок. Взамен того на первый план выступили другие формы мантики, и прежде всего астрология. Восточные предсказатели, обозначаемые в Риме общим именем халдеев, посредством вычисления созвездий и составления гороскопов приобретали деньги и влияние. Никакие меры против этих так называемых matematici и никакие предостережения против их обманов не достигали цели. Уже при Августе Манилий с твердой верой в незыблемость этих вычислений составил свою астрономическую и астрологическую поэму. Рядом с верой в звезды в это время существовала также вера в сновидения. Даже такой неверующий человек, как старший Плиний, не отважился отрицать предзнаменований через сновидения.

Многочисленные примеры доказывают, какое большое влияние имели в то время замечательные сны. Символическое объяснение сновидений развилось в формальную науку, впервые систематически изложенную при Антонинах Арте-мидором в его написанной по-гречески "Онейрокритике". Особенно часто через сны, посредством инкубации, давали свои ответы так же часто посещаемые оракулы, как оракулы Асклепия, Сераписа, Мопсуса и т.п. Большей частью к ним обращались за исцелением. Поразительную картину религиозных безобразий того времени дает нам Лукиан в рассказе об Александре из Абонотейха, обманщике, который учредил прорицающего через сны бога врачевания Асклепия под символом змеи, приобрел себе много приверженцев и даже сумел одурачить Рутилиана, уважаемого римлянина, жившего во время Марка Аврелия.

Сенека

М. Туллий Цицерон

Боги-врачеватели часто были (как, например, Серапис) в то же время и богами смерти. В служении им думали найти напутствие по ту сторону смерти и надежду на будущую жизнь. В символике снов Артемидора понятия исцеления и смерти часто заменяют друг друга. Тогда как платоники усиленно утверждали веру в бессмертие, другие, как, например, Гален, Квинтилиан, Тацит, оставляли вопрос о нематериальности души и ее существовании после смерти нерешенным, Плиний Старший решительно и горячо отрицал бессмертие. Различным воззрениям философов соответствовали различные направления в обществе. Вообще вера в продолжение существования после смерти была жива, и многие мифологические изображения на саркофагах символически изображают судьбу души в загробной жизни. Но в некоторых надгробных надписях есть и материалистические воззрения на жизнь, высказывающие, что надо ею наслаждаться, не заботясь о будущем. Встречаются на гробницах надписи такого рода, как Securitatis somno aeterao, и даже шутливые или неприличные изображения и выражения. Многие надписи содержат утверждение, что со смертью оканчивается земное бытие, а иные приглашают наслаждаться вином и любовью, потому что после смерти ничего уже не будет. Но этим выражениям неверия можно противопоставить гораздо большее число религиозных надгробных надписей и символов. Правда, что некоторые из них, как D(iis) M(anibus) (что встречается даже на христианских гробницах), были условными формулами, поэтому неверующие надписи доказательнее противоположных. Есть и такие, которые не принадлежат ни к той, ни к другой категории, а только говорят о любви близких людей и о печали разлуки.

Оригинальным явлением времен империи были разрешенные еще в I в. сенатским постановлением похоронные товарищества, collegia funeraticia.

Торжество Августа

Это были союзы, состоявшие большей частью из мелкого люда, рабов-вольноотпущенников и т.д. Они обеспечивали своим сочленам, посредством регулярных вкладов с их стороны, общественное погребение в особенно для этого устроенных колумбариях или во всяком случае согласное с обычными правилами. Члены этих похоронных касс имели регулярные собрания, а в праздники общие обеды. Иногда вместе с тем, как cultures Dii, они составляли товарищество для почитания какого-нибудь определенного божества: таков был союз служителей Дианы и Антиноя, возникший при Адриане. Но нам неизвестны в подробности ни организация, ни воззрения этих кругов. Они могли быть очень разнообразны, соответственно разнородности религиозных течений в низших слоях общества. Формой этих узаконенных товариществ могли пользоваться всякие религиозные общества, и, конечно, они оказали также содействие распространению христианства.