Текст книги "Иллюстрированная история религий"

Автор книги: Шантепи де ла Сосей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 63 страниц)

В древние времена с этим жертвоприношением лошади, очевидно, связывалась и человеческая жертва; как известно, этот обычай имел большое распространение у других индогерманцев; в Индии мы видим лишь слабые намеки на него.

Время жертвоприношения коня, начиная с трех дней предшествовавших этому, было праздничным временем для народа, нечто вроде нашей широкой масленицы. Состязание в конских бегах и игра в кости, которым индусы предавались со страстью, получили даже религиозный оттенок, игра и пение фокусников и танцовщиц, рассказывание сказок, загадывание загадок – все это перемешивалось здесь в пестрое веселье преимущественно мирского характера.

Среди жертв ведического периода жертва теням умерших является очень древним обычаем.

Западная Индия. Карта конца XIX века

Весь процесс носит крайне примитивный характер и состоит в простом кормлении живущих под землей предков, вызываемых заклинаниями, причем одновременно прогоняются демоны с освященного места. Принесение в жертву предкам лепешек совершалось под вечер на южном огне: после того как обводилась борозда для защиты от демонов, место окроплялось святой водой, устилалось сорванной травой, и отцы, деды и прадеды приглашались присесть на нем. "Да посетят нас теперь наши быстрые, как мысль, отцы", – произносил при этом жрец. Жертва приносилась самим молящимся: он опускался на левое колено и обливал вырытую борозду и траву тремя пригоршнями воды для омовения отцов; затем протянутой вниз рукой он клал три лепешки на смоченные места, приговаривая: "Это тебе, о отец, и тем, которые вместе с тобою". Затем он тотчас же поворачивался и произносил: "Здесь, о, отцы, пусть каждый из вас пользуется своей долей"; к этому присоединялось еще выражение надежды, что за эти дары он получит долгую жизнь. Потом опять лилась вода, чтобы отцы омылись после трапезы, после чего они получали мази и одежды или шерсть: "Вот, отцы, мы даем вам платья; не берите от нас больше ничего!" Только после этого обращались с настоящей молитвой, посвященной отцам: "Да прославятся ваши силы, ваша жизнь, ваш гнев и страх: да будете вы крепче всех из живущих в том мире, а из живущих в этом мире да буду я самый крепкий". После этого отцы торжественно отпускались: "Восстаньте, отцы! и шествуйте вашим прежним таинственным путем, подайте нам богатство и славу и прославляйте перед богами наши дары". После жертвоприношения следовало вознесение хвалы домашнему очагу и просьба к Агни о прощении грехов; лепешки поднимались: одну хозяин давал съесть жене, дабы она через это получила мужской плод, остальные две он бросал в огонь или воду или отдавал их Брахмину.

Ведическая жертва по форме своей выражает стремление заручиться благоволением богов, но в действительности является орудием власти над богами: божественная помощь обязана явиться в результате безукоризненно выполненного жертвоприношения. "Благовение охватывает богов", – думают индусы и еще откровеннее они это выражают: "Жертвователь загоняет Индру, как дичь; он держит его крепко, как птичник птицу; бог – это колесо, которое певец умеет вертеть".

Это полнейшее переворачивание естественных религиозных отношений есть лишь логический вывод из основного взгляда на жертву: кормление богов – существенное условие их существования. "Боги моются при жертвоприношениях", они черпают из жертвы свою силу, как Индра из сомы; "как бык ревет, жаждая дождя, так Индра жаждет сомы", сома гонит его вперед, точно ветер. Он от жертвы берет свое оружие; люди куют для него громовую стрелу, приводят в движение его руки. Таким образом, жертва и жертвующий человек совершенно необходимы для богов. Вывод, что тогда боги не являются абсолютно необходимыми людям, напрашивается сам собой и нередко действительно оправдывается. Магическое влияние жертвы делает бога либо рабом жертвователя, либо часто вообще излишним. Вообще ведическая жертва носит в значительной степени характер волшебства. Весь этот процесс приходится рассматривать как колдовство вызывания дождя, и это только один из многих случаев. Различие между жертвоприношением и тем, что индусы называли колдовством, заключалось лишь в том, что последнее относилось только к демонам и тайным силам, в то время как жертва была колдовством, так сказать, официальным, практиковавшимся по отношению к признанным богам.

Волшебство

Волшебство, слегка заметное в Ригведе и занимающее доминирующее положение в Атхарве, есть практическое выражение собственно индийской народной религии. Оно коренится, без сомнения, в верованиях первобытных времен и сохранилось в низших слоях индийского населения до настоящего времени. Так брахман, жрец Атхарвы, главнейший и популярнейший из священнослужителей, первоначально был жрецом-чародеем и в ведах еще отчасти сохранил это звание. Brahman, от которого он получил свое имя и которое переводится обыкновенно словом «молитва» или «силы молитвы», имеет не только это значение, оно выражает также понятие «заклинание», «волшебное слово».

Ядром Атхарваведы являются эти примитивные обычаи; как видно из самого названия книги, действия, которые описывает текст, относятся не к развитому ведическому ритуалу Сомы, а к гораздо более древнему культу огня ради изгнания демонов.

Атхарваведа имеет гораздо более позднее происхождение, чем Ригведа. В ней не только многократно цитируются стихи из Ригведы, но и литературные приемы говорят о более позднем периоде: рифма уже отсутствует; чаще пользуются прозой; географический кругозор Атхарваведы говорит о широком распространении индусов. Жрецы получили большую силу и называют себя дэвами. Боги уже совсем лишились своих первоначальных свойств, и к ним прибегают лишь как к волшебной силе для изгнания дьявола; после упадка богов сильно развился пантеизм.

Весь пестрый волшебный мир Атхарвы оставляет впечатление суеверия и культа демонов, многочисленные таинственные обряды которого густой сетью опутывают всю жизнь, вплетаясь и в официальный культ. Все, чего человеку приходится бояться и от чего он хочет избавиться – злые духи, враги и соперники, несчастные случаи, болезнь и неудачи, – все это устраняется с помощью заклятий, все, чего он стремится получить, достигается теми же средствами. Сядет ли демон в виде нарыва на затылке у человека, постигнет ли его проказа, сумасшествие, – для всего имеются заклинания и напитки, позволяющие найти исцеление. Рог быстроногой антилопы способствует выздоровлению, чудодейственные растения и всеисцеляющие напитки пользуются громкой славой, даже сома и камни, при помощи которых ее выжимают, вместе с Агни и Варуной изгоняют желтуху.

Неприятель на войне или недруг в частной жизни могут быть тайно лишены силы, но проклятие может быть снято при помощи растений и заговоров или даже обращено против чародея в усиленной степени.

Одна из «башен молчания» близ Бомбея

Так же как на вражду и злобу, чародейством можно действовать и на любовь: отвергнутая девушка кладет известные травы под подушку юноши или обмакивает волшебную ветку в мед, чтобы юноша почувствовал, как сладки ее любовь и губы; обманутая жена силой заговоров убивает соперницу, а незамужняя девушка находит себе супруга при помощи чар своих родителей.

Религиозное значение волшебство приобретает тогда, когда оно распространяется на отдельные случаи жизни, в которых заменяет врачебное искусство и начинает служить средством самообороны, когда оно вообще охватывает все человеческое существование и дает силу в жизненной борьбе. Амулет из бессмертного золота дарует долгую жизнь и бодрые силы; волшебные напитки, чародейственные вопросы и ответы дают потомство; если человек близок к смерти, его можно вновь вернуть к жизни. Всевозможное колдовство относительно погоды делает природу благосклонной по отношению к человеку, и многозначительные заговоры по окончании основных полевых работ дают богатство и счастье, благосостояние и детей, пищу и скот. Злоба и вина человека могут быть смыты водой, сожжены на огне или уничтожены при помощи растений и заговоров.

Таким образом, мы видим, что суеверие приносит те же плоды, что и вера, и даже уничтожает силу священных деяний.

Индийский факир

Культ дьявола был очень близок служению богам, более того, то, что они уже с давних времен слились друг с другом, видно из того факта, что "южный огонь", служивший для отвращения дьяволов, всегда имел место в культе.

Нравственная жизнь

Смерть и загробная жизнь

Хотя при ближайшем рассмотрении ведическая религия немало теряет в своем религиозном достоинстве, но, тем не менее, ее этическое значение во многих пунктах не подлежит сомнению. Семейные книги показывают нам, как глубоко проникала религия в повседневную жизнь, каждая перемена в которой сопровождалась особой церемонией, на каждый день имелись особые предписания, – то была жизнь, полная обязанностей, налагаемых религией.

Семейная жизнь была установлена на прочных и нравственных началах: брак рассматривался как божественное установление, прелюбодеяние наказывалось, но после добровольного признания виновной жены должно было быть искуплено. Целомудрие девушки всячески охранялось и не нарушалось обычаями культа. Если у девушки не было родных, то защиту ее брала на себя община, и оскорбление ее считалось тяжким преступлением.

Трагическая участь многих индийских женщин – сжигание вдов – не было всеобщим обычаем и заменялось символической церемонией.

Во всем еще заметны пережитки примитивной культуры, где все внимание направлено на защиту племени: религия не запрещала уничтожать дряхлых стариков и слабых детей, она даже сама давала повод к всевозможным жестокостям, ибо несомненно, что человеческие жертвоприношения в ведический период имели место.

Мы видим значительное влияние религии и на государственную жизнь. Посвящение царя, одно из наиболее важных религиозных торжеств индусов, носило характер божественного основания. Жрецам удалось уже в ранние времена взять в свои руки духовное руководство всем народом; недаром могущественным канцлером царя, пурохитой-начальником, уже издревле являлся брахман. Благодаря ему и тому благоговению, с которым относились к жрецам, духовные и религиозные интересы пользовались надежной защитой, что до упадка жреческой касты, без сомнения, приносило большую пользу стране.

Религиозные и государственные идеи в течение долгого времени развивались в счастливом взаимном согласии. Знаменитый правовой строй Индии имеет свои корни в религиозной почве ведического периода; если до нас дошли сведения о многочисленных преступлениях, то нам известно также и о строгом наказании за них, и там, где рука правосудия не могла настичь преступника, вступало в свои права божественное правосудие, от которого уйти уже нельзя.

Святость и гнев богов нередко определяются этическими мотивами и обеспечивают сохранность и распространение на земле нравственных начал. Мы видим это в Варуне, от которого ничто не может быть сокрыто и который везде вершит правосудие. Насколько такая вера влияла на развитие чуткой совести, мы видим из одной песни Атхарвы: "Если мы совершили какие-либо злодеяния ведением или неведением, избавьте нас от них вы все, о, великодушные боги"; "Сотворил ли я преступление, бодрствуя, или был преступником во сне, сделало ли оно или только может быть сделано, – от всего этого избавьте меня, как от пыточного столба". Ясно само собою, что подобное состояние совести было исключением и что оно становилось еще более редким по мере упадка представления о божестве и постоянно возрастающего характера сделки при жертвоприношениях. Но все же понятия "правда", "правдивое слово" всегда оставались святыми и символизировались во многих церемониях жертвоприношения как высшее состояние. Так, например, было общепризнанным представление о том, что если прелюбодейка не покается откровенно перед алтарем, с нею случится бедствие. "Сознание смягчает вину, так как правда всегда торжествует".

Пэнджабские факиры

Вообще, в ведической этике понятия "добро" и "зло" совпадают с понятиями "правда" и "неправда" или "справедливость" и "несправедливость", что придает морали формальный и непреклонный характер. Точно так же и определение греха, поскольку последний не относится к нарушению ритуала, остается вследствие этого преимущественно юридическим. Хотя грех и считался нарушением божественной заповеди, но редко являлся оскорблением воли божества, и по этой причине моральную власть богов приходится рассматривать, скорее, как полицейский надзор или судебную опеку, чем отеческое попечение. Тем не менее они могли прощать грехи, и, как мы видели, к ним можно было обращаться с просьбой о помиловании или по крайней мере об отвращении гнева. Обычные отношения все же таковы, что за этот грех просто платили какой-либо жертвой; еще более материальную форму принимали искупительные очищения, когда нечистоту души пытались устранить исключительно механическим путем. Но все же под этими неуклюжими внешними формами скрывается благородное внутреннее чутье, что человек должен соблюдать чистоту души и что существует совершенство, составляющее высшую цель человеческой жизни и достигаемое путем самоотречения.

"Сто осеней" уже не достигались, как прежде, или достигались очень редко. Приходила смерть, которую индусы встречали неохотно и от которой стремились как можно скорее избавиться, лишь только она появлялась среди живущих. "Иди своей дорогой, смерть, и не наноси нам вреда!" – таковы слова погребального гимна, а между местом, где был положен умерший, и оставшимися в живых родными клали большой камень, чтобы смерть не могла вернуться.

Джайпур

Похороны заключались либо в закапывании в землю, либо в сожжении. Зарытые в землю и сожженные мертвецы всегда упоминаются вместе.

Но эти два обряда существовали в разные времена: погребение – по-видимому, более примитивная форма – было вытеснено сожжением, хотя следы его продолжали существовать и в более позднем ритуале. Хотя огонь поглощал трупы, к Агни все-таки обращались с просьбой не наносить вреда покойнику. Точно так же мы встречаем просьбу, чтобы земля, которая затем примет кости, не ложилась тяжестью, а была легка. Покойник, следовательно, как бы продолжает существовать в золе.

Соответствуя двойственности этих обычаев, представления о существовании после смерти тоже идут по двум различным направлениям. Продолжение жизни кажется само собой разумеющимся, и всегда подчеркивается, что человек отправляется к предкам; различие мнений проявляется только в вопросе о том, как и где протекает эта загробная жизнь. Из обряда жертвоприношения в честь теней умерших можно сделать вывод, что в земной сфере находится какое-то место, где души имеют свое место пребывания. Возможно, оно находится в неведомой, далекой сказочной стране, но скорее всего, это место расположено в земле или под землей, ибо когда вызвали тени умерших, то вырывали ямы в земле, куда складывали кушанья, предназначенные для них. Здесь, в лоне земли, основал когда-то свое царство царь мертвых, Яма. Он первый из умерших людей отправился в то место, чтобы подготовить место пребывания для смертных; там находится первое жилище отцов, оттуда они следят за жизнью своих детей и посылают им помощь, утешение и совет.

Но подобное представление об аде существенно меняется, как только ведическая вера достигает полного развития. С появлением светлого мира богов и почти одновременным введением обряда сжигания трупов в религию проникли также более отрадные представления о загробной жизни: "…туда, где свет никогда не гаснет, где самые сокровенные небесные недра и где струятся вечные воды, туда, где обитают радость и веселье, дружба и счастье, где все желания находят себе исполнение, – туда, в вечное бессмертие, отведи меня, о, Сома!" В этом светлом мире находится царство Ямы; здесь он властвует вместе с Варуной, окруженный пышностью и великолепием; сюда приводит мертвецов спутник душ Агни (или Пушан), здесь встречают их предки.

Человек, на долю которого выпадает это небесное блаженство, никогда не представляется только в виде тени или души. Он получает свое старое тело, только в усовершенствованном виде, в котором не остается ничего болезненного или увечного. И лицо он получает обновленное, не изможденное никакими земными заботами. Там много коров, страна изобилует молоком и маслом, медом и всем, что есть хорошего, там хватает власти и благосостояния для каждого. Там в небесах родители увидят детей своих и люди безгрешными предстанут перед Варуной и Адити.

Чтобы удостоиться этого блаженства, надо, конечно, быть хорошим и справедливым, храбрым на войне и верным в мире и, прежде всего, послушным богу, ревностным в жертвоприношениях и щедрым по отношению к жрецам.

Кто дурен, зол и скуп на жертвы, тот попадет в ад, в темный карцер внизу; туда попадают также и те, кто соблазнил девушку, не имеющую братьев, неверные жены и те, кто соблазняет жен брахманов. Кто плюет на брахмана или насмехается над ним, тот будет сидеть в потоке крови и есть волосы, – представление об аде очень скудны и туманны, они скорее носят характер случайной угрозы, чем важной части религиозной системы. О конце света или восстановлении мира, о Страшном суде в ведах мы не находим ни слова. Последней мыслью ведического индуса является забота о будущем отдельной личности: в этом отношении он уже освободился от верования первобытных народов в продолжение существования в виде привидений, но не смог подняться выше эгоистических надежд полуцивилизованных людей.

Кашмирские ворота и дворец, известные по истории мятежа сипаев

Касты.

Жизнь жрецов.

Жреческие божества

Время появления новейших вед и первых произведений после ведического периода, называемое обыкновенно брахманским, представляется для нас во всех отношениях более ясным, чем собственно ведическая эпоха. Источники, касающиеся брахманизма, детально знакомят нас как с жизнью и деятельностью жрецов (об этом существует множество ритуальных книг и домашних правил), так и с общественной жизнью и образом мыслей образованных классов (эту информацию мы черпаем в книгах законов и обширной философской и научной литературе).

И дух времени сам по себе стал легче для понимания; неустойчивость первоначального развития культуры исчезла, жизнь народа вошла в безопасную и удобную колею и продолжала мирно протекать по намеченному руслу. В политическом и социальном, отношении формы общественного устройства были твердо установлены, культ вполне выработался и долгое еще не нарушался дальнейшим развитием религиозных идей.

В новый ведический период, во время расцвета древнего брахманизма, начинает сильно проявляться деление на касты. Брахман изучает священное знание, совершает жертвоприношение и предается размышлениям, вполне удовлетворенный своим умственным превосходством. Кшатрия, воин, ведет княжескую или дворянскую жизнь, пользуясь почестями и материальным благополучием, и если его не отвлекает война или если он сам не пожелает вдруг совершить какое-либо богоугодное дело, он проводит время в охоте или конских бегах, среди разгула и веселья. Жизнь вайшьи протекает в обычных обывательских занятиях; в качестве земледельцев и скотоводов, плотников и кузнецов, гончаров и ткачей, моряков и торговцев вайшьи чувствовали себя подчиненными двум высшим кастам и не осмеливались равняться с ними, но в свою очередь взирали с величайшим презрением на плебея, шудру. Последний находил себе пропитание занятиями в должности слуги, нередко, впрочем, и в качестве торговца, он пас стада и молился своему Пушану; в религиозных церемониях высших каст он может принимать участие только в качестве постороннего зрителя. Вообще, каждая каста имеет своих особых богов: так, Индра является преимущественно богом кшатрии, Рудра – богом вайшьи, кастовыми богами жрецов являются Агни, Браспати и т.д.

Бенарес

Столь выгодное жрецам общественное устройство было объявлено ими божественной установкой и объяснено мифологическими причинами. Брахманы вышли из головы Брахмы, воины – из его рук, купеческое сословие – из его бедер, а шудры – из его ног. Или говорили, что когда-то все люди были брахманами, а другие касты возникли по причине вырождения.

Историческим основанием кастового устройства могло служить постепенное разделение труда. Но, несомненно, тут влияли и этнологические условия. Слово "варна", обозначающее касту, означает также цвет кожи; из этого можно заключить, что угнетаемые шудры являлись остатком некогда побежденного племени: парии, находившиеся вне всяких каст и еле признаваемые за людей, по сути, дети от смешанных браков.

Брахманы вели замкнутую, связанную с утомительными обязанностями кастовую жизнь. Изучение вед, которое велось исключительно устным путем и доводилось до виртуозности, происходило чисто школьным способом. Уже с семилетнего возраста ученик-брахман должен был поступить к своему учителю и путем ежедневных уроков и беспрестанных повторений усваивал веды шаг за шагом. Он работал у учителя слугой, делая всю домашнюю работу. Он топил печи и готовил кушанья, вытирал и массировал наставника после купанья и подносил ему воду для полоскания рта и зубочистку во время обеда.

Манменка-гат в Бенаресе

Площадь в Бенаресе в праздничный день

Эта была первая из четырех ступеней, которые должен был проходить каждый движа (дважды рожденный – таково было название брахманов).

По окончании учебы ученик брил голову (только на темени оставляя косичку), после чего переходил на вторую жизненную ступень, выполняя в качестве домохозяина "обязанность относительно отцов" (рождение сыновей). Одновременно он начинал выступать в качестве жертво-приносителя.

После ступени "отца семейства" следуют две другие: ступень отшельника (ванапраста), в которой проявляются зачатки отречения от мира, и другая – аскетическая, в которой отречение доводится до высшей степени. Ванапраста буквально означает "лесной житель": по окончании воспитания детей брахман уходил от суеты светской жизни и уединялся в лесу. Жену он мог брать с собой или оставлять дома. Там он предавался философским размышлениям, что имело большее значение, чем приношение жертв. Аскетическая ступень была заключительным актом жизни, и прохождение ее нередко откладывалось до глубокого старческого возраста.

Замкнутая жизнь брахманов и их склонность к размышлениям отразились и на мифологии. Так, уже в ведических песнях мы встречаем образы богов, носящие следы брахманской специфики. Таковым является кастовый бог жрецов Браспати, или Брахманаспати (господин молитвы). Так как Индра не в состоянии проникнуть к спрятанным облачным коровам, то могущественным спасителем является Браспати; в его безграничном могуществе отражается опять-таки величие брахманов. Сами боги обязаны ему своей частью жертвы, он создал молитвы и все хорошее. Среди мира богов он, подобно Агни, является жрецом и пурохитой (канцлером).

Подобно тому, как этот бог явился результатом кастового сознания брахманов, так и боги Праджапати и Висвакарман возникают из их философии. Слово "Праджапати" означает "создатель", олицетворение творческой силы; "Висвакарман" значит "все делающий". Первый из них изображается в одной из позднейших ведических песен как золотое яйцо; вначале он был единственным создателем Вселенной, он укрепил небо и землю, он дал жизнь и силу, и ему подчиняются все существа, даже боги. Море и горы вещают о его величии, страны света – это его руки, он – бог единый, бог над всеми богами. Подобного же величие и единства достигает и демиург, творец мира, Висвакарман; он произошел из воды, он выше всего мира и всех богов, и эти последние существуют только его бытием. По существу своему он неведом и неисповедим, и певец может повествовать о нем, лишь окутавшись туманом. Но высочайшим божеством брахманизма является Брахма. Брахма (чудодейственное слово и молитва) постепенно поднимается на ступень божества, ибо молитва у индусов не только просьба, но и размышление, принимающее в брахманский период характер самоуглубления и погружения в божественное. Шаг за шагом мы можем проследить процесс превращения Брахмы в высшее божество. Сначала ему поклоняются как солнцу, потом его превращают в бога и ставят в уровень с Праджапати; затем его ставят уже выше последнего и провозглашают абсолютным, самодовлеющим мировым принципом. В качестве бога Брахма получает мужской образ и женится на богине Сарасвати. В качестве высшего метафизического принципа он выходит за пределы олицетворения и, так как его нужно понимать совершенно абстрактно, снова называется Брахмой в среднем роде.

Философия упанишад

Мы видели, что умозрительное направление брахманов становится заметным в позднейших ведических песнях. Но полное развитие этих мыслей мы встречаем только в упанишадах. Слово «упанишада» означает заседание философских учеников, наиболее правильным выражением для него будет «тайное заседание». Из весьма многочисленных упанишад мы назовем только Катху, Чхандогью и Брихадараньяку. Все они не очень древнего происхождения; едва ли хоть одна из этих книг относится к добуддийской эпохе. Можно считать доказанным, что изложенная в этих книгах философия не является, подобно обряду жертвоприношения, созданием исключительно брахманов: многие данные свидетельствуют, что они явились также результатом теоретической деятельности касты воинов.

Подобно тому, как при помощи приношений богам надеялись получить жизненные блага и устранить несчастия, так и путем размышлений стремились приобрести абсолютное благо жизни и превозмочь страдания бытия; размышление сулили не внешнее и случайное счастье, обусловленное богатством или покровительством, а внутреннее и абсолютное благо духовного освобождения. Это освобождение достигается познанием, которое, в свою очередь, приходит через духовную жертву. Таким образом, "путь деяний" – кармамарга, состоящий в ученичестве, домашней жизни и жертвоприношении, отделен от "пути познания", джнянамарга, но, тем не менее, оба ведут к одной и той же небесной цели. Оба стремятся к спасению души.

Познание, к которому стремятся, заключается в нахождении ответа на вопрос о сущности и происхождении всех вещей, равно как и о сущности и судьбе людей, о взаимоотношении между человеком и бытием.

Одно место в Иша-упанишаде, хотя и несколько более позднего происхождения, сразу вводит нас в этот круг мыслей. "Человек, понимающий, что все творения совмещаются в едином боге, и сознающий, таким образом, единство бытия, не имеет ни печалей, ни иллюзий".

Однако богословская окраска, еще присущая этому положению, не представляет обычного явления. Сущность вещей, великое единство часто выражаются в совершенно абстрактных формулах: ставится вопрос, что такое "оно", или "это", или, в крайнем случае, "он", который был сначала и который составляет все; ответ гласит, что этот принцип есть Брахма, Пуруша (личность, или душа) или прежде всего Атман.

"Атман" означает "самое", но его нужно понимать не как физическую душу, а как внутренний, или духовный, жизненный принцип. Он бесконечен, вечен и неизменен, не имеет никаких определяющих его качеств и непостижим. "Он есть не то и не это". Он не говорит словами, не думает мыслями, не видит глазами, не слышит ушами. Это "самое", лишенное всякого зла, не стареющее и не умирающее, не знающее ни печали, ни голода, ни жажды, желания и намерения которого истинны, – его-то и нужно стремиться познать. Сущность Атмана – это познание; подобно тому, как кусок соли есть только компактная масса известного вкуса, так и это существо есть лишь компактная масса, познания".

Но как ни велико старание изобразить Атмана или Брахму сверхчувственными, все же мы нередко встречаем и чисто материальное определение "самого".

"Самое" проникает во все вещи, как соль в воду, и господствует, как повелитель, над всем. Из "самого" возник мир; однако происхождение вещей часто выводится из первобытного "ничто" – утверждение, которое некоторые считают лишенным смысла. Сотворение мира всегда представляется как эманация первой единицы; оно происходит из "самого", как паутина из паука, как искры из огня. Но так как все вещи произошли из него, то они и существуют в нем – и даже через посредство него. Отсюда следует, что и человек по существу своему тождественен с Атманом. Основная идея упанишад – это единство между человеком и принципом существования, между душой мира и человеческой душой (паратман и дживатман, или между атманом и праной, дыханием жизни). Если мировая душа есть Атман, тогда человек носит Атмана в себе, ибо ведь он есть "самое"; или если это Пуруша, то и он живет в сердце человека в качестве маленького духа, величиной с палец, или в глазу, в виде маленького человечка. Таким образом, учитель может сказать ученику об атомах: "Это и есть действительность, это и есть Самое, и это ты, Света-кету!"

Задача человека, состоит в том, чтобы познать эту идентичность: "Я есть Брахма!" Это является высшим познанием; и это познание есть спасение: кто познает, тот преодолеет вторичную смерть, над тем смерть не властна, тот достигнет полного возраста жизни и станет сам одним из этих божеств. "Тот, кто знает, что он есть брахман, есть все; и сами боги не могут этому воспрепятствовать".

Свадьба Рамы и Семы. Музей народоведения. Берлин

Состояние этого познания описывается как совершенная этическая чистота или святость. "Кто это познал, тот и превозмог все грехи", или еще: "Грешное не может запятнать его, подобно тому, как и сам Атман неомраченным проходит мимо хорошего и дурного дела. Как огонь пожирает всякое горящее дерево, так и тот, кто это познает, уничтожает все, что еще кажется столь злым, и становится чистым, сильным, всегда юным и бессмертным". Кроме того, это познание приносит величайшее блаженство: "Тот, кто это нашел и познал, тот участвует всюду и во всех наслаждениях, так что благоденствие самих богов не может быть приравнено к блаженству высшего познания". Чтобы достигнуть этого чисто мистического состояния, нужно так глубоко погрузиться в созерцание, что все сознание растворится в одной мысли. Это состояние абсолютного покоя: оно не нарушается ничем, чего ищет дух в этой жизни, ибо он ни с чем не связан.

Это такой сон, во время которого он не испытывает никакого желания и не видит никаких сновидений. В этом временном угасании сознания человек ближе всего подходит к абсолютному.

Смерть, которая выводит из этого состояния, изображается обычно как радостное достижение абсолюта и бессмертия. Человек переходит "из несуществующего к существующему, из тьмы в свет, от смерти к бессмертию". "Достигается мир блаженных, постоянное и неизменное благоденствие". Психологически проблема смерти воспринимается во всей своей трудности и ведет к решительному утверждению, что после смерти нет сознания, ибо умерший сделался всем, и вне его, следовательно, нет ничего, что бы он мог сознавать. Мудрец неохотно говорит о смерти: "Она величайшая тайна". В Катхе-упашинаде рассказывается, что молодой Начикета спустился к богу смерти Яме, который разрешил ему задать три вопроса. Тогда Начикета спросил о судьбе мертвецов: "Они существуют", – говорит один, "Они не существуют", – говорит другой. Я хочу это знать, открой мне это". Но Яма, испугавшись смелого вопроса, всячески старался избежать ответа: он предлагал ему долгую жизнь, многочисленное потомство, богатство, власть и мирские наслаждения, если только он откажется от вопроса; но так как все это ни к чему не приводит и он вынужден дать ответ, Яма насколько возможно обходит суть дела. Еще осторожнее ведут разговор на эту тему Артабхага со знаменитым учителем Яджнявалкья (Брихадараньяка-упанишада). "Яджнявалкья! спрашивает тот, – когда после смерти человека голос его обращается в огонь, дыхание в ветер, глаза в солнце, волосы в травы, а кровь в воду, что же делается с самим человеком?" "Подай мне руку, друг Артабхага, – отвечал учитель, – мы оба об этом рассудим, но не при людях". Тут они удалились и совещались. То, что они говорили, касалось действия, и что они ценили, касалось действия, а именно: "…через доброе дело человек делается добрым, а через злое – злым". После этого Артабхага умолк.